Капандю Эрнест. Рыцарь в черном плаще

   Король сел в кресло, держа за руку сына.
   — Дитя мое, — сказал он голосом кротким и серьезным, — ты будешь присутствовать при великом событии в твоей жизни. Ты получишь крещение огнем, как говорил король Франциск I. В твоих жилах течет кровь Генриха IV и Людовика XIV, ты француз, ты сын короля и сам будешь королем, ты будешь на поле битвы тем, кем обязан быть.
   — Разве вы сомневаетесь в этом? — спросил дофин, краснея.
   — Сохрани меня Бог, сын мой! Но выслушай меня, Луи, минуты драгоценны. Я хочу говорить с тобой не как отец с сыном, а как король должен говорить со своим преемником.
   Наступила минута торжественного молчания.
   — Ты дофин, — продолжал Людовик, — но уже сегодня ты можешь стать королем.
   — Государь…
   — Ты можешь стать королем, — повторил Людовик, — и я могу говорить с тобой об этом, потому что смерть никогда не пугала ни одного из Бурбонов. Если я буду убит до окончания сражения, скрой мою смерть! Пусть солдаты не знают ничего о ней, и признай начальником маршала графа Саксонского, пусть он действует, командует и распоряжается. Ты мне обещаешь?
   — Да, государь.
   — Если маршал будет убит, передай начальство герцогу де Ноайлю, а в случае его смерти — графу Ловендалю или герцогу Ришелье. В случае поражения не беги, оставайся там, где в тот момент будешь. Где король, там армия сплочена, и отступающие не осмелятся тебя бросить. Наконец, сын мой, подумай, что если я буду убит на этом поле битвы, сражаясь с врагами моего королевства, то мне будут нужны достойные и славные похороны.
   Людовик XV встал и произнес эту последнюю фразу с такой благородной гордостью, которая глубоко тронула дофина, который казался быть твердым и сдержанным. Глаза его наполнились влагой, и крупные слезы покатились по щекам.
   Людовик XV не отличался чувствительностью, но волнение сына растрогало его. Он привлек его к себе, прижал к груди и нежно поцеловал.
   Оседланные лошади ждали у дверей дома. Весь главный штаб короля собрался там. Туман сгущался, и солнце казалось тусклым металлическим диском.
   — Государь, — сказал подъехавший д'Аржансон, — маршал поручил мне сказать вашему величеству, что он позаботился обо всем и что все готово.
   Король и дофин сели на лошадей и поехали рядом к мосту, за ними двинулись все придворные.
   В ту минуту, когда король въезжал на мост, туман внезапно рассеялся, и солнце ярко засверкало.
   Вдали, на равнине, виднелись батальоны пехоты, эскадроны кавалерии, стоявшие на позициях, которые им приказано было занять в решительную минуту. Со всех сторон скакали адъютанты, передавая приказания своих командиров.
   Налево простирался лес Барри с двумя редутами и пушками. В центре, около Фонтенуа, располагался отряд стрелков, направо были редуты Антуани. Король остановился в начале моста, чтобы полюбоваться этим великолепным видом, и группа, которую он составлял со своей сектой, придала этой картине еще большее великолепие. Людовик XV перед этой армией, перед этими пушками был так спокоен, как будто находился в Розовой гостиной замка Шуази.
   Солдаты полка Фер и нормандской бригады, охранявшие мост, стояли в две линии справа и слева. Когда Людовик и дофин выехали на мост, они закричали:
   — Да здравствует король! Да здравствует дофин!
   Король и принц поклонились. Граф Ловендаль, командовавший шеститысячным резервным корпусом, стоял во главе этих бригад.
   В эту минуту скорым шагом подошли солдаты, неся на плечах носилки, на которых лежал маршал в полном обмундировании, а за носилками его конюший вел сильную андалузскую лошадь.
