Страница:
– Так ты ведь говорил, что не можешь делать клинки!
– Я и не могу. Но эта штука устроена совсем по-другому.
Доррин открывает суму и выкладывает на стол странный, ни на что не похожий предмет.
– Что это такое?
– Вообще-то модель, – начинает объяснять Доррин, одновременно натягивая проволочку между двумя брусками из черного железа. – Вот такие опоры – я сделал их с рукоятками – ты сможешь закрепить в деревьях или за валунами.
Брид, судя по растерянному выражению лица, не понимает решительно ничего.
Вздохнув, Доррин достает кусок черствого сыра, кладет под проволоку, и с силой разводит бруски в стороны.
Натянувшаяся проволока разрезает сыр на две половинки.
– Попробуй разрезать этот кусок своим ножом, – предлагает Доррин, протягивая Бриду одну из них.
– Нет уж, спасибо, – говорит тот, вертя в руках твердый как камень сыр. – Забавная вещица, но чем она сможет мне помочь?
– Ты же говорил, что войска движутся по дорогам – иначе им не пройти. Установи на дороге такую ловушку и увидишь – проволока рассечет любого, кто на нее наткнется, человека или лошадь. А поскольку она черная, заметить ее очень трудно. В сумерки или в дождь – почти невозможно.
– Ну не знаю... – неуверенно качает головой Брид. – По-моему, в этом есть что-то... какое-то зло.
– Ты не знаешь, – хмыкает Доррин, – Да, пожалуй, ты и вправду не знаешь, чего хочешь. То приходишь и просишь сделать какое-нибудь оружие, а когда тебе его предлагают, кривишь физиономию и толкуешь о зле. Тьма, да любое оружие есть зло! Знаешь, каково мне приходится, когда я использую посох? Ты вот толкуешь о зле в моей модели, а вспомни о Белых! Они мучили Лидрал, но этого мало! Им удалось накрепко связать память о ее муках с моим образом – так связать, что у нее появилась неодолимая потребность меня убить. Заколоть ножом! Они превращают людей в кукол, лишают их воли, а ты толкуешь о зле...
– Лидрал бросилась на тебя с ножом? – недоверчиво переспрашивает Брид.
– Рана заживет, – отвечает Доррин. – Хуже то, что они превращают людей невесть во что, а ты, невесть почему, полагаешь, будто кромсать врага мечом лучше, чем с помощью моей сырорезки!
– Сырорезки?
– Основная идея почерпнута оттуда.
– Мне страшно думать, – говорит Брид, покачивая головой, – что было бы, не окажись ты связанным гармонией.
– Мне было бы легче жить, – вздыхает Доррин. – Так сколько таких ловушек ты сможешь использовать?
– Столько, сколько смогу купить, – отвечает Брид, высыпая на стол два золотых. Доррин делает протестующий жест, но Брид обрывает его. – Бери деньги, и не возражай. Если не хочешь тратить их на личные нужды, пусти на покупку материалов... хоть для тех же «сырорезок». Но прошу тебя, никому, кроме меня и Кадары, о них ни слова. Ни слова!
Доррин понимающе кивает.
Пусть противник считает, что столкнулся с необъяснимой, могущественной магией!
CIX
Часть третья
CX
CXI
CXII
CXIII
CXIV
CXV
CXVI
– Я и не могу. Но эта штука устроена совсем по-другому.
Доррин открывает суму и выкладывает на стол странный, ни на что не похожий предмет.
– Что это такое?
– Вообще-то модель, – начинает объяснять Доррин, одновременно натягивая проволочку между двумя брусками из черного железа. – Вот такие опоры – я сделал их с рукоятками – ты сможешь закрепить в деревьях или за валунами.
Брид, судя по растерянному выражению лица, не понимает решительно ничего.
Вздохнув, Доррин достает кусок черствого сыра, кладет под проволоку, и с силой разводит бруски в стороны.
Натянувшаяся проволока разрезает сыр на две половинки.
– Попробуй разрезать этот кусок своим ножом, – предлагает Доррин, протягивая Бриду одну из них.
– Нет уж, спасибо, – говорит тот, вертя в руках твердый как камень сыр. – Забавная вещица, но чем она сможет мне помочь?
– Ты же говорил, что войска движутся по дорогам – иначе им не пройти. Установи на дороге такую ловушку и увидишь – проволока рассечет любого, кто на нее наткнется, человека или лошадь. А поскольку она черная, заметить ее очень трудно. В сумерки или в дождь – почти невозможно.
– Ну не знаю... – неуверенно качает головой Брид. – По-моему, в этом есть что-то... какое-то зло.
– Ты не знаешь, – хмыкает Доррин, – Да, пожалуй, ты и вправду не знаешь, чего хочешь. То приходишь и просишь сделать какое-нибудь оружие, а когда тебе его предлагают, кривишь физиономию и толкуешь о зле. Тьма, да любое оружие есть зло! Знаешь, каково мне приходится, когда я использую посох? Ты вот толкуешь о зле в моей модели, а вспомни о Белых! Они мучили Лидрал, но этого мало! Им удалось накрепко связать память о ее муках с моим образом – так связать, что у нее появилась неодолимая потребность меня убить. Заколоть ножом! Они превращают людей в кукол, лишают их воли, а ты толкуешь о зле...
