Страница:
На исходе второго дня принц сопровождал Росу во время прогулки по саду. Весеннее солнце согревало блестящие листья и первые бутоны роз.
– Я нахожусь под большим впечатлением от знакомства с вашим сыном, – сказал ей Галрион. – Он вызывает у меня бoльшую симпатию, чем во время встреч при дворе.
– Спасибо, мой принц. – Роса удивилась, не зная, чем обернется эта неожиданная честь для ее сына. – Я очень вам благодарна за то, что вы покровительствуете ему.
– Мне только хотелось бы выяснить один незначительный вопрос. Простите мне мою прямолинейность и я, рассчитывая на искренний ответ, не изменю своего расположения к Блейну. Как велико его влияние на Гвени по сравнению с моим?
– Мой сын знает о своих обязанностях перед троном, и не имеет значения, в каком состоянии находятся его сердечные дела.
– Я никогда не думал иначе. Я только был удивлен тем, как высоко он ставит свою честь в вопросах любви. Позвольте мне снова быть откровенным. Брангвен совсем недавно обручена со мной. Если я не женюсь на Гвени, он не оставит ее, как покинутую женщину?
– Я думаю, мой принц, что вам нелегко говорить на эту тему.
– Да, но я скажу вам больше: меня волнует будущая жизнь с Брангвен. Льстецы при дворе будут кружить вокруг нее, как мухи вокруг разлитого меда.
– Не только мухи, мой принц. Осы прилетят на мед, ведь Гвени очень красива.
– Да, она красива. – Внезапно замолчав, Галрион размышлял, сможет ли он в действительности обходиться без нее. – И я полюбил ее однажды.
– Однажды, а теперь – нет? – Роса недоверчиво повела бровью.
Галрион прошел немного вперед, ожидая ее в тени липового дерева. Он сорвал несколько листьев с нижней ветки дерева и потер их между пальцами прежде, чем уронить на землю.
– Мой принц глубоко взволнован, – проговорила Роса.
– Тревоги принца – это его личное дело. Но вы так ничего и не ответили мне. Женился бы Блейн на Гвени, если бы у него была такая возможность?
– Женился бы, и сразу же. Мой бедный мальчик, я клянусь, его очаровали голубые глаза Гвени. Он откладывал женитьбу, ожидая, пока она войдет в возраст, и тогда…
– Принц вмешался, давая людям Вепря еще одну причину быть недовольными правлением верховного короля. Как еще Блейн может отнестись к этому, если его мать намекает, что принц требует уважения к его приоритетному праву?
– Я не сомневаюсь в том, что он всегда уважал принца.
Улыбаясь, Галрион низко поклонился ей.
– Это очень хорошо, – сказал он сам себе. Его сердце сгорало от ревности, когда он думал о Брангвен, лежащей в объятиях другого мужчины.
Наступил день отъезда принца Галриона ко двору. Гиррейнт провожал его, проехав вместе с ним несколько миль. Принц улыбался и болтал всю дорогу, так что Гиррейнту захотелось убить его и бросить тело в придорожную пыль. Наконец они доехали до перекрестка и там расстались. Гиррейнт, сидя на коне, наблюдал, как белый с алым плащ принца исчезает вдали. Через три недели, всего через три недели принц вернется из крепости Дэвери и увезет с собой Брангвен. Из-за нее разорвется сердце Гиррейнта.
Когда Гиррейнт прискакал назад в крепость, он нашел сестру сидящей во дворе под лучами солнца за шитьем. Он отдал лошадь своему пажу и уселся у ее ног, как пес. Ее волосы блестели на солнце, как золотые нити, ниспадая вокруг нежной кожи ее щек. Когда она улыбнулась ему, Гиррейнт почувствовал внезапную боль в сердце.
– Что это ты шьешь? – спросил он ее. – Что-нибудь из приданого?
– Нет. Тебе рубашку. Держу пари, что она получится гораздо красивее, чем у моего бедного Галриона.
Гиррейнт сидел и просто наблюдал за тем, как она работает. Он хотел подняться и уйти, оставив ее одну, но остановился, попав в плен своей давней муки. Его сестра, единственная и самая красивая в его мире, превратится во что-то безобразное и грязное, проклятое как богами, так и людьми, если им станет известно о его тайных помыслах.
Вдруг она вскрикнула. Он вскочил на ноги, еще не зная, что произошло.
– Я уколола палец этой проклятой иголкой! – сказала Брангвен, улыбнувшись ему, – не смотри так испуганно, Гир. Ой! Я посадила пятнышко крови на твою рубашку! Вот беда.
Маленькое красное пятнышко виднелось среди красного узора, переплетенного спиралью.
– Не волнуйся, никто его даже не заметит, – успокаивал ее брат.
– Если не считать, что это – плохая примета, в остальном ты прав. Не сомневаюсь, что ты испачкаешь ее гораздо сильнее. Ты возвращаешься с охоты такой перепачканный, Гир.
– Я не буду одевать ее на охоту. Это будет моя лучшая рубашка, только потому, что ее сшила для меня ты. – Гиррейнт взял ее руку и поцеловал в том месте, где виднелась капелька крови. Поздней ночью он вышел в темный тихий двор и был так взволнован, что ходил по нему взад и вперед без передышки. В свете луны он видел череп старого Саморика, пристально смотрящий вниз на него пустыми глазными впадинами. Когда-то каждый форт, и каждая крепость, и дом каждого воина был украшен такими трофеями, но позже церковники, основываясь на том, что им виднее, заявили, что Великому Белу не нравится этот обычай. Двин был одним из последних старых воинов, кто продолжил придерживаться этого обычая. Гиррейнт вспомнил тот день, когда пришли жрецы и приказали его отцу снять этот трофей. Он был тогда еще маленьким мальчиком и спрятался за юбку матери, испугавшись громкого крика отца, отказавшегося исполнить требование жрецов. Отец говорил им, что если боги действительно хотят снять череп, то они могут сделать это сами и быстрее, просто сгноив его.
«Жрецы ушли тогда, посылая на них ритуальные проклятия. И они одержали победу, – думал про себя Гиррейнт. – Я и есть это проклятие, – сказал он вслух, обращаясь к Саморику. – Я – это проклятие богов, посланное нашему клану.
Гиррейнт опустился на землю и заплакал…
Дни тянулись медленно. Длинные дни мучительного ожидания. Гиррейнт избегал общества своей сестры. Он поехал к Блейну под тем предлогом, что им необходимо увидеться из-за его помолвки, и Блейн действительно подействовал на него успокаивающе. Они были больше, чем друзьями. Год назад, когда они вместе ездили на войну, Гиррейнт и Блейн поклялись друг другу под присягой, что будут сражаться бок о бок, пока оба не умрут, или оба не победят. Они скрепили тогда эту клятву каплями своей крови. Они прекрасно провели вместе эти дни. Они охотились в лесу Блейна, или сидели за выпивкой перед камином, или ездили верхом по владениям Блейна в сопровождении его отряда. Гиррейнт завидовал Блейну, имеющему вооруженный отряд. Он решил организовать и у себя такой же. Десять лошадей, которые ему предложили в качестве приданого Исолы, будут прекрасным началом, а затем и замужество Брангвен должно принести богатство клану Сокола. Теперь осуществление мечты об отряде казалось крошечной компенсацией за то, что он лишится Брангвен.
