Страница:
— Король Франциск вам писал? Зачем? Как? По какому случаю?
— По случаю погребения в Сен-Дени Людовика XII. В то время, государь, был обычай, что тело короля несли до первого креста Сен-Дени солевозчики. Там они передавали его монахам. По случаю похорон монарха поднялся спор между монахами Сен-Дени и солевозчиками. Я был тогда очень дружен с каноником Сен-Дени, которому я подарил кусок дерева от святого Креста, подаренный мне во время последнего крестового похода великим приором Мальтийского ордена, которому я оказал важную услугу. Каноник меня очень любил, и благодаря этой дружбе я смог прекратить спор, который грозил нарушить порядок при королевских похоронах. Было решено, что солевозчики будут нести тело короля до самого аббатства за вознаграждение от монахов. Король Франциск, узнав о случившемся, остался доволен и написал мне письмо собственноручно.
— Это письмо при вас? — спросил Людовик.
— Да, государь.
— Дайте его мне!
Сен-Жермен вынул из кармана жилетки портмоне удивительной работы, усыпанное бриллиантами. Он раскрыл портмоне, вынул пергамент с королевской печатью Валуа и подал его королю. Людовик XV развернул пергамент и пробежал его глазами, потом, обернувшись к маркизе Помпадур, прочел вслух:
— «Я доволен тем, что сделал мой верный подданный, граф де Сен-Жермен. ФРАНЦИСК».
— Это почерк, — сказал Людовик XV, обращаясь к графу, — действительно Франциска I. У меня есть его письма, которые я часто читал и которые не оставляют во мне ни малейшего сомнения. Я не понимаю только, как это письмо могло быть написано вам.
— Почему же, ваше величество?
— Потому что оно написано 10 января 1515 года, а теперь 26 апреля 1745-го.
— Государь, вот другое письмо, которое написал мне в 1580-м Мишель Монтень, шестьдесят пять лет спустя после письма короля Франциска.
Сен-Жермен подал Людовику XV другой пергамент. Король пробежал его глазами, потом подал маркизе Помпадур, которая прочла вслух:
— «Нет ни одного хорошего человека, который, если бы дал на рассмотрение законов свои поступки, свои мысли, не был бы достоин виселицы шесть раз в своей жизни; видеть такого было бы жаль, казнить — несправедливо».
— Месье де Сен-Жермен, — продолжал король после непродолжительного молчания, — если все это только шутка, я попрошу вас прекратить ее.
— Государь, — ответил граф с поклоном, — я не осмелился бы шутить в вашем присутствии. То, что я говорю, серьезно.
— Как же вы объясните ваш возраст? Вы принимаете эликсир долголетия?
— Эликсир долголетия выдуман шарлатанами и способен только обманывать глупцов.
— Однако вы единственный человек на свете, проживший столько времени.
— Нет, государь! Многие жили дольше меня. Ной прожил триста пятьдесят лет, как об этом говорит Библия; Мафусаил умер на девятьсот шестидесятом году. Есть много других примеров. Дженкинс, английский рыбак, который женился в третий раз на сто тридцать третьем году, овдовел в сто сорок семь лет и дал обет не жениться больше никогда, служит недавним и очевидным тому доказательством. В Европе живут мало, это правда, но на Востоке живут долго.
— Почему?
— Потому что в Европе живут скверно, а на Востоке умеют жить. В Персии и в Индии, этой колыбели человечества, торжествуют над смертью, потому что с ней шутят. Здесь нас убивают доктора, хирурги, аптекари. Там же борется природа и побеждает. В Персии люди, которые хотят укрепиться духом, велят хоронить себя живыми и откапывать через неделю. Люди, решившие привыкнуть к порядку в еде, не берут ничего в рот сорок дней. Те, кто хочет укрепить нервы и увеличить силы, остаются подвешенными по целым часам за одну руку или за одну ногу. Зачем отрицать продолжительность жизни животных и растений, чему служат доказательством деревья в наших лесах, живущие по нескольку столетий? Фонтенблоские карпы носят золотые кольца Франциска 1. Я был в Фонтенбло, когда король Франциск купил у монахов Матюрен грязный пруд, из которого сделал тот великолепный водоем, который окаймляет Ментенонскую аллею. Король велел пустить туда карпов, о которых я говорю, и эти карпы еще живут. Почему же я не могу жить?
— Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы достигли возраста карпов, — сказал король смеясь, — но, так как вы имели честь часто видеть Франциска I, расскажите мне о нем и его дворе. Правда ли, что он был очень любезен?
— Так любезен, как только возможно, но лишь когда сам того хотел. Король Франциск был очень красив. Он был очень высокого роста, а именно почти шести футов. По силе, ловкости, неустрашимости он был равен рыцарю Круглого Стола. Лицо его было прекрасно, черты лица приятны, глаза блестели, губы изящно улыбались, ум был тонок, деятелен и любознателен ко всему. Когда после смерти Людовика XII, опечалившей Францию, Франциск I вступил на престол, королевство словно помолодело. Я имел честь знать короля Франциска в молодости. Я был в замке Амбуаз, когда его шестилетнего понесла лошадь, подаренная ему маршалом Жие, его гувернером. Когда маленький принц исчез под сводом, мы думали, что он погиб. Мать его, Луиза Савойская, побледнела и дрожала, но ребенок уцепился за седло и сумел остановить лошадь.
— Я как будто вижу Франциска I, — сказал Людовик, по-видимому принимавший живое участие в том, что слышал.
— Двор этого короля был блистателен? — спросила маркиза Помпадур.
— Совершенно верно, но двор внуков Франциска все-таки превосходил его во многом. Во времена Марии Стюарт и Маргариты Валуа двор был очаровательным царством. Эти две королевы были образованными женщинами. Они сочиняли стихи. Приятно было их слушать.
— А что вы скажете о коннетабле?
— Я могу сказать о нем только слишком много хорошего и слишком мало дурного.
— Однако, граф, — спросил король, — сколько же вам лет?
— Государь, я не знаю.
— Вы не знаете, сколько вам лет?
— Совершенно верно. У меня есть воспоминания детства, но неопределенные и неточные.
— Но вы помните своих родителей?
— Я помню свою мать. Я помню, что накануне моих именин моя мать, которую я не должен был видеть более, поцеловала меня со слезами и надела мне на руку свой портрет.
— Он еще у вас?
— Я не расстаюсь с ним никогда.
Сен-Жермен приподнял рукав и показал королю медальон с миниатюрным портретом на эмали, изображавшим прекрасную женщину в богатом и странном костюме.
