Керр Катарина. Заклятье клинка

   – Приветствую вас, госпожа, – сказал Мэдок. – Я приехал отдать дань уважения, посетив могилу вашего отца.
   Брангвен дала указание слуге позаботиться о людях Мэдока, а сама провела его в зал и пригласила к столу, подав ему эль из своих рук. Она присела за стол напротив него. Мэдок отпил из кубка, произнеся тост за ее здоровье.
   – Спасибо, Брангвен, – проговорил Мэдок. – Я давно не был у вас и решил навестить, посмотреть, как вы поживаете.
   – Хорошо, ваша светлость, – ответила Брангвен.
   – А ваш брат?
   – Он все еще оплакивает смерть нашего отца. И мне остается только надеяться, что скоро он хоть немного успокоиться. – Брангвен видела, что Мэдок был не просто учтивым, а на самом деле беспокоился о том, как идут их дела. – Гиррейнт стал сам не свой последнее время, и я просто не знаю, что я делаю не так как надо.
   – Я удивлен. Вы ведь знаете, что ваш брат и вы находитесь под моим покровительством. Если вам вдруг понадобится моя помощь, сразу присылайте ко мне своего пажа. Иногда, когда человек становится слишком мрачным, он может быть несдержанным со своей сестрой, поэтому присылайте ко мне гонца и я приеду, чтобы ободрить его немного.
   – О, я вам благодарна. Действительно очень благодарна! Мне очень приятно ваше участие, ваша милость.
   Вскоре Гиррейнт вернулся с удачной охоты. Пока мужчины обсуждали свои важные дела, Брангвен пошла разыскать Ладу. Во дворе возле стены кухни паж помогал повару разделывать оленя. Повар отрезал голову и бросил ее своре собак, которые с лаем набросились на нее. Брангвен почувствовала, как тошнота подступила к ее горлу, хотя она выросла, постоянно видя, как разделывают туши. На нее смотрели черные, словно бархатные глаза оленя, пока собаки не утащили голову прочь. Брангвен повернулась и побежала назад в башню. Весь мир казался ей в это мгновение страшным и полным предзнаменований.
   Назавтра, рано утром, Мэдок уехал. Пока Брангвен и Гиррейнт завтракали, он передал ей часть своего разговора с Мэдоком. О том, что ожидаются беспокойства на западной границе, где несколько кланов выражают недовольство королевским правлением.
   – Мне не нравится, что тебе скоро придется ехать на эту войну, – сказала ему Брангвен.
   – Почему?
   – Ты – все, что у меня осталось в этом мире.
   Гиррейнт кивнул, неожиданно расстроившись. Он подцепил клинком кусок мяса и положил его на блюдо. Отрезав лакомый кусок, пальцами подал его сестре.
   – Так, моя маленькая сестренка, – сказал Гиррейнт. – Как видишь, я стараюсь не забывать о своем долге перед тобой.
   Хотя это было сказано веселым голосом, Брангвен вдруг почувствовала как холодок пробежал по ее спине, словно что-то предупреждало ее о грозившей опасности.
   А когда эта опасность наконец приблизилась, она не испытала никакой тревоги.
   Был ясный солнечный день. Они выехали на прогулку, решив проехать верхом по лугам в восточной части своего поместья. Они заехали дальше на огромное холмистое пространство, которое ни Гиррейнт, ни Блейн не возделывали и не охраняли. У маленького ручейка они остановились, чтобы напоить лошадей. Когда они были детьми, этот ручей был границей, за которую им не разрешалось заезжать без сопровождения взрослых. Брангвен показалось странным, что она вдруг вспомнила об этом. Сейчас, когда она выросла и могла поехать так далеко, как ей хочется, она не испытывала желания уезжать далеко от дома. Пока Гиррейнт стреноживал лошадей, Брангвен уселась в траву и любовалась маргаритками. Но она не любила срывать невинные символы первой девичьей любви. У нее была любовь, она потеряла того, кого любила. И она сомневалась, что встретит еще человека – не просто мужа, а того, кого сможет полюбить снова. Подошел Гиррейнт и сел рядом с ней.
   – Хочешь сплести венок из маргариток? – спросил он.
   – Нет, – ответила Брангвен. Гиррейнт поспешно отвел взгляд.
   – Гвени, – сказал он. – Нам надо кое о чем поговорить с тобой. Мне не хочется вмешиваться в твои дела, но может случиться так, что я должен буду объявить о твоей помолвке.
