Марков Георгий Мокеевич. Сибирь

   - Пресвятая дева Мария! Наконец-то!
   Тетя Стася широко раскинула руки и порывисто прижала девушку к своему мягкому туловищу, издававшему сейчас терпковатый запах корицы и кофе. Катя без слов поняла: "Ваня не приехал.
   Жалеет меня".
   - Ах, негодяи, ах, изверги, что они устроили! - взволнованно шагая по комнате, с возмущением в голосе восклицал Насимович.
   - А что именно, пан Насимович? - спросила Катя, подумав: "Не схвачен ли Ваня? Уж не поэтому ли Насимович так разъярен?"
   Насимович взял Катю за руку и пригласил сесть на стул. Сам опустился рядом.
   - Да ты разве, Зося, не с пристани? Я-то ведь тоже только что вошел, сказал Насимович, справляясь со своим не улегшимся еще возбуждением.
   - Я убежала с пристани давно...
   - Хорошо сделала, Зося, иначе попала бы под облаву. Они перекрыли выход с дебаркадера и всю толпу пропускали поодиночке, трясли вещи, ощупывали одежду и обувь, полагая, видно, что человек, который им был нужен, может проскочить с парохода, подобно мышке, по их собственным ногам. Фактически люди оказались под арестом на целых четыре часа.
   - Я ушла, пан Насимович, в тот момент, когда стали выходить по трапу первые пассажиры...
   - А минутой позже они перекрыли выход с дебаркадера. Я видел, как они выставили вторую цепь из солдат.
   "Вот оно как! Может быть, на меня расставляли ловушку?" - подумала Катя.
   - А Гранит не прибыл, Зося, - продолжал Насимович. - И хорошо, что не прибыл. Убежден, что, окажись он на пароходе, ему уйти не удалось бы.
   - Где же он все-таки? Что с ним могло случиться? Что думаете, пан Насимович, на этот счет? - спросила Катя почти шепотом. Густой сумрак в комнате, блеклый свет месяца, падавший в окно, тишина, окутавшая домик е улицы, - все это не располагало к громкому разговору.
   - До утра не хочу строить никаких предположений, Зося. Как человек предусмотрительный, Гранит мог покинуть пароход на последней пристани. Следовательно, завтра в полдень или самое позднее к вечеру он может явиться сюда, что называется, пешим порядком.
   Насимович тоже говорил почти шепотом, но едва он произнес эти слова, послышался голос тети Стаей, которая незаметно притулилась возле мужа в уголочке:
   - Именно так, Броня! Мое сердце чует: он где-то поблизости от нас.
   - Дай бог, Стася, чтоб твое сердце не обманулось.
   Правда, Зосенька?
   - Безумно молюсь об этом, - воскликнула Катя.
   - Вы еще вспомните мои слова, - с чуть заметной обидой сказала тетя Стася.
   - А что, Стасенька, не пора ли нам запалить лампу и заняться самоваром? - пытаясь как-то сгладить свой неучтивый смешок, ласково сказал Насимович.
   - Добрейший мой Броня, ты, как всегда, опоздал.
   Самовар у меня давно наготове. И кстати, я напекла сдобного печенья. Клянусь, оно не уступит изделиям лучших кондитеров Варшавы и Вены. Зося, а ты любишь свежее печенье?
   - О да, конечно, тетя Стася! Очень люблю. Я сразу поняла, что вы стряпали. От вас так чудесно пахнет сдобой.
   - Ты слышишь, Броня?! Цени, милый! - засмеялась тетя Стася и удалилась легкими шагами.
   Насимович встал, намереваясь проследовать за женой, но Катя остановила его:
   - Присядьте на минутку.
   Катя не имела права не рассказать Насимовичу обо всем, что произошло на дебаркадере. Встреча с Прошкиным создавала новую ситуацию в ее пребывании в Томске. Она чуть затянула свое сообщение, потому что не хотела говорить об этом при тете Стасе. Во-первых, ей не хотелось волновать эту милую женщину, явно расположенную к ней, во-вторых, Катя не знала, всеми ли подробностями своей подпольной работы делился Насимович с женой. Едва ли он по соображениям конспирации вовлекал тетю Стасю во все свои дела.
