Холбрук Синди. Притворщица

   — М-м-м… Кто? — непонимающе посмотрел на нее своими голубыми глазами Джош.
   — Изабель, конечно, — вспыхнула Элизабет.
   Джош повернул голову и посмотрел на свою сестру, танцующую с Терренсом. Элизабет наблюдала за ним с плохо скрытой ревностью.
   — Да, — кивнул Джош. — Никогда прежде не видел ее в красном, но… с тех пор, как она решила… м-м-м… Ну, в общем… Одним словом, да!
   Он перевел взгляд на Элизабет, и глаза его потеплели.
   — Но я бы сказал, что самая прекрасная девушка здесь — ты!
   — Спасибо, — откликнулась Элизабет. Джош смотрел на нее таким взглядом, что ему просто невозможно было не поверить. — И все же не такая красивая, как Изабель.
   — Ты еще лучше, — нахмурился Джош.
   — Нет, — со смехом покачала головой Элизабет. — Не лучше!
   — Для меня — лучше, — убежденно сказал Джош и крепче прижал девушку к своей груди.
   — Ты только так говоришь, — покраснела она.
   — Нет! — блеснул глазами Джош. — Зачем бы я стал говорить, если бы так не думал!
   — Зачем? — отвела взгляд Элизабет. — Ну, например, в силу привычки. Ведь вы, распутники, так привыкаете сыпать комплименты, что не присматриваетесь даже, что за женщина перед вами: хорошенькая, дурнушка или так себе.
   — Не так-то хорошо ты разбираешься в распутниках, — усмехнулся Джош.
   Он сильнее прижал к себе партнершу и закружил ее, увлекая вслед за собой к открытой балконной двери. Еще секунда, и тяжелые занавеси отрезали их от зала, наполненного шумом и светом.
   Здесь, на балконе, было темно, и они были одни.
   — Джош, я не дума…
   Элизабет не успела договорить. Джош склонился к ней и нежно поцеловал в губы. Она хотела запротестовать, но не смогла: против этого запротестовало ее сердце. Элизабет почувствовала себя вдруг такой красивой, такой счастливой…
   Джош оторвался от ее губ.
   — Ну, теперь ты мне веришь? — спросил он.
   — Чему я должна верить? — с трудом соображая, все еще находясь под впечатлением поцелуя, спросила Элизабет.
   — Что ты — красавица, — серьезным тоном сказал Джош. — Ты потрясающая красавица!
   Он снова поцеловал ее — страстно, пылко, и горячая волна окатила, омыла все тело Элизабет, дрожь прокатилась от кончиков волос до кончиков ступней. Джош слегка откинулся назад, не выпуская, впрочем, Элизабет из кольца своих сильных рук.
   — Ты гораздо красивее, чем Изабель! Клянусь!
   Элизабет молча покачала головой. Джош наклонился и вновь принялся целовать, дрожа каждой клеточкой своего напряженного, натянутого, словно струна, тела. Снова отстранился и заглянул ей в глаза.
   — Ну, теперь-то ты мне веришь?
   Элизабет казалось, что у нее в жилах не осталось больше крови и вместо нее бешено стучащее сердце гонит потоки кипящей, ослепительной, алой лавы. Да, теперь она верила Джошу. Просто не могла не верить.
   Она улыбнулась и прошептала:
   — Я… не знаю!
   — Но ты должна, — сказал Джош и скрепил свои слова еще одним поцелуем.
   Лава вышла из берегов. Элизабет обхватила руками шею Джоша и прижалась к его губам в ответном поцелуе.
   Если ту жидкость, что текла сейчас в жилах Элизабет, можно сравнить с кипящей лавой, то с чем же сравнить этот обжигающий, сводящий с ума поцелуй?
   Пожалуй, только с яростным июньским солнцем.
   Джош прикрыл глаза и, опаленный поцелуем, простонал:
   — Все равно-о, ты скоро поверишь мне-е… Элизабет… Боюсь, что мне придется… Ну, ничего, ничего…
   Он задыхался, и речь его была бессвязна, но Элизабет все поняла. Все, что должна была, что хотела понять. Переполненная счастьем и неведомыми ей раньше чувствами, Элизабет благодарно прошептала:
   — Теперь я верю тебе, Джош.
