Керр Катарина. Заклятье клинка

   Когда Родри выхватил у нее клинок, он засверкал так ярко, как подсвечник полный свеч. Родри поворачивал его и так и эдак, а Джилл в это время смеялась над ним.
   – Он заколдован, – самодовольно произнесла Джилл. – Он начинает светиться рядом с Элкион Лакар. Ты наполовину принадлежишь к ним, могу поклясться.
   – Прикуси свой язык, – Родри бросил клинок, – и не смейся надо мной.
   Услышав такой приказ, она, конечно, засмеялась еще громче. Родри схватил ее за плечи и начал трясти так сильно, что она дала ему пощечину.
   – Ты маленькая ведьма, – прорычал Родри.
   Они толкали друг друга и ругались, словно пара обезумевших существ, но он был сильнее и отражал все атаки Джилл. Наконец он повалил ее на спину, лег наполовину поперек и улыбнулся: его лицо было всего в нескольких дюймах от его лица.
   – Сдавайся, – произнес Родри.
   – Не буду.
   Он наклонился и поцеловал ее. Это был ее первый поцелуй, и ей показалось, что ее рот, горевший от жажды, мог утолить только поцелуй Родри. Она обняла руками его шею и тоже поцеловала его.
   – Прошу прощения, лорд Командующий, – прозвучал голос Адерина.
   Взвизгнув, Джилл оттолкнула Роди и села. Его руки скрестились на груди. Адерин стоял над ними и был очень серьезным. Родри покраснел и тоже сел, одергивая вниз свою рубашку.
   – Отсюда послышался шум, – резко произнес Адерин, – я подумал, что началось сражение. Что это за амбарная любовь, как у двух кошек? Черт побери, я должен отвечать за тебя перед ними обоими: перед Невином и перед твоим отцом. Мне стыдно будет посмотреть им обоим в глаза.
   Джилл захотелось растаять, словно снег и просочиться в землю, так ей стало стыдно. Родри выдавил из себя глуповатую улыбку и поднял клинок, который сразу засиял в его руках.
   – Я знаю, что ты хочешь сказать, дорогой Адерин, – сказал Родри, напряженно играя рукояткой клинка, – и ты будешь прав. Это, конечно, будет позором для меня, если я обесчещу женщину, которую люблю, посреди военного лагеря. Но я и не думал этого делать.
   – Бывали случаи, когда я действительно желал превращать людей в лягушек. Очень трудно поверить таким красивым словам. Я… – неожиданно Адерин остановился и стал пристально смотреть на серебряный клинок.
   Джилл подумала, что он так привык к пророчеству, что только теперь заметил, что клинок заколдован.
   – Так, – произнес наконец Адерин, – кровь эльфов в клане проявляется очень странно – она переходит из поколения в поколение, и потом неожиданно на ком-нибудь проявляется.
   – Что? – голос Родри перешел на писк. – Что за ерунда?
   – Это вовсе не ерунда, – ответил Адерин. – Джилл, возьми свой клинок. Ты пойдешь со мной. Что же касается вас, господин – подумайте об этом. Я знаю, что это очень большое потрясение, но вы ближе к эльфам, чем к клану Мэйлвейдов.
   Только к вечеру обоз с ранеными добрался до Форта Гвербин. Форт стоял на вершине холма, возвышаясь над небольшим городком, который возник рядом с основной резиденцией гвербрета. Внутри крепостных стен была расположена трехэтажная башня, вокруг которой было довольно много пристроек, а также домов в деревне. Хотя Невину было приятно узнать, что Ловиан уже прибыла, у него не было времени, чтобы поговорить с ней. Вместе с официальными лекарями он наблюдал за тем, как раненных переносили в бараки, делал им перевязки, а затем помылся перед тем, как прийти в большой зал. В двери он столкнулся с камергером – высоким полным энергии человеком, несмотря на то, что в давнем бою он потерял свою правую руку.