— К какому времени может принадлежать этот портрет? — спросил король.
— Не знаю, государь, — сказал Сен-Жермен, опуская рукав. — Я помню в моем детстве только прогулки на великолепных террасах, в великолепном климате, с блистательной и многочисленной свитой. Мне воздавали большие почести. Часто в Вавилоне, прохаживаясь по развалинам древнего города, в Багдаде, странствуя по окрестностям, возле других развалин, развалин первобытных времен, я как будто возвращался на несколько столетий назад, слышал восхитительную музыку, видел танцы женщин, блеск оружия на солнце, примечал вдали на Евфрате позолоченные лодки с пурпуровыми занавесями, галеры с веслами из слоновой кости. Мне казалось, что я слышу мелодичные голоса, напевающие мне песни. Очевидно, воспоминания пробуждались во мне. Потом эти радостные, счастливые воспоминания сменялись другими. Я видел себя ребенком, блуждающим одиноко и беззащитно среди огромного леса, и слышал вокруг меня рев хищных зверей.
— Но до какой именно эпохи восходят ваши воспоминания? — спросил король.
— Я не могу этого определить. Я жил долго, очень долго в отдаленных странах, не зная о существовании Франции. Я жил в Америке, прежде чем она была открыта европейцами. Все, что я могу утверждать, так это только то, что в первый раз я находился во Франции в царствование Людовика IX, вскоре после его первого крестового похода, то есть в 1255-м или 1260 году.
— Стало быть, вам пятьсот шесть лет?
— Больше, государь. Мой второй камердинер служит мне уже пятьсот сорок два года.
— Вот хороший слуга! — сказала, смеясь, маркиза Помпадур.
В эту минуту Бридж подошел сказать шепотом что-то королю. Людовик XV сделал утвердительный знак, Бридж вышел.
Эффект, произведенный рассказом графа де Сен-Жермена, был невероятен. Все гости короля смотрели то на графа, то молча переглядывались между собой, будто спрашивая: действительно ли они слышат это? Граф же оставался спокойным и бесстрастным и разговаривал с непринужденностью и легкостью человека, привыкшего находиться в высшем обществе.
Маршал Саксонский, который не произнес ни слова после приезда графа, вдруг подошел к нему и спросил:
— Правда ли, что вы говорите на всех существующих языках?
— Почти на всех, — отвечал граф.
— Это правда, — сказал король, — я в этом убедился во время маскарада в ратуше. Я слышал, как граф говорил по-итальянски, по-немецки, по-португальски, по-английски, по-арабски так же хорошо, как он говорит по-французски.
— Вы великий ученый?
— Я много учился и теперь еще учусь.
— Что же вы знаете?
— Много из настоящего и прошедшего.
— И из будущего?
— Может быть.
— Как же вы узнаете будущее?
— Я могу узнать будущее, маршал, через невидимых духов, которые будут мне отвечать.
— Они уже вам отвечали?
— Да.
— На каком языке они говорят?
— На таком, какой я понимаю один.
— А когда они с вами говорят?
— Когда я их об этом прошу.
— Для этого нужно много приготовлений?
— Нет. Когда находишься в постоянной связи с невидимыми духами, то с ними вступаешь в контакт очень скоро.
— Что же это за духи?
— Посредники между людьми и ангелами, воздушные существа, стоящие выше людей, счастливее и могущественнее их.
— Эти духи знают будущее?
— Они видят его перед собой, как мы видим перспективу в подзорную трубу.
Маршал обратился к Людовику XV.
— Не любопытно ли будет вашему величеству поговорить с этими духами? — спросил он.
— Поговорить — нет, послушать разговор — да, — улыбаясь, отвечал король.
— Это невозможно, государь, — с живостью сказал Сен-Жермен. — Духи соглашаются отвечать, но они не хотят быть слышимы никем, кроме того, кто их спрашивает, и того, для кого их спрашивают.
— Я согласен спросить их, — сказал маршал.
— И я тоже, — прибавил Ришелье.
— И я, — сказал третий голос.
— А! Это вы, месье де Шароле? — сказал Людовик XV. Действительно, в гостиную вошел знаменитый принц Бурбон под руку с дамой, которая казалась очень старой и была одета с необыкновенной пышностью.
Старуха поклонилась королю, который ответил ей дружеским поклоном. Она пристально посмотрела на графа де Сен-Жермена и замерла, словно пораженная громом. Граф подошел к ней, не выказывая ни малейшего удивления. Он поклонился любезно, как придворный.
— Давно уже не имел я счастья встречать вас, герцогиня, — сказал он.
Старуха сложила руки.
— Неужели это вы? Это невозможно! — вскричала она.
— Это я самый, уверяю вас, — отвечал Сен-Жермен смеясь.
— Вы меня знаете?
— Я знаю, что имею честь видеть герцогиню де Невер.
— Ведь это вы были в Безансоне в 1668 году?
— Да, я был в Безансоне в то время, когда его величество Людовик XIV сам приехал овладеть Франш-Конте. Под его начальством был принц Конде, который 5 февраля осадил город Безансон, где вы находились с вашим знаменитым семейством. Вам было тогда шесть лет.
— Это правда, — сказала герцогиня.
— В день штурма, 7 февраля, я имел счастье спасти вам жизнь, вынеся вас на руках от неприятелей…
— И убив двух человек собственной рукой.
— Вы помните это?
— Очень хорошо… Но этому событию уже семьдесят семь лет, потому что мне теперь восемьдесят три года.
— Да, герцогиня.
— А вам было тогда около сорока лет.
— Гораздо больше…
— И вы еще помолодели!
— Однако я постарел на семьдесят семь лет, мадам.
— Вы были в Венеции…
— В 1700 году.
— Мне было тогда двадцать два года, и моей искренней подругой тогда была графиня де Гажи.
— Очаровательная женщина, за которой я имел честь ухаживать и которая была так добра, что находила прекрасными баркаролы моего сочинения…
— Которые вы пели восхитительно…
— И которые я пою до сих пор.
— В самом деле?
Графиня де Невер, казалось, была поражена внезапной мыслью. Она подошла к королю, который смотрел на зрелище, происходившее перед его глазами, как на представление в театре.
— Государь, — сказала она, — я вас умоляю приказать сейчас этому господину спеть одну из баркарол, которую он пел нам в Венеции сорок пять лет тому назад, аккомпанируя себе сам.
Король, по-видимому, колебался.
— Прошу вас, государь, — сказала маркиза Помпадур.
— Хорошо, — отвечал король. — Здесь есть клавесин, спойте, граф.
Мужчины и дамы посторонились, пропуская графа.
