Луженский Денис. Сны чужие

   - Оттуда же, откуда и ты.
   - Тебе здесь не место.
   - А разве тебе здесь место? - удивилась она. - Не смеши меня, сын хорла! Кому ты тут сможешь не то что слово сказать, а хотя бы на глаза показаться? Взгляни на себя, фэйюр!…
   Что-то толкнуло его вперёд, бросило на колени перед парящим зеркалом пруда. Недвижная гладь воды отразила… то, что и должна была отразить - лицо, где человеческие черты причудливо перемешались с кошачьими. Оно не выглядело уродливым, вовсе нет, даже на человеческий вкус барска можно было найти привлекательным, но это не могло изменить его чуждости людям. Олег услышал глухой стон отчаяния. Свой собственный стон.
   - Что мне делать?! Подскажи - что?!
   Ответ не заставил себя ждать:
   - Изменись.
   - Что?!…
   - Изменись. Стань прежним. Хотя бы внешне.
   - Это безумие!
   - Весь наш мир - одно сплошное безумие, - призрак насмешливо фыркнул и клубы тумана поглотили его с той же лёгкостью, с какой породили совсем недавно.
   - Изменись, - донеслось уже из ниоткуда, - ты можешь…
   "Могу", - мысленно повторил он, вновь склоняясь над водой. Из тёмного, подернувшегося от его близкого дыхания легкой рябью зеркала смотрела сквозь узкие прорези кошачьих зрачков безнадёжность. Щурилась, кривила губы…
   А если и взаправду - может? Если и впрямь - изменится? Стоит лишь пожелать этого всей своей раздвоенной душой, поверить в невозможное!… Поверить - и измениться!
   Как изменить себя, не изменив себе?… Эки, подскажи! Почему ты молчишь?!
   Он заскрипел зубами, комкая в пальцах напитанный влагой мох. Невозможно переплыть дважды одну и ту же реку! Невозможно отыскать жарким летом прошлогоднего снега! Тот снег растаял еще по весне, став рекой, а та река, в которую ты входил когда-то, давно уже слилась с океаном…
   Ты все-таки сошел с ума, странник, поскольку надеешься на невозможное… Веришь в невозможное… И видишь в зеркале пруда - невозможное…
   Отражение в воде странным образом поплыло, исказилось, как будто невидимый художник решил разом смешать все краски. Черты лица размазались… Что это? Слезы?…
   Нет, глаза оставались сухими и он по-прежнему ясно видел отражающиеся в живом зеркале ветви дуба. Чёткость потеряло лишь лицо, превратившись в неясное мельтешение теней и красок, сквозь которое постепенно начинали проступать контуры черт… новых черт… старых черт!…
   Не смея верить своим глазам, он потрясённо наблюдал, как формируются мягкие скулы и прямой нос, как гладкая кожа наливается румянцем… Кожа!… Гладкая!… И глаза!… Человеческие глаза!…
   Еще миг, и из воды на него смотрел Олег - прежний Олег, облик которого он уже стал забывать. Боясь спугнуть чудесное наваждение, он поднес руку к щеке, потрогал… и похолодел - пальцы зарылись в короткий пушистый мех. Вожделенное отражение дрогнуло и снова исказилось. Нет! Постой! Не уходи!…