– Лидрал бросилась на тебя с ножом? – недоверчиво переспрашивает Брид.
– Рана заживет, – отвечает Доррин. – Хуже то, что они превращают людей невесть во что, а ты, невесть почему, полагаешь, будто кромсать врага мечом лучше, чем с помощью моей сырорезки!
– Сырорезки?
– Основная идея почерпнута оттуда.
– Мне страшно думать, – говорит Брид, покачивая головой, – что было бы, не окажись ты связанным гармонией.
– Мне было бы легче жить, – вздыхает Доррин. – Так сколько таких ловушек ты сможешь использовать?
– Столько, сколько смогу купить, – отвечает Брид, высыпая на стол два золотых. Доррин делает протестующий жест, но Брид обрывает его. – Бери деньги, и не возражай. Если не хочешь тратить их на личные нужды, пусти на покупку материалов... хоть для тех же «сырорезок». Но прошу тебя, никому, кроме меня и Кадары, о них ни слова. Ни слова!
Доррин понимающе кивает.
Пусть противник считает, что столкнулся с необъяснимой, могущественной магией!
CIX
За окном башни моросит холодный дождь. Согревает комнату пляшущий в камине огонь, а освещает настенная масляная лампа
На лбу склонившегося над зеркалом худощавого мага выступают бусинки пота, но в конце концов белые туманы расступаются.
Рыжеволосый кузнец сидит за грубо склоченным столом напротив женщины с каштановыми волосами. Они разговаривают, и кузнец хмурится. Женщина плачет.
Служанка ставит на стол тарелки, но ни он, ни она не поднимают головы.
– Свет! – бормочет Белый маг, когда изображение вновь утопает в дымке. Потом он подходит к письменному столу и смотрит на развернутую карту Спидлара.
Дью находится на приличном расстоянии от Фенарда, Элпарты и даже Клета, и добраться туда не так-то просто. Чародей задумывается о морском пути, но на воде спидларские купцы пока еще сильны. Он сворачивает карту в рулон. В конце концов, можно и подождать.
Пусть зима нынче и долгая, но после зимы всегда приходит весна. Даже в Спидлар.
На лбу склонившегося над зеркалом худощавого мага выступают бусинки пота, но в конце концов белые туманы расступаются.
Рыжеволосый кузнец сидит за грубо склоченным столом напротив женщины с каштановыми волосами. Они разговаривают, и кузнец хмурится. Женщина плачет.
Служанка ставит на стол тарелки, но ни он, ни она не поднимают головы.
– Свет! – бормочет Белый маг, когда изображение вновь утопает в дымке. Потом он подходит к письменному столу и смотрит на развернутую карту Спидлара.
Дью находится на приличном расстоянии от Фенарда, Элпарты и даже Клета, и добраться туда не так-то просто. Чародей задумывается о морском пути, но на воде спидларские купцы пока еще сильны. Он сворачивает карту в рулон. В конце концов, можно и подождать.
Пусть зима нынче и долгая, но после зимы всегда приходит весна. Даже в Спидлар.
Часть третья
ТОРГОВЕЦ И ИНЖЕНЕР
CX
Три лошади мчатся галопом по извилистой горной дороге. Одна из них без всадника; скачущий на другой Белый страж с трудом удерживается в седле. Его плечо пробито стрелой.
– Видишь, чем это кончилось! – бросает он, когда они останавливаются перед Белым магом.
Глаза Джеслека вспыхивают:
– Идиот! Что ты им сказал?
– То, что было велено. Что их пощадят, если они откроют ворота. Но здоровенный парень, который там командует, заявил, что Аксальт простоял тысячу лет и будет стоять после того, как все мы сдохнем. А потом приказал арбалетчикам стрелять.
Раненому помогают сойти с седла. Волшебница – рыжеволосая женщина – улыбается, глядя, как вокруг Высшего Мага разгорается пламя хаоса.
– Скорее всего, они углядели нас издалека. Приблизиться к ним скрытно нет никакой возможности.
– А нам и не нужно приближаться к стенам, – со смехом откликается Высший Маг. – Значит, они твердят, что могучий Аксальт простоял тысячу лет? Ну что ж, постоял и хватит.
Он подходит к стене каньона и направляет чувства в толщу скальной породы. Проходит несколько мгновений – и дорога под ногами начинает подрагивать.
С повозки, куда уложили раненого, доносится стон. Двое других стражей, переглянувшись, смотрят на сгущающийся вокруг чародея белый туман.
Дорога вздрагивает сильнее.
Ущелье преграждает древняя каменная стена высотой в сто локтей. Окованные железом ворота закрыты, арбалетчики держат под прицелом узкий проход – единственный путь, по которому может приблизиться враг.
– Подпустим их ближе, – говорит широкоплечий капитан. – У нас давно не было возможности попрактиковаться в стрельбе по настоящим целям, но Белые стражи – это как раз то, что надо. Если они, конечно, посмеют сунуться снова.
Скала, служащая опорой стене, содрогается.