   Тетя Стася зажгла лампу и ушла на кухню. Оттуда доносился звон посуды.
   Катя изложила происшествие на дебаркадере последовательно и с абсолютной точностью. Насимович слушал ее, не проронив ни одного слова. Молчание это было безрадостное, тяжелое. Когда она кончила, он протяжно промычал, потом слегка ударил себя ладонью по лбу.
   - А я-то все гадал: почему да отчего они облаву на толпу учинили? Тебя им, Зося, нужно было прихватить. Молодец, что ушла. Молодец!
   - Как же мне теперь быть-то, пан Насимович? - с искренней растерянностью спросила Катя.
   Насимович долго не отвечал. Катя видела, как он нервно теребит пальцами край своего сюртука.
   - В городе, Зося, появляться тебе нельзя. Они сейчас все подымут на ноги, чтобы поймать тебя, - сказал Насимович, посматривая через плечо в ту сторону, откуда доносился звон посуды. - Завтра будешь сидеть дома. Что ж, придется потосковать неделю-другую. А я постараюсь узнать кое-что, спросить у верных товарищей, как там все складывается с побегом Гранита...
   - Ну быстро за стол! Зося, Броня, спешите! - сказала тетя Стася, выходя из кухни с блюдом в руках, на котором горой лежали пышные, зарумянившиеся в печи витые булочки.
   - Идем, Стасюня, мчимся, - отозвался Насимович и, подхватив Катю, крепко сжал ее руку выше лйктя, как бы говоря: "Обо всем, что было там, молчать, молчать".
   - О, какая вы прелесть, тетя Стася! Надо же столько напечь! - пропела с неподдельным восторгом Катя и мимолетно пожала Насимовичу руку: "Я все поняла. Все до капельки".
   4
   Катя безвылазно сидит в комнатке, отведенной ей вчера. Тихо и сумрачно. Сумрачно не только потому, что окна плотно завешены льняными шторками. Сумрачно на улице. Падает дождь вперемежку со снегом.
   Небо, которое хорошо видно в верхний пролет окна, непроглядно-серое, свинцово-неподвижное, какое-то зловещее.
   Утро Кате кажется нескончаемо длинным. Она перебирает сложенные на столике книжки, не спеша листает одну за другой. Ничего интересного. Какие-то Обтрепанные романы без начала и без конца. Вероятно, переводы с французского. Катя судит об этом по именам действующих лиц: Пьер, Луиза, Жорж, Виктор, Луи, Ирэн... "Неужели пан Насимович ничего другого не мог припасти для чтения?" - мысленно упрекает Катя портного, но тут же вспоминает, что находится она на подпольной квартире. Пока существует подполье, существует опасность провала. Насимович правильно делает. На столе у него самое невинное чтение.
   Странно было бы видеть здесь труды Маркса, Плеханова, Ленина или нелегальные партийные газеты и листовки.
   Катя все-таки прочитала десять - двадцать страниц из одного романа, потом столько же из второго, потом чуть поменьше из третьего. Но чтение это было поверхностное. События скользили как тени, не трогая сознания. Главное, к чему приковано ее внимание, - часы.
   Обыкновенные ходики с гирями. Они стучат довольно монотонно, резко, маятник мотается туда-сюда, но во всем этом есть что-то успокаивающее, может быть, потому, что движение стрелок фиксирует движение времени, ход жизни.
   Было восемь часов утра, когда Катя вернулась к себе в комнатку после завтрака и впервые подняла глаза на ходики. За чаем Насимович занялся расчетами.
   По его словам выходило, что расстояние от Чернильщиковой - последней пристани перед Томском - не превышало сушей двадцати верст. Покрыть такое расстояние Гранит мог за пять-шесть часов. Но передвигаться днем он, разумеется, не стал бы. У него в запасе были вечер и ночь. В город он вступил на рассвете, пока явные и тайные полицейские чины сладко почивали. Следовательно, его можно было ожидать здесь, на квартире у Насимовича, буквально с минуты на минуту.