Тот без малейшего замешательства прошел через гостиную, сел перед клавесином и провел пальцами по клавишам, как настоящий музыкант. После краткой прелюдии он запел итальянскую арию с чувством, энергией и удивительным талантом.
— Это он! Это он! — шептала герцогиня де Невер. — Это он! Ах! Как это странно! Вот уже три раза, как я вижу этого человека в продолжение восьмидесяти лет, и ему на вид всегда сорок лет! Ему было сорок лет в 1668-м в Безансоне, ему было сорок лет в 1700-м в Венеции, ему теперь сорок лет в Париже в 1745-м! Как объяснить это?
Ришелье, стоявший возле герцогини, услышал ее слова и отвечал:
— Должно быть, он родился сорока лет, ему будет постоянно сорок лет и умрет он сорока лет.
Сен-Жермен допел свою баркаролу.
— Удивительно пропета! — с восторгом вскричала маркиза Помпадур.
Король подал знак к аплодисментам, захлопав в ладоши. Возле клавесина лежала гитара, граф взял ее и пропел испанскую арию.
— Ах! — вскричала герцогиня де Невер. — Это болеро, которое пели под моими окнами в Мадриде в 1695 году. Я никогда не слыхала его после. Государь! Умоляю вас, позвольте мне уехать отсюда. Это не человек, а дьявол, я не осмеливаюсь взглянуть ему в лицо, я боюсь быть проклятой!
— Как вам угодно, герцогиня.
Сен-Жермен опять сел за клавесин и начал немецкую песню. Герцогиня де Невер не могла выдержать.
— Это дьявол! Дьявол! — прошептала она и покинула гостиную.
Д'Аржансон подошел к Людовику XV. Очевидно, министр ждал, чтобы король заговорил с ним. Сен-Жермен продолжал петь, аккомпанируя себе, и внимание всех было устремлено на него.
Людовик XV, увидя д'Аржансона возле себя, наклонился к нему и спросил тихо:
— Кто этот человек?
— Не знаю, государь, — отвечал министр. — Это человек странный и совершенно необыкновенный. Он знает все, он превосходный музыкант, очень хороший живописец, глубокий ученый. Говорит одинаково легко на всех европейских языках, он объехал всю землю. Ничто его не ставит в тупик, ничто не удивляет. Он должен иметь огромное состояние, потому что его роскошь равняется его щедрости. Но кто он, я не знаю.
— Давно ли он в Париже?
— Кажется, два месяца.
— Как вы его увидели?
— Он был мне рекомендован португальским посланником. Я хорошо его принял, и он показался мне таким странным, оригинальным и интересным, что я подумал, что вашему величеству будет любопытно его увидеть.
— Вы правильно подумали, д'Аржансон. Правда ли то, что он говорит о возможности расспрашивать духов?
— Думаю, да, государь.
— Скажите ему, что он будет ужинать сегодня со мной и что мы ждем от него вечером такого разговора.
Маркиз низко поклонился. Сен-Жермен перестал петь. Все присутствовавшие были в восхищении от его голоса и от его музыкального дарования.
Людовик XV взял записную книжку и, по своей привычке, сам записал имена тех, кого он хотел пригласить. Потом он подозвал Ришелье и отдал ему вырванный листок записной книжки.
— Вот список тех особ, которых я приглашаю сегодня ужинать, — сказал он.
Ришелье почтительно взял бумагу. Король подал руку маркизе Помпадур.
— Погуляем в парке до наступления ночи, — сказал он.
— Я рада, — отвечала молодая женщина тем фамильярным тоном, к которому она начинала уже привыкать. — Ничего не может быть забавнее, чем бегать по молодой травке. Идемте, государь.
Она увела короля.
— Господа! — сказал Ришелье громким голосом, между тем как дамы выходили из гостиной в сад за маркизой Помпадур. — Вот имена особ, которых его величество пригласил ужинать с ним.
Он прочел среди общего молчания:
— «Граф де Шароле. Маршал Саксонский. Герцог де Граммон. Герцог де Ришелье. Маркиз д'Аржансон. Виконт де Таванн. Герцог де Коссе-Бриссак. Маркиз де Креки. Граф де Сен-Жермен».
Произнеся последнее имя, Ришелье сложил бумагу, это значило, что список кончился.
Неприглашенные вышли из гостиной медленно и со вздохами сожаления.
VI
— По случаю погребения в Сен-Дени Людовика XII. В то время, государь, был обычай, что тело короля несли до первого креста Сен-Дени солевозчики. Там они передавали его монахам. По случаю похорон монарха поднялся спор между монахами Сен-Дени и солевозчиками. Я был тогда очень дружен с каноником Сен-Дени, которому я подарил кусок дерева от святого Креста, подаренный мне во время последнего крестового похода великим приором Мальтийского ордена, которому я оказал важную услугу. Каноник меня очень любил, и благодаря этой дружбе я смог прекратить спор, который грозил нарушить порядок при королевских похоронах. Было решено, что солевозчики будут нести тело короля до самого аббатства за вознаграждение от монахов. Король Франциск, узнав о случившемся, остался доволен и написал мне письмо собственноручно.
— Это письмо при вас? — спросил Людовик.
— Да, государь.
— Дайте его мне!
Сен-Жермен вынул из кармана жилетки портмоне удивительной работы, усыпанное бриллиантами. Он раскрыл портмоне, вынул пергамент с королевской печатью Валуа и подал его королю. Людовик XV развернул пергамент и пробежал его глазами, потом, обернувшись к маркизе Помпадур, прочел вслух:
— «Я доволен тем, что сделал мой верный подданный, граф де Сен-Жермен. ФРАНЦИСК».
— Это почерк, — сказал Людовик XV, обращаясь к графу, — действительно Франциска I. У меня есть его письма, которые я часто читал и которые не оставляют во мне ни малейшего сомнения. Я не понимаю только, как это письмо могло быть написано вам.
— Почему же, ваше величество?
— Потому что оно написано 10 января 1515 года, а теперь 26 апреля 1745-го.
— Государь, вот другое письмо, которое написал мне в 1580-м Мишель Монтень, шестьдесят пять лет спустя после письма короля Франциска.
Сен-Жермен подал Людовику XV другой пергамент. Король пробежал его глазами, потом подал маркизе Помпадур, которая прочла вслух:
— «Нет ни одного хорошего человека, который, если бы дал на рассмотрение законов свои поступки, свои мысли, не был бы достоин виселицы шесть раз в своей жизни; видеть такого было бы жаль, казнить — несправедливо».
