Страница:
загадок". Решения вопроса об авторе текстов они не дают и дать не могут".
Сам Аксенов в основном придерживался популярных в то время на Западе
взглядов школы Флея-Робертсона и в книге "Шекспир" (1937 - издана посмертно)
так сформулировал свои (и их) взгляды на роль Шекспира в создании носящих
его имя пьес: "Его работа была театральной прежде всего. Сам от себя он
писал немного... Шекспировский театр не является делом одного лица. Он
составной. В основе... лежит старый текст... Степень обработки его Шекспиром
и его сотрудниками повышается до 1608 года, после чего участие Шекспира в
работе над самим текстом ослабевает" {34}.
Как видим, ученые этой школы констатировали, что шекспировские тексты
написаны не одной рукой, хотя многие из них и носят следы вторичной
доработки; однако эти ученые не затрагивали вопрос о личности Шекспира и тем
более не посягали на стратфордский культ.
Некоторые отголоски споров о "шекспировском вопросе" еще слышались в
начале 1930-х годов, но уже довольно приглушенно. В книге тогдашнего
плодовитого литературного критика П. Когана говорится о "таинственном
авторе, имени которого до сих пор с полной точностью не может установить
наука, несмотря на все колоссальные усилия ученых". Коган называет
"основательными" доводы сторонников рэтлендианской гипотезы, но определенно
уже не высказывается в ее пользу. Однако он все-таки пишет (не забывая о
марксистской терминологии): "...кто бы ни был автором шекспировских
произведений, они вышли из английской аристократической среды и при том из
той группы аристократов, которая своеобразно переживала всю сложность
исторического процесса, приведшего к возвышению буржуазии и к упадку
феодального дворянства" {35}.
Воспользовавшись ослаблением позиций Луначарского, консервативно (то
есть традиционно) настроенные советские шекспироведы вскоре заставили своих
оппонентов (включая самого Луначарского) замолчать, пустив в ход не только
доводы фактического порядка, но и обычные приемы идеологического отлучения.
Основные положения о неприемлемости для советского шекспироведения всех
вообще нетрадиционных - нестратфордианских - гипотез были сформулированы
А.А. Смирновым в его предисловии к изданию пьесы М. Жижмора "Шекспир. (Маска
Рэтленда)" (1932). Название пьесы, не отличавшейся особыми художественными
достоинствами, раскрывало ее содержание, но предисловие профессора Смирнова
содержало полное отвержение любой критики традиционных представлений о
личности Шекспира (сама пьеса, очевидно, писалась за несколько лет до
издания).
Смирнов обвинял нестратфордианцев (он называл их антишекспиристами) в
том, что они исходят из "упрощенных позиций старого биографического метода
истории литературы" - то есть немарксистского, внеклассового - и потому их
версии методологически порочны и антинаучны. Далее Смирнов утверждал, что
"сама фактическая база антишекспировских версий слаба, так как обличает
недостаточное знакомство их авторов с литературными условиями эпохи... В
отношении рукописей и скудной биографии судьба Шекспира ничем не отличается
от судьбы подавляющего большинства драматургов той эпохи, когда драмы,
написанные для сцены, считались жанром весьма низкопробным". Утверждения
Смирнова неверны, ибо от каждого драматурга и поэта той эпохи дошли или
рукописи, или письма, дневниковые записи о них их современников,
свидетельствующие, что они действительно были писателями. Биография Уильяма
Шакспера - отнюдь не скудная: по количеству фактов она превосходит
большинство биографий его современников. Вот только о том, что этот человек,
от которого не осталось ни клочка бумаги, написанного его рукой, никакого
подтверждения, что он владел хотя бы элементарной грамотой, - что этот
человек (не Шекспир, а Шакспер!) был или даже мог быть писателем, поэтом,
драматургом - таких фактов нет. Зато фактов, противоречащих такому
допущению, - множество.
Смирнов утверждал (оставляя позади даже самых консервативных британских
шекспироведов), что малограмотность актера (Шакспера) ничем не доказывается,
а универсальность знаний автора (Шекспира) якобы чрезвычайно
преувеличивается. "Вся его ученость... покрывается десятком популярных
"энциклопедических" книжек полуобразовательного, полуразвлекательного
характера, весьма распространенных в ту эпоху". И такое писалось, когда уже
давно были опубликованы - и общеизвестны - результаты многочисленных
исследований, показавших высочайшую эрудицию Шекспира, использование им
множества самых серьезных, авторитетных источников на различных языках...
Но кроме аргументов фактического порядка, которые все-таки могли быть
предметом дискуссии, Смирнов жестко формулирует в этой статье тезис об
"идеологической враждебности" всех нестратфордианских гипотез: "Подводя
итоги всем этим "теориям", мы должны решительно подчеркнуть то, что делает
их не только неприемлемыми для нас, но и идеологически враждебными". Здесь
указываются два пункта. Первое - "построение на базе антинаучного
психолого-биографического метода в манере Брандеса, стремившегося объяснять
все содержание творчества писателя (вплоть до отдельных его образов)
узколичными обстоятельствами его жизни, интимными его переживаниями и
впечатлениями... Вторая черта - господствующая в антишекспировской
литературе аристократическая тенденция (не случайно все серьезные кандидаты
в Шекспиры - титулованные лица)".
И Смирнов заключает: "Думаем, что этих двух моментов достаточно, чтобы
признать проникновение "Рэтлендской гипотезы" в нашу учебную литературу
досадным недоразумением. Вообще же, весь этот долгий и запутанный спор по
поводу шекспировского авторства представляет лишь анекдотический интерес и
не имеет ничего общего с научным изучением творчества Шекспира. Нам важно не
имя автора и не бытовая личность его, а классовый субъект тех 34 пьес,
которые - надо полагать, с достаточным основанием, - современники и
потомство приписывали Вильяму Шекспиру" {36}.