На третий день после полудня Гиррейнт и Блейн выехали вдвоем. Наслаждаясь обществом друг друга, они скакали иноходью через луг. Стадо белых с коричневыми пятнами коров Блейна мирно паслось невдалеке.
– Надеюсь, что не будет войны этим летом, – заговорил Блейн.
– Что? – переспросил Гиррейнт, усмехаясь.
– Я скажу тебе сейчас то, чего я ни одному человеку не говорил ни разу. Мне иногда кажется, что я родился бардом, поющим о войнах вместо того, чтобы участвовать в них.
Решив, что это шутка, Гиррейнт засмеялся, но оборвал смех, заметив спокойную серьезность в глазах Блейна. Всю дорогу домой он думал об этом признании. Он вспомнил неизменное мужество Блейна в сражениях и удивился тому, как это мужчина хочет быть бардом вместо того, чтобы быть воином. Они вернулись в крепость на закате. Спешившись, Гиррейнт увидел своего пажа, бегущего им навстречу.
– Господин, – крикнул мальчик, запыхавшись, – я только что прискакал. Ваш отец умирает.
Гиррейнт дернул поводья с такой силой, что они врезалась в его ладони.
– Возьми лучшую лошадь в моей конюшне, – сказал ему Блейн.
Гиррейнт обогнал пажа, оставив его далеко позади себя и во весь опор поскакал в свою крепость. Он ехал без остановки весь вечер, временами переходя на рысь. И даже когда стемнело, он все равно продолжал свой путь, до тех пор, пока бледный свет луны позволял различать дорогу. Ни на одно мгновение ему не пришла в голову мысль о том, что он может упасть с коня и разбиться. Единственное, о чем он был в состоянии думать – о своем отце, который может умереть, не взглянув последний раз на сына, и еще о Брангвен, оставшейся наедине со смертью. Когда лошадь уставала и начинала спотыкаться, он переходил на шаг, чтобы дать ей отдохнуть, а затем пришпоривал ее снова. Наконец он доехал до небольшой деревушки, стоявшей на границе его поместья. Он колотил в дверь таверны до тех пор, пока в двери не показался ее заспанный владелец в ночной рубашке и со свечным фонарем в руке.
– Ты можешь поменять мне лошадь? – спросил Гиррейнт.
– Госпожа Брангвен прислала сюда серую лошадь.
Серый был лучшим скакуном в конюшне Сокола. Гиррейнт взмахнул кнутом и натянул поводья. Он бросил монету хозяину таверны и пустил лошадь в галоп, окунувшись из освещенного свечой пространства в ночную темноту дороги. Наконец он увидел возвышающуюся крепость, силуэт которой темнел на фоне звездного неба. Он в последний раз подстегнул Серого и галопом промчался через открытые ворота. Когда он спешился, выбежал из башни камергер.
– Он еще жив, – крикнул Драус. – Я возьму лошадь.
Гиррейнт взбежал вверх по винтовой лестнице и прошел через зал в комнату отца. Двин лежал на кровати, приподнятый на подушках, его лицо было серым, рот был напряжен, он боролся за каждый вздох. Брангвен сидела рядом и держала его руку в своих руках.
– Он приехал, папа, – произнесла она. – Гир здесь.
Когда Гиррейнт приблизился, Двин приподнял немного голову и поискал его взглядом воспаленных глаз. Двин попытался что-то сказать, но закашлялся и, опустив голову назад на подушку, начал харкать кровавой слюной, скользкой и блестящей. Он умер. Гиррейнт вытер его рот, закрыл глаза, сложил руки на груди.
Вошел камергер, посмотрел на кровать и упал на колени у ног Гиррейнта – нового главы клана, его единственной надежды.
– Господин, – сказал он, – я сейчас же пошлю пажа к королю. Нам надо отложить свадьбу.
– Так и сделаем, – ответил Гиррейнт. – Пускай выезжает на рассвете. Понадобится три дня, чтобы доставить донесение в Форт Дэвери о том, что свадьба Брангвен должна быть отсрочена на время траура. Неожиданно, взглянув на лицо своего отца, Гиррейнт почувствовал боль и отвращение к себе. Он рассчитывал предпринять что-нибудь, чтобы остановить эту женитьбу, все, что угодно, кроме этого. Он откинул голову назад и громко запричитал по покойнику, надеясь отвести душу в крике, как будто он мог прогнать свои мысли вместе с издаваемыми звуками.
Утром Жрецы Солнца пришли из храма, чтобы руководить похоронами. Следуя их указаниям, Брангвен вместе со служанкой обмыли тело, одели на него лучшую нарядную одежду Двина и уложили его на носилки. Пока слуги рыли яму, Гиррейнт приготовил и оседлал лучшего коня из конюшни отца. Процессия выстроилась во дворе: слуги, несущие носилки, следом за ним – жрецы, затем Гиррейнт, ведущий за собой лошадь. Поддерживаемая горничной и служанкой, Брангвен замыкала шествие. Верховный жрец холодно улыбнулся Гиррейнту, затем указал пальцем на дверную перемычку.
– Если эта голова не будет снята сегодня, – произнес он, – я не буду хоронить вашего отца.
– Хорошо, – ответил Гиррейнт.
Ему не хотелось поручать слуге эту отвратительную задачу, и поэтому он сам начал взбираться на стену башни, выбирая путь по шершавым, выступающим камням. Жрец ожидал внизу, держа корзину. Взобравшись по дверной перемычки, Гир ухватился за нее рукой, рассматривая голову. Это были жалкие остатки с почерневшими от времени глазницами, клочьями волос и несколькими поломанными зубами.
– Ну вот, Саморик, – сказал Гиррейнт, – вы оба – и ты, и твой кровный старый враг, будете похоронены сегодня.
Гиррейнт вынул клинок, выдернул им ржавые гвозди, голова полетела вниз и упала в корзину жреца с глухим треском. Прислуга пронзительно закричала, двор наполнился топотом копыт и фырканьем лошадей. Жрец вывел процессию со двора и повел вниз вокруг холма к небольшой роще, в которой располагалось фамильное кладбище клана. Увидев могилу матери, Брангвен заплакала. Рядом с ней была пустая яма. Она была глубокой, около восьми шагов в ширину и десяти – в длину. Когда Гиррейнт подвел коня к яме, он взвился на дыбы, как будто предчувствуя, что Судьба приготовила для него. Гиррейнт передал поводья ожидавшему слуге. Когда лошадь вскинула голову, он выхватил меч и нанес ей удар поперек горла. В потоке крови лошадь пошатнулась вперед, передние ноги ее подогнулись и она опрокинулась в могильную яму. Гиррейнт отступил назад и машинально вытер лезвие своего меча о штанину. В ожидании церемонии он так и стоял с мечом в руке. Гиррейнт скомандовал своим воинам сохранять спокойствие, пока рыдающая Брангвен поливала молоком и медом тело отца. Но когда он увидел, как первая лопата земли черной грязью упала на лицо отца, он больше не смог сдерживаться. Резко вскинув руки, он упал на колени и, запрокинув голову, заплакал, издавая высокий монотонный звук. Смутно он почувствовал, как Брангвен положила руки на его плечи.