— Месье де Сен-Жермен, — продолжал король после непродолжительного молчания, — если все это только шутка, я попрошу вас прекратить ее.
— Государь, — ответил граф с поклоном, — я не осмелился бы шутить в вашем присутствии. То, что я говорю, серьезно.
— Как же вы объясните ваш возраст? Вы принимаете эликсир долголетия?
— Эликсир долголетия выдуман шарлатанами и способен только обманывать глупцов.
— Однако вы единственный человек на свете, проживший столько времени.
— Нет, государь! Многие жили дольше меня. Ной прожил триста пятьдесят лет, как об этом говорит Библия; Мафусаил умер на девятьсот шестидесятом году. Есть много других примеров. Дженкинс, английский рыбак, который женился в третий раз на сто тридцать третьем году, овдовел в сто сорок семь лет и дал обет не жениться больше никогда, служит недавним и очевидным тому доказательством. В Европе живут мало, это правда, но на Востоке живут долго.
— Почему?
— Потому что в Европе живут скверно, а на Востоке умеют жить. В Персии и в Индии, этой колыбели человечества, торжествуют над смертью, потому что с ней шутят. Здесь нас убивают доктора, хирурги, аптекари. Там же борется природа и побеждает. В Персии люди, которые хотят укрепиться духом, велят хоронить себя живыми и откапывать через неделю. Люди, решившие привыкнуть к порядку в еде, не берут ничего в рот сорок дней. Те, кто хочет укрепить нервы и увеличить силы, остаются подвешенными по целым часам за одну руку или за одну ногу. Зачем отрицать продолжительность жизни животных и растений, чему служат доказательством деревья в наших лесах, живущие по нескольку столетий? Фонтенблоские карпы носят золотые кольца Франциска 1. Я был в Фонтенбло, когда король Франциск купил у монахов Матюрен грязный пруд, из которого сделал тот великолепный водоем, который окаймляет Ментенонскую аллею. Король велел пустить туда карпов, о которых я говорю, и эти карпы еще живут. Почему же я не могу жить?
— Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы достигли возраста карпов, — сказал король смеясь, — но, так как вы имели честь часто видеть Франциска I, расскажите мне о нем и его дворе. Правда ли, что он был очень любезен?
— Так любезен, как только возможно, но лишь когда сам того хотел. Король Франциск был очень красив. Он был очень высокого роста, а именно почти шести футов. По силе, ловкости, неустрашимости он был равен рыцарю Круглого Стола. Лицо его было прекрасно, черты лица приятны, глаза блестели, губы изящно улыбались, ум был тонок, деятелен и любознателен ко всему. Когда после смерти Людовика XII, опечалившей Францию, Франциск I вступил на престол, королевство словно помолодело. Я имел честь знать короля Франциска в молодости. Я был в замке Амбуаз, когда его шестилетнего понесла лошадь, подаренная ему маршалом Жие, его гувернером. Когда маленький принц исчез под сводом, мы думали, что он погиб. Мать его, Луиза Савойская, побледнела и дрожала, но ребенок уцепился за седло и сумел остановить лошадь.
— Я как будто вижу Франциска I, — сказал Людовик, по-видимому принимавший живое участие в том, что слышал.
— Двор этого короля был блистателен? — спросила маркиза Помпадур.
— Совершенно верно, но двор внуков Франциска все-таки превосходил его во многом. Во времена Марии Стюарт и Маргариты Валуа двор был очаровательным царством. Эти две королевы были образованными женщинами. Они сочиняли стихи. Приятно было их слушать.
— А что вы скажете о коннетабле?
— Я могу сказать о нем только слишком много хорошего и слишком мало дурного.
— Однако, граф, — спросил король, — сколько же вам лет?
— Государь, я не знаю.
— Вы не знаете, сколько вам лет?
— Совершенно верно. У меня есть воспоминания детства, но неопределенные и неточные.
— Но вы помните своих родителей?
— Я помню свою мать. Я помню, что накануне моих именин моя мать, которую я не должен был видеть более, поцеловала меня со слезами и надела мне на руку свой портрет.
— Он еще у вас?
— Я не расстаюсь с ним никогда.
Сен-Жермен приподнял рукав и показал королю медальон с миниатюрным портретом на эмали, изображавшим прекрасную женщину в богатом и странном костюме.
— К какому времени может принадлежать этот портрет? — спросил король.
— Не знаю, государь, — сказал Сен-Жермен, опуская рукав. — Я помню в моем детстве только прогулки на великолепных террасах, в великолепном климате, с блистательной и многочисленной свитой. Мне воздавали большие почести. Часто в Вавилоне, прохаживаясь по развалинам древнего города, в Багдаде, странствуя по окрестностям, возле других развалин, развалин первобытных времен, я как будто возвращался на несколько столетий назад, слышал восхитительную музыку, видел танцы женщин, блеск оружия на солнце, примечал вдали на Евфрате позолоченные лодки с пурпуровыми занавесями, галеры с веслами из слоновой кости. Мне казалось, что я слышу мелодичные голоса, напевающие мне песни. Очевидно, воспоминания пробуждались во мне. Потом эти радостные, счастливые воспоминания сменялись другими. Я видел себя ребенком, блуждающим одиноко и беззащитно среди огромного леса, и слышал вокруг меня рев хищных зверей.
— Но до какой именно эпохи восходят ваши воспоминания? — спросил король.
— Я не могу этого определить. Я жил долго, очень долго в отдаленных странах, не зная о существовании Франции. Я жил в Америке, прежде чем она была открыта европейцами. Все, что я могу утверждать, так это только то, что в первый раз я находился во Франции в царствование Людовика IX, вскоре после его первого крестового похода, то есть в 1255-м или 1260 году.
— Стало быть, вам пятьсот шесть лет?
— Больше, государь. Мой второй камердинер служит мне уже пятьсот сорок два года.
— Вот хороший слуга! — сказала, смеясь, маркиза Помпадур.
В эту минуту Бридж подошел сказать шепотом что-то королю. Людовик XV сделал утвердительный знак, Бридж вышел.
Эффект, произведенный рассказом графа де Сен-Жермена, был невероятен. Все гости короля смотрели то на графа, то молча переглядывались между собой, будто спрашивая: действительно ли они слышат это? Граф же оставался спокойным и бесстрастным и разговаривал с непринужденностью и легкостью человека, привыкшего находиться в высшем обществе.
Маршал Саксонский, который не произнес ни слова после приезда графа, вдруг подошел к нему и спросил:
— Правда ли, что вы говорите на всех существующих языках?
— Почти на всех, — отвечал граф.