   Маршал, чтобы не потратить сразу все силы, которые были до того истощены, что он не смог надеть кирасы, велел обнести себя вокруг лагеря. Он все осмотрел, все увидел, поговорил с генералами, отдал им последние приказания. Сесть на лошадь маршал собирался только в момент начала боя. Он поклонился королю, который ему подал руку.
   — Все ваши предписания исполнены? — спросил король.
   — Все, государь, — отвечал Мориц. — Я жду неприятеля.
   — Кажется, он может прийти.
   — Да, государь, и его примут достойно!
   Король поехал вперед. Маршал велел поднести себя к королю. Повернув направо, они приблизились к третьей линии.
   В пятидесяти шагах позади этой линии, между Фонтенуа и лесом Барри, находился очаровательный зеленый пригорок, возвышавшийся над всей равниной, на нем стояла маленькая часовня. На этом пригорке король должен был находиться во время сражения.
   С рассвета пригорок и часовня были заняты толпой поставщиков армии, крестьян и крестьянок из окрестных деревень, прибежавших посмотреть на сражение.
   К Морицу прискакал его первый адъютант де Мез.
   — Господин маршал! Неприятель приближается.
   — Лошадь! — закричал маршал.
   — Вам плохо? — спросил король.
   — Нет, государь, — отвечал Мориц, энергично садясь в седло, — мне уже не плохо.
   Он ускакал в сопровождении своих офицеров и направился прямо к передовой, чтобы присутствовать при первом огне. Король, дофин, приближенные короля — все на конях, — заняв место на вершине пригорка, смотрели на равнину.
   Приближалась великая минута. Вдали, на равнине, виднелось огромное облако красноватой пыли, поднимаемой ветром. То были английская и голландская армии.

XIX
Первый залп

   Пробило пять часов утра.
   Две неприятельские армии стояли лицом к лицу на расстоянии пушечного выстрела и смотрели одна на другую в тревожном ожидании роковой минуты.
   Ничего не могло быть страшнее и торжественнее тех нескольких секунд, которые предшествовали началу битвы.
   Любой, кто накануне видел маршала прикованным болезнью к постели и встретил бы его сейчас на лошади, объезжающим ряды, наверняка не узнал бы его.
   Маркиз де Мез следовал за ним, чтобы передавать его приказания. Круасси, Монтерсон, Таванн и другие именитые вельможи сопровождали Морица Саксонского. До решительной минуты маршал хотел объехать всю первую линию.
   Мориц ехал шагом и кланялся, проезжая мимо знамен центральных полков, сгруппированных за фонтенуаскими редутами.
   Потом Мориц проехал в Антуань, где командовал герцог де Ноайль, которому предстояло выступать против голландцев. Де Ноайль верхом следовал возле Морица Саксонского. Герцог де Граммон, племянник герцога де Ноайля, также ехал рядом на коне.
   — Герцог, — сказал Мориц, — хочу напомнить, что король оказал вам милость, приказав сделать первый пушечный выстрел. Все готово.
   Герцог де Ноайль поклонился.
   — Я буду иметь честь сам участвовать в сражении, — отвечал он. — Граммон, — прибавил он, обернувшись к своему племяннику, — поезжайте сказать королю, что я начинаю.
   Молодой герцог поклонился и хотел пришпорить свою лошадь.
   — Обними же меня, прежде чем уедешь! — продолжал де Ноайль.
   Ноайль и Мориц стояли друг перед другом под вязами. Голландцы, англичане и австрийцы, образуя полумесяц, медленно приближались. Сражение вот-вот должно было начаться. Граммон приблизился к дяде, проехав между ним и маршалом, который протянул ему руку.
   — Сражайтесь, как при Деттинге, — сказал Мориц, намекая на сражение, происходившее два года назад, в котором Граммон проявил истинное бесстрашие, бросившись на неприятеля.
   — Скажите его величеству, — продолжал де Ноайль, — что я сегодня с гордостью одержу победу или умру за него!
