Холбрук Синди. Притворщица

   — И все же — как вы собираетесь все это устроить? — поинтересовалась практичная Изабель.
   — Не я, — многозначительно посмотрел он на девушку. — Мы.
   — Но я же не актриса…
   — Станете ею, — заверил он. — Скажите лучше, к каким ухищрениям вы прибегаете, чтобы сделать себе такие фиалковые глаза?
   — Они у меня всегда были голубыми, — растерянно сказала Изабель.
   — А кажутся фиалковыми.
   — Да нет же…
   — И волосы, — указал он пальцем на ее локоны. — Бабушка ни за что не поверит, что это натуральный цвет.
   — Они… они натуральные. Я от рождения блондинка, — растерянно сказала Изабель.
   — Замечательно, — пробормотал Терренс, и его глаза потемнели. — Вы на самом деле такая женщина, которую страшно потерять любому мужчине.
   — Потерять? — Растерянность сменилась удивлением. — А зачем вам меня терять?
   — Увы, это все же лучше, чем жениться на мисс Эрроурут, — ответил Терренс.
   Их головы незаметно сближались. Еще секунда, и губы потянулись навстречу губам. Ресницы Изабель затрепетали.
   Еще мгновение — и…
   И стены гостиной вздрогнули от громкого крика:
   — Гром и молния! Чем это вы тут занимаетесь с моей девочкой, господин хороший?
   Изабель испуганно открыла глаза. Голова Терренса дернулась, словно на резинке, и резко откинулась назад. Изабель обвела комнату непонимающим взглядом. В дверях стояла Рут — в боевой стойке, подбоченясь, с глазами, из которых сыпались искры.
   — Какой стыд, мисс Изабель, — прошипела Рут, вплывая в гостиную. — Какой позор! Вы ведете себя словно… шлюха!
   Внезапно она замолчала и обернулась, проверяя себя. Нет, ей не показалось. Прямо возле ее ног на полу лежал красно-золотой корсет, украшенный смятыми кружевами.
   — Пресвятая Матерь Божья! — в ужасе закричала экономка.
   — О господи! — в один голос с нею воскликнул Терренс, давясь от смеха.
   — До чего вы докатились! — закричала Рут и принялась яростно топтать злополучный корсет.
   Тот скрипел и извивался под ее тяжелыми башмаками. Насладившись местью, Рут направилась к Терренсу. Во время расправы к ее ногам прицепился золоченый шнурок, и теперь весь корсет — еще более жалкий и помятый — волочился за экономкой словно крошечная баржа за огромным буксиром.
   — Это козни дьявола! — повторила старая хранительница домашнего очага. — Что он сотворил с моей Изабель?
   — Изабель больше не ваша, она моя, — заявил Терренс, косясь на корсет и продолжая вздрагивать от душившего его хохота.
   Он бросил на девушку многозначительный взгляд и продолжал:
   — По-моему, самое время, чтобы ты все объяснила своей экономке, любовь моя!
   — Твоя любовь? — От изумления у Рут не находилось нужных слов. — О чем ты толкуешь, сатана?
   — Объясни же ей, Изабель, — ободряюще улыбнулся Терренс.
   Изабель медленно подняла к груди руку, поправила свалившееся с плеча ядовито-красное боа.
   — Э-э-э… Видишь ли, Рут… Это довольно запутанная история… Одним словом, я решила стать актриской и пойти на сцену… Короче, отныне я — актриса, протеже этого джентльмена.
   — И любовница, — быстро добавил Терренс.
   — Любовница? — завизжала Рут.
   — Но только понарошку, — поспешила вставить свое слово Изабель. — Не на самом деле. Не взаправду.
   — Понарошку? — завопила экономка, тыча пальцем в сторону Терренса. — Покажите-ка мне женщину, которая будет только притворяться любовницей такого красавчика! Так я вам и поверила!
   — Но вы же совершенно не знаете меня, Рут, — заметил Терренс. — Вы увидели-то меня впервые две минуты назад!
