Керр Катарина. Заклятье клинка

   «Да, он мудрый человек, он много путешествовал, – говорила она сама себе. – Ему всегда интересно узнать о чем-нибудь новом».
   Этой причины было, конечно, достаточно, но иногда ей хотелось пойти туда потому, что она чувствовала себя там в безопасности – вне крепости и далеко от Таника. Она прекрасно знала, что этот молодой всадник преследует ее, и жила в страхе из-за того, что ее муж может заметить это. У нее было многое в жизни, из-за чего она не питала интереса к супружеской измене: высокое положение в обществе, хороший муж, здоровье, удобства и прежде всего – дети. Днем, когда зной был таким нестерпимым, как будто земля была покрыта теплым одеялом, Лисса вышла из крепости раньше обычного и направилась по пыльной дороге в сторону фермы. Примерно на полпути раскинулась осиновая роща, где она решила отдохнуть несколько минут. Она подыскала себе место в тени, чтобы сесть отдохнуть, когда вдруг увидела Таника, поджидавшего ее. Она застыла, как вкопанная, а он смотрел на нее тем особенным восхищением, с каким мужчины смотрят на красивую лошадь на базаре.
   – Что ты здесь делаешь? – воскликнула она.
   – А вы что подумали? Я хочу поговорить c вами.
   – Нам не о чем говорить. Лучше возвращайся назад, пока капитан тебя не хватился.
   Она отпрянула назад, взявшись рукой за горло, когда он шагнул ей навстречу; ее сердце бешено колотилось.
   – Мне надо идти, – сказала она. – Если я не приду, чтобы забрать с фермы моего мальчика, он очень скоро будет здесь.
   Упоминание об этом возможном свидетеле остановило Таника. Только теперь Лисса осознала: она боялась, что Таник изнасилует ее. При всей своей красоте Таник вызывал у нее чувство отвращения, и она не могла понять почему. Это было похоже на чувство, какое испытываешь видя мертвое животное, гниющее на обочине дороги. Она знала, что такое чувство отвращения было предвзятым. Быть может, подумав, она допустила бы, что он был довольно порядочным человеком для всадника.
   – Тогда можно мне пойти с вами? – Таник вежливо поклонился ей.
   – Нельзя. – Лисса слышала, как ее голос перешел в крик. – Оставь меня.
   Потом она обнаружила, что бежит изо всех сил, выскочив из рощи, словно испуганная лань. И так она бежала и бежала по дороге, пока не стала задыхаться и не промокла от пота. Заплакав, она оглянулась назад, но, слава богу, он не преследовал ее.
   Этой ночью стояла такая духота, что невозможно было уложить детей спать. Мальчики прыгали на одеялах, крутились и визжали, не обращая никакого внимания на уговоры Лиссы. Наконец Гверан вошел. Он спел им перед сном, и они угомонились.
   Усталая Лисса ушла в другую комнату, переоделась в тонкую ночную сорочку и легла. Немного погодя Гверан пришел. Он повесил фонарь со свечой на гвоздь на стену и присел на край кровати.
   – Тебе не надо возвращаться к лорду? – спросила она.
   – Я отпросился у него. Мне надо поговорить с тобой, – сказал Гверан.
   Его глаза в тусклом свете фонаря были холодными, в них был вопрос. Она села, чувствуя как дрожат ее руки, и судорожно сжала между пальцами кусок своей рубашки.
   – Послушай, дорогая моя, – продолжал он, – ты находилась в опасной компании все эти последние дни.
   – Да? С кем?
   – С Таником. Кого я еще могу иметь в виду?
   Она сжала рубашку так сильно, что ее пальцы занемели.
   – Господин, – сказала она, заикаясь. – Я клянусь тебе, что я ничего не хотела с ним делать. Ты сомневаешься во мне?
   – Нет. Но мне не хочется, чтобы мою жену изнасиловали в казарме.
   Когда Лисса громко зарыдала, отчасти для облегчения, Гверан нежно обнял ее.
   – Моя бедная, любимая, маленькая девочка, – говорил он ей. – Ну, ну, только не плачь.