   — Я могу еще стать лучше… — продолжал было самозабвенно бормотать Джош. — Что? Ты веришь мне?
   Его мозг каким-то чудом сумел ухватить последнюю фразу Элизабет.
   — Да, — кивнула Элизабет и озорно улыбнулась. — Похоже, ты меня убедил.
   Джош слабо улыбнулся.
   — Правда? — Его улыбка ширилась, росла. Так растет крещендо в летящем к финалу симфонии оркестре. — Правда?!
   Он вдруг подхватил Элизабет на руки и закружил ее в воздухе, крича во весь голос:
   — Правда! Правда!! И тебе это понравилось!!!
   — Джош! — рассмеялась Элизабет. — Поставь меня на землю!
   — И ты даже не ударила меня! — продолжал ликовать Джош.
   Он резко, моментально остановился и тут же стал необычайно серьезен. Синие озера его глаз стали бездонными и мерцающими.
   — Элизабет!
   — Да? — замерла она в сладком предчувствии.
   — Я люблю тебя, — мягко, чуть слышно сказал Джош. — Я люблю тебя.
   Он безвольно уронил руки и тут же стал похож на грустного Пьеро.
   — Я… Я знаю, я не должен был говорить этого. Ты не одобришь этих слов, я понимаю… Я… Я, конечно, не достоин такой девушки, как ты… Ах, если бы я мог поведать тебе всю правду! Но не могу… Пока — не могу.
   — Джош! — воскликнула Элизабет и облизнула пересохшие губы.
   — Но, клянусь, я люблю тебя. И делай дальше со мной, что хочешь! Хоть убей!
   Он повернулся и пошел к балконной двери.
   Элизабет осталась стоять — ошеломленная, потрясенная, недоумевающая.
   Слова — заветные и искренние — рвались у нее из сердца, но не могли, не находили сил сорваться с ее губ. Она не смогла сказать ни одного из тех чудесных и таких важных слов.
   Впрочем, не только ее в том вина. Ведь Джош, признавшись в любви, ушел затем так стремительно, что не оставил ей ни секунды на то, чтобы ответить.
 
   — Он танцует только с ней, — пробормотал Эдгар заплетающимся языком и развалился на стуле. — И всего один танец — с моей Амелией. Вс-се время т'нцует с эт-той… Изабель! Как будто она не девка, к'торую может купить кто угодно, а Амелия, на к'торой эт-тот мерзавец должен жениться! Как вам эт-то нравится? А?
   — Да, да, Эдгар, я понимаю, — терпеливо и безразлично ответила Дороти. При этом она смотрела вовсе не в ту сторону, куда указывал Эдгар своим дрожащим пальцем, а на балконную дверь. Видно было плохо. Как ни вытягивала герцогиня шею, все равно ей мало что удавалось рассмотреть сквозь плотную толпу танцующих.
   — Не вернулись еще? — спросила она.
   — Нет, — ответила Тео. С высоты ее роста балконная дверь была видна немного лучше. — Все прекрасно, все прекрасно.
   — О чем это вы толкуете? — спросил Эдгар. — Что пр'красно? Нич-чего не пр'красно! Терренс должен танцевать с моей Амелией!
   — Но, сэр Эдгар, — быстро ответила Летти, также продолжая смотреть в направлении балконной двери, хотя при ее маленьком росте это было заведомо безнадежным делом. — Как же Амелия может танцевать с Терренсом, когда она танцует с этим симпатичным юношей — сыном Эллингтонов, которого я для нее… ну, одним словом, с… э-э… сыном Эллингтонов?
   — Нев-важно, — промычал Эдгар. — Это же не Эллингтон на ней женится, а Терренс. Терренс, правильно? Ну, вот. Я же говорю, что тут какая-то путаница!
   — Всему свое время, Эдгар, всему свое время, — сказала Дороти. — А в данный момент нас интересуют Джош и Элизабет.
