Модезитт Лиланд Экстон. Инженер магии

   Рыжеволосая натягивает вожжи, и тут происходит неожиданное. Борт откидывается, и два прятавшихся в фургоне лучника встречают нападающих стрелами. В руках рыжеволосой появляются два меча, а сзади на нападающих обрушиваются спидларские стражи под предводительством светловолосого гиганта, устилающего свой путь телами противников.
   Ни одному из кертанцев спастись не удается. Когда из фургона достают лопаты и начинают рыть могилы, Джеслек машет рукой и изображение в зеркале исчезает.
   – Ба... магией тут и не пахнет! Просто хорошая тактика и изобретательность. Никто не остается в живых, трупов не находят, и все начинают думать, будто спидларцы используют чары.
   – Но вряд ли имеет смысл рассказывать об этом виконту или префекту, – замечает Ания.
   – Тогда надо будет сказать, что для выяснения причин происходящего нам потребуется дополнительное время и магические усилия, – говорит Фидел. – А это их не порадует, учитывая что за последние полгода они потеряли почти сотню бойцов.
   – А разве это не так? Что мы вообще об этом знаем, кроме очевидного? – спрашивает, раздраженно указывая на пустое зеркало, обычно спокойный Керрил.
   – Наши... э... источники в Спидларе сообщают, что большая часть урона нанесена одним отрядом, специально сформированным прошлой весной для борьбы с грабежами на дорогах. Вероятно, что и командир, и его помощник – выходцы с Отшельничьего.
   – Вероятно? Звучит потрясающе! Они высылают с острова двоих бойцов, и именно эти бойцы, оказавшись в нужное время в нужном месте, сводят на нет наши усилия. Джеслек, неужто ты веришь в подобные случайности?
   – Я сказал – «вероятно», – спокойно произносит Джеслек. – Это еще не факт.
   – И что ты намерен предпринять?
   – Сейчас – ничего, – отвечает Высший Маг и, тут же подняв руку, чтобы предупредить возражения, продолжает: – Разумеется, я не собираюсь выжидать до бесконечности. Но неужели кто-то из вас и вправду хочет развязать зимнюю войну?
   Все собравшиеся качают головами.
   – Весной, как только расчистятся дороги, я лично отправлю в Спидлар силы вторжения. А за зиму нам следует елико возможно подорвать их торговлю и уменьшить влияние Отшельничьего. Мы должны постараться, – тут он улыбается Фиделу, – чтобы зима в Спидларе выдалась очень суровой.
   – Спидлар нам не враг, – напоминает Фидел. – Наш истинный враг – Отшельничий.
   – Разумеется, мы знаем своих врагов, – отзывается Джеслек, улыбаясь одними губами. – И их черед настанет.
   – Такой мудрый и такой загадочный... – тихонько бормочет Ания, но под взглядом Джеслека умолкает и ежится. Фидел сглатывает, а Керрил отводит глаза и смотрит в окно.

