Луженский Денис. Сны чужие

   Сержант отвернулся от второго тела с не меньшей поспешностью, чем от первого… Еще двоих парней из подъездной "тусовки" не было видно. Убежали? Или лежат где-нибудь под черными кустами сирени в палисаднике, за пределами светового "коридора"? На обледеневшем сугробе у скамейки ему померещились алые брызги…
   - Черт! Черт! Это же не ножи! - Дашко попятился, лихорадочно сплевывая возникшую во рту горечь. - Такого ножами не сделаешь! Что же это, мать их, здесь творится?!
   "… Кричал так, будто его на части резали…" - всплыл в голове дрожащий голос Саньки Галкина.
   Он резко повернулся, реагируя на движение справа. С тихим шорохом от дверей "семнадцатого" отделилась темная, сливающаяся с мраком фигура и молча бросилась к сержанту. Порция адреналина вскипятила стынущую от страха и холода кровь. Штатный "макарыч", давно уже извлеченный из кобуры непослушными пальцами, пошел вбок… Медленно… Слишком медленно…
   - Стоя-а-а!… - голосовые связки тяжело завибрировали, пытаясь уложить звуки в растянувшееся как резиновый жгут время…
   …В руках у нападавшего отчетливо сверкнула сталь…
   - … а-а-ать!…
   "…Кричал так, будто его…"
   …Длинная узкая полоса, сияющая точно живое белое пламя, метнулась навстречу, с шипением разрезая морозный воздух…
   "…на части резали…"
   - …Су-у-у!…
   …Стальная молния ударила его прямо в глаза…

* * *

   Галкин буквально оцепенел от ужаса, видя, как сержант падает на асфальт рядом с телами местной шпаны. В ушах стоял его крик, отчаянный жуткий… Сашу затрясло. Он, не отрываясь, вдавившись лбом в стекло машины, смотрел на неизвестного, срубившего Дашко, как дровосек рубит тонкое молодое деревце. Гибкая, стремительная словно тень фигура развернулась, опустила меч…
   Автоматная очередь распорола висящую во дворе тишину. Кебешев стрелял навскидку, щедро расходуя патроны. Паша Белый бил из "макарова", прицельно, как на стрельбище. Фигура с мечом дернулась и осела на тротуар, сбитая пулями. Клинок тонко зазвенел, ударившись о бетонный бордюр.
   - Сволочь! - выплюнул Кебешев, опуская свой АКСу. - Эй, Саня, ты живой там?
   Галкин все еще пребывал в шоке и на вопрос товарища ничего не ответил.
   - Порезал Валерку, гад! - Белый бросился к Дашко, подняв пистолет стволом вверх. - Посмотри, как там эта сука. Если еще жив, я ему все р-р-р-х…
   Он вдруг нелепо подпрыгнул, взмахнул в воздухе руками, словно тряпочная марионетка, и повалился навзничь. Из его горла торчала длинная серая стрела.
   - А-а-а-а!!! - Кебешев ударил по кустам длинной очередью, рухнул влево, перекатился через плечо и, снова вскочив на ноги, побежал к машине "Седьмого", не переставая стрелять…
   - Прикро-ой, Саня-а, твою ма-ать! - от крика Вени скорчившийся на водительском сидении "жигулей" Галкин наконец очнулся и рванул себя за кобуру. Пистолет никак не хотел выниматься, будто прирос к твердой коричневой коже.
   - Мать вашу! - ругался он, провожая глазами движущуюся струйку огня, вырывающуюся из оружия Кебешева. - Твари! Мрази! Ублю…
   Веня с разбегу бросился на капот его машины, перевалился через него и… нос к носу столкнулся с точной копией того, лежащего перед подъездом дома номер семнадцать по Малой Угловой улице… Узкое длинное лезвие взмыло вверх… Кебешев нечеловечески взвыл, выпуская из разом ослабевших пальцев горячий автомат… Клинок свистнул над его головой и упал вниз…
   Саша потрясенно смотрел на две длинные алые струйки, сбегающие по боковому стеклу. Пистолет был у него в руках, но он о нем уже не помнил. Он не слышал как истошно орет что-то неразборчивое в свою рацию Стас Гичкин… Не видел как прошивает номинально пуленепробиваемое боковое стекло "форда" выпущенная в упор серая стрела и крик Стаса обрывается на полуслове коротким глухим хрипом… Для него не существовало ничего и никого, кроме Него, стоящего за дверью машины… И кроме других, таких как Он, скрывающихся во мраке… Вот Он поднял влажно блестящий кармином меч и вытер его куском воротника Вениной куртки… Саше была видна только часть Его тела, от коленей до середины груди… Вот Он поднял клинок… опустил его куда-то себе за спину… наклонился…
   Галкин закричал…