   В восемь утра Катя загадала: если к десяти Акимов не придет, значит, все расчеты Насимовича не имеют под собой оснований. Акимов просто не приехал, он отстал от парохода, и что с ним будет дальше, никто не знает.
   Но вот ходики отстучали десять ударов. Катя встала с дивана, прошлась по комнате, прислушалась.
   Вдруг там, во второй половине, стукнула дверь, послышалась суета, движение стульев. "Пришел!" - мелькнуло в голове у Кати, и от волнения кровь прихлынула к лицу. Она уже хотела выскочить из своего гнезда, чтоб обрадовать Акимова: путь дальше ему открыт, Открыт вплоть до Стокгольма. Сделав два-три шага, она замерла. Оттуда, от Насимовичей, донесся женский бойкий говорок. Катя догадалась: у портного сегодня день приема заказов, нагрянули первые модницы.
   Катя снова легла на диван, сжалась, глядя на ходики, передвинула контрольное время еще на два часа, рассуждала сама с собой: "Глупо его приход ограничивать десятью утра. Ведь он не на поезде едет. Вероятно, устал. А потом сыро, слякотно, дорога вся в грязи. Тут по городу-то никуда не пройдешь, а уж там, в лесу, тем более".
   Отсчитывали ходики секунды. Катя закрывала глаза, открывала, опять закрывала, пыталась даже уснуть, но все напрасно. Там, у Насимовичей, снова хлопали двери и слышались хождение, скрип стульев. Но теперь Катя даже головы не поднимала. Верещали томские модницы, гудел басок пана портного. И откуда они только берутся? Катя припомнила все зимние праздники. Ну, конечно, приближается рождество, а там не за горой и Новый год... Новый год - одна тысяча девятьсот семнадцатый! Каким-то он будет? Чем отметит историю?
   В двенадцать Акимов не появился. Катя передвинула свои ожидания еще на два часа, объяснила это очень просто: Акимов - опытный конспиратор. Прежде чем войти в дом к Насимовичу, он наверняка установит за ним наблюдение. А наблюдение его не обрадует. Женщины идут и идут к портному. Несомненно, Иван поймет, что это за люди. Ихт, этих чопорных, провинциальных модниц, напомаженных и надушенных до тошноты, можно узнать за версту. Катя вчера уже нагляделась на них, колеся по городу. Естественно, что Иван где-то пережидает. Раньше трех он не появится. Ведь прием заказов Насимович производит до двух. На белой бумажке, приклеенной на вывеске, ниже слов: "Дамские наряды. Изготовление высшего качества", - сказано:
   "Прием заказов по вторникам, четвергам, субботам с 10 до 2 часов дня. Иногородние заказчики принимаются в любое время".
   Припомнив вывеску и это объявление Насимовича, Катя про себя усмехнулась: "Иногородние заказчики!.."
   Ловко придумал хозяин подпольной квартиры! Какие могут быть в Томске иногородние заказчики? Неужто поедут сюда из Красноярска, Новониколаевска и Омска? Иногородние - это такие, как она, как Иван Акимов... Вероятно, многие уже прошли через квартиру Насимовича по этой графе...
   Но и после двух нарымский беглец не появился.
   В три часа в маленькую комнатку Кати вошел Насимович.
   - Как, Зосенька, наскучило в одиночестве? - Он посмотрел на Катю внимательными глазами, изобразив печальную мину на лице, заговорил о другом: - А Гранит, Зосенька, не пришел. Ждать дальше бесполезно.
   С пароходом почему-то не получилось. Впрочем, почему не получилось, ясно. Гранит в Нарыме, пароход уходил из Колпашевой. За морем телушка полушка, да за всяк просто ее не уцепишь. Одним словом, пространство, Сибирь.
   - А провала у Гранита не могло случиться? Еще там, на месте, или где-нибудь дорогой? - спросила Катя, хотя и знала, что скажет ей в ответ Насимович.
   - Все могло быть. Мы умны, мы все примеряем десятки и сотни раз. Но наш враг, Зосенька, тоже не дурак. - Насимович помолчал, кинул взгляд на дверь, снизил голос почти до шепота. - Я не хочу, Зося, чтоб Стася знала о твоей встрече на пристани. Не будем ее волновать. У нее сердце...
