Капандю Эрнест. Рыцарь в черном плаще

   Они медленно отступали, между тем как английская колонна продолжала свой натиск.
   Полк короля спешил на помощь; он с ходу атаковал английскую колонну в штыки и остановил ее надолго. Французские лейб-гвардейцы, гренадеры и швейцарцы встали за полком короля и укрылись редутом.
   Английская колонна, стреляя, продолжила наступление в том же темпе, сохраняя при этом удивительный порядок. Она приближалась. Грянули пушки, колонна изогнулась, но по-прежнему шла вперед, сметая все на пути своем.
   Тем временем стрельба с фонтенуаского редута ослабла: недоставало ядер, и стреляли порохом, чтобы не показать врагу, что ядра на исходе. Колонна англичан продолжала движение.
   — Боже! — вскричал сержант Тюлип. — Мы погибли!
   — К счастью, мы умрем, — сказал один французский гренадер.
   Этим гренадером был Ролан Даже, который спокойно и бесстрастно среди стрельбы ждал пули, еще не поразившей его. Редуты были пройдены, колонна англичан вышла на равнину, непоколебимо направляясь к мосту у селения Калонь. Победа, с утра сопутствовавшая французам, казалось, изменила армии Людовика XV, в которой замечался уже беспорядок.

XXI
Дом в Калони

   — Урсула, Урсула! Что вы теперь видите?
   — Ничего, дорогая Сабина, я давно ничего не вижу! Поднимается большой столб дыма на другом берегу реки.
   — А где мой отец?
   — Я уже не вижу его на мосту. Он, вероятно, перешел на другую сторону, чтобы разузнать что-либо.
   — О Боже мой! Боже мой! — воскликнула Сабина, откинув голову на спинку кресла. — Я хочу пойти посмотреть, — прибавила она, сделав усилие, чтобы встать.
   — Нет, нет! — вскричала Арманда, подбежав к ней и принудив девушку остаться в большом кресле, на котором та лежала. — Нет, не шевелитесь!
   — А мой брат? Мой бедный брат?
   Это происходило в маленькой комнате, в доме короля в Калони, в то время, когда английская колонна шла в атаку на редуты Фонтенуа.
   Дом короля выходил одной стороной на Шельду; с этой стороны и располагалась комната, в которой по приказанию короля поместили привезенную накануне из Сент-Амана Сабину. Эта комната на третьем этаже была довольно велика и сравнительно хорошо меблирована. Окна ее были как раз над рекой.
   Сабина, бледная, печальная, лежала в большом кресле, положив ноги на подушки. Урсула и Арманда Жонсьер стояли у открытого окна. Рупар, дрожащий, встревоженный, с цветом лица, который переходил от зеленого к желтому, с полузакрытыми глазами и открытым ртом, сидел на стуле среди комнаты и не смел пошевелиться.
   Стрельба не прекращалась, черный дым вился клубами, ветер приносил запах пыли, пороха и крови, этот странный запах, свойственный полю битвы и знакомый только тем, кто участвовал в больших сражениях. С шумом пушечных и ружейных выстрелов смешивались крики, проклятия и какие-то иные звуки. Все это было страшно в полном значении этого слова.
   — Брат мой! Мой бедный брат! — в отчаянии повторяла Сабина.
   — Мужайтесь, Сабина! — сказала Арманда, целуя молодую девушку. — Мы победим, мы разобьем неприятеля!
   — Но Ролан…
   — Вот увидите, он вернется…
   В эту минуту мощный залп заглушил все другие звуки. Стекла в окнах разлетелись вдребезги. Женщины были в ужасе. Рупар растянулся в кресле, свесив руки, опустив голову, как человек, лишившийся чувств.
   — Я умер! — прошептал он.
   Урсула высунулась из окна. Огромный огненный столб поднялся к небу. Это был взорван один из редутов. Потом дым закрыл все, и стрельба продолжилась с прежней силой.
   — Брат мой, брат мой! — закричала Сабина. — Наверное, он погиб.