XC

   Доррин поворачивается на койке, понимая, что пора вставать. Нужно доводить до ума горн в своей кузнице, и искать покупателя на игрушки, и выделить время для целительства, да и Яррлу наверняка потребуется помощь... Но почему так жарко?
   Он пытается привстать, но лишь с трудом приподнимает голову.
   – Спокойно, Доррин. Тебе нужно отдохнуть.
   Что-то холодное ложится на лоб, облегчая жар, и он проваливается во тьму. А когда пробуждается, чувствует, что лоб по-прежнему горяч и сух. Рядом слышатся голоса:
   – Он работал в холмах, ладил свои чудные водяные трубы, вот и доработался. Не знал, небось, что здешние москиты, бывает, переносят лихорадку. Э... да ты никак очнулся?
   Рилла склоняется над ним и бережно охлаждает лоб влажной губкой.
   – На, выпей, – целительница подносит кружку к его губам.
   – Что... это?
   – Сидр с ивовой корой и звездочником. На вкус гадость, но лекарство хорошее.
   Доррин пьет, стараясь не морщиться от горечи, а допив, откидывается назад. Как же трудно было опустошить кружку!
   Засыпает он незаметно для себя, а пробудившись, снова видит за окном серое небо и слышит, как по крыше стучит дождь.
   На сей раз на табурете возле койки сидит Ваос.
   – Ты проснулся?
   – Вроде бы...
   – Погоди, я сейчас вернусь.
   Паренек выскакивает из комнаты и скоро, промокший под дождем, возвращается вместе с Риллой.
   Целительница осматривает юношу, трогает его лоб.
   – Ты поправишься. Сначала у меня не было полной уверенности, но ты внутри крепок, вроде твоего горна. Около половины подхвативших горную лихорадку умирают в первые два дня, – добавляет она. – Остальные выживают.
   – Это радует, – подает слабый голос Доррин.
   – Ну-ка, выпей настой, – велит Рилла. Отдуваясь и морщась, Доррин пьет горькое снадобье.
   – Ему нужно побольше пить, – наставляет Рилла Ваоса. – Давай ему побольше чистой воды, но смотри, чтобы он не вздумал что-нибудь делать. Пусть лежит и отдыхает. Ему нужен только покой, и он поправится сам.
   Доррин снова засыпает, а когда просыпается, Ваоса рядом нет. На столе рядом с койкой стоит кружка, полная холодной воды. Руки Доррина трясутся, но он дотягивается-таки до кружки и медленно пьет. В это время в комнату заглядывает Ваос.
   – Тут Джаслот заходил, – сообщает паренек, садясь на табурет. – Я сказал, что тебя нет, так он заявил, что хочет заказать новую игрушку и оставил набросок. Вроде как приглядел что-то на корабле с Хамора.
   – А где набросок? Почему ты его не принес?
   – Потому, что целительница велела тебе только ЛЕЖАТЬ И ОТДЫХАТЬ. А мне велела смотреть, чтобы ты не вздумал ЧТО-НИБУДЬ ДЕЛАТЬ.
   – Ну, думать-то я могу! – хмыкает Доррин, стараясь не замечать, что от одного этого у него туманится голова. – Принеси картинку. Честное слово, я не сдвинусь с места.
   Это чистая правда – двигаться ему попросту не под силу. В скором времени паренек возвращается с листком. Доррин смотрит на него и так и эдак, но решительно ничего не понимает.
   – Поверни-ка по-другому.
   Ваос вертит набросок по-всякому, но уразуметь, что там изображено, Доррину так и не удается.
   – Он сказал, будто это лучший способ следить за солнцем или как-то в таком роде. Тебе это что-нибудь говорит?
   Доррин хмурится. Ему кажется, что в его сознании, все еще охваченном лихорадкой, забрезжило что-то похожее на понимание.
   – Может быть, – он закрывает на миг глаза, а когда открывает, Ваос уже убрал рисунок.
   – Ты же целитель, почему же не можешь исцелить себя? – спрашивает парнишка, присаживаясь на табурет.
   – А можешь ты поднять себя с этого табурета?
   – Конечно, – отвечает Ваос и тут же вскакивает.
   – Нет, не встать, а поднять себя руками?
   – Не получается.
   – С исцелением дело обстоит так же. Исцелить самого себя невозможно.
   – Но почему?
   – Не знаю. И слишком устал, чтобы размышлять об этом сейчас.
   Доррин откидывается на койку и закрывает глаза.

XCI

   Юноша потирает лоб, стараясь смягчить пульсирующую боль и гадая, почему исцеление от лихорадки занимает так много времени. Нынешних его сил хватило только на перенос скудных пожитков в новый дом, но даже с этой, не столь уж трудной, задачей он справился лишь благодаря помощи Ваоса. Бессилие раздражает настолько, что ему хочется грохнуть кулаком по колченогому столу, однако Доррин не дает воли чувствам. Он отпивает из кружки горькую микстуру, а поставив кружку, берет листок и перечитывает написанное.