   - Я согласна, пан Насимович...
   - Товарищ Насимович, - чуть усмехнулся портной.
   - Да, конечно, товарищ. Но привычка...
   - Не осуждаю. Нет, нет. Дан так пан. А лучше все-таки дядя... Пора ведь и пообедать, Зося-Катя. Слышите, вон Стася уже посудой гремит.
   В приоткрытую Насимовичем дверь хлынул аппетитный запах свежей еды, только что вынутой из печи.
   - После обеда, Зося, часика на два я уйду. Возможно, что-нибудь известно о Граните другим товарищам, - все так же вполголоса произнес Насимович.
   - Это превосходно, дядя Броня. Я очень рада! - вскинув руки и хлопнув в ладони, прошептала Катя и покраснела, сконфузилась, втайне упрекнув себя: "Уж слишком все по-личному у меня. Насимович в самом деле вообразит, что я Ванина невеста или чего более - жена. А ведь ничего-ничего не было, ничего, кроме его куцей записки из предварилки".
   - А тебе, Зося, опять скучать придется одной.
   - Придется, дядя Броня.
   Они вошли в большую комнату в тот самый момент, когда тетя Стася вынесла из маленькой, отгороженной уголком кухоньки белую миску со щами.
   - Сегодня у нас, Зосенька, щи со свининой. Бронислав у меня просто обожает это блюдо. А варю я щи по-сибирски: чашка кислой капусты, большой кусок жирной свинины в цельном виде, немножко картофеля и, конечно, лук, две большие головки, - заговорила тетя Стася.
   - Моя милейшая Стася, я боюсь, что проглочу собственный язык, не отведав твоих щей, - со смехом сказал Насимович.
   - Бедняжка мой! Как он проголодался... Я наливаю тебе, Броня. Садись, наливаю. Ты извини, Зося, что первую порцию получает он. - Тетя Стася, невзирая на свою полноту, проворно сбегала в кухню за хлебом, за поварешкой и принялась разливать щи по тарелкам.
   За обедом тетя Стася попросила мужа рассказать о сегодняшних заказчицах. Насимовича посещали женщины самого различного круга, и он умел иногда подметить такое, что тетя Стася, любившая похохотать, хваталась за бока.
   - Представь себе, Стасенька, одна из заказчиц сегодня серьезно позавидовала тебе. Она сказала:
   "Я представляю, какой картинкой содержите вы свою супругу. Она носит, вероятно, самые модные костюмы вашего изготовления".
   - Кто эта дурочка, Броня? Молодая или старая? - спросила тетя Стася.
   - В годах уже. И, судя по всему, купчиха.
   - Ты, Броня, не спросил ее, что бы она стала делать, если б вдруг оказалась, царицей? - весело пошутила тетя Стася.
   - Ну с какой же стати стал бы я спрашивать об этом? - удивленно повел сухими плечами Насимович.
   - А я бы спросила, обязательно спросила бы, и Знаю, что ответила бы она.
   - Что же? - чуть не в один голос спросили Катя И Насимович, придерживая свои ложки.
   - А вот что: сшила бы себе сто тысяч платьев и С утра до ночи перед зеркалом примеряла их.
   Катя и Насимович засмеялись, а тетя Стася отодвинула от себя тарелку и, глядя на Катю, сказала с гневом:
   - И небось считает себя умной эта особа. Вот, Зосенька, каких земля носит.
   - Ну а еще одна, Стася, - продолжал Насимович, - призналась мне. Говорит, что шила у меня английский костюм в Варшаве. Вы, говорит, пан Насимович, душка, вы дамский благодетель, и я помню, что в Варшаве все модницы от вас были без ума.
   Насимович и тетя Стася как-то выразительно переглянулись, и выражение их глаз было таким, что Кате подумалось: не является ли вывеска, гласившая, что Бронислав Насимович - первостатейный варшавский мастер, только хитрым прикрытием конспиративной квартиры большевиков? Может быть, ему в Варшаве-то даже не приходилось бывать.