   — И двух минут достаточно, — парировала Рут, — чтобы понять, что вы за птица! Вы — исчадие ада, сатана, коварный соблазнитель, пришедший, чтобы совратить мою бедную невинную овечку!
   — Да нет же, Рут, нет! — запротестовала Изабель. — Я прекрасно могу сама о себе позаботиться! Я собиралась с его помощью стать актрисой, и ничего больше.
   — Это правда, — подтвердил Терренс. — Вы имеете честь беседовать с выдающейся актрисой нашего времени — Изабель Клинтон!
   Он победно поднял над головой руку Изабель и спросил:
   — Не так ли, моя куколка?
   Рут взревела так, что в оконных рамах жалобно задребезжали стекла.
 
   Терренс откинулся в кресле-качалке и слегка поморщился. Изабель стояла возле пианино и пыталась повторить гамму, которую наигрывал Антонио Мазелли. Голос у нее оказался слабеньким, невыразительным. К тому же она безбожно фальшивила.
   Наконец Антонио с грохотом опустил на клавиши растопыренные руки. Струны отозвались негодующим звоном.
   — Это невыносимо! — воскликнул итальянец, сопровождая каждый слог протестующим аккордом. — Невыносимо!
   Терренс подскочил на кресле, а Изабель зажала ладонями уши, с ужасом уставившись на взбешенного режиссера.
   — Ха, ха! — погрозил он ей пальцем. — Не нравится, да? Не нравится? Но я только лишь сыграл то, что вы поете!
   Испуганная Изабель не знала, что ей делать.
   — Простите?
   — Никогда! — вскинул руки вверх Антонио. Затем обернулся и добавил: — Терри, это невозможно! Не спорю, выглядит она словно ангелочек. Но поет-то точь-в-точь как кошка драная! Да-да, как кошка, которой прищемили хвост! Мяу-мяу! — передразнил экспансивный итальянец.
   — Постойте! — гордо выпрямилась оскорбленная Изабель. — Это не так!
   — Не так? — фыркнул Антонио, сверкнув карими глазками.
   — Вы ошибаетесь! — широко улыбнулась Изабель. — Я не выгляжу ангелочком. Я выгляжу шлюхой! — Она поддернула рукава желто-зеленого платья с низким вырезом. — Если вы станете утверждать, что именно такой фасон распространен на небесах…
   — Тогда все актрисы непременно должны попасть в рай, — со смехом закончил Терренс, любуясь лукавой улыбкой на лице Изабель. — Ты посрамлен, Тони!
   — О, белла миа донна! — скривился Антонио, складывая руки на животе. — Какое наслаждение смотреть на вас, когда вы молчите! И какая пытка — слушать вас, когда вы посте! Нет, вы не созданы для пения, красавица! Ну скажите, почему ваш прелестный ротик издает такие безобразные и слабые звуки?
   — Я думаю, все дело в дыхании, — резонно заметил Терренс. — Она просто неправильно дышит.
   — Наверное, ты прав, Терри. Наверное. — Антонио резко вскочил из-за инструмента и подбежал к Изабель.
   — Дыхание должно идти вот отсюда, — сказал он и положил ладонь на живот девушке.
   — Эй, синьор, полегче! — Изабель с силой оттолкнула его руку.
   Антонио что-то энергично пробормотал себе под нос по-итальянски и вернулся за клавиши.
   — Терри! — обиженно закричал он, раздуваясь словно воздушный шар. Красный воздушный шар. — Она ударила меня! Меня, режиссера!
   — Моя дорогая, — начал Терри, изо всех сил стараясь сдержать улыбку. Его явно забавляло происходящее. —
   — Ты должна понять, что любой режиссер считает себя богом. А бога бить нельзя, не так ли?
   Ни тени раскаяния не появилось на лице Изабель.
   — Если бог станет распускать руки, то и его можно.
   — Ноги ее не будет на сцене моего театра! — взорвался Антонио. — Для полного счастья мне только еще такого подарка в труппе недоставало!
   — Ты выпустишь ее на сцену, — мягко заметил Терренс. — Ведь ты у меня в долгу, неужели забыл?
