Страница:
– Прошу пожаловать, ты можешь присоединиться, – ответил Дрегис. – А что произошло? Или ты вдруг почувствовал страстное желание вернуться к тем людям, которых покинул когда-то?
– Нет, – ответил Адерин, улыбнувшись, – боюсь, что это всего лишь неприятное небольшое дело, касающееся правосудия. Один из наших людей убил человека и сейчас он скрывается. Мы хотим вернуть его назад.
– Да, действительно, неприятное. А что, его легко найти? Он не походит на людей Элдифа?
– Нет. В нем смешанная кровь.
– Советник Лослейн! – само собой вырвалось из уст Джилл. Адерин повернулся в ее сторону и посмотрел на нее. Но Джилл почувствовала, что он смотрел сквозь нее, как будто его бегающий взгляд пригвоздил ее, как фермер прибивает сорокопута к амбарной стене.
– Да, совершенно верно, его зовут Лослейн, – сказал Адерин. А ты, должно быть, Гилиан?
– Да, – ответила Джилл, удивившись. Она была уверена, что никогда не говорила никому из жителей западных земель своего имени. – Мы встречались с вами, дорогой сэр?
– Да, но не так, чтобы ты запомнила, – одно мгновение Адерин в задумчивости смотрел на нее, как будто хотел, чтобы она вспомнила. – А почему ты сказала Советник Лослейн?
– Ну, потому что он так представился, он был похож на человека из свиты лорда Корбина.
– Неужели? И это не показалось очень странным? Ну хорошо, в конце концов, мы теперь знаем, где его искать. – Адерин поднялся, всматриваясь в ночь. – Очень странно.
Затем он ушел, даже не оглянувшись.
– Послушайте, – сказал один из погонщиков. – Этот старик, наверное, сумасшедший.
– О! Я бы не сказал о нем этого, – задумчиво проговорил Дрегис, почесывая свою ногу. – У него есть одна незначительная особенность – его ум крепок, словно дуб.
Погонщики обменялись недоверчивыми взглядами.
– Надо быть сумасшедшим, – пробормотал Куллин, – чтобы убежать к жителям западных земель, как он это сделал.
Джилл понимала, что не стоит говорить об этом вслух, но она думала, что убежать к этому народу – это вовсе не означает быть сумасшедшим.
Поздней ночью над залитым лунным светом лугом зазвучала музыка. Женский голос запел печальную мелодию. Три других голоса подхватили ее и, пока они пели в четыре голоса в такой тональности, Джилл вспомнила, что слышала, как время от времени ее пели менестрели в портовых городах. Неожиданно присоединились инструменты: спокойный, чистый звук как у арфы, затем что-то, что напоминала звук волынки, и, наконец, бубен.
Музыка звучала все быстрее и быстрее. Одна песня без остановки переходила в другую. Куллин вместе с другими тесно уселись и сосредоточились на игре в кости. Джилл незаметно ускользнула и стояла, слушая пение, на краю лагеря. Над лугом горели факелы, освещая яркие навесы.
Джилл сделала несколько шагов вперед, как будто ее подталкивала неведомая сила. Вдруг Куллин схватил ее за плечо.
– Ах, вот чем ты занята? – рассердился Куллин.
– Слушаю, и ничем больше, – ответила Джилл.
– Послушай, ты не боишься, что пропадешь? Этот народ – больше животные, чем люди, но я не удивлюсь, что тебе приятнее они, чем все остальные.
– О, боже мой, папа! Ты думаешь, каждый мужчина, который меня встретит, сразу же набросится на меня?
– Большинство из них, и ты не должна забывать об этом. А сейчас – марш. Ты точно так же можешь слушать это проклятое завывание, сидя около костра.
Даже для верховного лорда с его обширным поместьем деньги из западного Элдифа давались трудно. Так как крепость Канобэйн была только летним пристанищем Ловиан, ей пришлось отправить в главную резиденцию – Форт Гвербин, за серебром для дочки мыловара. Когда его наконец привезли, Родри пришел в ярость. Узнав, что его мать рассчитывает на то, что он вручит его сам лично.
– А почему камергер не может поехать? – рассердился Родри. – Или конюший?
Ловиан скрестила руки перед собой и в упор смотрела на него. Со вздохом Родри взял со стола два седельных мешка и пошел в конюшню за лошадью.
Утро было ясным и солнечным над диким зеленым лугом. Далеко внизу у основания утеса океан сверкал, как шкатулка из голубых и зеленых драгоценных камней. Но Родри уезжал с тяжелым сердцем.
– Олвен будет рыдать, – говорил он сам себе. – И это будет ужасно.
В чем Родри никогда не посмеет признаться ни одной живой душе – так это в том, что на самом деле был влюблен в Олвен. Одно дело – опрокидывать на кровать потаскуху, и совсем другое – верить, что ты любишь ее и чувствовать себя с ней лучше, чем с женщиной твоего круга.
Город Канобэйн уютно расположился вокруг небольшой гавани на склонах утесов, где Брог – ручей, который можно было назвать рекой только зимой – впадал в океан. На берегу было три деревянных пирса для рыбацких лодок и большой пирс для парома, который ходил к святым островам Умглейс, расположенным в море на расстоянии десяти миль от берега. Около четырех сотен домов расположились полуокружностями. Хотя мыловарня Исгерина находилась в миле от города, чтобы соседние усадьбы были подальше от вони сала, он вместе с семьей жил в круглом доме внизу у самой гавани. Исгерин и его жена весь день были в мыловарне. Весь день на ногах и с руками, перепачканными салом и поташом. Далеко от Олвен, которая оставалась дома с младшими детьми. Поэтому ухаживание Родри было таким «успешным». Как только Родри спешился и повел лошадь узкими извилистыми улочками, он понял, что это было самое плохое утро в его жизни. Все попадавшиеся ему навстречу горожане, как обычно, кланялись, но ему было известно о поспешно прятавшихся ухмылках и тихих смешках везде, где он проходил. Хотя он был лорд, а они – простые горожане, насмешка была неподсудным человеческим правом и, очевидно, Исгерин пользовался им вовсю. Родри привязал лошадь во дворе позади дома и, как вор, проскользнул внутрь. На кухне Олвен резала турнепс, стоя возле наклонного стола. Ей было пятнадцать. Худое маленькое существо с личиком сердцевидной формы, с большими голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Когда Родри вошел, она посмотрела на него без своей обычной улыбки.
– Я тебе кое-что принес. – Родри положил на стол седельный мешок.
Олвен кивнула и вытерла руки о передник.
– Сроки тебе подходят?
Она снова кивнула и начала распаковывать мешки.
– Моя мать отправила немного меда и другие продукты, – Родри начал чувствовать отчаяние, – которые придают силу, как она сказала. Олвен, пожалуйста, ты не хочешь говорить со мной?