– Гир, – говорила она, – Гир, Гир, ну пожалуйста, перестань.
Он отстранил сестру, а затем поднялся, опираясь на нее, как будто это она была воином, а он – девушкой. Она отвела его в зал и усадила возле камина. Он видел, как вернулись жрецы, как они суетились вокруг Брангвен, тихо переговариваясь низкими голосами. Она подошла к нему с кружкой эля в руке. Машинально Гиррейнт взял у нее кружку, сделал несколько глотков, а затем чуть не бросил ее девушке в лицо. Эль имел вкус горькой травы.
– Выпей это, – сказала ему Брангвен, – выпей, тебе надо поспать.
Ради ее спокойствия он, задыхаясь, отпил эту горькую гадость. Брангвен взяла пустую кружку из его руки, и он сразу уснул, сидя в кресле. Ему казалось, будто он погружается в теплый солнечный свет. Когда он проснулся, то обнаружил, что лежит на своей кровати и комната освещена факелом, подвешенным на стене в железном канделябре. Блейн сидел на полу и наблюдал за ним.
– Ох, боже мой, – проговорил Гиррейнт. – Я долго спал?
– Только с прошлого заката. Мы все приехали около часа назад. Моя мать и твоя невеста захотели побыть с Гвени.
Блейн встал и налил воды из глиняного кувшина, стоявшего на подоконнике. Гиррейнт пил с жадностью, смывая горькие остатки лекарства со своих губ.
– Как долго будет длиться траур? – спросил Блейн. – Что касается меня, то я бы сказал – год, но это будет жестоко по отношению к нашим сестрам, не так ли? Я бы объявил траур после их свадеб.
– С наступлением осени, так?
Гиррейнт кивнул в знак согласия, думая о том, что Гвени будет с ним еще целое лето. Но потом он вспомнил, какое будет это лето.
Заплакав, он бросил глиняную чашку в противоположную стену с такой силой, что она разлетелась вдребезги. Блейн сел рядом с ним, взяв его за плечи.
– Да, он ушел, – произнес он, – и тут ничего не поделаешь и ничего не скажешь.
Гиррейнт опустил голову на грудь Блейна и заплакал.
«Я люблю его, как родного брата, – подумал он. – И я благодарен всем богам, что Гвени не выходит за него замуж».
Первая неделя после возвращения принца Галриона ко двору была одной сплошной неудачей, он ни разу не использовал удобного случая, чтобы переговорить с отцом. Он знал, что, сдерживаясь, упускал шанс за шансом, потому что он не решил еще для себя, как поступить: жениться на Брангвен, или позволить Блейну взять ее. Наконец он решил посоветоваться с человеком, которому он всегда полностью доверял – своей матери.
В полдень, такой теплый и тихий, что он напомнил ему приближающийся праздник Костров, Галрион покинул город, поехав искать королевское место для ястребиной охоты, находившееся на Гвирконисе, огромном озере, расположенном в месте соединения трех рек восточнее крепости Дэвери.
Королева и ее свита расположилась пообедать на южном берегу. Яркие одежды прислуги и горничных выглядели как яркие цветы, рассыпанные на траве. Королева Илейн сидела, окруженная прислугой, позади нее стоял юный паж, одетый в белое, и держал ее любимого маленького дребника на запястье. В одной стороне слуги присматривали за лошадьми, в другой – за ястребами. Когда принц спешился, королева нетерпеливо замахала ему рукой.
– Я еще ни разу не видела тебя с тех пор, как ты приехал домой, – сказала Илейн. – У тебя все в порядке?
– Конечно, – ответил ее сын, – а почему ты думаешь, что нет?
– Ты озабочен чем-то, – королева повернулась к женщинам. – Идите все вниз к берегу или куда-нибудь еще, оставьте нас!
Женщины вспорхнули, словно птицы, готовые полететь, смеясь и перекликаясь между собой. Паж медленно последовал за ними, щебеча с ястребом, который сохранял величавое спокойствие. Илейн наблюдала за тем, как они уходили и слегка кивала. Несмотря на то, что у нее было четыре взрослых сына, она оставалась еще красивой женщиной с большими темными глазами и узким лицом, обрамленным каштановыми волосами, в которых виднелось всего несколько седых прядей. Она протянула руку к корзине, стоявшей рядом с ней, и вынула из нее кусок сладкой булки, затем предложила его Галриону.
– Спасибо, – сказал он. – Скажи мне вот что, мама, когда ты впервые появилась при дворе, другие женщины завидовали твоей красоте?
– Конечно. Ты думаешь о своей невесте?
– Только о ней. Я начинаю думать, что ты была права, сомневаясь в моем выборе.
– Но ты ведь уже дал клятву бедняжке.
– Какой сын слушает свою мать до того, когда становится уже поздно?
Илейн улыбнулась ему снисходительно. Галрион откусывал булку маленькими кусочками, продолжая свой маневр.
– Ты знаешь, – заговорила Илейн, – нет ни одной девушки в Дэвери, которая не хотела бы знать, что она самая красивая, но для нее самой это – тяжелая судьба. Твоя маленькая Гвени никогда не имела такого образования, как я. Она всего лишь доверчивое маленькое существо.
– Это так. Я разговаривал с госпожой Росой об этом, когда ездил с Гиррейнтом по поводу его женитьбы. Лорд Блейн очень влюблен в девушку.
– Неужели? Это не вызовет беды?
– Нет. Хотя бы потому, что Блейн – честный человек. Он, правда, странный. Многие лорды не обращают внимания на капризы своих жен, даже если они родили им сыновей.
– Большая красота может подействовать даже на самого грубого лорда, словно волшебство. – Илейн слегка улыбнулась. – Даже на принца.
Галрион вслушивался в ее негромкий выразительный голос.
– Что ты предлагаешь? – спросила Илейн. – Оставить Гвени Блейну и искать другую жену?
– Да, что-то в этом роде. Есть одно маленькое препятствие в этом плане. Я еще люблю ее, к моему сожалению. Любовь – это роскошь, которой принц не может себе позволить.
– Я плохо помню Блейна по его визитам ко двору. Он похож на своего отца? – спросила королева.
– Отличается, как луг от пашни.