   Катя, естественно, не стала высказывать свои мысли вслух, лишь про себя сказала: "А если и так, то дай бог, чтобы подольше ни у кого не закрались сомнения в этом и вывеска Бронислава Насимовича помогала бы нам успешно делать свое дело".
   5
   Сразу после обеда Насимович надел свой модный сюртук, черное пальто, шляпу, взял зонт с длинной ручкой и, натянув калоши, вышел из дому.
   Катя и тетя Стася перемыли посуду и принялись за уборку в комнатах. Но вскоре Кате пришлось поспешить в свой закуток: постучали в дверь. Пришла соседка Насимовичей. Дело оказалось пустяковым: не хватило для засолки капусты двух-трех горстей соли.
   Тетя Стася охотно выручила соседку, но та не торопилась уходить, без умолку тараторила, перескакивая от одной темы к другой без каких-либо пауз и точек.
   Муж соседки занимался извозом. Среди профессий городского люда трудно было бы назвать людей, которые были так подробно и вполне достаточно осведомлены о событиях в городе, как извозчики.
   За несколько минут жена извозчика со ссылкой на мужа сообщила о пожаре в доме архиерея, о самоубийстве проворовавшегося офицера из интендантства, об ограблении ювелирного магазина, об облаве на пристани в момент прихода последнего в эту навигацию парохода.
   Тетя Стася, живя много лет с Насимовичем, научи-, лась уже отличать в пестром потоке житейских событий важное от неважного. Как только соседка упомянула относительно облавы на пристани, тетя Стася насторожилась. Дав возможность соседке поболтать вволю о том о сем, она постаралась возвратиться к происшествию на пристани.
   - Кого ловили-то? - загораясь от любопытства тети Стаей, переспросила соседка. - А ловили, суседушка, персону. Сказывают - из самого Питера предписание: поймать, и все. Если, дескать, не поймаете, не обессудьте ни наград вам, ни почестей. Ну вот, о-ни старались изо всех сил.
   - И поймали-таки? - Тетя Стася даже дыхание придержала.
   - Дело-то, суседушка, сказывают, было так: они пароход-то обложили, ждут-пождут персону на трапе, а ей все нету, не идет она на них, и только. А потом один из энтих лпхоимцев-то в еполетах возьми да и зыркпи глазищамп по толпе. А она, персона-то, стоит себе средь народа и похохатывает. Попробуй, дескать, возьми меня при таком скоплении. Разве люди по нонешнпм временам дадут беглого человека на съедение?
   Осточертели они всем, царские слуги, хуже горькой редьки стали. Парод от них бежит, как черт от ладана.
   - Ну а дальше-то что там было? - не в силах ужо сдерживать свое любопытство, поторопила рассказчицу тетя Стася.
   - А что было? А было то - бросили они стеречь пароход и кинулись к выходу с дебаркадера. Каждого встречного-поперечного с ног до головы общупывали.
   Мой мужик взошел, чтоб седока взять, да и попал в капкан. Думал: ни коня, ни пролетки на месте не окажется. Да сохранил господь бог все в целости. А только персона как в землю канула, испарилась начисто и следу не оставила.
   - А персона-то мужчина или женщина? - рискнула спросить тетя Стася.
   Рассказчица взмахнула руками, но преодолевать подобные затруднения ей уже приходилось не один раз.
   Фантазия у нее была неуемная.
   - А кто ж ее знает! Персона - и все тут. Видать, она и мужиком и бабой может быть. Как ей, значит, захочется, так она и выглядывает...
   Начиналась чистая чертовщина. Интерес тети Стаси к рассказу соседки исчез, а та это быстро поняла.
   Она поблагодарила тетю Стасю за соль и удалилась.
   Как только за соседкой хлопнула дверь, тетя Стася поторопилась в комнатку Кати.
   - Ты слышала, Зосенька?
   - Все слышала, - спокойно сказала Катя, хотя рассказ соседки Насимовичей сильно взволновал ее.