   – Как я могу не плакать? Боже мой, если ты стал сомневаться во мне, что ты тогда сделаешь? Бросишь меня? Перережешь мне горло, и это из-за того, чего я даже не делала никогда?
   – Тише, тише, успокойся. – Гверан гладил ее волосы. – Если я хоть чуточку тебя обижу, я сам умру.
   Когда она услышала это, ее слезы так же внезапно исчезли, как и появились. Причиной этому было новое опасение. Когда она взглянула на мужа, его лицо было решительным и мрачным.
   – Если ты вызовешь Таника на дуэль, то он победит, – сказала Лисса. – Пожалуйста, Гвер, я умоляю тебя – не надо. Что толку в том, что у меня будет моя честь, но не будет мужа?
   – Я не собираюсь делать ничего подобного. Ты презираешь меня, думаешь, что я трус, и все из-за того, что я не могу победить его в драке?
   – Не будь дураком. Я могла выйти замуж за многих кровожадных мужчин, но мне никто кроме тебя не нужен.
   Гверан недоверчиво улыбнулся. Она видела, что они оба оказались в ловушке, загнанные туда обычаями, которые не давали мужу другой возможности защитить честь своей жены, кроме меча. И они вынуждены содрогаться от страха, терпеть надменность Таника, который, гордясь тем, что родился воином, думает, будто может завоевать женщину с помощью меча. Лисса ненавидела Таника еще больше, чем раньше, потому что, независимо от того, чем все это кончится, ее замужество больше никогда не будет таким, как раньше. Ей остается только умолять Гверана не совершить роковой ошибки в порыве отчаяния. Гнев и страх не дали Лиссе заснуть: всю ночь ее преследовали кошмары. Наконец она проснулась глубокой ночью, услышав странный шум снаружи, за стеной башни. Пока она лежала, пытаясь определить, что это за шум, двое детей, смеясь, вбежали в комнату.
   – Мама, папа! Это ветер! – закричал Адерин. – Ветер это! Идет дождь.
   Гверан проснулся, ворча, Акерн вскарабкался на кровать.
   – Тучи, тучи, тучи, папа, – запел он.
   Адерин схватил Лиссу за руку и потащил к окну. Она увидела в небе скопление грозовых туч. Их нес стремительный северный ветер. Она ощутила его холод. Двор был полон голосов. Все домочадцы выбегали, смеясь и ликуя. Так как не было никакой надежды на то, что дети снова уснут, Лисса одела их и вывела во двор, в благословенную прохладу. Затем прогремел раскат грома и пошел дождь, падая вниз широкими холодными струями. И мужчины, и женщины бегали кругом и смеялись, как дети, а дождь все шел и шел. Гверан тоже был здесь, его светлые волосы намокли и слиплись. Смеясь, он сжал Адерина в своих объятьях, а затем поднял вверх, чтобы он увидел рассвет, просвечивающий серебром сквозь капли дождя.
   – Вот видишь, Аддо, – сказал Гверан, – лошадь не была напрасной жертвой.
   – Не жрецы сделали это, – ответил Адерин, – это сделал Невин.
   Услышав это, Лисса сначала подумала, что он имел в виду «никто», но потом вспомнила о травнике.
   – Послушай, – сказала она, – что Невин должен делать с этим?
   – Я видел, как он это делал, – ответил Адерин. – Во сне.
   – Дурачок, – сказал Акерн, притворно улыбаясь. – Папа, Аддо дурак, правда?
   – Замолчи! – сказал Гверан. – Не имеет значения, кто вызвал этот дождь. Главное, что он идет.
   Лисса улыбалась. Блэйсбир не будет голодать этой зимой. Но когда она обернулась и не спеша оглядела двор, то увидела Таника. Он смотрел на нее из-под руки, и вода стекала по его лицу и волосам. Внезапно у нее перехватило дыхание и она ощутила дрожь, которую она могла объяснить только как испытываемый ею ужас.
   Она крепко сжала руку Акерна.
   – Пора идти домой, – проговорила Лисса, – давайте все пойдем сушиться.
   Но было уже поздно, Гверан увидел Таника. По тому, как он смотрел на своего врага, Лисса знала, что он жаждет крови.
