Страница:
Эхо от звонкого голоса Акимова всколыхнуло тишину, прошумело над лесом и замолкло, не оставив следа.
- Пойдем, Катя, в избу. Холодно... Я тебе расскажу о своем житье-бытье со стариком Федотом Федотычем в Дальней тайге. Он, правда, не философ, как твой Окентий Свободный, но тоже человек существенный.
- Богата на них наша многострадальная родина, на этих существенных мужиков и баб, Ваня.
- Богата и щедра... Пойдем, Катя. Озяб я.
3
Всю ночь они проговорили, касаясь многих тем и вопросов. Под утро легли на топчан, согрелись, только заснули, у двери послышался стукоток. Акимов быстро вскочил, насторожился. Дверь приоткрылась, и в тог же миг послышался голос Лукьянова:
- Это я, Иван Иваныч. Рассвет приближается, ну я и поспешил. Прошу извинить, что не дал сны доглядеть до конца.
- Что делать?! Догляжу когда-нибудь в другое время, - усмехнулся Акилюв.
В избе темно и прохладно. Акимов зажег светильник и сразу бросился к железной печке, натолкал в нее круглых березовых поленьев. Минута - и загудит печка, заполыхает жаркими боками.
- А хозяин еще не вернулся? - оглядывая избу, спросил Лукьянов.
- Не пришел. Ждали вечером, - вставая с топчана, сказала Катя. - Доброе утро, Степан Димитрич. С Новым годом!
- Доброе утро, Катя! Здравствуй! Окентий небось наменял на рыбу муки и сговорил какую-нибудь сердобольную хозяйку испечь ему хлеб.
- Возможно. Он как раз собирался так и сделать, - подтвердила Катя, потягиваясь и слегка позевывая.
- Пусть себе. Хлеб я принес. И особо тебе, Катя, послала тетка Таня шанежки с творогом.
- Вот уж угодила! - Катя подошла к столу, начала помогать Лукьянову выкладывать харчи из мешка.
Акимов же кинулся к тючку в брезенте. Схватил за веревку, которой был опутан тюк, поднял, стряхнул на руке, подумал: "Пустяки, легко!" Но, подержав тюк на руке, опустил: "Не очень-то легко. Вприпрыжку с таким грузом не побежишь".
Лукьянов наблюдал за Акимовым от стола.
- Как, Иван Иваныч?
- Увесисто.
- Вот в том-то и закавыка.
- Придется хоть бегло посмотреть. Вдруг окажется что-нибудь лишнее или совсем не обязательное.
- Давайте сюда, к огоньку. - Лукьянов придвинул табуретку к Акимову и потянулся за светильником.
Акимов положил тюк, принялся развязывать замокшие узлы веревки. Узлы спрессовались намертво, не поддавались ни пальцам, ни зубам. Лукьянов рассек своим кинжалом один узел, и веревка легко снялась с тюка.
Акимов дернул за шелковый шнур, которым был стянут брезентовый чехол, и, когда развел кромки, увидел связки бумаг. "Дядюшкины труды! Наблюдения ученого... Слово науки", - проносилось у него в голове, и он чувствовал, как дрожат его руки. "Ну-ну, спокойнее. Возможно, тут лишь факты... А факты еще не наука... Они - кирпичи здания... Так любил говорить Венедикт Петрович... Чтоб выстроить из кирпичей здание, необходима большая работа мозга... Мысль сводит факты в единое целое, она превращает в совокупность разрозненные явления, ей дано свойство прозрения на близкое время и необозримо далекое. И в этом ее главная сила". Акимову казалось, что он слышит голос Лихачева, всегда резковатый и откровенно задиристый...
Акимов вытащил связку тетрадей в клеенчатых корочках. Это полевые дневники Лихачева. Четыре экспедиции организовал профессор в Кетские земли. Вот тут, вероятно, записано все, что видел, узнавал, о чем думал ученый. Записано день за днем. Без единого пропуска... Эх, пролистать бы эти дневники не спеша, страница за страницей, всмотреться в зарисовки яров и песков, равнин и холмов, плесов рек и озер! Как ему необходимы эти материалы!.. Разве можно писать итоговый капитальный труд, не имея под руками этих документов?! Как же он будет благодарен баламуту Ваньке, если все это ляжет вдруг на письменный стол. И где?
В Стокгольме, на чужбине, в изгнании.
Акимов перевязал пачку тетрадей точно так же, как она была завязана, засунул ее в мешок и вытащил другую связку. Прочные картонки сберегали ее от изломов.
Акимов развязал крепкий, из конопляной нитки шпагат.
Карты! Целая стопа карт...
Опасаясь погасить светильник, Акимов взял одну карту, осторожно развернул ее на столе. По верхней кромке прочитал надпись, сделанную характерным витиеватым почерком дядюшки: "Прогнозные соображения по полиметаллам Сибири". Карта испещрена росчерками, местами затушевана простым и цветными карандашами, по кромкам какие-то записи и множество значков - крестики, кружочки, кубики.
Свернув карту по старым линиям, Акимов развернул другую. А когда прочитал надпись, замер от неожиданности: "Курганы Сибири". Взглянув на отдельные пометки, сделанные рукой Лихачева, Акимов понял, что это карта курганов особенная. На ней были обозначены не только те курганы, которые давно известны и уже подверглись опустошению, но значились и курганы неизвестные, пока что скрытые от общего людского взора.
Судя по пометкам ученого, их было еще немало... Годы шли, а страсть наткнуться на курган, не разграбленный ранее, овладеть его несметным богатством, не покидала людишек. В разное время артели копачей кидались по просторам Сибири то в один ее край, то в другой, но либо натыкались они на захоронения, давно уже опустошенные от сокровищ, либо копали обыкновенные холмы, которые лишь по внешнему виду напоминали курганы, а на самом деле никогда ими не были.
Акимов щурил глаза, взгляд его скользил по карте. Он забыл, что рядом с ним стоят Лукьянов и Катя и нетерпеливо смотрят на него, ожидая каких-то слов.
- Что, Ваня, интересно? - спросила Катя, беря его за локоть.
- Очень интересно, Катя! Эти карты - труд его жизни. Они многое подскажут будущим поколениям.
Акимов сложил карту "Курганы Сибири" бережно, осторожно, как великую драгоценность. В эти минуты он и предположить не мог, что некий прохвост Осиповский, обитающий в Стокгольме возле Лихачева, втайне помышлял именно об этой карте. Содействие мосье Мопассану в покупке лихачевского архива для англичан - этим не исчерпывались его цели. Не исчерпывались они и полицейской службой царскому правительству. Втайне археолог Осиповский размышлял о другом: давненько, лет пять тому назад, один из его дружков, служивший в ведомстве путей сообщения Российской империи, дознался, что на Алтае и по Минусинской котловине имеются курганы, никогда еще не подвергавшиеся осмотру. Вот бы открыть такой курган! Разумеется, не ради интересов науки - наука проживет и без этого - открыть для собственного благоденствия... Точно или неточно, а ведь известно, что из курганов изымались огромные ценности: слитки золота, изделия из драгоценного металла, редчайшие каменья... Все это можно прибрать к рукам, а если уж и наука встрянет в это дело, кое-что и ей достанется: орудия быта, предметы древнего обихода...