– А что ты можешь мне сказать?
– Ах, черт! Я не знаю.
Олвен достала маленькую деревянную шкатулку с деньгами, открыла ее и долго смотрела на кучку серебра – ее шанс на приличную жизнь. Родри ходил по кухне, пока она пересчитывала монеты.
– Сама богиня видит, что твоя мать – щедрая женщина, – произнесла наконец Олвен.
– Это не только от нее. И я хочу, чтобы ты была хорошо обеспечена.
– Правда?
– Правда, ей-богу! Что я за человек, как ты думаешь?
– Лучше, чем большинство, – ответила на вопрос Олвен. – Ты ожидал, что я буду плакать? Я сделала все, что я должна была сделать.
– Ну и хорошо. Ты поцелуешь меня в последний раз?
– Нет. А теперь уходи, понятно?
Родри взял седельные мешки и направился к выходу. Он задержался немного и оглянулся. Он увидел, что она спокойно складывала монеты назад в шкатулку. Он вскочил на коня и поехал быстрой рысью, горожане едва успевали отскакивать с его пути. Ему не стало легче на сердце, когда он вернулся домой в крепость. Паж ожидал его и сообщил о том, что его мать желает поговорить с ним немедленно. Ему хотелось извиниться и уклониться от разговора. Но он никогда не забывал того, что Ловиан была не просто его матерью, но и госпожой, для которой он был вассалом.
– Я поднимусь прямо к ней, – сказал Родри, тяжело вздохнув.
Ловиан стояла в приемной возле окна. Утреннее солнце освещало морщины, пролегшие по ее щекам и седину в темных волосах. Но если учесть, что она родила четырех сыновей, можно сказать, что она сохранила свою привлекательность. Она была одета в белое льняное платье, дополненное пледом из клетчатой ткани зеленого, голубого и серебристого цветов, символов Мэйлвейдов. Но чехол на стуле, стоявшем позади нее, был красного, коричневого и белого цветов – символов верховного лорда. Ему было неприятно думать о том, что после столь долгого времени, когда он чувствовал себя Мэйлвейдом, когда-то ему предстоит надеть плед с чужими символами.
– Ну? – спросила она.
– Я все отдал ей.
– Бедняжка плакала?
– По правде говоря, мне кажется, бедняжка была рада тому, что избавится от меня.
– Ты очень красив, Родри. Но я не сомневаюсь, что ты принадлежишь к той категории людей, которые очень непостоянны в любви.
Родри с ужасом чувствовал, что он покраснел.
– Акушерка сказала мне, что у твоей Олвен еще три месяца впереди, – продолжала Ловиан. – Ребенок должен родится к празднику Солнца. Так как это будет первенец, я думаю, она немного переходит.
– Не знаю. Я надеюсь, что так.
– Кстати, о женских делах. – Ловиан подняла одну бровь. – Тебе пора бы уже понять, что на этих «женских делах» покоится могущество каждого клана в королевстве. Если бы твой дядя имел внебрачного сына, я бы не была сейчас верховным лордом. Ты должен думать об этом.
Родри опустился на стул и старался не смотреть на Ловиан. Вздохнув, она села рядом.
– Настоящая беда в том, что ты никогда не сможешь научиться быть правителем, – продолжала Ловиан. – Никто даже не предполагал, что у тебя появится шанс унаследовать что-нибудь, поэтому твой отец дал тебе отличную воинскую подготовку, и на этом остановился. Тебе надо просто побыстрее жениться. Твоя жена должна быть исключительно порядочной женщиной. – Ловиан колебалась, бросив на него проницательный взгляд. – Я надеюсь, ты не женишься на простолюдинке или на девушке, которая будет старше тебя.
– Да, – ответил Родри.
– А теперь постарайся быть благоразумным. Что это за шум там во дворе?
Через несколько минут до Родри действительно донесся шум со двора. Благодаря богов за вмешательство в их разговор, он подошел к окну. Слуги суетились вокруг отряда всадников. Родри увидел изображение дракона на их щитах и сине-серебристо-зеленую накидку у их командира.
– Ах, свинячий хрен, – воскликнул Родри. – Это Риис.
– Будь добр, попридержи свой язык, когда говоришь о своем брате. Я тебя очень прошу.
Спустившись в большой зал, они увидели Рииса, стоявшего возле камина для знати. Накидка Абервина лежала на стуле, что означало, что он приехал не как официальное лицо. Риис был почти такого же роста, как Родри, но в отличие от стройного Родри, выглядел коренастым. У него были иссиня-черные волосы и васильковые глаза Мэйлвейдов. Но его лицо было скорее грубым, чем красивым: подбородок слишком квадратный, губы слишком полные, глаза – слишком маленькие для широких скул. Риис поклонился матери с нежной улыбкой. Поклон Родри он проигнорировал.
– Добрый день, ваша светлость, – сказала Ловиан. – Что привело вас ко мне?
– Я хотел бы поговорить об этом с вами наедине.
– Хорошо. Давай поднимемся наверх.
Когда Родри пошел за ними вслед, Риис обернулся к нему и произнес:
– Посмотри, пожалуйста, чтобы о моих людях хорошо позаботились.
Так как это было приказанием гвербрета, Родри стиснул зубы и отправился выполнять его.
«Ублюдок, – думал он. – Я все равно должен поехать на эту войну, о которой ты так секретничаешь с матушкой».
Заставленная мебелью приемная выглядела еще меньше, когда в ней находился Риис. Отказавшись от стула, он ходил взад и вперед, останавливаясь у окна, чтобы посмотреть во двор. Ловиан использовала паузу, чтобы собраться с мыслями. Им предстоял разговор, который мог нарушить то слабое равновесие сил, которого они с таким трудом добились между собой. Поскольку, как гвербрет, Риис стоял рангом выше, то Ловиан законом была обязана следовать его приказам; но Ловиан была его матерью и он был связан привычкой следовать ее указаниям и оказывать ей всяческую поддержку. Последний год был для них очень тяжелым в отношении установления этого нелегкого равновесия.
– Почему до меня доходят слухи о мятеже отсюда? – заговорил наконец Риис.
– Как, они достигли уже Абервина?
– Конечно, – ответил Риис и вспомнил старинную поговорку: Раньше или позже, но все доходит до носа гвербрета из Абервина.
– А ты слышал, что Корбин присоединился к мятежникам?
– Корбин не представляет опасности. У него есть доказательства? Бумаги, письма, или просто что-нибудь случайно слышал?
– Я могу послать за ним, если его светлость желает с ним разговаривать. Я думаю, что у него ничего нет.
– Вы хотите произвести официальный переворот при моем дворе? Я сомневаюсь, что этот вопрос будет поставлен, если все, что вы имеете на этот счет – это только сплетни Слигина.