Стена трясется. Первый же толчок сбивает некоторых солдат с ног. Стены начинают ходить ходуном, каменные блоки с грохотом раскалываются.
Сквозь образующиеся трещины с шипением поднимается пар, пахнущий серой, а потом и горячая вода. Под ее напором трещины расширяются. Стены крошатся и обваливаются, погребая под собой защитников. Вопли умирающих тонут в грохоте камнепада и реве возникших неизвестно откуда гейзеров.
К закату на месте могучего укрепления остается лишь преграждающий дорогу овраг, наполовину заполненный камнем.
Маленький отряд облаченных в белое всадников медленно едет на восток. Все молчат, лишь раненый страж стонет на крутых спусках, подъемах и поворотах.
– Видишь, чем это кончилось! – бросает он, когда они останавливаются перед Белым магом.
Глаза Джеслека вспыхивают:
– Идиот! Что ты им сказал?
– То, что было велено. Что их пощадят, если они откроют ворота. Но здоровенный парень, который там командует, заявил, что Аксальт простоял тысячу лет и будет стоять после того, как все мы сдохнем. А потом приказал арбалетчикам стрелять.
Раненому помогают сойти с седла. Волшебница – рыжеволосая женщина – улыбается, глядя, как вокруг Высшего Мага разгорается пламя хаоса.
– Скорее всего, они углядели нас издалека. Приблизиться к ним скрытно нет никакой возможности.
– А нам и не нужно приближаться к стенам, – со смехом откликается Высший Маг. – Значит, они твердят, что могучий Аксальт простоял тысячу лет? Ну что ж, постоял и хватит.
Он подходит к стене каньона и направляет чувства в толщу скальной породы. Проходит несколько мгновений – и дорога под ногами начинает подрагивать.
С повозки, куда уложили раненого, доносится стон. Двое других стражей, переглянувшись, смотрят на сгущающийся вокруг чародея белый туман.
Дорога вздрагивает сильнее.
Ущелье преграждает древняя каменная стена высотой в сто локтей. Окованные железом ворота закрыты, арбалетчики держат под прицелом узкий проход – единственный путь, по которому может приблизиться враг.
– Подпустим их ближе, – говорит широкоплечий капитан. – У нас давно не было возможности попрактиковаться в стрельбе по настоящим целям, но Белые стражи – это как раз то, что надо. Если они, конечно, посмеют сунуться снова.
Скала, служащая опорой стене, содрогается.
Стена трясется. Первый же толчок сбивает некоторых солдат с ног. Стены начинают ходить ходуном, каменные блоки с грохотом раскалываются.
Сквозь образующиеся трещины с шипением поднимается пар, пахнущий серой, а потом и горячая вода. Под ее напором трещины расширяются. Стены крошатся и обваливаются, погребая под собой защитников. Вопли умирающих тонут в грохоте камнепада и реве возникших неизвестно откуда гейзеров.
К закату на месте могучего укрепления остается лишь преграждающий дорогу овраг, наполовину заполненный камнем.
Маленький отряд облаченных в белое всадников медленно едет на восток. Все молчат, лишь раненый страж стонет на крутых спусках, подъемах и поворотах.
CXI
– Это работа не для кузнеца, – ворчит Ваос, спускаясь по склону с полной корзинкой травы.
– Точно, – добродушно соглашается Доррин. – Но она приносит деньги. А ты хочешь, чтобы я разжег горн ради работы с грудой лома?
– Мы же не крестьяне, чтобы ковыряться в земле, – гнет свое подмастерье.
– Кузнецу много чем приходится заниматься, – откликается Доррин, разрыхляя грядку с маленькими лунками для саженцев, которые он пестовал всю зиму и холодную весну. Хочется верить, что они быстро пойдут в рост.
Ваос, сваливая зелень на кучу навоза, продолжает ворчать. Доррин начинает помещать саженцы в лунки.
– Бери-ка ведра – и за водой! – командует он Ваосу.
– Я не хочу превращаться в крестьянина, это не по мне...
– И не по мне, – говорит Доррин. – Но я люблю поесть, да и ты тоже.
– Работать с железным ломом – и то легче.
– Вот и займемся этим, когда стемнеет.
– Тьма... Мастер Доррин, разве можно никогда не отдыхать?
Подхватив ведра, Ваос уныло плетется к трубе, проложенной Доррином к грядкам от домашнего водопровода.
– Хорошо еще, что не надо взбираться к пруду.
– Смотри, поливай грядки аккуратно, почву не смой. А потом приберись и жди меня в кузнице.
Доррин направляется к кузнице, где надевает кожаный фартук и засыпает в горн уголь.
Асаваху требуется починить плуг, лемех которого мало того что износился и проржавел, так еще и обломался о попавшийся в земле камень. Вообще-то Доррин плугами не занимается, однако Асавах здорово помог ему при постройке дома, так что не выручить его юноша просто не может. А плуг тому нужен позарез, чем скорее, тем лучше.
Достав необходимые инструменты кузнец находит и кладет на наковальню металлическую пластину – остаток заготовки для щита.
Ваос заходит в кузницу и смотрит на железный лист.
– Мне можно будет постучать молотом?
– Посмотрим. Сначала надо починить лемех для Асаваха, а потом будем волочить проволоку для Брида.