   – Я исполнил приказ Родри о серебряном клинке, – сообщил камергер. – Он уже наверху в комнате и лекари осмотрели его.
   – Чудесно. Я сам немного позже его осмотрю, – сказал Невин. – Где мне можно сесть.
   – За стол для знати, конечно. Ее светлость там и собирается с тобой поговорить.
   Большой зал Ловиан был около ста шагов в ширину. В простенках между окнами висели гобелены, пол был устлан чистыми циновками. Ловиан поднялась, приветствуя Невина, и посадила его справа от себя. Обед был в самом разгаре. Слуга принес Невину кусок жареной свинины с капустой и кружку темного эля.
   – Невин, – сказала Ловиан. – Где Джилл? Мне многие говорили, что она с армией, но я не могу поверить.
   – Боюсь, что это так. Вы здесь слышали о пророческом предсказании? Это тоже правда.
   – О, боги! Мне кажется, все с ума посходили. – Ловиан взяла у него кружку и глотнула из нее эля. Правда, я не меньше волнуюсь о Джилл, чем о Родри. И это странно, принимая во внимание, что мы так мало с ней знакомы. Но я никогда не встречала девушки, которая понравилась бы мне больше, чем она.
   Судьба Ловиан переплеталась с Судьбой Джилл в предыдущих жизнях. Поев, Невин поднялся в свою комнату в одной из пристроенных вышек. Паж уже принес ему кувшин с водой и развел в жаровне огонь, чтобы просушить сырые каменные стены. Невин открыл ставни на окнах, чтобы проветрить в комнате, затем встал над мерцающими углями и подумал об Адерине. Через несколько минут появился образ Адерина, парящий над огнем.
   – Я собирался позже с тобой связаться, – направил ему мысль Адерин. – Я только что выяснил кое-что интересное. Я видел, как молодой Родри держал серебряный клинок Джилл, и он светился, как огонь. Вся кровь эльфов, которая есть в клане Мэйлвейдов, перешла к нему.
   – Боже мой! Ну конечно же! Я должен был давно это увидеть. Тогда можно было бы объяснить все непонятное в этом парне.
   – Это очень сложный вопрос. Я думаю, карлики заколдовывают свое серебро. Я больше беспокоюсь о том, что парень пока еще держится бодрее, чем обычно. Когда придет время встречи эльфов с людьми, он может быть полезен как гвербрет на западной границе.
   – Полезен. И даже очень полезен. Относительно него я всегда получал странные предостережения, и всегда удивлялся, что было этому причиной.
   – Да, может быть. Я думаю, что кровь эльфов в Родри – то, из-за чего им заинтересовался наш враг – темный мастер Двуумера.
   – Вот как? Почему?
   – Я еще не знаю, – ответил он. – Эта мысль только что пришла мне в голову.
   – Тогда об этом надо хорошенько подумать. Ты можешь связаться со мной.
   После окончания связи с Адерином Невин долго ходил по комнате, думая о том, что Родри был человеком, занимающим промежуточное положение в древней кровной вражде между эльфами и людьми. Очень трудно для Великих Существ – лордов Судьбы и лордов Света – сообщаться с их слугами на Земле, просто потому, что это общение должно происходить в плоскости, очень удаленной от физической, более глубинной – в самом сердце вселенной – это даже дальше, чем астральный уровень.
   Если одному из Великих необходимо послать сообщение, ему надо совершить пророческое действие над самим собой: сначала создать в воображении форму, приблизительно эквивалентную ауре мастера Двуумера, затем, используя эту форму, перенестись через все уровни на самый нижний. На этом уровне он может повелевать духами, производя определенные эффекты, такие как: гром среди ясного неба, введение в сознание человека, на которого направлено воздействие, образов, чувств.