– Тогда это к счастью. Я уверена, что если его отец не будет убит случайно на этой охоте, то он составит заговор против теперешних прав короля. – Илейн отвернулась, искренне встревоженная.
Правление Дэвери было рискованным делом. Люди прекрасно знали, что в старые дни времен Рассвета короли избирались из наиболее знатных дворян и их семьи были на троне до тех пор, пока наследников уважали лорды. Под давлением завоевателей Нового Королевства обычай умер сотни лет назад. Дворяне были далеки от мысли о том, чтобы организовать восстание против неугодного короля для того, чтобы заменить его лучшим.
– Госпожа Роса уверяла меня в лояльности Блейна, – сказал Галрион.
– Неужели? Да, я уважаю ее мнение. Ты действительно не хочешь брать в жены Брангвен?
– Я не знаю. – Галрион стряхнул крошки булки в траву. – Я правда не знаю.
– Вот о чем ты еще должен подумать. Твой старший брат никогда не сторонился девушек.
Неожиданно Галрион осознал, что он стоит, а его рука сжимает рукоятку меча.
– Я убью его, если он хотя бы пальцем прикоснется к моей Гвени, – прокричал Галрион, – прости, мама, но я убью его.
Побледнев, Илейн поднялась, сжав ладони.
– Подумай об этой женитьбе хорошенько, – сказала она, ее голос дрожал. – Я умоляю тебя, подумай внимательно.
– Я подумаю. Прости меня.
Разговор с принцем, казалось, испортил наслаждение, которое королева всегда испытывала от ястребиной охоты. Она подозвала к себе свою свиту и объявила, что они возвращаются в город. В то время Форт Дэвери был расположен на небольшой возвышенности на расстоянии около мили от болотистого низкого берега озера Гвирконис. Окруженный каменными стенами, он располагался по обеим берегам быстрой реки, которые были соединены двумя каменными мостами. Внутри изгороди теснились круглые каменные дома, расположенные вдоль беспорядочных улиц. В городе было около двадцати тысяч жителей. В каждой стороне города было по два невысоких холма. На южном холме находился Великий Храм Солнца, а также дворец высших жрецов королевства и Дубовая роща. Северный холм назывался королевским. Клан Галриона жил на королевском холме только сорок восемь лет. Дед Галриона, Адорик Первый, положил конец анархии, окончательно выиграв войну между старшими кланами за власть. Несмотря на то, что он происходил из членов отряда короля Брана, а это давало право называться старшим кланом, Адорик I имел поддержку среди младших кланов, купцов и всех прочих, благодаря чему оказался на троне. Он одержал победу, несмотря на свое низкое происхождение.
Когда королева в сопровождении свиты проезжала по улицам, горожане кланялись, приветствуя ее. Независимо от того, что они думали о ее муже, они искренне любили Илейн. Она поддерживала многие храмы, оказывала помощь беднякам и часто говорила бедноте, что они должны заставить короля проявлять свое милосердие. При всей своей тупости, король понимал, каким сокровищем он обладает в лице своей жены. Она была единственным человеком, к чьим советам он прислушивался, по крайней мере тогда, когда они совпадали с его намерениями. Основная надежда Галриона состояла в том, чтобы поручить ей сообщить королю о том, что его третий сын намерен оставить двор для того, чтобы изучать Двуумер, и он знал о том, что скоро он должен будет сказать матери правду.
Основание Королевского холма окружала каменная стена с металлическими воротами. Сразу за ней раскинулся луг, где белые с коричневым коровы паслись рядом с королевским табуном. За лугом, ближе к вершине, был возведен второй круг стен, за которым располагался королевский двор. Здесь же были помещения для челяди, конюшни, казармы и прочее.
В центре возвышалась большая башня Клана Виверн. Главным строением была шестиэтажная башня, к которой, словно цыплята, примостились три двухэтажных полубашни. В случае сражения башня превращалась в ловушку для отступающих врагов, потому что единственный путь в полубашни лежал через главную башню. Кроме апартаментов для короля и его семьи в башне еще были помещения для всех знатных гостей, приглашенных ко двору. Они напоминали кроличьи норки с коридорами и клиновидными комнатами. Здесь зрели интриги и проекты захвата королевской власти или королевской благосклонности, и это было образом жизни не только гостей, но и всех принцев, а также их жен. Вырваться из этой башни – такова была заветная цель всей жизни принца Галриона.
Как полагалось принцу, Галрион занимал соответствующие его положению комнаты во втором этаже главной башни. Его приемной была круглая большая комната со светлым потолком, каменным камином и блестящим деревянным полом. На стенах, обитых деревом, висели красивые гобелены, привезенные из далеких земель и подаренные различными торговцами в надежде на то, что принц замолвит за них словечко королю. Галрион, получая взятки в виде таких подношений, всегда честно выполнял их просьбы. Комната была богато украшена сундуками резной работы, мягкими стульями с подушками и столом, на котором лежали между бронзовыми драконами семь книг – его самая большая ценность. Когда Галрион научился читать, король, узнав об этом, пришел в ярость, так как считал, что это не подходящее для мужчины занятие. Но Галрион, со свойственным ему упрямством, продолжал упорно заниматься. И сейчас, после четырех лет учебы, он мог читать почти так же хорошо, как и писать. Сторонясь суматохи и шума официальных обедов в большом зале, принц, как обычно, обедал один в своей комнате этой ночью. Одновременно он принимал гостя и после еды они выпили вместе с ним по серебряному кубку меда. Гостем был гвербрет Мэдок из Гласлока, в чьем ведении находились земли кланов Сокола и Вепря. Хотя по рангу он был ниже членов королевской семьи, но звание гвербрета было самым почетным в королевстве и пришло из древних времен. Еще во времена Рассвета племена избирали правителей, которым доверяли вершить правосудие и выступать на военных Ассамблеях. В основном, их избирали из числа знати, но со временем этот пост в Дэвери стал переходить от отца к сыну. С тех пор человек, который вершил правосудие и распоряжался землями, получил возможность значительно укрепить свою власть. Со временем гвербреты стали наиболее могущественными и богатыми людьми в королевстве и могли содержать для защиты своих легальных прав небольшие армии, и лорды вынуждены были прислушиваться к его мнению. По обычаю, пришедшему так же из времен Рассвета и, тем не менее, принятому в Совете Избирателей, старший клан мог получить эту должность в случае угасания клана гвербрета. Поэтому каждый гвербрет в королевстве имел силу, с которой приходилось считаться, и Галрион оказывал Мэдоку такие почести, как если бы тот был самим принцем. Он усадил его на мягкий стул, собственноручно угостил медом, отпустив пажа, чтобы иметь возможность поговорить с Мэдоком наедине. Объект этих хлопот принимал внимание, милостиво улыбаясь. Он был тучным мужчиной с густой проседью в черных волосах. Мэдок больше заботился о красивых лошадях, чем о чести и о хорошей драке, или же о своем титуле. Этой ночью он был в хорошем расположении духа, шутил и то и дело поднимал кубок, произнося тост за принца с поддельной торжественностью.