– А что, эти штуковины с проволокой работают? – спрашивает Ваос, налегая на рычаг горна.
– Кадара говорит, что работают, – отвечает Доррин, отправляя пластину в горн с помощью самых тяжелых щипцов. – Может, и не так хорошо, как хотелось бы, но толк от них есть.
– А можешь ты сковать что-нибудь еще?
– Сковать-то можно что угодно. Сложнее уяснить, что нужно ковать, – бормочет Доррин, подправляя в огне тяжелую пластину.
– Точно, – добродушно соглашается Доррин. – Но она приносит деньги. А ты хочешь, чтобы я разжег горн ради работы с грудой лома?
– Мы же не крестьяне, чтобы ковыряться в земле, – гнет свое подмастерье.
– Кузнецу много чем приходится заниматься, – откликается Доррин, разрыхляя грядку с маленькими лунками для саженцев, которые он пестовал всю зиму и холодную весну. Хочется верить, что они быстро пойдут в рост.
Ваос, сваливая зелень на кучу навоза, продолжает ворчать. Доррин начинает помещать саженцы в лунки.
– Бери-ка ведра – и за водой! – командует он Ваосу.
– Я не хочу превращаться в крестьянина, это не по мне...
– И не по мне, – говорит Доррин. – Но я люблю поесть, да и ты тоже.
– Работать с железным ломом – и то легче.
– Вот и займемся этим, когда стемнеет.
– Тьма... Мастер Доррин, разве можно никогда не отдыхать?
Подхватив ведра, Ваос уныло плетется к трубе, проложенной Доррином к грядкам от домашнего водопровода.
– Хорошо еще, что не надо взбираться к пруду.
– Смотри, поливай грядки аккуратно, почву не смой. А потом приберись и жди меня в кузнице.
Доррин направляется к кузнице, где надевает кожаный фартук и засыпает в горн уголь.
Асаваху требуется починить плуг, лемех которого мало того что износился и проржавел, так еще и обломался о попавшийся в земле камень. Вообще-то Доррин плугами не занимается, однако Асавах здорово помог ему при постройке дома, так что не выручить его юноша просто не может. А плуг тому нужен позарез, чем скорее, тем лучше.
Достав необходимые инструменты кузнец находит и кладет на наковальню металлическую пластину – остаток заготовки для щита.
Ваос заходит в кузницу и смотрит на железный лист.
– Мне можно будет постучать молотом?
– Посмотрим. Сначала надо починить лемех для Асаваха, а потом будем волочить проволоку для Брида.
– А что, эти штуковины с проволокой работают? – спрашивает Ваос, налегая на рычаг горна.
– Кадара говорит, что работают, – отвечает Доррин, отправляя пластину в горн с помощью самых тяжелых щипцов. – Может, и не так хорошо, как хотелось бы, но толк от них есть.
– А можешь ты сковать что-нибудь еще?
– Сковать-то можно что угодно. Сложнее уяснить, что нужно ковать, – бормочет Доррин, подправляя в огне тяжелую пластину.
CXII
– Вот они! – кричит командир.
Спидларский отряд, увидев впереди зеленые знамена Кертиса, останавливает коней, быстро перестраивается и отступает.
Командир авангарда армии Кертиса внимательно присматривается к лощине, лежащей между двумя начавшими зеленеть холмами, но не замечает ничего подозрительного. Вдоль левой стороны дороги тянется низкая, местами обвалившаяся каменная ограда. Другая сторона дороги пуста, лишь в самом узком ее месте, напротив стены растут два дерева. Почки на них набухли, но листья еще не распустились, так что укрыть в кроне стрелков невозможно.
Убедившись, что спидларцы удирают, не оставив прикрытия, командир решает пуститься в погоню:
– Вперед, ребята! Догоним этих ублюдков!
Солдат охватывает азарт, и хотя командир стремится сохранить строй, часть бойцов переходит на галоп и вырывается вперед.
Неожиданно скачущий впереди всадник нелепо взмахивает руками и... разваливается пополам. Из обрубков тела фонтаном бьет кровь. Двое других бойцов пытаются развернуть коней, но еще один всадник падает вместе с лошадью. Скакавшие позади налетают на упавших и тоже падают. Горловина неожиданно заполняется мертвыми телами. Потом на дорогу обрушивается дождь стрел.
Кертанский командир, ухитрившийся-таки задержать и вывести из-под обстрела около полувзвода, скачет вверх по склону и с вершины холма видит спидларцев. Они вернулись и во главе со своим предводителем, светловолосым богатырем, несутся к перевалу.
Уцелевшие кертанцы разворачивают коней и во весь опор мчатся к своему лагерю.
Спидларский отряд, увидев впереди зеленые знамена Кертиса, останавливает коней, быстро перестраивается и отступает.
Командир авангарда армии Кертиса внимательно присматривается к лощине, лежащей между двумя начавшими зеленеть холмами, но не замечает ничего подозрительного. Вдоль левой стороны дороги тянется низкая, местами обвалившаяся каменная ограда. Другая сторона дороги пуста, лишь в самом узком ее месте, напротив стены растут два дерева. Почки на них набухли, но листья еще не распустились, так что укрыть в кроне стрелков невозможно.