* * *

   Олег словно очнулся, вышел из забытья и обнаружил, что действительно стоит на коленях возле пруда. Вот только никакого тумана не было вокруг, а над лесом поднималось утреннее солнце. Да что же это с ним, в самом-то деле? Где был сон и где - явь?
   Он с трудом удержался, чтобы не ударить кулаком фэйюра, вновь смотрящего на него снизу вверх. Тоска, стынущая в его глазах, остановила уже занесенную руку. А ведь во сне (если это был сон) ему все-таки удалось. Хоть на миг - но получилось… А что, если…
   Ощущения ещё были свежи в памяти. Олег попытался расслабиться и вернуть это чувство из видения, эту безумную надежду, эту странную уверенность в том, что всё получится. Нелепость? Пускай!… Пусть этот шанс был насквозь призрачным, всё же это был шанс !… Не на возвращение, нет, но хотя бы на взгляд… один единственный взгляд на забытую в этом мире мечту. Всего один взгляд в глаза и одно единственное слово: "Прощай". То слово, что он не успел, не смог произнести, уходя. То слово, что он остался должен… Потом - плевать, потом хоть обеими ногами в Яму, хоть вприпрыжку по краю Мироздания. Потом… он будет готов …
   Нет, не выходило - не расплывалось изображение в воде, не смешивались краски и черты, не выплавлялось из нынешнего - прежнее. Фэйюр все так же смотрел на него снизу вверх и в глазах его таяла сосулькой под весенним солнцем надежда.
   Тогда он закрыл глаза и начал "рисовать" свой прежний облик мысленно, вспоминая каждую деталь своего человеческого лица, каждую мелочь, вплоть до крошечной родинки возле правого уха и вечно сбивающейся на лоб непослушной прядки жестких волос. Боже мой, как давно это было!… То, что прежде казалось таким привычным, обыкновенным, сейчас приходилось вытягивать из памяти, как жилы из плоти, с болью и кровью… узкая складка на правой щеке… характерный прищур глаз… Как скульптор лепит бюст, как художник рисует портрет… Им проще, скульптору и художнику, у них есть натура, живой образец, а у него - только осколки воспоминаний о собственном отражении в зеркале, о фотографиях, о видеосъёмке с выпускного вечера… Нос… губы… изгибы скул… Какие у него были глаза? Кажется, карие… А волосы? Темные… темно-каштановые… Складка на щеке… родинка… да, помню - возле уха… нос прямой… губы узкие…
   Олег открыл глаза… Моргнул… сердце встрепенулось в груди и пошло в пляс, отбивая чечётку - судорожную, нервную. Медленно, очень медленно он поднялся с колен. У его ног слабо колыхалось отражение барска с человеческим лицом. Чувство абсурдности происходящего не оставляло, постепенно превращаясь в убеждённость: "Я либо свихнулся, либо у меня действительно получилось … но что делать с остальным телом? С одеждой? С оружием?…"
   Улыбка вышла несколько кривоватой, но это была именно улыбка. А секунду спустя ему уже стало по-настоящему весело. В сравнении с только что сделанным, все прочие вопросы казались сейчас не стоящими медного цирха.