В дальнейшем аргументы, приведенные Смирновым в 1932 году, стали
рассматриваться как "руководящие", переходили с незначительными изменениями
в статьи и диссертации шекспироведов следующих поколений. Сегодня, однако,
мы можем отметить, что "фактическая база" этой аргументации весьма и весьма
слабая, а существо проблемы, причины ее возникновения подменяются
обвинениями в адрес некоего одиозного "психолого-биографического метода в
манере Брандеса"; кстати, сам Георг Брандес никогда никаких сомнений в
истинности стратфордианской традиции не высказывал. Впрочем, поскольку
Смирнова не интересовало ни имя автора, ни его "бытовая личность", а только
"классовый субъект", вся напряженная многолетняя дискуссия вокруг
"шекспировского вопроса" имела в его глазах лишь анекдотический характер.
Что же касается вердикта об идеологической неприемлемости "для нас"
всех нестратфордианских сомнений и гипотез, то в специфических условиях 30-х
годов такое предупреждение звучало достаточно зловеще, и его поняли.
Конечно, проблемы шекспироведения не сводятся лишь к вопросу о личности
Шекспира, но и пренебрежение этим вопросом, слепое следование традиции
несовместимо с подлинно научным изучением творчества Великого Барда. Если
вопрос этот не запутывать безмерным теоретизированием, то задача, стоящая
перед исследователями, ясна: создание научно-полноценной биографии Шекспира,
дающей удовлетворительное объяснение многочисленным несоответствиям и
устраняющей поразительное противоречие, лежащее в основе традиционных
представлений. И если в конце концов будет установлено, что Великий Бард был
аристократом по происхождению и воспитанию (а многое говорит именно за это),
то такой факт окажется не более реакционным, чем аристократическое
происхождение Байрона, Пушкина, Лермонтова, многих других гениальных
писателей. Ведь именно их дворянство, их независимое положение и дали им
возможность с детства приобщиться к сокровищнице мировой культуры, развить
до высочайшей степени свои природные способности.
Дискуссия должна сосредоточиваться не на каких-то теоретических, тем
более идеологических постулатах, а на конкретных биографических и
литературных фактах, требующих объективного, то есть беспристрастного,
научно-исторического подхода и исследований. Некритическая же вера в
преданиями традиции характерна для донаучной истории, в том числе и истории
литературы.
Научно-исторические исследования и дискуссии не только не мешают, но,
наоборот, стимулируют и углубляют процессы изучения шекспировского наследия.
Это полезно повторить и сегодня, спустя шестьдесят лет после смирновского
"отлучения" нестратфордианцев, ибо сторонники подобного обращения с
оппонентами - пусть и под соусом других "идеологий" - отнюдь не перевелись
как у нас, так и на Западе.
Шекспиру - кто бы он ни был - изучение (в том числе и критическое)
биографических проблем не опасно - его великие творения навсегда останутся
достоянием человечества; не опасны и неизбежные в таком сложном процессе
издержки - мыльные пузыри рано или поздно лопаются, а серьезные исследования
и гипотезы обогащают научную сокровищницу, приближают нас к истине.
...Однако идеологическое табу сработало: в 30-е годы из нашей научной
литературы исчезли дискуссионные выступления по "шекспировскому вопросу",
проблема не изучалась даже в гуманитарных вузах, вопрос считался "закрытым".
В дальнейшем это отразилось в преобладании театроведческого и
литературно-критического, теоретического подхода к Шекспиру. И хотя в этой
области появились интересные и ценные работы, а в театре и кино осуществлен
ряд выдающихся новаторских постановок, была заметна утрата вкуса к
конкретным исследованиям историко-биографического характера - это как бы
считалось прерогативой западных ученых-шекспироведов. Наши шекспироведы
научились - подобно некоторым своим западным коллегам, хотя и под более
жестким давлением, - писать о Шекспире и его произведениях, не выходя при
этом за пределы стратфордианских представлений о его личности.
Но подрастали новые поколения, читали Шекспира, и у них тоже появлялись
недоумения и сомнения. Кое-что доходило и с Запада, где дискуссия
продолжалась. Поэтому время от времени, в порядке профилактики, для широкой
публики давались разъяснения в духе аргументов А.А. Смирнова. Так, в начале
1960-х годов, накануне юбилейных торжеств - четырехсотлетия Шекспира -
появились статьи, в которых повторялся тезис о идеологической неприемлемости
"для нас" всех нестратфордианских гипотез, об их
аристократически-снобистском происхождении, о том, что "антишекспиристов",
мол, совершенно не интересует эстетический аспект шекспировского наследия.
"Антишекспиристы" также обвиняются в том, что они видят в Шекспире только
писателя, тогда как он был прежде всего деятелем театра.
Последний аргумент встречается довольно часто, поэтому на нем можно
немного задержаться. Безусловно, не следует игнорировать ни драматургическое
наследие Шекспира, ни поэтическое (а о том, что он был не только драматург,
но и утонченный поэт, Бард, забывают гораздо чаще). Довод, что Шекспир был
прежде всего деятелем театра, сопровождается и заявлением, что шекспировские
пьесы мог написать только актер, хорошо знавший театр; утверждение явно
натянутое и даже наивное. Конечно, человек (если это везде один человек),
написавший эти пьесы, знал и глубоко любил театр. Но делать отсюда вывод,
что так знать театр мог только актер-профессионал, особенно учитывая
несложность сцены в тогдашних публичных (и домашних) театрах, - никак
нельзя. И вообще, многие ли из великих драматургов, прекрасно знавших театр
- и гораздо более сложный технически, - были при этом профессиональными
актерами?
Довод этот, вероятно, не случайно повторяется довольно часто, несмотря
на его натянутость и наивность. Ведь сегодня, как и завтра, Шекспир живет и
будет жить прежде всего на подмостках и экранах, и люди, размышляющие и
работающие над его пьесами и образами его героев, - это прежде всего люди
театра - режиссеры, актеры, театральные и кинокритики; к ним, надо полагать,
и направлен этот - могущий кому-то показаться лестным - довод. Но кроме
несостоятельности этого довода как такового можно еще раз подчеркнуть, что
никому не известно, какие роли играл на сцене Уильям Шакспер и играл ли
вообще. Он был в составе актерской труппы, был одним из главных ее пайщиков
- и это все, что можно сказать определенно и доказательно о его роли в
театре, о его "профессиональном актерстве". Вполне вероятно, конечно, что он
вместе с другими членами труппы участвовал в массовых сценах или даже
исполнял какие-то эпизодические роли, но основные его функции в театре, как
и его друзей Хеминга и Кондела, были не артистические, а хозяйственные -
выживать тогда актерским труппам было непросто.