Вожделенная мечта запала в голову Осиповского. Исподволь начал он вести разведку, кто в России может знать состояние курганов Сибири. К кому ни толкался, от всех слышал один ответ: "Есть такой человек: Лихачев Венедикт Петрович. Но знайте: сидит на сундуках снания, как колдун. Никого к себе не подпускает".
Вот тогда-то Осиповский и решил: "Возьму тайну, возьму не мытьем, так катаньем".
...Акимов бегло взглянул и на другие карты: "Прогнозные соображения по углям", "Размещение наиболее ценных пород леса", "К проблеме влияния лесов на температуру Обь-Енисейского воздушного бассейна", "Юганская Обь" (с отметками жировых пятен), "Минеральные источники" (свод данных), "К проекту сброса северных вод на юг".
Упаковывая карты в прежние картонки, Акимов прочитал на одной из них тусклую карандашную надпись: "Папка живота моего". Надпись была сделана рукой Лихачева и, по-видимому, являлась условным обозначением ценности этих материалов
Акимов уложил связку карт в мешок и нащупал еще одну связку, собираясь вытащить ее, но тут вмешался Лукьянов:
- Иван Иваныч, пора пить чай. Иначе ямщик начнет нервничать.
- Пора, правда, Степан Димитрпч. Увлекся я несколько. - Акимов уложил связки в мешке удобнее и затянул шелковый шнур.
- Ну что, Ваня, возьмешь тюк? Как решил? Не раздумал? - спросила Катя, заметив, что Акимов стал вдруг сам не свой - растерянный, задумавшийся, со взглядом, обращенным куда-то вдаль.
- Рискну, Катя. - Он помолчал, невесело засмеялся. - Двум смертям не бывать, а голова на плечах все равно одна. - Пройдясь по избе, он остановился возле тюка, искоса глядя на брезентовый мешок, мечтательно воскликнул: - Только б довезти! Довезти бы!
- Довезешь, Ваня!
- Все обстроено, Иван Иваныч, как нельзя лучше.
До города домчит вас Катин знакомец - Петька Скобелкин. Парень бедовый, ямщпк отменный. А там небось тоже не олухи к делу приставлены, успокаивая Акимова, рассудительным тоном сказал Лукьянов.
Рассвело. В окна Окентьевой избы потек нежный багряный свет ядреного зимнего утра. Катя собрала на стол завтрак: свежие шаньги, соленые чебаки, мороженую бруснику в туеске. Ели молча, торопливо.
Потом Лукьянов вышел на волю, понимая, что в последние минуты Ивана и Катю нужно оставить одних.
Минут через десять он вернулся:
- Ямщик подъехал, Иван Иваныч. Кони стоят у стогов.
- Иду, Степан Димитрич.
Акимов и Катя быстро оделись, вышли вслед за Лукьяновым. Прямиком по снежной целине Лукьянов повел Акимова к стогам, возле которых, сгорая от желания скорее приступить к исполнению порученного дела, топтался в дохе, в высоких пимах и мохнатой шапке из собачины Петька Скобелкин - верный лукьяновский связчик.
Катя отстала сразу же неподалеку от избы. Акимов, встряхивая на плече тюк с бумагами Лихачева, шел, то и дело оглядываясь. Катя прощально размахивала рукой. Когда Акимов скрылся за деревьями, она всхлипнула и медленно побрела в избу Окентия.
4
Был уже поздний вечер, когда на окраине города Акимов молча пожал руку Петьке Скобелкину и зашагал по узкому, темному переулку. Возле деревянного дома с закрытыми ставнями Акимов остановился. С минуту он вглядывался в сумрак, перемешанный со снегом, падавшим на землю крупными хлопьями, и, убедившись, что поблизости никого нет, вошел в продолговатый двор, обнесенный высоким тесовым забором.
На стук в дверь ответили быстро, вероятно, его ждали здесь.
- Кто там? Что вам угодно? - послышался женский голос.
- С пасеки я. Мед привез, - сказал Акимов.
- Сейчас, одну минутку. Бронислав выйдет. - Хлопнула дверь, а через минуту перед Акимовым стоял высокий мужчина, с вислыми усами, с ежиком на голове, в пальто, наброшенном на плечи.
- С пасеки к вам, дядюшка Бронислав Хозяин послал.
- Давненько поджидаю. Все ли там у вас здоровы?
Высокий мужчина пропустил Акимова мимо себя, задвинул засов и, свободно ориентируясь в темных сенях, распахнул дверь в дом. Здесь высокий мужчина обнял Акимова.
- Здравствуй, товарищ Гранит! Ну, наконец-то встретились!
- Здравствуй, товарищ Бронислав! Давно не виделись!
- Если память не изменяет, с июля четырнадцатого года, товарищ Гранит. Помните нашу встречу у Ленина в Поронине?
- Как же не помнить! Такие встречи не забываются.
- А что это у вас за груз? Я думал, что вы налегке, - ткнув ногой в тюк с бумагами Лихачева, обеспокоенно сказал Насимович.
Акимов объяснил происхождение груза, который во что бы то ни стало следовало довезти до Стокгольма.
Насимович задумался, разведя длинными руками, сказал:
- Эта неожиданность вносит серьезную поправку в наш план.
- Почему?
- Ради безопасности мы решили посадить тебя в поезд на площадке Предтечеиская, верстах в семи от города. Не потащишь же ты тюк на спине.
- Унесу.
- Приметно.
- Как же поступить?
- Придется вариант переиграть. Есть еще одна возможность. В течение ночи подготовим. Раздевайся, товарищ Гранит, попей чаю. Маша, угощай, пожалуйста, гостя. Он, поди, проголодался с дороги.
Из другой комнаты вышла русоволосая, круглоглазая девушка. Окинув глазами Акимова с ног до головы, кивнула ему и принялась собирать на стол. Девушка то уходила за перегородку, где, по-видимому, размещалась кухня, то возвращалась оттуда с чашками и тарелками в руках. Всякий раз, посматривая на девушку, Акимов чувствовал, что она кого-то ему напоминает, и не столько внешностью, а манерой ходить, говорить, улыбаться.
Едва Насимович и Акимов сели к столу, чтобы не только попить чаю, но и поговорить, в ставню окна, выходившего во двор, постучали. Судя по стуку три удара и еще три удара, - кто-то пришел из своих.
- Дуся пришла! - воскликнула Маша, устанавливая на стол горячий самовар.
- Я сам, Маша, встречу. - Насимович накинул пальто на плечи и вышел.
