Модезитт Лиланд Экстон. Инженер магии

   – Я подумаю об этом, – говорит Яррл и поворачивается к Петре: – Дочка, ты лошадь почистила?
   – Да, папа.
   – Хорошо.
   Тяжело ступая, Яррл выходит из комнаты.
   – Не налить ли тебе еще похлебки? – спрашивает Рейса у Лидрал.
   – Спасибо, я давно так не наедалась. Вот что значит домашняя еда, – отвечает та, слегка откинувшись на спинку стула.
   На крыльце звякает цепочка, и Доррин улыбается.
   – Не останется ли каких-нибудь объедков для Зилды?
   – Этой маленькой обжоры? Что-нибудь найдем.
   Рейса соскребает в щербатое блюдо остатки со своей тарелки, а затем добавляет к ним кусочек хлеба. Доррин выносит блюдо и, погладив козочку, возвращается. Лидрал встречает его возле двери.
   – Посиди, побеседуй со своей знакомой, – говорит Рейса, указывая на табуреты под навесом.
   – Как поживают твои друзья? – спрашивает у Доррина Лидрал.
   – Кадара и Брид? Они поступили на службу в Спидларскую стражу, в здешний гарнизон. Сейчас рыщут где-то в низовьях Элпарты, разбойников ловят.
   – А виновник их появления, скорее всего, Фэрхэвен. Нынче воры объявились там, где о них прежде и не слыхивали. Пропадает скот. Фэрхэвен потребовал от префекта принять меры, но префектовы отряды никаких шаек так и не обнаружили. Это стало для Белых одним из предлогов для того, чтобы занять равнины.
   – Ты уверена, что Фэрхэвен покорит весь восточный Кандар?
   – Думаю, так оно и будет. Но я стараюсь выбросить это из головы – своих забот по горло. Торговля – дело нелегкое.
   – Ты, вроде бы, справляешься.
   – Сам видишь, как я справляюсь – перебиваюсь с одной повозкой и лошадью, верчусь как белка в колесе, а половину выручки отдаю Фрейдру, чтобы ко мне не слишком внимательно присматривались. Политика, будь она проклята.
   Доррин молча смотрит в стену, не зная что и сказать. Ему-то Лидрал всегда казалась уверенной в себе, знающей и удачливой.
   – Ты дал Яррлу весьма толковый совет, – говорит наконец Лидрал, повернувшись на крепком табурете. – Как ты до этого додумался?
   – Ну, по-моему все просто. Влиятельные люди не любят, когда у них просят денег или работу. И не любят неожиданностей, зато им нравится, когда к ним обращаются за советом.
   Доррин мягко отстраняет Зилду от своих штанов, пока козочка не проела в них дырку. Писк москита заставляет его нахмуриться. Доррин пытается отпугнуть насекомое защитными чарами. Жаль, что, увлекаясь машинами, он не слишком внимательно читал те отцовские книги, которые помогли бы ему управиться с алчными летучими любителями крови рыжих кузнецов-целителей.
   Цепочка снова бренчит; на сей раз Зилда пробует на вкус сапоги Лидрал.
   – Ты добрый. Хотя и упрямый, – Лидрал умолкает, а потом добавляет: – Так как насчет письма родителям?
   – Наверное, стоит попробовать, – отзывается юноша. Он сидит неподвижно, и козочка, прыгнув к нему на колени, сворачивается клубочком. Ветерок с Закатных Отрогов, пахнущий овцами и дождем, нежно ласкает его лицо. – Почему ты сюда приехала?
   – Сам ведь знаешь.
   – Мне еще о многом надо подумать, – говорит Доррин после очередной паузы. – И я действительно очень хочу делать машины.
   – Понимаю. Но тебе стоит подумать и о том, как делать деньги.
   – Зачем?
   – А как иначе ты сможешь приобретать металл и прочие необходимые материалы?
   – Да, об этом-то я и не подумал, – смеется Доррин. – И что ты предложишь?