Стратфордианцы утверждают, что основной обязанностью Шакспера в труппе
было создание новых и переделка старых пьес - это, мол, и был его вклад в
общее дело. Нестратфордианцы такое утверждение отвергают по уже известным
нам основаниям, считая, что малограмотный человек никаких пьес или поэм не
писал и писать не мог; но некоторые предполагают, что в ряде случаев пьесы
действительно попадали в труппу через него, и он таким образом выполнял
какую-то посредническую функцию между подлинным автором (или кем-то из его
окружения) и труппой, что и послужило основой для его быстрого обогащения.
За это говорят факты о какой-то его близости к Пембрукам и Рэтлендам.
Но в любом случае нельзя вычитывать из шекспировских пьес сообщение о
том, что их автором мог быть только профессиональный актер, ибо для этого
придется игнорировать и характер елизаветинского театра, и роль Шакспера в
его труппе, и весь опыт мировой драматургии в лице ее наиболее выдающихся
представителей - от Софокла до Бернарда Шоу - и подавляющей части
сегодняшних драматургов.
Идеологическое табу довлело над нашим шекспироведением почти шесть
десятилетий и, конечно, не могло не принести вреда развитию этой науки - в
вопросах, связанных с личностью Великого Барда, произошло определенное
упрощение и окостенение взглядов и аргументов. Нарушителей табу, правда, к
следователям не вызывали, но и печатать их опусы не было принято; для
воспитательной работы с наиболее упорными "еретиками" еще сравнительно
недавно ревнители чистоты советского шекспироведения пытались все-таки
привлечь партийные органы...
Прекращение цензуры, свобода слова привели к появлению у нас информации
о Великом Споре, над которым больше не довлеет идеологическое отлучение.
Стали появляться пересказы некоторых гипотез и догадок прошлого, не всегда
обремененные научной аргументацией, телевидение показало фильм о
"шекспировском вопросе", поставленный американскими оксфордианцами,
пропагандирующими свою гипотезу. Все это создает условия для нормальной
научной дискуссии, хотя сомнения в том, что в стратфордской церкви св.
Троицы действительно покоятся останки автора "Гамлета", продолжают
рассматриваться многими как рецидив исторической неблагодарности потомков по
отношению к Великому Барду, а не как этап на пути научного постижения истины
о нем. Но идеологическое табу, слава Богу, осталось позади в непростой
истории русского шекспироведения.
На Западе все это время дискуссия продолжалась. Серьезная научная
полемика вокруг рэтлендианской гипотезы не успела еще развернуться в Англии,
когда началась первая мировая война, а в 1918 году французский ученый А.
Лефран опубликовал книгу, в которой доказывал, что под маской-псевдонимом
"Уильям Шекспир" скрывался Уильям Стэнли, 6-й граф Дерби (1561-1642);
предположения об этом высказывались и раньше.
Старший брат Уильяма Стэнли, Фердинандо (лорд Стрендж), содержал
актерскую труппу, в которой, как считают некоторые, и начал свою карьеру
Уильям Шакспер. Известно, что Фердинандо писал стихи и был воспет Эдмундом
Спенсером под именем Аминта. Неожиданная смерть в 1594 году старшего брата
сделала Уильяма Стэнли графом Дерби. Он был женат на дочери графа Оксфорда,
входил в число приближенных Эссекса, но участия в его мятеже не принял и
избежал кары.
Имеется свидетельство (письмо испанского агента от 1599 года) о том,
что Дерби "занят писанием комедий для публичных театров". Инициалы "W.S."
(Уильям Стэнли) совпадают с инициалами, которыми были подписаны некоторые
шекспировские издания. Известный разговор королевы Елизаветы с хранителем
архива Ломбардом, когда королева, имея в виду автора "Ричарда II", сказала:
"Кто готов забыть Бога, забудет и своих благодетелей", также, по мнению
дербианцев, относится к Уильяму Стэнли и подтверждает, что трагедия "Ричард
II" написана им. Театр, устроенный ремесленниками в "Сне в летнюю ночь",
напоминает народные представления, устраивавшиеся в городе Честере,
покровителем которого были графы Дерби.
Дербианской гипотезе, содержащей ряд интересных догадок и исследующей
некоторые - в любом случае важные - факты и обстоятельства, до этого
обойденные вниманием, недостает более определенных доказательств. Как и в
случае с Бэконом, дербианцам трудно объяснить выход в свет шекспировского
Великого фолио - явно посмертного - в 1623 году, когда Дерби был еще жив и
здоров. Какая-то связь Дерби с "шекспировской тайной" вполне вероятна, но
здесь необходимы дополнительные конкретные исследования. Имеет, вероятно,
Дерби отношение и к появлению честеровского сборника. Урсула, жена Джона
Солсбэри, памяти которого (якобы) посвящен сборник, была сводной сестрой
Уильяма Стэнли, графа Дерби (она появилась от внебрачной связи его отца);
Дерби нередко посещал эту семью и был в курсе их дел и занятий. О
честеровском сборнике он мог знать.
В 1920 году английский профессор Томас Луни опубликовал, приняв
предварительно особые меры предосторожности, результаты своих длительных
исследований проблемы шекспировского авторства {37}. Изучая "Венецианского
купца", Луни пришел к твердому убеждению, что автором пьесы мог быть только
человек, который знал Италию не по чужим рассказам и книгам, а по личным
впечатлениям, то есть Уильям Шекспир был в Италии. Изучение других
произведений Шекспира укрепило его сомнения в истинности стратфордского
евангелия.
В поисках действительного автора Луни тщательно изучал литературу
елизаветинской Англии. Поэзия Эдуарда де Вера, графа Оксфорда (чьи стихи
несколько раз публиковались под его собственным именем), привлекла внимание
Луни сходством с "Венерой и АДОНИСОМ". Статья о графе Оксфорде, написанная
Сидни Ли для Национального биографического словаря, рисовала образ человека,
соответствующего представлению об авторе шекспировских произведений, которое
к тому времени сложилось у Луни.