– Конечно, нет. Тем более, если его светлости известно, что эта информация – сплетня.
– Послушай, мама! Корбин был одним из самых преданных людей твоего брата. Он обещал свою поддержку, когда ты унаследовала клан, не так ли? Почему тогда он должен отбросить все это и объявить, что он поддерживает мятежников?
Слухи о мастере Двуумера только вызвали насмешку Рииса – и ничего более. Он неверно истолковал нерешительность Ловиан.
– Кроме всего, конечно, – сказал Риис, – еще хлопоты с Родри.
– Как ты думаешь, какие хлопоты у нас могут быть с Родри?
– Он непроверенный человек. И я не верил никаким слухам до тех пор, пока ты не сделала его своим наследником. Лично я не думаю, что он способен править, – сказал Риис. – Он хорош с мечом. Но быть вожаком в бою намного легче, чем выносить приговоры своим подданным. Если ты лишишь его наследства, то я думаю, что все эти проклятые сплетни о мятеже прекратятся.
– Я не собираюсь этого делать, – ответила Ловиан.
– Неужели? Ну, если Слигин предъявит реальные доказательства то, конечно, я постановлю, что у тебя есть права на твои титул и земли.
– Мои нижайшие благодарности, ваша светлость!
Риис поморщился с саркастической улыбкой.
– Но если лорды бросят мне в лицо что-нибудь о Родри, – продолжал Риис, – то это может стать предметом для переговоров.
Ловиан подняла к нему лицо. Хотя Риис был намного выше ее, он отклонился подальше – так, чтобы стать недосягаемым.
– Нет такого закона в стране, – сказала она твердо, – который позволит тебе заставить меня лишить Родри наследства.
– Конечно, нет. Я просто думал, что ваша светлость разберется во всем, и сделает это по собственной воле.
– Ваша светлость также имеет право апеллировать к верховному королю.
Риис побагровел от гнева. Это было его самой болезненной точкой – знание того, что, хотя он правил как король в Западном Элдифе, но был настоящий король в Дэвери, который стоял выше, чем он.
– Очень хорошо, мама! – проговорил Риис. – Тогда, если Родри получит твои земли, пусть сам их и отстаивает.
– Ого! Так ты присоединяешься к повстанцам?
Риис отвернулся и пристально смотрел в окно. Ловиан положила, по-матерински, свою руку на его плечо.
– Риис, дорогой, почему ты так ненавидишь Родри?
– Я не ненавижу Родри, – прорычал он. Его лицо стало еще краснее, чем прежде.
– Правда?
– Я только думаю, что он не годится для того, чтобы править.
– Я с тобой не согласна, – ответила Ловиан. Риис просто пожал плечами. – Очень хорошо, ваша светлость, – сказала со вздохом Ловиан, – нет никакой пользы в обсуждении дела будущего до тех пор, пока оно не станет официальным делом как закона, так и меча.
– Очевидно, ты права. – Риис посмотрел на нее, взяв себя в руки. – Как только мятежники начнут открыто действовать, ты можешь послать ко мне за помощью. Мой отряд прибудет в твое распоряжение для защиты законов.
Все же он сделал невозможным просить его поддержки, если Ловиан не лишит его брата наследства.
В тот же день, пока Риис со своими людьми пил и гулял в ее большом зале, Ловиан написала тайное послание к Слигину, приглашая его завтра приехать к ней. Ей нужен был его совет. Когда она вернулась в зал, Родри сидел слева от брата и рассуждал об охотничьих собаках, поскольку эта тема была самой безопасной. Ловиан села с правой стороны от гвербрета и была настороже, не давая их распрям всплыть на поверхность.
– Слушай, брат, – говорил Риис. – Я слышал от твоих людей, что ты охотился на разную дичь, даже на серую олениху. Она была дочкой мыловара? Ну, по крайней мере, она была помыта.
Когда Риис засмеялся своей шутке, глаза Родри стали стеклянными.
– Я мог бы и соврать. Сказать, что я соблазнял ее, – проговорил Родри. – А скажи мне, брат, что твоя жена еще не беременна?
Рука Рииса сжала кружку так сильно, что его пальцы стали белыми.
– Родри! – воскликнула Ловиан.
– Ну, хорошо, мама, ты, кажется, права. – Родри посмотрел на брата с кривой ухмылкой. – Теперь мы еще поговорим о сыновьях, и все.
Дрожащей рукой Риис выплеснул все пиво из своей кружки в лицо Родри. Выкрикивая оскорбления и наихудшие проклятия, какие только им были известны, братья вскочили на ноги. Они толкали друг друга, пока Ловиан не вмешалась. Она бросилась между ними и, несмотря на то, что Риис был выше по званию, шлепнула его по лицу.
– Прекратите! – пронзительно закричала она. – Какой великолепный пример вы подаете своим людям, ругаясь, как какие-то слуги! Господа, немедленно вспомните о том, кто вы.
Они оба благопристойно покраснели. Родри вытер лицо рукавом и уставился в пол. Риис со вздохом пришел в себя и убрал свои руки.
– Извини меня, – сказал Риис.
– И ты прости меня. – Родри пожал протянутую руку. Но рукопожатие было очень кратким. Родри выбежал из зала. Риис и Ловиан сели и ожидали, когда слуги наполнят кружку гвербрета и удалятся.
– Мама, я приношу тебе свои извинения. Мне всегда доставляет большое удовольствие твое гостеприимство, но, видит бог, этот проклятый кобель довел меня до бешенства.
– Да, то, что он говорил, было, конечно, некстати и жестоко.
Риис изучал поверхность стола, тер кусок грубого дерева своим большим пальцем. Наконец он поднял глаза и едва заметно улыбнулся.
– Ну? – сказал Риис. – Не собираешься ли ты посоветовать мне уйти от жены?
– Я знаю, что ты любишь ее. И я не желаю такой горькой судьбы ни одной женщине. Я думаю, что твои советники опять начинают требовать потомка.
– Да. Но я приехал в Канобэйн по другому поводу – просить у тебя совета. Я знаю, что Абервину нужны наследники, и мне горько думать об этом.
Глубоко вздохнув, Ловиан размышляла о том, что Риис был женат уже десять лет; ему было сейчас двадцать восемь, а его жене – двадцать шесть. Если бы Донилла могла забеременеть, конечно, она сделала бы это за столько лет.
– Если ты оставишь ее, – сказала Ловиан, – я обеспечу ее. По крайней мере, я могу взять ее в свою свиту. Но я могу сделать и больше.
– Спасибо. Правда, мама, я благодарю тебя, – он резко встал. – Ты меня извинишь? Мне надо немного побыть на воздухе.
Однако Ловиан знала, что он хотел спрятать слезы. Долго она еще сидела за столом одна и размышляла об этих «женских делах», которые лежали в сердце королевства.