— Это правда, — сказал король, — я в этом убедился во время маскарада в ратуше. Я слышал, как граф говорил по-итальянски, по-немецки, по-португальски, по-английски, по-арабски так же хорошо, как он говорит по-французски.
— Вы великий ученый?
— Я много учился и теперь еще учусь.
— Что же вы знаете?
— Много из настоящего и прошедшего.
— И из будущего?
— Может быть.
— Как же вы узнаете будущее?
— Я могу узнать будущее, маршал, через невидимых духов, которые будут мне отвечать.
— Они уже вам отвечали?
— Да.
— На каком языке они говорят?
— На таком, какой я понимаю один.
— А когда они с вами говорят?
— Когда я их об этом прошу.
— Для этого нужно много приготовлений?
— Нет. Когда находишься в постоянной связи с невидимыми духами, то с ними вступаешь в контакт очень скоро.
— Что же это за духи?
— Посредники между людьми и ангелами, воздушные существа, стоящие выше людей, счастливее и могущественнее их.
— Эти духи знают будущее?
— Они видят его перед собой, как мы видим перспективу в подзорную трубу.
Маршал обратился к Людовику XV.
— Не любопытно ли будет вашему величеству поговорить с этими духами? — спросил он.
— Поговорить — нет, послушать разговор — да, — улыбаясь, отвечал король.
— Это невозможно, государь, — с живостью сказал Сен-Жермен. — Духи соглашаются отвечать, но они не хотят быть слышимы никем, кроме того, кто их спрашивает, и того, для кого их спрашивают.
— Я согласен спросить их, — сказал маршал.
— И я тоже, — прибавил Ришелье.
— И я, — сказал третий голос.
— А! Это вы, месье де Шароле? — сказал Людовик XV. Действительно, в гостиную вошел знаменитый принц Бурбон под руку с дамой, которая казалась очень старой и была одета с необыкновенной пышностью.
Старуха поклонилась королю, который ответил ей дружеским поклоном. Она пристально посмотрела на графа де Сен-Жермена и замерла, словно пораженная громом. Граф подошел к ней, не выказывая ни малейшего удивления. Он поклонился любезно, как придворный.
— Давно уже не имел я счастья встречать вас, герцогиня, — сказал он.
Старуха сложила руки.
— Неужели это вы? Это невозможно! — вскричала она.
— Это я самый, уверяю вас, — отвечал Сен-Жермен смеясь.
— Вы меня знаете?
— Я знаю, что имею честь видеть герцогиню де Невер.
— Ведь это вы были в Безансоне в 1668 году?
— Да, я был в Безансоне в то время, когда его величество Людовик XIV сам приехал овладеть Франш-Конте. Под его начальством был принц Конде, который 5 февраля осадил город Безансон, где вы находились с вашим знаменитым семейством. Вам было тогда шесть лет.
— Это правда, — сказала герцогиня.
— В день штурма, 7 февраля, я имел счастье спасти вам жизнь, вынеся вас на руках от неприятелей…
— И убив двух человек собственной рукой.
— Вы помните это?
— Очень хорошо… Но этому событию уже семьдесят семь лет, потому что мне теперь восемьдесят три года.
— Да, герцогиня.
— А вам было тогда около сорока лет.
— Гораздо больше…
— И вы еще помолодели!
— Однако я постарел на семьдесят семь лет, мадам.
— Вы были в Венеции…
— В 1700 году.
— Мне было тогда двадцать два года, и моей искренней подругой тогда была графиня де Гажи.
— Очаровательная женщина, за которой я имел честь ухаживать и которая была так добра, что находила прекрасными баркаролы моего сочинения…
— Которые вы пели восхитительно…
— И которые я пою до сих пор.
— В самом деле?
Графиня де Невер, казалось, была поражена внезапной мыслью. Она подошла к королю, который смотрел на зрелище, происходившее перед его глазами, как на представление в театре.
— Государь, — сказала она, — я вас умоляю приказать сейчас этому господину спеть одну из баркарол, которую он пел нам в Венеции сорок пять лет тому назад, аккомпанируя себе сам.
Король, по-видимому, колебался.
— Прошу вас, государь, — сказала маркиза Помпадур.
— Хорошо, — отвечал король. — Здесь есть клавесин, спойте, граф.
Мужчины и дамы посторонились, пропуская графа.
Тот без малейшего замешательства прошел через гостиную, сел перед клавесином и провел пальцами по клавишам, как настоящий музыкант. После краткой прелюдии он запел итальянскую арию с чувством, энергией и удивительным талантом.
— Это он! Это он! — шептала герцогиня де Невер. — Это он! Ах! Как это странно! Вот уже три раза, как я вижу этого человека в продолжение восьмидесяти лет, и ему на вид всегда сорок лет! Ему было сорок лет в 1668-м в Безансоне, ему было сорок лет в 1700-м в Венеции, ему теперь сорок лет в Париже в 1745-м! Как объяснить это?
Ришелье, стоявший возле герцогини, услышал ее слова и отвечал:
— Должно быть, он родился сорока лет, ему будет постоянно сорок лет и умрет он сорока лет.
Сен-Жермен допел свою баркаролу.
— Удивительно пропета! — с восторгом вскричала маркиза Помпадур.
Король подал знак к аплодисментам, захлопав в ладоши. Возле клавесина лежала гитара, граф взял ее и пропел испанскую арию.
— Ах! — вскричала герцогиня де Невер. — Это болеро, которое пели под моими окнами в Мадриде в 1695 году. Я никогда не слыхала его после. Государь! Умоляю вас, позвольте мне уехать отсюда. Это не человек, а дьявол, я не осмеливаюсь взглянуть ему в лицо, я боюсь быть проклятой!
— Как вам угодно, герцогиня.
Сен-Жермен опять сел за клавесин и начал немецкую песню. Герцогиня де Невер не могла выдержать.
— Это дьявол! Дьявол! — прошептала она и покинула гостиную.
Д'Аржансон подошел к Людовику XV. Очевидно, министр ждал, чтобы король заговорил с ним. Сен-Жермен продолжал петь, аккомпанируя себе, и внимание всех было устремлено на него.
Людовик XV, увидя д'Аржансона возле себя, наклонился к нему и спросил тихо:
— Кто этот человек?
— Не знаю, государь, — отвечал министр. — Это человек странный и совершенно необыкновенный. Он знает все, он превосходный музыкант, очень хороший живописец, глубокий ученый. Говорит одинаково легко на всех европейских языках, он объехал всю землю. Ничто его не ставит в тупик, ничто не удивляет. Он должен иметь огромное состояние, потому что его роскошь равняется его щедрости. Но кто он, я не знаю.