   Дождь шел три дня подряд. Жизнь переместилась в башню и сосредоточилась в ее большом зале. Лорд Мароик пил со своим отрядом, а бард пел, развлекая их. К большому огорчению Касы, Лисса настояла на том, чтобы оставаться в комнатах, и Касе ничего не оставалось делать, как оставаться вместе с ней. Наконец, на третий день, Касе стало так скучно, что она начала действовать.
   – Пожалуйста, госпожа, разве мы не можем спуститься в зал? – заговорила Каса. – Мы можем тогда услышать, как поет ваш лорд.
   – Я не пойду, но ты, если хочешь, можешь идти.
   – О, спасибо. – Каса весело сложила свое шитье в рабочую корзинку. – Вы уверены, что вам не хочется пойти?
   – Я не хочу. Там все всадники. – Лисса отвернулась. – Там очень шумно, а у меня болит голова.
   Каса сбежала по лестнице вниз в большой зал и пристроилась на соломе возле камина для слуг. Одна из ее подруг была уже там и слушала, как бард поет балладу о любви – любимую балладу Касы. С того места, где сидела Каса, хорошо был виден стол всадников и она видела широкую спину Таника всего в нескольких шагах от себя. Но ей показалось, что он был на другом конце земли. Каса в своем сердце проклинала его, удивляясь тому, что он был так холоден с ней, в то время как большинство мужчин говорили ей, что она была красивой. Когда Гверан сделал перерыв, чтобы передохнуть, подруга наклонилась к Касе и зашептала:
   – Танно спрашивал меня о тебе, – сказала она. – Где ты, или где твоя госпожа, но это ведь одно и то же.
   Вдруг Каса подумала о том, действительно ли это было одно и то же? Всегда, когда Таник гулял с ними, он всегда обращался к госпоже, а не к служанке. Впрочем, он не посмеет приставать к жене барда, подумала Каса.
   – И кроме того, я красивее ее.
   Она ласково смотрела на широкую спину Таника и удивлялась, что женщины не всегда понимают, о чем думают мужчины. Когда на следующий день погода стала ясной, Лисса поручила Касе сходить с Адерином на ферму – навестить матушку. Адерин был с травником, Каса приятно проводила время на кухне, сплетничая о своих сестрах, которые все были уже замужем, к ее большому огорчению. Это было несправедливо: она была красивее и еще не замужем, в то время как у всех у них уже были мужья. Мысли об этом натолкнули ее на одну идею. Она вышла из дома и направилась к сараю травника. Невин и Адерин вскапывали землю возле стены, чтобы посадить траву.
   – Добрый день, – сказал Невин, – что, Адерину уже пора идти домой?
   – Нет еще, – ответила Каса. – Я только хотела поговорить с вами, чтобы купить некоторые травы.
   Невин пригласил Касу в сарай и предложил ей сесть на табуретку, а сам прислонился к противоположной стене. Каса заметила, что он обращается с ней вежливее, чем Таник.
   – Я слышала, что вы можете приготовить любовный настой, – заговорила Каса. – Я не могу много заплатить, но моя госпожа иногда дает мне немного денег.
   – Девушке с твоей красотой не нужна такая гадость, – строго сказал Невин. – А это дрянь, это нечестивые вещи. И кроме того, они никогда не действуют так, как надо.
   Каса расстроилась. Хотя она не особенно думала о нечестивости, но не видела нужды отдавать свои деньги за что-то бесполезное.
   – Теперь скажи, – продолжал Невин, – Таник с тобой холоден, как со всеми?
   Каса не могла понять: или он был знаком с Двуумером, или по ней просто было все видно. Когда она решила, что последнее вернее, ее щеки покраснели от стыда.
   – Ну, послушайте, – сказала она, заикаясь. – Это безнадежное дело любить человека, который тебя никогда не полюбит.
   – Это, конечно, так. Но Таник будет плохим мужем, если даже ты добьешься его. Он тяжелый, равнодушный человек.
   – О, с некоторыми он не такой уж холодный, как со мной.
   – Неужели? – Невин участливо улыбнулся ей. – Я, кажется, начинаю понимать, что тут дело в ревности.