   — Нет, вы только полюбуйтесь на них! — не слушая герцогиню, гнул свое раздосадованный Эдгар, еле ворочая языком. — Тьфу! С-с-см'треть тошно!
   — Проклятие! — воскликнула Дороти. — Джош возвращается. Один, без Элизабет!
   — Плохо дело, — покачала головой Тео. — Плохо дело.
   — Эй, да вы слышите меня? — зарычал взбешенный Эдгар. — Говорю вам, это нужно прекратить!
   — Да, да, Эдгар, сущая правда, — рассеянно ответила Дороти, давно перестав прислушиваться к тому, что бормочет эта пивная бочка. — Какого черта он оставил там Элизабет?
   — Тысяча чертей! — взревел Эдгар. — Да будете вы меня слушать или нет?
   — Ради всего святого, Эдгар, — огрызнулась Дороти, — прекрати шуметь. Сходи вон лучше выпей еще. Охлади свой пыл.
   — И пойду! — с пьяным вызовом сказал Эдгар, нетвердо вставая на ноги. — Будь я проклят, если не пойду и не выпью!
   Он громко икнул и, качаясь из стороны в сторону, словно рыбацкая шлюпка в семибалльный шторм, направился в дальний угол зала, туда, где призывно светился огромный серебряный котел с горячим душистым пуншем.
   — Наконец-то! И Элизабет появилась! — прошептала Дороти.
   — Да! И выглядит так, словно ее по голове мешком ударили, — с обычным своим изяществом прокомментировала Тео.
   — Дорогая, — всхлипнула Летти, — почему-то все идет не так, как мы думали!
   — Внимание! — перебила ее Дороти. — Терренс уводит Изабель из зала!
   — Очень вовремя, — нервно сказала Тео. — Очень вовремя.
   — Ох, — прошептала Летти, смахивая слезы. — Пусть все будет хорошо! Все должно быть хорошо!
 
   — Господи, я так люблю танцевать! — вздохнула Изабель, направляясь вместе с Терренсом к балкону.
   — Еще бы! — засмеялся он. — Ведь ты сегодня самая красивая на этом балу.
   Он посмотрел на Изабель влюбленными, восторженными глазами.
   — Спасибо, — сказала Изабель и еще раз взглянула на свое платье: блестящий, тугой, смело обнажающий плечи и грудь лиф из алого шелка, переходящий внизу в пышное, невесомое облако кружевных оборок. — Я никак до сих пор не могу прийти в себя от такого подарка герцогини.
   — Она начинает любить тебя, — сказал Терренс и подошел вплотную к Изабель. — Впрочем, разве может хоть кто-нибудь не любить тебя?
   Изабель потупилась, смущенная близостью Терренса и тем, что на неосвещенном балконе они были сейчас в полном одиночестве. Тело ее еще хранило память о прикосновениях рук Терренса — то легких и нежных во время вальса, то крепких, надежных — во время мазурок и полонезов.
   Тело Изабель не только помнило их, но и хотело, страстно хотело продолжения.
   — Я бесконечно благодарна леди Дороти, — негромко сказала Изабель. — А знаешь, ведь это мой первый бал! Самый первый в жизни бал!
   — И ты с блеском выдержала это испытание, моя дорогая. Так, словно всю жизнь провела в бальных залах!
   — Нет, нет, ничего подобного! — покачала головой Изабель. — На самом деле, в моей жизни не было ничего подобного! Я имею в виду — в той, настоящей моей жизни!
   Глаза Терренса потемнели. Он протянул руку и нежно погладил Изабель по щеке.
   — Как знать, — задумчиво сказал он. — Может быть, та жизнь, которой ты сейчас живешь, и есть твоя настоящая. Та, для которой ты предназначена.
   — Я не понимаю, — тихо сказала Изабель, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца. Оно прямо-таки рвалось из груди, и непонятно было, что тому причиной.
   Терренс покачал головой.
   — Я не могу представить тебя в другой жизни, Изабель. Не могу представить тебя проводящей день за днем в мелких хлопотах по дому — темному, уставленному старой пыльной мебелью, с такой же старой, пыльной Рут в качестве единственного собеседника. Не могу представить, что ты всю свою жизнь посвятишь проблемам Джоша, и никогда — себе. — Его рука легко коснулась шеи Изабель. — Ты рождена, чтобы сверкать, чтобы всегда быть царицей бала — и каждый вечер кружиться в вальсе. В моих руках.