   — Нет, нет! — возразила Арманда. — Он дерется за короля! Мужайтесь, Ролан слишком храбр для того, чтобы умереть так просто. К тому же его оберегают и сержант, и Нанон!
   — Где же отец? Где мой отец? — с беспокойством повторяла Сабина.
   — Там, на мосту, — отвечала Урсула, выглядывая из окна, — он смотрит в бинокль… О! Я уверена, что он не спускает глаз с короля.
   — Мне хотелось бы его увидеть! — сказала Сабина, стараясь встать.
   — Нет, не вставайте! — возразила Арманда. — Вы слишком слабы… Рупар сходит за ним.
   Рупар не шевельнулся.
   — Ну, иди же! — приказала Урсула.
   — Подруженька! — сказал чулочник жалобным голосом.
   — Ступай за Даже, он там, на мосту…
   — На мосту! — повторил Рупар. — На мосту… куда падают ядра…
   — Ядра, ядра! — закричала Урсула. — Ты разве боишься ядер?
   — Конечно, — наивно отвечал Рупар.
   — Разве ты не мужчина?
   — Да…
   — Иди! Немедленно!
   — Милая моя, я не могу пошевелиться, — сказал Рупар жалобным голосом.
   — Трус!
   — Подведите меня к окну! — крикнула Сабина.
   — Боже мой! — воскликнула Урсула. — О Боже мой! Что такое случилось? Бегут… солдаты на мосту…
   — Отец! — закричала Сабина, вставая.
   — Вон он! — сказала Урсула. — Он возвращается, он бежит сюда, в дом. Тебе нечего беспокоиться, — обратилась она к мужу, — ты похож на индейку, привязанную за лапу!
   Рупар не отвечал; он все еще лежал в кресле неподвижно, как существо, лишенное чувств. Дверь отворилась, вошел Даже.
   — Отец! — с радостью воскликнула Сабина.
   — Что там? — спросила Арманда.
   Даже был очень бледен, брови нахмурены, лицо горестно.
   — Боже мой! — произнес он, как бы отвечая самому себе. — Я не знаю, чем все это кончится.
   — Что? Что такое? — встревоженно спросила Урсула подходя к нему.
   — Что-то с Роланом? — спросила Сабина с беспокойством.
   — Нет, нет! — ответил Даже. — Я не имею о нем никаких известий.
   — Но что же вы имеете в виду?
   — Ничего, дочь моя, ничего! Я находился под впечатлением этого чудного сражения, — продолжал Даже с вымученной улыбкой. — Все идет хорошо… очень, очень хорошо… и я пришел сказать тебе, что скоро все кончится…
   Сабина взглянула на отца. В его поведении было что-то странное, но она в самом деле подумала, что тот находился под впечатлением, произведенным на него сражением.
   — Идите же и взгляните, что там происходит, — сказал Даже, взяв за руку Рупара и потащив его к окну.
   — Я не хочу этого видеть! — плача ответил Рупар, отступая назад и закрывая глаза левой рукой.
   — Надо все приготовить к отъезду, — сказал Даже очень тихим голосом.
   — Что? — спросил Рупар, испугавшись таинственного тона Даже, глаза которого блестели.
   — Надо иметь возможность бежать, если это окажется необходимым!
   — Бежать?
   — Шш! Не говорите так громко!
   — Бежать… — повторил Рупар шепотом. — Ах! Святая Дева! Неужели мы разбиты?
   — Молчите!
   — Я так и думал! Мне никогда не везет! Мое первое сражение — и мы побеждены!
   — Нет! Я предполагаю такой исход, но наверняка ничего не знаю.
   — Ах, Боже мой, святой Варнава, все святые! — запричитал Рупар плачущим голосом. — Погибнуть в моих летах! Такая прекрасная будущность!
   К счастью, грохот сражения не дал возможности Сабине уловить смысл слов Рупара, но Урсула подошла близко, услышала стенания мужа, и, хотя к ним давно привыкла, ее поразил их особенно плачевный тон.
   — Что такое? — спросила она с нетерпением и ужасом.