Назавтра Риис и его люди рано выехали, к большому облегчению Ловиан. Его упорные разговоры о мятеже озадачили ее. Это было, в конце концов, преимуществом гвербрета – вмешиваться до того, как дело дойдет до открытой войны, чтобы либо укрепить свою власть, либо предотвратить действия мятежников. Позже, разговаривая с Родри и Слигином у себя в кабинете, она нашла ответ на этот вопрос, который так волновал ее.
– Никогда не думал, что его светлость может быть таким неблагоразумным, – заметил Слигин.
– Неужели? – спросил Родри с холодной непроницаемой улыбкой. – Всю мою жизнь Риис вдалбливал в мою голову одно и то же: что он получит звание гвербрета, а я не получу ничего, кроме его милостыни. А потом дядя Гварик должен был пойти и дать себя убить – и вот, глядите-ка! Я получаю клан, в конце концов. Конечно, этот ублюдок никак не может успокоиться.
– Послушай! – рассерженно воскликнул Слигин. – Не смей так называть своего брата! Твоя госпожа мать слишком порядочная женщина для того, чтобы наставлять рога твоему отцу.
– Извини меня, мама! Позволь мне еще заметить, что уважаемый гвербрет – грязный пьяница, и потом попросить прощения у знатного лорда.
– Родри! – воскликнули одновременно Ловиан и Слигин.
– Ну, ради бога! – Родри вскочил на ноги. – А вы что, рассчитываете, что я буду уважать человека, который хочет меня убить? Разве ты не видишь этого? – Родри дрожал от гнева. – Он собирается ехать на войну только в надежде увидеть, как меня убьют. Я держу пари, что Корбин и Новек хотят посмотреть на это тоже. Они убьют меня, а потом попросят мира. А Риис будет таким «честным», что позволит им возместить убытки его бедной матери. Потом, когда ты умрешь, бунтовщики получат то, чего они хотят, а он будет иметь то, что он хочет – мои земли. Родри наклонился над ее стулом: – Да, мама! Разве я не прав?
– Прикуси свой язык! – Слигин встал и оттащил его назад. – Если ты даже и прав, ты не должен бросать это в лицо твоей госпоже матери.
Родри подошел к окну и смотрел на улицу, опираясь на подоконник обеими руками. Ловиан чувствовала, что и Риис и Родри могут просто физически взять ее за руки и разорвать на части. Слигин с интересом наблюдал за ней.
– Ну вот, ваша светлость, – сказал Слигин. – Мы сохраним вашего кобеля живым. Он знает, как владеть мечом и у него есть много преданных людей вокруг.
Ловиан молча кивнула.
– Госпожа? – сказал Слигин. – Нам лучше оставить вас. – Казалось, будто они ушли из комнаты навсегда, закрыв за собой дверь.
– О, боги! – прошептала Ловиан. – Я никогда не думала, что Риис так сильно ненавидит Родри, – она закрыла лицо ладонями и заплакала.
К большому удовольствию Джилл, Дрегису потребовалось несколько дней, чтобы закончить торговлю с жителями западных земель, которые делали все, не спеша. По одному, как мужчины, так и женщины, приводили лошадей, садились на траву и не спеша торговались с купцом. После того как сделка состоялась, проходило час или два и появлялась следующая лошадь. Так как большинство жителей западных земель не знали дэверийского наречия, переводчиком Дрегису служил человек по имени Дженантар. Джилл сама вызвалась помогать Дрегису и привела этим в ярость своего отца. Вечером второго дня, когда в торговле наступил перерыв, приехал Куллин и настоял на том, чтобы Джилл прогулялась с ним вниз к реке.
– Ради бога и его жены, я желаю, чтобы ты не проводила так много времени возле старого Дрегиса, – сказал он. – Мне очень хорошо известно, что тебе только и надо, что болтать с этими никудышными жителями западных земель.
– Папа, мне непонятно, что ты имеешь против. Они вовсе не животные. Посмотри на их одежду и на их украшения, и на мост, который они построили через реку. Где-то у них, наверное, есть фермы и города.
– Неужели? И я думаю, что ты хочешь поехать с этим Дженантаром, чтобы посмотреть на них.
– Что? Папа, ты рехнулся. У него есть жена и ребенок. И он не сказал мне ни одного обидного слова.
– О, черт побери! В мире полно мужчин, у которых есть жены, и которые думают о том, как им получить еще и хорошенькую девчонку.
– Папа! Я даже не знаю, что тебе ответить, если ты так настроен.
Куллин остановился, повернулся и окинул взглядом бескрайние зеленые луга, уголки его рта опустились, он выглядел уставшим. Джилл положила руку ему на плечо.
– Папа, ну пожалуйста, ну что здесь плохого?
– Моя дорогая, все эти годы я думал, что там дальше нет ничего. И теперь я обнаруживаю здесь этот очень странный народ, который ездит тут везде, и они были здесь все время и, – он в недоумении пожал плечами, – и теперь ты думаешь, что я сумасшедший из-за того, что я проклинаю все это. Но от них так и несет пророчеством и колдовством.
Джилл не так была бы шокирована, если бы дрессированный медведь на рыночной площади начал бы петь песни, словно бард: ее по-военному бесстрастный отец говорил о Двуумере?
– Ну, – рассердился Куллин. – Я сказал, что это звучит глупо.
– Нет, правда, это не так. Я думаю, что ты прав.
Он мгновение смотрел на нее, а затем кивнул, как будто ожидал, что она скажет по этому поводу. Джилл почувствовала, как холодная дрожь пробежала по ее спине, потому что он увидел в ней что-то такое, что она отчаянно старалась отрицать. Серый гном неожиданно появился совсем близко, как будто дразня ее. Он оскалился, а затем снова исчез.
– Папа! Я никогда не оставлю тебя. Если ты подумал, что смогу это сделать, то ты действительно сошел с ума.
Куллин немного смягчился, нежно улыбнулся ей.
– Ну и хорошо, моя дорогая, – сказал он. – Извини меня. Если тебе хочется, ты можешь смотреть, как наш купец торгует. Мы все равно скоро уедем отсюда. Джилл сразу воспользовалась его предложением и вернулась назад, чтобы наблюдать за торговлей. Когда она села рядом с Дженантаром, он вопросительно поднял бровь.
– Твой отец думает, что я неподходящая компания для тебя? – спросил он.
Джилл просто пожала плечами. Он начал говорить что-то еще, но вдруг вскочил на ноги, произнося проклятия. Двое жителей западных земель спорили с перепуганным Дрегисом, который держал в руке последний оставшийся у него для продажи меч. Джилл последовала за Дженантаром и услышала, что они спорили о том, кому он достанется.
– Хватит! – сказал Дрегис. – Я не продам его ни одному из вас.