- А я вас видела. На карточке у папки. С такой огромной щукой. Там вы другой - без бороды, совсем молодой, - сказала Маша и, взглянув на Акимова исподлобья, подарила ему чистую, кроткую улыбку.
- На карточке у папки... У какого папки? - недоумевая спросил Акимов.
- У моего папки. У Лукьянова Степана Димитрича, - усмехнулась Маша и, прищурив глаза, внимательно смотрела на Акимова.
- Да вон вы кого мне напоминаете! - повеселел Акимов. - А я смотрю на вас и никак не могу припомнить, на кого вы походите... Ну рад, очень рад познакомиться с вами. Степан Димитрич - давний мой друг.
Дверь открылась, и Насимович, поддерживая под локоть, ввел еще одну девушку.
- А это Дуся, моя сестра, - сказала Маша и, подскочив к сестре, приняла от нее платок, закрывавший голову, и суконное синее пальто с белым заячьим воротником. Повесила на гвоздь в уголке.
Дуся очень походила на Машу. Тот же рост, такое же круглое лицо, такие же большие, настороженные глаза. Даже волосы и те были туго собраны в толстую косу, как у сестры. И одета Дуся была в точности как сестра: на ногах черные валенки, платье из бумазеи - желтая полоска на светло-коричневом фоне, желтый воротничок из крашеной нитки.
- Ну, Дусенька-лапушка, спасибо, что прибежала.
Вдвоем с Машей вы быстро со всей работой справитесь, - не скрывая удовлетворения, говорил Насимович.
Дуся как-то испуганно посматривала на Акимова, явно стесняясь его. Она прошла в другую комнату возле него боком и весьма поспешно. И в этой ее стеснительности и было, вероятно, единственное различие с Машей.
- Наша наборщица, - шепотом сказал Насимович, провожая Дусю благодарным взглядом. - А кстати, товарищ Зося не переправила нам текст листовки?
- Привез. Вот она. - Акимов достал из кармана листок бумаги, подал Насимовичу.
- Посмотрим, посмотрим, - с живым интересом сказал Насимович, быстро надел очки и принялся читать. - Дельно... удачно... в точку... - изредка произносил он и взмахивал крупной стриженой головой.
Дочитав листовку, заторопился в другую комнату, откуда слышался приглушенный говор сестер. Затем там все стихло, через минуту раздались тяжелые и глухие звуки, которые возникают, когда открывается у входа в подполье тугая крышка.
"Э, да у них тут типография", - мелькнуло в голове Акимова, и он навострил уши, чтоб поймать хоть какойнибудь признак предприятия. Но в-доме вдруг стало так тихо, что у него зазвенело в ушах.
Вскоре Наспмович вернулся. Он достал из тайника паспорт Акимова и конверт с деньгами.
- Это, товарищ Гранит, ваш вид и ваш капитал.
Все тщательно осмотрите.
Акимов развернул паспорт. Надо было приучить себя к мысли, что он отныне не Акимов Иван Иванович и уж тем более не товарищ Гранит, а Константин Константинович Побельский, работающий в Иркутске доверенным Шведско-датской телефонной компании, выполняющей в ряде городов России контракты по сооружению телеграфных пунктов и телефонных станций.
Акимов знакомился с документами из спеша, обстоятельно. Особенно тщательно рассмат]" твал он штамп визы на выезд. Не всплывет ли поддетка? Пристально осмотрел он шведские деньги - изрядно уже потертые казначейские билеты с изображением одного из королей Швеции - нелюдимого, мрачного старика, довольно подозрительно смотревшего из-под нависших бровей на каждого, кто пытался брать его в руки.
- А ведь одежда-то у тебя не подходящая к такой дороге, товарищ Гранит, - сказал Насимович, когда Акимов закончил осмотр документов. - И учти, внешность также изрядно запущенная.
- Таежник, человек тайги! - засмеялся Акимов и беспомощно развел руками.
- Ну ничего, найдем выход, - помолчав, сказал Насимович. - Волосы твои слегка я облагорожу. И не беспокойся, сделаю это не хуже любого парикмахера.
В юности в Варшаве работал я учеником у одного знаменитого мастера. Занимался этим делом неоднократно и позже, - добавил Насимович, заметив недоверчивый взгляд Акимова. - А вот костюм, пальто... Ведь не полезешь же в спальный вагон в полушубке, в стеганых штанах и в разбитых пимах... Не предусмотрели, черт возьми! Очевидно же было, что потребуется одежда...
И вот же - вон из головы... - Насимович постоял в задумчивости, что-то взвешивая, и вдруг, обретя уверенность, с лихостью щелкнул пальцами: - А ну-ка, товарищ Гранит, прикинь на себя мой пиджак и пальто.
- Раздевать ближнего - невеселое занятие. - Акимов нерешительно встал, смущенно опустил плечи, но другого выхода действительно не было.
Пальто и пиджак Насимовича оказались впору Акимову. Конечно, сидели они на Акимове не идеально - Насимович был крупнее, в плечах шире, немного выше, но кому пришла бы охота всматриваться в некоторые несовершенства одежды доверенного Шведско-датской телефонной компании?
- Пока ты будешь отдыхать, товарищ Гранит, я съезжу на квартиру и привезу тебе костюм и пальто...
Правда, пальто будет не зимнее, а демисезонное. Кстати, это лучше. Все-таки там не Сибирь, а Европа...
- И еще одна просьба, товарищ Бронислав, - захватите газет... Отстал от всего безбожно, хочется узнать, чем живут люди...
- Захвачу, непременно захвачу, - пообещал Насимович.
5
В этот день Степашка ушел из дома, не дождавшись ни Дуси, ни Маши. Случалось такое и прежде. Работавшие часто в ночных сменах, сестры задерживались на все утро и возвращались уже в полдень, уставшие до предела.
Степашка Лукьянов служил грузчиком на складе скобяных изделий купчихи Некрасовой. Чаще всего с самого утра он брал на конюшне спокойного, огромного, толстоногого коня по кличке Малыш, запрягал его в розвальни, нагружал их ящиками с гвоздями, с инструментами, с оконными и дверными крючками, шпингалетами, шарнирами и замками и развозил заказчикам.
Были заказчики и в городе, и в окрестностях, и даже в пригородной зоне - в протопоповских и богашевских кедрачах, где томские купцы и состоятельные профессора университета содержали дачи - рубленные из отборных лесин большие дома под железными крышами, с широкими итальянскими окнами, с просторными верандами. В осеннее время дачи чаще всего пустовали, а зимой, поближе к весне, тут, в кедрачах, начинался стукоток хозяева присылали рабочих для производства ремонта.
Придя на склад, Степашка отправился в конторку к старшему приказчику Викентию Захарычу, чтобы получить у него наряды на развозку материалов. Конторка размещалась в главном магазине, который занимал весь нижний этаж огромного кирпичного здания, выходившего парадным крыльцом и обширными окнами на одну пз самых оживленных улиц. Чтобы попасть в конторку из склада, надо было пройти через весь двор и войти в главное здание.
