Страница:
Абсолютистский характер его правления иллюстрирует институт (мусадара), применяемый еще при Абд-аль-Малике, но более распространенный и значимый при Хишаме. Наместники и главы финансовых управлений постоянно испытывали соблазн личного обогащения за казенный счет. Вошло в практику то, что чиновник, вызвавший особое недовольство халифа, моментально подвергался увольнению и аресту, более или менее произвольной проверке с целью выяснить, сколько он мог присвоить, и затем штрафу в соответствующем размере; стало обычным делом применение пыток, чтобы либо дознаться, сколько украл чиновник, либо (особенно позже) заставить его выдать, где или у каких купцов он спрятал деньги, и возместить убытки путем конфискации. Подобное личное падение мусульманина с высоким положением ужаснуло бы Омара или Муавийю. Это противоречило не только исламским стандартам религиозной оппозиции, но и личным идеалам свободных арабов-кочевников. Однако те, кто хотел, чтобы монархия была абсолютной, считали такую угрозу полезным сдерживающим фактором для людей, обладавших чрезмерными социальными привилегиями.
Хишам не изменил систему налогообложения Омара II. Но, осуществляя процесс административной и финансовой консолидации, он проявил скупость и жадность. Его жесткие меры при сборе налогов провоцировали многочисленные восстания, которые в некоторых районах (а именно, у берберов) принимали окраску хариджизма.
Результаты абсолютистской тенденции усугубились тем, что эксцентрической опорой империи служила Сирия: в отсутствие умелых руководителей вроде Омара II это означало усиление контроля этой провинцией остальных, и к приходу к власти Хишама сирийские гарнизоны, мощные с военной точки зрения, были уже повсюду. В Ираке прошло несколько восстаний хариджитов, протестовавших против религиозной небрежности, но в большем напряжении его держали угрозы восстания шиитов с центром в Куфе. Халид аль-Касри, наместник в Мекке, которому прежде не удавалось умаслить фанатиков, теперь на посту наместника в Ираке столкнулся с активными антисирийскими интригами, в основе которых лежали новые идеи ильма и имамата. В 737 г. он схватил двоих лидеров этого движения и горстку их сторонников и сжег их. Однако он не сумел добраться до, пожалуй, самой опасной шиитской организации, которая считала, что имамат должен наследоваться по линии Ибн-аль-Ханафийя, и к моменту прихода Хишама признала господство рода Аббасидов. Такой организованный шиизм еще не доминировал, но, по-видимому, он ослабил более умеренные шиитские движения – в частности, движение Зейда ибн-Али. Глава одной из линий Алидов в Медине, в 740 г. Зейд организовал в Куфе безрезультатное восстание, которое, однако, получило широкую поддержку и в других местах.
Компромисс Аббасидов
Глава II Расцвет абсолютизма, 750–813 гг
Халифатский абсолютизм
Хишам не изменил систему налогообложения Омара II. Но, осуществляя процесс административной и финансовой консолидации, он проявил скупость и жадность. Его жесткие меры при сборе налогов провоцировали многочисленные восстания, которые в некоторых районах (а именно, у берберов) принимали окраску хариджизма.
Результаты абсолютистской тенденции усугубились тем, что эксцентрической опорой империи служила Сирия: в отсутствие умелых руководителей вроде Омара II это означало усиление контроля этой провинцией остальных, и к приходу к власти Хишама сирийские гарнизоны, мощные с военной точки зрения, были уже повсюду. В Ираке прошло несколько восстаний хариджитов, протестовавших против религиозной небрежности, но в большем напряжении его держали угрозы восстания шиитов с центром в Куфе. Халид аль-Касри, наместник в Мекке, которому прежде не удавалось умаслить фанатиков, теперь на посту наместника в Ираке столкнулся с активными антисирийскими интригами, в основе которых лежали новые идеи ильма и имамата. В 737 г. он схватил двоих лидеров этого движения и горстку их сторонников и сжег их. Однако он не сумел добраться до, пожалуй, самой опасной шиитской организации, которая считала, что имамат должен наследоваться по линии Ибн-аль-Ханафийя, и к моменту прихода Хишама признала господство рода Аббасидов. Такой организованный шиизм еще не доминировал, но, по-видимому, он ослабил более умеренные шиитские движения – в частности, движение Зейда ибн-Али. Глава одной из линий Алидов в Медине, в 740 г. Зейд организовал в Куфе безрезультатное восстание, которое, однако, получило широкую поддержку и в других местах.
Компромисс Аббасидов
Племянник Хишама и наследник престола согласно распоряжению Язи да II, аль-Валид II (743–744 гг.), не был сильным правителем; более того, он славился пренебрежением к религии. Пожалуй, еще хуже, что, подобно Язиду II, он являлся сторонником группировки кайсов и обижал калбов, так что спровоцировал восстание против себя в самой Сирии. Его убили, и на трон взошел другой марванид (Язид III) при поддержке объединения калбов и некоторых религиозных активистов; но вскоре новый халиф-реформатор неожиданно умер. Его брат, заняв трон, оказался не таким способным.