Так Томас Луни подошел к идентификации Уильяма Шекспира с Эдуардом де
Вером, 17-м графом Оксфордом (1550-1604). К первоначальным доводам
добавились и другие. Оксфорд был близок к королевскому двору, он был зятем
всесильного лорда Берли, черты которого исследователи-шекспироведы видят в
образе Полония; это объясняло хорошее знание Шекспиром мира дворцовых тайн и
интриг, мира власти. Гербовый щит Оксфорда венчало изображение льва,
потрясающего сломанным копьем. В 1578 году Гэбриэл Харви в своем выступлении
в Кембриджском университете превозносит литературные успехи графа, но просит
его отложить на время перо и обратить свои таланты и мужество на защиту
Англии от ее врагов. При этом Харви употребляет латинское выражение: "Vultus
tela vibrat" - "Облик потрясающего копьем", что по-английски звучит как
"Shake-speare" - Шекспир.
Луни приводит также свидетельство Ф.Мереза (1598) о том, что граф
Оксфорд относится к лучшим английским авторам комедий; многие писатели
посвящали ему свои книги, Джон Лили и Энтони Манди были его секретарями; он
покровительствовал нескольким актерским труппам. Его активное участие в
литературной и театральной жизни елизаветинской Англии, таким образом, не
вызывает сомнений.
В начале своей книги Луни, как и основатели других нестратфордианских
гипотез, подвергает резкой критике традиционные биографии Шекспира,
подчеркивая их несоответствия и противоречия. Тщательно изучив все
шекспировское творческое наследие, Луни обрисовал главные черты, присущие
подлинному автору, подлинному Шекспиру, нашедшие явное отражение в его
произведениях:
- гениальность, творческая зрелость,
- эксцентричность, склонность к таинственности,
- необыкновенная чувствительность,
- высоко развитый литературный вкус, превосходное знание драмы,
- глубокая образованность (классическое образование того времени - ни в
коем случае не самоучка!). Кроме этих главных черт Луни сформулировал и
"специальные характеристики" Шекспира, также проявившиеся в его
произведениях:
- принадлежность к кругу высшей аристократии,
- сочувствие сторонникам Ланкастеров в войне Алой и Белой розы,
- любовь к Италии и знание ее,
- хорошее знание многих видов спорта и развлечений, доступных только
самым знатным и богатым лендлордам, в том числе редкой и дорогой соколиной
охоты,
- знание музыки и любовь к ней,
- неуверенность, сомнения там, где дело касается женщин,
- человек, далекий от меркантилизма, щедрый и великодушный,
- вероятно, доброжелательно относившийся к католицизму, но в общем
державшийся в стороне от религиозных конфликтов и споров своего времени.
Всем этим главным чертам и специальным характеристикам Шекспира, по
мнению Луни, граф Оксфорд полностью соответствовал. Сегодня я могу с этими
тестами - отпечатками личности Шекспира в его произведениях - согласиться
(хотя и не считаю их полными и исчерпывающими), но хотелось бы заметить, что
им соответствует не только Оксфорд, но и некоторые другие современники
Шекспира, в первую очередь - и в большей степени - Рэтленд. Особенно это
относится к таким "чертам и характеристикам", как склонность к
таинственности и неуверенность в отношениях с женщинами. Оксфорд, как мы
видим, иногда печатался под собственным именем, не скрывал своего
покровительства писателям и актерским труппам Рэтленд такую деятельность
тщательно скрывал, в последнее десятилетие вообще не разрешал писателям и
поэтам называть его имя (демонстративный обрыв Джонсоном стихотворения XII в
"Лесе" подтверждает это). Необходимо отметить и такой потрясающий факт, как
тайные похороны Рэтленда и его жены.
Что касается женщин... Оксфорд имел семью, законных детей, любовниц и
детей от них - непохоже, чтобы он чувствовал себя неуверенно с женщинами. А
вот Рэтленд состоял в странном браке, который до конца его жизни оставался
платоническим, - это прямо подтверждено Беном Джонсоном и Фрэнсисом
Бомонтом, а также - как мы теперь знаем - честеровским сборником. Странный
брак Рэтленда и прямой намек Бомонта на его неспособность - или нежелание -
выполнять супружеские обязанности (каковы бы ни были тому причины),
несравненно более соответствуют шекспировской "неуверенности там, где дело
касается женщин", чем семейная жизнь, дети, внуки и любовные связи Оксфорда.
Но эти замечания я делаю здесь между прочим, ибо не уверен, что Луни изучал
биографию Рэтленда и его спутницы жизни.
Наверное, правильно было бы выделить отдельной "главной чертой" не
имеющий равных словарь Шекспира, говорящий в пользу участия в его творениях
и "других перьев"; такой тест был бы весьма полезен в исследованиях тайны
шекспировского псевдонима.
Луни опубликовал также томик поэм и стихотворений Оксфорда, в котором
оказались, однако, произведения, принадлежащие перу и неизвестных авторов, и
таких известных, как У. Рэли, Ф. Гревил, Р. Барнфилд.
В 1922 году Б.Р. Уорд основал в Англии специальное шекспировское
общество, чьей задачей было "бороться со стратфордской ортодоксией путем
применения к проблеме шекспировского авторства принципов
научно-исторического критицизма". Его сын, Б.М. Уорд, в 1928 году
опубликовал подробную биографию Оксфорда; он допускал, что в ряде случаев
имело место сотрудничество Оксфорда и Дерби.
Оксфордианская гипотеза получила в Англии и США довольно широкое
распространение; в настоящее время к ней примыкает там большинство
нестратфордианцев, так что в Англии и США всякий, кто не разделяет
традиционных представлений о личности Великого Барда, чуть ли не
автоматически именуется оксфордианцем. Многое сделал для пропаганды этой
гипотезы американский писатель Чарлтон Огбурн; в 1984 году он выпустил свой
главный труд - "Таинственный Уильям Шекспир" {38} - настоящую энциклопедию
оксфордианцев. Сравнительно недавно (1987-1988) оксфордианцам удалось
организовать на самом высоком уровне судебные (игровые, но с соблюдением
всех внешних атрибутов юридических процедур) разбирательства "претензий"
графа Оксфорда на авторство шекспировских пьес. Эти процессы в Вашингтоне и
Лондоне снова привлекли внимание широкой публики к "шекспировскому вопросу",
Сам Аксенов в основном придерживался популярных в то время на Западе
взглядов школы Флея-Робертсона и в книге "Шекспир" (1937 - издана посмертно)
так сформулировал свои (и их) взгляды на роль Шекспира в создании носящих
его имя пьес: "Его работа была театральной прежде всего. Сам от себя он
писал немного... Шекспировский театр не является делом одного лица. Он
составной. В основе... лежит старый текст... Степень обработки его Шекспиром
и его сотрудниками повышается до 1608 года, после чего участие Шекспира в
работе над самим текстом ослабевает" {34}.