Беззаботно посвистывая, Степашка направился к Викентию Захарычу. Сейчас он получит наряды, запряжет вместе с конюхом Малыша, нагрузит сани ящиками и отправится с товаром по адресам. К обеду вернется и, может быть, успеет до конца дня съездить еще в один рейс, а уж если будет поздно, то займется работой на складе. Тут дело всегда найдется, знай только подставляй спину. Некраси-ха еще в самом начале войны закупила крупную партию скобяных товаров и поживала все эти годы припеваючи. Ящиками были забиты не только верхние этажи склада, но и подполье, простиравшееся на всю территорию пакгаузов. Ближние отсеки теперь уже пустовали, и ящики приходилось таскать из подполья. Работка была не из легких. Сходишь туда разок-другой по узкой, как в пароходном трюме, металлической лестнице, и в ногах такая дрожь начинается, что свет становится не мил. Грузчиков у Некрасихи в обрез. Не любит купчиха тратить свои капиталы на оплату рабочих. По-хорошему двадцати человек здесь мало, а в складе работают всего лишь семь мужиков, считая Степашку.
Викентий Захарыч служил у Некрасихи многие годы, ценил ее расположение и старался угодить хозяйке. На рабочих он покрикивал, а Степашку несколько раз за мелкие провинки хватал даже за ухо и за волосы.
И сейчас, сунув парню пачку накладных, он застучал по столу кулаком:
- Попусту время не трать! Как развезешь заказы,"
моментом назад. На сортировку ящиков в подвал всех погоню!
- Вестимо, Викентий Захарыч, - послушно сказал Степашка и, чуть отвернувшись в сторону, с озорством показал хозяйкиному холую язык.
Едва заскочив во двор, Степашка чуть не сбил с ног собственную сестру Дусю. Несколько минут она бродила здесь в поисках брата.
- Ну куда ты запропастился? Дело есть. Портной просит увезти на Богашеву одного товарища. Папка наш переправил беглеца из Нарыма, склоняясь к уху брата, сказала Дуся.
- В Богашеву?! Да у меня нету сегодня туда товара...
- Мало ли что нету! Раз портной просил, значит, поезжай... На переезде через линию в 10 часов к тебе подойдет молодой мужик с бородой, в пальто с плисовым воротником. В руках у него поклажа в брезентовом мешке. Скажет тебе: "Привет, парень, от сестер".
Ты ответишь: "Садись, подвезу". Довезешь до Богашевой и - назад... Ты понял, Степашка? - строго спросила Дуся, пряча в белом воротничке свое лицо от резкого ветра, гулявшего по широкому двору.
- Понял, Дуня. Беги... А то вон грузчики из пакгауза вышли, забеспокоился Степашка. Дуся кинулась за ворота. Хлопнула калитка, резко звякнуло большое железное кольцо запора.
Степашка зашагал в склад, раздумывая, как ему ловчее исхитриться, чтобы выполнить поручение портного.
Не первый раз Насимович прибегал к помощи Лукьянова-младшего. Совсем недавно малец белым днем, на глазах у полиции вывез из губернской типографии ящик шрифта, несколько рамок для верстки печатных полос различного формата и доставил все это по назначению -"
в подпольную типографию на окраине города.
С его же помощью кипа листовок была завезена в военный городок, в котором денно и нощно готовились маршевые роты для фронта. Интендантство гарнизона закупило у Некрасихи сто ящиков гвоздей по случаю строительства новых бараков. Призывные контингенты день ото дня расширялись. Был произведен призыв даже пятидесятилетних мужчин. Старые помещения уже не вмещали всех мобилизованных, и вот в страшной спешке строились новые казармы.
В военном городке прочно обосновалась группа большевиков. Однако связь с ней поддерживать было очень нелегко. Отлучки в город солдатам запрещались.
И вот в такое время Степашка начал ездить в городок по два раза в день. Насимович узнал об этом от Дуси и Маши. Не использовать такую возможность было просто преступлением.
Степашка без колебаний взялся увезти листовки, запрятанные в старый ящик из-под гвоздей. Во время выгрузки ящиков, которую производили солдаты из хозроты, ящик с листовками, отмеченный черным крестом, попал в надежные руки прапорщика, поставленного во главе команды солдат и руководившего здесь большевистской организацией.
...Прикинув в уме все обстоятельства предстоящего дня, Степашка заторопился в конюшню. Скорее запрячь Малыша, нагрузить ящики и уехать, чтоб Викентий Захарыч не придумал какое-нибудь новое дело. Произошло однажды так - Степашка загрузил сани, а у старшего приказчика ударил в голову каприз, и он заорал от ворот:
- Скидавай ящики! Поедешь на мельницу господина Фуксмана за мукой.
Если произойдет что-нибудь подобное сейчас, подведет Степашка и портного и того беглеца из Нарыма, которого переправил в город через тайгу папка...
Степашка запряг Малыша в сани, подкатил к пакгаузу и, не дожидаясь, когда придут на помощь грузчики, принялся таскать ящики с гвоздями. Накладных было изрядно, а самое главное - заказчики находились в разных концах города. Дом архиерея - на Почтамтской, а квартира техника-смотрителя речных путей - в Заозерье, за пристанью... Нет, так не пойдет... Разъезжать по всему городу у Степашки не было времени...
У фонаря, тускло мерцавшего у входа в пакгауз, он отобрал накладные, адреса в которых ему были по пути.
Почтамтская, Дворянская, Бульварная...
- Ну что, Степаха, подмочь тебе? - спросил один из грузчиков. Подошли сразу трое.
- Все погрузил, - ответил Степашка, вытирая рукавом полушубка мокрое от пота лицо и сдвигая заячий треух на макушку.
- Что ты надрываешься-то, чудак-рыбак? Или наша хозяйка Аксинья Михаловна награду посулила? Смотри, аж пар от тебя клубится, - с сочувствием в голосе сказал все тот же грузчик.
- Старается! Вдруг заместо этого живоглота Викентия Захарыча хозяйка поставит! - осудительно и резко сказал второй грузчик.
Но и сочувствие и осуждение не коснулись сознания Степашки. "Скорее, как можно скорее выехать из двора", - думал он.
- Ну, Малыш, айда! Но! - Степашка задергал вожжами. Нагруженные сани взвизгнули, тяжелые копыта застучали по мерзлой земле.
- Дядя Вася, развозу много. Вернусь не вот разом! - крикнул Степашка уже от ворот.
- Поезжай себе! Обойдемся! - ответил грузчик, замечая, что парень сегодня не по-обычному поспешен и к тому же сосредоточен на чем-то своем.
6
В страшной спешке Степашка развез товар заказчикам. На санях остались два ящика: один с гвоздями, другой с инструментом. Они были "ничейные", взятые им исключительно для маскировки.