   – Я? Я всего лишь бедная торговка.
   – А чем ты вообще торгуешь?
   – Разными вещами, но по большей части – редкими и высококачественными.
   – Как раз такие товары в последние века вывозились с Отшельничьего.
   – А что еще стали бы покупать у Черных?
   – Я мог бы выращивать пряности, это у меня неплохо получается. И... не сможешь ли ты продать какую-нибудь мою модель как игрушку? Они все неплохо сработаны.
   – А тебе не жалко?
   – Я же не собиратель. Некоторые из них уже сослужили свою службу. Они не стали или не захотели работать так, как было задумано.
   – Надо же!
   – Это обычное дело. Сначала я проектирую машину, потом строю модель и испытываю. Проще испытывать на моделях, чем строить большущую машину без всякой уверенности в том, что из этого выйдет толк. Конечно, как правило, модели работают лучше, чем машины в полную величину, но если модель не работает как надо, то машина и тем паче не будет.
   – Доррин, тебе безразлично?
   – То, что ты приехала? Нет, я рад тебе, хотя и не мог бы сказать почему, – он ухмыляется, зная, что в темноте она этого не УВИДИТ. – Ты ведь малость постарше меня.
   – И поопытнее.
   – Что есть, то есть.
   – Ну, на этом и закончим, – говорит Лидрал, поднимаясь – Я уезжаю завтра спозаранку, а тебе еще нужно написать письмо.
   Придя к себе, Доррин зажигает лампу, достает из шкатулки листок пергамента, находит чернила и перо. Потом, подкрутив лампу, разглаживает листок. Не зная, с какого обращения начать, он оставляет сверху свободное место и начинает старательно выводить слово за словом.

   У меня все хорошо, я работаю в Дью, подмастерьем у кузнеца. Кузнец – человек грубоватый, но не злой, и я научился у него столькому, что Хегл бы, наверное, не поверил. Во всяком случае хорошее железо больше не порчу. Надеюсь, Хегл будет рад узнать, что его уроки не пропали даром.
   Мы проехали Вергрен и видели по пути чудеса Фэрхэвена. Однако Фэрхэвен для меня слишком велик, и там, где я сейчас, мне гораздо лучше. У меня есть кобыла, которую зовут Меривен. Можете сообщить Лортрен, что теперь я держусь в седле гораздо лучше.
   Кадара и Брид поступили в Спидларскую стражу. Последние восемь дней они патрулируют северо-западные дороги.
   Климат здесь холоднее, чем в Экстине, и мне пришлось привыкать даже к весеннему льду, но в кузнице не холодно, даже когда снаружи снегу по колено. Один раз снег выпал в самом конце весны. Здешние старики говорят, что в старину, до того как Черные маги изменили мир и погоду, все в этих краях было лучше.
   Того, о чем говорила Лортрен, я так и не нашел, а если нашел, то пока не понял, что именно. Надеюсь, что Килу в этом отношении повезло больше и что это письмо застанет вас в добром здравии и хорошем настроении.

Доррин.

   Перечитав письмо, он вновь обмакивает перо и выводит сверху нейтральное обращение: «Дорогие родители».
   Закончив с этим, Доррин откладывает письмо в сторону. Завтра его заберет Лидрал.
   Лидрал... Эта женщина – верный, надежный друг и вместе с тем... Он знает, что его не влечет к ней, как к Кадаре или даже какой-нибудь певичке из таверны, но вместе с тем ее появление радует его, как радует рассвет или проглянувшее после холодного дождя солнышко. Что это – дружба?
   Раздевшись, он ложится на койку, натягивая на голые плечи изношенное, но уютное стеганое одеяло. Снаружи шелестят дубовые листья и громко квакают лягушки.

XLIV

   Когда Доррин заходит в сарай, солнце еще не вполне осветило восточные низины, однако Лидрал уже запрягает лошадь.
   – Вот письмо, – он вручает ей конверт и полсеребреника. – Этого хватит?