   Дядя наклонился, чтобы обнять племянника. Граммон, вставший между маршалом и герцогом, держал в левой руке правую руку маршала и, наклонившись в седле, подставил щеку де Ноайлю. В эту минуту блеснула молния, раздался выстрел, и Граммон упал.
   Это было первое ядро, пущенное голландской пушкой; ядро пролетело между маршалом и герцогом де Ноайлем и раздробило грудь герцога де Граммона, который упал замертво на шею лошади.
   Мориц чувствовал в своей руке, как сжались пальцы этой первой жертвы сражения, а герцог де Ноайль получил последний поцелуй этих навсегда закрывшихся уст.
   Герцог де Ноайль побледнел как полотно. Он соскочил на землю, чтобы принять окровавленное тело Граммона, соскользнувшее с седла. Офицеры бросились ему на помощь.
   Маршал печально смотрел на эту сцену и, потупив голову, сказал:
   — Отомстите за него!
   Он ускакал.
   — Пли! — скомандовал герцог де Ноайль. И французская линия вся запылала. Облако красноватого дыма поднялось клубами с земли, расцвеченное миллионами огненных зигзагов. Грохот, мощнее звуков извержения вулкана, слышался на расстоянии десяти лье, и земля дрожала от первых ударов этой битвы.

XX
Лес Барри

   Пробило восемь. Вот уже три часа армии безостановочно сражались.
   Победа клонилась на сторону французов. Дважды голландский корпус пытался овладеть деревней Антуань и дважды был отброшен с громадными потерями. Неприятели хотели обогнуть редуты и пройти через равнину Перон между Антуанью и Шельдой, но смертельный перекрестный огонь последнего редута Антуани и батареи, расположенной по другую сторону Шельды, заставил их отказаться от этой идеи.
   Голландцы, очевидно, начали сомневаться в победе. Принц Вальдек чувствовал, что отчаяние постепенно овладевало его солдатами.
   Англичане трижды атаковали Фонтенуа, но их атаки трижды были отбиты с большим уроном. Потери с обеих сторон были велики. Но урон французской армии был меньше урона союзников.
   Отброшенные несколько раз голландцы отступили и не принимали более участия в сражении. Англичане решили действовать одни, но, истощенные тремя последовательными атаками, также перестали наступать, очевидно желая сделать передышку.
   Пушки продолжали греметь, но не так ожесточенно, как в начале боя.
   До сих пор французская армия уверенно пробивала дорогу к победе, и радость солдат возрастала все больше и больше. Крики: «Да здравствует король!» — раздавались со всех сторон, особенно в лесу Барри, где французы трижды отбили самую жестокую атаку. Тут сражался отборный корпус, составленный из приближенных короля.
   — Право, господа, — говорил, смеясь, герцог де Вирой, — сегодня так жарко, что приятно находиться под такой густой тенью.
   — А на траве еще лучше! — прибавил де Клиссон, командир полка д'Артуа.
   — Да, совсем недурно! — прибавил де Куртен, указывая на трупы, валявшиеся на земле. — Вот доказательство!
   — Я надеюсь, — заметил маркиз д'Обтер, — что, доказав господам англичанам невозможность охотиться в этом лесу без нашего позволения, и притом три раза, мы убедим их оставить нас в покое.
   — Мне кажется, что они не слишком беспокоят нас и теперь.
   — Это правда, Круасси, и твоим солдатам остается только сложить руки.
   — Если бы принесли позавтракать, то можно было бы освежиться хоть немножко, — сказал Бирон.
   — Да, но здесь нет ничего.
   Все переглянулись, покачав головами с печальным выражением.
   — Мне хочется пить, — сказал полковник лейб-гвардейцев.
   — Можно найти средство, полковник, — сказал чей-то голос.
   Бирон обернулся и увидел сержанта, который, приложив руку к шляпе, в почтительной позе стоял перед своим начальством.