- Пойдем, Катя, в избу. Холодно... Я тебе расскажу о своем житье-бытье со стариком Федотом Федотычем в Дальней тайге. Он, правда, не философ, как твой Окентий Свободный, но тоже человек существенный.
- Богата на них наша многострадальная родина, на этих существенных мужиков и баб, Ваня.
- Богата и щедра... Пойдем, Катя. Озяб я.
3
Всю ночь они проговорили, касаясь многих тем и вопросов. Под утро легли на топчан, согрелись, только заснули, у двери послышался стукоток. Акимов быстро вскочил, насторожился. Дверь приоткрылась, и в тог же миг послышался голос Лукьянова:
- Это я, Иван Иваныч. Рассвет приближается, ну я и поспешил. Прошу извинить, что не дал сны доглядеть до конца.
- Что делать?! Догляжу когда-нибудь в другое время, - усмехнулся Акилюв.
В избе темно и прохладно. Акимов зажег светильник и сразу бросился к железной печке, натолкал в нее круглых березовых поленьев. Минута - и загудит печка, заполыхает жаркими боками.
- А хозяин еще не вернулся? - оглядывая избу, спросил Лукьянов.
- Не пришел. Ждали вечером, - вставая с топчана, сказала Катя. - Доброе утро, Степан Димитрич. С Новым годом!
- Доброе утро, Катя! Здравствуй! Окентий небось наменял на рыбу муки и сговорил какую-нибудь сердобольную хозяйку испечь ему хлеб.
- Возможно. Он как раз собирался так и сделать, - подтвердила Катя, потягиваясь и слегка позевывая.
- Пусть себе. Хлеб я принес. И особо тебе, Катя, послала тетка Таня шанежки с творогом.
- Вот уж угодила! - Катя подошла к столу, начала помогать Лукьянову выкладывать харчи из мешка.
Акимов же кинулся к тючку в брезенте. Схватил за веревку, которой был опутан тюк, поднял, стряхнул на руке, подумал: "Пустяки, легко!" Но, подержав тюк на руке, опустил: "Не очень-то легко. Вприпрыжку с таким грузом не побежишь".
Лукьянов наблюдал за Акимовым от стола.
- Как, Иван Иваныч?
- Увесисто.
- Вот в том-то и закавыка.
- Придется хоть бегло посмотреть. Вдруг окажется что-нибудь лишнее или совсем не обязательное.
- Давайте сюда, к огоньку. - Лукьянов придвинул табуретку к Акимову и потянулся за светильником.
Акимов положил тюк, принялся развязывать замокшие узлы веревки. Узлы спрессовались намертво, не поддавались ни пальцам, ни зубам. Лукьянов рассек своим кинжалом один узел, и веревка легко снялась с тюка.
Акимов дернул за шелковый шнур, которым был стянут брезентовый чехол, и, когда развел кромки, увидел связки бумаг. "Дядюшкины труды! Наблюдения ученого... Слово науки", - проносилось у него в голове, и он чувствовал, как дрожат его руки. "Ну-ну, спокойнее. Возможно, тут лишь факты... А факты еще не наука... Они - кирпичи здания... Так любил говорить Венедикт Петрович... Чтоб выстроить из кирпичей здание, необходима большая работа мозга... Мысль сводит факты в единое целое, она превращает в совокупность разрозненные явления, ей дано свойство прозрения на близкое время и необозримо далекое. И в этом ее главная сила". Акимову казалось, что он слышит голос Лихачева, всегда резковатый и откровенно задиристый...
Акимов вытащил связку тетрадей в клеенчатых корочках. Это полевые дневники Лихачева. Четыре экспедиции организовал профессор в Кетские земли. Вот тут, вероятно, записано все, что видел, узнавал, о чем думал ученый. Записано день за днем. Без единого пропуска... Эх, пролистать бы эти дневники не спеша, страница за страницей, всмотреться в зарисовки яров и песков, равнин и холмов, плесов рек и озер! Как ему необходимы эти материалы!.. Разве можно писать итоговый капитальный труд, не имея под руками этих документов?! Как же он будет благодарен баламуту Ваньке, если все это ляжет вдруг на письменный стол. И где?
В Стокгольме, на чужбине, в изгнании.
Акимов перевязал пачку тетрадей точно так же, как она была завязана, засунул ее в мешок и вытащил другую связку. Прочные картонки сберегали ее от изломов.
Акимов развязал крепкий, из конопляной нитки шпагат.
Карты! Целая стопа карт...
Опасаясь погасить светильник, Акимов взял одну карту, осторожно развернул ее на столе. По верхней кромке прочитал надпись, сделанную характерным витиеватым почерком дядюшки: "Прогнозные соображения по полиметаллам Сибири". Карта испещрена росчерками, местами затушевана простым и цветными карандашами, по кромкам какие-то записи и множество значков - крестики, кружочки, кубики.
Свернув карту по старым линиям, Акимов развернул другую. А когда прочитал надпись, замер от неожиданности: "Курганы Сибири". Взглянув на отдельные пометки, сделанные рукой Лихачева, Акимов понял, что это карта курганов особенная. На ней были обозначены не только те курганы, которые давно известны и уже подверглись опустошению, но значились и курганы неизвестные, пока что скрытые от общего людского взора.
Судя по пометкам ученого, их было еще немало... Годы шли, а страсть наткнуться на курган, не разграбленный ранее, овладеть его несметным богатством, не покидала людишек. В разное время артели копачей кидались по просторам Сибири то в один ее край, то в другой, но либо натыкались они на захоронения, давно уже опустошенные от сокровищ, либо копали обыкновенные холмы, которые лишь по внешнему виду напоминали курганы, а на самом деле никогда ими не были.
Акимов щурил глаза, взгляд его скользил по карте. Он забыл, что рядом с ним стоят Лукьянов и Катя и нетерпеливо смотрят на него, ожидая каких-то слов.
- Что, Ваня, интересно? - спросила Катя, беря его за локоть.
- Очень интересно, Катя! Эти карты - труд его жизни. Они многое подскажут будущим поколениям.
Акимов сложил карту "Курганы Сибири" бережно, осторожно, как великую драгоценность. В эти минуты он и предположить не мог, что некий прохвост Осиповский, обитающий в Стокгольме возле Лихачева, втайне помышлял именно об этой карте. Содействие мосье Мопассану в покупке лихачевского архива для англичан - этим не исчерпывались его цели. Не исчерпывались они и полицейской службой царскому правительству. Втайне археолог Осиповский размышлял о другом: давненько, лет пять тому назад, один из его дружков, служивший в ведомстве путей сообщения Российской империи, дознался, что на Алтае и по Минусинской котловине имеются курганы, никогда еще не подвергавшиеся осмотру. Вот бы открыть такой курган! Разумеется, не ради интересов науки - наука проживет и без этого - открыть для собственного благоденствия... Точно или неточно, а ведь известно, что из курганов изымались огромные ценности: слитки золота, изделия из драгоценного металла, редчайшие каменья... Все это можно прибрать к рукам, а если уж и наука встрянет в это дело, кое-что и ей достанется: орудия быта, предметы древнего обихода...