Между тем, марванид и полководец, принадлежавший к боковой ветви рода – Марван ибн-Мухаммад (744–750 гг., названный Марваном II из уважения к его предку Марвану), решил отомстить за Валида II в угоду чувствам кайсов, поскольку его военная сила опиралась на племенное объединение кайсов на северных пограничных территориях. Он был самым значимым полководцем из всех, кто возглавлял кампании против Византии и, следовательно, сильнейшим единоличным военачальником. Но он отстаивал интересы одной из фракций, а не мусульманское единство. Эта область была открыта для любого движения, которое сумело бы взять инициативу в свои руки, особенно если его можно было отождествить с противниками кайсов. Два движения хариджитов – одно в южной Аравии, а второе на севере Месопотамской долины (последнее, как всегда, связано с племенным объединением рабиа) – приобрели множество сторонников, и каждое из них в течение какого-то времени обещало стать успешным. Марван II превзошел их в военной хитрости. Он много сделал для совершенствования арабской военной организации в ходе пограничных войн. Имея в своем распоряжении опытную армию, он сначала одолел последнего сирийского Марванида – кандидата на престол (и в итоге уничтожил сирийское господство на корню); затем занялся мятежами и подавил их один за другим.
Наряду с этими неудачными попытками хариджитов, провалилась и еще одна значимая попытка шиитов. Возглавивший движение имам Абд-Алла ибн-Муавийя был потомком Абу-Талиба, отца Али, и, следовательно, принадлежал к дому Хашима. (Есть мнение, что после своей победы он хотел передать трон Алиду.) Он сделал Куфу главным центром своих восстаний и заручился поддержкой племен кахтан. Когда его там окружили, он сбежал в горы Ирана и сопротивлялся какое-то время при поддержке представителей почти всех течений религиозной оппозиции. Но дисциплинированные войска кайсов во главе с Марваном оказались неодолимой силой для восставших оппозиционеров.
Между тем, второе восстание шиитов пришло на смену предыдущему (тоже при поддержке кахтанов). Возможно, Ибн-Муавийя считал, что его благословил на подвиги Абу-Хашим, почивший глава сторонников сына Али Ибн-аль-Ханафийя; но вполне вероятно, что Абу-Хашим действительно завещал свой авторитет, а с ним и организованную помощь, другой линии рода Хашима – Аббасидам, потомкам двоюродного брата Мухаммада Абд-Аллы ибн-Абба-са. В любом случае, Аббасиды вели весьма эффективную пропаганду против Марванидов, основанную на принципах шиизма.
Взаимная ревность племенных блоков особенно проявлялась в Хорасане, на нагорье к северо-востоку от пустынь Центрального Ирана. Там группировка кахтанов активно выказывала недовольство. Мавали составляли важный и активный элемент мусульманского населения в этой отдаленной приграничной провинции и завидовали привилегированному положению, которым центральный режим Марванидов все еще пытался наделить древних арабов, несмотря на указ Омара II о равенстве. Местное восстание во имя Корана и сунны началось в 734 г., и не утихло до 746 г. (один из его руководителей, Джам оин Сафван, был религиозным мыслителем). Мудрому наместнику Марванидов, Насру ибн-Сай-яру, едва удавалось поддерживать порядок. В эту неспокойную среду попали агенты сторонников Абу-Хашима под руководством Аббасидов, втайне отстаивая дело дома Мухаммада. Их лидер, Хидаш, по некоторым данным, проповедовал радикальные идеи в духе гулата, и Аббасиды отвернулись от него; в 736 г. он был казнен. Но пропаганда продолжалась, пока освобожденный раб имама-Аббасида Ибрагима, Абу-Муслим, не получил задание поднять мятеж (ок. 745) среди группы сторонников, достигшей уже значительных размеров[100].
Абу-Муслим, по-видимому, настаивал на мести за смерть разных представителей дома Мухаммада (Хашимидов) от рук дома Омейядов, начиная с Хусейна в Карбале и включая погибших недавно мятежных Зейда и его сыновей – их преследовали до Хорасана и там убили. (И все-таки, по слухам, сам Абу-Муслим повинен в смерти побежденного Ибн-Муавийи, произошедшей после того, как этот его соперник-Хашимид сбежал в Хорасан.) Поднятые им, как до него многими мятежниками, черные флаги – эсхатологический символ – были призваны означать траур по этим людям – и косвенно по всем несправедливостям, которые, по мнению древних арабских родов или обиженных мавали, они претерпели от рук правящих арабских кругов, олицетворяемых домом Омейядов. К 747 г. он приготовился выйти из подполья на поле боя. Даже тогда, собирая сторонников во имя дома Мухаммада, он не назвал конкретного кандидата на халифат, вроде бы оставив этот вопрос до победы. Однако Марван II обнаружил связь аббасида Ибрагима с восставшими и убрал его с дороги. Абу-Муслим внес его в список жертв Хашимидов. С подавлением остальных восстаний против Марванидов движение Абу-Муслима к 748 году стало единственным оппозиционным движением и привлекло массу сторонников.