   — А, сержант Тюлип! — сказал герцог улыбаясь.
   — Я, господин полковник.
   — Это счастье при таком граде пуль! Что ты хочешь мне сказать?
   — У Нанон есть еще вино, и если вы желаете пить…
   — У моей маркитантки?
   — Да, господин полковник! Сержант собирался пойти за ней.
   — Нет, — сказал полковник, — пусть она сохранит это вино для раненых. Славная девушка эта Нанон, — прибавил полковник, обернувшись к своим товарищам, — она поит раненых под неприятельским огнем.
   — Господа, — сказал Клиссон, — что происходит с англичанами?
   Действительно, вся часть леса, трижды подвергавшаяся атаке англичан, была ими оставлена. С утра крайнее левое крыло отбивало стремительные атаки англичан. Герцог Кумберлендский понимал, что своим успехом французская армия обязана редутам Фонтенуа и лесу Барри. Во время последней атаки защита была столь самоотверженной, что англичане были вынуждены отступить. Несмотря на это, французы их не преследовали. Приказ маршала Саксонского предписывал оставаться в лесу во что бы то ни стало. Важность леса в стратегическом отношении сознавалась, очевидно, как маршалом Саксонским, так и герцогом Кумберлендским. Однако уже более четверти часа англичане не делали никакой попытки овладеть лесом.
   Вдали показался мчавшийся во весь опор адъютант маршала маркиз де Мез.
   Адъютант остановил лошадь, все его окружили.
   — Господа, — сказал маркиз, — голландцы соединяются с англичанами, они прекратили атаку Антуани и скапливаются между Фонтенуа и входом в лес Барри. Я привез вам приказ маршала держаться на этой позиции до последней возможности.
   — Будем держаться! — ответили все в один голос.
   — Тогда победа наша!
   — Умрем, не тронувшись с места! — сказал Клиссон. — Да здравствует король!
   — Да здравствует король! — повторил де Мез, пуская коня в галоп, и исчез в облаке пыли.
   — Будем ждать неприятеля, — сказал герцог де Бирон. Полковники позвали своих офицеров и отдали им приказания, которые те поспешили исполнить.
   Было одиннадцать. Уже шесть часов длилось сражение. На равнине не умолкали пушки. Трупы устилали землю со всех сторон, госпитали были уже полны, а день еще не кончился.
   — Нет сомнений, — сказал Клиссон улыбаясь, — я согласен с мнением Бирона.
   — О чем вы?
   — Если англичане еще промедлят, я успею хорошо позавтракать — просто умираю с голоду.
   — А уж если умирать, так лучше от пули, чем от голода.
   — Конечно!
   — Но у нас ведь нет ничего, — сказал Куртен.
   — Ах! — заметил Бирон. — Если граф де Сен-Жермен сдержит слово, то мы позавтракаем сегодня.
   — Как, — спросил Таванн, — граф де Сен-Жермен собирался угостить нас сегодня завтраком?
   — Не вас, а меня.
   — С какой стати?
   — Я выиграл завтрак в лото для себя и для гостей, которых я приглашу. Этим завтраком он должен был угостить меня ровно через месяц, день в день, час в час, где бы я ни находился.
   — Ну, так что же?
   — Ты не понимаешь. Я выиграл завтрак 11 апреля в одиннадцать часов утра. А сегодня 11 мая, одиннадцать часов утра, значит, завтрак должен быть мне подан здесь.
   — Он здесь, — раздался голос.
   Все обернулись к тому месту, откуда он прозвучал. Ветви кустов раздвинулись, и показался человек в богатом наряде. Он любезно поклонился.
   — Вы! — с изумлением вскричал Бирон.
   — Любезный герцог, — ответил человек, приближаясь, — сейчас без пяти минут одиннадцать. Убедитесь, что я не опоздал.