   — Англичане, с утра проигрывавшие, теперь вдруг начинают одерживать победу, — ответил Даже.
   — Ах, Боже мой!
   — Опасность так велика, что маршал прислал сказать королю, чтоб тот оставил поле сражения и переехал через мост.
   — Он приедет сюда?
   — Да.
   — Мы погибли!
   — Я этого и боюсь! — со вздохом сказал Даже.
   — Если так, надо ехать…
   — Да. Но говорите тише, чтобы Сабина не услышала.
   — Да-да! Я вас понимаю! Как вам тяжело! — прибавила Урсула. — Ваш сын там, ваша дочь здесь!
   Даже поднял глаза к небу, как бы призывая его в свидетели своей горести.
   — Надо ехать! — продолжал он. — Надо велеть запрячь карету и посадить туда Сабину, чтобы иметь возможность бежать в случае опасности.
   — Мой муж вам поможет!
   — Ваш муж ничего не хочет!
   — У меня нет сил! — пробормотал Рупар, опустив голову.
   Послышался громкий шум, смешанный с криками, стук экипажей и топот лошадей. Даже и Урсула высунулись из окна.
   Калоньский мост был полон солдат, которые несли носилки с ранеными.
   — Боже мой! — ужаснулась Урсула, сложив руки. — Сколько раненых!
   — Раненых? — спросила Сабина, услышав эти слова.
   — Сотни и сотни, — подтвердил Рупар, — целый мост занят с одного конца до другого.
   — Я хочу это видеть, — сказала Сабина, вставая. Отец подбежал к ней, поднял на руки и отнес к окну.
   — Смотри, — сказал он, посадив ее на подоконник, — смотри, а пока ты будешь смотреть, я пойду с Рупаром взглянуть на раненых поближе.
   — Да-да, идите, отец!
   — Идем! — сказал Даже, взяв Рупара за руку.
   — Как! — пролепетал Рупар, готовый лишиться чувств. — Вы хотите… чтобы… чтобы я пошел…
   — Ступай же! — с нетерпением крикнула Урсула.
   — Подружка моя… я не хочу расставаться с тобой…
   — Я пойду с вами! — сказала Урсула.
   Рупар потупил голову, как человек, приговоренный к смертной казни, перед эшафотом.
   — Я не могу… — прошептал он.
   — Вы хотите потерять все, что нам принадлежит, все, что спрятано в карете? — шепнула ему Урсула.
   — Боже мой! — Рупар вдруг приободрился. — Там добра по крайней мере на восемь тысяч ливров! Пойдем! Пойдем! — Он потащил жену, крича: — Скорее, скорее! Веди меня! Спасем все!
   Даже поцеловал свою дочь.
   — Что бы ни случилось во время моего отсутствия, — сказал он, — оставайся в этом доме, чтобы я мог найти тебя. В доме короля тебе нечего опасаться.
   — Это верно, — ответила Сабина. — А Ролана нет среди раненых. Я так молилась за него!
   — Продолжай молиться, дитя мое, — сказал Даже, — и не уходи из этого дома, что бы ни случилось. Берегите ее, дорогая мадам Жонсьер.
   Арманда вздрогнула и посмотрела на парикмахера, который сделал прощальный знак рукой и вышел из комнаты. Даже догнал Рупара и Урсулу, сходивших с лестницы.
   — Не будем терять ни секунды, — сказал он порывисто. — Если то, что мне сказали, справедливо, мы погибли, англичане будут здесь через час.
   — Кто это вам это сказал? — спросила Урсула.
   — Человек сведущий, офицер графа де Шароле, которого я встретил на мосту и который был возле короля, когда маршал сказал, чтобы король оставил поле битвы.
   — Погибли! Англичане! Бежим! — восклицал Рупар бессвязно.
   Они вышли из дома. Улица была полна солдат, которые несли раненых, здесь были женщины, дети, крестьяне, фуражиры.
   Поползли самые страшные и нелепые слухи — такие слухи, которые в некоторых обстоятельствах делают гораздо больше вреда, чем вред от самих обстоятельств.