* * *

   Патруль, примчавшийся на место происшествия спустя десять минут, нашел его в машине, трясущегося и седого, как древний старик. Галкин смог говорить только спустя двое суток, но добиться от него хоть сколько-нибудь связного объяснения случившемуся следователи так и не смогли.
   Когда Саша вернулся к способности адекватно воспринимать реальность, ему сказали, что Дашко еще жив, что он, скорее всего, жить будет и дальше, поскольку организм у сержанта крепкий и борется со страшными ранами с удивительной стойкостью.
   "Конечно, - сказал ему ведущий следствие по "Бойне на Малой Угловой" инспектор, - левый глаз Валерию спасти не удастся, да и будет ли он видеть другим - неизвестно, но главное - напарнику твоему повезло. Будет жить."
   Галкин не сказал на это ничего. Ему было все равно…

* * *

   - Нелепая смерть, - покачал головой Зарх. - Подставиться обычной городской страже… Они даже не обучены толком.
   - У этой обычной стражи необычное оружие, мы прежде такого не видели, - Видо Многослов ухмыльнулся и добавил пренебрежительно: - В одном ты прав - обучены они скверно, если бы не эти маленькие и шумные самострелы, Фаш и впрямь положил бы всех в одиночку…
   Поймав угрюмый и презрительный взгляд Харта, Многослов сразу поперхнулся бравадой. Когда кош-кевор позволяет тебе видеть свои чувства, впору ожидать чего угодно, кроме одобрения. А Серый в ярости - это не квиск, он на части не рвет - глотает, не жуя.
   - Дураки, - отчетливо выговаривая каждую букву процедил Харт. По его тону стало ясно: глотать он будет всех, начиная с Видо. - Наследники Хабар-Калаза? Ну, нет, по рассудительности, вы - наследники урдов. Зачем, зачем, ронтова кровь, нужно было сцепляться с местными недорослями?! Зачем Фаш пролил кровь этих мальчишек?! Зачем все вы, вместо того, чтобы его остановить, нарвались на драку с городской стражей?!
   - Фаш сорвался, это верно, - Миль оторвал ото рта флягу с водой и покосился на лежащее в дальнем углу тело. - Но ведь ты приказал страховать тебя и Видо у главного входа, а эти выкормыши слизняков напали первыми. Беспричинно напали. Вот Фаш и не сдержался… он вообще не очень сдержанный был. Пока мы подоспели, во всей башне разом погас свет. И тут же эти железные повозки со стражей появились. Очень уж на ловушку походило, наставник. Фаш тогда и решил ударить первым, упредить. Конечно, кабы мы загодя знали, что это обычные стражники, неловкие и трусливые, как…
   Миль вздрогнул и глаза его на несколько мгновений стали совсем круглыми, потому, что тяжелый нож Харта с глухим стуком вошел в стену, едва не пропоров ему ухо.
   - Надо же, - спокойно заметил Серый, - ты, похоже, тоже умеешь бояться, Три Стрелы. А я уж было подумал, что страх тебе вовсе неведом.
   Эндра-ши притихли, с опаской поглядывая на своего кош-кевора.
   - Мне безразличны их жизни, - продолжил Харт все так же негромко. - Мне безразличен весь этот невзрачный мир. Но я не люблю когда мои ученики делают глупости. Эти мертвецы были не нужны. Они не были ровней вам и в победе над ними нет чести.
   - Мы не знали чего ожидать от них, - осторожно заметил Зарх. - Миль прав, ты был наверху и пришлось решать быстро. Ведь это правило усваивают еще дети, ты и сам всегда учил нас: если сомневаешься - бей первым.
   - Я готов простить излишнюю осмотрительность, но не глупость. Смерть Фаша - это глупость. Сперва он сорвался, не сумев правильно оценить опасность, а потом и вовсе подставился, как сопливый мальчишка, никогда не слышавший о Высшем Мастерстве. Можете мне поверить: смерть для него была лучшим выходом. Тому, кто посмеет впредь выкинуть нечто подобное и останется при этом в живых, советую самому перерезать себе глотку, прежде чем до него доберусь я.
   Он подошел к застывшему с флягой в руке Милю, выдернул нож и поднялся по лестнице вверх, к выходу из подвала. Там его вскоре отыскал Зарх.
   - Сколько еще осталось? - спросил эндра-ши осторожно, втайне надеясь, что Серый уже немного остыл. Выдержке Харта можно было только позавидовать. Другой на его месте не стал бы тревожить воздух рядом с ушами Миля, а самое меньшее - приколол бы эти уши к стене. Но пусть хоть кто-нибудь попробовал бы обвинить их кош-кевора в недостатке твердости…
   - Немного, - после короткой паузы ответствовал Серый. - Тропа скоро откроется. Можешь не сомневаться, Геверх заберет нас отсюда в срок. Так что, будьте готовы все.
   - Ты доверяешь этому… Геверху?
   - Нет. Сейчас - еще меньше, чем раньше.
   - Он…
   Было что-то в голосе наставника такое, из-за чего Зарх передумал заканчивать свой вопрос. Но Харт все равно ответил:
   - Уверен, этот ублюдок знал, с кем мне предстоит здесь встретиться. Или, хотя бы, догадывался. Но не предупредил.
   - Было… трудно?
   Серый повернул голову и посмотрел на Зарха ничего не выражающим взглядом.
   - Мальчишка, Зарх. Всего лишь обычный мальчишка. Мне незачем было брать вас четверых. Фаша - особенно незачем.
   - Скажи… - Зарх несколько мгновений помялся. - Тот мальчишка, за которым мы сюда приходили… Ты ведь его…
   - Спроси Видо, - буркнул Харт. - Он был там вместе со мной.
   Больше Серый не добавил ничего, а просить лишних пояснений Рубака Зарх не решился. Он слишком хорошо знал своего кош-кевора, чтобы надеяться их сейчас получить.