   Наступила минута изумления. Все переглядывались, словно вдруг забыли о сражении и об оглушительных пушечных выстрелах.
   — Вы здесь! Вы здесь! — повторял Бирон, пораженный.
   — Я — здесь! — ответил пришедший, державшийся так непринужденно, как будто он находился в светской гостиной. — Что же вы находите в этом удивительного? Ведь сегодня 11 мая.
   — А завтрак? — спросил Бирон.
   — В одиннадцать часов вы сядете за стол.
   — Где же?
   — Здесь.
   — Черт побери! Граф, если это действительно так, я объявляю вас самым необыкновенным человеком, которого когда-либо можно встретить.
   Сен-Жермен улыбнулся и ничего не сказал. Он вынул часы и сказал.
   — Еще три минуты. Пробьет одиннадцать — и завтрак будет вам подан. Я надеюсь, что утренняя усталость поспособствует хорошему аппетиту.
   — О да! В этом я могу вам поклясться!
   — Я очень рад! Да, — заметил граф, услышав гром пушечных выстрелов, смешанный с барабанным боем, звуком труб и бешеными криками сражающихся. — Чудный будет концерт! — и, обернувшись, прибавил: — Подавайте!
   Едва он это произнес, восемь человек показались на узкой тропинке, которая шла от Шельды. Эта тропинка не представляла никакой опасности и служила только сообщением между лесом и резервом, так что ее не охраняли.
   Четыре человека держали на плечах огромный стол, накрытый материей, еще четверо несли по огромной корзине. Люди, державшие стол, остановились на том месте, где земля была ровнее, а трава зеленее. Ножки стола представляли складной механизм, устроенный так, чтобы можно было с удобством обедать, сидя на траве. Потом слуги сняли материю — и все вскрикнули: стол был уставлен серебром, посудой и накрыт тонкой скатертью.
   В это время четыре других человека вынимали из корзинки бутылки и разные кушанья. Сен-Жермен поклонился герцогу Бирону.
   — Извините, герцог, — сказал он, — что я не могу предложить вам более изысканный завтрак, но сражение, согласитесь, обстоятельство особое.
   — Садитесь, господа! — сказал Бирон. — В подобной ситуации это лучший способ отблагодарить графа де Сен-Жермена.
   — Только бы англичане дали нам время позавтракать, — сказал Клиссон, разрезая пирог.
   Завтрак был недолгим. Неожиданно раздалось пение петуха.
   — Полковник! — закричал прибежавший граф д'Отрош. — корпус направляется к оврагу Фонтенуа.
   — По вашей милости, граф, — сказал Бирон, — теперь мы желаем только славы и опасностей. Вперед, господа!
   Все было продумано заранее: четыре батальона французских лейб-гвардейцев, два батальона швейцарских гвардейцев и полк французских гренадеров выступили вперед под предводительством Бирона. Остальные войска остались защищать лес. Впереди шел капитан французской гвардии граф д'Отрош, потому что он один знал, с какой стороны подступают англичане, которым нужно перерезать путь.
   — Как! — воскликнул герцог Бирон с удивлением. — Вы идете с нами, Сен-Жермен?
   — Разве вам мое общество неприятно? — спросил граф.
   — Напротив, граф, оно делает нам честь. Но вы в придворном платье и у вас очень легкая шпага.
   — Что с того?
   Д'Отрош сделал знак остановиться.
   Солдаты приготовились стрелять при первой команде. Один французский гренадер, стоявший на самом краю оврага, подошел к полковнику.
   — Кто атакует нас? — спросил его д'Обтер.
   — Артиллерийская батарея и многочисленный пехотный корпус, — отвечал гренадер.
   — Надо отбить эти пушки! — сказал Бирон.
   — Да, подождем, пока батарея выйдет из оврага, — отвечал Куртен, — тогда мы захватим пушки и направим их на англичан.
   — Вперед!
   Офицеры бросились налево, на крутой склон.