Убедившись, что спидларцы удирают, не оставив прикрытия, командир решает пуститься в погоню:
– Вперед, ребята! Догоним этих ублюдков!
Солдат охватывает азарт, и хотя командир стремится сохранить строй, часть бойцов переходит на галоп и вырывается вперед.
Неожиданно скачущий впереди всадник нелепо взмахивает руками и... разваливается пополам. Из обрубков тела фонтаном бьет кровь. Двое других бойцов пытаются развернуть коней, но еще один всадник падает вместе с лошадью. Скакавшие позади налетают на упавших и тоже падают. Горловина неожиданно заполняется мертвыми телами. Потом на дорогу обрушивается дождь стрел.
Кертанский командир, ухитрившийся-таки задержать и вывести из-под обстрела около полувзвода, скачет вверх по склону и с вершины холма видит спидларцев. Они вернулись и во главе со своим предводителем, светловолосым богатырем, несутся к перевалу.
Уцелевшие кертанцы разворачивают коней и во весь опор мчатся к своему лагерю.
CXIII
Вставив поршень на место, Доррин подсыпает в горн древесного угля, подправляет патрубок и легонько подкачивает меха, после чего наливает в паровой котел воды и прилаживает на место зажимы клапана. Специально изготовленные крепления позволяют ему поместить котел прямо над горном.
Юноша налегает на меха, но хотя просачивающаяся из-под клапана струйка пара указывает на то, что давление внутри котла повысилось, ни шатун, ни соединенный с ним колесный механизм в движение не приходят. С помощью тонких щипцов Доррин приподнимает поршень, и тот начинает двигаться, но, проделав с пыхтением два цикла, замирает снова.
– Тьма!
Доррин рывком убирает паровой котел с горна, полагая, что в устройстве, уже в который раз, заело отводной клапан. Проще всего было бы сделать клапан большего размера, но эта машина представляет собой опытный образец, а он не может позволить себе расходовать много дорогостоящего металла на опыты, которые еще неизвестно к чему приведут.
Пока котел охлаждается, он прощупывает чувствами поршневой механизм, выискивая неполадки. Вроде бы все сделано как надо и по расчетам должно работать, но на деле получается иначе.
Юноша утирает лоб. Двери кузницы открыты нараспашку, но внутри душно... и что-то давит.
Резко обернувшись, Доррин – так во всяком случае ему кажется, – успевает заметить возле бака с водой человеческую фигуру. Но, конечно же, кроме него самого, в кузнице никого нет.
Снаружи доносится стук копыт, скрип фургонной оси и голос Ваоса:
– Ну, коняга... полегче...
Доррин усмехается – бывший конюх по-прежнему неравнодушен к лошадям.
Юноша выходит во двор посмотреть, кто приехал.
Ваос уже принял вожжи, а возница – седой мужчина в синей фуфайке – слезает с козел. Мерга и Лидрал стоят на кухонном крыльце, Фриза, уцепившись за перекладину, глазеет на лошадь.
– Привет, мастер Доррин, – говорит нежданный гость, кивая приближающемуся кузнецу.
– Добрый день, Гастин. Зачем пожаловал? Пришло время уплаты годового взноса?
– Ну... Надо поговорить. Вопрос денежный.
– Заходи, – предлагает юноша и оборачивается к Мерге. – Найдется у нас что-нибудь выпить?
– Выпить – это вряд ли, – хмуро отвечает кухарка. – Ничего, кроме воды. Могу заварить травяного чаю, но тогда придется подождать.
– Не надо чаю, водицы в самый раз будет, – отзывается Гастин, утирая со лба пыль и пот когда-то белым, но давно утратившим первоначальный цвет платком. – Надо же, жарища какая! И не подумаешь, что лето на исходе.
Прихватив кожаную папку, Гастин идет к крыльцу.
Доррин кивком дает Ваосу понять, что лошадь надо напоить, и паренек понимающе улыбается.
– А можно я помогу? – просит Фриза, когда Ваос, привязав лошадь к каменному столбу, берется за ведро.
– Только поосторожней с лошадкой, дочка, – наставляет Мерга.
– И ты тоже, Ваос, – подпускает шпильку Доррин.
Едва они успевают сесть за стол, как Мерга ставит перед ними две кружки холодной воды. Лидрал тоже входит, но останавливается в дверях. На ней темная туника свободного покроя и брюки.
– Гастин, – говорит Доррин, указывая на женщину, – это Лидрал, она занимается торговлей. Будет продавать то, что мне удастся изготовить или вырастить.
Мерга выглядывает во двор и торопливо выходит. Гастин кивает Лидрал:
– Рад познакомиться. Откуда ты родом?
– Из Джеллико, – отвечает за нее Доррин. – Но теперь ее склад здесь.
Гастин хмурится.
– Я полагаю, что вступительный взнос в Гильдию для странствующего торговца должен быть не больше моего.
– А... Ну, надо думать, ты можешь выступить поручителем... хотя редко бывало, чтобы ремесленники поручительствовали за торговцев, – Гастин прокашливается. – Тут такое дело, я ведь почему к тебе приехал...