– Я нахожусь под большим впечатлением от знакомства с вашим сыном, – сказал ей Галрион. – Он вызывает у меня бoльшую симпатию, чем во время встреч при дворе.
– Спасибо, мой принц. – Роса удивилась, не зная, чем обернется эта неожиданная честь для ее сына. – Я очень вам благодарна за то, что вы покровительствуете ему.
– Мне только хотелось бы выяснить один незначительный вопрос. Простите мне мою прямолинейность и я, рассчитывая на искренний ответ, не изменю своего расположения к Блейну. Как велико его влияние на Гвени по сравнению с моим?
– Мой сын знает о своих обязанностях перед троном, и не имеет значения, в каком состоянии находятся его сердечные дела.
– Я никогда не думал иначе. Я только был удивлен тем, как высоко он ставит свою честь в вопросах любви. Позвольте мне снова быть откровенным. Брангвен совсем недавно обручена со мной. Если я не женюсь на Гвени, он не оставит ее, как покинутую женщину?
– Я думаю, мой принц, что вам нелегко говорить на эту тему.
– Да, но я скажу вам больше: меня волнует будущая жизнь с Брангвен. Льстецы при дворе будут кружить вокруг нее, как мухи вокруг разлитого меда.
– Не только мухи, мой принц. Осы прилетят на мед, ведь Гвени очень красива.
– Да, она красива. – Внезапно замолчав, Галрион размышлял, сможет ли он в действительности обходиться без нее. – И я полюбил ее однажды.
– Однажды, а теперь – нет? – Роса недоверчиво повела бровью.
Галрион прошел немного вперед, ожидая ее в тени липового дерева. Он сорвал несколько листьев с нижней ветки дерева и потер их между пальцами прежде, чем уронить на землю.
– Мой принц глубоко взволнован, – проговорила Роса.
– Тревоги принца – это его личное дело. Но вы так ничего и не ответили мне. Женился бы Блейн на Гвени, если бы у него была такая возможность?
– Женился бы, и сразу же. Мой бедный мальчик, я клянусь, его очаровали голубые глаза Гвени. Он откладывал женитьбу, ожидая, пока она войдет в возраст, и тогда…
– Принц вмешался, давая людям Вепря еще одну причину быть недовольными правлением верховного короля. Как еще Блейн может отнестись к этому, если его мать намекает, что принц требует уважения к его приоритетному праву?
– Я не сомневаюсь в том, что он всегда уважал принца.
Улыбаясь, Галрион низко поклонился ей.
– Это очень хорошо, – сказал он сам себе. Его сердце сгорало от ревности, когда он думал о Брангвен, лежащей в объятиях другого мужчины.
Наступил день отъезда принца Галриона ко двору. Гиррейнт провожал его, проехав вместе с ним несколько миль. Принц улыбался и болтал всю дорогу, так что Гиррейнту захотелось убить его и бросить тело в придорожную пыль. Наконец они доехали до перекрестка и там расстались. Гиррейнт, сидя на коне, наблюдал, как белый с алым плащ принца исчезает вдали. Через три недели, всего через три недели принц вернется из крепости Дэвери и увезет с собой Брангвен. Из-за нее разорвется сердце Гиррейнта.
Когда Гиррейнт прискакал назад в крепость, он нашел сестру сидящей во дворе под лучами солнца за шитьем. Он отдал лошадь своему пажу и уселся у ее ног, как пес. Ее волосы блестели на солнце, как золотые нити, ниспадая вокруг нежной кожи ее щек. Когда она улыбнулась ему, Гиррейнт почувствовал внезапную боль в сердце.
– Что это ты шьешь? – спросил он ее. – Что-нибудь из приданого?
– Нет. Тебе рубашку. Держу пари, что она получится гораздо красивее, чем у моего бедного Галриона.
Гиррейнт сидел и просто наблюдал за тем, как она работает. Он хотел подняться и уйти, оставив ее одну, но остановился, попав в плен своей давней муки. Его сестра, единственная и самая красивая в его мире, превратится во что-то безобразное и грязное, проклятое как богами, так и людьми, если им станет известно о его тайных помыслах.
Вдруг она вскрикнула. Он вскочил на ноги, еще не зная, что произошло.
– Я уколола палец этой проклятой иголкой! – сказала Брангвен, улыбнувшись ему, – не смотри так испуганно, Гир. Ой! Я посадила пятнышко крови на твою рубашку! Вот беда.
Маленькое красное пятнышко виднелось среди красного узора, переплетенного спиралью.
– Не волнуйся, никто его даже не заметит, – успокаивал ее брат.
– Если не считать, что это – плохая примета, в остальном ты прав. Не сомневаюсь, что ты испачкаешь ее гораздо сильнее. Ты возвращаешься с охоты такой перепачканный, Гир.
– Я не буду одевать ее на охоту. Это будет моя лучшая рубашка, только потому, что ее сшила для меня ты. – Гиррейнт взял ее руку и поцеловал в том месте, где виднелась капелька крови. Поздней ночью он вышел в темный тихий двор и был так взволнован, что ходил по нему взад и вперед без передышки. В свете луны он видел череп старого Саморика, пристально смотрящий вниз на него пустыми глазными впадинами. Когда-то каждый форт, и каждая крепость, и дом каждого воина был украшен такими трофеями, но позже церковники, основываясь на том, что им виднее, заявили, что Великому Белу не нравится этот обычай. Двин был одним из последних старых воинов, кто продолжил придерживаться этого обычая. Гиррейнт вспомнил тот день, когда пришли жрецы и приказали его отцу снять этот трофей. Он был тогда еще маленьким мальчиком и спрятался за юбку матери, испугавшись громкого крика отца, отказавшегося исполнить требование жрецов. Отец говорил им, что если боги действительно хотят снять череп, то они могут сделать это сами и быстрее, просто сгноив его.
«Жрецы ушли тогда, посылая на них ритуальные проклятия. И они одержали победу, – думал про себя Гиррейнт. – Я и есть это проклятие, – сказал он вслух, обращаясь к Саморику. – Я – это проклятие богов, посланное нашему клану.
Гиррейнт опустился на землю и заплакал…
Дни тянулись медленно. Длинные дни мучительного ожидания. Гиррейнт избегал общества своей сестры. Он поехал к Блейну под тем предлогом, что им необходимо увидеться из-за его помолвки, и Блейн действительно подействовал на него успокаивающе. Они были больше, чем друзьями. Год назад, когда они вместе ездили на войну, Гиррейнт и Блейн поклялись друг другу под присягой, что будут сражаться бок о бок, пока оба не умрут, или оба не победят. Они скрепили тогда эту клятву каплями своей крови. Они прекрасно провели вместе эти дни. Они охотились в лесу Блейна, или сидели за выпивкой перед камином, или ездили верхом по владениям Блейна в сопровождении его отряда. Гиррейнт завидовал Блейну, имеющему вооруженный отряд. Он решил организовать и у себя такой же. Десять лошадей, которые ему предложили в качестве приданого Исолы, будут прекрасным началом, а затем и замужество Брангвен должно принести богатство клану Сокола. Теперь осуществление мечты об отряде казалось крошечной компенсацией за то, что он лишится Брангвен.