   – А разве это справедливо, что он увивается за женщиной, у которой уже есть муж, и кроме того, он даже не нравится ей.
   – А теперь послушай, девочка. Если Таник принадлежит к тем людям, которые пристают к замужней женщине, разве ты не можешь видеть, что ты лучше чем он. Я… – неожиданно старик заколебался, посмотрел на нее пристально холодным леденящим взглядом. – А какая замужняя женщина? Твоя госпожа?
   Испугавшись, Каса подумала было соврать, но эти холодные глаза, казалось, проникали в самую душу.
   – Да, – сказала Каса, заикаясь. – Но, сэр, она ненавидит его, и это правда. Она никогда не изменит с ним своему мужу. Правда. Только, ради бога, не говорите об этом Гверану, хорошо?
   – Не волнуйся, я и не собираюсь. Послушай, дитя, придержи и ты тоже свой язык. Ради своей жизни – ни одного слова Гверану.
   Боясь говорить, Каса кивнула в знак согласия. Как только Невин отвернулся, она вскочила и выбежала из сарая.
   Великие лорды Воды пообещали Невину еще одну грозу. И точно, на следующий день пошел прекрасный тихий дождь, который напоил поля. Невзирая на непогоду Невин завернулся в свой плащ и выехал в крепость Мароика.
   Наступило время поговорить с Гвераном и Лиссой о том, чтобы взять Адерина в обучение. Кроме того он хотел разобраться в той скверной ситуации, которую Каса невольно открыла ему. Когда Невин въехал во двор, по мостовой хлестал дождь. Адерин выбежал, разбрызгивая лужи, навстречу ему, накинув на голову плащ.
   – Мне надо увидеться с вами, – произнес Адерин. – Я знал, что вы сегодня приедете.
   – И вот я здесь, как видишь. Поможешь мне привязать лошадь?
   Вместе они нашли свободное стойло и привязали лошадь Невина, спрятав ее от непогоды. Невин снимал мокрое седло. Адерин наблюдал за ним, прислонившись к стене. В его огромных глазах стоял вопрос.
   – О чем ты думаешь, мальчик? – спросил Невин.
   – Я хочу спросить о чем-то. Как вы сделали, чтобы дождь пошел?
   – Вот как? – удивился Невин. – А ты как думаешь, что я сделал?
   – Я видел вас во сне. Вы сидели на берегу и была эта большая звезда вокруг вас. Это было как огонь, но только он был голубой. Потом эти короли пришли к вам и вы разговаривал с ними. Было четыре короля. Я видел одного – он был насквозь мокрый. А потом пошел дождь.
   Невин был потрясен. Его последние сомнения о том, был ли Адерин его приемником, окончательно исчезли.
   – Я взывал к ветру, и просил, чтобы он начал дуть, понятно? – сказал Невин. – Король Воздуха поссорился с королем Огня, и король Земли просил меня помирить их. Это точно так же, как верховный король Дэвери призывает к здравому смыслу воюющих между собой лордов.
   – Выходит тогда, что вы – верховный король?
   – Нет. Но после того, как я переговорил с ними, они помирились.
   – А короли и на нас тоже рассердились?
   – Нет. А почему ты так думаешь?
   – Потому что мы могли бы умереть от голода, если бы дождь не пошел. Папа так сказал.
   – Папа был совершенно прав, но короли не знают этого. Правда, я сомневаюсь, что они обратили бы на это внимание. Если тебе попадется голодная полевая мышь, ты накормишь ее. Но разве ты будешь бегать по полям и искать, где мыши нуждаются в том, чтобы ты накормил их?
   Адерин громко засмеялся.
   – А теперь слушай внимательно, – продолжал Невин. – Я пришел, чтобы поговорить с твоим отцом. Ты должен решить, хочешь ли ты пойти со мной, когда наступит весна, и учиться всему, что знаю я. Это главный вопрос. Мы уйдем из Блэйсбира и ты долго не сможешь увидеть своих родителей.
   – Но мы вернемся когда-нибудь?
   – Вернемся. Погостить.