– Деньги?
– Они самые. Сам ведь знаешь, Белые натравили на нас Кертис и Галлос. Совет... откровенно говоря, оказался в трудном положении.
– Сколько?
Гастин сглатывает:
– Э-э... примерно вдвое против прежнего. Стало быть серебреник с тебя и два с твоей знакомой.
– Ну, за этот год я, пожалуй, расплачусь, – со вздохом говорит Доррин, – но лишь Тьме ведомо, что будет, если это продлится.
– Понимаю, мастер Доррин. Понимаю, – бормочет Гастин, глядя при этом на Лидрал. – Но мы все равно запрашиваем гораздо меньше, чем Белые.
– Да, Белые и вправду дерут три шкуры, – с усмешкой замечает Лидрал.
– К тому же, – продолжает гильдейский чиновник, отпив глоток воды, – флот Белых лишил нас возможности плавать по Заливу и Восточному Океану. Видимо, Совету придется объявлять набор в войско, а то и вводить трудовую повинность.
– Что это такое?
– Обязанность ремесленников изготовлять все необходимое для нужд военного времени. Скажем, для кузнеца это детали подвод, упряжь... ну и все такое.
– То есть ты или работаешь на армию, или сам берешь в руки копье?
– Ну... надеюсь до этого не дойдет.
– А вот я думаю, еще как дойдет, – устало говорит Доррин. – Ладно, выправляй документы. Деньги я сейчас принесу.
Открыв папку, Гастин достает несколько листов пергамента и, вытащив пробку из маленькой чернильницы, осторожно окунает в нее перо.
Доррин, удалившись в кладовую и закрыв за собой дверь, отодвигает ларь с игрушками, за которым спрятана окованная железом шкатулка и, вынув оттуда три серебреника, возвращает все на прежнее место.
Когда он возвращается на кухню, Гастин еще скрипит пером.
– Ужасное время... ужасное, – бормочет писец, утирая лоб. Капля пота все же падает на стол, едва не попав на пергамент с непросохшими еще чернилами.
– Приятно иметь с тобой дело, Доррин, – говорит он, закончив-таки писанину и вставая из-за стола. – Равно как и с тобой, Лидрал.
Лидрал кивает.
– Взаимно, Гастин, – говорит Доррин, провожая писца во двор. Мерга оттирает сухим лоскутом грязь с голых ног Фризы и, качая головой, бормочет:
– Ни на миг оставить нельзя... сразу измажешься...
Провожая Гастина взглядом, Доррин качает головой, удивляясь тому, как можно летом разъезжать в толстой вязаной фуфайке, и возвращается на кухню, чтобы глотнуть еще водицы.
Мерга, отчаявшись оттереть дочкины ноги тряпицей, моет их холодной водой, приговаривая:
– И пока не высохнешь, чтоб с крыльца ни шагу...
– Хорошо, мамочка.
Сидящая на кухне за столом Лидрал встречает Доррин вопросом:
– С чего это ты расщедрился – взносы за меня платишь? Знаешь же, что вернуть мне нечем! – ее голос вот-вот сорвется.
– Тьма, но тебе ведь надо налаживать торговлю, – отзывается Доррин, стараясь, чтобы его слова звучали беспечно.
– Интересно, чем я, по-твоему, буду торговать?
– В этом недостатка не будет, – говорит Доррин, открывая дверь кладовой и зажигая внутри маленькую лампу. – Заходи.
– У меня в повозке – даже если ты перетащил сюда все – не было столько добра.
– Так я и сам без дела не сидел.
– А разве ты не продавал свои поделки местным торговцам?
– Кое-что и правда продавал Виллуму, но его убили Белые налетчики. Случаются у меня заказы от Джаслота и некоторых других, но им много не продать, особенно по нынешним временам. Видишь, тут маленькие игрушки, тут фигурные дверные задвижки – я мастерил такие для себя, но понаделал с большим запасом, а тут, – он смеется, – несколько сырорезок.
– Это стоит больше, чем я обычно продавала за три поездки, – говорит Лидрал, удивленно качая головой. – Зачем тебе столько денег?
– Мне надо кормить домашних, – отвечает юноша, но, испытав приступ боли, поспешно добавляет: – И паровая машина, она тоже требует расходов.
– Ну конечно, это твоя давняя мечта, – кивает Лидрал, обводя взглядом полки. – А откуда у тебя столько железа? Оно же очень дорогое.
– У меня всякий лом идет в дело. С тех, кто приносит мне лом, я меньше беру за починку. Многие кузнецы просто сваливают лом в кучу, а я его переплавляю. И Ваоса учу.
– Это стоит уйму денег, – повторяет Лидрал, снова глядя на лари и полки.
– Надеюсь, ты сможешь их выручить.
– Если смогу доставить товар в Сутию.
Доррин кивает, понимая, что выехать из Спидлара может оказаться непросто. И вернуться – тоже.
Оглядев товары еще раз, Лидрал выходит из кладовой. Доррин задувает лампу, выходит следом и закрывает дверь.
– Ты из кожи вон лезешь, чтобы раздобыть денег на постройку своей машины. Но зачем она нужна? Какой от нее прок? Кому она поможет? – спрашивает женщина, придвигая к себе кружку и, поморщившись, присаживаются на краешек стула.