Как видим, ученые этой школы констатировали, что шекспировские тексты
написаны не одной рукой, хотя многие из них и носят следы вторичной
доработки; однако эти ученые не затрагивали вопрос о личности Шекспира и тем
более не посягали на стратфордский культ.
Некоторые отголоски споров о "шекспировском вопросе" еще слышались в
начале 1930-х годов, но уже довольно приглушенно. В книге тогдашнего
плодовитого литературного критика П. Когана говорится о "таинственном
авторе, имени которого до сих пор с полной точностью не может установить
наука, несмотря на все колоссальные усилия ученых". Коган называет
"основательными" доводы сторонников рэтлендианской гипотезы, но определенно
уже не высказывается в ее пользу. Однако он все-таки пишет (не забывая о
марксистской терминологии): "...кто бы ни был автором шекспировских
произведений, они вышли из английской аристократической среды и при том из
той группы аристократов, которая своеобразно переживала всю сложность
исторического процесса, приведшего к возвышению буржуазии и к упадку
феодального дворянства" {35}.
Воспользовавшись ослаблением позиций Луначарского, консервативно (то
есть традиционно) настроенные советские шекспироведы вскоре заставили своих
оппонентов (включая самого Луначарского) замолчать, пустив в ход не только
доводы фактического порядка, но и обычные приемы идеологического отлучения.
Основные положения о неприемлемости для советского шекспироведения всех
вообще нетрадиционных - нестратфордианских - гипотез были сформулированы
А.А. Смирновым в его предисловии к изданию пьесы М. Жижмора "Шекспир. (Маска
Рэтленда)" (1932). Название пьесы, не отличавшейся особыми художественными
достоинствами, раскрывало ее содержание, но предисловие профессора Смирнова
содержало полное отвержение любой критики традиционных представлений о
личности Шекспира (сама пьеса, очевидно, писалась за несколько лет до
издания).
Смирнов обвинял нестратфордианцев (он называл их антишекспиристами) в
том, что они исходят из "упрощенных позиций старого биографического метода
истории литературы" - то есть немарксистского, внеклассового - и потому их
версии методологически порочны и антинаучны. Далее Смирнов утверждал, что
"сама фактическая база антишекспировских версий слаба, так как обличает
недостаточное знакомство их авторов с литературными условиями эпохи... В
отношении рукописей и скудной биографии судьба Шекспира ничем не отличается
от судьбы подавляющего большинства драматургов той эпохи, когда драмы,
написанные для сцены, считались жанром весьма низкопробным". Утверждения
Смирнова неверны, ибо от каждого драматурга и поэта той эпохи дошли или
рукописи, или письма, дневниковые записи о них их современников,
свидетельствующие, что они действительно были писателями. Биография Уильяма
Шакспера - отнюдь не скудная: по количеству фактов она превосходит
большинство биографий его современников. Вот только о том, что этот человек,
от которого не осталось ни клочка бумаги, написанного его рукой, никакого
подтверждения, что он владел хотя бы элементарной грамотой, - что этот
человек (не Шекспир, а Шакспер!) был или даже мог быть писателем, поэтом,
драматургом - таких фактов нет. Зато фактов, противоречащих такому
допущению, - множество.
Смирнов утверждал (оставляя позади даже самых консервативных британских
шекспироведов), что малограмотность актера (Шакспера) ничем не доказывается,
а универсальность знаний автора (Шекспира) якобы чрезвычайно
преувеличивается. "Вся его ученость... покрывается десятком популярных
"энциклопедических" книжек полуобразовательного, полуразвлекательного
характера, весьма распространенных в ту эпоху". И такое писалось, когда уже
давно были опубликованы - и общеизвестны - результаты многочисленных
исследований, показавших высочайшую эрудицию Шекспира, использование им
множества самых серьезных, авторитетных источников на различных языках...
Но кроме аргументов фактического порядка, которые все-таки могли быть
предметом дискуссии, Смирнов жестко формулирует в этой статье тезис об
"идеологической враждебности" всех нестратфордианских гипотез: "Подводя
итоги всем этим "теориям", мы должны решительно подчеркнуть то, что делает
их не только неприемлемыми для нас, но и идеологически враждебными". Здесь
указываются два пункта. Первое - "построение на базе антинаучного
психолого-биографического метода в манере Брандеса, стремившегося объяснять
все содержание творчества писателя (вплоть до отдельных его образов)
узколичными обстоятельствами его жизни, интимными его переживаниями и
впечатлениями... Вторая черта - господствующая в антишекспировской
литературе аристократическая тенденция (не случайно все серьезные кандидаты
в Шекспиры - титулованные лица)".
И Смирнов заключает: "Думаем, что этих двух моментов достаточно, чтобы
признать проникновение "Рэтлендской гипотезы" в нашу учебную литературу
досадным недоразумением. Вообще же, весь этот долгий и запутанный спор по
поводу шекспировского авторства представляет лишь анекдотический интерес и
не имеет ничего общего с научным изучением творчества Шекспира. Нам важно не
имя автора и не бытовая личность его, а классовый субъект тех 34 пьес,
которые - надо полагать, с достаточным основанием, - современники и
потомство приписывали Вильяму Шекспиру" {36}.
В дальнейшем аргументы, приведенные Смирновым в 1932 году, стали
рассматриваться как "руководящие", переходили с незначительными изменениями
в статьи и диссертации шекспироведов следующих поколений. Сегодня, однако,
мы можем отметить, что "фактическая база" этой аргументации весьма и весьма
слабая, а существо проблемы, причины ее возникновения подменяются
обвинениями в адрес некоего одиозного "психолого-биографического метода в
манере Брандеса"; кстати, сам Георг Брандес никогда никаких сомнений в
истинности стратфордианской традиции не высказывал. Впрочем, поскольку
Смирнова не интересовало ни имя автора, ни его "бытовая личность", а только
"классовый субъект", вся напряженная многолетняя дискуссия вокруг
"шекспировского вопроса" имела в его глазах лишь анекдотический характер.