   — Становись на свое место! — приказал сержант Полип подошедшему французскому гренадеру.
   Это был Ролан. Он повиновался и встал возле сержанта. Таванн, подойдя к оврагу, поспешно вернулся.
   — Англичан гораздо больше, чем вы думаете, — сообщил он Бирону. — Колонна длинная и занимает всю ширину оврага, а за ними видны ганноверцы.
   — Оба корпуса объединились, — сказал Куртен.
   — Надо соединиться с полком д'Артуа и Грассена, которые занимают лес с двумя швейцарскими батальонами, — сказал Бирон.
   В лесу поблизости снова раздалось «кукареку», на которое никто не обратил внимания. Солдаты бросились вперед за своими офицерами. Они взобрались на пригорок, возвышавшийся над оврагом. Два офицера поскакали к лесу во весь опор за подкреплением. Граф де Сен-Жермен исчез, и никто не знал, куда он девался. Бирон, Куртен, Таванн, Клиссон и д'Обтер внимательно изучали местность в поисках лучшей позиции.
   — Расположим наши линии по четыре человека в ряд, — сказал герцог, — таким образом, мы сможем дольше сопротивляться.
   Все согласились с разумностью этого довода. В это время Таванн, проскользнув в кустарник, окаймлявший овраг, лег на землю, чтобы лучше рассмотреть приближающегося неприятеля.
   Спустя несколько минут, два швейцарских батальона и полк д'Артуа подоспели и стали в ряд.
   Овраг находился на границе леса и выходил на левую сторону редутов Барри. В этом самом месте и устроили засаду французские войска. Французские лейб-гвардейцы и гренадеры составляли две первые линии, швейцарцы третью, а полк д'Артуа четвертую.
   По сигналу, четыре линии должны были повернуться направо, чтобы очутиться лицом к лицу с неприятелем и преградить ему дорогу. Люди, готовые ко всему, ждали.
   Виконт де Таванн, лежа в кустарнике, все пытался рассмотреть английский корпус, но крутой поворот оврага мешал ему. Он лежал неподвижно и безмолвно, как вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. Виконт вскочил, выхватив пистолет.
   — Не опасайтесь ничего, — сказал граф де Сен-Жермен.
   — Вы были в этих кустах? — с удивлением спросил Таванн.
   — Да, и я сообщу вам самые точные сведения: здесь вся английская армия.
   — Вся? — изумился Таванн.
   — Да. Выслушайте меня. Герцог Кумберлендский, поняв трудность своего положения, решил сделать последнее усилие — прорваться через лес Барри между редутами. Это намерение геройское!
   — Они не пройдут!
   — А может, и пройдут.
   — Как? Почему?
   Сен-Жермен приблизился к виконту.
   — На редутах Фонтенуа не хватает ядер, — шепнул он.
   — Вы-то откуда это знаете?
   — Я знаю все, Таванн, вам это давно известно!
   — Но что же теперь делать?
   — Предупредить маршала Саксонского, и держаться как можно дольше, чтобы дать ему время подоспеть к вам на помощь.
   — И все?
   — Да.
   — Я передам это Бирону.
   — Передайте, но не забудьте того, о чем я вас просил.
   — Относительно Ролана Даже?
   — Да.
   — Положитесь на меня.
   — Благодарю.
   Таванн пополз по траве, затем, вскочив на ноги, бросился к тому месту, где стоял маленький корпус французской армии. Сен-Жермен остался один, отступив на несколько шагов, он остановился; раздалось кукареканье, потом еще одно, и еще. Сен-Жермен все стоял на одном месте. Человек, весь в черном, с черной бархатной маской на лице, взявшийся непонятно откуда, подошел к графу.
   — Ну что, дорогой В? — спросил граф де Сен-Жермен.
   — Все идет так, как вы сказали.
   — Где эти двое?
   — Возле Калони.