– Тебе все еще больно?
– Ничего, уже терпимо... А ты, вроде бы, хотел поставить свою машину на корабль? Это возможно?
– Трудно сказать, – задумчиво отвечает Доррин. – Я думал об этом, и на моделях паровая машина работает как надо, но между моделью и настоящим судном очень большая разница.
– А чем плохи парусные суда?
– Они слишком зависят от ветра, – говорит Доррин.
– Разве это так важно?
– А разве нет? Разве корабли не застревают в пути в штиль или при встречном ветре?
– Ну... бывает, – признает Лидрал. Доррин улыбается, а она качает головой.
Юноша налегает на меха, но хотя просачивающаяся из-под клапана струйка пара указывает на то, что давление внутри котла повысилось, ни шатун, ни соединенный с ним колесный механизм в движение не приходят. С помощью тонких щипцов Доррин приподнимает поршень, и тот начинает двигаться, но, проделав с пыхтением два цикла, замирает снова.
– Тьма!
Доррин рывком убирает паровой котел с горна, полагая, что в устройстве, уже в который раз, заело отводной клапан. Проще всего было бы сделать клапан большего размера, но эта машина представляет собой опытный образец, а он не может позволить себе расходовать много дорогостоящего металла на опыты, которые еще неизвестно к чему приведут.
Пока котел охлаждается, он прощупывает чувствами поршневой механизм, выискивая неполадки. Вроде бы все сделано как надо и по расчетам должно работать, но на деле получается иначе.
Юноша утирает лоб. Двери кузницы открыты нараспашку, но внутри душно... и что-то давит.
Резко обернувшись, Доррин – так во всяком случае ему кажется, – успевает заметить возле бака с водой человеческую фигуру. Но, конечно же, кроме него самого, в кузнице никого нет.
Снаружи доносится стук копыт, скрип фургонной оси и голос Ваоса:
– Ну, коняга... полегче...
Доррин усмехается – бывший конюх по-прежнему неравнодушен к лошадям.
Юноша выходит во двор посмотреть, кто приехал.
Ваос уже принял вожжи, а возница – седой мужчина в синей фуфайке – слезает с козел. Мерга и Лидрал стоят на кухонном крыльце, Фриза, уцепившись за перекладину, глазеет на лошадь.
– Привет, мастер Доррин, – говорит нежданный гость, кивая приближающемуся кузнецу.
– Добрый день, Гастин. Зачем пожаловал? Пришло время уплаты годового взноса?
– Ну... Надо поговорить. Вопрос денежный.
– Заходи, – предлагает юноша и оборачивается к Мерге. – Найдется у нас что-нибудь выпить?
– Выпить – это вряд ли, – хмуро отвечает кухарка. – Ничего, кроме воды. Могу заварить травяного чаю, но тогда придется подождать.
– Не надо чаю, водицы в самый раз будет, – отзывается Гастин, утирая со лба пыль и пот когда-то белым, но давно утратившим первоначальный цвет платком. – Надо же, жарища какая! И не подумаешь, что лето на исходе.
Прихватив кожаную папку, Гастин идет к крыльцу.
Доррин кивком дает Ваосу понять, что лошадь надо напоить, и паренек понимающе улыбается.
– А можно я помогу? – просит Фриза, когда Ваос, привязав лошадь к каменному столбу, берется за ведро.
– Только поосторожней с лошадкой, дочка, – наставляет Мерга.
– И ты тоже, Ваос, – подпускает шпильку Доррин.
Едва они успевают сесть за стол, как Мерга ставит перед ними две кружки холодной воды. Лидрал тоже входит, но останавливается в дверях. На ней темная туника свободного покроя и брюки.
– Гастин, – говорит Доррин, указывая на женщину, – это Лидрал, она занимается торговлей. Будет продавать то, что мне удастся изготовить или вырастить.
Мерга выглядывает во двор и торопливо выходит. Гастин кивает Лидрал:
– Рад познакомиться. Откуда ты родом?
– Из Джеллико, – отвечает за нее Доррин. – Но теперь ее склад здесь.
Гастин хмурится.
– Я полагаю, что вступительный взнос в Гильдию для странствующего торговца должен быть не больше моего.
– А... Ну, надо думать, ты можешь выступить поручителем... хотя редко бывало, чтобы ремесленники поручительствовали за торговцев, – Гастин прокашливается. – Тут такое дело, я ведь почему к тебе приехал...
– Деньги?
– Они самые. Сам ведь знаешь, Белые натравили на нас Кертис и Галлос. Совет... откровенно говоря, оказался в трудном положении.
– Сколько?
Гастин сглатывает:
– Э-э... примерно вдвое против прежнего. Стало быть серебреник с тебя и два с твоей знакомой.
– Ну, за этот год я, пожалуй, расплачусь, – со вздохом говорит Доррин, – но лишь Тьме ведомо, что будет, если это продлится.
– Понимаю, мастер Доррин. Понимаю, – бормочет Гастин, глядя при этом на Лидрал. – Но мы все равно запрашиваем гораздо меньше, чем Белые.