* * *

   Батон был чёрствым. Хоть сколько верти в руках, щупай через хрустящий целлофан упаковки и морщись с досадой - мягче он от этого не станет. Ну, не идти же за целый квартал в булочную из-за какого-то паршивого батона… Да ляд с ним, сгодится и чёрствый.
   На кассе Башкирцев лишь скривился от раздражения, отсчитывая деньги за несвежий хлеб, молоко и банку кофе. Поколебавшись, прихватил пачку сигарет. Дома еще оставалось несколько штук, но настроение было ни к черту, а под такое настроение всегда хотелось курить.
   Нужно сказать, в последнее время настроение вообще не блистало. Работа надоела - хоть вешайся, а до отпуска ещё три недели. Три бесконечных недели дрязг с начальником-самодуром и с этой идиоткой Сухановой, которую назначили менеджером в отдел за что угодно, только не за умение работать головой.
   Зойка тоже надоела, но от неё отвязаться ещё труднее, чем от начальства. Работу можно было бы бросить, квартиру Жени выгодно сдать и пару месяцев просто отдохнуть, потом устроиться в какое-нибудь местечко попристижнее… может быть даже машину купить новую… Эх, всё ж таки одному было бы сейчас на-амного лучше жить… А ещё лучше бы - с Женей. С ней жилось как-то проще и спокойнее. Даже с мальчишкой можно было мириться, хоть и терпели они друг друга всегда с трудом. Зато Женя всегда ощущалась как надежная спина, к ней хотелось возвращаться с опостылевшей работы, ей можно было выговориться, "спустить пар", с ней можно было забыть о домашних хлопотах, да и готовила она шикарно, что и говорить.
   Все-таки жизнь - дерьмовая штука. Что имеем - не храним, потерявши - плачем. Сам, своими руками угробил собственную спокойную жизнь, вдребезги расклошматил о гружёный песком "Камаз". Благо хоть сам ещё жив остался тогда… А что обрел взамен? Зою с её претензиями? Полугодичный геморрой с оформлением и переоформлением документов на жилплощадь? Ссоры и склоки, от которых теперь не к кому бежать? Впрочем, от одного он всё же сбежал… вернее, от одной. Психанул, хлопнул дверью и перебрался в дом, от которого за эти месяцы уже порядком успел отвыкнуть. Отсюда до работы лишних четверть часа дороги, но добро бы только в дороге дело было.
   Первые ночи спал совсем уж скверно, все мерещились шорохи в гостиной и снился Олег с распоротой грудиной и широко открытыми живыми глазами. Вздрагивал, просыпался, иной раз и пятьдесят грамм опрокидывал, чтобы нервишки успокоить. Через неделю, вроде, привык. А сейчас, когда к концу подходила вторая неделя, желание плюнуть на обиды и ехать мириться к Зое вовсе поутихло. Нет уж, пускай баба сама приезжает кланяться. Хотя, вон, звонит уже, спрашивает долго ли ещё намерен дурака валять. А и пускай звонит, он характер выдержит - это полезно.
   Но жизнь - всё равно дрянь. Сплошные проблемы, нервотрёпка и мрак. Одно к одному… Ещё и хлеб этот чёрствый…
   Ключ скрипнул, проворачиваясь в замке, он вошел в прихожую, повесил сумку на ручку двери и, уже стягивая ботинки, брезгливо поморщился. Что за запах? То ли потом тянет, то ли мокрой псиной… Потом до Башкирцева вдруг дошло и он так и замер посреди прихожей с одним снятым ботинком в руке. Пахло не от соседей, неприятный запах витал в самой квартире. А ещё - шум с улицы доносился слишком уж отчетливо для закрытых окон. Опасаясь дождя, он всегда тщательно закрывал окна, прежде чем уйти на работу. А сейчас, похоже, все окна в доме были распахнуты настежь. И ещё… в гостиной кто-то был.