   Лидрал.
   Прости, что так долго не отвечал на твое последнее письмо, но меня угораздило подцепить москитную лихорадку. Хочется верить, что, когда ты будешь читать эти строки, я уже смогу вернуться к работе. Дом уже завершен, а на что, чтобы довести до ума горн, уйдет не так уж много времени. Самой дорогостоящей вещью оказалась наковальня. Ты знаешь, на сколько монет потянет одиннадцать стоунов чистого железа? А мне ведь потребуются еще и инструменты. Правда, кое-что я уже сделал сам. У меня есть несколько молотов, три набора щипцов, клещи, штамповочные прессы и кое-что для чеканки, но этого далеко не достаточно. Большая часть денег, вырученных за игрушки, уже потрачена, а тут еще эта болезнь! Как ты понимаешь, она мне монет не прибавила.
   Дом кажется пустым, хотя в каморке при кузнице поселился Ваос. Я с нетерпением жду твоего приезда и надеюсь, что уж ты-то сумеешь придать всем этим помещениям жилой вид. Яррл с Рейсой говорят, что комнаты не должны пустовать. Все часто спрашивают, когда ты приедешь.
   Помнишь птицу, которую мы видели на дороге в Джеллико? Я уверен, она по-прежнему там. Кружит себе, как ни в чем не бывало, а вот мы не вместе.

   Доррин утирает лоб, думая, каким бы еще хитрым намеком, таким, чтобы не поняли посторонние, предупредить ее об опасности. Потом он отпивает еще лекарства. Юноша чувствует, что сила возвращается к нему, однако о том, чтобы взяться за молот, пока не может быть и речи.
   Он окунает перо в чернильницу и продолжает писать, но, заслышав снаружи шаги, поднимает голову.
   – О, вижу ты уже встаешь, – говорит с крыльца Кадара. Судя по запыленным лицам и перепачканной одежде, и она, и Брид прямо с дороги.
   – Заходите, – приглашает Доррин.
   – Ну и видок у тебя! Ты какой-то вяленый, – говорит Кадара, присаживаясь на краешек лавки. Брид закрывает дверь и тоже садится.
   – Спасибо, – произносит Доррин.
   – За что?
   – Так ведь вы только приехали – и сразу ко мне! И выглядите так, словно невесть сколько времени не слезали с седла.
   – Так оно и есть, – соглашается Брид.
   – Успех хуже, чем неудача, – сухо добавляет Кадара. – Чем лучше у нас идут дела, тем больше на нас наваливают новых.
   – Хотите сидра? – предлагает Доррин. Он идет к стоящему в углу кухни баку и достает оттуда охлаждавшийся в ледяной воде кувшин. – Холодненький.
   – О, так ты все-таки провел водопровод?
   – Из-за него я и подцепил лихорадку. Возился на холмах с трубами да бассейном, а там тучи москитов.
   Разлив сидр в два толстостенных стеклянных стакана, Доррин вручает один Бриду, а другой Кадаре.
   – И стоило тебе так утруждаться? Через год от Спидлара все равно и духу не останется, а нам придется уносить ноги, – ворчит Кадара, перед тем как отхлебнуть сидра. – Тьма, какой вкусный!
   Брид одобрительно хмыкает.
   – Здешний Совет не уступит Белым, – говорит Доррин.
   – Куда он денется? Белые уже объявили о весеннем наборе рекрутов в Кертисе, Кифриене, Монтгрене и Галлосе.
   – А Совет не призвал спидларских наемников из других земель?
   Кадара с Бридом переглядываются.
   – Призвать-то призвал, но Белые препятствуют их возвращению.
   Брид кивает:
   – Некоторые вернутся, но немногие.
   – Рекруты далеко не так хороши, как обученные бойцы, – замечает Доррин.
   – Это так, но зато набрать их можно гораздо больше.
   – И при этом мы даже не можем убраться домой! – бросает Кадара. В сердцах она ставит стакан на стол с такой силой, что сидр разбрызгивается. – На Отшельничий никакие суда не ходят, а порты Сутии и Сарроннина отказываются принимать корабли с острова.
   – Почему? – спрашивает Доррин, поднимая брови.
   – В силу договора с Фэрхэвеном, который покупает у них все излишки зерна. И платит хорошую цену – золотом.
   – Зима будет долгой и холодной, – задумчиво произносит Доррин.
   – А весна – кровавой.
   – Неужто их невозможно остановить?
   Брид пожимает плечами:
   – Есть у тебя какие-нибудь машины, годные для войны?
   – Нет. Я даже не задумывался...
   – Так какой тогда прок... – гневно бросает Кадара, но, встретившись взглядом с Бридом, опускает глаза. – Извини.
   – Дайте подумать, – говорит Доррин, допивая свою микстуру и наполняя кружку сидром. – Тьма, я ведь даже обычный меч сковать не смогу. Оружие... – он беспомощно разводит руками. – Может, потом что придет в голову...
   – Ладно, – говорит Кадара, – поправляйся. Чудно, конечно...
   – Ты о том, что целитель не может исцелить себя? – грустно усмехается юноша. – Этому все удивляются. Вот и мой помощник не понимал, как это может быть. Звучит и вправду странно, однако так оно и есть.
   – Ну, нам пора в казарму, – говорит Брид, вставая. – Мы заехали сюда, чтобы принять пополнение и запастись припасами.
   – Надолго?
   – Самое большее – на восьмидневку, – произносит Брид, уже направляясь к двери.
   – Размечтался, – бормочет Кадара. – Бьюсь об заклад, нам придется выступить дня через три. Чертовски хороший у тебя сидр.
   Опустошив кружку, она тоже идет к выходу.
   – Берегите себя, – говорит юноша. А что еще скажешь при таких обстоятельствах?
   – Ты тоже, Доррин.
   Они выходят под холодный моросящий дождь. Долгая, холодная зима и кровавая весна. Просто замечательно.