   — А петухи?
   — В самой Калони.
   — А курицы?
   — На дороге к английскому лагерю или уже в нем.
   — Все готово к похищению Сабины?
   — Князь приготовил все.
   — Ничего не изменилось в порядке наших действий?
   — Ничего.
   В сделал утвердительный знак, Сен-Жермен взял его за руку.
   — Дорогой В, — сказал он, — помните то, что я вам сказал: «Этот день должен быть последним, наше дело следует завершить!» Теперь идите и действуйте!
   В исчез в густой чаще.
   В эту минуту англичане приблизились к пригорку. Сен-Жермен сказал правду: герцог Кумберлендский совершил искусный маневр, в котором ему помогли голландцы, прикрыв его так, чтобы тот мог действовать скрытно; он собрал двадцать две тысячи человек пехоты и составил одно каре. Шесть пушек везли во главе колонны, шесть других были помещены в центре.
   — Если мне удастся пройти между этими редутами, — сказал он, — то французская армия будет разбита.
   Офицеры получили приказ вести солдат медленно, стрелять редко, но метко и постоянно заменять в рядах выбывших солдат, чтобы колонна не была расстроена. После этих распоряжений колонна, прикрываемая голландцами и облаками дыма, спустилась в овраг.
   Когда она дошла до оврага, французский корпус вдруг преградил ей путь.
   Две с половиной тысячи французов смело встали против двадцати тысяч англичан!
   Англичане продолжали приближаться медленно, с ружьями наперевес и с зажженными фитилями.
   Во главе английской армии шли Кампбелл, адъютант герцога Кумберлендского, граф Ольбермел, генерал-майор английской армии, и Черчилль, незаконнорожденный внук великого Мальборо. За ними двигалась английская армия под предводительством Чарлза Гея и шотландский полк.
   Силы были неравны: почти что один против десяти, пушек у французов не было. Французские лейб-гвардейцы, гренадеры, солдаты полка Артуа стояли, не сходя с места, решившись не отступать ни на шаг. Во главе французов были герцог Бирон, Клиссон, Ланжей, Куртен, Обтер, Пейр, Шованн, Круасси, Таванн.
   Не было сделано ни одного выстрела. Оба корпуса находились в пятидесяти шагах один от другого. Англичане остановились. Тогда с истинно рыцарским достоинством Кампбелл, Ольбермел, Черчилль и несколько других офицеров молча подошли и, сняв шляпы, вежливо поклонились французской армии.
   Французские офицеры учтиво ответили на этот поклон. Лорд Гей, капитан английской гвардии, сделал четыре шага вперед и сказал, взмахнув своей шляпой:
   — Господа французские лейб-гвардейцы, стреляйте!
   Граф д'Отрош, командовавший первым батальоном французских лейб-гвардейцев, сделал, в свою очередь, несколько шагов и, держа шляпу в руке, ответил:
   — Господа англичане, мы никогда не стреляем первыми. Не угодно ли начать вам?
   Произнеся эти слова, граф д'Отрош, до сих пор державший шляпу в руке, надел ее на голову, потом скрестил руки на груди, изобразив ожидание.
   — Пли! — скомандовали английские офицеры.
   Залп был мощен. Шесть пушек и вся первая английская линия выстрелили одновременно. Клиссон, Куртен, Лонжей, Пейр были убиты первыми. Четырнадцать офицеров, между которыми находился граф д'Отрош, и двести семьдесят пять солдат упали замертво возле своих командиров.
   Французы ответили залпом, который произвел большое опустошение в колонне противника. Кампбелл и другие офицеры пали раненые и мертвые, но англичане тут же восполнили поредевшие ряды, и стрельба продолжалась с обеих сторон.
   За десять минут были убиты более семисот французов. Почти треть маленькой армии была уничтожена. Что могли сделать полторы тысячи смельчаков против двадцати тысяч англичан и их двенадцати пушек.