* * *

   Костер догорает. Пламя изредка выбивается из трещин тускло светящихся углей и тогда оранжевые блики вновь отражаются в воде ручья и гаснут в глазах… Человека?… Фэйюра? Огонь и сам затруднился бы дать ответ. Он, рожденный в этом мире, и уже почти доживший свою короткую, но бурную жизнь, не знает далеких от здешних мест человеческих созданий. Но глаза, устремленные в остывающее пекло углей, определенно не показались бы искушенному наблюдателю глазами обычного барска… И эти слова, срывающиеся с губ незнакомца чужими, непонятными звуками…

 
- Только в грезы нельзя насовсем убежать,
Краткий век у забав, столько боли вокруг.
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук…
 

   А рука стискивает эфес шиссы - той самой, с лезвием, обломанным почти у основания, и песня из далекого, родного тебе мира плывет под сводами пещеры. И хочется плакать, кричать, биться в отчаянии о гранитные стены… Но глаза сухи, а тело напряжено, но спокойно. И даже голос не дрожит, выводя непривычные для этого горла рулады…

 
- И узнай, завладев еще теплым мечом,
И доспехи надев, что почем, что почем!
Разберись кто ты - трус, иль избранник судьбы
И попробуй на вкус настоящей борьбы…
 

   Кто ты в этом мире? Кем тебе быть для его обитателей? Хальгиром Эки-Ра? Чужаком Олегом? Человеком в теле барска?… Имеешь ли ты вообще право на существование в подобном обличии?… Но как хочется жить!… Быть кому-то нужным!… Любить и ненавидеть!… Ведь были бы враги, а друзья…
   Ты смотришь на лежащего с закрытыми глазами Рыжего и отчетливо понимаешь: этот может стать для тебя либо тем, либо другим. Никем вы друг для друга уже остаться не сможете. Ниточка связи уже протянулась от барска-человека к кальиру с огненно-рыжими волосами. Это не Связь, но связь … Либо дружба, либо ненависть… И третьего не дано…