Что же касается вердикта об идеологической неприемлемости "для нас"
всех нестратфордианских сомнений и гипотез, то в специфических условиях 30-х
годов такое предупреждение звучало достаточно зловеще, и его поняли.
Конечно, проблемы шекспироведения не сводятся лишь к вопросу о личности
Шекспира, но и пренебрежение этим вопросом, слепое следование традиции
несовместимо с подлинно научным изучением творчества Великого Барда. Если
вопрос этот не запутывать безмерным теоретизированием, то задача, стоящая
перед исследователями, ясна: создание научно-полноценной биографии Шекспира,
дающей удовлетворительное объяснение многочисленным несоответствиям и
устраняющей поразительное противоречие, лежащее в основе традиционных
представлений. И если в конце концов будет установлено, что Великий Бард был
аристократом по происхождению и воспитанию (а многое говорит именно за это),
то такой факт окажется не более реакционным, чем аристократическое
происхождение Байрона, Пушкина, Лермонтова, многих других гениальных
писателей. Ведь именно их дворянство, их независимое положение и дали им
возможность с детства приобщиться к сокровищнице мировой культуры, развить
до высочайшей степени свои природные способности.
Дискуссия должна сосредоточиваться не на каких-то теоретических, тем
более идеологических постулатах, а на конкретных биографических и
литературных фактах, требующих объективного, то есть беспристрастного,
научно-исторического подхода и исследований. Некритическая же вера в
преданиями традиции характерна для донаучной истории, в том числе и истории
литературы.
Научно-исторические исследования и дискуссии не только не мешают, но,
наоборот, стимулируют и углубляют процессы изучения шекспировского наследия.
Это полезно повторить и сегодня, спустя шестьдесят лет после смирновского
"отлучения" нестратфордианцев, ибо сторонники подобного обращения с
оппонентами - пусть и под соусом других "идеологий" - отнюдь не перевелись
как у нас, так и на Западе.
Шекспиру - кто бы он ни был - изучение (в том числе и критическое)
биографических проблем не опасно - его великие творения навсегда останутся
достоянием человечества; не опасны и неизбежные в таком сложном процессе
издержки - мыльные пузыри рано или поздно лопаются, а серьезные исследования
и гипотезы обогащают научную сокровищницу, приближают нас к истине.
...Однако идеологическое табу сработало: в 30-е годы из нашей научной
литературы исчезли дискуссионные выступления по "шекспировскому вопросу",
проблема не изучалась даже в гуманитарных вузах, вопрос считался "закрытым".
В дальнейшем это отразилось в преобладании театроведческого и
литературно-критического, теоретического подхода к Шекспиру. И хотя в этой
области появились интересные и ценные работы, а в театре и кино осуществлен
ряд выдающихся новаторских постановок, была заметна утрата вкуса к
конкретным исследованиям историко-биографического характера - это как бы
считалось прерогативой западных ученых-шекспироведов. Наши шекспироведы
научились - подобно некоторым своим западным коллегам, хотя и под более
жестким давлением, - писать о Шекспире и его произведениях, не выходя при
этом за пределы стратфордианских представлений о его личности.
Но подрастали новые поколения, читали Шекспира, и у них тоже появлялись
недоумения и сомнения. Кое-что доходило и с Запада, где дискуссия
продолжалась. Поэтому время от времени, в порядке профилактики, для широкой
публики давались разъяснения в духе аргументов А.А. Смирнова. Так, в начале
1960-х годов, накануне юбилейных торжеств - четырехсотлетия Шекспира -
появились статьи, в которых повторялся тезис о идеологической неприемлемости
"для нас" всех нестратфордианских гипотез, об их
аристократически-снобистском происхождении, о том, что "антишекспиристов",
мол, совершенно не интересует эстетический аспект шекспировского наследия.
"Антишекспиристы" также обвиняются в том, что они видят в Шекспире только
писателя, тогда как он был прежде всего деятелем театра.
Последний аргумент встречается довольно часто, поэтому на нем можно
немного задержаться. Безусловно, не следует игнорировать ни драматургическое
наследие Шекспира, ни поэтическое (а о том, что он был не только драматург,
но и утонченный поэт, Бард, забывают гораздо чаще). Довод, что Шекспир был
прежде всего деятелем театра, сопровождается и заявлением, что шекспировские
пьесы мог написать только актер, хорошо знавший театр; утверждение явно
натянутое и даже наивное. Конечно, человек (если это везде один человек),
написавший эти пьесы, знал и глубоко любил театр. Но делать отсюда вывод,
что так знать театр мог только актер-профессионал, особенно учитывая
несложность сцены в тогдашних публичных (и домашних) театрах, - никак
нельзя. И вообще, многие ли из великих драматургов, прекрасно знавших театр
- и гораздо более сложный технически, - были при этом профессиональными
актерами?
Довод этот, вероятно, не случайно повторяется довольно часто, несмотря
на его натянутость и наивность. Ведь сегодня, как и завтра, Шекспир живет и
будет жить прежде всего на подмостках и экранах, и люди, размышляющие и
работающие над его пьесами и образами его героев, - это прежде всего люди
театра - режиссеры, актеры, театральные и кинокритики; к ним, надо полагать,
и направлен этот - могущий кому-то показаться лестным - довод. Но кроме
несостоятельности этого довода как такового можно еще раз подчеркнуть, что
никому не известно, какие роли играл на сцене Уильям Шакспер и играл ли
вообще. Он был в составе актерской труппы, был одним из главных ее пайщиков
- и это все, что можно сказать определенно и доказательно о его роли в
театре, о его "профессиональном актерстве". Вполне вероятно, конечно, что он
вместе с другими членами труппы участвовал в массовых сценах или даже
исполнял какие-то эпизодические роли, но основные его функции в театре, как
и его друзей Хеминга и Кондела, были не артистические, а хозяйственные -
выживать тогда актерским труппам было непросто.