   Он притянул Изабель ближе, наклонил голову и нежно коснулся губами ее губ.
   — Не нужно, — сказала она, легко отстраняя Терренса. Его слова неожиданно совпали с мыслями самой Изабель. С мыслями, которые она старалась гнать от себя прочь, и уж, конечно, никогда не решилась бы произнести вслух.
   — Не нужно. Все кончается, кончится и это, — ответила Изабель и подняла глаза к темному ночному небу, усеянному алмазными крошками звезд. — Не могу же я изображать твою любовницу до конца жизни!
   Ах, до чего же трудно изображать любовницу человека, которого ты постоянно воображаешь своим настоящим возлюбленным — нежным, пылким, желанным… Господи! Как сдержать рвущуюся наружу страсть! Трещат последние переборки морали. Еще немного — и они треснут, и тогда страсть рванется наружу пенной, кипящей, сметающей все на своем пути волной.
   — Нет, — слышала она за спиной голос Терренса. — Нет!
   Он нежно положил руки на плечи Изабель, и от этого прикосновения оба они испытали одинаковое чувство — сердечную боль.
   — Я хочу, чтобы это стало реальностью, — прошептал Терренс. — Пусть это станет явью!
   Изабель сморгнула нежданно набежавшую в уголок глаза слезинку. Разве она сама не жаждет любить и быть любимой? Но для этого ей нужен не любовник. По-настоящему счастлива она может быть только в браке.
   — Увы, — сказала она едва слышно. — Не всегда мы имеем то, чего желаем.
   Терренс крепче обнял плечи Изабель и развернул девушку лицом к себе.
   — А чего ты желаешь, Изабель? Можешь ты честно и прямо сказать, что я безразличен тебе? Или, напротив, что ты хочешь меня — так же, как хочу тебя я? — Он покачал головой. — Ты лжешь. Ты даже сейчас вся дрожишь!
   — Я не лгу, — охрипшим от волнения голосом сказала Изабель, — когда говорю, что никогда не буду твоей любовницей. Я никогда не буду ничьей любовницей. Придет день, и я стану чьей-то женой, но до брака я не буду любовницей даже этого человека!
   Терренс уронил свои руки.
   — Чьей-то женой? Женой какого-то человека? Ты говоришь о ком-то, когда я говорю о нас — о тебе и обо мне.
   — Нет, — сказала Изабель, и слезы градом хлынули у нее из глаз. — Я тоже говорю о нас. О тебе и обо мне. Но ведь когда мы говорим о нас, мы не можем говорить о браке.
   Глаза Терренса застыли. Помертвело и его лицо.
   — Ах да! Брак! Любимое женское слово. Амелия употребляет его, не испытывая ко мне никаких чувств. А теперь и ты говоришь его, и не добавляешь ни «хочу тебя», ни «ты мне нужен».
   — Ни «люблю», — огорченно продолжила Изабель. — Это словечко и вовсе ничего не значит, правда, Терренс?
   Ночную тишину спугнул звонкий звук пощечины. Терренс вздрогнул, голова его дернулась от удара.
   — Изабель, — удивленно сказал он и потянулся к девушке.
   — Не притрагивайся ко мне! — холодно сказала она. — Никогда больше не смей притрагиваться ко мне, слышишь?
   Не дожидаясь ответа, Изабель подхватила повыше пышные юбки подаренного герцогиней платья и бросилась прочь.
   Терренс молча посмотрел ей вслед и остался стоять на балконе — ошеломленный, подавленный.
 
   — Так! — крикнула Дороти. — Изабель появилась на горизонте!
   — О, дорогая, — вздохнула Летти, — мне кажется, она выглядит не слишком счастливой!
   — А вот и Терренс, — доложила со своей мачты Тео. — И вид у него словно у собаки, упустившей зайца!
   — Проклятие! — воскликнула Дороти и с треском ударила себя по колену веером. — Что там у них случилось? Ничего-то эта молодежь не смыслит в любви!