 
- И когда рядом рухнет израненный друг,
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его, не тебя,
Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал
По оскалу забрал - это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы…
 

   Песня обрывается, так и не подойдя к своему завершению. Последний куплет остается не спетым и умирающий костер возмущенно фыркает, разочарованный, а может это просто последний акт его пламенной агонии. Пучок длинных искр траурным фейерверком уходит в потолок и пещера на миг озаряется светом… Эта вспышка отражается в двух парах глаз, глядящих друг на друга. Одни смотрят сверху вниз, неверяще и радостно, другие - снизу вверх, настороженно и удивленно. Потом тот, кто сидит на камне, вскакивает и склоняется над раненым.
   - Кто ты? - шепчет Рыжий. - Кто… ты?
   - Эки… - барск сбивается, молчит несколько мгновений, напряженно, мучительно ломая в себе какое-то сопротивление, потом медленно и неуверенно произносит:
   - Олег… Я - Олег… Олег…

Часть вторая: Три Сердца

 
Блеск меча и сталь небес,
Серый берег, мрачный лес.
Шаг вперед и два назад,
Исподлобья хмурый взгляд,
Ног движение в пыли…
- Мы бы разойтись могли…
Ах, не хочешь?… Нет, так нет…
Ну, держи тогда в ответ!…
 
 
На эфес легла рука -
Жизнь дешевле пятака…
 
 
Шаг навстречу… Взмах! Удар!
В голове гудит пожар…
Бьешь наотмашь, рубишь влет,
Сталь из тела душу рвет,
Сапоги скользят в крови…
В мире места нет любви.
Только боль, и только страх,
Только посильней замах,
Только крики, стоны, плач…
Кто здесь жертва? Кто палач?
В уши бьет тоскливый вой…
 
 
СОН реальный… МИР ЧУЖОЙ!
 
 
И назад возврата нет…
- Где я?! Дайте мне ответ!
Кто я?! Чей ношу клинок?!
Почему я одинок
В мире, где видений блик
Явью стал в единый миг?!…
Лишь молчание в ответ.
Мертвый враг не даст совет,
Лес молчит, горит село,
Свищет ветер люто, зло,
Под стопой скрипит песок…
- Может, дашь ответ, клинок?…
 
 
Шепчет меч в руке: "Прос-сти,
Море вброд не перейти,
А корабль самому
Не построить одному.
Раз есть север, есть и юг,
Раз есть враг, так будет друг,
Два меча изрубят пять,
Пять клинков положат рать,
Где один плутать начнет,
Там другой тропу найдет…"
 
 
Ветер злится, в берега
Бьется бурная река.
Ты стоишь. В твоих глазах
Боль, сомнения и страх.
 
 
- Где же ты, безвестный друг?
Пара сильных верных рук,
Твердый шаг и ясный взгляд?
Тот, за кем хоть в рай, хоть в ад,
Тот, к кому спиной к спине,
С кем в воде и с кем в огне…
СОН ЧУЖОЙ… и МИР ЧУЖОЙ…
Может, только ты здесь свой?…
 