В борьбе с хорасанцами Абу-Муслима реорганизованной армии и прекрасного военного руководства Марвана оказалось недостаточно. Абу-Муслим проявил себя как талантливый государственный деятель, способный мобилизовать превосходных полководцев. В любом случае, Марван II был слишком занят подавлением других мятежей, чтобы адекватно отреагировать на столь отдаленную угрозу, несмотря на настойчивые просьбы своего наместника о помощи. К тому моменту, когда ему удалось, наконец, полностью сосредоточиться на бунте, тот разросся и сметал все на своем пути. Абу-Муслим прошел по западному Ирану, не встретив сопротивления. На Евфрате крупная армия Марванидов была разбита. Люди Абу-Муслима теперь выдвинули в качестве кандидатов на трон Аббасидов, объявив халифом Абу-л-Аббаса, брата Ибрагима (по прозвищу ас-Саффа), в сердце шиитов – в Куфе. Дом Мухаммада и Хашима, наконец, победил (749 г.). Все войско Марвана было разбито при Тигре (750 г.); он не смог собрать новые силы среди сирийцев, которых сам же до этого разбивал. Наконец, его поймали и убили в Египте. Обретя почти безоговорочное господство в далеком Египте, Аббасиды и их сторонники прекратили череду революций, начатую сирийцами[101].
Во всех этих движениях, кроме одного – то есть, кроме движения Марвана II – присутствовали требования религиозных деятелей относительно нового и более правильного исламского общественного порядка. Уклад при Аббасидах соответствовал ожиданиям шиитов. Они считали, что авторитет их имама обусловлен связями с Али по линии наследования, а с домом Мухаммада – по крови (поскольку его предок Абд-Алла ибн-Аббас, как и Али, был двоюродным братом Мухаммада). Говорили, что он благодаря приобретенному таким образом ильму предсказал подробности многих событий в период революций. Но когда Аббасиды захватили власть, они по большей части отвернулись от более радикальных шиитов и относительно мало пользовались собственной ролью наделенных ильмом имамов. Не предприняли они и серьезных попыток править в соответствии с религиозными идеалами, которые культивировала религиозная оппозиция. Напротив, они опирались на силу своих хорасанских сторонников, и прежде всего – на их способность обеспечить столь долгожданный мир после всех революций благодаря признанию основных практических требований главных этнических элементов оппозиции Марванидам. Они с самого начала продемонстрировали, что их правление, далекое от соответствия идеалам равной личной ответственности перед Богом, будет кровавым. Практически первым, что они сделали, была резня всех «козлов отпущения» – членов дома Омейядов, до кого смогли добраться. Но вскоре список жертв уже не исчерпывался ими. Что бы они ни делали в дальнейшем, оппозиции своей власти они не терпели.
События Третьей фитны, 744–50 гг.
Аббасиды перехватили господство у сирийских арабов и простерли его дальше. Несмотря на то, что они благоволили хорасанцам, они разместили столицу в Ираке (выстроив с этой целью город Багдад) и дали понять, что никакой регион – если только он не является Сирией – не должен подвергаться дискриминации. В то же время они не делали различий между древними арабскими родами и новыми мусульманами из числа покоренного населения, мавали (многие из которых уже не поддерживали никаких связей с арабскими племенами). Тем самым они удовлетворили одно из самых настойчивых требований оппозиции. Что касается более идеалистического уровня, они готовы были предложить религиозным группам официальное признание правовой программы, которую те разрабатывали, и оказывать почести и периодическое внимание пересказчикам хадисов и носителям исламского ильма. В последнем пункте они отличались от поздних Марванидов вроде Хишама, презиравших представителей мединского религиозного течения. Но Аббасиды стремились наделить бывших религиозных оппозиционеров официальным и исключительным статусом. К примеру, они старались назначать кадиями людей, которых религиозные деятели считали носителями новых идей о сунне, и кое-кто (но не все) из таких людей с радостью принимал подобное назначение. Так или иначе, суды кади выносили решения в соответствии с фикхом религиозных деятелей. Таким образом, прежняя историческая обстановка, в которой сформировалась религиозная оппозиция, исчезла. Поддержки, оказываемой религиозным группам недовольными этническими элементами, уже не было, а сами они были разобщены. Прежняя религиозная оппозиция больше не могла рассчитывать на общие настроения мусульман в построении своих требований.