XXII
Раненые

   — Вот видите, Сабина, Ролана среди раненых нет, — сказала Арманда.
   — Боже мой! — отвечала Сабина. — Я отдала бы десять лет жизни, чтобы увидеть его рядом с собой после этого сражения.
   — Вы знаете, король говорил с ним вчера?
   — Да, отец мой плакал, рассказывая об этом. Государь сказал Ролану, что нужно умереть, когда это необходимо, но не следует давать себя убить.
   — Как добр король!
   — Боже мой! Я опять слышу на мосту шум! — воскликнула Сабина. — Это, вероятно, раненые.
   Арманда наклонилась вперед.
   — Да, это раненые. Их стало гораздо больше!
   Сабина наклонилась вперед, чтобы посмотреть.
   — Это ужасно!
   — Что же случилось? — продолжала Арманда. — Я вижу: бегут… люди… солдаты…
   Крики слышались со стороны Шельды.
   — Боже мой! Что это? — спрашивала Сабина.
   — Мост полон людей, — продолжала Арманда, — сюда бегут солдаты… некоторые падают в воду…
   — Ах! Они бегут, а офицеры пытаются их остановить…
   Обе женщины переглянулись с выражением ужаса.
   Крики усиливались, смешиваясь с постоянным громом пушек и выстрелами.
   — Боже мой! Это похоже на поражение! — сказала Арманда.
   — На поражение! — повторила Сабина, и сердце ее сжалось. — Да… как будто эти солдаты бегут.
   Сабина сложила руки.
   — Боже мой! Что с нами будет?
   Раненых опять пронесли под окнами.
   — У нас кончился материал для перевязок! — кричали солдаты. — У вас остался?
   — Мы весь отдали.
   — А белье?
   — У нас больше нет, мы оставили только самое необходимое.
   — Давайте, давайте все.
   — И нам дайте белья! — послышался голос.
   Арманда вынула белье из ящика и подошла к окну, чтобы бросить на улицу. Солдаты несли носилки с несчастными, на которых страшно было смотреть. Запах крови доносился до обеих женщин.
   Арманда, наклонившись, чтобы сбросить связку белья, заметила на другой стороне улицы человека в одежде сержанта французской гвардии, который делал ей выразительные знаки. Арманда вздрогнула: она узнала Тюлипа. Он сделал знак, ясно показывающий, что он просит ее выйти. С того места, где находилась Сабина, сержанта видно не было. Арманда побледнела. Она подумала, что Ролан убит и Тюлип пришел уведомить ее об этом. Женщина обернулась к Сабине.
   — Есть еще белье.
   — Где? — спросила Сабина.
   — В передней первого этажа, у короля, — сказала она, как бы пораженная внезапной мыслью, — я побегу и принесу. — И, не дожидаясь ответа Сабины, бросилась из комнаты.
   Оставшись одна, Сабина оперлась на спинку кресла, потому что почувствовала слабость, и, сложив руки, начала молиться. Прошло несколько минут, в течение которых все мысли Сабины были сосредоточены на молитве.
   Вдруг она почувствовала, что на глаза ей накинули повязку, завязали рот, потом ее схватили, закутали и куда-то понесли.
   Сабина вспомнила происшествие в особняке на улице Сен-Клод. У нее вдруг перехватило дыхание, и она лишилась чувств.

XXIII
Вперед, приближенные короля!

   Шел первый час, и сражение, перевес в котором с шести часов до одиннадцати был на стороне французов, казалось теперь проигранным.
   Двигаясь шагом, слушая с равнодушным презрением, как свистят вокруг него пули, маршал Мориц сжимал зубами, которую он, изнуренный болезнью и усталостью, положил в рот, чтобы как-то забыть про жажду. Охваченный гневом, маршал рассматривал медленное, но успешное шествие этой страшной английской колонны, этой живой массы, которая проникала в центр французской армии через равнину.
   С тех пор как образовалась эта колонна, она бесстрастно, твердо и упорно двигалась, сметая все на своем пути.