Два человека с гневом смотрели друг на друга. Их прекрасные лица исказились от гнева.
– Нет, – ответил Адерин, улыбнувшись, – боюсь, что это всего лишь неприятное небольшое дело, касающееся правосудия. Один из наших людей убил человека и сейчас он скрывается. Мы хотим вернуть его назад.
– Да, действительно, неприятное. А что, его легко найти? Он не походит на людей Элдифа?
– Нет. В нем смешанная кровь.
– Советник Лослейн! – само собой вырвалось из уст Джилл. Адерин повернулся в ее сторону и посмотрел на нее. Но Джилл почувствовала, что он смотрел сквозь нее, как будто его бегающий взгляд пригвоздил ее, как фермер прибивает сорокопута к амбарной стене.
– Да, совершенно верно, его зовут Лослейн, – сказал Адерин. А ты, должно быть, Гилиан?
– Да, – ответила Джилл, удивившись. Она была уверена, что никогда не говорила никому из жителей западных земель своего имени. – Мы встречались с вами, дорогой сэр?
– Да, но не так, чтобы ты запомнила, – одно мгновение Адерин в задумчивости смотрел на нее, как будто хотел, чтобы она вспомнила. – А почему ты сказала Советник Лослейн?
– Ну, потому что он так представился, он был похож на человека из свиты лорда Корбина.
– Неужели? И это не показалось очень странным? Ну хорошо, в конце концов, мы теперь знаем, где его искать. – Адерин поднялся, всматриваясь в ночь. – Очень странно.
Затем он ушел, даже не оглянувшись.
– Послушайте, – сказал один из погонщиков. – Этот старик, наверное, сумасшедший.
– О! Я бы не сказал о нем этого, – задумчиво проговорил Дрегис, почесывая свою ногу. – У него есть одна незначительная особенность – его ум крепок, словно дуб.
Погонщики обменялись недоверчивыми взглядами.
– Надо быть сумасшедшим, – пробормотал Куллин, – чтобы убежать к жителям западных земель, как он это сделал.
Джилл понимала, что не стоит говорить об этом вслух, но она думала, что убежать к этому народу – это вовсе не означает быть сумасшедшим.
Поздней ночью над залитым лунным светом лугом зазвучала музыка. Женский голос запел печальную мелодию. Три других голоса подхватили ее и, пока они пели в четыре голоса в такой тональности, Джилл вспомнила, что слышала, как время от времени ее пели менестрели в портовых городах. Неожиданно присоединились инструменты: спокойный, чистый звук как у арфы, затем что-то, что напоминала звук волынки, и, наконец, бубен.
Музыка звучала все быстрее и быстрее. Одна песня без остановки переходила в другую. Куллин вместе с другими тесно уселись и сосредоточились на игре в кости. Джилл незаметно ускользнула и стояла, слушая пение, на краю лагеря. Над лугом горели факелы, освещая яркие навесы.
Джилл сделала несколько шагов вперед, как будто ее подталкивала неведомая сила. Вдруг Куллин схватил ее за плечо.
– Ах, вот чем ты занята? – рассердился Куллин.
– Слушаю, и ничем больше, – ответила Джилл.
– Послушай, ты не боишься, что пропадешь? Этот народ – больше животные, чем люди, но я не удивлюсь, что тебе приятнее они, чем все остальные.
– О, боже мой, папа! Ты думаешь, каждый мужчина, который меня встретит, сразу же набросится на меня?
– Большинство из них, и ты не должна забывать об этом. А сейчас – марш. Ты точно так же можешь слушать это проклятое завывание, сидя около костра.
Даже для верховного лорда с его обширным поместьем деньги из западного Элдифа давались трудно. Так как крепость Канобэйн была только летним пристанищем Ловиан, ей пришлось отправить в главную резиденцию – Форт Гвербин, за серебром для дочки мыловара. Когда его наконец привезли, Родри пришел в ярость. Узнав, что его мать рассчитывает на то, что он вручит его сам лично.
– А почему камергер не может поехать? – рассердился Родри. – Или конюший?
Ловиан скрестила руки перед собой и в упор смотрела на него. Со вздохом Родри взял со стола два седельных мешка и пошел в конюшню за лошадью.
Утро было ясным и солнечным над диким зеленым лугом. Далеко внизу у основания утеса океан сверкал, как шкатулка из голубых и зеленых драгоценных камней. Но Родри уезжал с тяжелым сердцем.
– Олвен будет рыдать, – говорил он сам себе. – И это будет ужасно.
В чем Родри никогда не посмеет признаться ни одной живой душе – так это в том, что на самом деле был влюблен в Олвен. Одно дело – опрокидывать на кровать потаскуху, и совсем другое – верить, что ты любишь ее и чувствовать себя с ней лучше, чем с женщиной твоего круга.
Город Канобэйн уютно расположился вокруг небольшой гавани на склонах утесов, где Брог – ручей, который можно было назвать рекой только зимой – впадал в океан. На берегу было три деревянных пирса для рыбацких лодок и большой пирс для парома, который ходил к святым островам Умглейс, расположенным в море на расстоянии десяти миль от берега. Около четырех сотен домов расположились полуокружностями. Хотя мыловарня Исгерина находилась в миле от города, чтобы соседние усадьбы были подальше от вони сала, он вместе с семьей жил в круглом доме внизу у самой гавани. Исгерин и его жена весь день были в мыловарне. Весь день на ногах и с руками, перепачканными салом и поташом. Далеко от Олвен, которая оставалась дома с младшими детьми. Поэтому ухаживание Родри было таким «успешным». Как только Родри спешился и повел лошадь узкими извилистыми улочками, он понял, что это было самое плохое утро в его жизни. Все попадавшиеся ему навстречу горожане, как обычно, кланялись, но ему было известно о поспешно прятавшихся ухмылках и тихих смешках везде, где он проходил. Хотя он был лорд, а они – простые горожане, насмешка была неподсудным человеческим правом и, очевидно, Исгерин пользовался им вовсю. Родри привязал лошадь во дворе позади дома и, как вор, проскользнул внутрь. На кухне Олвен резала турнепс, стоя возле наклонного стола. Ей было пятнадцать. Худое маленькое существо с личиком сердцевидной формы, с большими голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Когда Родри вошел, она посмотрела на него без своей обычной улыбки.
– Я тебе кое-что принес. – Родри положил на стол седельный мешок.
Олвен кивнула и вытерла руки о передник.
– Сроки тебе подходят?
Она снова кивнула и начала распаковывать мешки.
– Моя мать отправила немного меда и другие продукты, – Родри начал чувствовать отчаяние, – которые придают силу, как она сказала. Олвен, пожалуйста, ты не хочешь говорить со мной?
– А что ты можешь мне сказать?
– Ах, черт! Я не знаю.