   "Ждали Ваню, на него ставили ловушку, а обнаружили меня", - подумала она. Еще вчера, когда Насимович высказал ей это же самое предположение, она про себя в него не поверила. Не поверила по скромности. Уж что она такое великое сделала для революции, чтобы целый отряд полицейских кинулся ловить ее, преградив путь с дебаркадера большой и шумной толпе? Нет, нет, тут какое-то совпадение. Несомненно. Но теперь Катя думала иначе. Ей казались действия полицейских вполне логичными. Акимова на пароходе не оказалось, а ее Прошкин обнаружил чуть ли не в качестве награды за неудачу. Уж коли журавля не удалось поймать в небе, то, естественно, попытались захватить синицу. А впрочем, не такая уж она синица. Три года Катя выполняет поручения подпольного комитета. Поручения, конечно, не самые ответственные, но все, же... Передачи в тюрьму она носит, литературу по адресам доставляет, вот послали ее с паспортом и деньгами. Правда, ей ни разу еще не довелось выступать на митингах, но у солдат она бывала, беседу о сложных тонкостях образования прибавочной стоимости подготовила. Братец Саша как-то раз ее утешил: "Тебя, Катюха, как и меня, будут слушать обязательно. Наградили нас с тобой родители певческими голосами, хотя и были людьми отнюдь не церковными".
   Но ни о каких своих размышлениях Катя ничего не сказала. Насимович хорошо сделал, что предупредил ее: "У тети Стаей сердце больное".
   - Болтушка ваша соседка, тетя Стася. Наговорила всего столько, что ум за разум зайдет.
   Катя через силу сказала это с усмешкой, весело, и увидела, что ее беззаботный тон сразу успокоил тетю Стасю. Она ушла к себе в комнату и, судя по скрипу кровати, легла передохнуть. Надвигались сумерки, город утопал в непроглядном месиве дождя, тумана, дыма.
   Катя тоже легла, подложив под щеку свою мягкую ладошку.
   6
   Насимович вернулся не через два часа, как он обещал, а самое меньшее через пять-шесть. Он еще не успел войти в комнату Кати, а она уже знала, что портной несет новые обстоятельства ее жизни. Она вскочила с кровати, встретила его стоя, в готовности следовать за ним в любой миг.
   Насимович был не только в пальто и шляпе, он даже не сбросил с ног калоши.
   - Ну, паничка Зося, собирайся на другую квартиру. В городе неспокойно, - сказал Насимович вполголоса.
   - А что там, дядя Броня?
   - Пустяки, Зосенька, вроде. Попал под наблюдение. Во всем виновата моя горячность. Вчера там, на пристани, я имел неосторожность сказать по адресу властей кое-какие резкие слова. А сегодня меня подхватил сопровождающий, и я с большим трудом отцепился от него. Помогли похороны. Пришлось затесаться в самую середину процессии. Хоронили какого-то контролера с железной дороги...
   - Ах, дядя Броня, зачем же вы горячились?! - воскликнула Катя, раскрывая свой чемодан, чтоб быстро сложить в него вещи.
   - По снятым волосам не плачут, - грустно усмехнулся Насимович и вздохнул. - И ты тоже, Зоседька, не туда влезла. Ищут ведь тебя.
   - Ищут?
   - Был налет на частные квартиры по Бульварной улице. Там задержали одну бестужевку, приехавшую к больному брату. Толпа студентов направилась с протестом к полицмейстеру. Безрезультатно. Сегодня ожидается новая облава. Будет, конечно, и листовка...
   Катя поняла: Насимович отсутствовал не зря. Он не только запутал и сбил с тропы "сопровождающего", но, вероятно, повидался с кем-то из подпольного центра.
   - О Граните что-нибудь известно? - спросила Катя.
   - Увы, ни слова, Зося.
   - Я могу идти, дядя Броня, - засунув вещички в чемодан и щелкнув замком, сказала Катя.
   - Извозчик у ворот, Зося. Я провожу тебя до места.
   - С какой стати! Скажите пароль. Я сама справлюсь.
   - Нет, нет, Зосенька. Тебе нужно завтра же уехать в деревню и пересидеть тревожные дни там. А вот об этом не до конца еще договорились. И ты, пожалуйста, не возражай.