   Брангвен очень хорошо знала, что он имел в виду.
   – Я не спала с ним, – сказала она, – можешь не беспокоиться об этом.
   Гиррейнт улыбнулся так злобно, окинув взором окрестности, что напомнил ей ястреба, парящего в облаках. На вид он кажется неподвижным, но на самом деле напряженно сражается с ветром, стараясь оставаться на месте. Он неожиданно бросился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал. Все это произошло так быстро, что она не успела оттолкнуть его.
   – Гир! – Брангвен постаралась высвободиться, но он был намного сильнее ее. Он крепко держал ее в своих объятиях, целуя ее. Затем опустил ее в траву и так страстно поцеловал, и таким жадным и долгим был этот поцелуй, что сердце Брангвен бешено заколотилось. Так же неожиданно он отпустил ее и помог ей снова сесть. По ее лицу текли слезы. Ее плечи болели от этих крепких объятий, объятий ее брата. Она сидела, настороженно наблюдая за ним. Гиррейнт достал свой клинок и подал его Брангвен.
   – Возьми и перережь мне горло, – сказал он. – Я на коленях молю тебя об этом.
   – Ни за что. Никогда.
   – Тогда я сделаю это сам. Возьми Ладу и поезжайте к Мэдоку. Пока он будет ехать к нам, я уже буду мертв.
   Брангвен почувствовала себя так, как будто она была куском проволоки, которую протягивают между щипцами, пока она не станет такой тонкой, как волосок. Эта последняя потеря была бы для нее слишком тяжелым грехом. Ее брат, ее любимый брат стоял на коленях перед ней, словно проситель. Если он убьет себя, никто не узнает правды: все будут думать, что он обезумел от горя, а не погряз в грехе, нарушив законы богов. Но она будет знать правду. И она никогда не увидит его больше. Проволока становилась все тоньше и тоньше.
   – Ты простишь меня перед моей смертью? – спросил Гиррейнт. Она хотела ответить, но не могла произнести ни слова. Он неверно истолковал ее молчание. Его глаза наполнились слезами.
   – Нет, – сказал он. – Никакой надежды.
   Проволока оборвалась. В потоке слез Брангвен бросилась к нему.
   – Гир, Гир, ты не можешь умереть!
   Гиррейнт уронил клинок и медленно, нерешительно положил руки на ее талию, как будто хотел оттолкнуть ее, но вместо этого крепко обнял ее.
   – Гиррейнт, пожалуйста! Ты должен жить ради меня.
   – Как я смогу? Что мне делать – жить, ненавидя своего лучшего друга, если ты выйдешь замуж за Блейна? Каждый раз, когда ты смотрела на меня, я знал, что ты вспоминала мою вину.
   – Но клан! Ведь если ты умрешь, наш клан умрет вместе с тобой. О, боги Луны, если ты умрешь, если ты убьешь себя, я сделаю то же самое! Что же мне еще остается?
   Он отстранил ее немного и когда они посмотрели в глаза друг другу, Брангвен почувствовала, что смерть стоит рядом с ней, ощутила ее присутствие.
   – И что, моя непорочность так много значит для тебя?
   Гиррейнт пожал плечами, отказываясь отвечать.
   – Тогда ты можешь взять ее. Ты не будешь заставлять меня силой, я сама отдам ее тебе.
   Он пристально посмотрел на нее, словно пьяный. Брангвен удивилась, почему он не может увидеть того, что было таким ясным для нее: если им все равно предстоит погибнуть, почему бы им не прожить на час дольше в объятиях друг друга? Она дотронулась руками до его лица. Затем наклонила его ближе к себе, так, чтобы он поцеловал ее. Он с такой силой обнял ее плечи своими руками, что ей стало больно, но она позволила ему поцеловать себя снова. Когда они слились воедино в порыве страсти, испуг окутал ее вдруг, охватил ее как огонь, пожирающий ветку. Позволив себе расслабиться в его объятиях, Брангвен больше чувствовала себя жрицей во время ритуала, чем любовницей. Она не ощущала ничего кроме его силы, тяжести его тела и ее мысли были далеко от того, что она чувствовала и что представляла себе об этом в своих мечтах. Когда все закончилось, он лег рядом с ней и положил голову на ее обнаженную грудь, его рот скользил по ее коже, иногда мягко прижимаясь к ней в поцелуе благодарности. Она перебирала руками его волосы и смотрела на клинок, лежавший рядом с ними наготове.