   Если один из Великих приложил такое усилие, послав Адерину сообщение об эльфийском наследии Родри, то тогда действительно что-то очень важное было поставлено на карту. Размышляя об этом, Невин пришел к выводу, что темный мастер почему-то заинтересован в том, чтобы на границу между людьми и эльфами никогда не пришел мир. Просто потому, что тот, кто вершит темные дела, всегда скрывается в безопасном месте в смутные времена, когда лордам не до рассказов о том, что где-то в недосягаемом месте есть люди, творящие зло. В отличие от злых волшебников, о которых поется в бардовских песнях, темные мастера никогда не действуют в мире, не имея на то достаточно веской причины. Если этот темный мастер добивался смерти Родри, то только из-за того, что это представляло какую-то опасность для него или его рода. Это оставалось пока загадкой, и Невин знал, что если он намерен разгадать ее, то ему предстоит впереди еще много тяжелых минут медитации. Он был уверен в том, что ключи к разгадке, возможно, скрыты глубоко в его собственном прошлом и в прошлых жизнях тех, о ком он заботится.
   – Я уже так долго живу, – заметил Невин, обращаясь к жаровне, – и я очень сильно устал.
   Невин вспоминал свою жизнь и воспоминания толпились и путались, как будто он рассматривал обратную сторону гобелена и по ней пытался угадать рисунок лицевой стороны. Все было просто: ему никогда не приходилось думать о состоянии, называемом смертью, когда жизненный опыт собирается и из него выбираются чистые отборные зерна. Все перемешалось в его воспоминаниях и иногда всплывало пятнами: он едва мог вспомнить имена тех людей, которые были важны для него, просто потому, что информация была погружена в море бессмысленных подробностей. Иногда, когда ему надо было принять решение, воспоминания толпились так густо, что мешали ему действовать. Каждое возможное направление действия всегда предполагало три или четыре возможных результата, которые случились, или, может быть, случились в прошлом. Каждый факт приходилось прорабатывать сотни раз. На самом деле, размышляя сегодняшней ночью над этим вопросом, он понял, что думал о нем так, как будто он был эльфом.
   – Так уж и быть, – произнес он, смеясь, – в любом случае, это не мое желание, а воля Света.
   К счастью, у него было слишком много работы, чтобы вот так сидеть и размышлять. Он собрал свои инструменты и пошел осмотреть Куллина. Он не спал и полулежал на подушках. Слуга зажег свечи в серебряных подсвечниках на стене.
   – Невин, – воскликнул Куллин. – Боже мой, как ты смог так обмануть меня?
   Было сразу понятно, о чем шла речь.
   – Кто сказал тебе, что она с армией? – спросил Невин.
   – Проклятый лекарь. Черт побери, твое счастье, что я еще слишком слаб, чтобы встать. Как мог ты врать мне?
   – Мне больше ничего не оставалось. Она решила поехать, и я не хотел, чтобы ты расстраивался.
   Куллин тихо зарычал: он чуть не плакал.
   – Наш жирный болтливый хирург говорил тебе и о пророчестве тоже? – спросил Невин. Куллин кивнул: «да». – Что как будто она должна убить Корбина, – продолжал Невин, – и что это – ее Судьба. А она, кроме всего, еще и твоя дочь.
   – Но она ни разу не участвовала в сражении. Я спас его проклятую жизнь, и вот чем он мне отплатил за это. Как Родри мог! Клянусь, что если она умрет, то я убью его. И мне все равно, что его клан потом сделает со мной. Я убью его.
   То, что могло выглядеть хвастовством в устах другого человека, было простой правдой, о которой говорил Куллин из Кермора. Невин почувствовал, что горе приближалось, неслось как волна, сметающая все на своем пути.
   – Он мне нравился, – продолжал Куллин. – Каким дураком я был, когда думал, что он меня уважает.
   – Тише! Ты сейчас все равно не можешь ничего сделать, только волнуешь себя.
   – Замолчи, старик! И мне плевать, мастер ты Двуумера или нет. Вот именно, заткнись.
   В этот момент он так был похож на Гиррейнта, что Невин едва удержался, чтобы не ударить его. Он поспешно напоминал себе, что Куллин был не больше Гиррейнтом, чем он – принцем Галрионом.