   Он перевел взгляд на Изабель.
   — Тони прав, дорогая. Ты неправильно дышишь, — деловым тоном заявил он.
   Затем подошел к девушке и положил ладонь на то самое место, к которому так неудачно для себя приложился Антонио. Изабель исподлобья посмотрела на Терренса, но не шевельнулась.
   — Браво, Терри, брависсимо! — захлопал в ладоши Антонио. — Тебе удалось! Тебя она подпустила! А меня — ударила. Меня, режиссера! О мадонна! Что за времечко настало! Режиссеров бьют!
   — Дыши, — приказал Терренс.
   Изабель шумно задышала. Он плотнее прижал ладонь к ее животу. Рука дрогнула и слегка сместилась, неожиданно оказавшись прижатой к тому месту между корсетом и поясом юбки, где только тончайший слой шелка отделял ее от обнаженной кожи. И тут Терренс почувствовал, что у него самого перехватило дыхание.
   — Дыши, — повторил он, прогоняя минутную слабость. — Ты должна дышать животом. Животом, а не грудью, понятно? Ну, давай! Живот должен двигаться, Изабель, живот, слышишь?
   — Хорошо, — невозмутимо сказала она и задышала с удвоенной энергией.
   — Мало.
   — Я глубже не могу.
   — Отсюда, — повторил Терри и сильнее прижал ладонь к ее животу. — Отсюда.
   — Хорошо.
   Она сжала челюсти и стала набирать воздух в легкие. Терри замер, ожидая, когда же она выдохнет, но Изабель словно окаменела. Взгляд ее стал напряженным. Затем в них промелькнула растерянность. Терри опустил глаза и обомлел. Глубокий вырез платья не смог удержать вздымавшейся груди Изабель, и теперь она оказалась снаружи — два чудесных теплых полушария гордо смотрели прямо в лицо Терренса. Он не мог оторвать глаз от этого великолепного зрелища. Но так она, пожалуй, и задохнуться может!
   — Ради всего святого, выдохни, Изабель! Выдохни! Она выдохнула, и волшебное видение исчезло с глаз
   Терри, вновь укрывшись за вырезом платья. Он поспешил вернуть свою ладонь на прежнее место.
   — Тебе не нужен корсет, — заметил он.
   — Что? — Руки Изабель метнулись вверх, желая прикрыть то, что уже само укрылось за шелковой баррикадой.
   — Тебе не нужен корсет, — повторил Терренс.
   — Нет, нужен, — слегка покраснела Изабель. — Ходить без корсета неприлично.
   — Неприли-ично, — протянул Терренс, наматывая на палец прядь своих волос. Он всегда делал это в минуты раздумий. — А прилично стягивать грудь бедной женщины так, что она и вздохнуть толком не может?
   — У меня никогда прежде не было проблем с дыханием, — возразила Изабель.
   — А теперь будут, — заметил Терренс.
   Изабель продолжала прижимать руки к груди, отчего показалась Терренсу ожившей статуей Афродиты, выходящей из воды и стыдливо прикрывающей свои прелести. Эта картина почему-то вызвала у него раздражение, и он сердито приказал:
   — Довольно. Опусти руки. И не забывай — ты должна быть шлюхой, а не леди!
   — Но я леди, — огрызнулась она. Однако руки все же опустила. — И не могу идти наперекор своей натуре.
   — Ах, Терри, Терри, — подал голос Антонио. — Даже я, режиссер, не могу уговорить моих кошечек отказаться от корсетов. Они помешаны на них, просто жить без них не могут! Это факт, и нам остается только смириться!
   — Да уж, это точно! — сверкнула глазами Изабель. — Я ни за что не сниму корсет, и не надейтесь!
   — Но как ты не понимаешь? — воскликнул Терренс. — Ты не можешь, не должна сковывать свое тело.
   — Ведь это твой инструмент!
   — Мой инструмент? — возразила Изабель. — Правильнее будет сказать, что это не мой, а ваш инструмент!
   Они с Терренсом впились друг в друга глазами. Изабель сдалась первой. Она заморгала, а затем по ее щекам покатились слезы.