   - Одна у меня к вам просьба, пан Насимович, - схватив портного за руку, горячо сказала Катя. - Если Гранит появится, скажите ему, где я.
   - Да, да, разумеется! Его паспорт и деньги уже в надежном месте. И будь уверена, Зосенька, он не уедет, не повидав тебя. Я даю слово.
   - Спасибо. Я буду рада, дядя Броня!
   - Иди попрощайся с тетей Стасей. Она опять к ужину затеяла стряпню. К сожалению, ужинать не придется.
   Катя была уже в жакетке, в шляпе. Она на минуту скрылась в кухне за перегородкой. Насимович услышал звучные поцелуи и всхлипывания тети Стаей, Катя расположила ее к себе с первых минут. Впрочем, симпатия оказалась взаимной. И тетя Стася очень пришлась Кате по душе.
   - Уж ты как-нибудь поосторожнее, Зосенька!
   Я тебя умоляю! Береги себя. Броня, накажи ей строгонастрого не рисковать. Ты же обязан беречь молодежь, У них все впереди.
   Тетя Стася гладила Катю по спине, заглядывала ей в лицо и, не отставая от нее ни на один шаг, дошла с ней до самой двери.
   Насимович подхватил Катин чемодан и открыл дверь. Катя еще раз поцеловала тетю Стасю и поторопилась за Насимовичем.
   На дворе - темь, льет дождь вперемежку со снегом, по-разбойничьи свистит ветер, погромыхивает где-то на крыше оторванный лист железа, скрипит полузасохший тополь. Небо, куда ни глянь, сплошной темный полог. Ни месяца, ни звезд. Смотри минуту, две - все едино светлячков не высмотришь.
   - Постой тут, Зося. Я тебя кликну.
   Насимович бесшумно спустился с крылечка и так же бесшумно прошагал по тротуару через двор. Катя навострила слух, ждала, вскидывала голову, смотрела в небо. "Так же непроглядно, как в моей жизни, - мелькнуло в уме, и какая-то непрошеная горчинка прошла по сердцу. - Ну, ну, пока у тебя нет ничего трагического", - попыталась она успокоить себя. Правда, спокойствие не наступило: тревожно было на душе, горчинка снова и снова прошла по сердцу.
   - Иди, Зося! - послышался из темноты голос Насимовича.
   Она пошла на его голос, чутьем угадывая, куда ступать, чтобы не сбиться с доски в грязь. Вскоре перед ней распахнулась калитка, и она вновь услышала сдавленный голос Наспмовича:
   - Извозчик ждет нас за углом. Осторожнее, - милая.
   Здесь вот в тротуаре провал.
   Насимович придерживал Катю за локоть, но вел ее уверенно. Чувствовалось, что ему не впервые приходилось тут ходить в такой кромешной темноте.
   Болотный переулок спал мертвецким сном. Лишь в одном доме на верхнем этаже оконце поблескивало робким-синеватым светом. Возможно, горела лампадка у иконостаса или кто-то коротал глубокий вечер у постели больного.
   А вот и извозчик. Он сидел на козлах нахохлившись, слившись с пролеткой, чуть подсвеченной фонарем, висевшим у дуги, на правой оглобле. Лошадь стояла, опустив голову, не шелохнувшись, и Кате вспомнились неподвижные каменные изваяния на улицах Петрограда.
   - Уж не обессудьте, хозяин, а этакое ожидание пойдет за осрбую плату, пробубнил извозчик, тяжело ворочая замерзшими губами.
   - Сговоримся! - успокоил Насимович извозчика.
   Катя села в пролетку, забилась в угол, освобождая место для Насимовича и своего чемодана.
   - Трогай, дружок! - Насимович звонко щелкнул пальцами. - Стало быть, на Знаменскую. Как договорились, дружок, поедешь по Большой Подгорной, а потом свернешь от Дальнеключевского взвоза к Знаменской.
   - Ловчее бы, барин, по Миллионной. Мостовая!
   Уж больно грязища по Большой Подгорной, - пробубнил извозчик.