   – Хочешь ты этого или нет, но я должен осмотреть твою рану, – сказал Невин.
   – Давай смотри. Только прикуси свой язык. – Куллин закрыл глаза и сильно прижался щекой к подушке. Невина не покидало предчувствие приближения горя, когда он открывал свою сумку с инструментами. Раньше или позднее, но Куллин поймет, что Родри и Джилл были одержимы один другим. Его охватит гнев и он убьет одного из самых нужных людей в Элдифе. А что с Джилл? Он оградит ее от Двуумера? Окажется ли однажды его честь поруганной, как это случилось с Гиррейнтом?
   – Ну, – воскликнул Куллин, – скоро ты там с этим закончишь?
   – Сейчас, – только наложу чистую повязку.
   Это был как раз тот момент, когда Невин в очередной раз столкнулся с горьким испытанием. Когда он снял повязку с раны Куллина, то сразу обратил внимание, что инфекция попала в нее. Признаки были пока очень слабыми – только легкая опухоль по краям раны, только слабое покраснение – такими, что только он один мог их заметить. Простой лекарь не обратил бы на это внимания. Тогда назавтра инфекция может распространиться так далеко, что даже Невин окажется не в силах задержать ее. Он смог бы только стоять рядом и смотреть, как Гиррейнт умирает. Это известие словно огнем, обожгло его.
   – Да черт побери, – прорычал Куллин, – заканчивай быстрей с этим.
   – Помолчи! Ты в большой опасности! Мне не нравится вид этой раны. Что, этот хирург забыл помыть свои проклятые руки?
   Прошло всего одно мгновение, но Невин запомнит его надолго – мгновение, когда он чуть не нарушил все торжественные клятвы, которые когда-то давал.
   – Он не мыл их, – проговорил Куллин. – Я не видел, чтобы он мыл.
   – Проклятые дураки! Они не верят мне, когда я говорю им, что их вонючие лапы – результат их грязных помыслов. Я извиняюсь, парень, но мне придется снять швы и промыть рану медом.
   Куллин повернул голову, чтобы посмотреть на Невина и тот увидел то, чего никак не ожидал – Куллин улыбался.
   – Ну так начинай, – произнес Куллин. – Может быть боль отвлечет меня от мыслей о Джилл…
   – Интересно, сколько они собираются изнывать здесь от жары, а? – сказал Слигин. – Им остается или сдаться, или совершить вылазку, черт бы их побрал.
   – Корбин ни за что не сдастся, – заметил Родри. – Он знает, что я повешу его на его собственных воротах.
   Слигин кивнул и провел рукой по усам. Они сидели на окраине лагеря и смотрели на крепость, на крыше которой крепкий утренний бриз раздувал зеленый флаг.
   – Я молю всех богов, чтобы Новек принял предложение о прощении. Если проклятый колдун не помешает ему, да? Адерин сообщил мне, что он наблюдает за крепостью. Говорит, что узнает время, когда лорд Корбин начнет подготовку к вылазке. – Слигин сердито кивнул. – А потом он смеялся надо мной, когда я его спросил, как он об этом узнает, – на магическом кристалле, что ли? Он сказал, что лесные жители ему сообщат. Ох! Я думаю, это все, чего мы можем от колдунов добиться, задавая им вопросы.
   Родри едва заметно улыбнулся. Он и не думал объяснять Слигину, что лесные жители были вполне реальными. Ему хотелось верить, что Адерин и Джилл только посмеялись над ним, но он еще помнил, что случилось с его волосами. Ему пришла в голову мысль, что поскольку Адерин дал клятву никогда не обманывать, то это было самой настоящей правдой, и что жители западных земель были тем народом, который в легендах существовал как Элкион Лакар, и что сам он был наполовину эльфом. Кровь эльфов в венах Элдифа. В этот момент Родри проклинал эту старую поговорку.