   «Я не хотела умереть девственницей, – подумала она, – и кто на свете лучше, чем Гир?»
   Он поднял голову и улыбнулся ей нежной пьяной улыбкой счастья и любви.
   – Ты сейчас будешь убивать меня? – спросила Брангвен.
   – Почему? – сказал Гиррейнт. – Ни до, ни после этого, моя любовь. Я знаю – мы будем, и боги также это знают, и этого достаточно для них. Это будет наше первое лето.
   Брангвен посмотрела вверх на небо, чисто голубое, сверкающее, как огненный укор богов. Ее рука нащупала клинок.
   – Нет еще, – проговорил Гиррейнт. Он схватил ее запястье; тяжелые мозолистые руки отняли у нее клинок. Гиррейнт сел, затем бросил клинок. Он блеснул в воздухе и плюхнулся в ручей. Брангвен подумала о сопротивлении, но его красота остановила ее, жестокая пылающая красота, как жаркое солнце. Он провел рукой по ее телу, лег рядом с ней и поцеловал ее. Теперь она ощутила, как ее охватывает желание принадлежать ему, жгучее желание, поддерживаемое отчаянием. Приехав вечером домой, Брангвен удивилась, что все обращались с ними, как ни в чем не бывало – вполне нормально и легко. Она была уверена, что все увидят если не их позор, то по крайней мере их приближающуюся смерть, как будто смерть будет отбрасывает отблески вокруг них, видные за мили, но паж, не спеша, забрал у них лошадей и поклонился. Гвербрет подошел к Гиррейнту, сообщил скучные новости из деревни. Лада встретила Брангвен и спросила, сказать ли кухарке, чтобы та накрыла на стол. Вечер тянулся как обычно, отчего Брангвен захотелось закричать. После еды слуги собрались у своего камина, а Гиррейнт с кружкой в руке сел возле своего. В Большом зале везде было темно за исключением пересекающихся отблесков двух небольших каминных костров. Брангвен посмотрела на затемненное лицо своего брата и обнаружила на нем счастливое выражение. Она прислушалась к своим чувствам. Последний год она готовила себя к замужеству, к тому, что она даст клятву своему мужу и свяжет себя с ним навсегда. Вместо этого поклялась кровавой клятвой, давая ее в обмен на смерть. И ей ничего не оставалось кроме того, как сосредоточиться на мыслях о Гиррейнте, ее первом мужчине, ее брате, так, как она планировала это сделать, если бы ее принц был с ней. А пока она еще не позволила Гиррейнту перерезать ей горло, она будет служить ему как ее лорду. Эта решительность дала иллюзию ненадежного мира, как будто она позабыла трагедию прошлого. Галрион ушел и унес с собой все свои обещания о другой жизни.
   – Гир? – окликнула Брангвен. – О, чем ты думаешь?
   – Об этом восстании, – ответил он. – Если будет война этим летом, я не поеду. Обещаю тебе. Я найду способ, как отказаться.
   Брангвен улыбнулась. Ее сердце было наполнено любовью к нему. Он сделал самое большое жертвоприношение, какое может сделать мужчина, меняя свою славу на жизнь с ней летом и смерть с ней осенью. Брангвен будет спать с ним в его кровати, и там будет ее место, хотя это, конечно, слишком рискованно, когда в доме так много слуг. Если священники в деревне когда-нибудь узнают об их грехе, они разлучат их. Часто они уезжали теперь вдвоем из крепости, чтобы побыть вместе – погулять по лугу, поваляться в мягкой траве. Брангвен, находясь в объятиях брата, думала о нем как о своем муже. Здесь покой и тишина, царившие в ее душе, были так прекрасны, словно летний день в тихую погоду. День мелькал за днем, как вода в полном ручье – тихая, гладкая и блестящая. Ничто не могло вывести ее из этого состояния покоя, даже случайные мысли об Исоле, помолвку которой Брангвен разрушила. Поначалу казалось, что Гиррейнт тоже был счастлив и безмятежен, но его задумчивость и раздражительность начали постепенно возвращаться. Гиррейнт становился все больше и больше похожим на своего отца – темным, словно туча, особенно когда он бездельничал, слоняясь по дворцу или проводя время, сидя перед камином. Однажды вечером паж, неся ему пиво, поскользнулся и упал, разлив напиток. Гиррейнт рассвирепел и ударил мальчика так сильно, что тот снова оказался на полу, упав на колени.