   — Я не могу, Терри. Я не справлюсь. Ты должен найти себе другую актрису.
   — Но я не хочу другую, — сердито ответил он. — Я хочу тебя.
   Терренс заметил, как удивленно округлились ее глаза, и тут же поправился:
   — Я имел в виду… что не хочу приглашать другую актрису.
   — Но… Но разве я могу выйти на сцену? — спросила она.
   — Можешь. И выйдешь. — Терренс скрипнул зубами. — Ты должна, наконец. Моя бабушка не дура. Если ты не выйдешь на сцену на глазах у всего Лондона, то останешься для бабушки всего лишь очередной моей любовницей, а это совсем не то, чего я добиваюсь. Просто любовница — не преграда для моей дорогой генерал-бабуси. И для мисс Эрроурут тоже.
   Глаза Изабель потемнели.
   — Они закроют на это глаза?
   — Конечно. Еще одна любовница — великое дело!
   — Нет, рядом со мной должна быть актриса. Женщина, которую весь Лондон видел на сцене! И все должны знать, что я без ума от тебя! Настолько, что мне наплевать на скандал. И на их планы — тоже наплевать! Наша связь должна быть публичной, вызывающей! А если мы будем вести себя тихо, будем скромничать и скрытничать, бабушка свернет нас обоих в бараний рог одной левой! На губах Изабель промелькнула легкая улыбка.
   — Ну, в скромности тебя обличить трудно!
   — Да уж, — не удержался Терренс от ответной улыбки. — Ну так что, ты сделаешь это для меня, Изабель?
   — Сделаю, — просто ответила она. — Но корсет не сниму, — добавила восходящая звезда лондонской сцены, упрямо задрав подбородок.
   Терренс пожал плечами.
   — Ну ладно. Тогда хотя бы не так сильно затягивай шнуровку, что ли!
   — Я подумаю над вашим предложением, — надменно сказала она и, сложив губы бантиком, обратилась к Антонио: — Маэстро Мазелли, давайте попробуем еще разок!
   — Бене, миа донна, — утвердительно кивнул тот головой и подсел к пианино. — Давайте попробуем еще разок!
   Терренс снова откинулся в кресле-качалке. На сердце у него было легко и спокойно. Изабель справится со своей ролью. Он в этом не сомневался. Усмешка скривила его губы при мысли о том, что именно в эту минуту его бабушка — великий стратег и властный командир — завершает разработку своего плана. Что ж, придется ее остановить. В противном случае ему придется распрощаться со своей свободой. Сколько лет он уже танцует под дудку старой герцогини? Лучше и не вспоминать об этом. Но довольно. Баста. Финита. Он должен положить этому конец.
   Изабель снова запела. Терренс прикрыл глаза и стал слушать, как фальшивит, сбиваясь с ритма и тональности, его палочка-выручалочка, его секретное оружие в борьбе с герцогиней. Это оружие выстрелит без промаха. Он был уверен в этом.
   Вот и пришел ее конец.
   Изабель — бледная, дрожащая, стояла в кулисах, ожидая своего выхода. Ее бросало то в жар, то в холод, что она должна делать, что говорить — все вылетело у нее из головы. Уставившись невидящим взглядом на яркие фонари портала, она беззвучно шептала онемевшими губами: «Нет, нет, я не могу… Просто не могу…»
   — Ну же, смелее, — негромко подбодрил ее стоявший рядом Терренс.
   Трудно сказать, был ли он рядом с Изабель для того, чтобы поддержать ее, или просто следил, чтобы его протеже не сбежала в последнюю минуту.
   — Это только песенка, Изабель! Всего одна песенка!
   Изабель мучительно сглотнула.
   — Всего?
   — Неважно даже, если ты что-то забудешь. — Он ободряюще положил руку на ее плечо. — И играть тебе ровным счетом ничего не нужно.
   — Только спеть, — машинально кивнула Изабель. Теперь ее охватила нервная дрожь. Она уткнулась в грудь Терренса и прошептала: — Я не смогу. Не смогу.