На третий день после полудня Гиррейнт и Блейн выехали вдвоем. Наслаждаясь обществом друг друга, они скакали иноходью через луг. Стадо белых с коричневыми пятнами коров Блейна мирно паслось невдалеке.
– Надеюсь, что не будет войны этим летом, – заговорил Блейн.
– Что? – переспросил Гиррейнт, усмехаясь.
– Я скажу тебе сейчас то, чего я ни одному человеку не говорил ни разу. Мне иногда кажется, что я родился бардом, поющим о войнах вместо того, чтобы участвовать в них.
Решив, что это шутка, Гиррейнт засмеялся, но оборвал смех, заметив спокойную серьезность в глазах Блейна. Всю дорогу домой он думал об этом признании. Он вспомнил неизменное мужество Блейна в сражениях и удивился тому, как это мужчина хочет быть бардом вместо того, чтобы быть воином. Они вернулись в крепость на закате. Спешившись, Гиррейнт увидел своего пажа, бегущего им навстречу.
– Господин, – крикнул мальчик, запыхавшись, – я только что прискакал. Ваш отец умирает.
Гиррейнт дернул поводья с такой силой, что они врезалась в его ладони.
– Возьми лучшую лошадь в моей конюшне, – сказал ему Блейн.
Гиррейнт обогнал пажа, оставив его далеко позади себя и во весь опор поскакал в свою крепость. Он ехал без остановки весь вечер, временами переходя на рысь. И даже когда стемнело, он все равно продолжал свой путь, до тех пор, пока бледный свет луны позволял различать дорогу. Ни на одно мгновение ему не пришла в голову мысль о том, что он может упасть с коня и разбиться. Единственное, о чем он был в состоянии думать – о своем отце, который может умереть, не взглянув последний раз на сына, и еще о Брангвен, оставшейся наедине со смертью. Когда лошадь уставала и начинала спотыкаться, он переходил на шаг, чтобы дать ей отдохнуть, а затем пришпоривал ее снова. Наконец он доехал до небольшой деревушки, стоявшей на границе его поместья. Он колотил в дверь таверны до тех пор, пока в двери не показался ее заспанный владелец в ночной рубашке и со свечным фонарем в руке.
– Ты можешь поменять мне лошадь? – спросил Гиррейнт.
– Госпожа Брангвен прислала сюда серую лошадь.
Серый был лучшим скакуном в конюшне Сокола. Гиррейнт взмахнул кнутом и натянул поводья. Он бросил монету хозяину таверны и пустил лошадь в галоп, окунувшись из освещенного свечой пространства в ночную темноту дороги. Наконец он увидел возвышающуюся крепость, силуэт которой темнел на фоне звездного неба. Он в последний раз подстегнул Серого и галопом промчался через открытые ворота. Когда он спешился, выбежал из башни камергер.
– Он еще жив, – крикнул Драус. – Я возьму лошадь.
Гиррейнт взбежал вверх по винтовой лестнице и прошел через зал в комнату отца. Двин лежал на кровати, приподнятый на подушках, его лицо было серым, рот был напряжен, он боролся за каждый вздох. Брангвен сидела рядом и держала его руку в своих руках.
– Он приехал, папа, – произнесла она. – Гир здесь.
Когда Гиррейнт приблизился, Двин приподнял немного голову и поискал его взглядом воспаленных глаз. Двин попытался что-то сказать, но закашлялся и, опустив голову назад на подушку, начал харкать кровавой слюной, скользкой и блестящей. Он умер. Гиррейнт вытер его рот, закрыл глаза, сложил руки на груди.
Вошел камергер, посмотрел на кровать и упал на колени у ног Гиррейнта – нового главы клана, его единственной надежды.
– Господин, – сказал он, – я сейчас же пошлю пажа к королю. Нам надо отложить свадьбу.
– Так и сделаем, – ответил Гиррейнт. – Пускай выезжает на рассвете. Понадобится три дня, чтобы доставить донесение в Форт Дэвери о том, что свадьба Брангвен должна быть отсрочена на время траура. Неожиданно, взглянув на лицо своего отца, Гиррейнт почувствовал боль и отвращение к себе. Он рассчитывал предпринять что-нибудь, чтобы остановить эту женитьбу, все, что угодно, кроме этого. Он откинул голову назад и громко запричитал по покойнику, надеясь отвести душу в крике, как будто он мог прогнать свои мысли вместе с издаваемыми звуками.
Утром Жрецы Солнца пришли из храма, чтобы руководить похоронами. Следуя их указаниям, Брангвен вместе со служанкой обмыли тело, одели на него лучшую нарядную одежду Двина и уложили его на носилки. Пока слуги рыли яму, Гиррейнт приготовил и оседлал лучшего коня из конюшни отца. Процессия выстроилась во дворе: слуги, несущие носилки, следом за ним – жрецы, затем Гиррейнт, ведущий за собой лошадь. Поддерживаемая горничной и служанкой, Брангвен замыкала шествие. Верховный жрец холодно улыбнулся Гиррейнту, затем указал пальцем на дверную перемычку.
– Если эта голова не будет снята сегодня, – произнес он, – я не буду хоронить вашего отца.
– Хорошо, – ответил Гиррейнт.
Ему не хотелось поручать слуге эту отвратительную задачу, и поэтому он сам начал взбираться на стену башни, выбирая путь по шершавым, выступающим камням. Жрец ожидал внизу, держа корзину. Взобравшись по дверной перемычки, Гир ухватился за нее рукой, рассматривая голову. Это были жалкие остатки с почерневшими от времени глазницами, клочьями волос и несколькими поломанными зубами.
– Ну вот, Саморик, – сказал Гиррейнт, – вы оба – и ты, и твой кровный старый враг, будете похоронены сегодня.
Гиррейнт вынул клинок, выдернул им ржавые гвозди, голова полетела вниз и упала в корзину жреца с глухим треском. Прислуга пронзительно закричала, двор наполнился топотом копыт и фырканьем лошадей. Жрец вывел процессию со двора и повел вниз вокруг холма к небольшой роще, в которой располагалось фамильное кладбище клана. Увидев могилу матери, Брангвен заплакала. Рядом с ней была пустая яма. Она была глубокой, около восьми шагов в ширину и десяти – в длину. Когда Гиррейнт подвел коня к яме, он взвился на дыбы, как будто предчувствуя, что Судьба приготовила для него. Гиррейнт передал поводья ожидавшему слуге. Когда лошадь вскинула голову, он выхватил меч и нанес ей удар поперек горла. В потоке крови лошадь пошатнулась вперед, передние ноги ее подогнулись и она опрокинулась в могильную яму. Гиррейнт отступил назад и машинально вытер лезвие своего меча о штанину. В ожидании церемонии он так и стоял с мечом в руке. Гиррейнт скомандовал своим воинам сохранять спокойствие, пока рыдающая Брангвен поливала молоком и медом тело отца. Но когда он увидел, как первая лопата земли черной грязью упала на лицо отца, он больше не смог сдерживаться. Резко вскинув руки, он упал на колени и, запрокинув голову, заплакал, издавая высокий монотонный звук. Смутно он почувствовал, как Брангвен положила руки на его плечи.