Вожделенная мечта запала в голову Осиповского. Исподволь начал он вести разведку, кто в России может знать состояние курганов Сибири. К кому ни толкался, от всех слышал один ответ: "Есть такой человек: Лихачев Венедикт Петрович. Но знайте: сидит на сундуках снания, как колдун. Никого к себе не подпускает".
Вот тогда-то Осиповский и решил: "Возьму тайну, возьму не мытьем, так катаньем".
...Акимов бегло взглянул и на другие карты: "Прогнозные соображения по углям", "Размещение наиболее ценных пород леса", "К проблеме влияния лесов на температуру Обь-Енисейского воздушного бассейна", "Юганская Обь" (с отметками жировых пятен), "Минеральные источники" (свод данных), "К проекту сброса северных вод на юг".
Упаковывая карты в прежние картонки, Акимов прочитал на одной из них тусклую карандашную надпись: "Папка живота моего". Надпись была сделана рукой Лихачева и, по-видимому, являлась условным обозначением ценности этих материалов
Акимов уложил связку карт в мешок и нащупал еще одну связку, собираясь вытащить ее, но тут вмешался Лукьянов:
- Иван Иваныч, пора пить чай. Иначе ямщик начнет нервничать.
- Пора, правда, Степан Димитрпч. Увлекся я несколько. - Акимов уложил связки в мешке удобнее и затянул шелковый шнур.
- Ну что, Ваня, возьмешь тюк? Как решил? Не раздумал? - спросила Катя, заметив, что Акимов стал вдруг сам не свой - растерянный, задумавшийся, со взглядом, обращенным куда-то вдаль.
- Рискну, Катя. - Он помолчал, невесело засмеялся. - Двум смертям не бывать, а голова на плечах все равно одна. - Пройдясь по избе, он остановился возле тюка, искоса глядя на брезентовый мешок, мечтательно воскликнул: - Только б довезти! Довезти бы!
- Довезешь, Ваня!
- Все обстроено, Иван Иваныч, как нельзя лучше.
До города домчит вас Катин знакомец - Петька Скобелкин. Парень бедовый, ямщпк отменный. А там небось тоже не олухи к делу приставлены, успокаивая Акимова, рассудительным тоном сказал Лукьянов.
Рассвело. В окна Окентьевой избы потек нежный багряный свет ядреного зимнего утра. Катя собрала на стол завтрак: свежие шаньги, соленые чебаки, мороженую бруснику в туеске. Ели молча, торопливо.
Потом Лукьянов вышел на волю, понимая, что в последние минуты Ивана и Катю нужно оставить одних.
Минут через десять он вернулся:
- Ямщик подъехал, Иван Иваныч. Кони стоят у стогов.
- Иду, Степан Димитрич.
Акимов и Катя быстро оделись, вышли вслед за Лукьяновым. Прямиком по снежной целине Лукьянов повел Акимова к стогам, возле которых, сгорая от желания скорее приступить к исполнению порученного дела, топтался в дохе, в высоких пимах и мохнатой шапке из собачины Петька Скобелкин - верный лукьяновский связчик.
Катя отстала сразу же неподалеку от избы. Акимов, встряхивая на плече тюк с бумагами Лихачева, шел, то и дело оглядываясь. Катя прощально размахивала рукой. Когда Акимов скрылся за деревьями, она всхлипнула и медленно побрела в избу Окентия.
4
Был уже поздний вечер, когда на окраине города Акимов молча пожал руку Петьке Скобелкину и зашагал по узкому, темному переулку. Возле деревянного дома с закрытыми ставнями Акимов остановился. С минуту он вглядывался в сумрак, перемешанный со снегом, падавшим на землю крупными хлопьями, и, убедившись, что поблизости никого нет, вошел в продолговатый двор, обнесенный высоким тесовым забором.
На стук в дверь ответили быстро, вероятно, его ждали здесь.
- Кто там? Что вам угодно? - послышался женский голос.
- С пасеки я. Мед привез, - сказал Акимов.
- Сейчас, одну минутку. Бронислав выйдет. - Хлопнула дверь, а через минуту перед Акимовым стоял высокий мужчина, с вислыми усами, с ежиком на голове, в пальто, наброшенном на плечи.
- С пасеки к вам, дядюшка Бронислав Хозяин послал.
- Давненько поджидаю. Все ли там у вас здоровы?
Высокий мужчина пропустил Акимова мимо себя, задвинул засов и, свободно ориентируясь в темных сенях, распахнул дверь в дом. Здесь высокий мужчина обнял Акимова.
- Здравствуй, товарищ Гранит! Ну, наконец-то встретились!
- Здравствуй, товарищ Бронислав! Давно не виделись!
- Если память не изменяет, с июля четырнадцатого года, товарищ Гранит. Помните нашу встречу у Ленина в Поронине?
- Как же не помнить! Такие встречи не забываются.
- А что это у вас за груз? Я думал, что вы налегке, - ткнув ногой в тюк с бумагами Лихачева, обеспокоенно сказал Насимович.
Акимов объяснил происхождение груза, который во что бы то ни стало следовало довезти до Стокгольма.
Насимович задумался, разведя длинными руками, сказал:
- Эта неожиданность вносит серьезную поправку в наш план.
- Почему?
- Ради безопасности мы решили посадить тебя в поезд на площадке Предтечеиская, верстах в семи от города. Не потащишь же ты тюк на спине.
- Унесу.
- Приметно.
- Как же поступить?
- Придется вариант переиграть. Есть еще одна возможность. В течение ночи подготовим. Раздевайся, товарищ Гранит, попей чаю. Маша, угощай, пожалуйста, гостя. Он, поди, проголодался с дороги.
Из другой комнаты вышла русоволосая, круглоглазая девушка. Окинув глазами Акимова с ног до головы, кивнула ему и принялась собирать на стол. Девушка то уходила за перегородку, где, по-видимому, размещалась кухня, то возвращалась оттуда с чашками и тарелками в руках. Всякий раз, посматривая на девушку, Акимов чувствовал, что она кого-то ему напоминает, и не столько внешностью, а манерой ходить, говорить, улыбаться.
Едва Насимович и Акимов сели к столу, чтобы не только попить чаю, но и поговорить, в ставню окна, выходившего во двор, постучали. Судя по стуку три удара и еще три удара, - кто-то пришел из своих.
- Дуся пришла! - воскликнула Маша, устанавливая на стол горячий самовар.
- Я сам, Маша, встречу. - Насимович накинул пальто на плечи и вышел.