   Адерин прикусил свою нижнюю губу, стоя на одной ноге, худенький, маленький, перепуганный мальчик. Но когда он взглянул на Невина, человеческая душа того человека, которым он станет когда-то, открылась на одно мгновение в его глазах. Как будто два потока его мыслей соединились для того, чтобы принять самое важное решение в его жизни.
   – Мне не хочется уходить, – сказал Адерин. – Но я знаю, что я пойду. Я хочу как можно больше узнать обо всем, Невин. Это точно так же, как хотеть пить, когда вокруг жара.
   – Да, это так.
   В этот дождливый день в большом зале было много народу. Было много дыма от факелов. Гверан сидел на столе, скрестив ноги и держа арфу на коленях, и пел. Он декламировал, называя одного за другим воинов отряда, посвящая им витиеватые строфы.
   – Пойдем лучше сначала увидимся с мамой, – сказал Невин. – Она наверху.
   Пока они поднимались по винтовой лестнице, слышался чистый прекрасный тенор Гверана, поющего о славе. В комнатах барда была приятная прохлада и покой. Один ставень был открыт, пропуская внутрь серый свет. Лисса сидела у окна с рукоделием на коленях. Хотя она и улыбнулась, приветствуя их, Невин видел, что она была обеспокоена.
   «Из-за Таника», – решил он.
   Те несколько минут, в течение которых они праздно болтали, Невин с жадностью изучал ее – не ее прекрасное тело, а ее душу, которую можно было увидеть, заглянув в ее глаза. Он нашел в ней единомышленницу, и это положило конец его одиночеству.
   – Ну ладно, – сказала наконец Лисса. – Я думаю, что вы проделали весь путь не только для того, чтобы поговорить о дожде.
   – Не только. Еще об Адерине, – ответил Невин. – В нем открылся настоящий талант в ремесле травника. Я надеюсь, что вы и ваш муж разрешите ему стать моим учеником.
   – Я хочу пойти, мама, – вмешался Адерин.
   – Помолчи. Мы с папой должны поговорить об этом. Невин, я прекрасно понимаю, что это означает, что он должен будет путешествовать с вами. Я не уверена, что смогу отпустить его.
   – Мама! – захныкал Адерин.
   – Если ты не можешь сидеть тихо, то выйди, – сказала Лисса. – Иди послушай пока как поет твой отец.
   Жалобно скуля и сопротивляясь, Адерин с трудом заставил себя покинуть комнату и громко хлопнул за собой дверью. Лисса снова села на стул и смотрела задумчиво на Невина.
   – Я уже потеряла одного ребенка, – произнесла она.
   – Знаю. Но он все равно оставит вас когда-нибудь. Для того чтобы учиться, даже если он решит стать бардом, как его отец. Вы сомневаетесь в том, что я буду хорошо заботиться о нем?
   Лисса размышляла. Когда их взгляды встретились, она снова вспомнила приведшее ее в замешательство ощущение, что они были знакомы когда-то.
   – Ну, я не сомневаюсь, – проговорила она медленно. – Я увижу его снова когда-нибудь?
   – Конечно. Мы будем регулярно навещать вас.
   – Я надеюсь, это будет каким-то утешением. Послушайте, о чем я вам расскажу, потому что вы единственный человек из всех, кого я встречала, который может понять это. Когда Адерин родился, я испытывала к нему очень странное чувство. Я знала, что когда-то он оставит меня по очень странной необходимости, уготованной Судьбой. Конечно, это были мои первые роды и это правда, что я была такой уставшей и больной, что была рада тому, что все уже позади. Акушерка приложила его к моей груди и Аддо посмотрел на меня: его глаза видели. Многие дети прижимаются к груди, словно щенята, с закрытыми маленькими глазками, ну а Адерин смотрел. Я знала, что ему было известно, где он только что был и он был рад этому. И я подумала тогда, что он был отмечен Судьбой. Вы думаете я сумасшедшая?
   – Нет, не думаю. Я не сомневаюсь в том, что это очевидная истина.
   Лисса вздохнула и выглянула в окно. Не переставая, шел тихий дождь.
   – Травы? – спросила она. – Вы только этому будете учить его?