   На деревянных ногах Башкирцев вошел в комнату. Закат за окном бросил на стены и потолок сквозь тонкий узорчатый тюль пламенно-рыжие сполохи. На этом огненном фоне сидящая в кресле фигура показалась ему почти черной. Словно обугленной.
   - Здравствуй, Артем Петрович, - голос был хрипловат и слова звучали странно, неуверенно как-то и ломко, словно произносящий их давно уже ни с кем не разговаривал, но, тем не менее, от звука этого голоса Башкирцева пробил холодный пот.
   - Ну, что застыл на пороге? - продолжил, между тем, не дождавшись ответа, сидящий в кресле. - Раз уж пришел, закрой дверь.
   - К-кто?! - вместо осмысленного вопроса прозвучало нечто, более похожее на воронье карканье.
   - Дверь закрой, - повторил пришелец, - и разуйся. Поговорим.
   У самого порога в голову пришла спасительная мысль: выскочить в коридор и бежать прочь. Если громко кричать, соседи вряд ли выйдут, но авось вызовут милицию. Пока этот встанет из кресла, пока бросится следом… "Не успеешь, - шепнуло внутри холодно и бесцветно, - ничего ты не успеешь." Он медленно запер дверь и долго снимал второй ботинок. Руки дрожали.
   - Не трясись, не съем. Падалью не питаюсь.
   Закат успел слегка поблекнуть и теперь нежданного визитера можно было разглядеть без труда. Из холода Башкирцева бросило в жар. Он, неожиданно для самого себя, вскинул руку и судорожно перекрестился.
   - Ты ведь неверующий, Петрович, - с насмешкой заметил призрак. - Так что у тебя вряд ли получится. Ты уж извини, я тут покопался в шкафах, кое-что из своих вещей нашёл. Вот, к примеру, халат этот. Если бы ты только знал какое это блаженство - банальный горячий душ. Это можно понять только лишившись его, честное слово.
   - Т-ты… ты не можешь… быть зд-десь!…
   - Это верно, - призрак легко согласился, - не могу. Однако иногда приходится совершать невозможное.
   Он сидел в кресле странно, поджав под себя ноги и укутавшись в халат. Поза его была какой-то неестественной, но в чём заключалась эта неестественность Башкирцев понять не мог. Тот инфернальный ужас, что парализовал его разум в первые минуты встречи, сейчас начинал понемногу отступать. Мозг лихорадочно искал рациональное объяснение происходящему и, как это ни странно, находил его в мелочах, имевших к "рацио" весьма смутное отношение. За мелочи эти рассудок, не веривший прежде ни в чёрта, ни в бога, теперь цеплялся как утопающий за соломинку: Зачем бы ожившему покойнику открывать окна в доме? Зачем говорить о горячем душе? Да и появляться ещё до заката солнца призраку, вроде как, не полагается… А запах!… пусть и не розами пахло в прихожей, но этот запах был живой …
   Наверное, на его лице отражалось всё более чем явственно, поскольку незваный гость неожиданно вздохнул и произнес устало:
   - Не льсти себе, я сюда заявился не совесть твою изображать. Если нервишки расшатались, глотни чего покрепче, я в холодильнике водку видел. А потом расскажешь мне, о чём спрошу. В конце концов, это невеликая плата за то, что ты теперь живешь в моем доме, не так ли?