   Хоть огонь фонтенуаских и баррийских редутов уничтожил целые ее ряды, она не отступила ни на шаг, не рассыпалась ни разу! Кровавые бреши закрывались, мертвые исчезали под ногами живых, и колонна, отвечая выстрелом на выстрел и платя смертью за смерть, шла вперед. Ей оставалось пройти деревню Фонтенуа, чтобы Людовик XV со своего места мог очень хорошо ее рассмотреть. В рядах французской армии началось замешательство. Маршал осознавал, что надо остановить эту колонну, иначе сражение будет проиграно.
   Он приказал бригадам Лютто атаковать англичан. Лютто два раза повел солдат в атаку, и был убит, а колонна все двигалась. Людовик XV видел, как упал Лютто, он был свидетелем славной смерти, из груди его вырвался вздох, а глаза наполнились слезами.
   Бирон со своими солдатами бросился на левый фланг англичан.
   Часть колонны отделилась и направилась навстречу Бирону, между тем как основная ее масса продолжала идти, не останавливаясь. Натиск французов был силен, но англичане открыли такую пальбу, что королевский полк почти весь был истреблен. Тогда прискакали лейб-гвардейцы, но и они были отброшены.
   Колонна противника прошла Фонтенуа, редуты которого уже израсходовали пули, и приближалась к Калоньскому мосту… Все понимали: если враг дойдет до него, французская армия погибнет…
   Беспорядок и паника, порожденные страхом, начали охватывать корпус правого фланга.
   Маршал позвал своего адъютанта:
   — Скачите к королю, — приказал он ему, — и скажите от меня его величеству, что я умоляю его переехать Шельду с дофином… а я сделаю все, что в моих силах.
   Мез ускакал.
   Мориц въехал в самую середину огня, как будто желая, чтобы его убили, и приказал д'Эстрэ с его кавалерией атаковать англичан. Д'Эстрэ пошел в атаку, но английская колонна раздвинулась, пушки ее стали палить, и первая кавалерийская линия была уничтожена.
   — Вперед! — закричал маршал.
   Он сам бросился во главе второй линии с легкой конницей, гренадерами, мушкетерами, но атака эта была отражена, и кавалерия в беспорядке отступила.
   Людовик XV голосом и жестами останавливал беглецов.
   — Я умру! — сказал он. — Но останусь на том месте, где нахожусь!
   Люди собрались вокруг него, но все, по-видимому, было кончено, опасность достигла крайней степени… Людовик мог уже видеть колонну, которая теперь двигалась с оружием в руках: пальба со всех батарей прекратилась на несколько мгновений. Еще десять минут — и сражение проиграно!
   Ришелье, ставший адъютантом короля, покрытый потом и пылью, с обнаженной головой, с растрепанными волосами, придворный, вдруг превратившийся в воина, был послан в Фонтенуа узнать, как далеко заканчивается колонна.
   Он остановился под редутом, нагнувшись на седле, чтобы выслушать человека, обращавшегося к нему; в руках человека были бумаги, перо и чернильница.
   — Подпишите! Подпишите! — кричал он, поспешно подавая перо и бумагу.
   — Невозможно! — отвечает Ришелье. — Я не имею права подписать бланк от имени короля.
   — Вы его первый адъютант — сегодня приказания короля могут быть подписаны вами.
   — Нет, нет! Сведения, сообщенные вами, я должен передать королю. Признаюсь, они драгоценны, но я не могу исполнить вашего требования.
   Человек взял другую бумагу, которую держал в левой руке, и подал ее герцогу.
   — Прочтите! — сказал он.
   На этой бумаге было только несколько строк: «Если герцог де Ришелье хочет сделать мне угодное, он исполнит, не медля, все, чего от него потребует граф де Сен-Жермен».
   Эти строки были подписаны маркизой де Помпадур. Ришелье колебался.
   — Я даю вам возможность спасти французскую армию и выиграть сражение, — продолжал граф де Сен-Жермен, который и был человеком, говорившим с герцогом, — подпишите! Клянусь честью, что вы можете это сделать без малейшего опасения.