XCII

   Холодный дождь льет не переставая. Сырость в воздухе ощущается даже в кузнице, не считая, конечно, места рядом с горном. Ваос вкатывает тачку, останавливается, чтобы закрыть дверь, и везет уголь к горну. Рик раздувает меха, Яррл поворачивает вишнево-красную заготовку на наковальне, а Доррин бьет по ней молотом.
   Когда Яррл отправляет железо в горн, Доррин опускает молот и утирает лоб. Обычно жара на него так не действует, но слабость после болезни еще не оставила.
   – Когда ты собираешься открывать свою кузницу и отбивать у меня работу? Дом-то твой, почитай, готов, – замечает Яррл вроде бы шутливо, хотя нарочитая веселость не может скрыть его озабоченности. – Рик, подкачай еще.
   Кузнец переворачивает брус щипцами.
   – Я вконец загонял бедную Меривен, езжу туда-сюда, – пытается отшутится Доррин. Шутка выходит не удачнее, чем у Яррла.
   – Дом вышел ладный. Ты потрудился на славу. Твоей подружке понравится.
   – Надеюсь, – бормочет Доррин. – Я ведь все делал по-своему, ее не спрашивал. А работу у тебя я отбивать не буду. У меня полно заказов на игрушки и прочие диковины. Вот недавно принесли мне чертеж какого-то хаморианского навигационного прибора...
   Яррл кладет заготовку на наковальню, и Доррин берется за легкий молот.
   Кузница заполняется звоном.
   – Да я и в любом случае не стал бы перебивать у тебя заказы, – говорит Доррин, когда железо снова отправляется в огонь.
   – Ваос захочет уйти к тебе.
   – Он – твой подмастерье.
   На потном лице кузнеца появляется улыбка:
   – Начать с того, что он и сюда-то прибежал к тебе. Вот Рик – он и вправду мой помощник. Славный мальчуган и по-настоящему любит горн. А Ваос любит тебя.
   Яррл выкладывает заготовку на наковальню. Доррин берется за молот.
   – А как было бы лучше для тебя? – спрашивает он попозже, во время очередного перерыва.
   – Смотри, как тебе подходит, парень. У тебя теперь своя жизнь.
   – Но я и впредь могу приходить и помогать тебе с тяжелой работой.
   – Надеюсь, – говорит Яррл. – Ежели мне понадобится, я непременно дам тебе знать. А ты позаботься о свой подружке, чтобы она не попала в беду. Как случилось с моей Рейсой.
   Яррл умолкает.
   Доррин, уже в который раз, утирает лоб. Слабость несказанно досаждает ему: спать приходится больше, работать меньше.
   – Мир не любит сильных женщин, Доррин, – продолжает кузнец. – А Белые их особенно не любят. Я хотел поберечь ее, но она ни в какую не позволяла... а потом заявила, что однорукая женщина не годится в жены. И вообще ни на что не годится. Скольких трудов мне стоило ее уломать...
   Яррл качает головой и меняет тему.
   – Давай-ка закончим эту рукоятку сейчас. Глянь, как там огонь.
   Доррин улыбается: просьба проверить огонь означает, что Яррл признает в нем полноправного кузнеца. А Яррл – настоящий мастер, признанием которого можно гордиться.