   Он энергично встряхнул ее за плечо.
   — Сможешь. Еще как сможешь. Ты должна. Антонио поставил тебя в программу. Назад хода нет!
   Изабель задрожала еще сильней, зубы ее стучали.
   — Я д-должна. И н-назад х-хода н-нет…
   Терренс нахмурился.
   — Изабель!
   — М-м-мм? — простонала она.
   Он взял ее за подбородок, поднял вверх лицо.
   — Изабель!
   — М-м-м… Что?
   — Успокойся же наконец. Ничего страшного не произойдет. Да и зрителей сегодня совсем немного.
   Она вяло покачала головой.
   — Неважно. Все равно я сейчас упаду в обморок.
   — О господи! — воскликнул Терренс. — Этого еще не доставало!
   Изабель молча уставилась на него, прислушиваясь к звону в ушах.
   — Держись, милая! — Терренс бросил быстрый взгляд на сцену. — Соберись! Твой выход!
   — А если я все-таки упаду?
   — Дьявольщина! — буркнул Терренс. Он быстро вытащил из кармана плоскую фляжку и торопливо открутил крышечку. — Вот, выпей это. Должно помочь. Говорят, всем актерам помогает!
   — П-помогает? — отрешенно повторила Изабель. Рассеянно она поднесла фляжку к губам и сделала большой глоток. Бренди огненным шаром покатилось по ее пищеводу.
   — У-ух! — выдохнула она.
   — Это должно тебя согреть и успокоить, — заверил Терренс и поспешно отобрал у нее заметно полегчавшую фляжку.
   — Успокоить? — недоверчиво переспросила она, прислушиваясь к огненной буре, бушующей у нее в животе.
   — А теперь глубоко подыши и успокойся, — посоветовал Терренс.
   — Не могу, — ответила Изабель, но тут же принялась дышать — быстро, нервно.
   — О боже, они уже закончили! — ахнул Терренс, провожая глазами уходящих со сцены актеров. — Твой выход!
   — Мой выход, — безразлично повторила она. Затем выхватила из рук Терренса фляжку и жадно прильнула к ней.
   — Изабель! — воскликнул он.
   К ним подбежал Джек, помощник режиссера, и быстро прошептал:
   — Изабель, на сцену!
   — О-о! — простонала она, возвращая Терренсу опустевшую фляжку.
   — Все будет хорошо, — напутствовал ее он.
   Затем Терренс взял ее за плечи и вытолкнул из кулис на ярко освещенную сцену. Изабель услышала неясный гул зрительного зала. Да они же сейчас разорвут ее на клочки!
   Она мертвой хваткой вцепилась в бархат кулисы.
   — Нет!
   — Да! — рявкнул Терренс.
   Он оторвал ее от кулисы, подтолкнул вперед, и Изабель оказалась одна — совсем одна на огромном пустом пространстве, залитом светом софитов.
   Ее охватил ужас. Из черной глубины зала на нее смотрели лица — сотни, тысячи, миллион лиц! Она видела их словно сквозь туман. Откуда-то издалека, из другого мира, до нее донеслись слабые звуки музыки.
   Затем они умолкли, и наступила мучительная пауза.
   — Ты пропустила вступление, — зашипел из кулис Терренс.
   Вновь заиграл рояль, Изабель стояла как вкопанная, совершенно не представляя, что она должна делать. В зале послышались смешки. Аккомпаниатор отчаянно колотил по клавишам, повторяя вступление снова и снова.
   Наконец Изабель показалось, что она сумела уловить нужную фразу. Она глубоко вздохнула и принялась петь. Собственно говоря, пением это назвать было трудно. Вой мартовских котов на крыше, вечернее кваканье лягушек в пруду, скрип колес на телеге нерадивого хозяина с большим правом могли бы называться музыкой, нежели те звуки, которые издавала Изабель.
   Смех в зале нарастал, превращаясь в хохот, но Изабель, согретая содержимым заветной фляжки, не слышала его. Расхрабрившись, она отважно полезла в верхнюю октаву и завизжала, словно садовая пила.