   — Дайте! — решился Ришелье. Он взял перо и поставил подпись.
   — Теперь будем действовать каждый со своей стороны, — продолжал Сен-Жермен. — Обещаю вам, что возле второго редута в колонне будет пробита брешь.
   Ришелье ускакал к королю. Английская колонна, вытянувшаяся вдоль всего поля битвы, оставалась неподвижна. Ядра взрывали землю под ногами лошади короля. Минута была критическая, одна из тех минут, когда честь короля, войска, страны ставится на кон в последней схватке.
   Ришелье уехал. Сен-Жермен же бросился направо, быстро повернул к редуту и, вынув из кармана черную бархатную маску, надел ее и вошел в Фонтенуа, где почти половина домов была сожжена или разрушена. Фонтенуа была пуста; все солдаты под предводительством д'Эстрэ ушли, чтобы соединиться с антуаньским корпусом. Мертвые и раненые валялись на земле. На площади, возле церкви, уцелело рядом четыре дома. Сен-Жермен вошел в один из них.
   Только он переступил через порог, как раздалось громкое «кукареку!», потом со всех сторон сбежались люди во французских мундирах. Первым показался Тюлип и одним прыжком очутился возле Сен-Жермена.
   — Ты действовал? — спросил Сен-Жермен.
   — Да, — отвечал сержант.
   — Сабина?
   — Была похищена.
   — А В?
   — Идет по ее следам. Все удалось прекрасно!
   — Хорошо! — сказал Сен-Жермен. — Хохлатый Петух, я тобой доволен.
   Обернувшись ко всем окружавшим его, он сказал:
   — Петухи, куры и цыплята! Все вы, удаленные мной с нечестного пути и поставленные на путь чести, все вы, кого я научил, что зло дурно, а добро хорошо, вы должны заплатить мне сегодня ваш долг. Мундиры, которые вы, носите, облагораживают вас. Покажите же англичанам, что могут сделать ваша сила и ловкость!
   — Вперед! — ответило двести голосов; штыки и сабли заблистали.
   Сен-Жермен обернулся к сержанту и спросил:
   — Где он?
   — Там, — отвечал Тюлип и указал на дверь.
   Сен-Жермен открыл ее и вошел в небольшую комнатку, сняв маску. В этой комнате находился гренадер, ухватившийся за решетку окна и трясший ее изо всех сил, как бы намереваясь сломать.
   — Ролан! — позвал Сен-Жермен.
   — Жильбер! — вскричал Ролан, обернувшись и подбегая к нему. — Ах! Я свободен наконец.
   — Да, ты свободен и будешь сражаться.
   — Я хочу умереть.
   Ролан хотел броситься к двери, Сен-Жермен удержал его.
   — Это я запер тебя здесь, — сказал он.
   — Ты? — вскричал Ролан.
   — Я хотел спасти тебя до того часа, когда смогу сказать тебе: вперед! Послушай, Ролан, это великая минута. Тебя ждут преданные солдаты, командуй ими. Тебя поведет сержант Тюлип.
   — Тот, кто насильно затащил меня сюда и запер?
   — По моему приказанию. Но слушай же! Он поведет тебя. Ты нападешь на английскую колонну… Не удивляйся тому, что случится… Дерись, Ролан, ты же французский солдат… А пока ты будешь драться, я пойду освобождать ту, которая страдает! Я встречу тебя победителем, и тебя будет благодарить Нисетта!
   — Нисетта!
   — Она придет со мной!
   — Ты меня обманываешь, ты хочешь мне дать ложную надежду!
   — Она жива — я всегда так думал, а теперь имею этому доказательство. Я отправлюсь за ней, пока ты будешь сражаться. Делай, что я тебе говорю! Не думай больше ни о чем, смело иди вперед! Час пробил!
   Отворив дверь, Сен-Жермен вытолкнул Ролана в большую залу и закричал:
   — Вперед!
   Солдаты увлекли Ролана. Сержант Тюлип бежал впереди.