Руины омейядской мечети в Расафе, Сирия. Современное фото
Шииты – и религиозная оппозиция вообще – были разочарованы. Чувствуя или предвосхищая это разочарование, Аббасиды вскоре покончили с их основными шиитскими сторонниками, парализовав непосредственное сопротивление своей политике. Глава шиитской группы в Ираке (Абу-Салама), по-видимому, надеялся после победы армии Аббасидов объявить халифом одного из ведущих Алидов. Он принял кандидата Аббасида с неохотой и только после того, как каждый из Алидов оказался не готовым к этой роли или негодным для нее. Неудивительно, что вскоре нашелся повод убить его. Больше волнений вызвала смерть самого Абу-Муслима. Он состоял в плохих личных отношениях с аль-Мансуром, который стал халифом в 754 году, вскоре после победы. Он не доверял новому халифу, но тому удалось заманить его одного, без верных воинов, обещанием помириться; затем его убили. Застигнутым врасплох, воинам пришлось принять это как свершившийся факт.
Приверженцы Алидов в местах, расположенных подальше от нового правительства, попытались собрать силы для новой попытки. Один из самых видных кандидатов рода Алидов, Мухаммад «ан-Нафс аз-Закийя» («чистая душа»), организовал бунт в Хиджазе. Он претендовал на титул махди («ведомый (Богом)»), подразумевающий религиозную миссию и уже использованный Мухтаром в отношении своего кандидата Ибн-аль-Ханафийи, и пользовался симпатией всех религиозных групп, кроме хариджитов и отдельной группы шиитов, лично поддерживавших Аббасидов. Даже Басра поднимала мятеж, утопленный затем в крови. Но лидеры этого бунта (по крайней мере, в Хиджазе) отстаивали настолько фанатичные религиозные идеалы, что пытались подражать – несмотря на силу Аббасидов – приемам, использованным Мухаммадом в войне с арабскими племенами, и в итоге восстание окончилось полным разгромом.
Итак, у религиозных групп появилось два варианта: продолжить открытую оппозицию, избрав для нее новую историческую основу, или согласиться на договор, предложенный Аббасидами в качестве полумеры. Постепенно большинство приняло договоренность с Аббасидами и облачилось в черную одежду, которая, как и черные флаги, служила символом династии. По сути, они придерживались принципа джамаа, признавая ценность опыта единой общины, какой бы далекой от совершенства ни была иногда эта община. Те религиозные активисты, кто считал своим долгом не откалываться от мусульманского большинства, давно уже говорили о себе как о приверженцах джамаа – общины как единого целого. Но до этих пор различные религиозные группы действовали относительно локально, и их принятие или отрицание правящей династии имело множество степеней. Раньше общего раскола в общине не наблюдалось. Теперь дом Аббасидов постепенно обрел среди большинства наследников религиозных групп во всех провинциях положение единственных легитимных правителей, несмотря на все свои изъяны; в то время как те, кто еще не пришел к примирению, оказались в положении откровенного меньшинства. Мусульманам пришлось занимать одну из полярных позиций – либо за, либо против.
Две стороны этого раскола стали условно называться «суннизмом» и «шиизмом». Каждая из сторон заняла определенную позицию, сформулировав историческое оправдание ее текущих взглядов. Шииты отрицали религиозный авторитет тех (включая сподвижников Мухаммада), кто не признавал, что Али – единственный законный претендент на халифат (эту позицию до сего момента занимали только радикальные шииты). Соответственно, со временем характерной чертой их оппонентов стало признание религиозного авторитета всех сподвижников Мухаммада без каких-либо разграничений, несмотря на все их прежние ссоры.
Термин суннит означает краткий вариант выражения «человек сунны и джамаа». Этим словом вначале стало называться только одно течение среди тех, кто признавал Аббасидов – оно подчеркивало связь с прошлым и Марванидами (не питая особого дружелюбия к Аббасидам как таковым) и сочетало это с интересом к сунне, отраженной в хадисах о Пророке. Но поскольку эта фракция в итоге получила особое признание как представляющая принцип джамаа, термин стал относиться не обязательно ко всему комплексу учений этой фракции, а просто к принятию принципа джамаа, в отличие от «людей шиа» – партии почитателей Али.
Нам все-таки нужен термин для тех, кто отвергал позиции шиитов (и хариджитов) в пользу прочного общемусульманского единства; но термин суннизм здесь неуместен. В лучшем случае, он запутает исследователя, поскольку употребляется с самого начала в определенных контекстах теми, кто хотел использовать его исключительно в отношении собственного варианта ортодоксии. Кто-то называл суннитами тех, кто сосредоточился только на использовании хадисов (на сунне), исключая теоретические дискуссии (калам). Позже суннитами называли тех, кто был готов признать калам, школы ашаритов или матуридитов в противовес мутазилитам. Термин использовали фанатичные приверженцы шариата для отделения последних от суфиев; и в целом он употреблялся как эквивалент английскому слову «ортодоксальный». (Особый недостаток термина суннизм в том, что, к сожалению, далекие от исламоведения люди часто ошибочно считают, что шииты – раз уж их противопоставляют суннитам – не признают хадисы и сунну.) Гораздо более точным термином был бы джамаизм, так как спорный момент заключается в признании исторического единства – джамаа – в то время как все партии признавали сунну в относительно схожих ее формах. Однако термин суннизм так прочно закрепился в смысле признания джамаа – как у мусульман, так и у немусульман, – что вытеснить его теперь вряд ли возможно.