   – Гораздо большему. Скажите мне, что вы думаете о пророчестве? Сказка, которая годится только для баллад Гверана и ничего больше?
   – Гораздо больше, и это правда. – Лисса улыбнулась, сознательно повторив его слова, – так я думаю. Если говорить правду, то я не вижу другого способа для того, чтобы я могла быть между ним и его Судьбой.
   – Если вы попытаетесь, это будет суровым испытанием для вас всех.
   Кивнув, Лисса продолжала смотреть на дождь.
   – Вы подождете до весны? – спросила она, в ее голосе послышалась дрожь. – Он ведь еще совсем маленький мальчик.
   – Да, я подожду. Следующим летом мы не поедем далеко. Вы увидитесь с ним осенью.
   Слезы текли по ее щекам. Невину хотелось опуститься перед ней на колени, назвать ее Брангвен и умолять о том, чтобы она простила его. Он решил, что сможет остаться в Блэйсбире, никогда не забирать от нее сына и никогда не покидать ее. Пророческое предостережение пронзило его, словно молния.
   «А что может произойти, если ты останешься? – сказал он сам себе. – Ты возненавидишь Гверана за то, что она снова не стала твоей».
   – Оставить вас одну? – спросил он.
   – Да, пожалуйста. Спасибо.
   Невин спускался вниз по лестнице и задержался у двери, чтобы посмотреть в большой зал. Недалеко от камина для слуг Адерин играл в игру с одним из пажей. Гверан пел балладу о времени Рассвета, в которой рассказывалась история о госпоже Мэйве и лорде Беноике, об их любви, нарушающей супружескую верность. Адюльтер. Невин ощутил пророческое предостережение и разыскал глазами Таника. Он сидел среди всадников и наблюдал за бардом с наглой непроницаемой улыбкой. Время от времени Гверан бросал на него взгляд, улыбаясь сам себе.
   «Боже мой, – думал Невин. – Слишком поздно. Гверан знает».
   Декламируя, не останавливаясь, куплет за куплетом, Гверан подошел к кульминационному моменту: Беноик лежал мертвый у ног оскорбленного мужа. Таник встал и крупными шагами вышел из зала. Вздохнув, Гверан отложил арфу и вытер вспотевшее лицо рукавом. Он слез со стола, взял кружку эля у поджидавшего пажа и направился к Невину.
   – Мне надо немного отдохнуть, – сказал Гверан, – здесь очень дымно, а это действует на голос.
   – Да, надо. Вы прекрасно поете, хотя я удивлен вашим выбором баллад.
   Гверан удивленно поднял одну бровь.
   – Весть о печальном конце лорда Беноика достигла кое-чьих ушей, и, несомненно, задела за живое слушавшего об этом, – проговорил Невин.
   – Чего бы мне хотелось – это обрезать их с его головы. Если вы говорите о человеке, которого и я имею в виду.
   – Надо очень хорошо владеть мечом, чтобы сразить летящего сокола, мой друг.
   – Также думают и все остальные? – голос Гверана стал холодным и безжизненным, – что я буду пресмыкаться в страхе перед этим увальнем, потому что он может махать мечом, а я не могу? Я уверяю вас, что скорее умру, чем буду трусом.
   – Я только молюсь о том, чтобы ваши слова не дошли до проверки. – Гверан пожал плечами и отпил эль.
   – Послушайте, – сказал Невин, – если вы намекнете лорду Мароику о тот, что Таник увивается около вашей жены, лорд выгонит его. Мароик защитит доброе имя барда тем путем, каким оно должно быть защищено.
   – Если он сделает так, то только запятнает имя Лиссы. Я могу разобраться, услышав эти старые сплетни, вот – грязь, а вот – чистая вода под ней. Но проклятый отряд посмотрит на нее и удивится. Что я за мужчина, если я не могу защитить сам себя?
   – Мертвый человек не защитит никого.
   – Не волнуйтесь. Я не собираюсь умереть и оставить мою бедную Лиссу беззащитной вдовой. Это все предостережения, как с нашим соколом. На самом деле, я думаю, что этому увальню известно уже, что я обо всем знаю. Ну и ладно. Это поставит его на место.