* * *

   - Плевать мне, что ты там сейчас думаешь, - бросил Олег, нарушив напряженное молчание. - Плевать мне на тебя и на твою жизнь. Живи себе и дальше как живётся. Мне тут кое-что сделать нужно, потом я уйду. Теперь уж точно - навсегда. А от тебя, Петрович, только две вещи и требуется: на один вопрос ответить честно и не мешать мне потом, не делать глупостей, никуда не звонить и никому ничего не рассказывать, пока я здесь. После - мне уже без разницы, хоть участковому исповедуйся, хоть психиатру.
   - Меня в морг возили, тело твое опознавать, - буркнул Башкирцев невпопад. - Может, и впрямь - к психиатру?
   - Не раньше, чем я уйду. И вот ещё что… завтра у нас какой день недели?
   - Пятница, - он не особо удивился неосведомленности "призрака", - семнадцатое число…
   - Тем лучше. Позвонишь утром на работу и скажешься больным. Лучше тебе будет тут посидеть пару дней. Так, от греха подальше.
   Башкирцев опрокинул третью по счёту рюмку и с угрюмым видом покосился на Олега.
   - Живой ты или мертвец, а только указывать мне у тебя нос не вырос.
   - Расхрабрился ты, как я погляжу, - качнул тот головой. - Хватит тебе уже пить, а то так можно и инстинкт самосохранения вовсе потерять.
   - Т-ты! - задохнулся Башкирцев, давясь не то страхом, не то возмущением. - Ты не угрожай мне! Слышишь?! И не думай!…
   - Тихо, - голос Олега прозвучал так, как некогда прежде не звучал на его памяти: негромко, но настолько уверенно, что зарождающаяся истерика разом стала поперёк горла.
   - Не шуми, соседи услышат. Окна-то открыты. Ещё позвонят, куда не следует.
   Водка была ледяная, но сейчас Башкирцев не чувствовал ни её холода, ни вкуса, ни крепости. Она провалилась внутрь как глоток обычной воды. Четвёртая рюмка - а будто и не пил вовсе. Всё вхолостую…
   - Знаешь, что самое странное, Петрович? - задумчиво протянул "призрак". - В нашу последнюю встречу я не способен был увернуться от твоей оплеухи, а сейчас могу убить тебя, не вставая с этого кресла. Ты "ой" сказать не успеешь. Но… мне даже ломать тебе руку больше не хочется. Я давно перестал тебя ненавидеть. Я, может быть, даже простил тебя… Не дури, дядя Артем, просто сделай как я прошу и через пару дней можешь забыть меня как сон.
   - Кошмарный сон.
   - Это уж как тебе хочется, так и считай… А пока ты вот что мне скажи: где Таня?
   - Ка-какая Таня? - Башкирцев растерялся от неожиданного вопроса.
   - Таня, - терпеливо повторил Олег, - девушка. Которая была здесь, когда… меня убили… Якобы убили.
   - Так ведь… - он осекся. - Ты это… ты что же, не знаешь ничего? Ведь уже больше недели прошло… А я-то уж было подумал…
   - Что? - "призрак" привстал в кресле, подаваясь вперед. - Что случилось с Таней?!
   Вот в этот самый момент Башкирцев наконец-то ощутил действие спиртного. Потому что лицо Олега перед его глазами на миг исказилось и поплыло, теряя чёткость очертаний. Он рефлекторно тряхнул головой и зрение пришло в норму.
   "Напьюсь, - с мрачной решимостью подумал Башкирцев. - Уж коли завтра нужно "болеть" так буду болеть по-настоящему. Вот только отвяжется этот со своими вопросами…"
   - В больнице она уже дней восемь или девять, - неохотно протянул он, наливая себе по новой. - Кто-то болтал из соседей, так из комы и не вышла до сих пор… Опоздал ты, парень, воскресать.