Олвен достала маленькую деревянную шкатулку с деньгами, открыла ее и долго смотрела на кучку серебра – ее шанс на приличную жизнь. Родри ходил по кухне, пока она пересчитывала монеты.
– Сама богиня видит, что твоя мать – щедрая женщина, – произнесла наконец Олвен.
– Это не только от нее. И я хочу, чтобы ты была хорошо обеспечена.
– Правда?
– Правда, ей-богу! Что я за человек, как ты думаешь?
– Лучше, чем большинство, – ответила на вопрос Олвен. – Ты ожидал, что я буду плакать? Я сделала все, что я должна была сделать.
– Ну и хорошо. Ты поцелуешь меня в последний раз?
– Нет. А теперь уходи, понятно?
Родри взял седельные мешки и направился к выходу. Он задержался немного и оглянулся. Он увидел, что она спокойно складывала монеты назад в шкатулку. Он вскочил на коня и поехал быстрой рысью, горожане едва успевали отскакивать с его пути. Ему не стало легче на сердце, когда он вернулся домой в крепость. Паж ожидал его и сообщил о том, что его мать желает поговорить с ним немедленно. Ему хотелось извиниться и уклониться от разговора. Но он никогда не забывал того, что Ловиан была не просто его матерью, но и госпожой, для которой он был вассалом.
– Я поднимусь прямо к ней, – сказал Родри, тяжело вздохнув.
Ловиан стояла в приемной возле окна. Утреннее солнце освещало морщины, пролегшие по ее щекам и седину в темных волосах. Но если учесть, что она родила четырех сыновей, можно сказать, что она сохранила свою привлекательность. Она была одета в белое льняное платье, дополненное пледом из клетчатой ткани зеленого, голубого и серебристого цветов, символов Мэйлвейдов. Но чехол на стуле, стоявшем позади нее, был красного, коричневого и белого цветов – символов верховного лорда. Ему было неприятно думать о том, что после столь долгого времени, когда он чувствовал себя Мэйлвейдом, когда-то ему предстоит надеть плед с чужими символами.
– Ну? – спросила она.
– Я все отдал ей.
– Бедняжка плакала?
– По правде говоря, мне кажется, бедняжка была рада тому, что избавится от меня.
– Ты очень красив, Родри. Но я не сомневаюсь, что ты принадлежишь к той категории людей, которые очень непостоянны в любви.
Родри с ужасом чувствовал, что он покраснел.
– Акушерка сказала мне, что у твоей Олвен еще три месяца впереди, – продолжала Ловиан. – Ребенок должен родится к празднику Солнца. Так как это будет первенец, я думаю, она немного переходит.
– Не знаю. Я надеюсь, что так.
– Кстати, о женских делах. – Ловиан подняла одну бровь. – Тебе пора бы уже понять, что на этих «женских делах» покоится могущество каждого клана в королевстве. Если бы твой дядя имел внебрачного сына, я бы не была сейчас верховным лордом. Ты должен думать об этом.
Родри опустился на стул и старался не смотреть на Ловиан. Вздохнув, она села рядом.
– Настоящая беда в том, что ты никогда не сможешь научиться быть правителем, – продолжала Ловиан. – Никто даже не предполагал, что у тебя появится шанс унаследовать что-нибудь, поэтому твой отец дал тебе отличную воинскую подготовку, и на этом остановился. Тебе надо просто побыстрее жениться. Твоя жена должна быть исключительно порядочной женщиной. – Ловиан колебалась, бросив на него проницательный взгляд. – Я надеюсь, ты не женишься на простолюдинке или на девушке, которая будет старше тебя.
– Да, – ответил Родри.
– А теперь постарайся быть благоразумным. Что это за шум там во дворе?
Через несколько минут до Родри действительно донесся шум со двора. Благодаря богов за вмешательство в их разговор, он подошел к окну. Слуги суетились вокруг отряда всадников. Родри увидел изображение дракона на их щитах и сине-серебристо-зеленую накидку у их командира.
– Ах, свинячий хрен, – воскликнул Родри. – Это Риис.
– Будь добр, попридержи свой язык, когда говоришь о своем брате. Я тебя очень прошу.
Спустившись в большой зал, они увидели Рииса, стоявшего возле камина для знати. Накидка Абервина лежала на стуле, что означало, что он приехал не как официальное лицо. Риис был почти такого же роста, как Родри, но в отличие от стройного Родри, выглядел коренастым. У него были иссиня-черные волосы и васильковые глаза Мэйлвейдов. Но его лицо было скорее грубым, чем красивым: подбородок слишком квадратный, губы слишком полные, глаза – слишком маленькие для широких скул. Риис поклонился матери с нежной улыбкой. Поклон Родри он проигнорировал.
– Добрый день, ваша светлость, – сказала Ловиан. – Что привело вас ко мне?
– Я хотел бы поговорить об этом с вами наедине.
– Хорошо. Давай поднимемся наверх.
Когда Родри пошел за ними вслед, Риис обернулся к нему и произнес:
– Посмотри, пожалуйста, чтобы о моих людях хорошо позаботились.
Так как это было приказанием гвербрета, Родри стиснул зубы и отправился выполнять его.
«Ублюдок, – думал он. – Я все равно должен поехать на эту войну, о которой ты так секретничаешь с матушкой».
Заставленная мебелью приемная выглядела еще меньше, когда в ней находился Риис. Отказавшись от стула, он ходил взад и вперед, останавливаясь у окна, чтобы посмотреть во двор. Ловиан использовала паузу, чтобы собраться с мыслями. Им предстоял разговор, который мог нарушить то слабое равновесие сил, которого они с таким трудом добились между собой. Поскольку, как гвербрет, Риис стоял рангом выше, то Ловиан законом была обязана следовать его приказам; но Ловиан была его матерью и он был связан привычкой следовать ее указаниям и оказывать ей всяческую поддержку. Последний год был для них очень тяжелым в отношении установления этого нелегкого равновесия.
– Почему до меня доходят слухи о мятеже отсюда? – заговорил наконец Риис.
– Как, они достигли уже Абервина?
– Конечно, – ответил Риис и вспомнил старинную поговорку: Раньше или позже, но все доходит до носа гвербрета из Абервина.
– А ты слышал, что Корбин присоединился к мятежникам?
– Корбин не представляет опасности. У него есть доказательства? Бумаги, письма, или просто что-нибудь случайно слышал?
– Я могу послать за ним, если его светлость желает с ним разговаривать. Я думаю, что у него ничего нет.
– Вы хотите произвести официальный переворот при моем дворе? Я сомневаюсь, что этот вопрос будет поставлен, если все, что вы имеете на этот счет – это только сплетни Слигина.
– Конечно, нет. Тем более, если его светлости известно, что эта информация – сплетня.