Не все суннитские улемы в этом общем смысле поддержали общую доктрину. Их позиции различались даже в степени уважения режима Аббасидов. Но они были согласны при режиме Аббасидов принять единые правила поведения, и по сей день огромное большинство мусульман придерживается позиции суннизма-джамаизма. Те почитатели Али, кто отказывался стать шиитами в современном сектантском смысле, постепенно разбились на несколько оппозиционных сект, тоже сохранившихся по сей день. (Многие люди, больше или меньше преданные Алидам, тем не менее, придерживались позиции джамаизма.) Группы хариджитов – как правило, расколовшиеся на враждующие друг с другом банды – разумеется, тоже оставались в оппозиции, но теряли эффективность по мере того, как население принимало ислам[102].
Между тем, марванид и полководец, принадлежавший к боковой ветви рода – Марван ибн-Мухаммад (744–750 гг., названный Марваном II из уважения к его предку Марвану), решил отомстить за Валида II в угоду чувствам кайсов, поскольку его военная сила опиралась на племенное объединение кайсов на северных пограничных территориях. Он был самым значимым полководцем из всех, кто возглавлял кампании против Византии и, следовательно, сильнейшим единоличным военачальником. Но он отстаивал интересы одной из фракций, а не мусульманское единство. Эта область была открыта для любого движения, которое сумело бы взять инициативу в свои руки, особенно если его можно было отождествить с противниками кайсов. Два движения хариджитов – одно в южной Аравии, а второе на севере Месопотамской долины (последнее, как всегда, связано с племенным объединением рабиа) – приобрели множество сторонников, и каждое из них в течение какого-то времени обещало стать успешным. Марван II превзошел их в военной хитрости. Он много сделал для совершенствования арабской военной организации в ходе пограничных войн. Имея в своем распоряжении опытную армию, он сначала одолел последнего сирийского Марванида – кандидата на престол (и в итоге уничтожил сирийское господство на корню); затем занялся мятежами и подавил их один за другим.
Наряду с этими неудачными попытками хариджитов, провалилась и еще одна значимая попытка шиитов. Возглавивший движение имам Абд-Алла ибн-Муавийя был потомком Абу-Талиба, отца Али, и, следовательно, принадлежал к дому Хашима. (Есть мнение, что после своей победы он хотел передать трон Алиду.) Он сделал Куфу главным центром своих восстаний и заручился поддержкой племен кахтан. Когда его там окружили, он сбежал в горы Ирана и сопротивлялся какое-то время при поддержке представителей почти всех течений религиозной оппозиции. Но дисциплинированные войска кайсов во главе с Марваном оказались неодолимой силой для восставших оппозиционеров.
Между тем, второе восстание шиитов пришло на смену предыдущему (тоже при поддержке кахтанов). Возможно, Ибн-Муавийя считал, что его благословил на подвиги Абу-Хашим, почивший глава сторонников сына Али Ибн-аль-Ханафийя; но вполне вероятно, что Абу-Хашим действительно завещал свой авторитет, а с ним и организованную помощь, другой линии рода Хашима – Аббасидам, потомкам двоюродного брата Мухаммада Абд-Аллы ибн-Абба-са. В любом случае, Аббасиды вели весьма эффективную пропаганду против Марванидов, основанную на принципах шиизма.
Взаимная ревность племенных блоков особенно проявлялась в Хорасане, на нагорье к северо-востоку от пустынь Центрального Ирана. Там группировка кахтанов активно выказывала недовольство. Мавали составляли важный и активный элемент мусульманского населения в этой отдаленной приграничной провинции и завидовали привилегированному положению, которым центральный режим Марванидов все еще пытался наделить древних арабов, несмотря на указ Омара II о равенстве. Местное восстание во имя Корана и сунны началось в 734 г., и не утихло до 746 г. (один из его руководителей, Джам оин Сафван, был религиозным мыслителем). Мудрому наместнику Марванидов, Насру ибн-Сай-яру, едва удавалось поддерживать порядок. В эту неспокойную среду попали агенты сторонников Абу-Хашима под руководством Аббасидов, втайне отстаивая дело дома Мухаммада. Их лидер, Хидаш, по некоторым данным, проповедовал радикальные идеи в духе гулата, и Аббасиды отвернулись от него; в 736 г. он был казнен. Но пропаганда продолжалась, пока освобожденный раб имама-Аббасида Ибрагима, Абу-Муслим, не получил задание поднять мятеж (ок. 745) среди группы сторонников, достигшей уже значительных размеров[100].