   – С избытком, – отзывается она, держа упряжь в левой руке и принимая письмо правой. – Скажи-ка, ты вообще когда-нибудь спишь? Рейса говорит, что ты частенько работаешь заполночь.
   – Долгий сон мне не нужен, к тому же Яррл разрешает использовать только самые бросовые отходы, а с ними очень много возни. Кое-что приходится расплавлять, а это дело нешуточное и опасное. Слишком сильно раскаленное железо может загореться... если не проявить осторожность, – он поднимает принесенный с собой мешок.
   – Что у тебя там? – спрашивает Лидрал, отбрасывая со лба шелковистые волосы. Доррин косится на лежащую на сиденье широкополую шляпу. – Ты прав, – кивает она, – я снова нахлобучу ее, чтобы меня принимали за парня и не особо присматривались.
   Когда письмо исчезает в кожаном футляре под сиденьем, Доррин, поставив на козлы свой мешок, достает оттуда модель дисковой пилы с колесным приводом. Черная сталь и полированный красный дуб поблескивают в проникающих через открытую дверь утренних лучах.
   – Выглядит здорово.
   – Смотри, если крутить эту ручку, пила будет вертеться. Она острая, даже пилить может. Как думаешь, можно за нее что-нибудь выручить?
   – Я не продам эту вещицу, если не смогу выручить за нее настоящую цену.
   – А это сколько?
   – Пока не знаю, но во дворце Сарроннина хорошие игрушки покупают аж по четыре золотых. Цена недурная. А почему ты решил продать эту модель?
   – Она работает не так, как надо.
   – В каком смысле?
   – Понимаешь... – некоторое время Доррин подыскивает нужные слова, потом продолжает: – Когда модель построена и я с ней работаю, у меня появляется возможность понять, где в чертеже были допущены огрехи. Эта штуковина... она не слишком хорошо передает силу с рукояти на лезвие. У меня тут новая задумка появилась – хочу попробовать угловой привод и маленькие железные шарики. Правда, такие трудно изготовить. Разве что делать их побольше размером.
   – Ты способен изменить мир без всякой магии, – качает головой Лидрал. – И изменишь, если Белые не наложат на тебя руки раньше.
   – На меня? Подмастерья кузнеца и целителя?
   – Именно на тебя, – Лидрал пристраивает модель в тот же футляр, что и письмо. – Я не знаю, когда вернусь, но если понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать. Джардиш тоже может передать мне весточку.
   – Ты уезжаешь прямо сейчас?
   – Мне нужно наверстать упущенное время, – отзывается Лидрал, уже ведя лошадь к выходу.
   Доррин распахивает перед ней дверь пошире.
   – Помни, Доррин, – говорит Лидрал, выводя лошадь и повозку наружу, – на все должна быть своя причина. Ты понимаешь это в связи со своими машинами, но то же самое относится и к отдельным людям, и к целым странам.
   – Наверное, ты права... – не зная, что еще сказать, Доррин поджимает губы.
   – Береги себя, – напутствует Лидрал, уже усевшись на козлы. Потом она щелкает вожжами, и повозка трогается с места.
   Доррин провожает женщину взглядом, но она так и не оборачивается. Вздохнув, он бредет к кузнице. Аппетита сегодня утром у него почему-то нет.
   Работу в кузне он начинает с размельчения кусков древесного угля до подходящих для горна размеров. Когда топливо подготовлено, появляется Яррл.
   – Принеси ту тяжелую штуковину, – велит кузнец. – Тот большой брус, что сверху.
   Доррин механически выполняет распоряжение, не переставая думать о словах Лидрал. Почему вещи таковы, каковы они есть? Пожалуй, и впрямь на все должна быть своя причина.
   Прикасаясь пальцами к длинному брусу кованого железа, юноша задумывается о том, что отличает железо от меди или олова. Они разные, но почему? И чем чугун отличается от кованого железа или от стали? Почему гармонизация кованого железа делает его более твердым, чем сталь, и при этом менее хрупким?