XCIII

   Проходя мимо книжного шкафа, Белый маг сует лист пергамента обратно в лежащую на верхней полке папку и останавливается у окна, радуясь теплу солнечного денька, выдавшегося ранней зимой.
   – Что это? – спрашивает Ания, как-то по-особенному потягиваясь в белом дубовом кресле.
   – Ничего.
   – Ничего?
   – Письмо.
   Взгляд Джеслека перебегает на лежащее на столе зеркало.
   – Уж не любовное ли?
   – Я не одобряю легкомыслия, – ворчит Джеслек, и на кончиках его пальцев вспыхивают язычки пламени. – Оно связано с затруднениями в Спидларе.
   – Неужто могущественный Джеслек считает, что Спидлар способен создать для него какие-то затруднения?
   – Ну, Ания... иногда может случиться... – Джеслек морщится.
   – Ты просто слишком утомился, – вспорхнув с кресла, Ания подходит к Высшему Магу сзади и легонько дует на шею. – Тебе нужно отвлечься.
   Джеслек улыбается. Теплые губы касаются его кожи, а женские руки тянутся к белому поясу.

XCIV

   Доррин умело наносит удары по резаку, вырубая похожую по форме на рыбу деталь для компаса. При наличии инструмента резать железо совсем не сложно, а намагничивать и того легче.
   Он кивает Ваосу, и паренек раздувает меха.
   Доррин старается добиться полной водонепроницаемости медного корпуса, хотя магнитная стрелка будет погружена не в воду, а в масло. Но прежде нужно вырубить все железные детали. Конечно, лист железа, расплющенный до толщины пергамента, можно было бы резать и ножницами, но с помощью молота разрез получается чище. Под ножницами тонкое железо гнется.
   Снаружи грохочет фургон, подскакивающий на мерзлых колдобинах. Со вздохом отложив инструменты, юноша идет к выходу.
   Холодный воздух бодрит, и Доррин удивляется: похоже, он сделал кузницу теплой и не продуваемой ветрами. Ну что ж, по крайней мере, когда ударят морозы, Ваосу не придется мерзнуть.
   На сиденье фургона бок о бок сидят Рейса с Петрой. Обе улыбаются и выдыхают белый пар, который ветер сносит в сторону кузницы.
   – Мы решили, что рано или поздно это тебе понадобится, – заявляет Рейса, спрыгивая.
   – Что понадобится? – Доррин спешит, чтобы помочь Петре спуститься, но девушка успевает соскочить на землю сама.
   – Приличная кровать, что же еще! – ухмыляется Рейса. Доррин краснеет.
   – Эту кровать Яррл получил давным-давно от вдовы Гессола, и с тех пор она стояла в углу. Кровать справная; может, где-то потребуется заменить крепления, но для тебя это пустяк.
   Петра откидывает задний борт, и юноша видит превосходную кровать из красного дуба с высокой резной спинкой.
   – Ну и ну! – восклицает Ваос, а потом, покосившись на Доррина, спрашивает: – А твоя старая кровать... можно я ее возьму?
   – Бездельник! – ворчит Доррин, глядя не на парнишку, а на Рейсу с Петрой. – С чего это вы?
   – Сам знаешь, с чего, – отзывается Рейса. – Ты по-прежнему помогаешь нам, и не только в кузнице. Нам такая кровать ни к чему, а тебе и твоей подружке очень даже понадобится.
   – Лидрал? Так ведь ее здесь нет.
   – Рано или поздно она приедет, – произносит Петра. – Ты ведь ее ждешь. И больше не вздыхаешь по той рыжей, с мечами.