   – Неповоротливый маленький ублюдок, – проворчал Гиррейнт, вставая со стула. Рука Гиррейнта метнулась к клинку, мальчик съежился от страха. Брангвен бросилась, встав между ними, защищать мальчика.
   – Убери руку, Гир, – сердито проговорила она, – через пять минут ты пожалеешь, что обидел мальчика.
   Всхлипывая, паж убежал из зала. Брангвен заметила, что все остальные слуги наблюдали за этим с побледневшими лицами, с испугом в глазах. Она схватила Гиррейнта за плечи и начала его трясти.
   – Ох, черт! – сказал Гиррейнт. – Прости меня.
   Брангвен сама долила ему пива, а потом пошла в конюшню, где, как и предполагала, нашла мальчика, рыдающего на сеновале. Она повесила фонарь на торчавший в стене гвоздь и мягко положила руку на его плечо. Ему было только двенадцать, и для своего возраста он был очень худым и слабым.
   – Ну, перестань плакать, – говорила она. – Давай, я посмотрю.
   Он вытер рукавом слезы и повернул к ней свое лицо. На его виске красовалась безобразная шишка, но глаз был цел.
   – Лорд Гиррейнт просит извинить его, – сказала Брангвен. – Такое больше не повторится.
   – Благодарю, госпожа, – заикаясь ответил паж. – Что случилось с лордом Гиррейнтом в последнее время?
   – Он просто все еще в расстройстве из-за траура по его отцу.
   Мальчик задумался, щупая шишку.
   – Он убил бы меня, если бы не вы, – сказал паж, – если вы захотите, чтобы я сделал что-нибудь для вас – я сделаю. Обещаю.
   Поздно ночью, когда в доме уже спали, Брангвен тихонько вышла из своей комнаты и пошла к Гиррейнту, который жил теперь в комнате отца и спал на его кровати. Большая резная кровать была накрыта покрывалом, на котором были вышиты соколы и предназначались только для главы клана. Она тихонько приблизилась к нему, поцеловала и предложила ему себя ради мира в доме. После он дремал, лежа в ее объятиях, будто удовлетворенное дитя, и каждый мускул его тела был расслаблен. Она в первый раз ощутила в себе ту силу, которой она владеет, как женщина, используя свою красоту и свое тело. Используя ее, женщина может поставить мужчину в такое положение, когда он будет уважать и исполнять ее желания вместо своих капризов и прихотей. Она подумала о том, что с принцем все было бы иначе. Слезы текли по ее щекам и темнота помогала ей скрыть их от брата. Хотя Брангвен была очень осторожна, потихоньку покидая его кровать и возвращаясь в свою, на следующее же утро у нее возникло подозрение о том, что остальные домочадцы кое о чем догадываются. Иногда казалось, что люди ни о чем не знают, но временами Брангвен ловила на себе удивленный и испуганный взгляд Лады. Брангвен отвела Гиррейнта в сторону и попросила оставить ее одну, уехать куда-нибудь, хотя бы на охоту. В течение следующих нескольких дней он будто не замечал ее, – ездил на охоту или объезжал поместье, он даже начал поговаривать о том, чтобы навестить Мэдока или Блейна. Но всегда, когда она находилась одна в комнате, она чувствовала на себе его взгляд, как будто он оберегал ее, словно сокровище. Хотя она старалась избегать Гиррейнта, он все же настоял на том, чтобы она поехала с ним в горы. В этот день они нашли новую рощицу, устроив в ней ложе для своей любви. Она никогда не видела его таким пылким и нетерпеливым. После он спал в ее объятиях. А она, гладя его волосы, поддерживала его, чувствуя себя такой уставшей, что ей захотелось погрузиться в землю и никогда не видеть неба снова. Гиррейнт проснулся, потянулся и сел, улыбаясь ей. Рядом с ним лежал его клинок, завернутый в одежду, сброшенную наспех.
   – Гир, убей меня сейчас!
   – Нет. Еще нет.
   Неожиданно Брангвен показалось, что пришло время умереть, что они должны умереть сейчас, сегодня. Она села и схватила брата за руку.
   – Я прошу тебя – убей меня.