– Гир, – говорила она, – Гир, Гир, ну пожалуйста, перестань.
Он отстранил сестру, а затем поднялся, опираясь на нее, как будто это она была воином, а он – девушкой. Она отвела его в зал и усадила возле камина. Он видел, как вернулись жрецы, как они суетились вокруг Брангвен, тихо переговариваясь низкими голосами. Она подошла к нему с кружкой эля в руке. Машинально Гиррейнт взял у нее кружку, сделал несколько глотков, а затем чуть не бросил ее девушке в лицо. Эль имел вкус горькой травы.
– Выпей это, – сказала ему Брангвен, – выпей, тебе надо поспать.
Ради ее спокойствия он, задыхаясь, отпил эту горькую гадость. Брангвен взяла пустую кружку из его руки, и он сразу уснул, сидя в кресле. Ему казалось, будто он погружается в теплый солнечный свет. Когда он проснулся, то обнаружил, что лежит на своей кровати и комната освещена факелом, подвешенным на стене в железном канделябре. Блейн сидел на полу и наблюдал за ним.
– Ох, боже мой, – проговорил Гиррейнт. – Я долго спал?
– Только с прошлого заката. Мы все приехали около часа назад. Моя мать и твоя невеста захотели побыть с Гвени.
Блейн встал и налил воды из глиняного кувшина, стоявшего на подоконнике. Гиррейнт пил с жадностью, смывая горькие остатки лекарства со своих губ.
– Как долго будет длиться траур? – спросил Блейн. – Что касается меня, то я бы сказал – год, но это будет жестоко по отношению к нашим сестрам, не так ли? Я бы объявил траур после их свадеб.
– С наступлением осени, так?
Гиррейнт кивнул в знак согласия, думая о том, что Гвени будет с ним еще целое лето. Но потом он вспомнил, какое будет это лето.
Заплакав, он бросил глиняную чашку в противоположную стену с такой силой, что она разлетелась вдребезги. Блейн сел рядом с ним, взяв его за плечи.
– Да, он ушел, – произнес он, – и тут ничего не поделаешь и ничего не скажешь.
Гиррейнт опустил голову на грудь Блейна и заплакал.
«Я люблю его, как родного брата, – подумал он. – И я благодарен всем богам, что Гвени не выходит за него замуж».
Первая неделя после возвращения принца Галриона ко двору была одной сплошной неудачей, он ни разу не использовал удобного случая, чтобы переговорить с отцом. Он знал, что, сдерживаясь, упускал шанс за шансом, потому что он не решил еще для себя, как поступить: жениться на Брангвен, или позволить Блейну взять ее. Наконец он решил посоветоваться с человеком, которому он всегда полностью доверял – своей матери.
В полдень, такой теплый и тихий, что он напомнил ему приближающийся праздник Костров, Галрион покинул город, поехав искать королевское место для ястребиной охоты, находившееся на Гвирконисе, огромном озере, расположенном в месте соединения трех рек восточнее крепости Дэвери.
Королева и ее свита расположилась пообедать на южном берегу. Яркие одежды прислуги и горничных выглядели как яркие цветы, рассыпанные на траве. Королева Илейн сидела, окруженная прислугой, позади нее стоял юный паж, одетый в белое, и держал ее любимого маленького дребника на запястье. В одной стороне слуги присматривали за лошадьми, в другой – за ястребами. Когда принц спешился, королева нетерпеливо замахала ему рукой.
– Я еще ни разу не видела тебя с тех пор, как ты приехал домой, – сказала Илейн. – У тебя все в порядке?
– Конечно, – ответил ее сын, – а почему ты думаешь, что нет?
– Ты озабочен чем-то, – королева повернулась к женщинам. – Идите все вниз к берегу или куда-нибудь еще, оставьте нас!
Женщины вспорхнули, словно птицы, готовые полететь, смеясь и перекликаясь между собой. Паж медленно последовал за ними, щебеча с ястребом, который сохранял величавое спокойствие. Илейн наблюдала за тем, как они уходили и слегка кивала. Несмотря на то, что у нее было четыре взрослых сына, она оставалась еще красивой женщиной с большими темными глазами и узким лицом, обрамленным каштановыми волосами, в которых виднелось всего несколько седых прядей. Она протянула руку к корзине, стоявшей рядом с ней, и вынула из нее кусок сладкой булки, затем предложила его Галриону.
– Спасибо, – сказал он. – Скажи мне вот что, мама, когда ты впервые появилась при дворе, другие женщины завидовали твоей красоте?
– Конечно. Ты думаешь о своей невесте?
– Только о ней. Я начинаю думать, что ты была права, сомневаясь в моем выборе.
– Но ты ведь уже дал клятву бедняжке.
– Какой сын слушает свою мать до того, когда становится уже поздно?
Илейн улыбнулась ему снисходительно. Галрион откусывал булку маленькими кусочками, продолжая свой маневр.
– Ты знаешь, – заговорила Илейн, – нет ни одной девушки в Дэвери, которая не хотела бы знать, что она самая красивая, но для нее самой это – тяжелая судьба. Твоя маленькая Гвени никогда не имела такого образования, как я. Она всего лишь доверчивое маленькое существо.
– Это так. Я разговаривал с госпожой Росой об этом, когда ездил с Гиррейнтом по поводу его женитьбы. Лорд Блейн очень влюблен в девушку.
– Неужели? Это не вызовет беды?
– Нет. Хотя бы потому, что Блейн – честный человек. Он, правда, странный. Многие лорды не обращают внимания на капризы своих жен, даже если они родили им сыновей.
– Большая красота может подействовать даже на самого грубого лорда, словно волшебство. – Илейн слегка улыбнулась. – Даже на принца.
Галрион вслушивался в ее негромкий выразительный голос.
– Что ты предлагаешь? – спросила Илейн. – Оставить Гвени Блейну и искать другую жену?
– Да, что-то в этом роде. Есть одно маленькое препятствие в этом плане. Я еще люблю ее, к моему сожалению. Любовь – это роскошь, которой принц не может себе позволить.
– Я плохо помню Блейна по его визитам ко двору. Он похож на своего отца? – спросила королева.
– Отличается, как луг от пашни.
– Тогда это к счастью. Я уверена, что если его отец не будет убит случайно на этой охоте, то он составит заговор против теперешних прав короля. – Илейн отвернулась, искренне встревоженная.