   Это выглядело вполне разумно, но Невин знал с ледяной точностью мастера Двуумера, что Гверан почему-то обманывает его.
   Перебрав весь запас песенных преданий, хранящихся в его памяти, куда не мог проникнуть на один вор, Гверан был поражен тем, как много сказаний было посвящено любовным изменам. Казалось, что это было способом приятно провести время, распространенным среди знати, как ястребиная охота, только с еще более кровавым результатом. Каждую ночь Гверан решил петь по одной песне об измене и внимательно следить за Таником, когда речь будет идти о предсказанной гибели в конце. По тому, как он сжимал челюсти и по холодному блеску в глазах было видно, что Таник слышал его. Но, как оказалось, не только у Таника был острый слух. Через неделю в один из вечеров Дорин поднялся к Гверану, чтобы поговорить с ним наедине.
   – Послушай, бард, как насчет приятной баллады, или даже двух? – сказал он. – Я прямо заболел от всех этих похождений за чужими женами.
   – Сейчас прямо, капитан? Так я могу.
   Дорин сморщился и затряс головой, как ужаленная пчелой лошадь.
   – Ты думаешь, что я слепой? – продолжал Гверан.
   – Прошу прощения. Но это действительно позорное дело – хотеть чужую жену.
   – Именно так. Я рад видеть, что ты разделяешь мое мнение. А что, есть что-нибудь плохое в том, что человек, которого оскорбили, чувствует себя оскорбленным?
   – Вообще-то ничего, и в этом заключается преимущество барда.
   В следующий раз Гверан спел одну из баллад, с удовлетворением наблюдая за остальными воинами отряда, избегая глаз Таника при воспоминании об измене. В следующие несколько ночей Таник упорно смотрел в свою кружку и тяжело вздыхал, когда звучали решающие строки. Подумав, о том, что наступил подходящий момент, Гверан спел непристойную песню о похождениях мельника, который был пойман, когда соблазнял жену владельца таверны. Жена все время просила своего мужа проучить одного деревенского парня. Он взял двух своих друзей – крепких ребят – и они затолкали мельника в пустую бочку, прокатили ее по деревенской улице, докатили до реки и пустили ее вниз по течению. Все всадники захохотали. Лицо Таника стало мертвенно бледным. На следующее утро Таник встретил Гверана во дворе.
   – Ты мерзавец, – прорычал Таник.
   – Я? – тихо спросил Гверан. – Какое оскорбление я тебе нанес? Если тебя оскорбили, то ты, конечно, можешь сказать об этом лорду Мароику, и он накажет виновного. Если это буду я, то безоговорочно приму наказание.
   Таник сильно покраснел, повернулся на каблуках и большими шагами пошел прочь. Гверан улыбнулся, видя, что тот отступает.
   «Ты дурак, – думал он, – у барда есть оружие, более опасное, чем сталь».
   Хотя Гверан знал, что Мароик решит это дело в его пользу, если он его попросит, ему хотелось большего, Заставить Таника уехать – этой мести было недостаточно.
   Этой ночью, спев еще одну балладу о любовных похождениях, Гверан покорно просил лорда Мароика разрешить спеть ему новую песню, которую он сам сочинил о летней охоте. А так как Мароик был страстным охотником, то он, конечно, согласился. Пока Гверан брал арфу, он заметил, что Таник склонился над кружкой с элем и, несомненно, думал о своем поражении. Гверан запел о ястребах, летающих над лугом. И сокол летал выше всех и, развлекаясь, налетал на прекрасных птиц. Отряд затих, наблюдая за Таником. Он так сильно сжал кружку рукой, что его пальцы побелели. Гверан продолжал петь о прекрасной белой голубке, которую маленький мальчик, живущий в городе, любил и лелеял. Но жестокий охотник натравил на нее своего сокола. Безжалостно схватив ее своими когтями, сокол гнал ее по всему лугу, в то время как ее маленькое сердце разрывалось от страха, пока она трогательно порхала впереди. Как раз в этот момент подоспел мальчик, который любил ее, и выстрелил в сокола, попав ему прямо в сердце.