Глава первая

   Его разбудил длинный требовательный звонок в дверь. Олег сладко потянулся и сел на кровати, с трудом разлепляя ресницы. На улице было уже светло, часы показывали начало десятого. Хотелось спать, но дверной звонок продолжал наполнять квартиру пронзительными трелями. Слегка покачиваясь спросонья, он пошел открывать.
   - Привет! - Таня быстро шагнула через порог и чмокнула его в щеку. - Еще дрыхнешь, засоня? Хочу завтракать, я голодная, как собака!
   - Привет, - запоздало отозвался Олег. Он закрыл дверь и покорно направился следом за гостьей на кухню.
   Та уже по-хозяйски потрошила холодильник. На столе быстро появились масло, сыр, кусок копченой колбасы и молоко к кофе.
   - Где у тебя хлеб? В магазин поленился сходить?
   - Хлеб есть… Там, в пакете, целый батон должен быть.
   - Ага, - девушка деловито извлекла из указанного пакета половинку "нарезного", иронично прищурилась. - Целый, говоришь?
   - Был целый, - Олег зевнул и пошел в ванную. Когда он вернулся на кухню, его уже ожидал накрытый стол: чашки наполнены, колбаса и сыр порезаны и аккуратно разложены на блюдце.
   - Подождала бы меня, - проворчал он, - я бы сам порезал. У тебя куски больно жирные получаются, в рот не пролезают.
   - Дождешься вас, как же! - Таня возмущенно фыркнула. - Вы, государь мой, лучше испейте кофею, а то на вас смотреть без жалости нельзя. Опять вчера допоздна засидели'с?… Ну, мы же договаривались, Олежка!
   - О чем? - Олег мучительно пытался вспомнить о предмете давешнего "договора".
   - На пляж поехать, - терпеливо напомнила девушка. - Для этого нужно было всего-навсего встать пораньше. Ну, вспомнил?
   - Нет, - пришлось честно признаться. - Но раз договорились, значит поедем.
   Собрались они быстро. Олег до отказа набил старую спортивную сумку, засунув в нее полотенца, подстилку, бутыль с водой и разные прочие "пляжные" мелочи вроде игральных карт и коробки воланов для бадминтона. Сверху положил две ракетки и пакет с продуктами, который принесла Таня. Плавки заранее натянул на себя и скоро уже предстал перед девушкой в джинсовых "бермудах", белой футболке и новеньких кроссовках.
   - Ай эм реди, - отрапортовал нарочито бодро.
   Таня критически оглядела его с ног до головы и, кажется, осталась довольна.
   - Сойдет для сельской местности. Пошли.
   Во двор они спустились, взявшись за руки. Так и по улице пошли, направляясь к расположенной всего в паре автобусных остановок от дома Олега железнодорожной станции. Таня весело о чем-то рассказывала, а Олег молча слушал ее, едва вникая в суть. Он просто радовался жизни, погожему летнему дню, собственному хорошему настроению, свободе, Таниной ладошке в руке и ее милому щебету…
   - Олежа, что это?
   Он остановился и посмотрел вверх - туда, куда вдруг устремила встревоженный взгляд девушка. Там в чистом голубом небе возникла тень… Будто мелкая черная рябь пробежала по прозрачной глубокой бирюзе, по легким перышкам облаков, по Солнцу… Стало вдруг темно, как обычно бывает, когда плотный грозовой фронт заволакивает все пространство над головой, от горизонта до горизонта. Краски дня резко потускнели, в воздухе словно разлилась мутная сероватая пленка. Сам воздух стал густым и горячим, как остывающий после варки кисель…
   Мир содрогнулся от потрясшего его тяжкого удара. Низкий и мощный гул возник вдали, покатился вдоль улиц гигантской невидимой волной. Над дальними кварталами города, едва различимыми в повисшем сером мареве, возникло и теперь быстро разгоралось зловещее багровое зарево… Небо вновь подернулось черной рябью и вокруг стало еще темнее. В этой быстро сгущающейся мгле расползающееся вдоль всей линии горизонта зарево стало видно еще ярче и лучше… Оно приближалось… Толстые усеченные конусы труб теплостанции, возвышающиеся в нескольких кварталах от дома Олега, внезапно подпрыгнули вверх, рассыпались тучей мелких обломков… Гул накатывался, заполняя собой тесное уличное пространство, сжатое со всех сторон бетонными боками блочных высоток, он стал ощутим уже почти физически… Воздух-кисель вибрировал, как желе на тарелке; мелко и противно дребезжали стекла в домах… Витрина ближайшего к Олегу магазина лопнула, осыпалась на асфальт водопадом стеклянного крошева…
   - Что это, Олег?! Что-о?!…
   Он не почувствовал удара, просто дом, соседская "шестнадцатиэтажка", вдруг вздрогнул и начал заваливаться набок, прямо на раскинувшийся во дворе детский сад…
   Таня закричала…