   Тихий жаркий день близился к концу. Корбин так и не предпринял вылазки. Во время обеда, когда знать собралась вместе, все недоумевали, почему Корбин откладывает неизбежное. Был только один ответ: что этот его Колдун сможет спасти его. Кроме того, они знали, что Лослейн может послать Риису послание с помощью магии.
   – Адерин остановит его, – сказал Родри.
   – Это всего лишь надежды, – проговорил уныло Эдар. – Кто знает, что может Двуумер, а чего не может. Никто добровольно не вызвался просто спросить об этом Адерина.
   В гнетущей тишине Военный Совет закончился.
   Родри взял чистую рубашку и пошел вниз по ручью, чтобы искупаться. Он шел уверенным шагом при свете звезд, затем сбросил одежду и прыгнул в холодную воду. Купание немного успокоило его. Когда он одевался, увидел двух жителей западных земель, так же уверенно шагавших в темноте, как он сам.
   Калондериэл приветствовал его, засмеявшись: «Такой же чистый, как эльф, не так ли?»
   – Черт побери! – прорычал Родри. – Это Джилл вам такие сказки рассказывала?
   – Конечно, – присоединился Дженантар, – мы – единственные, кто просит ее об этом. Я всегда все вокруг замечаю, и удивился, увидев тебя, парень.
   Родри внимательно посмотрел на него. При свете звезд он не мог различить цветов, как и любой другой человек, и мелкие детали были затемнены или вовсе не видны, но и при таком освещении Родри смог обнаружить свое сходство с Дженантаром в одинаковых с ним очертаниях узкого тела и длинных пальцев. Хотя оба жителя западных земель были с хорошо развитой мускулатурой, они, точно так же, как и он, были прямыми от плеч до бедер.
   – Это тебя волнует? – спросил Дженантар, – то, что обнаружилось, что в твоем клане есть примесь крови эльфов?
   – Я совру, если скажу, что нет, – сказал Родри. – Но я не хочу обидеть тебя.
   – Послушай-ка, – сказал Калондериэл, – я тут вдруг вспомнил, что одна из наших женщин убежала с Мэйлвейдом по имени Петрик.
   – Да, это первый Мэйлвейд, ставший верховным лордом Абервином, – сказал Родри. – И это было очень давно. Я бы сейчас послушал повнимательнее, как барды рассказывают эти сказания и родословные моих предков. Теперь это не будет казаться таким скучным занятием.
   Они оба рассмеялись, Калондериэл похлопал его по плечу рукой.
   – Пойдем с нами к нашему костру, – пригласил Дженантар. – У нас есть с собой мех нашего меда, а сейчас, кажется, подходящий случай для того, чтобы попробовать его.
   – Я готов поспорить, что ты можешь выпить такое количество, от которого другие оказались бы под столом, – сказал Калондериэл.
   – Да, – ответил Родри. – И это вторая наша общая черта.
   – Да, а также это одна из лучших черт Элкион Лакар, – заметил Калондериэл, – если тебе это интересно.
   Мед эльфов оказался в два раза крепче того, который пьют люди, и чище к тому же, поэтому человек мог больше его выпить. Втроем они уселись вокруг яркого костра и передавали молча мех по кругу. За это время Родри успел заметить, что ему уже нравятся его новообретенные родственники. Всю свою жизнь он знал, что он чем-то не похож на окружающих его людей, и теперь он, наконец, узнал причину этого.
   – Где Джилл? – спросил наконец Родри после длительного молчания.
   – Стоит в ночном карауле, – ответил Калондериэл.
   – О, черт, она не должна делать этого!
   – Она настояла, – сказал Дженантар. – Это не дело серебряного клинка – слоняться кругом без занятия, как лорд. Так она мне сказала.
   – И скоро, конечно, – заметил Калондериэл, – лорд Командующий пойдет проверять ночную стражу, чтобы убедиться в том, что никто не заснул во время дежурства.
   – Заткнись, – прорычал Родри, – или ты еще раз хочешь подраться на ножах?