- А я вас видела. На карточке у папки. С такой огромной щукой. Там вы другой - без бороды, совсем молодой, - сказала Маша и, взглянув на Акимова исподлобья, подарила ему чистую, кроткую улыбку.
- На карточке у папки... У какого папки? - недоумевая спросил Акимов.
- У моего папки. У Лукьянова Степана Димитрича, - усмехнулась Маша и, прищурив глаза, внимательно смотрела на Акимова.
- Да вон вы кого мне напоминаете! - повеселел Акимов. - А я смотрю на вас и никак не могу припомнить, на кого вы походите... Ну рад, очень рад познакомиться с вами. Степан Димитрич - давний мой друг.
Дверь открылась, и Насимович, поддерживая под локоть, ввел еще одну девушку.
- А это Дуся, моя сестра, - сказала Маша и, подскочив к сестре, приняла от нее платок, закрывавший голову, и суконное синее пальто с белым заячьим воротником. Повесила на гвоздь в уголке.
Дуся очень походила на Машу. Тот же рост, такое же круглое лицо, такие же большие, настороженные глаза. Даже волосы и те были туго собраны в толстую косу, как у сестры. И одета Дуся была в точности как сестра: на ногах черные валенки, платье из бумазеи - желтая полоска на светло-коричневом фоне, желтый воротничок из крашеной нитки.
- Ну, Дусенька-лапушка, спасибо, что прибежала.
Вдвоем с Машей вы быстро со всей работой справитесь, - не скрывая удовлетворения, говорил Насимович.
Дуся как-то испуганно посматривала на Акимова, явно стесняясь его. Она прошла в другую комнату возле него боком и весьма поспешно. И в этой ее стеснительности и было, вероятно, единственное различие с Машей.
- Наша наборщица, - шепотом сказал Насимович, провожая Дусю благодарным взглядом. - А кстати, товарищ Зося не переправила нам текст листовки?
- Привез. Вот она. - Акимов достал из кармана листок бумаги, подал Насимовичу.
- Посмотрим, посмотрим, - с живым интересом сказал Насимович, быстро надел очки и принялся читать. - Дельно... удачно... в точку... - изредка произносил он и взмахивал крупной стриженой головой.
Дочитав листовку, заторопился в другую комнату, откуда слышался приглушенный говор сестер. Затем там все стихло, через минуту раздались тяжелые и глухие звуки, которые возникают, когда открывается у входа в подполье тугая крышка.
"Э, да у них тут типография", - мелькнуло в голове Акимова, и он навострил уши, чтоб поймать хоть какойнибудь признак предприятия. Но в-доме вдруг стало так тихо, что у него зазвенело в ушах.
Вскоре Наспмович вернулся. Он достал из тайника паспорт Акимова и конверт с деньгами.
- Это, товарищ Гранит, ваш вид и ваш капитал.
Все тщательно осмотрите.
Акимов развернул паспорт. Надо было приучить себя к мысли, что он отныне не Акимов Иван Иванович и уж тем более не товарищ Гранит, а Константин Константинович Побельский, работающий в Иркутске доверенным Шведско-датской телефонной компании, выполняющей в ряде городов России контракты по сооружению телеграфных пунктов и телефонных станций.
Акимов знакомился с документами из спеша, обстоятельно. Особенно тщательно рассмат]" твал он штамп визы на выезд. Не всплывет ли поддетка? Пристально осмотрел он шведские деньги - изрядно уже потертые казначейские билеты с изображением одного из королей Швеции - нелюдимого, мрачного старика, довольно подозрительно смотревшего из-под нависших бровей на каждого, кто пытался брать его в руки.
- А ведь одежда-то у тебя не подходящая к такой дороге, товарищ Гранит, - сказал Насимович, когда Акимов закончил осмотр документов. - И учти, внешность также изрядно запущенная.
- Таежник, человек тайги! - засмеялся Акимов и беспомощно развел руками.
- Ну ничего, найдем выход, - помолчав, сказал Насимович. - Волосы твои слегка я облагорожу. И не беспокойся, сделаю это не хуже любого парикмахера.
В юности в Варшаве работал я учеником у одного знаменитого мастера. Занимался этим делом неоднократно и позже, - добавил Насимович, заметив недоверчивый взгляд Акимова. - А вот костюм, пальто... Ведь не полезешь же в спальный вагон в полушубке, в стеганых штанах и в разбитых пимах... Не предусмотрели, черт возьми! Очевидно же было, что потребуется одежда...
И вот же - вон из головы... - Насимович постоял в задумчивости, что-то взвешивая, и вдруг, обретя уверенность, с лихостью щелкнул пальцами: - А ну-ка, товарищ Гранит, прикинь на себя мой пиджак и пальто.
- Раздевать ближнего - невеселое занятие. - Акимов нерешительно встал, смущенно опустил плечи, но другого выхода действительно не было.
Пальто и пиджак Насимовича оказались впору Акимову. Конечно, сидели они на Акимове не идеально - Насимович был крупнее, в плечах шире, немного выше, но кому пришла бы охота всматриваться в некоторые несовершенства одежды доверенного Шведско-датской телефонной компании?
- Пока ты будешь отдыхать, товарищ Гранит, я съезжу на квартиру и привезу тебе костюм и пальто...
Правда, пальто будет не зимнее, а демисезонное. Кстати, это лучше. Все-таки там не Сибирь, а Европа...
- И еще одна просьба, товарищ Бронислав, - захватите газет... Отстал от всего безбожно, хочется узнать, чем живут люди...
- Захвачу, непременно захвачу, - пообещал Насимович.
5
В этот день Степашка ушел из дома, не дождавшись ни Дуси, ни Маши. Случалось такое и прежде. Работавшие часто в ночных сменах, сестры задерживались на все утро и возвращались уже в полдень, уставшие до предела.
Степашка Лукьянов служил грузчиком на складе скобяных изделий купчихи Некрасовой. Чаще всего с самого утра он брал на конюшне спокойного, огромного, толстоногого коня по кличке Малыш, запрягал его в розвальни, нагружал их ящиками с гвоздями, с инструментами, с оконными и дверными крючками, шпингалетами, шарнирами и замками и развозил заказчикам.
Были заказчики и в городе, и в окрестностях, и даже в пригородной зоне - в протопоповских и богашевских кедрачах, где томские купцы и состоятельные профессора университета содержали дачи - рубленные из отборных лесин большие дома под железными крышами, с широкими итальянскими окнами, с просторными верандами. В осеннее время дачи чаще всего пустовали, а зимой, поближе к весне, тут, в кедрачах, начинался стукоток хозяева присылали рабочих для производства ремонта.
Придя на склад, Степашка отправился в конторку к старшему приказчику Викентию Захарычу, чтобы получить у него наряды на развозку материалов. Конторка размещалась в главном магазине, который занимал весь нижний этаж огромного кирпичного здания, выходившего парадным крыльцом и обширными окнами на одну пз самых оживленных улиц. Чтобы попасть в конторку из склада, надо было пройти через весь двор и войти в главное здание.