   – Доррин? Горн достаточно разогрелся?
   – Почти, – отзывается подмастерье, откладывая железяку в сторону. Взявшись за верхний рычаг, он принимается равномерно качать меха. Позднее ему придется ковать гвозди, а это занятие нудное и утомительное. Да и других рутинных забот выше головы.

XLV

   – Как только мы предпримем действия против Отшельничьего, здешние кандарские изменники оставят наш народ без средств к существованию, – басовито громыхает рослый и крепкий черноволосый маг, облаченный в белые одежды.
   – Смело сказано, Мирал!
   – Я поддерживаю Мирала, – негромко произносит хрупкий с виду чародей с короткими каштановыми волосами. – Прославленный Джеслек и благородный Стирол приложили немало сил, дабы улучшить жизнь нашего народа. Можем ли мы поступить иначе?
   – Что в этом для тебя лично, Керрил?
   Мягко улыбнувшись и выждав, когда уляжется шум, Керрил произносит:
   – Притом, что столь уважаемые персоны, как Джеслек и наш Высший Маг Стирол, сочли возможным выразить озабоченность... как насчет выживания?
   Он усмехается, спускается с невысокой трибуны и протискивается в угол.
   Зал обегает нервический смешок.
   – Хоть я и не буду столь прямолинеен, как славящийся обычно своей деликатностью Керрил... – начинает следующий выступающий, мужчина с седыми волосами, но совершенно лишенным морщин, чуть ли не херувимским лицом.
   Керрил останавливается рядом с рыжеволосой женщиной.
   – Весьма эффектное выступление, – говорит она.
   – Рад это слышать. Надеюсь, эффект оказался именно таким, на какой рассчитывали ты и благородный Стирол, – говорит он с улыбкой. – Или, правильнее сказать, – тот, какого желала ты.
   – Ты мне льстишь, – произносит Ания, улыбаясь в ответ.
   – Едва ли. С твоими способностями... – он пожимает плечами. – Возможно, когда-нибудь ты станешь Высшим Магом.
   – Чтобы стать Высшим Магом в наше время, могут потребоваться... весьма специфические способности.
   – Это, безусловно, справедливая точка зрения, которую неоднократно и охотно высказывал Джеслек. Однако меня больше устроила бы ты.
   – Женщина на посту Высшего Мага! – говорит Ания чуть ли не со смехом. – Право же, ты оказываешь мне высокую честь.
   – Я просто признаю твой талант, госпожа, – отзывается Керрил с вкрадчивой улыбкой.
   – Ты... ты очень мил. Не согласишься ли поужинать со мной завтра вечером?
   – Чего хочешь ты, того и я.
   – Ты так учтив и любезен, Керрил!
   – Всякому, кто не слишком силен в магии хаоса, учтивость жизненно необходима.
   – Я рада, что ты это понимаешь.
   Повернувшись, Ания направляется к широкоплечему магу с квадратной бородой.
   Керрил с тонкой улыбкой кивает бородачу.

XLVI

   Доррин едет верхом, насвистывая, хотя и промок под дождем, несмотря на водотталкивающую пропитку кожаного плаща. На восточной стороне дороги он видит поникшие под долгими ливнями золотистые колосья. Юноша отчаянно фальшивит, но лучше уж насвистывать, чем сетовать да стенать. Погода стоит такая, что все вокруг размокло, повсюду лужи и, главное, запас древесного угля у Яррла подходит к концу. Уголь доставляют из лесов Туллара, но размытые дороги совершенно непроходимы для тяжелых подвод.
   Однако, направив чувства к тяжелым западным тучам, юноша улыбается. Дожди скоро прекратятся. Правда, когда Меривен, встряхнув гривой, обдает его лицо пахнущими конским потом брызгами, улыбка куда-то исчезает.