   – После того как мы выпили столько меда, мы обязательно свалимся в костер, – ответил Калондериэл, – это только шутка и прошу меня извинить.
   Мех с медом снова пошел по кругу.
   – А что с Джилл? – спрашивал сам себя Родри, – если попытаться завладеть ей, то что тогда? Он никогда не сможет жениться на ней. Все дело закончится беременностью, как с Олвен. Он разрушит жизнь еще одной женщины. Только теперь эта женщина еще и отважилась рискнуть своей жизнью, будучи у него на службе. Может быть, мед был тому виной, но сейчас он довольно ясно увидел, что очень сильно любит ее для того, чтобы так обойтись с ней. Он должен обращаться с ней так, как требует того жрица Луны – без помыслов похоти, и если он только дотронется до нее, то это будет означать смерть. Возвращаясь в свою палатку, Родри увидел Джилл, стоящую в карауле. Мгновение его желание было таким сильным, что он не мог вдохнуть воздух. Хотя он всегда презирал песни бардов, в которых говорилось о мужчинах, умирающих от любви к женщине, этой ночью он почти поверил им. Он испугался того, что может произойти, если она скажет ему хотя бы одно приветливое слово.
   В любой болезни наступает такой момент, когда больной начинает осознавать если не то, что он выздоравливает, то хотя бы то, что он выздоровеет, если не сразу же, то, возможно, позже. У Куллина наступил этот переломный момент в тот вечер, когда он проснулся и обнаружил, что его ум совершенно прояснился в первый раз с тех пор, как он был ранен. Если он не шевелился, то боль в боку не мучила его, как раньше, только болела под шиной сломанная рука. Впервые он обратил внимание на ту роскошь, которая окружала его: отдельная комната, кровать, покрытая кружевным покрывалом, резной сундук, на котором кто-то положил его меч и клинок, как будто он был лордом. Все было так из-за того, что он спас жизнь Родри – подумал Куллин. Он тихонько лежал и пытался вспомнить, почему он был так огорчен сейчас тем, что сделал это. Неожиданно Невин появился со своей сумкой с медицинскими приспособлениями.
   – Снова будешь промывать рану? – спросил Куллин.
   – Надеюсь, что не понадобится, – едва улыбнувшись, ответил Невин. – Я начинаю понимать, почему о тебе идет такая слава. Ты – первый человек из всех, кого я встречал, который не кричал, когда я лил мед на открытую рану.
   Куллин вздохнул, вспоминая об этом.
   – Ты помнишь, как проклинал меня прошлой ночью? – спросил Невин.
   – Да. И я хочу извиниться перед тобой за это. Это не твоя вина, что Джилл поехала на эту проклятую войну. Вот видишь, я уже в состоянии сам держать кубок.
   – Очень хорошо. Ты должен начинать двигаться, чтобы набирать силу.
   – Что я и делаю. – Куллин услышал яд в своем голосе.
   Когда Невин подал ему кубок, он вопросительно поднял одну бровь.
   – Я имею в виду то, что я сказал о Родри, – сказал Куллин. – Это было не из-за плохого настроения.
   – А я в этом ни на минуту и не сомневался. Могу я скромно предположить, что ее еще не убили, а ты уже думаешь о том, как будешь мстить. Она вполне способна убить Корбина. Я бы никогда не позволил ей ехать, если бы не думал, что она сможет.
   Не обращая на него внимания, Куллин отпил из кубка воду, сделав два больших глотка.
   – Когда я снова смогу сражаться?
   – Через несколько месяцев. Ты сможешь снова взять в руку щит только после того, как она полностью срастется.
   – Ох, черт побери! А когда я смогу встать с этой кровати и обслуживать себя сам?
   – Гораздо быстрее, завтра. Я разрешу тебе сделать несколько шагов.
   – Хорошо. Я уйду отсюда, как только смогу. Мне не нужны его подачки. Ей – богу, я хочу, чтобы меня поместили в казармы вместе с остальными.