— Давно ли он в Париже?
— Кажется, два месяца.
— Как вы его увидели?
— Он был мне рекомендован португальским посланником. Я хорошо его принял, и он показался мне таким странным, оригинальным и интересным, что я подумал, что вашему величеству будет любопытно его увидеть.
— Вы правильно подумали, д'Аржансон. Правда ли то, что он говорит о возможности расспрашивать духов?
— Думаю, да, государь.
— Скажите ему, что он будет ужинать сегодня со мной и что мы ждем от него вечером такого разговора.
Маркиз низко поклонился. Сен-Жермен перестал петь. Все присутствовавшие были в восхищении от его голоса и от его музыкального дарования.
Людовик XV взял записную книжку и, по своей привычке, сам записал имена тех, кого он хотел пригласить. Потом он подозвал Ришелье и отдал ему вырванный листок записной книжки.
— Вот список тех особ, которых я приглашаю сегодня ужинать, — сказал он.
Ришелье почтительно взял бумагу. Король подал руку маркизе Помпадур.
— Погуляем в парке до наступления ночи, — сказал он.
— Я рада, — отвечала молодая женщина тем фамильярным тоном, к которому она начинала уже привыкать. — Ничего не может быть забавнее, чем бегать по молодой травке. Идемте, государь.
Она увела короля.
— Господа! — сказал Ришелье громким голосом, между тем как дамы выходили из гостиной в сад за маркизой Помпадур. — Вот имена особ, которых его величество пригласил ужинать с ним.
Он прочел среди общего молчания:
— «Граф де Шароле. Маршал Саксонский. Герцог де Граммон. Герцог де Ришелье. Маркиз д'Аржансон. Виконт де Таванн. Герцог де Коссе-Бриссак. Маркиз де Креки. Граф де Сен-Жермен».
Произнеся последнее имя, Ришелье сложил бумагу, это значило, что список кончился.
Неприглашенные вышли из гостиной медленно и со вздохами сожаления.
VI
Ужин в Шуази
Ужины в Шуази пользовались большей славой, чем в Пале-Рояле во времена регентства. Людовик XV терпеть не мог требований этикета, и так как он не мог избавиться от них в Версале, то с успехом сделал это в Шуази.
Самое серьезное и самое скучное обстоятельство в этих требованиях, которым строго следовал Людовик XV, была проба блюд. С этой целью были назначены пять камер-юнкеров. Один из них, дежурный, становился у стола и приказывал при себе пробовать еду дежурному офицеру. Эта проба распространялась на все: на воду, вина, жаркое, рагу, хлеб и фрукты. Король мог есть только после пробы. В Шуази этой процедуры не существовало. У короля был главный повар, человек с особенным дарованием. Король часто беседовал с ним и давал ему советы.
Король приказал выстроить в Шуази, в самой закрытой части замка, очень милую кухню. Здесь Людовик сам любил заниматься стряпней, он придумывал разные восхитительные рагу и множество соусов. Король имел больше успехов в делах кулинарных, нежели в политике. Его любимыми помощниками были: д'Айян, Ришелье, Таванн, де Бофремон, а самыми способными поварятами — четыре пажа, во главе с шевалье де Ростеном.
Когда король надевал поварской передник, вход на кухню был всем запрещен. Лучше всего Людовик умел готовить цыплят и варить свежие яйца. Ришелье прославился жарким, а Таванн — салатом. Жанти-Бернару в качестве директора дворцовой библиотеки было поручено составлять меню каждого обеда.
В тот день, когда граф де Сен-Жермен был принят в Шуази, король не сам готовил ужин, он только распоряжался. Отведя в сад маркизу де Помпадур, Людовик отправился на кухню. Оставшись доволен тем, что там происходило, он вернулся в сад и, проходя мимо оранжереи, увидел маркизу Помпадур и мадемуазель де Шароле, смеявшихся до слез. Одна держала в руке розу и гвоздику, другая — букет незабудок.
Обе были восхитительны. Король с восторгом смотрел на них.
— Здесь недостает только третьей грации, — сказал он.
— Это зависит от вас, государь, — ответила маркиза Помпадур, — потому что вы имеете здесь власть Юпитера.
— Там, где повелеваете вы обе, — сказал Людовик XV, — нельзя желать никакого другого живого создания.
Маркиза подала королю розу и гвоздику, сорванные ею.
— Если гвоздика представляет меня, — сказал Людовик XV, — роза вас не стоит!
Мадемуазель де Шароле, в свою очередь, подала королю букет незабудок.
— Вы сообщили этим цветам всю привлекательность красноречия, — сказал король, взяв букет.
— Государь, — отвечала принцесса, — это красноречие иногда составляет весь ум наших тайных вкусов.
Фраза была недурна по форме, но, в сущности, ничего не значила, и Людовик XV ничего не ответил.
Они сделали несколько шагов и дошли до ограды, возле которой были заперты два маленьких сибирских оленя, которых русская императрица недавно прислала французскому королю.
— Какие хорошенькие эти олени! — сказала маркиза Помпадур, останавливаясь полюбоваться ими.
В эту минуту Ростен, любимый паж короля, подошел, поклонился королю и дамам, сказав:
— Ужин готов, государь.
— Пусть подают, — ответил король.
Предложив руки обеим дамам, он повел их в столовую.
Гости ждали, разговаривая у дверей вестибюля. Тут были все, за исключением Сен-Жермена. Король заметил его отсутствие.
— Где же наш удивительный человек? — спросил он.
— Граф готовит комнату для разговора с духами, — ответил д'Аржансон.
— Неужели? Но прежде чем отправляться в тонкие миры, надо подкрепиться.
— Граф де Сен-Жермен никогда не ест, — сказал д'Аржансон.
— Чем же он питается?
— Не знаю, но я часто с ним обедал и никогда не видел, чтобы он ел что-нибудь.
— Однако, для того чтобы жить, надо есть.
— Я питаюсь по-своему, государь, — сказал граф, подходя. — Я пью эликсиры, приготовленные мной, и одной капли их достаточно для того, чтобы быть сытым целый день.
— Черт побери! — сказал маршал Саксонский. — Вот драгоценный эликсир, и, если бы вы взялись кормить этим эликсиром королевскую армию во время открывающейся кампании, избавили бы нас от больших хлопот.
— Это можно было бы сделать, — ответил граф, — но потребовалось бы слишком продолжительное время для того, чтобы каждый солдат смог привыкнуть к новому режиму.
— А времени у нас мало, и потому мы будем по-прежнему прибегать к главным откупщикам.