– Послушай, мама! Корбин был одним из самых преданных людей твоего брата. Он обещал свою поддержку, когда ты унаследовала клан, не так ли? Почему тогда он должен отбросить все это и объявить, что он поддерживает мятежников?
Слухи о мастере Двуумера только вызвали насмешку Рииса – и ничего более. Он неверно истолковал нерешительность Ловиан.
– Кроме всего, конечно, – сказал Риис, – еще хлопоты с Родри.
– Как ты думаешь, какие хлопоты у нас могут быть с Родри?
– Он непроверенный человек. И я не верил никаким слухам до тех пор, пока ты не сделала его своим наследником. Лично я не думаю, что он способен править, – сказал Риис. – Он хорош с мечом. Но быть вожаком в бою намного легче, чем выносить приговоры своим подданным. Если ты лишишь его наследства, то я думаю, что все эти проклятые сплетни о мятеже прекратятся.
– Я не собираюсь этого делать, – ответила Ловиан.
– Неужели? Ну, если Слигин предъявит реальные доказательства то, конечно, я постановлю, что у тебя есть права на твои титул и земли.
– Мои нижайшие благодарности, ваша светлость!
Риис поморщился с саркастической улыбкой.
– Но если лорды бросят мне в лицо что-нибудь о Родри, – продолжал Риис, – то это может стать предметом для переговоров.
Ловиан подняла к нему лицо. Хотя Риис был намного выше ее, он отклонился подальше – так, чтобы стать недосягаемым.
– Нет такого закона в стране, – сказала она твердо, – который позволит тебе заставить меня лишить Родри наследства.
– Конечно, нет. Я просто думал, что ваша светлость разберется во всем, и сделает это по собственной воле.
– Ваша светлость также имеет право апеллировать к верховному королю.
Риис побагровел от гнева. Это было его самой болезненной точкой – знание того, что, хотя он правил как король в Западном Элдифе, но был настоящий король в Дэвери, который стоял выше, чем он.
– Очень хорошо, мама! – проговорил Риис. – Тогда, если Родри получит твои земли, пусть сам их и отстаивает.
– Ого! Так ты присоединяешься к повстанцам?
Риис отвернулся и пристально смотрел в окно. Ловиан положила, по-матерински, свою руку на его плечо.
– Риис, дорогой, почему ты так ненавидишь Родри?
– Я не ненавижу Родри, – прорычал он. Его лицо стало еще краснее, чем прежде.
– Правда?
– Я только думаю, что он не годится для того, чтобы править.
– Я с тобой не согласна, – ответила Ловиан. Риис просто пожал плечами. – Очень хорошо, ваша светлость, – сказала со вздохом Ловиан, – нет никакой пользы в обсуждении дела будущего до тех пор, пока оно не станет официальным делом как закона, так и меча.
– Очевидно, ты права. – Риис посмотрел на нее, взяв себя в руки. – Как только мятежники начнут открыто действовать, ты можешь послать ко мне за помощью. Мой отряд прибудет в твое распоряжение для защиты законов.
Все же он сделал невозможным просить его поддержки, если Ловиан не лишит его брата наследства.
В тот же день, пока Риис со своими людьми пил и гулял в ее большом зале, Ловиан написала тайное послание к Слигину, приглашая его завтра приехать к ней. Ей нужен был его совет. Когда она вернулась в зал, Родри сидел слева от брата и рассуждал об охотничьих собаках, поскольку эта тема была самой безопасной. Ловиан села с правой стороны от гвербрета и была настороже, не давая их распрям всплыть на поверхность.
– Слушай, брат, – говорил Риис. – Я слышал от твоих людей, что ты охотился на разную дичь, даже на серую олениху. Она была дочкой мыловара? Ну, по крайней мере, она была помыта.
Когда Риис засмеялся своей шутке, глаза Родри стали стеклянными.
– Я мог бы и соврать. Сказать, что я соблазнял ее, – проговорил Родри. – А скажи мне, брат, что твоя жена еще не беременна?
Рука Рииса сжала кружку так сильно, что его пальцы стали белыми.
– Родри! – воскликнула Ловиан.
– Ну, хорошо, мама, ты, кажется, права. – Родри посмотрел на брата с кривой ухмылкой. – Теперь мы еще поговорим о сыновьях, и все.
Дрожащей рукой Риис выплеснул все пиво из своей кружки в лицо Родри. Выкрикивая оскорбления и наихудшие проклятия, какие только им были известны, братья вскочили на ноги. Они толкали друг друга, пока Ловиан не вмешалась. Она бросилась между ними и, несмотря на то, что Риис был выше по званию, шлепнула его по лицу.
– Прекратите! – пронзительно закричала она. – Какой великолепный пример вы подаете своим людям, ругаясь, как какие-то слуги! Господа, немедленно вспомните о том, кто вы.
Они оба благопристойно покраснели. Родри вытер лицо рукавом и уставился в пол. Риис со вздохом пришел в себя и убрал свои руки.
– Извини меня, – сказал Риис.
– И ты прости меня. – Родри пожал протянутую руку. Но рукопожатие было очень кратким. Родри выбежал из зала. Риис и Ловиан сели и ожидали, когда слуги наполнят кружку гвербрета и удалятся.
– Мама, я приношу тебе свои извинения. Мне всегда доставляет большое удовольствие твое гостеприимство, но, видит бог, этот проклятый кобель довел меня до бешенства.
– Да, то, что он говорил, было, конечно, некстати и жестоко.
Риис изучал поверхность стола, тер кусок грубого дерева своим большим пальцем. Наконец он поднял глаза и едва заметно улыбнулся.
– Ну? – сказал Риис. – Не собираешься ли ты посоветовать мне уйти от жены?
– Я знаю, что ты любишь ее. И я не желаю такой горькой судьбы ни одной женщине. Я думаю, что твои советники опять начинают требовать потомка.
– Да. Но я приехал в Канобэйн по другому поводу – просить у тебя совета. Я знаю, что Абервину нужны наследники, и мне горько думать об этом.
Глубоко вздохнув, Ловиан размышляла о том, что Риис был женат уже десять лет; ему было сейчас двадцать восемь, а его жене – двадцать шесть. Если бы Донилла могла забеременеть, конечно, она сделала бы это за столько лет.
– Если ты оставишь ее, – сказала Ловиан, – я обеспечу ее. По крайней мере, я могу взять ее в свою свиту. Но я могу сделать и больше.
– Спасибо. Правда, мама, я благодарю тебя, – он резко встал. – Ты меня извинишь? Мне надо немного побыть на воздухе.
Однако Ловиан знала, что он хотел спрятать слезы. Долго она еще сидела за столом одна и размышляла об этих «женских делах», которые лежали в сердце королевства.