Правление Дэвери было рискованным делом. Люди прекрасно знали, что в старые дни времен Рассвета короли избирались из наиболее знатных дворян и их семьи были на троне до тех пор, пока наследников уважали лорды. Под давлением завоевателей Нового Королевства обычай умер сотни лет назад. Дворяне были далеки от мысли о том, чтобы организовать восстание против неугодного короля для того, чтобы заменить его лучшим.
– Госпожа Роса уверяла меня в лояльности Блейна, – сказал Галрион.
– Неужели? Да, я уважаю ее мнение. Ты действительно не хочешь брать в жены Брангвен?
– Я не знаю. – Галрион стряхнул крошки булки в траву. – Я правда не знаю.
– Вот о чем ты еще должен подумать. Твой старший брат никогда не сторонился девушек.
Неожиданно Галрион осознал, что он стоит, а его рука сжимает рукоятку меча.
– Я убью его, если он хотя бы пальцем прикоснется к моей Гвени, – прокричал Галрион, – прости, мама, но я убью его.
Побледнев, Илейн поднялась, сжав ладони.
– Подумай об этой женитьбе хорошенько, – сказала она, ее голос дрожал. – Я умоляю тебя, подумай внимательно.
– Я подумаю. Прости меня.
Разговор с принцем, казалось, испортил наслаждение, которое королева всегда испытывала от ястребиной охоты. Она подозвала к себе свою свиту и объявила, что они возвращаются в город. В то время Форт Дэвери был расположен на небольшой возвышенности на расстоянии около мили от болотистого низкого берега озера Гвирконис. Окруженный каменными стенами, он располагался по обеим берегам быстрой реки, которые были соединены двумя каменными мостами. Внутри изгороди теснились круглые каменные дома, расположенные вдоль беспорядочных улиц. В городе было около двадцати тысяч жителей. В каждой стороне города было по два невысоких холма. На южном холме находился Великий Храм Солнца, а также дворец высших жрецов королевства и Дубовая роща. Северный холм назывался королевским. Клан Галриона жил на королевском холме только сорок восемь лет. Дед Галриона, Адорик Первый, положил конец анархии, окончательно выиграв войну между старшими кланами за власть. Несмотря на то, что он происходил из членов отряда короля Брана, а это давало право называться старшим кланом, Адорик I имел поддержку среди младших кланов, купцов и всех прочих, благодаря чему оказался на троне. Он одержал победу, несмотря на свое низкое происхождение.
Когда королева в сопровождении свиты проезжала по улицам, горожане кланялись, приветствуя ее. Независимо от того, что они думали о ее муже, они искренне любили Илейн. Она поддерживала многие храмы, оказывала помощь беднякам и часто говорила бедноте, что они должны заставить короля проявлять свое милосердие. При всей своей тупости, король понимал, каким сокровищем он обладает в лице своей жены. Она была единственным человеком, к чьим советам он прислушивался, по крайней мере тогда, когда они совпадали с его намерениями. Основная надежда Галриона состояла в том, чтобы поручить ей сообщить королю о том, что его третий сын намерен оставить двор для того, чтобы изучать Двуумер, и он знал о том, что скоро он должен будет сказать матери правду.
Основание Королевского холма окружала каменная стена с металлическими воротами. Сразу за ней раскинулся луг, где белые с коричневым коровы паслись рядом с королевским табуном. За лугом, ближе к вершине, был возведен второй круг стен, за которым располагался королевский двор. Здесь же были помещения для челяди, конюшни, казармы и прочее.
В центре возвышалась большая башня Клана Виверн. Главным строением была шестиэтажная башня, к которой, словно цыплята, примостились три двухэтажных полубашни. В случае сражения башня превращалась в ловушку для отступающих врагов, потому что единственный путь в полубашни лежал через главную башню. Кроме апартаментов для короля и его семьи в башне еще были помещения для всех знатных гостей, приглашенных ко двору. Они напоминали кроличьи норки с коридорами и клиновидными комнатами. Здесь зрели интриги и проекты захвата королевской власти или королевской благосклонности, и это было образом жизни не только гостей, но и всех принцев, а также их жен. Вырваться из этой башни – такова была заветная цель всей жизни принца Галриона.
Как полагалось принцу, Галрион занимал соответствующие его положению комнаты во втором этаже главной башни. Его приемной была круглая большая комната со светлым потолком, каменным камином и блестящим деревянным полом. На стенах, обитых деревом, висели красивые гобелены, привезенные из далеких земель и подаренные различными торговцами в надежде на то, что принц замолвит за них словечко королю. Галрион, получая взятки в виде таких подношений, всегда честно выполнял их просьбы. Комната была богато украшена сундуками резной работы, мягкими стульями с подушками и столом, на котором лежали между бронзовыми драконами семь книг – его самая большая ценность. Когда Галрион научился читать, король, узнав об этом, пришел в ярость, так как считал, что это не подходящее для мужчины занятие. Но Галрион, со свойственным ему упрямством, продолжал упорно заниматься. И сейчас, после четырех лет учебы, он мог читать почти так же хорошо, как и писать. Сторонясь суматохи и шума официальных обедов в большом зале, принц, как обычно, обедал один в своей комнате этой ночью. Одновременно он принимал гостя и после еды они выпили вместе с ним по серебряному кубку меда. Гостем был гвербрет Мэдок из Гласлока, в чьем ведении находились земли кланов Сокола и Вепря. Хотя по рангу он был ниже членов королевской семьи, но звание гвербрета было самым почетным в королевстве и пришло из древних времен. Еще во времена Рассвета племена избирали правителей, которым доверяли вершить правосудие и выступать на военных Ассамблеях. В основном, их избирали из числа знати, но со временем этот пост в Дэвери стал переходить от отца к сыну. С тех пор человек, который вершил правосудие и распоряжался землями, получил возможность значительно укрепить свою власть. Со временем гвербреты стали наиболее могущественными и богатыми людьми в королевстве и могли содержать для защиты своих легальных прав небольшие армии, и лорды вынуждены были прислушиваться к его мнению. По обычаю, пришедшему так же из времен Рассвета и, тем не менее, принятому в Совете Избирателей, старший клан мог получить эту должность в случае угасания клана гвербрета. Поэтому каждый гвербрет в королевстве имел силу, с которой приходилось считаться, и Галрион оказывал Мэдоку такие почести, как если бы тот был самим принцем. Он усадил его на мягкий стул, собственноручно угостил медом, отпустив пажа, чтобы иметь возможность поговорить с Мэдоком наедине. Объект этих хлопот принимал внимание, милостиво улыбаясь. Он был тучным мужчиной с густой проседью в черных волосах. Мэдок больше заботился о красивых лошадях, чем о чести и о хорошей драке, или же о своем титуле. Этой ночью он был в хорошем расположении духа, шутил и то и дело поднимал кубок, произнося тост за принца с поддельной торжественностью.