   — Ничего не смыслит, это точно, — согласилась Тео, наблюдая за тем, как Терренс догоняет Изабель. Догнал. Рывком схватил за руку. — Деликатен, словно грузчик, — прокомментировала Тео.
   Изабель попыталась вырваться и запуталась в платье.
   В ту же секунду что-то случилось с оркестром. Музыканты зафальшивили, задергали смычками и наконец перестали играть. Танцующие пары перепутались, налетая друг на друга, толкаясь и наступая на ноги, и наконец сбились в один плотный разноцветный ком на сверкающем паркете бального зала.
   — В чем дело? — воскликнула Дороти и сердито посмотрела на музыкантов.
   — Сборище кретинов, — проворчала Тео и тоже искоса посмотрела на оркестр.
   — О боже, — всхлипнула Летти и подпрыгнула на своем стуле так, словно ее поразила молния.
   Среди музыкантов оркестра воздвиглась неуклюжая растрепанная фигура — такая высокая и массивная, что была бы похожа на статую, если бы не одно обстоятельство: статуи не шатаются.
   Сэр Эдгар. Собственной персоной.
   Он держал над головой наполненный бокал и продолжал размахивать им в ритме давно оборвавшегося танца.
   При каждом взмахе руки из необычной дирижерской палочки вылетали капли шампанского и пенным дождем падали на пюпитры, размывая тонкую вязь нотных знаков, и на смущенные, растерянные лица музыкантов.
   — Л-леди и д-джентльмены! — громовым голосом начал сэр Эдгар, и на его широком, раскрасневшемся от вина лице появилась кривая ухмылка. — Прошу тишины. П-п-прошу! Я хоч-чу сделать важное объявление!
   — Нет, — сказала Дороти, утратив свое обычное самообладание. — Он не посмеет.
   — П-посмеет, — огорченно вздохнула Лстти.
   — Я оч-чень р-рад объявить всем о помолвке между Терренсом, маркизом Х-Хаверш-шэм, и моей любимой дочерью Амелией!
   — Посмел, — угрюмо подытожила Тсо.
   В зале повисла мертвая тишина — разом смолкли все разговоры, смех, шушуканье. Даже шорох шелковых платьев и тот стих. Все обернулись к застывшему, словно снежная скульптура, Терренсу и громко зааплодировали. Изабель, которую Терренс продолжал держать за руку, тоже застыла и побледнела как мел. Затем выдернула руку из безжизненных пальцев Терренеа и поспешила затеряться в толпе. Снеговик по имени Терренс не шелохнулся. Должно быть, не заметил даже своим замороженным мозгом исчезновения девушки.
   — Жениха! Невесту! Просим! — послышались возбужденные возгласы.
   Амелия широко улыбнулась, подхватила юбки и плавно двинулась через зал навстречу Терренсу.
   С другой стороны к будущему зятю подгребал на нетвердых ногах будущий тесть.
   — Святые небеса! — ахнула Дороти и повернулась к сестрам. — Поторопитесь, леди!
   Летти и Тео вскочили со стульев. Не теряя времени, Дороти приняла на себя командование.
   — Тео, возьмешь Эдгара. Летти, на тебе — Амелия. Я займусь Терренсом.
   По залу пролетел шум голосов, сменившийся аплодисментами.
   Десятки глаз уставились на Терренеа, по-прежнему стоящего неподвижно, с кривой застывшей улыбкой на белом как снег лице.
   Дороти решительно протолкалась сквозь толпу и подошла к внуку.
   — Это такая потрясающая весть, что мой внук от радости даже онемел, — сказала она окружающим.
   Публика зашумела громче, но все дружно повернули головы налево, когда оттуда донесся глухой стук. Дороти тоже посмотрела в том направлении и не смогла сдержать улыбку.
   Тео решила поставленную перед нею задачу в своей коронной манере. Вспомнив молодые годы, она ловко подставила подножку сэру Эдгару, и теперь он неподвижно лежал, уткнувшись носом в блестящий, пахнущий мастикой паркет.