* * *

   Он проснулся и резко сел, жадно хватая ртом ночную прохладу. В полной тишине ударами молота отдавался в ушах стук собственного сердца. По другую сторону мерцающего полупотухшими углями кострища во мраке блеснули два больших серо-зеленых глаза.
   - Что случилось? - спросила темнота тревожным, чуть хрипловатым голосом.
   - Просто сон… - ответил он после недолгого молчания. - Сон увидел… Плохой…
   - А-а… - разочарованно протянул голос. - Ну, в сны я не верю.
   Он ничего на это не ответил, просто снова лег и закрыл глаза. Сердце постепенно успокоилось, дыхание снова стало ровным и тихим. Скоро он опять спал…

* * *

   Рыжий Антри практически оправился от ран. Голос у кальира еще отдавал хрипотцой, но слабость из него вся ушла без остатка. Раны его почти перестали болеть (так, по крайней мере, уверял он сам) и парень даже начал вставать с ложа. Он выходил из пещеры и подолгу стоял у реки, любуясь игрой световых бликов на воде. А ведь прошло всего лишь двенадцать дней, как Олег притащил его, израненного и обессиленного, к себе в пещеру; после того, как тот двое суток то приходил в сознание, то вновь погружался в пучину беспамятства; после двух суток бреда и жуткой горячки, сопровождавших отчаянную борьбу за жизнь… И после всего этого Рыжему потребовалось меньше недели, чтобы встать на ноги! Вот уж точно, заживает все как на собаке… вернее, как на большом рыжем коте.
   Олег попытался вспомнить, сколько на то же самое понадобилось времени ему самому, и не смог. Все те дни были для него будто погружены в туман. Кажется, он восстановился не так быстро, как Антри, а тогда ему вообще казалось, что время мучений растянулось до бесконечности. Правда раны его были, думается, посерьезней, чем у Рыжего и при этом никто не готовил ему еду, не заботился о нем, не поил его горячими отварами из душистых горных трав… У него даже костра тогда не было и по ночам холод вгрызался в тело ледяными зубами, пробирая до самых костей…
   - Эй, охотник, как у нас сегодня с едой?
   Олег остановился перед кустами, маскирующими вход в пещеру, и поднял голову. Кальир сидел на уступе, метрах в трех над входом. Глаза Антри весело блестели - всегда очень чуткий Олег на этот раз не сумел почувствовать его присутствия.
   Он молча помахал в воздухе тушкой нарла - животного, сильно напоминавшего по виду земного енота. Антри довольно ловко, без видимых усилий, спрыгнул с карниза, и только когда кальир выпрямлялся, Олег заметил, как едва заметно сжались от боли его губы, а рука непроизвольно дернулась к груди, все еще туго перетянутой повязкой.
   - Рана откроется, - проворчал он недовольно.
   Антри в ответ лишь осклабился, обнажив в хищной ухмылке ровные белые зубы.
   - Не откроется. Все уже зажило. Ноет еще иногда, и только. Хватит ворчать, лучше давай сюда свою добычу - хоть приготовлю, раз охотиться с собой не берешь.
   Олег охотно передал "эстафету" по приготовлению ужина Антри. Едва окрепшему кальиру он и впрямь упорно не позволял уходить далеко от пещеры. Тот тяготился своим вынужденным бездействием и при каждом удобном случае старался взять на себя хоть часть их общих "домашних" хлопот. Делал Антри это без излишней показухи, как нечто само собой разумеющееся, и Олегу оставалось лишь радоваться его быстрому выздоровлению.
   Они вообще сошлись сразу, будто были знакомы много лет. Рыжий ни разу не поблагодарил Олега за спасение, а тот ни словом не напоминал ему об этом. Он ухаживал за раненым, как за родным братом и ничего не собирался требовать взамен… но все чаще задумывался о том, что если бы не Антри, это вынужденное отшельническое одиночество, рано или поздно, просто раздавило бы его, свело с ума или заставило бы совершить какой-нибудь необдуманный поступок. Дружба, родившаяся у ночного костра в темном каменном мешке, стала единственным средством преодолеть душевную боль, которая была несоизмеримо сильнее любой боли телесной. Он быстро привык к имени Ольк, как на свой манер называл его Антри, и научился разбираться в богатой мимике фэйюра, безошибочно отличая улыбку от оскала раздражения. Память Эки-Ра помогала, подсказывала… но сам он старался улыбаться поменьше - не доверял собственным "двойным" рефлексам.
   Первое время его порядком беспокоили внимательные взгляды кальира - тот все присматривался исподволь к своему спасителю, словно пытался вспомнить его лицо, но скоро это любопытство как будто поутихло и Олег перестал волноваться. Не так уж много жителей Долины, если подумать, могли бы узнать при встрече хальгира, редко где появлявшегося на виду.
   Антри однажды попытался расспросить Олега о его прошлом, но, получив уклончивый ответ, настаивать не стал. Сам он, впрочем, тоже не торопился болтать про себя - возможно, просто посчитал, что нет нужды быть откровенным с тем, кто сам не откровенен перед тобой. Олег, само собой, если на это и обижался, то упреками не раскидывался. Он вообще говорил мало, а если и открывал изредка рот, то ограничивался короткими скупыми фразами. Зато слушал очень внимательно и старался запомнить все, что рассказывал словоохотливый кальир: об охоте, о ценах на меха, о видах на урожай, о удивительных замках нолк-ланов, обитающих в Восточных горах… О чем угодно, только не о себе, и не о том бое, после которого нашел его Олег. Правда, о сраженных Антри воинах он кое-что узнать сумел…