Абу-Муслим, по-видимому, настаивал на мести за смерть разных представителей дома Мухаммада (Хашимидов) от рук дома Омейядов, начиная с Хусейна в Карбале и включая погибших недавно мятежных Зейда и его сыновей – их преследовали до Хорасана и там убили. (И все-таки, по слухам, сам Абу-Муслим повинен в смерти побежденного Ибн-Муавийи, произошедшей после того, как этот его соперник-Хашимид сбежал в Хорасан.) Поднятые им, как до него многими мятежниками, черные флаги – эсхатологический символ – были призваны означать траур по этим людям – и косвенно по всем несправедливостям, которые, по мнению древних арабских родов или обиженных мавали, они претерпели от рук правящих арабских кругов, олицетворяемых домом Омейядов. К 747 г. он приготовился выйти из подполья на поле боя. Даже тогда, собирая сторонников во имя дома Мухаммада, он не назвал конкретного кандидата на халифат, вроде бы оставив этот вопрос до победы. Однако Марван II обнаружил связь аббасида Ибрагима с восставшими и убрал его с дороги. Абу-Муслим внес его в список жертв Хашимидов. С подавлением остальных восстаний против Марванидов движение Абу-Муслима к 748 году стало единственным оппозиционным движением и привлекло массу сторонников.
В борьбе с хорасанцами Абу-Муслима реорганизованной армии и прекрасного военного руководства Марвана оказалось недостаточно. Абу-Муслим проявил себя как талантливый государственный деятель, способный мобилизовать превосходных полководцев. В любом случае, Марван II был слишком занят подавлением других мятежей, чтобы адекватно отреагировать на столь отдаленную угрозу, несмотря на настойчивые просьбы своего наместника о помощи. К тому моменту, когда ему удалось, наконец, полностью сосредоточиться на бунте, тот разросся и сметал все на своем пути. Абу-Муслим прошел по западному Ирану, не встретив сопротивления. На Евфрате крупная армия Марванидов была разбита. Люди Абу-Муслима теперь выдвинули в качестве кандидатов на трон Аббасидов, объявив халифом Абу-л-Аббаса, брата Ибрагима (по прозвищу ас-Саффа), в сердце шиитов – в Куфе. Дом Мухаммада и Хашима, наконец, победил (749 г.). Все войско Марвана было разбито при Тигре (750 г.); он не смог собрать новые силы среди сирийцев, которых сам же до этого разбивал. Наконец, его поймали и убили в Египте. Обретя почти безоговорочное господство в далеком Египте, Аббасиды и их сторонники прекратили череду революций, начатую сирийцами[101].
Во всех этих движениях, кроме одного – то есть, кроме движения Марвана II – присутствовали требования религиозных деятелей относительно нового и более правильного исламского общественного порядка. Уклад при Аббасидах соответствовал ожиданиям шиитов. Они считали, что авторитет их имама обусловлен связями с Али по линии наследования, а с домом Мухаммада – по крови (поскольку его предок Абд-Алла ибн-Аббас, как и Али, был двоюродным братом Мухаммада). Говорили, что он благодаря приобретенному таким образом ильму предсказал подробности многих событий в период революций. Но когда Аббасиды захватили власть, они по большей части отвернулись от более радикальных шиитов и относительно мало пользовались собственной ролью наделенных ильмом имамов. Не предприняли они и серьезных попыток править в соответствии с религиозными идеалами, которые культивировала религиозная оппозиция. Напротив, они опирались на силу своих хорасанских сторонников, и прежде всего – на их способность обеспечить столь долгожданный мир после всех революций благодаря признанию основных практических требований главных этнических элементов оппозиции Марванидам. Они с самого начала продемонстрировали, что их правление, далекое от соответствия идеалам равной личной ответственности перед Богом, будет кровавым. Практически первым, что они сделали, была резня всех «козлов отпущения» – членов дома Омейядов, до кого смогли добраться. Но вскоре список жертв уже не исчерпывался ими. Что бы они ни делали в дальнейшем, оппозиции своей власти они не терпели.
События Третьей фитны, 744–50 гг.
Шииты – и религиозная оппозиция вообще – были разочарованы. Чувствуя или предвосхищая это разочарование, Аббасиды вскоре покончили с их основными шиитскими сторонниками, парализовав непосредственное сопротивление своей политике. Глава шиитской группы в Ираке (Абу-Салама), по-видимому, надеялся после победы армии Аббасидов объявить халифом одного из ведущих Алидов. Он принял кандидата Аббасида с неохотой и только после того, как каждый из Алидов оказался не готовым к этой роли или негодным для нее. Неудивительно, что вскоре нашелся повод убить его. Больше волнений вызвала смерть самого Абу-Муслима. Он состоял в плохих личных отношениях с аль-Мансуром, который стал халифом в 754 году, вскоре после победы. Он не доверял новому халифу, но тому удалось заманить его одного, без верных воинов, обещанием помириться; затем его убили. Застигнутым врасплох, воинам пришлось принять это как свершившийся факт.