   – Когда никто не видит, он своей Лидрал письма строчит, – сообщает Ваос. Доррин награждает парнишку сердитым взглядом, но ничего не говорит.
   – Ну, – смеется Петра, – раз уж дело дошло до любовных писем, ждать придется недолго.
   – Давайте-ка, пока мы тут все не замерзли, занесем кровать в дом, – предлагает Рейса.
   – А может, сперва вынесем старую? – подает голос Ваос. – Куда ее поставим?
   – Ладно, – согласно машет рукой Доррин. – Ставь в свою комнату.
   – Ура! – кричит Ваос, взбегая на крыльцо. – Теперь у меня есть все, что полагается настоящему подмастерью!
   – Ну и чертенок, – добродушно ворчит Рейса.
   Не теряя времени, Ваос вытаскивает наружу узкую Дорринову койку.
   – Вот здорово! – не перестает радоваться он. – Настоящая кровать!
   – Не поскользнуться бы да не уронить подарочек, – говорит Петра, пробуя сапогом глину.
   – Да уж постараемся, – ухмыляется Рейса.
   Доррин подходит к фургону и подхватывает кровать со стороны тяжелого изголовья.

XCV

   К тому времени, когда Доррин заканчивает последнюю игрушку, мокрый снег успевает смениться холодным дождем, а тот – снова снегом. Остановившись у двери Ваосовой каморки, юноша слышит доносящийся оттуда храп.
   Как и большинство Черных, Доррин неплохо видит в темноте, однако не настолько хорошо, чтобы писать без света. Юноша зажигает настенную масляную лампу, после чего достает из бака кувшин охлажденного сидра. Трубопровод устроен так, что вода из источника на холмах, проходя через кухню, подается в кузницу, где наполняет резервуары для закалки.
   Налив себе кружку, Доррин достает письменные принадлежности, вынимает из шкатулки тетрадь и пробегает глазами свои записи.

   «...Все физические объекты помимо огня и ЧИСТОГО хаоса должны иметь некую структуру, иначе они не могли бы существовать...
   Структура кованого железа является зернистой, поскольку при ковке, когда расплющиваются кристаллы, неизбежно возникают пустоты. Чем меньше по размеру и чем равномернее распределены зерна, тем прочнее железо. В основе создания черного железа лежит магия гармонии... В данном случае гармонизация заключается в упорядочении распределения зерна по длине и толще металла...»

   Доррин берется за перо, чтобы записать свои недавние соображения. Теперь его навыки таковы, что, работая над несложными изделиями, он может – иногда – думать и о другом.

   «...Если бы гармония или хаос не имели ограничений, то, исходя из здравого смысла, либо одно, либо другое начало должно было бы восторжествовать с появлением великого мага – Черного или Белого. Однако в действительности, невзирая на все усилия могущественных чародеев, ничего подобного не происходит. Следовательно, сферы гармонии и хаоса взаимно ограничены, что служит подтверждением тезиса о неустойчивом равновесии сил...»

   На этом месте юноша останавливается, поскольку собственная логика представляется ему небезупречной. А что, если полное торжество гармонии или хаоса никогда не имело место по той единственной причине, что ни в той ни в другой сфере миру еще не был явлен маг, обладавший достаточной мощью для его достижения?
   Доррин отпивает глоток сидра, думая о том, как многого еще он не знает.