   Его поясной кошель приятно оттягивают три золотых, которые переслала ему через Джардиша Лидрал. Выручка за модель дисковой пилы. Три золотых за какую-то модель! Может быть, Лидрал прислала ему больше денег, чем получила сама?
   Так или иначе, у него есть на продажу еще несколько изделий. Пожалуй, стоит предложить что-нибудь здешнему торговцу редкостями и диковинами – Виллуму. Тогда, во всяком случае, можно получить более точное представление об их стоимости.
   С этими мыслями Доррин направляет Меривен на травянистую тропу, что ведет к лесопилке Хеммила.
   – Нет, ты когда-нибудь видел такую поганую погоду?! – орет Пергун вместо приветствия, едва только Доррин появляется в дверях. – Виноделы толкуют, что дожди погубят виноград, фермеры не могут вывезти урожай с полей. Наша работа тоже стопорится – заказчики не вывозят пиленый лес, потому как проселочные дороги непроходимы. А у вас как дела?
   – Да примерно так же. Дожди зарядили как раз перед тем, как мы хотели запастись древесным углем.
   – Ну а к нам зачем пожаловал? Опять за обрезками?
   – Нет, на сей раз мне нужен хороший кусок лоркена, длинный и примерно вот такой толщины, – он показывает пальцами диаметр.
   – За лоркен Хеммил сдерет с тебя втридорога.
   – Догадываюсь, но что поделаешь? Где у вас эта древесина?
   – На том конце, что со стороны хозяйского дома. Я тут занят, из-под пилы опилки выгребаю, так что ищи что тебе нужно сам и приходи сюда.
   Найдя штабель черного дерева, Доррин прощупывает бревна чувствами, пока не находит подходящую жердь. Один ее конец, с подгнившей сердцевиной, безнадежно испорчен, но в целом орясина в шесть локтей длиной неплоха – прямая и достаточно прочная. Вытащив жердь, юноша направляется с нею к пиле. Из ямы вылезает потный, облепленный мокрыми опилками Пергун.
   – Вот, подобрал. Как думаешь, сколько это может стоить?
   – Самое меньшее серебреник. Лоркен растет очень медленно.
   – Медяк еще куда ни шло... – говорит Доррин, глядя в сторону и качая головой. – Но серебреник за жердину! Пергун, имей совесть.
   – Полсеребреника, и считай, что более выгодной покупки тебе не сделать во всем Кертисе. Хеммил вообще не любит продавать лоркен.
   – Два медяка, но только если ты обтешешь жердь по моей мерке.
   – Ох, Доррин, в травках-цветочках ты, может, и разбираешься, но столярная древесина стоит дороже. Четыре медяка – и то лишь потому, что ты целитель.
   – Не пойдет, – отзывается Доррин, роясь в кошельке. – У меня всего три с половиной, не считая медяка на еду.
   Виски его тут же сжимает сильная боль: в кошельке и вправду других монет нет, но большая часть его денег отдана на хранение Рейсе.
   Пергун, супясь, пожимает плечами:
   – Не стоило бы, конечно, но коли это все твои деньги... Помоги-ка мне перетаскать эти обрезки к мусорному ларю.
   – С превеликим удовольствием.
   – Эх, надо было тебя раньше в дело запрячь! – смеется чернобородый подмастерье.
   Доррин улыбается в ответ, прикидывая, сколько еще работы – и с деревом, и с металлом – ждет его впереди. Уверенности в том, что все выйдет как задумано, у него нет, однако ему кажется, что посох из гармонизированного дерева в сочетании с гармонизированной черной сталью будет гораздо лучше.

XLVII

   Доррин ставит на письменный стол шкатулку из красного дуба, довольно незатейливую, если не считать барашковых петель, которые ему пришлось переделывать дважды, прежде чем получилось как надо. Да еще и изготовить такие же для Яррла в уплату за металл. Раньше Доррин даже не задумывался над тем, сколь тяжелым и дорогим материалом является железо. Прут длиной в локоть и толщиной в большой палец весит полтора стоуна, а стоит почти три медяка – больше, чем обед в некоторых трактирах. Тут уж всякий лом в дело пойдет.