Стратфордианцы утверждают, что основной обязанностью Шакспера в труппе
было создание новых и переделка старых пьес - это, мол, и был его вклад в
общее дело. Нестратфордианцы такое утверждение отвергают по уже известным
нам основаниям, считая, что малограмотный человек никаких пьес или поэм не
писал и писать не мог; но некоторые предполагают, что в ряде случаев пьесы
действительно попадали в труппу через него, и он таким образом выполнял
какую-то посредническую функцию между подлинным автором (или кем-то из его
окружения) и труппой, что и послужило основой для его быстрого обогащения.
За это говорят факты о какой-то его близости к Пембрукам и Рэтлендам.
Но в любом случае нельзя вычитывать из шекспировских пьес сообщение о
том, что их автором мог быть только профессиональный актер, ибо для этого
придется игнорировать и характер елизаветинского театра, и роль Шакспера в
его труппе, и весь опыт мировой драматургии в лице ее наиболее выдающихся
представителей - от Софокла до Бернарда Шоу - и подавляющей части
сегодняшних драматургов.
Идеологическое табу довлело над нашим шекспироведением почти шесть
десятилетий и, конечно, не могло не принести вреда развитию этой науки - в
вопросах, связанных с личностью Великого Барда, произошло определенное
упрощение и окостенение взглядов и аргументов. Нарушителей табу, правда, к
следователям не вызывали, но и печатать их опусы не было принято; для
воспитательной работы с наиболее упорными "еретиками" еще сравнительно
недавно ревнители чистоты советского шекспироведения пытались все-таки
привлечь партийные органы...
Прекращение цензуры, свобода слова привели к появлению у нас информации
о Великом Споре, над которым больше не довлеет идеологическое отлучение.
Стали появляться пересказы некоторых гипотез и догадок прошлого, не всегда
обремененные научной аргументацией, телевидение показало фильм о
"шекспировском вопросе", поставленный американскими оксфордианцами,
пропагандирующими свою гипотезу. Все это создает условия для нормальной
научной дискуссии, хотя сомнения в том, что в стратфордской церкви св.
Троицы действительно покоятся останки автора "Гамлета", продолжают
рассматриваться многими как рецидив исторической неблагодарности потомков по
отношению к Великому Барду, а не как этап на пути научного постижения истины
о нем. Но идеологическое табу, слава Богу, осталось позади в непростой
истории русского шекспироведения.
На Западе все это время дискуссия продолжалась. Серьезная научная
полемика вокруг рэтлендианской гипотезы не успела еще развернуться в Англии,
когда началась первая мировая война, а в 1918 году французский ученый А.
Лефран опубликовал книгу, в которой доказывал, что под маской-псевдонимом
"Уильям Шекспир" скрывался Уильям Стэнли, 6-й граф Дерби (1561-1642);
предположения об этом высказывались и раньше.
Старший брат Уильяма Стэнли, Фердинандо (лорд Стрендж), содержал
актерскую труппу, в которой, как считают некоторые, и начал свою карьеру
Уильям Шакспер. Известно, что Фердинандо писал стихи и был воспет Эдмундом
Спенсером под именем Аминта. Неожиданная смерть в 1594 году старшего брата
сделала Уильяма Стэнли графом Дерби. Он был женат на дочери графа Оксфорда,
входил в число приближенных Эссекса, но участия в его мятеже не принял и
избежал кары.
Имеется свидетельство (письмо испанского агента от 1599 года) о том,
что Дерби "занят писанием комедий для публичных театров". Инициалы "W.S."
(Уильям Стэнли) совпадают с инициалами, которыми были подписаны некоторые
шекспировские издания. Известный разговор королевы Елизаветы с хранителем
архива Ломбардом, когда королева, имея в виду автора "Ричарда II", сказала:
"Кто готов забыть Бога, забудет и своих благодетелей", также, по мнению
дербианцев, относится к Уильяму Стэнли и подтверждает, что трагедия "Ричард
II" написана им. Театр, устроенный ремесленниками в "Сне в летнюю ночь",
напоминает народные представления, устраивавшиеся в городе Честере,
покровителем которого были графы Дерби.
Дербианской гипотезе, содержащей ряд интересных догадок и исследующей
некоторые - в любом случае важные - факты и обстоятельства, до этого
обойденные вниманием, недостает более определенных доказательств. Как и в
случае с Бэконом, дербианцам трудно объяснить выход в свет шекспировского
Великого фолио - явно посмертного - в 1623 году, когда Дерби был еще жив и
здоров. Какая-то связь Дерби с "шекспировской тайной" вполне вероятна, но
здесь необходимы дополнительные конкретные исследования. Имеет, вероятно,
Дерби отношение и к появлению честеровского сборника. Урсула, жена Джона
Солсбэри, памяти которого (якобы) посвящен сборник, была сводной сестрой
Уильяма Стэнли, графа Дерби (она появилась от внебрачной связи его отца);
Дерби нередко посещал эту семью и был в курсе их дел и занятий. О
честеровском сборнике он мог знать.
В 1920 году английский профессор Томас Луни опубликовал, приняв
предварительно особые меры предосторожности, результаты своих длительных
исследований проблемы шекспировского авторства {37}. Изучая "Венецианского
купца", Луни пришел к твердому убеждению, что автором пьесы мог быть только
человек, который знал Италию не по чужим рассказам и книгам, а по личным
впечатлениям, то есть Уильям Шекспир был в Италии. Изучение других
произведений Шекспира укрепило его сомнения в истинности стратфордского
евангелия.
В поисках действительного автора Луни тщательно изучал литературу
елизаветинской Англии. Поэзия Эдуарда де Вера, графа Оксфорда (чьи стихи
несколько раз публиковались под его собственным именем), привлекла внимание
Луни сходством с "Венерой и АДОНИСОМ". Статья о графе Оксфорде, написанная
Сидни Ли для Национального биографического словаря, рисовала образ человека,
соответствующего представлению об авторе шекспировских произведений, которое
к тому времени сложилось у Луни.