   Гиррейнт ударил ее по лицу, первый раз в жизни. Брангвен вскрикнула. Он тут же обнял ее, поцеловал, и умолял простить. Она простила, но только потому, что не могла поступить иначе. Он был больше, чем ее жизнь – он был ее смертью. Все время, пока они ехали домой, Брангвен не покидала назойливая мысль: они умрут. Когда они въехали во двор, то увидели лошадей, привязанных возле стены. Лорд Блейн приехал с визитом. Блейн гостил у них три дня, охотясь с Гиррейнтом. Брангвен содрогалась от страха и избегала их обоих. Только один раз она говорила с Блейном наедине, при этом он сдержал свое обещание и ни разу не заговорил о женитьбе. Перед отъездом, вечером последнего дня, он попросил после обеда Брангвен остаться за столом. Гиррейнт сидел перед камином, задумавшись, и неотрывно смотрел на огонь. Он пил в этот вечер так много, как никогда раньше, не обращая внимания на то, что у них гость. Блейн рассказывал Брангвен о своей матери. Она слушала невнимательно и отвечала невпопад. Ее не покидала мысль о том, что сказала бы Роса, если бы ей стала известна правда. Очевидно, Блейн неверно истолковал ее молчание.
   – Вот видите, госпожа, – произнес Блейн. – Я обещал вам, что не буду говорить о женитьбе до весны, и я держу свое слово.
   – Что такое? – спросил Гиррейнт.
   – Ну хорошо, – сказал Блейн. – Я говорил тебе раньше о том, что я пообещал твоей сестре.
   – Да, говорил, – сказал Гиррейнт, улыбаясь. – Видишь ли, я тоже кое-что обещал ей. Я сказал ей, что никогда не выдам ее замуж до тех пор, пока она сама этого не захочет.
   – Неужели? – спросил Блейн. – Даже если она останется в этом доме до конца своих дней?
   – Даже тогда.
   Блейн колебался. Его глаза потемнели.
   – Ну что же, госпожа, – сказал он, обращаясь к Брангвен. – Ваша судьба в руках вашего брата, не так ли?
   – Я думаю, что так, – ответила Брангвен. – Я уважаю его.
   Блейн слегка улыбнулся, но неожиданно Брангвен стало страшно. Языки пламени подпрыгивали с дымом и отблесками, и ей казалось, что пламя как будто уходило от Гиррейнта и своими длинными языками доставало Блейна против их воли.
   Была середина лета. Пыльная дорога раскалилась от горячих лучей солнца, осветившего таким золотистым светом, каким бывает зерно, созревшее на полях. Невин, который когда-то был принцем Галрионом, вел за собой мула, нагруженного тюками с травами. Он пересек границу, отделявшую земли Сокола. Он был постоянно настороже, боясь встретить Гиррейнта, который мог случайно оказаться на его пути. Невин сомневался, что кто-нибудь сможет узнать принца в этом пыльном торговце с его всклокоченными волосами, поношенной старой одеждой и дряхлым мулом. Он знал, что человек может стать невидимым без вмешательства колдовства, просто действуя неожиданно в неожиданном месте. Никто не мог даже подумать, что принц отважится появиться в поместье Сокола. Придя в деревню, он даже рискнул зайти в таверну, чтобы выпить кружку пива, хотя хозяин таверны пристально посмотрел ему вслед, когда он заплатил ему за пиво. Он сел в углу зала возле старухи и стал расспрашивать ее о стране, как будто он был чужестранцем. Когда он покинул зал, никто даже не заметил, как он ушел. Приближался вечер, когда он достиг своей цели – жалкой деревянной лачуги на опушке дремучего леса. Перед ней в невысокой траве паслись два козла, а на крыльце сидела старая Ина и наблюдала за ними. Ина была худая, как палка, с длинными крючковатыми пальцами, искривленными ее долгой жизнью и тяжелой работой. Ее белые волосы были небрежно подвязаны грязным шарфом. Травница и повивальная бабка, она, как некоторые думали и говорили, была ведьмой, но на самом деле она просто любила одиночество.
   – Добрый день, мальчик, – сказала Ина. – Гляди-ка, старый Ригор прислал мне что-то хорошее.
   – Да, – ответил Невин. – Скорее всего, это последние перед зимой.
   Невин разгрузил мула, положив тюки с травами в сторону, потом напоил его и отправил пастись на луг вместе с козлами. Он вернулся в хижину. Ина положила хлеб и сыр на свой маленький шаткий столик. Она пригласила Невина сесть и подала ему деревянную чашку с водой. Поблагодарив Ину, он налег на еду, жадно откусывая черный хлеб с лежащим на нем острым козьим сыром. Ина понемножку откусывала хлеб и рассматривала его с таким любопытством, что Невину показалось, что ей было известно, что раньше он был принцем.