   — Двигайся! Не стой как истукан! — донесся из кулис яростный шепот Терренса.
   Изабель неловко проковыляла налево, отчаянно выкрикивая текст песенки. Напрасный труд! В зале стоял такой шум, что перекрыть его не смог бы и артиллерийский полк.
   Ну, хватит! Пожар, зажженный бренди, продолжал бушевать в груди Изабель. Она презрительно взмахнула рукой в сторону публики и направилась к правой кулисе.
   Но далеко не ушла. На сцену неожиданно выскочил Терренс и крепко схватил беглянку за руку. Уловив тональность, он запел низким баритоном слова, предназначавшиеся композитором для нежного женского сопрано:
   — «Любовь моя нежнее роз…»
   Со слухом у Терренса было все в порядке. Вконец опешившая Изабель стала подпевать ему. Терренс дождался конца куплета и коротко приказал:
   — Пой!
   — «Любовь моя нежнее роз…» — подхватила Изабель. Внезапно Терренс сделал с нею пируэт. Голос Изабель дрогнул и завибрировал. Сцена поплыла у нее перед глазами, и стало непонятно, где лево, а где право. Видя, что Изабель вот-вот упадет, Терренс бросился на колени, прижимая к полу подол ее платья. Затем залихватски тряхнул волосами и стал по-цыгански отбивать ритм, колотя себя по груди ладонями. Так они и допели до конца последний куплет.
   Когда все закончилось, Терренс вскочил с колен и высоко поднял вверх руку Изабель. Зал ответил им дружным хохотом и свистом. На мгновение Терренс отпустил ее и тут же протянул ей руку, желая вывести героиню вечера на поклон. Она недоуменно уставилась на протянутую ладонь и растерянно заморгала, не понимая, что от нее требуется.
   — Дай ему руку, Изабель, — донеслись подсказки зрителей из зала.
   Она наконец сообразила, чего от нее хотят, и протянула Терренсу руку жестом куклы-марионетки.
   Из зала донеслись новые возгласы, свист и мяуканье. Терренс учтиво принял руку Изабель и почтительно припал к ней с поцелуем. Совершенно растерявшаяся Изабель принялась яростно выдергивать ее, но Терренс не отпускал. Она удвоила усилия, и после сильного рывка оба они потеряли равновесие и растянулись на сцене.
   Зал бушевал от восторга.
   Наконец им удалось подняться с пола. Аккомпаниатор громко заиграл последние такты многострадальной песенки.
   — Поклонись, драгоценная моя, — прошептал Терренс, выдавливая улыбку.
   Изабель моргнула и впервые по-настоящему рассмотрела зал. Она скованно, неуклюже кивнула головой и стрелой метнулась в кулисы. Терренс не спеша поклонился и с достоинством покинул сцену.
   — Как я благодарна тебе! — воскликнула Изабель, когда они оказались за кулисами. — Какой же ты отважный!
   Он кисло улыбнулся.
   — Ну что ты! Успех — всецело твой!
   — Нет, это благодаря только тебе…
   — Не стоит благодарности, — усмехнулся Терренс.
   — С-спасибо! — Прежняя скованность уступила место возбуждению, и Изабель никак не могла успокоиться.
   — Я же сказал: не стоит благодарности. — Он прислушался к шуму зала. — Они все еще беснуются. Надо бы выйти на поклон еще разок!
   — Еще? — оглянулась на сцену Изабель. — Ну что же, пожалуй!
   Она смело выбежала на сцену, отвесив возле рампы быстрый поклон, и упорхнула назад, в кулисы, где ее поджидал Терренс с кривой усмешкой на губах.
   — А теперь, сэ-эр, — важно погрозила она пальцем. — Я…
   — Ты хоть понимаешь, что только что состоялась твоя премьера?
   Изабель опешила.
   — Что?
   — Только что состоялась твоя премьера!
   Она округлила глаза, когда поняла, что страшное испытание уже позади. На самом деле, ведь она только что выступала перед зрителями. И они аплодировали ей, черт побери!