   Юноша еще раз проводит масляной тряпицей по дубовой крышке. Внутри на стеганой подушечке, подаренной ему Рейсой и Петрой в благодарность за маленький железный цветок, находится модель фургона, приводимого в движение пружиной. Очередная неудача – пружинный двигатель оказался сложным в изготовлении, ненадежным и, главное, непригодным для повозки в натуральную величину. Однако Доррину не впервой учиться на своих ошибках.
   Засунув шкатулку в потертую седельную суму, юноша выходит в туманную дымку ранней осени и тут же начинает чихать: воздух полон пыли, поднятой при молотьбе.
   В кузнице гулко ухает молот Яррла: во время уборочной страды мастер получил немало заказов на починку косилок, конных грабель, колесных ободов, осей и тому подобного. Он не хотел отпускать подмастерье, однако юноша обещал, что потраченное на поездку в город время отработает вечером. Владельцы мелочных лавок закрывают свои заведения задолго до заката.
   Оседлав Меривен и пристегнув добавочную суму, Доррин выводит кобылу из сарая. Снаружи тепло, сухо и пыльно. Рейса машет ему рукой. Она вышла проверить сетку с разложенными для просушки фруктами. Доррин улавливает запах застывающего сиропа из ябрушей и персиков.
   Выехав на дорогу, он пристраивается позади двух возов с сеном. Оба скрипят, а у одного еще и вихляет правое заднее колесо.
   – Эй, у тебя заднее колесо не в порядке, – говорит юноша, поравнявшись с возницей.
   – Спасибо, приятель, но скажи это Оструму – тупому придурку! Ему, вишь, приспичило отвести это сено в казармы стражи, пока держится хорошая цена!
   Движение на тракте оживленное, дорога вовсю пылит, и Доррин вконец расчихался. Любопытно: сажа и дым кузницы ему нипочем, а вот пыль, хоть дорожная, хоть с полей, доставляет немалое беспокойство.
   Полегче становится лишь в черте города, где дорожная глина сменяется каменным мощением. Проезжая мимо заново отстроенной «Пивной Кружки», юноша видит все ту же женщину-попрошайку, по-прежнему выпрашивающую медяки. Правда, солдат у таверны в такую рань нет.
   Мелочная лавка Виллума представляет собой длинное приземистое строение, притулившееся в стороне от торговой площади и причалов нижнего Дью. Вывеска, на которой изображены две перекрещенные свечи, подновлена и заново покрыта лаком.
   – Могу ли я видеть мастера Виллума? – с вежливой улыбкой обращается Доррин к стоящему за прилавком человеку.
   – Хозяин не любит точить лясы попусту. Признает только деловые разговоры.
   – Я как раз по делу.
   – Знаю я, какие дела могут быть у целителя, – говорит малый за прилавком, приглядываясь к коричневому одеянию юноши. – Имей в виду, на бедных у нас не подают.
   – Я вообще-то кузнец, работаю на Яррла.
   – Не больно-то ты утруждаешься, коли посреди рабочего дня торчишь здесь.
   – Я буду работать после того, как ты давно уже поужинаешь и ляжешь спать, – выдавливает улыбку юноша. – Но если кому-то нужно потолковать с лавочником, разумнее будет явиться к нему днем, когда лавка открыта.
   – Звучит рассудительно, парнишка, – раздается добродушный голос, и в помещении появляется светловолосый толстяк в ярко-зеленой рубахе и коричневых брюках. Его живот нависает над широким ремнем так, что почти закрывает массивную бронзовую пряжку. – Так что ты хочешь продать?
   – Я бы сказал, одну диковину. Мне говорили, что в твоей лавке торгуют всякими редкостями.
   – Верно, приятель, так оно и есть. Я объезжаю все северные порты, продаю и покупаю разные необычные штуковины. Это мой заработок. А что у тебя за вещица?