Назавтра Риис и его люди рано выехали, к большому облегчению Ловиан. Его упорные разговоры о мятеже озадачили ее. Это было, в конце концов, преимуществом гвербрета – вмешиваться до того, как дело дойдет до открытой войны, чтобы либо укрепить свою власть, либо предотвратить действия мятежников. Позже, разговаривая с Родри и Слигином у себя в кабинете, она нашла ответ на этот вопрос, который так волновал ее.
– Никогда не думал, что его светлость может быть таким неблагоразумным, – заметил Слигин.
– Неужели? – спросил Родри с холодной непроницаемой улыбкой. – Всю мою жизнь Риис вдалбливал в мою голову одно и то же: что он получит звание гвербрета, а я не получу ничего, кроме его милостыни. А потом дядя Гварик должен был пойти и дать себя убить – и вот, глядите-ка! Я получаю клан, в конце концов. Конечно, этот ублюдок никак не может успокоиться.
– Послушай! – рассерженно воскликнул Слигин. – Не смей так называть своего брата! Твоя госпожа мать слишком порядочная женщина для того, чтобы наставлять рога твоему отцу.
– Извини меня, мама! Позволь мне еще заметить, что уважаемый гвербрет – грязный пьяница, и потом попросить прощения у знатного лорда.
– Родри! – воскликнули одновременно Ловиан и Слигин.
– Ну, ради бога! – Родри вскочил на ноги. – А вы что, рассчитываете, что я буду уважать человека, который хочет меня убить? Разве ты не видишь этого? – Родри дрожал от гнева. – Он собирается ехать на войну только в надежде увидеть, как меня убьют. Я держу пари, что Корбин и Новек хотят посмотреть на это тоже. Они убьют меня, а потом попросят мира. А Риис будет таким «честным», что позволит им возместить убытки его бедной матери. Потом, когда ты умрешь, бунтовщики получат то, чего они хотят, а он будет иметь то, что он хочет – мои земли. Родри наклонился над ее стулом: – Да, мама! Разве я не прав?
– Прикуси свой язык! – Слигин встал и оттащил его назад. – Если ты даже и прав, ты не должен бросать это в лицо твоей госпоже матери.
Родри подошел к окну и смотрел на улицу, опираясь на подоконник обеими руками. Ловиан чувствовала, что и Риис и Родри могут просто физически взять ее за руки и разорвать на части. Слигин с интересом наблюдал за ней.
– Ну вот, ваша светлость, – сказал Слигин. – Мы сохраним вашего кобеля живым. Он знает, как владеть мечом и у него есть много преданных людей вокруг.
Ловиан молча кивнула.
– Госпожа? – сказал Слигин. – Нам лучше оставить вас. – Казалось, будто они ушли из комнаты навсегда, закрыв за собой дверь.
– О, боги! – прошептала Ловиан. – Я никогда не думала, что Риис так сильно ненавидит Родри, – она закрыла лицо ладонями и заплакала.
К большому удовольствию Джилл, Дрегису потребовалось несколько дней, чтобы закончить торговлю с жителями западных земель, которые делали все, не спеша. По одному, как мужчины, так и женщины, приводили лошадей, садились на траву и не спеша торговались с купцом. После того как сделка состоялась, проходило час или два и появлялась следующая лошадь. Так как большинство жителей западных земель не знали дэверийского наречия, переводчиком Дрегису служил человек по имени Дженантар. Джилл сама вызвалась помогать Дрегису и привела этим в ярость своего отца. Вечером второго дня, когда в торговле наступил перерыв, приехал Куллин и настоял на том, чтобы Джилл прогулялась с ним вниз к реке.
– Ради бога и его жены, я желаю, чтобы ты не проводила так много времени возле старого Дрегиса, – сказал он. – Мне очень хорошо известно, что тебе только и надо, что болтать с этими никудышными жителями западных земель.
– Папа, мне непонятно, что ты имеешь против. Они вовсе не животные. Посмотри на их одежду и на их украшения, и на мост, который они построили через реку. Где-то у них, наверное, есть фермы и города.
– Неужели? И я думаю, что ты хочешь поехать с этим Дженантаром, чтобы посмотреть на них.
– Что? Папа, ты рехнулся. У него есть жена и ребенок. И он не сказал мне ни одного обидного слова.
– О, черт побери! В мире полно мужчин, у которых есть жены, и которые думают о том, как им получить еще и хорошенькую девчонку.
– Папа! Я даже не знаю, что тебе ответить, если ты так настроен.
Куллин остановился, повернулся и окинул взглядом бескрайние зеленые луга, уголки его рта опустились, он выглядел уставшим. Джилл положила руку ему на плечо.
– Папа, ну пожалуйста, ну что здесь плохого?
– Моя дорогая, все эти годы я думал, что там дальше нет ничего. И теперь я обнаруживаю здесь этот очень странный народ, который ездит тут везде, и они были здесь все время и, – он в недоумении пожал плечами, – и теперь ты думаешь, что я сумасшедший из-за того, что я проклинаю все это. Но от них так и несет пророчеством и колдовством.
Джилл не так была бы шокирована, если бы дрессированный медведь на рыночной площади начал бы петь песни, словно бард: ее по-военному бесстрастный отец говорил о Двуумере?
– Ну, – рассердился Куллин. – Я сказал, что это звучит глупо.
– Нет, правда, это не так. Я думаю, что ты прав.
Он мгновение смотрел на нее, а затем кивнул, как будто ожидал, что она скажет по этому поводу. Джилл почувствовала, как холодная дрожь пробежала по ее спине, потому что он увидел в ней что-то такое, что она отчаянно старалась отрицать. Серый гном неожиданно появился совсем близко, как будто дразня ее. Он оскалился, а затем снова исчез.
– Папа! Я никогда не оставлю тебя. Если ты подумал, что смогу это сделать, то ты действительно сошел с ума.
Куллин немного смягчился, нежно улыбнулся ей.
– Ну и хорошо, моя дорогая, – сказал он. – Извини меня. Если тебе хочется, ты можешь смотреть, как наш купец торгует. Мы все равно скоро уедем отсюда. Джилл сразу воспользовалась его предложением и вернулась назад, чтобы наблюдать за торговлей. Когда она села рядом с Дженантаром, он вопросительно поднял бровь.
– Твой отец думает, что я неподходящая компания для тебя? – спросил он.
Джилл просто пожала плечами. Он начал говорить что-то еще, но вдруг вскочил на ноги, произнося проклятия. Двое жителей западных земель спорили с перепуганным Дрегисом, который держал в руке последний оставшийся у него для продажи меч. Джилл последовала за Дженантаром и услышала, что они спорили о том, кому он достанется.
– Хватит! – сказал Дрегис. – Я не продам его ни одному из вас.
Два человека с гневом смотрели друг на друга. Их прекрасные лица исказились от гнева.