Глава девятая

   Между жизнью и смертью - две пяди ничейной земли.
   Между смертью и жизнью - нейтральная полоса.
   Вдох и выдох… Мы времени раньше расчёт не вели,
   А теперь нам осталось быть вместе всего полчаса.
   Вдох и выдох… Мы раньше небрежно бросали слова,
   А теперь невозможно спросить и услышать ответ.
   Друг по другу так часто мы взглядом скользили едва,
   А теперь посмотреть друг на друга возможности нет.
   Вдох… вот грудь поднялась, значит дышишь, и значит - жива,
   Значит, может, ещё мы получим утерянный шанс.
   Выдох… мне показалось: раздвинулись губы едва -
   Может, блюз не допели последний, а может - романс.
   Между жизнью и смертью так мало - лишь выдох и вдох.
   Между смертью и жизнью - лишь шаг по ничейной земле.
   Нам сейчас бы хватило немного, каких-нибудь крох…
   Но и крохи сгорели… и без толку рыться в золе…
 
   Он смотрел на неё всю ночь. Смотрел как медленно, бесконечно медленно поднимается и опускается её грудь. Смотрел на её лицо, словно вылепленное из воска. На бледные губы и тени, залегшие вокруг закрытых глаз… Она была где-то далеко. Там, за чертой, куда ему, Открывающему Пути, нет хода. Туда не открыть Врата, и не заглянуть сторонним взглядом… туда можно лишь попасть единожды. И оттуда немногим дано вернуться… Ей - не дано. Он понял это сразу, едва лишь узнал о происшедшем. Осознание пришло уже позже и подобно было удару в солнечное сплетение… Она умирает!…
   В палату вошла женщина средних лет в белом халате. Движения медсестры были размеренны и неторопливы. Поменяв капельницу и убедившись, что аппаратура работает в обычном режиме, она на несколько секунд задержалась возле девушки, чтобы поправить и без того ровно лежащую простыню. Покачала головой и вздохнула с непритворной жалостью:
   - Молоденькая такая…
   Потом вышла, так и не заметив застывшую в дальнем углу тень. Кто сказал, что ночь - это неприёмные часы? Кто сказал, что в реанимацию не пускают даже днём?… Тень шевельнулась, но не приблизилась. До этого он уже подходил к Тане дважды, прикасался к руке и долго слушал её беззвучное дыхание. Теперь же - просто стоял у стены, почти неподвижный и безмолвный. Поддерживать иллюзию не было нужды, но все же на лежащую девушку смотрели сейчас глаза человека, а не фэйюра - ему казалось, это будет правильным. Губы его шевелились, то завораживающе медленно, то быстро и судорожно. Он не просил - слишком хорошо понимал, что просить уже бесполезно. Не молился - ибо не умел. Не проклинал, так как время проклятий ещё не пришло. Он прощался…
   Всё оказалось напрасным - метания и поиски, штурм Тинтры, сотни загубленных жизней, Тропа, Выжженные миры… он ничего не узнал, не получил ответов на главные вопросы, ни на шаг не продвинулся к цели. Он даже не успел увидеть её глаза… ему досталось только вот это молчаливое прощание без надежды услышать ответ.
   На лице Тани не было ни синяков, ни ссадин. На обходном листе рука доктора вывела летящим почерком: "ушиб мозга"… один-единственный сильный удар "тупым предметом" в височную область и сотрясение, приведшее к коме. Один единственный удар… не оставивший на коже даже ссадины, только небольшую гематому.
   "Прости, - шевельнулись губы. - Я должен был оказаться рядом. Должен был защитить… Должен был…"
   "Ныть о несбывшемся - это проще всего. Так неудачники обычно и поступают."
   Он почему-то не удивился тому, что Эки, упрямо молчавший с момента их появления на Земле, вдруг решил заговорить. Просто внезапно понял: тот никуда не пропадал, был все это время рядом, смотрел вместе с ним, чувствовал, переживал…
   "Почему она не приходит в себя? Ведь эта травма - не смертельна. Почему она уходит от меня?"
   "Может быть, ей больше не хочется жить…"
   "О чем ты?"
   "Ты знаешь… и знаешь кто, скорее всего, виноват в этом."
   "Я… я виноват."
   Эки-Ра промолчал и Олег тоже не произнес больше ни слова. Грудь Тани поднималась и опускалась… все медленнее, все незаметнее было это движение. Когда показания установленных возле кровати приборов начали быстро меняться, дверь распахнулась и в палату вбежала давешняя медсестра. Она на секунду замерла, растерянно глядя туда, где, как ей показалось, только что мелькнула ожившая тень… Нет, это просто кто-то из сотрудников забыл закрыть на ночь окно и сквозняк шевельнул тяжелую занавеску. Медсестра бросилась к девушке. Ей на помощь уже спешил дежурный врач, сдавленно чертыхаясь спросонья. Он был ещё молод и не успел привыкнуть к необратимости смерти, примириться с ней и преисполниться философского спокойствия. Поэтому он делал всё, что мог, бледнел от осознания бесполезности своих действий и ругался уже в голос…
   Видимо, пришло время и для проклятий…