Король пошел с маркизой Помпадур в столовую, дамы под руку с кавалерами проследовали за ними. Граф де Шароле и маршал Саксонский вошли после короля. Дверь за ними закрылась.
Столовая была просторной, великолепно убранной, с богатой мебелью и ярко освещенной десятками свечей. Она не походила на другие комнаты: середина залы, там, где должен был находиться стол, оказалась пуста, а на полу находилась прекрасная розетка овальной формы с богатыми инкрустациями из розового дерева. Вокруг этой розетки стояли стулья, словно вокруг стола.
Король сел на кресло, располагавшиеся посреди, маркиза де Помпадур села по правую его руку, гости разместились вокруг.
В столовой не было ни одного слуги. Паж Ростен один стоял за ширмами в углу комнаты.
Король и гости образовали круг около пустого места. Как только они сели, послышался тихий звонок. Тотчас розетка на полу опустилась вниз, исчезла, богато сервированный стол медленно появился на ее месте, и перед каждым гостем очутился прибор. С четырех сторон стола появились четыре столика с бутылками и графинами.
Трапеза началась.
При каждой смене блюд середина стола опускалась вниз и поднималась с новыми кушаньями. На столе появился удивительный карп, длиной не меньше трех футов, — он вызвал возгласы восторга.
— Уж это не из тех ли карпов, которых Франциск I пустил в пруд Фонтенбло? — спросил Людовик XV, смотря на Сен-Жермена.
— Государь, — отвечал граф, — этот карп не из Фонтенбло, а рейнский.
— Вы так думаете?
— Я это знаю наверняка.
— Почему же вы в этом уверены?
— По красному цвету головной чешуи.
Таванн сидел напротив графа и с большим вниманием смотрел на карпа.
— Не пробуждает ли чего-нибудь в ваших воспоминаниях этот карп, виконт? — спросил Сен-Жермен.
Виконт вздрогнул.
— Да, — сказал он. — Я только один раз ел карпа такой величины и при таких обстоятельствах, о которых воспоминания не изглаживаются никогда. .
— При каких это обстоятельствах? — спросила маркиза де Помпадур.
— Вам угодно знать?
— Да, если это возможно.
— Я ел карпа такого размера за завтраком с Петушиным Рыцарем.
— С Петушиным Рыцарем! — воскликнула маркиза.
— С Рыцарем! — повторили все. Виконт утвердительно кивнул.
— Вы завтракали с Петушиным Рыцарем? — спросил король.
— Да, государь.
— Ах, Боже мой! Как же это с вами случилось? Разве этот разбойник вас захватил?
— Он меня пригласил.
— И вы приняли его приглашение?
— Да, государь, я принял это приглашение, как принимают подобные приглашения от друзей.
— Разве Петушиный Рыцарь ваш друг?
— Я имею честь быть его другом.
— Если бы здесь был начальник полиции, он был бы рад арестовать вас.
— Как он арестовал Петушиного Рыцаря, — сказал Ришелье смеясь.
— Но почему же вы друг этого ужасного Рыцаря? — спросила маркиза Помпадур.
— Позвольте мне сказать вам, маркиза, что Рыцарь этот совсем не ужасен, напротив, он очень хорош собой — не правда ли, Ришелье?
— Да, он очень хорош, — кивнул герцог.
— Вы тоже с ним знакомы? — с удивлением спросил король.
— Я его видел однажды после ужина у Комарго.
— И я тоже, — сказал Бриссак.
— И я, — прибавил Креки. — Это было именно в ту ночь, когда сгорел особняк Шароле.
— Ваш особняк? — повторил король, обернувшись к своему кузену.
Граф де Шароле был несколько бледен и кусал себе губы.
— А! Эти господа видели Петушиного Рыцаря в ту ночь? — сказал он ироническим тоном.
— Да, — отвечал Таванн. — Он принес цветы дамам и успокоил их насчет опасности, которую могла причинить близость пожара.
— В ту ночь Сабина Даже чуть не была убита, — напомнил Ришелье.
Граф де Шароле пристально посмотрел на Таванна.
— Рыцарь ваш друг? — спросил он.
— Да, — ответил Таванн.
— Не поздравляю вас с этим.
— Почему?
— Потому, что нелестно быть другом презренного вора.
— Петушиный Рыцарь не ворует.
— В самом деле?
— Нет. Он воюет. Это необыкновенный разбойник, он имеет дело только со знатными людьми.
— Как? — спросил король.
Самое серьезное и самое скучное обстоятельство в этих требованиях, которым строго следовал Людовик XV, была проба блюд. С этой целью были назначены пять камер-юнкеров. Один из них, дежурный, становился у стола и приказывал при себе пробовать еду дежурному офицеру. Эта проба распространялась на все: на воду, вина, жаркое, рагу, хлеб и фрукты. Король мог есть только после пробы. В Шуази этой процедуры не существовало. У короля был главный повар, человек с особенным дарованием. Король часто беседовал с ним и давал ему советы.
Король приказал выстроить в Шуази, в самой закрытой части замка, очень милую кухню. Здесь Людовик сам любил заниматься стряпней, он придумывал разные восхитительные рагу и множество соусов. Король имел больше успехов в делах кулинарных, нежели в политике. Его любимыми помощниками были: д'Айян, Ришелье, Таванн, де Бофремон, а самыми способными поварятами — четыре пажа, во главе с шевалье де Ростеном.
Когда король надевал поварской передник, вход на кухню был всем запрещен. Лучше всего Людовик умел готовить цыплят и варить свежие яйца. Ришелье прославился жарким, а Таванн — салатом. Жанти-Бернару в качестве директора дворцовой библиотеки было поручено составлять меню каждого обеда.
В тот день, когда граф де Сен-Жермен был принят в Шуази, король не сам готовил ужин, он только распоряжался. Отведя в сад маркизу де Помпадур, Людовик отправился на кухню. Оставшись доволен тем, что там происходило, он вернулся в сад и, проходя мимо оранжереи, увидел маркизу Помпадур и мадемуазель де Шароле, смеявшихся до слез. Одна держала в руке розу и гвоздику, другая — букет незабудок.
Обе были восхитительны. Король с восторгом смотрел на них.
— Здесь недостает только третьей грации, — сказал он.
— Это зависит от вас, государь, — ответила маркиза Помпадур, — потому что вы имеете здесь власть Юпитера.
— Там, где повелеваете вы обе, — сказал Людовик XV, — нельзя желать никакого другого живого создания.
Маркиза подала королю розу и гвоздику, сорванные ею.
— Если гвоздика представляет меня, — сказал Людовик XV, — роза вас не стоит!