Приверженцы Алидов в местах, расположенных подальше от нового правительства, попытались собрать силы для новой попытки. Один из самых видных кандидатов рода Алидов, Мухаммад «ан-Нафс аз-Закийя» («чистая душа»), организовал бунт в Хиджазе. Он претендовал на титул махди («ведомый (Богом)»), подразумевающий религиозную миссию и уже использованный Мухтаром в отношении своего кандидата Ибн-аль-Ханафийи, и пользовался симпатией всех религиозных групп, кроме хариджитов и отдельной группы шиитов, лично поддерживавших Аббасидов. Даже Басра поднимала мятеж, утопленный затем в крови. Но лидеры этого бунта (по крайней мере, в Хиджазе) отстаивали настолько фанатичные религиозные идеалы, что пытались подражать – несмотря на силу Аббасидов – приемам, использованным Мухаммадом в войне с арабскими племенами, и в итоге восстание окончилось полным разгромом.
Итак, у религиозных групп появилось два варианта: продолжить открытую оппозицию, избрав для нее новую историческую основу, или согласиться на договор, предложенный Аббасидами в качестве полумеры. Постепенно большинство приняло договоренность с Аббасидами и облачилось в черную одежду, которая, как и черные флаги, служила символом династии. По сути, они придерживались принципа джамаа, признавая ценность опыта единой общины, какой бы далекой от совершенства ни была иногда эта община. Те религиозные активисты, кто считал своим долгом не откалываться от мусульманского большинства, давно уже говорили о себе как о приверженцах джамаа – общины как единого целого. Но до этих пор различные религиозные группы действовали относительно локально, и их принятие или отрицание правящей династии имело множество степеней. Раньше общего раскола в общине не наблюдалось. Теперь дом Аббасидов постепенно обрел среди большинства наследников религиозных групп во всех провинциях положение единственных легитимных правителей, несмотря на все свои изъяны; в то время как те, кто еще не пришел к примирению, оказались в положении откровенного меньшинства. Мусульманам пришлось занимать одну из полярных позиций – либо за, либо против.
Две стороны этого раскола стали условно называться «суннизмом» и «шиизмом». Каждая из сторон заняла определенную позицию, сформулировав историческое оправдание ее текущих взглядов. Шииты отрицали религиозный авторитет тех (включая сподвижников Мухаммада), кто не признавал, что Али – единственный законный претендент на халифат (эту позицию до сего момента занимали только радикальные шииты). Соответственно, со временем характерной чертой их оппонентов стало признание религиозного авторитета всех сподвижников Мухаммада без каких-либо разграничений, несмотря на все их прежние ссоры.
Термин суннит означает краткий вариант выражения «человек сунны и джамаа». Этим словом вначале стало называться только одно течение среди тех, кто признавал Аббасидов – оно подчеркивало связь с прошлым и Марванидами (не питая особого дружелюбия к Аббасидам как таковым) и сочетало это с интересом к сунне, отраженной в хадисах о Пророке. Но поскольку эта фракция в итоге получила особое признание как представляющая принцип джамаа, термин стал относиться не обязательно ко всему комплексу учений этой фракции, а просто к принятию принципа джамаа, в отличие от «людей шиа» – партии почитателей Али.
Нам все-таки нужен термин для тех, кто отвергал позиции шиитов (и хариджитов) в пользу прочного общемусульманского единства; но термин суннизм здесь неуместен. В лучшем случае, он запутает исследователя, поскольку употребляется с самого начала в определенных контекстах теми, кто хотел использовать его исключительно в отношении собственного варианта ортодоксии. Кто-то называл суннитами тех, кто сосредоточился только на использовании хадисов (на сунне), исключая теоретические дискуссии (калам). Позже суннитами называли тех, кто был готов признать калам, школы ашаритов или матуридитов в противовес мутазилитам. Термин использовали фанатичные приверженцы шариата для отделения последних от суфиев; и в целом он употреблялся как эквивалент английскому слову «ортодоксальный». (Особый недостаток термина суннизм в том, что, к сожалению, далекие от исламоведения люди часто ошибочно считают, что шииты – раз уж их противопоставляют суннитам – не признают хадисы и сунну.) Гораздо более точным термином был бы джамаизм, так как спорный момент заключается в признании исторического единства – джамаа – в то время как все партии признавали сунну в относительно схожих ее формах. Однако термин суннизм так прочно закрепился в смысле признания джамаа – как у мусульман, так и у немусульман, – что вытеснить его теперь вряд ли возможно.
Не все суннитские улемы в этом общем смысле поддержали общую доктрину. Их позиции различались даже в степени уважения режима Аббасидов. Но они были согласны при режиме Аббасидов принять единые правила поведения, и по сей день огромное большинство мусульман придерживается позиции суннизма-джамаизма. Те почитатели Али, кто отказывался стать шиитами в современном сектантском смысле, постепенно разбились на несколько оппозиционных сект, тоже сохранившихся по сей день. (Многие люди, больше или меньше преданные Алидам, тем не менее, придерживались позиции джамаизма.) Группы хариджитов – как правило, расколовшиеся на враждующие друг с другом банды – разумеется, тоже оставались в оппозиции, но теряли эффективность по мере того, как население принимало ислам[102].