   Справа дела шли не так успешно. Щупленькая, маленькая Летти отчаянно суетилась вокруг Амелии, желая загородить ей дорогу, но, увы, могла ее только ненадолго задержать, но не остановить. Новоявленная невеста медленно, но неотвратимо продолжала движение к своей заветной цели — застывшему от ужаса жениху. Так движется по весенней реке ледокол, уверенно раздвигая тяжелым носом толкущиеся на пути докучливые льдины.
   Дороти моментально оценила ситуацию и широко взмахнула рукой.
   — Попросим будущую невесту сказать нам несколько слов!
   Амелия замедлила ход и улыбнулась. Раздались легкие аплодисменты. Она улыбнулась шире и остановилась окончательно.
   — Благодарю вас, — сказала она. — Я счастлива, что именно вы оказались рядом со мной в этот знаменательный вечер!
   Не теряя больше ни секунды, Дороти подошла к Терренсу и дотронулась до его рукава:
   — Я знаю, ты готов разорвать меня в клочки. Пойдем куда-нибудь в укромный уголок. Сделаешь это по крайней мере не у всех на глазах.
   — Бабушка! — наконец обрел дар речи Терренс.
   — Пойдем, — повторила Дороти и надменно вскинула голову. — Не нужно при всех копаться в нашем грязном белье!
   Терренс негромко выругался, но позволил Дороти увести себя прочь сквозь толпу, продолжавшую внимать речам Амелии. Герцогиня не прислушивалась к словам невесты, ей это было ни к чему, но она была рада, что речь все длится и длится, отвлекая внимание собравшихся. Наконец они оказались вдвоем в маленькой, плохо освещенной комнате, и леди Дороти сказала, подбоченившись:
   — Ну вот, теперь можешь начинать.
   Терренс потрогал дверь, проверяя, плотно ли та прикрыта.
   — Не могу поверить, что ты сделала это!
   Дороти опустила глаза.
   — Ты, конечно, не поверишь, если я скажу, что не хотела этого.
   — Нет, конечно, — огрызнулся Терренс. — Ты с самого начала хотела женить меня на Амелии. Ты всегда, с детства, вмешивалась в мою жизнь, всегда хотела устроить ее на свой лад. Но на сей раз ты перешла все границы.
   В глазах Терренса было столько страдания, что сердце герцогини сжалось.
   — Терри… Я не хотела… Это Эдгар, это он…
   — Я не верю тебе.
   — Поверь, прошу!
   — Хорошо, — согласился Терренс. — В таком случае я должен поговорить с ним.
   — Нет! — вырвалось у Дороти.
   Это был крик отчаяния. Ведь если Терренс сделает то, что намерен сделать, ему предстоит узнать нечто ужасное.
   — Значит, вы лжете, драгоценная моя бабуся, — сказал Терренс. — Впрочем, я был готов к этому. И даже готов простить то, что вы сделали со мной. Но то, что вы сделали с Изабель, не прошу. Никогда!
   Дороти сочувственно посмотрела на внука.
   — Но что я ей сделала?
   — Вы подарили ей чудесное платье, — мягко сказал он, — и бедная девушка подумала, что наконец-то вы изменили свое отношение к ней. Изменили к лучшему свое мнение о ней. Но оказалось, что роскошное платье — всего лишь ваш прощальный подарок. Вы одели ее в него, а затем выставили Изабель на всеобщее посмешище, объявив о моей помолвке. Я уж молчу о том, что о помолвке вы объявили против моей воли. Как говорится, без меня меня женили.
   — Я выставила ее на посмешище? — сказала Дороти и зябко поежилась под тяжелым взглядом Терренса. — Как же это? И разве можно выставить на посмешище любовницу? Ведь у этих женщин нет и не может быть тонких чувств. Купи ей фаэтон с парой лошадей, вот она и утешится!
   — Что ты несешь? — взорвался Террсис. — Изабель вовсе не такая!
   — Пожалуй, ты прав, — задумчиво кивнула Дороти. — И это меня очень смущает.
   Что-то необычное промелькнуло во взгляде Терренса, но было схвачено и усилием воли загнано назад, в тайники души.