Мадемуазель де Шароле, в свою очередь, подала королю букет незабудок.
— Вы сообщили этим цветам всю привлекательность красноречия, — сказал король, взяв букет.
— Государь, — отвечала принцесса, — это красноречие иногда составляет весь ум наших тайных вкусов.
Фраза была недурна по форме, но, в сущности, ничего не значила, и Людовик XV ничего не ответил.
Они сделали несколько шагов и дошли до ограды, возле которой были заперты два маленьких сибирских оленя, которых русская императрица недавно прислала французскому королю.
— Какие хорошенькие эти олени! — сказала маркиза Помпадур, останавливаясь полюбоваться ими.
В эту минуту Ростен, любимый паж короля, подошел, поклонился королю и дамам, сказав:
— Ужин готов, государь.
— Пусть подают, — ответил король.
Предложив руки обеим дамам, он повел их в столовую.
Гости ждали, разговаривая у дверей вестибюля. Тут были все, за исключением Сен-Жермена. Король заметил его отсутствие.
— Где же наш удивительный человек? — спросил он.
— Граф готовит комнату для разговора с духами, — ответил д'Аржансон.
— Неужели? Но прежде чем отправляться в тонкие миры, надо подкрепиться.
— Граф де Сен-Жермен никогда не ест, — сказал д'Аржансон.
— Чем же он питается?
— Не знаю, но я часто с ним обедал и никогда не видел, чтобы он ел что-нибудь.
— Однако, для того чтобы жить, надо есть.
— Я питаюсь по-своему, государь, — сказал граф, подходя. — Я пью эликсиры, приготовленные мной, и одной капли их достаточно для того, чтобы быть сытым целый день.
— Черт побери! — сказал маршал Саксонский. — Вот драгоценный эликсир, и, если бы вы взялись кормить этим эликсиром королевскую армию во время открывающейся кампании, избавили бы нас от больших хлопот.
— Это можно было бы сделать, — ответил граф, — но потребовалось бы слишком продолжительное время для того, чтобы каждый солдат смог привыкнуть к новому режиму.
— А времени у нас мало, и потому мы будем по-прежнему прибегать к главным откупщикам.
Король пошел с маркизой Помпадур в столовую, дамы под руку с кавалерами проследовали за ними. Граф де Шароле и маршал Саксонский вошли после короля. Дверь за ними закрылась.
Столовая была просторной, великолепно убранной, с богатой мебелью и ярко освещенной десятками свечей. Она не походила на другие комнаты: середина залы, там, где должен был находиться стол, оказалась пуста, а на полу находилась прекрасная розетка овальной формы с богатыми инкрустациями из розового дерева. Вокруг этой розетки стояли стулья, словно вокруг стола.
Король сел на кресло, располагавшиеся посреди, маркиза де Помпадур села по правую его руку, гости разместились вокруг.
В столовой не было ни одного слуги. Паж Ростен один стоял за ширмами в углу комнаты.
Король и гости образовали круг около пустого места. Как только они сели, послышался тихий звонок. Тотчас розетка на полу опустилась вниз, исчезла, богато сервированный стол медленно появился на ее месте, и перед каждым гостем очутился прибор. С четырех сторон стола появились четыре столика с бутылками и графинами.
Трапеза началась.
При каждой смене блюд середина стола опускалась вниз и поднималась с новыми кушаньями. На столе появился удивительный карп, длиной не меньше трех футов, — он вызвал возгласы восторга.
— Уж это не из тех ли карпов, которых Франциск I пустил в пруд Фонтенбло? — спросил Людовик XV, смотря на Сен-Жермена.
— Государь, — отвечал граф, — этот карп не из Фонтенбло, а рейнский.
— Вы так думаете?
— Я это знаю наверняка.
— Почему же вы в этом уверены?
— По красному цвету головной чешуи.
Таванн сидел напротив графа и с большим вниманием смотрел на карпа.
— Не пробуждает ли чего-нибудь в ваших воспоминаниях этот карп, виконт? — спросил Сен-Жермен.
Виконт вздрогнул.
— Да, — сказал он. — Я только один раз ел карпа такой величины и при таких обстоятельствах, о которых воспоминания не изглаживаются никогда. .
— При каких это обстоятельствах? — спросила маркиза де Помпадур.
— Вам угодно знать?
— Да, если это возможно.
— Я ел карпа такого размера за завтраком с Петушиным Рыцарем.
— С Петушиным Рыцарем! — воскликнула маркиза.
— С Рыцарем! — повторили все. Виконт утвердительно кивнул.
— Вы завтракали с Петушиным Рыцарем? — спросил король.
— Да, государь.
— Ах, Боже мой! Как же это с вами случилось? Разве этот разбойник вас захватил?
— Он меня пригласил.
— И вы приняли его приглашение?
— Да, государь, я принял это приглашение, как принимают подобные приглашения от друзей.
— Разве Петушиный Рыцарь ваш друг?
— Я имею честь быть его другом.
— Если бы здесь был начальник полиции, он был бы рад арестовать вас.
— Как он арестовал Петушиного Рыцаря, — сказал Ришелье смеясь.
— Но почему же вы друг этого ужасного Рыцаря? — спросила маркиза Помпадур.
— Позвольте мне сказать вам, маркиза, что Рыцарь этот совсем не ужасен, напротив, он очень хорош собой — не правда ли, Ришелье?
— Да, он очень хорош, — кивнул герцог.
— Вы тоже с ним знакомы? — с удивлением спросил король.
— Я его видел однажды после ужина у Комарго.
— И я тоже, — сказал Бриссак.
— И я, — прибавил Креки. — Это было именно в ту ночь, когда сгорел особняк Шароле.
— Ваш особняк? — повторил король, обернувшись к своему кузену.
Граф де Шароле был несколько бледен и кусал себе губы.
— А! Эти господа видели Петушиного Рыцаря в ту ночь? — сказал он ироническим тоном.
— Да, — отвечал Таванн. — Он принес цветы дамам и успокоил их насчет опасности, которую могла причинить близость пожара.
— В ту ночь Сабина Даже чуть не была убита, — напомнил Ришелье.
Граф де Шароле пристально посмотрел на Таванна.
— Рыцарь ваш друг? — спросил он.
— Да, — ответил Таванн.
— Не поздравляю вас с этим.
— Почему?
— Потому, что нелестно быть другом презренного вора.
— Петушиный Рыцарь не ворует.
— В самом деле?
— Нет. Он воюет. Это необыкновенный разбойник, он имеет дело только со знатными людьми.
— Как? — спросил король.