* * *

   Немало, ох, немало успело произойти за те дни, что выпали из жизни Олега после падения израненного Эки-Ра в горную реку у перевала Кур-Кухаж.
   Всего две земных недели потребовалось Бьер-Рику, самопровозглашенному хорлу Северного Арка, чтобы утвердить свою власть в большинстве городов и крепостей, располагавшихся к северу от Отагона. Немногие из знатных родов решились оказать сопротивление самозванцу. Большинство же гарнизонов даже не подумали противиться воле "законного хорла". Были, впрочем, и такие, кто сознательно открывал ворота и впускал за стены тех, кого считал врагами, не желая подвергать опасности мирных горожан - женщин, детей, стариков. Так поступил и джартад Арк-Хорл, старшина столичной стражи Нье-Ру. Он приказал открыть ворота, а сам, как поговаривали, вместе с двумя сотнями верных воинов ушел тайными ходами в Горы Надежд.
   Жители Северного Арка поначалу попросту растерялись, не понимая толком, что происходит. Слухи метались по Долине, один страшнее и нелепее другого. Говорили и о начавшейся войне с сэй-горами, и о гибели Грид-одра на поле боя, и о предательстве бракальцев, и о сожжении Вирт-Хорл, и о гибели всех Мудрых…
   Прежде чем слухи успели взбудоражить умы в самых отдаленных городах и поселениях, во все концы Арка помчались, загоняя спиров, десятки гонцов. Издары, разумеется, узнавали новости раньше остальных, но написанному привыкли больше верить и простые фэйюры, и родовитые акихары-наместники. Особенно если написанное подкреплялось печатью правителя. Все постепенно прояснялось: случилось поистине немыслимое - против хорла возник заговор, в котором участвовало сразу несколько очень богатых и сильных родов. Заговорщики сумели убить самого Грид-одра и некоторых из его влиятельных гостей, даже почти обезглавили способный им помешать Круг Мудрых, но все же просчитались, надеясь после этого удержать власть в своих руках. Благодаря решительности и отваге части гвардейцев и городской стражи, а также своевременному вмешательству старшего брата хорла - Бьер-Рика - заговорщиков удалось выбить из Вирт-Хорл и большей частью уничтожить. Некоторые из них, правда, сумели покинуть замок, но надежды скрыться от справедливого возмездия у этих изгоев было мало. Один из главных заговорщиков - молодой Эки-Ра, сын подло убитого хорла - тоже пытался сбежать; его настигли, но не сумели захватить живым для публичного суда - отцеубийца успел покончить с собой.