   – Ригор уже так стар, что не сможет пройти по этой части леса, – сказала Ина. – Но все же, мне бы хотелось, чтобы он пришел хотя бы на денек и рассказал мне, что собирается делать.
   – Ну хорошо, прекрасная леди, – сказал Невин. – Я сделаю то, что наказал мне мой учитель, и прикушу свой язык.
   – Лучший всегда со странностями, как наш Ригор. Ну, если он посылает тебя ко мне с травами время от времени, то я справлюсь. – Ина отрезала еще несколько ломтиков хлеба и положила их на тарелку Невина. – Я все-таки скучаю по Ригору. Я всегда обращалась к нему за советом, особенно когда случались какие-то хлопотные дела.
   Невин ощутил пророческое предостережение.
   – А как поживает сейчас лорд Гиррейнт? – спросил Невин.
   – Ты почти такой же проницательный, как твой учитель, не так ли парень? Слушай, спроси об этом Ригора, а не меня. Он всегда присматривает за ними, особенно за бедняжкой маленькой Брангвен.
   – И сейчас тоже? Я не подозревал об этом.
   – О, правда, присматривал, только как бы по-отцовски. Да, расскажи ему вот о чем. Около месяца назад заболел паж из крепости, у него был сильный жар, и никак не спадал. Мне пришлось ездить туда пять раз, пока мальчик не поправился. И лорд Гиррейнт дал мне серебряную монету за это. Он спросил, есть ли у меня трава от сумасшествия. Он шутил, я надеюсь, но улыбнулся он так холодно, что я встревожилась. А потом, когда я в последний раз поднималась на холм, то видела, как Гиррейнт рыдал на могиле своего отца.
   – Можешь не беспокоиться, я расскажу Ригору об этом. Как же там живет Брангвен рядом с таким человеком, как он?
   – А теперь – самое странное из всего. Можно подумать, что у нее уставшее сердце, она ходит, словно во сне. Я никогда не видела, чтобы девушка смотрела, как наседка. Я думаю, она беременна, но от кого? Подождем, когда ее живот округлится. Передашь Ригору от меня, ладно?
   На обратном пути Невин очень торопился, подгоняя своего мула, но все равно, путь занял у него два дня. Его новый дом был в необитаемом лесу, к Северу от поместья Вепря. Невин и Ригор расчистили кусок земли на берегу ручья. Они использовали бревна для строительства грубого дома и землю – для того, чтобы посадить бобы, турнепс и прочее. С тех пор как слухи о Ригоре как о целителе распространились далеко на Север, у них было достаточно еды и даже немного денег. Фермеры и рабы платили Ригору за его травы. Невин не сомневался, что они с Брангвен могли бы нормально жить в лесу.
   – Если бы ты не был болваном, – клял сам себя Невин, – и таким дураком!
   Редкий день проходил без того, чтобы он не упрекал себя за то, что оставил Брангвен. Ригор был возле дома. Он лечил слезящийся глаз мальчика, которого, сидя на корточках, держала мать. По ее истрепанной коричневой тунике Невин видел, что она была рабыней. Ее худое лицо было совершенно отрешенным, как будто ей было все равно, выздоровеет ее мальчик или нет, хотя она издалека принесла его сюда на руках. На ее коже было видно клеймо – старый бледный шрам на грязной коже. Ее сын был заклеймен так же, хотя ему было всего около трех лет. Они оба были собственностью лорда Блейна. Невин отвел мула в конюшню и поставил его рядом с мерином. Когда он вернулся, рабыня посмотрела на него равнодушным взглядом. Даже издалека, на расстоянии десяти шагов, он слышал запах ее немытого тела и грязной одежды. Ригор подозвал ее, дал ей отвар и объяснил, как им пользоваться. Она слушала молча, и в глазах появился слабый отблеск надежды.
   – У меня нечем заплатить вам, господин, – сказала она, – вот, только несколько яблок из первого урожая.
   – Съешьте их по дороге домой, – ответил ей Ригор.
   – Спасибо, – произнесла она, потупив взгляд. – Я слышала, что вы помогаете беднякам, но сначала не поверила этому.
   – Но это так, – сказал Ригор. – Говори об этом везде, где будешь.
   – Я очень испугалась, – продолжала она, смотря на землю, – если мой мальчик ослепнет, его убьют, потому что он не сможет работать.