   – О боже мой, Гир, ты самый упрямый на свете человек.
   – Как ты назвал меня?
   Во взгляде Невина появилось какое-то зловеще мрачное удовлетворение. Даже щеки его порозовели.
   – Извини, – произнес Невин. – У меня сегодня так много больных, что не могу отличить одного от другого.
   – Не волнуйся, это нисколько не оскорбило меня, понимаешь?
   Чтобы Куллину стало хоть немного легче, Невин сказал ему, что рана очищена от инфекции, когда менял повязку. Старик отправил пажа за молоком и хлебом и оставался с Куллином до тех пор, пока он не поел.
   – Скажи мне вот что, – заговорил Куллин, – почему именно Джилл должна защищать честь Родри? Почему он взял ее с собой?
   – Дело в Двуумере, – ответил Невин. – И в самой Джилл. Однажды она услышала пророчество, сделанное самим лордом чертей. И ей захотелось, как парню, завоевать боевую славу, мой друг. Ты должен подумать об этом перед тем, как сносить с плеч голову Родри.
   – Бывают случаи, когда Джилл делает глупости. Боже мой, на что я надеялся, когда таскал ее везде за собой? Ну да ладно. Я подумаю об этом, но если ее убили… – он оборвал фразу на половине.
   Невин поднял к небу глаза, как будто просил богов простить Куллину его упрямство, затем сложил свои инструменты, не сказав больше ни слова.
   Куллин долго не мог заснуть. Он думал о том, что осада будет длительной и он выздоровеет достаточно, чтобы поехать туда и забрать Джилл до наступления боев. Он подумал также о том, что, несмотря на весь его гнев, ему будет очень тяжело на сердце, когда он станет убивать Родри. Он поморщился, вспомнив о том, как тяжело было Родри вытаскивать его из гущи сражения – его, проклятого, вшивого серебряного клинка. Многие лорды смотрели на смерть серебряного клинка как на удобный повод для того, чтобы не заплатить ему за его службу, и никак иначе.
   И все же, если Джилл убили… При этой мысли он заплакал, стыдясь своих слез.
   Письмо от Рииса было кратким
   «Госпожа, – говорилось в нем, – мне известно, что твой Командующий еще продолжает осаду крепости Браслин. Лорд Талис доставил мне доказательства того, что измена лорда Корбина продолжается. Я позволю тебе разрешить дело с помощью меча, если ты сочтешь это нужным. Позволь мне предостеречь тебя: пока Родри будет твоим наследником, даже твоя окончательная победа не успокоит ропота и недовольства тобой».
   Ловиан смяла пергамент и готова была бросить его в лицо гонца, хотя сознавала, что молодой всадник совсем не виноват в том, что его лорд – надменный дурак.
   – Я вижу, что госпожа чем-то расстроена, – заметил Невин.
   Ловиан недовольно расправила пергамент и передала его Невину.
   – Ты можешь идти, – сказала она гонцу. – Выпей эля с моими людьми. Я скоро подготовлю ответ, – парень очень обрадовался, что может скрыться от ее гнева. Невин прочитал послание и со вздохом вернул его Ловиан.
   – Риис весьма не прав, говоря о недовольстве, – заметил Невин. – Родри испытал себя в этой войне.
   – Ну конечно. Он хотел только разозлить меня в угоду своей проклятой спеси. Надо сказать, он делает это довольно успешно.
   Они сидели в большом зале, в котором было непривычно тихо. В комнате, вмещавшей около двухсот человек, было всего около десятка выздоравливающих раненых.
   – Ты думаешь, мне надо попросить Рииса вмешаться? У меня болит сердце, когда я думаю о том, что еще больше людей погибнут из-за этого.
   – У меня тоже. Но если Риису каким-то образом удастся лишить Родри наследства, тогда начнут роптать его сторонники – все, кто восхищается им. А это может привести к другому восстанию, и тогда погибнет еще больше людей.