   Сен-Жермен, оставшись один, вошел в другую комнату и пробыл там несколько минут. Когда он вышел, это был уже не благородный граф де Сен-Жермен, а Петушиный Рыцарь. Он выпрыгнул в окно. На дворе стояла оседланная лошадь, он вскочил в седло и поскакал прямо к английскому лагерю.
   В эту минуту Ришелье, исполненный решимости, прискакал к королю. Все бывшие тут предлагали ретироваться и пытались увлечь короля с собой.
   — Нет! Я останусь! — противился король.
   — Мы останемся! — вторил отцу дофин.
   — Не все еще погибло.
   — Все спасено! — закричал Ришелье.
   — Какие новости? — спросил Людовик.
   — Сражение выиграно, государь, — отвечал Ришелье, — возьмем пушки с калоньской батареи и нападем на англичан.
   — Да, — король мгновенно оценил эту идею. — Велите выдвинуть вперед резервные пушки. Герцог де Ришелье, назначаю вас главнокомандующим моих приближенных. Станьте во главе их и подайте пример.
   Пекиньи и Иснар, офицеры туренского полка, привезли пушки, и те загрохотали.
   — Вперед, приближенные короля! — крикнул Ришелье, бросаясь вперед с обнаженной шпагой.
   И весь цвет французского дворянства устремился на неприятеля. Солдаты, стыдясь бегства, стали останавливаться, многие бросились вслед за ними.
   Был час дня.

XXIV
Джон

   — Ты взял все золото, Сомбой?
   — Все, что я мог собрать, Тропадский.
   — Сколько?
   — Десять тысяч фунтов стерлингов.
   — Нести будет тяжело.
   — Всего четыре мешка, Нестор и Венера сильны.
   — Позови Джона!
   Сомбой свистнул. Английский лакей, любимый слуга герцога Кумберлендского, быстро явился на этот зов.
   Эта сцена происходила в палатке главнокомандующего английской армией в то самое время, когда англо-голландская колонна приближалась к Шельде и когда ее атаковали приближенные короля. Английский лагерь был почти пуст.
   Сомбой и русский князь встали на колени перед большим отверстием, сделанным над походной кроватью герцога.
   — Другого тайника нет? — спросил Сомбой Джона, вошедшего в палатку.
   — Нет, — ответил Джон.
   — Для большей верности, я возьму тебя с собой.
   — Как прикажете.
   — Возьми два мешка и погрузи на лошадей, ты знаешь, где они.
   Джон поклонился и взвалил два мешка на плечи; князь взял оставшиеся.
   — Какая тяжесть! — сказал он. — Мы оказываем герцогу услугу — ему будет легче бежать без такого груза.
   Они вышли из палатки командующего. Так как Джон был любимым слугой герцога, то никто не сделал ему ни малейшего замечания относительно мешков: все думали, что он исполняет приказание своего господина. Мешки погрузили на лошадей, князь и Джон взяли их за узду и повели шагом.
   — К Красному кресту, — шепнул Сомбой на ухо князю. — Ты ничего не забыл из моих указаний?
   — Решительно ничего.
   — Следуй туда с Джоном, а я пойду за обеими женщинами.
   — Тебе не нужна моя помощь?
   — Я справлюсь один. Если я поведу одну, то другая пойдет сама, к тому же Иван и Павел стерегут дом.
   — А Джона мы возьмем с собой?
   — Ты хотел бы его взять?
   — Право, не знаю.
   — Решай сам.
   Князь улыбнулся и многозначительно указал на пистолет, заткнутый за пояс. Сомбой утвердительно кивнул.
   Они достигли границы лагеря. Джон шел впереди и, поравнявшись с часовым, сказал:
   — Слуги его королевского величества.
   Так как на Джоне была ливрея герцога Кумберлендского, то часовой посторонился без малейшего возражения. Все трое прошли. Сомбой сделал быстрый знак Тропадскому и повторил:
   — К Красному кресту!
   — Буду ждать тебя, — отвечал князь, — если я понадоблюсь тебе, подай сигнал. Джон будет караулить лошадей; я прикончу его только перед самым отъездом.