Так Томас Луни подошел к идентификации Уильяма Шекспира с Эдуардом де
Вером, 17-м графом Оксфордом (1550-1604). К первоначальным доводам
добавились и другие. Оксфорд был близок к королевскому двору, он был зятем
всесильного лорда Берли, черты которого исследователи-шекспироведы видят в
образе Полония; это объясняло хорошее знание Шекспиром мира дворцовых тайн и
интриг, мира власти. Гербовый щит Оксфорда венчало изображение льва,
потрясающего сломанным копьем. В 1578 году Гэбриэл Харви в своем выступлении
в Кембриджском университете превозносит литературные успехи графа, но просит
его отложить на время перо и обратить свои таланты и мужество на защиту
Англии от ее врагов. При этом Харви употребляет латинское выражение: "Vultus
tela vibrat" - "Облик потрясающего копьем", что по-английски звучит как
"Shake-speare" - Шекспир.
Луни приводит также свидетельство Ф.Мереза (1598) о том, что граф
Оксфорд относится к лучшим английским авторам комедий; многие писатели
посвящали ему свои книги, Джон Лили и Энтони Манди были его секретарями; он
покровительствовал нескольким актерским труппам. Его активное участие в
литературной и театральной жизни елизаветинской Англии, таким образом, не
вызывает сомнений.
В начале своей книги Луни, как и основатели других нестратфордианских
гипотез, подвергает резкой критике традиционные биографии Шекспира,
подчеркивая их несоответствия и противоречия. Тщательно изучив все
шекспировское творческое наследие, Луни обрисовал главные черты, присущие
подлинному автору, подлинному Шекспиру, нашедшие явное отражение в его
произведениях:
- гениальность, творческая зрелость,
- эксцентричность, склонность к таинственности,
- необыкновенная чувствительность,
- высоко развитый литературный вкус, превосходное знание драмы,
- глубокая образованность (классическое образование того времени - ни в
коем случае не самоучка!). Кроме этих главных черт Луни сформулировал и
"специальные характеристики" Шекспира, также проявившиеся в его
произведениях:
- принадлежность к кругу высшей аристократии,
- сочувствие сторонникам Ланкастеров в войне Алой и Белой розы,
- любовь к Италии и знание ее,
- хорошее знание многих видов спорта и развлечений, доступных только
самым знатным и богатым лендлордам, в том числе редкой и дорогой соколиной
охоты,
- знание музыки и любовь к ней,
- неуверенность, сомнения там, где дело касается женщин,
- человек, далекий от меркантилизма, щедрый и великодушный,
- вероятно, доброжелательно относившийся к католицизму, но в общем
державшийся в стороне от религиозных конфликтов и споров своего времени.
Всем этим главным чертам и специальным характеристикам Шекспира, по
мнению Луни, граф Оксфорд полностью соответствовал. Сегодня я могу с этими
тестами - отпечатками личности Шекспира в его произведениях - согласиться
(хотя и не считаю их полными и исчерпывающими), но хотелось бы заметить, что
им соответствует не только Оксфорд, но и некоторые другие современники
Шекспира, в первую очередь - и в большей степени - Рэтленд. Особенно это
относится к таким "чертам и характеристикам", как склонность к
таинственности и неуверенность в отношениях с женщинами. Оксфорд, как мы
видим, иногда печатался под собственным именем, не скрывал своего
покровительства писателям и актерским труппам Рэтленд такую деятельность
тщательно скрывал, в последнее десятилетие вообще не разрешал писателям и
поэтам называть его имя (демонстративный обрыв Джонсоном стихотворения XII в
"Лесе" подтверждает это). Необходимо отметить и такой потрясающий факт, как
тайные похороны Рэтленда и его жены.
Что касается женщин... Оксфорд имел семью, законных детей, любовниц и
детей от них - непохоже, чтобы он чувствовал себя неуверенно с женщинами. А
вот Рэтленд состоял в странном браке, который до конца его жизни оставался
платоническим, - это прямо подтверждено Беном Джонсоном и Фрэнсисом
Бомонтом, а также - как мы теперь знаем - честеровским сборником. Странный
брак Рэтленда и прямой намек Бомонта на его неспособность - или нежелание -
выполнять супружеские обязанности (каковы бы ни были тому причины),
несравненно более соответствуют шекспировской "неуверенности там, где дело
касается женщин", чем семейная жизнь, дети, внуки и любовные связи Оксфорда.
Но эти замечания я делаю здесь между прочим, ибо не уверен, что Луни изучал
биографию Рэтленда и его спутницы жизни.
Наверное, правильно было бы выделить отдельной "главной чертой" не
имеющий равных словарь Шекспира, говорящий в пользу участия в его творениях
и "других перьев"; такой тест был бы весьма полезен в исследованиях тайны
шекспировского псевдонима.
Луни опубликовал также томик поэм и стихотворений Оксфорда, в котором
оказались, однако, произведения, принадлежащие перу и неизвестных авторов, и
таких известных, как У. Рэли, Ф. Гревил, Р. Барнфилд.
В 1922 году Б.Р. Уорд основал в Англии специальное шекспировское
общество, чьей задачей было "бороться со стратфордской ортодоксией путем
применения к проблеме шекспировского авторства принципов
научно-исторического критицизма". Его сын, Б.М. Уорд, в 1928 году
опубликовал подробную биографию Оксфорда; он допускал, что в ряде случаев
имело место сотрудничество Оксфорда и Дерби.
Оксфордианская гипотеза получила в Англии и США довольно широкое
распространение; в настоящее время к ней примыкает там большинство
нестратфордианцев, так что в Англии и США всякий, кто не разделяет
традиционных представлений о личности Великого Барда, чуть ли не
автоматически именуется оксфордианцем. Многое сделал для пропаганды этой
гипотезы американский писатель Чарлтон Огбурн; в 1984 году он выпустил свой
главный труд - "Таинственный Уильям Шекспир" {38} - настоящую энциклопедию
оксфордианцев. Сравнительно недавно (1987-1988) оксфордианцам удалось
организовать на самом высоком уровне судебные (игровые, но с соблюдением
всех внешних атрибутов юридических процедур) разбирательства "претензий"
графа Оксфорда на авторство шекспировских пьес. Эти процессы в Вашингтоне и
Лондоне снова привлекли внимание широкой публики к "шекспировскому вопросу",