* * *

   За окнами светало. Раннее утро или ещё ночь? В сущности - разницы мало, когда на дворе лето и небо из черного становится голубовато-серым уже в четыре часа пополуночи. Самые сладкие и крепкие сны - в это время. Худшие из кошмаров - тоже. Отличить один от другого, впрочем, бывает непросто. Тут уж - дело вкуса, пожалуй. Кому и райские видения - скука смертная, а кому и явление призраков нипочём…
   Вот и этот сон Коля затруднился бы однозначно записать в какой-либо из списков. С одной стороны, покойник во сне - это, наверное, не к добру. А с другой… излишне суеверным Фарязев никогда не был, сны толковать не умел и в то, что призрак друга заявился в его грезы, чтобы отравить их своим присутствием, поверить не был готов. Особенно - после сдачи зачётной сессии и той маленькой вечеринки, что они с сокурсниками устроили по этому благородному поводу. Когда под утро пары хмельного ещё кружат голову и реальность, сплавляясь с дрёмой, слегка плывёт перед глазами, визитам привидений уже не удивляешься.
   - Поболтать заглянул? - сонно осведомился он, глядя поверх натянутой по подбородок махровой простыни. - А я уж заждался. В первый месяц-то почаще являлся.
   - И о чем говорили? - полюбопытствовал призрак, усаживаясь на подоконнике как-то странно, неудобно, по-птичьи. Длинные полы темно-синего плаща свесились вниз.
   - Не помнишь? Жаль… А вообще - так, трепались за жизнь… Без тебя скучно стало, Олеж. Зря ты умер все-таки. Мне, вот, обычно снится, что ты живой. А сейчас точно помню: умер. Похоронили тебя. Глупо все, да? И невесело.
   - Глупо, - согласился Олег, - в жизни вообще очень мало разумного, доброго и вечного.
   - Верно… вот твой плащ - тоже глупость. Жарко же, а ты - в плаще. Прям как Брендон Ли в "Вороне", чес-слово. Я всё понимаю, конечно… Но уж очень по-киношному, даже для сна, не находишь?
   - Плащ - он не поэтому, у меня просто проблемы… с походкой. Пришлось одолжить у Петровича это старье. Полы длинные - не так заметно.
   - Угу… тебе самому-то не смешно, Зорин?
   - Нет, не смешно. Страшно мне… Почему все так, Коля? Почему - она? За что? У меня в груди словно ледяной ком из вопросов. Они меня на части рвут, режут изнутри…
   - Значит, всё-таки, как в том фильме, да? Ради мести с того света - на этот.
   - Нет… я не уверен. Должен быть, вроде, уверен, но почему-то - нет… Мне кажется, кроме Лобова больше никто не мог, но…
   - Много кто мог бы. Бомжей и наркош хватает вокруг, отморозков всяких. Да только Лоб это, больше некому. Либо он сам, либо кто-то из шестёрок его… Жалко Таню… такая девчонка…
   - Спасибо тебе.
   - За что?
   - Если бы не ты, мы бы с ней не встретились, наверное.
   - Пустое. Может, если бы вы не встретились, ты бы ещё жив был.
   - Да я и так… впрочем… ты не прав, ничего бы это не изменило. Таня тут ни при чем.
   Призрак поднялся и повернулся к открытому окну.
   - Уже уходишь?
   - Да, пойду.
   - Посиди ещё.
   - Прости, Коль, у меня ещё дела… я и так, наверное, зря зашел. Просто… кроме тебя больше не с кем было поговорить. Понимаешь, я оставил её тут одну… а теперь должен хоть что-то сделать… Знаю, что это её не вернет, но…
   - Может, тебе потом легче будет?
   - Нет, не будет. Просто выясню правду, а там… не знаю. Прощай.
   - Прощай, Олеж. Заглядывай ещё.
   - Прости… вряд ли получится.
   Темный плащ мелькнул в предрассветной дымке и пропал. Второй этаж всего-навсего, невысоко… а впрочем, какая разница призраку с какого прыгать этажа.

* * *

   Дом номер два по Качаловскому проезду был непростым - любой бы понял это с первого взгляда. Желтый, глянцевый кирпич облицовки; нестандартная архитектура; окна - евро; балконы застеклены по единому образцу; первый этаж - магазины и киоски; в подвале гараж; рядом с домом огороженная детская площадка и небольшой сквер с клумбами и аккуратно постриженными кустами; в подъездах, помимо домофонов и консьержей, ещё и внутренняя охрана. Все в округе знали: четырехкорпусный семнадцатиэтажный блок, венчающий собой Качаловский проезд, построен не для "простых смертных". Здесь обитали многие представители городской элиты среднего пошиба: преуспевающие коммерсанты, начальники нескольких крупных предприятий города, банкиры и даже (как поговаривали) кое-кто из родственников мэра.
   Светлана вспомнила, как робела, в первый раз подходя к этому дому. Теперь эта её робость ей самой казалась забавной. Впрочем, некоторая доля смущения всё равно осталась. Во всяком случае, к подъезду она подошла ускоренным шагом, стараясь не обращать внимания на кучкующихся неподалеку подростков, проводивших её сумрачными взглядами. Светлана уже вполне привычно набрала номер на клавиатуре домофона, нажала кнопку "вызов"… И испуганно вздрогнула, услышав не из динамика, а из-за спины:
   - Привет, Светик.
   Она обернулась и машинально пробормотала "привет", вглядываясь в полустёртые сумерками черты лица. Черты эти показались ей знакомыми. Только когда парень улыбнулся, она с облегчением вспомнила: Коля Фарязев из параллельного "Б"-класса. Даже удивительно, как это она не признала его сразу, ведь изменился он не так уж сильно.
   - Коля, ты что ли? А я-то думаю: кто такой? Богатым будешь!