Беззаботно посвистывая, Степашка направился к Викентию Захарычу. Сейчас он получит наряды, запряжет вместе с конюхом Малыша, нагрузит сани ящиками и отправится с товаром по адресам. К обеду вернется и, может быть, успеет до конца дня съездить еще в один рейс, а уж если будет поздно, то займется работой на складе. Тут дело всегда найдется, знай только подставляй спину. Некраси-ха еще в самом начале войны закупила крупную партию скобяных товаров и поживала все эти годы припеваючи. Ящиками были забиты не только верхние этажи склада, но и подполье, простиравшееся на всю территорию пакгаузов. Ближние отсеки теперь уже пустовали, и ящики приходилось таскать из подполья. Работка была не из легких. Сходишь туда разок-другой по узкой, как в пароходном трюме, металлической лестнице, и в ногах такая дрожь начинается, что свет становится не мил. Грузчиков у Некрасихи в обрез. Не любит купчиха тратить свои капиталы на оплату рабочих. По-хорошему двадцати человек здесь мало, а в складе работают всего лишь семь мужиков, считая Степашку.
Викентий Захарыч служил у Некрасихи многие годы, ценил ее расположение и старался угодить хозяйке. На рабочих он покрикивал, а Степашку несколько раз за мелкие провинки хватал даже за ухо и за волосы.
И сейчас, сунув парню пачку накладных, он застучал по столу кулаком:
- Попусту время не трать! Как развезешь заказы,"
моментом назад. На сортировку ящиков в подвал всех погоню!
- Вестимо, Викентий Захарыч, - послушно сказал Степашка и, чуть отвернувшись в сторону, с озорством показал хозяйкиному холую язык.
Едва заскочив во двор, Степашка чуть не сбил с ног собственную сестру Дусю. Несколько минут она бродила здесь в поисках брата.
- Ну куда ты запропастился? Дело есть. Портной просит увезти на Богашеву одного товарища. Папка наш переправил беглеца из Нарыма, склоняясь к уху брата, сказала Дуся.
- В Богашеву?! Да у меня нету сегодня туда товара...
- Мало ли что нету! Раз портной просил, значит, поезжай... На переезде через линию в 10 часов к тебе подойдет молодой мужик с бородой, в пальто с плисовым воротником. В руках у него поклажа в брезентовом мешке. Скажет тебе: "Привет, парень, от сестер".
Ты ответишь: "Садись, подвезу". Довезешь до Богашевой и - назад... Ты понял, Степашка? - строго спросила Дуся, пряча в белом воротничке свое лицо от резкого ветра, гулявшего по широкому двору.
- Понял, Дуня. Беги... А то вон грузчики из пакгауза вышли, забеспокоился Степашка. Дуся кинулась за ворота. Хлопнула калитка, резко звякнуло большое железное кольцо запора.
Степашка зашагал в склад, раздумывая, как ему ловчее исхитриться, чтобы выполнить поручение портного.
Не первый раз Насимович прибегал к помощи Лукьянова-младшего. Совсем недавно малец белым днем, на глазах у полиции вывез из губернской типографии ящик шрифта, несколько рамок для верстки печатных полос различного формата и доставил все это по назначению -"
в подпольную типографию на окраине города.
С его же помощью кипа листовок была завезена в военный городок, в котором денно и нощно готовились маршевые роты для фронта. Интендантство гарнизона закупило у Некрасихи сто ящиков гвоздей по случаю строительства новых бараков. Призывные контингенты день ото дня расширялись. Был произведен призыв даже пятидесятилетних мужчин. Старые помещения уже не вмещали всех мобилизованных, и вот в страшной спешке строились новые казармы.
В военном городке прочно обосновалась группа большевиков. Однако связь с ней поддерживать было очень нелегко. Отлучки в город солдатам запрещались.
И вот в такое время Степашка начал ездить в городок по два раза в день. Насимович узнал об этом от Дуси и Маши. Не использовать такую возможность было просто преступлением.
Степашка без колебаний взялся увезти листовки, запрятанные в старый ящик из-под гвоздей. Во время выгрузки ящиков, которую производили солдаты из хозроты, ящик с листовками, отмеченный черным крестом, попал в надежные руки прапорщика, поставленного во главе команды солдат и руководившего здесь большевистской организацией.
...Прикинув в уме все обстоятельства предстоящего дня, Степашка заторопился в конюшню. Скорее запрячь Малыша, нагрузить ящики и уехать, чтоб Викентий Захарыч не придумал какое-нибудь новое дело. Произошло однажды так - Степашка загрузил сани, а у старшего приказчика ударил в голову каприз, и он заорал от ворот:
- Скидавай ящики! Поедешь на мельницу господина Фуксмана за мукой.
Если произойдет что-нибудь подобное сейчас, подведет Степашка и портного и того беглеца из Нарыма, которого переправил в город через тайгу папка...
Степашка запряг Малыша в сани, подкатил к пакгаузу и, не дожидаясь, когда придут на помощь грузчики, принялся таскать ящики с гвоздями. Накладных было изрядно, а самое главное - заказчики находились в разных концах города. Дом архиерея - на Почтамтской, а квартира техника-смотрителя речных путей - в Заозерье, за пристанью... Нет, так не пойдет... Разъезжать по всему городу у Степашки не было времени...
У фонаря, тускло мерцавшего у входа в пакгауз, он отобрал накладные, адреса в которых ему были по пути.
Почтамтская, Дворянская, Бульварная...
- Ну что, Степаха, подмочь тебе? - спросил один из грузчиков. Подошли сразу трое.
- Все погрузил, - ответил Степашка, вытирая рукавом полушубка мокрое от пота лицо и сдвигая заячий треух на макушку.
- Что ты надрываешься-то, чудак-рыбак? Или наша хозяйка Аксинья Михаловна награду посулила? Смотри, аж пар от тебя клубится, - с сочувствием в голосе сказал все тот же грузчик.
- Старается! Вдруг заместо этого живоглота Викентия Захарыча хозяйка поставит! - осудительно и резко сказал второй грузчик.
Но и сочувствие и осуждение не коснулись сознания Степашки. "Скорее, как можно скорее выехать из двора", - думал он.
- Ну, Малыш, айда! Но! - Степашка задергал вожжами. Нагруженные сани взвизгнули, тяжелые копыта застучали по мерзлой земле.
- Дядя Вася, развозу много. Вернусь не вот разом! - крикнул Степашка уже от ворот.
- Поезжай себе! Обойдемся! - ответил грузчик, замечая, что парень сегодня не по-обычному поспешен и к тому же сосредоточен на чем-то своем.
6
В страшной спешке Степашка развез товар заказчикам. На санях остались два ящика: один с гвоздями, другой с инструментом. Они были "ничейные", взятые им исключительно для маскировки.