XCVI

   – Теперь ты нечасто сюда заходишь, – говорит Пергун, заглядывая в наполовину опустошенную кружку с темным пивом.
   – Так ведь я долго болел, ты же знаешь, – отзывается Доррин, пригубив соку.
   – Уже восьмидневку как поправился. Ты по-прежнему вкалываешь без отдыха, хотя нынче имеешь собственную кузницу и сам себе хозяин. Чем занят-то? Все мастеришь свои игрушки?
   – Не только. Яррлу частенько помогаю, а он, когда слишком занят, передает мне часть своих заказов. Кроме того, я смастерил-таки по чертежу хаморианский компас. На всякий случай сделал несколько штук. Это была самая сложная работа, какую мне приходилось выполнять. Работа с медью или бронзой сама по себе, может, и не так сложна, но я-то мастер по железу! Корпус компаса оказался для меня сущим кошмаром. Может быть, в будущем я и научусь работать с медью, но пока...
   Допив кружку, Пергун выискивает взглядом служанку, бормоча под нос:
   – Не могу поверить, что Кирил дерет теперь по четыре медяка за кружку! Четыре монеты – это же сущий грабеж!
   – Все дорожает.
   – Проклятые чародеи! Прошу прощения, мастер Доррин.
   – Я так же проклят, как и все прочие.
   – Что ты, я не имел тебя в виду! – говорит Пергун. Наконец ему удается дозваться служанку.
   – А деньжата-то у тебя есть? – с сомнением спрашивает она. Раскрыв ладонь, Пергун показывает четыре медяка.
   – А ты, мастер Доррин? Будешь пить?
   – Нет, спасибо.
   – Мастер Доррин? – к столику подходит болезненно худой темноволосый мужчина.
   – Рад тебя видеть, почтеннейший, – говорит Доррин, вставая. – Весьма польщен.
   Пергун порывается уйти, но Джаслот удерживает его:
   – Сиди, сиди, ты не помешаешь. Садись и ты, Доррин. – Джаслот выдвигает стул и пристраивается на краешке. – Твои компасы работают исправно.
   – Рад это слышать. Следует держать их подальше от воды. Вообще-то такие штуки делают из меди или бронзы.
   – Их берегут как зеницу ока, – заверяет Джаслот, уставясь в столешницу, а потом, подняв на Доррина темные глаза, неожиданно спрашивает: – Ну, а что ты об этом думаешь?
   – О чем?
   – Я тут слышал, как твой друг толковал о ценах на пиво. Ты сам знаешь, так везде. Хорошо, что у вас есть возможность бывать в трактире...
   – Неужто у тебя, купец, дела так уж плохи? – откликается Доррин, у которого вдруг пересыхает горло.
   – Может быть, ты заметил, что в этом году не было фейерверка на Ночь Совета?
   – Должен признаться, как-то не обратил внимания.
   – Ты слышал, что Кертис объявил о весеннем наборе рекрутов?
   – Это после того, как не удалось добиться своего с помощью ложных разбоев, – тихо произносит Доррин.
   – Не удалось, благодаря Отшельничьему? – уточняет Джаслот еще тише.
   – Сомневаюсь, чтобы тут имели место сознательные действия со стороны острова.
   – Ты полагаешь, что великим магам Отшельничьего нет до этого дела?
   – Не знаю, – отвечает Доррин, не желая вдаваться в подробности, и пытается сменить тему: – Ты, наверное, знаешь, я выстроил новый дом. Хотелось бы там пожить.
   – А не мог бы ты изготовить что-нибудь, полезное для солдат Совета? Что-нибудь, основанное на гармонии?
   Джаслот задает те же вопросы, что и Брид с Кадарой, но какой ответ может он дать? Ему и нож-то сковать трудно, не говоря уж о мече.
   – Не знаю. Обещаю об этом подумать, вдруг что-нибудь придет в голову! Но для кузнеца, который связан гармонией, существует множество ограничений.