   — Да, Изабель может… смутить, — согласился он.
   — Что ты теперь собираешься делать, Терренс? — мягко спросила Дороти. — Заметь, что, женившись на Амелии, ты имеешь возможность сохранить рядом с собой и Изабель. Амелия — единственная девушка изо всех, кого я знаю, которая готова и впредь смотреть сквозь пальцы на то, что у тебя есть любовница. Да и Эдгар тоже. А ведь ваши с Изабель отношения настолько у всех на языке, что я не знаю другого отца, который позволил бы тебе после всего этого приблизиться к своей дочери.
   — Все, чего я хочу, — сказал Терренс, — это остаться холостым. Если есть на свете что-то, в чем я меньше всего нуждаюсь, так это брачные узы.
   — Одумайся, Терренс, — рассердилась Дороти. — Неужели та сумасбродная жизнь, которую ты ведешь, действительно настолько дорога тебе? И тебе нисколько не хочется, чтобы рядом с тобой была жена? А дети? Неужели ты не хочешь, чтобы у тебя были дети? Законные дети, разумеется! Неужели все, что ты хочешь, так это продолжать свою скандальную связь с Изабель?
   Глаза Терренса заволокла дымка, прикрывая рвущуюся наружу боль. Но когда он заговорил, голос его был тверд и холоден, и Дороти невольно вздрогнула: она никогда еще не слышала у него такого тона.
   — Я делал все, что мог, для того, чтобы заставить вас отказаться, отречься от меня, бабушка. Мне казалось, что это единственно правильный выход. Но никогда я не думал, что настанет день, когда я отрекусь от вас. Но этот день настал, и я сделаю это.
   — Терренс! — закричала Дороти и протянула к нему дрожащую руку. — Нет!
   Он молча отвернулся и вышел.
   Рука Дороти повисла в воздухе, затем бессильно упала. Впервые за всю свою жизнь герцогиня вдруг остро почувствовала страх. Из пустоты полутемной комнаты перед нею материализовался и жутко ухмыльнулся призрак. Призрак старости. Холодной, одинокой старости. И Дороти впервые увидела себя со стороны: слабую, капризную, старую женщину, по собственной вине потерявшую только что своего единственного внука.
 
   — Я хочу уехать, — негромко сказала Изабель, сидя на постели и сверля потолок отсутствующим взглядом. — Мне нет никакого смысла оставаться здесь.
   — Ну-ну, — ответил Джош, прижимая ее к своей груди. — Нельзя же бросать бедного Терренса в беде!
   — А он в беде? — недоверчиво спросила Изабель. — Или же все идет так, как ему нужно?
   — Что? — воскликнул Джош. — Ты что, всерьез можешь подумать, будто Терренс собирается жениться на этой вороне?
   — Не знаю, — покачала головой Изабель, и на глазах у нее показались слезы. — Ничего я больше не знаю!
   — Что ты говоришь? — удивленно посмотрел на нес Джош. — Ясно, как божий день, что его сегодня просто-напросто загнали в ловушку. Уж кто-кто, а он-то такого поворота событий никак не хотел!
   — Да, пожалуй, — вздохнула Изабель, соглашаясь с братом.
   — Тогда зачем ты собираешься домой?
   — Ну… — в нерешительности начала Изабель и смолкла.
   Нельзя же, в самом деле, рассказать Джошу о том, что Терренс просил ее стать его любовницей в действительности. Скажи она об этом, и последствия со стороны брата будут непредсказуемыми. Но неужели Терренс не любит ее? Совсем, нисколечко не любит?
   — Ну, потому, что… — всхлипнула Изабель и уткнулась в грудь Джоша. Слезы ручьями хлынули у нее из глаз.
   — Ну-ну, не о чем так реветь, — не слишком умело, попытался успокоить ее Джош.
   Одной рукой он гладил по голове Изабель, обильно орошающую слезами его галстук, а другой нервно теребил себя за лацкан сюртука.
   — Ну, не плачь, Джез, ну, пожалуйста! Я не вынесу этого!
   В дверь едва слышно постучали и нетерпеливо распахнули ее, не дожидаясь разрешения.