   Доррин ставит на прилавок шкатулку.
   – Шкатулочка? Неплохо сработана, особливо петли, но Петрон, столяр, делает лучше. И уж это всяко не диковина.
   Доррин открывает крышку и показывает фургончик.
   – Хм... фургон. А где лошадки?
   Поставив модель на ровный прилавок, юноша поворачивает заводную ручку. Фургончик катится к дальнему концу.
   – Магия... – шепчет из угла приказчик.
   – Никаких чар, – качает головой Доррин. – Только нехитрая механика. Там, внутри, маленькая пружинка.
   Он сдерживает улыбку, когда Виллум поспешно закрывает удивленно разинутый рот.
   – Кто ты, как ты сказал?
   – Доррин. Работаю на Яррла.
   – А, это пришлый кузнец!
   Доррин кивает. Но допрос еще не окончен:
   – А как вышло, что ты обрядился в коричневое? Ты же, вроде бы, подмастерье.
   – Я еще и целитель.
   – Кузнец-целитель. Целитель-кузнец с самоезжей диковиной! Это стоит серебреника... Просто на память о встрече с таким необычным малым.
   Доррин убирает модель в шкатулку, но крышку оставляет открытой.
   – Диковины интересны, молодой человек, но на них не так много покупателей. Я взял бы эту штуку лишь для того, чтобы все знали – у Виллума чего только нету. Но кому я ее смогу продать?
   – Я, скажем, предложил бы ее одному из членов Спидларского Совета как редкостный подарок для сынишки. Впрочем, она сгодится и в дар Сарроннинскому двору.
   – Звучит недурно.
   – Так ведь и работа хорошая. Достойная торговца с такой репутацией и такими связями, как у тебя, почтеннейший Виллум. Однако, – Доррин закрывает шкатулку, – я предпочел бы...
   – Постой. Мне кажется, пять серебреников...
   – Последняя моя модель была продана в Тирхэвене за три золотых.
   – С тобой, я гляжу, не поторгуешься, – кисловато замечает Виллум.
   – Да, мастер Виллум, торговаться я не умею. Но учти, что и моделей я делаю немного, и они все разные.
   – Ладно, возьму за три золотых, но вместе со шкатулкой.
   – Со шкатулкой? – хмурится Доррин. – Чтобы выстелить следующую, мне придется добыть несколько локтей хорошей ткани.
   – О свет! – смеется Виллум. – Три локтя ткани ты получишь в придачу. Роальд! Принеси парню отрез того сутианского бирюзового бархата.
   – Я так понимаю, бирюзовый цвет не пользовался спросом, – замечает Доррин, пряча ухмылку.
   Виллум не отпирается:
   – Откуда мне было знать, что, по слухам, такой цвет носила какая-то колдунья с Отшельничьего? Одна старуха распустила на сей счет сплетни, и никто не стал покупать этот бархат на платье. Но чтобы выстелить шкатулку, он подойдет.
   Роальд приносит кожаный кошель и завернутый в рваную мешковину рулон бархата. Виллум открывает кошель и отсчитывает три золотых, которые перекочевывают в кошель Доррина.
   – Когда ты сможешь смастрячить еще диковину?
   – Как верно заметил твой человек, – усмехается юноша, – в кузнице по горло повседневной работы.
   – Может, оно и к лучшему, – улыбается Виллум. – Всего доброго, молодой человек.
   Доррин наклоняет голову.
   – Всего доброго, мастер Виллум.
   Над северным океаном начинают собираться тучи, но они сулят лишь легкое похолодание.
   Недалеко от того места, где каменный тракт сменяется глиняным, примерно в кай за мостом лежит на боку воз. Колесо все-таки отлетело, как и предсказывал Доррин. Сено вывалилось на дорогу, и возница, костеря всех и вся, перетаскивает его к обочине.
   Две другие повозки не могут разъехаться на перегороженной дороге, и брань становится еще громче и крепче.