Глава II Расцвет абсолютизма, 750–813 гг
Сточки зрения религиозных людей аббасидский режим в лучшем случае являлся компромиссом с их благочестивым представлением об идеальном мусульманском обществе, и некоторые аспекты правления Аббасидов (в частности, произвол) выглядели сильным искажением законов идеального исламского общественного строя или даже грубым их нарушением. Благочестивые улемы по-прежнему в духе шариатских законов и наук, восходящих к Мухаммаду и ирано-семитской монотеистической традиции в целом, разрабатывали программу исламской культуры, в которой аббасидскому халифату отводилась в лучшем случае второстепенная роль. Но с точки зрения гораздо более популярной при дворе и среди подавляющего большинства простого населения (как мусульманского, так и немусульманского) режим Аббасидов был довольно близок к идеалу общества. Этот альтернативный свод норм, культивируемых в придворных кругах, тоже восходил к первым годам мусульманской общины, какой она сформировалась при халифах-завоевателях – и к старым ирано-семитским традициям культуры, особенно периода империи Сасанидов. Параллельно с улемами, создававшими полномасштабную культурную модель, окружавшее двор халифа общество тоже формировало полномасштабную модель, в которой зарождающаяся культура религиозных улемов могла иметь лишь второстепенное значение. Эта модель – в отличие от модели, опиравшейся на шариат, – была больше аристократичной, чем народной; она в огромной степени зиждилась на аграрных традициях, которые еще со времен Сасанидов жили в среде землевладельцев Иранского нагорья, включая Хорасан.
Халифатский абсолютизм
По этой традиции, халиф являлся ведущей фигурой, преемником Великого царя Иранской империи, вблизи столицы которой был выстроен Багдад. Он даже должен был обладать определенной религиозной аурой, чуждой духу шариата в представлении улемов, но близкой к духу эпохи Сасанидов. Когда к халифу обращались как к «тени Бога на земле» – а к нему именно так и обращались, – у улемов это вызывало сильнейший шок. Сасанидский монарх, стоявший на вершине предопределенного Богом аристократического общества зороастрийской традиции, считался особым инструментом божественной воли. Его наделяли священным божественным ореолом, мистической аурой, в которой проявлялись власть и сила Бога. Шариатский ислам с его эгалитарным упором на то, что все мужчины равны пред Богом, не мог мириться с подобной фигурой. И все же придворные круги были склонны наделять сходными свойствами и халифа, но при этом ограничивались более скромным лексиконом, не предполагавшим какое-либо божественное происхождение.
В наши дни, когда представительная демократия считается единственным правильным принципом управления государством, монархический идеал можно истолковать неверно. Слишком охотно мы клеим на него пренебрежительный ярлык «восточного деспотизма». Иногда мы с удивлением обнаруживаем, что большинство мудрецов – как в христианском, так и в исламском мире – во все времена, вплоть до недавнего, считали монархию наилучшей формой управления.
На самом деле до наступления эпохи Нового времени сильная монархия в целом была самой удобной формой государственного управления в любом аграрном обществе. В очень маленьких государствах, состоявших из города и его ближайших окрестностей, где большинство людей могли знать друг друга в лицо, существовали самые разные жизнеспособные формы муниципального управления: единоличное или коллективное (группой лиц), олигархическое или посредством народного собрания. Но как только государство приобретало более или менее значительные размеры (кроме тех редких случаев, когда создавалась устойчивая федерация автономных муниципалитетов), монархия казалась единственной подходящей альтернативой олигархии алчных военных. Монархия стала общепризнанным политическим идеалом. Поэтому, даже когда (как часто случалось) центральная монархия слишком ослабевала, чтобы выполнять свои функции, олигархи сохраняли элементы монархии хотя бы для видимости, пользуясь ею в своих личных интересах[103].
В наши дни, когда представительная демократия считается единственным правильным принципом управления государством, монархический идеал можно истолковать неверно. Слишком охотно мы клеим на него пренебрежительный ярлык «восточного деспотизма». Иногда мы с удивлением обнаруживаем, что большинство мудрецов – как в христианском, так и в исламском мире – во все времена, вплоть до недавнего, считали монархию наилучшей формой управления.
На самом деле до наступления эпохи Нового времени сильная монархия в целом была самой удобной формой государственного управления в любом аграрном обществе. В очень маленьких государствах, состоявших из города и его ближайших окрестностей, где большинство людей могли знать друг друга в лицо, существовали самые разные жизнеспособные формы муниципального управления: единоличное или коллективное (группой лиц), олигархическое или посредством народного собрания. Но как только государство приобретало более или менее значительные размеры (кроме тех редких случаев, когда создавалась устойчивая федерация автономных муниципалитетов), монархия казалась единственной подходящей альтернативой олигархии алчных военных. Монархия стала общепризнанным политическим идеалом. Поэтому, даже когда (как часто случалось) центральная монархия слишком ослабевала, чтобы выполнять свои функции, олигархи сохраняли элементы монархии хотя бы для видимости, пользуясь ею в своих личных интересах[103].