   Внезапно к ней вернулся страх, который она испытала, выходя на сцену. Он пронзил Изабель с ног до головы, стальной рукой сжал сильно бьющееся сердце.
   — Да… Ты прав, — слабым голосом отозвалась она. На нее навалились безразличие и усталость — словно она не пела сегодня, а целый день копала землю.
   — Что с тобой? — встревожился Терренс, видя, как побледнело лицо Изабель.
   — Меня тошнит, — жалобно простонала она.
   — Перестань, ты что? Все позади! Представление окончено!
   — Неважно… Уже ничего не важно, — безразлично ответила Изабель.
   Затем прижала руки ко рту и бросилась бежать, не обращая внимания на крики Терренса, ринувшегося вдогонку.

3

   — «Маркиз X., давно известный как покровитель искусств, вчера вечером превзошел самого себя, появившись на сцене театра собственной персоной!» Проклятие! Что позволяет себе этот мальчишка! — Леди Дороти отшвырнула в сторону газету и нервно зашагала по роскошному абиссинскому ковру, устилающему пол гостиной.
   Элизабет Гренвилль, молодая компаньонка леди Дороти, поднесла к губам чашечку с дымящимся чаем и молча наблюдала за своей хозяйкой, кружащей, словно шаман у ритуального костра, вокруг низенького стола, заваленного газетами. Маленькое тело леди Дороти казалось переполненным энергией. Складки ее платья, широкого, сшитого по последней моде, развевались на каждом шагу.
   — «Он появился на сцене во время необъявленного заранее номера вместе с дебютанткой лондонской оперы, прекрасной Изабель!» — Леди Дороти с хрустом смяла очередную газету. — Изабель! Что за дурацкий псевдоним! Мерзость!
   — А может, это ее настоящее имя? — предположила Элизабет, прихлебывая из чашки.
   — Нет, это невозможно! — Леди Дороти яростно рассекла воздух смятой в руке газетой — ни дать ни взять индеец с томагавком. — К тому же эта женщина не умеет играть! И петь совершенно не умеет! «Белокурая пташка выпускала свои трели, не попадая в музыку голоском, едва долетавшим до первого ряда!» О-о! — Леди Дороти швырнула и эту газету на пол, придавив ее каблуком. — Эта девчонка не умеет петь, а Терри появляется вместе с ней на сцене!
   — Говорят, что он спас этим весь спектакль, — заметила Элизабет с кроткой улыбкой.
   — Спас? Да, спас — эту бездарную певичку от торта, которым ей непременно залепили бы в лицо! И от гнилых помидоров, которыми ее следовало бы закидать! — возбужденно воскликнула леди Дороти — Нет, клянусь, я удавлю этого негодяя! Удавлю! Собственными руками! Крутить любовь с актрисками — это ладно, понятно. Но появляться вместе с ними на сцене — это, согласись, со всем другое дело. Да еще с такими бездарными, как эта!
   — Мадам, — раздался в дверях ровный низкий голос. Это был Стилтон, дворецкий леди Дороти, как всегда невозмутимый и серьезный. На серебряном подносе он держал газету и письмо. — Доставили еще одну газету!
   — И послание!
   Леди Дороти воинственно подбоченилась.
   — От кого на этот раз?
   — От графини Ливен. — Он приподнял затянутой в перчатку рукой письмо с таким видом, словно имел дело с дохлой крысой.
   — Ну-ка, что там?
   Леди Дороти стремительно схватила письмо, оставив Стилтона стоять с подносом, на котором сиротливо белела газета. Она быстро распечатала конверт и впилась глазами в строчки. Брови ее нахмурились.
   — «Поскольку я не уверена, моя дорогая, что вы можете получать в Лондоне газеты, которые выходят в Девоне, посылаю их тебе. Уверена, что тебе просто необходимо с ними познакомиться!» Старая корова! — Леди Дороти небрежно швырнула письмо через плечо. — Положите это вместе с остальными, Стилтон!
   Дворецкий с достоинством приблизился к столику, заваленному газетами, и положил поверх этой кучи еще одну — ту, что до сих пор держал в руках.