– Да, Белые и вправду дерут три шкуры, – с усмешкой замечает Лидрал.
– К тому же, – продолжает гильдейский чиновник, отпив глоток воды, – флот Белых лишил нас возможности плавать по Заливу и Восточному Океану. Видимо, Совету придется объявлять набор в войско, а то и вводить трудовую повинность.
– Что это такое?
– Обязанность ремесленников изготовлять все необходимое для нужд военного времени. Скажем, для кузнеца это детали подвод, упряжь... ну и все такое.
– То есть ты или работаешь на армию, или сам берешь в руки копье?
– Ну... надеюсь до этого не дойдет.
– А вот я думаю, еще как дойдет, – устало говорит Доррин. – Ладно, выправляй документы. Деньги я сейчас принесу.
Открыв папку, Гастин достает несколько листов пергамента и, вытащив пробку из маленькой чернильницы, осторожно окунает в нее перо.
Доррин, удалившись в кладовую и закрыв за собой дверь, отодвигает ларь с игрушками, за которым спрятана окованная железом шкатулка и, вынув оттуда три серебреника, возвращает все на прежнее место.
Когда он возвращается на кухню, Гастин еще скрипит пером.
– Ужасное время... ужасное, – бормочет писец, утирая лоб. Капля пота все же падает на стол, едва не попав на пергамент с непросохшими еще чернилами.
– Приятно иметь с тобой дело, Доррин, – говорит он, закончив-таки писанину и вставая из-за стола. – Равно как и с тобой, Лидрал.
Лидрал кивает.
– Взаимно, Гастин, – говорит Доррин, провожая писца во двор. Мерга оттирает сухим лоскутом грязь с голых ног Фризы и, качая головой, бормочет:
– Ни на миг оставить нельзя... сразу измажешься...
Провожая Гастина взглядом, Доррин качает головой, удивляясь тому, как можно летом разъезжать в толстой вязаной фуфайке, и возвращается на кухню, чтобы глотнуть еще водицы.
Мерга, отчаявшись оттереть дочкины ноги тряпицей, моет их холодной водой, приговаривая:
– И пока не высохнешь, чтоб с крыльца ни шагу...
– Хорошо, мамочка.
Сидящая на кухне за столом Лидрал встречает Доррин вопросом:
– С чего это ты расщедрился – взносы за меня платишь? Знаешь же, что вернуть мне нечем! – ее голос вот-вот сорвется.
– Тьма, но тебе ведь надо налаживать торговлю, – отзывается Доррин, стараясь, чтобы его слова звучали беспечно.
– Интересно, чем я, по-твоему, буду торговать?
– В этом недостатка не будет, – говорит Доррин, открывая дверь кладовой и зажигая внутри маленькую лампу. – Заходи.
– У меня в повозке – даже если ты перетащил сюда все – не было столько добра.
– Так я и сам без дела не сидел.
– А разве ты не продавал свои поделки местным торговцам?
– Кое-что и правда продавал Виллуму, но его убили Белые налетчики. Случаются у меня заказы от Джаслота и некоторых других, но им много не продать, особенно по нынешним временам. Видишь, тут маленькие игрушки, тут фигурные дверные задвижки – я мастерил такие для себя, но понаделал с большим запасом, а тут, – он смеется, – несколько сырорезок.
– Это стоит больше, чем я обычно продавала за три поездки, – говорит Лидрал, удивленно качая головой. – Зачем тебе столько денег?
– Мне надо кормить домашних, – отвечает юноша, но, испытав приступ боли, поспешно добавляет: – И паровая машина, она тоже требует расходов.
– Ну конечно, это твоя давняя мечта, – кивает Лидрал, обводя взглядом полки. – А откуда у тебя столько железа? Оно же очень дорогое.
– У меня всякий лом идет в дело. С тех, кто приносит мне лом, я меньше беру за починку. Многие кузнецы просто сваливают лом в кучу, а я его переплавляю. И Ваоса учу.
– Это стоит уйму денег, – повторяет Лидрал, снова глядя на лари и полки.
– Надеюсь, ты сможешь их выручить.
– Если смогу доставить товар в Сутию.
Доррин кивает, понимая, что выехать из Спидлара может оказаться непросто. И вернуться – тоже.
Оглядев товары еще раз, Лидрал выходит из кладовой. Доррин задувает лампу, выходит следом и закрывает дверь.
– Ты из кожи вон лезешь, чтобы раздобыть денег на постройку своей машины. Но зачем она нужна? Какой от нее прок? Кому она поможет? – спрашивает женщина, придвигая к себе кружку и, поморщившись, присаживаются на краешек стула.
– Тебе все еще больно?
– Ничего, уже терпимо... А ты, вроде бы, хотел поставить свою машину на корабль? Это возможно?
– Трудно сказать, – задумчиво отвечает Доррин. – Я думал об этом, и на моделях паровая машина работает как надо, но между моделью и настоящим судном очень большая разница.
– А чем плохи парусные суда?
– Они слишком зависят от ветра, – говорит Доррин.
– Разве это так важно?
– А разве нет? Разве корабли не застревают в пути в штиль или при встречном ветре?
– Ну... бывает, – признает Лидрал. Доррин улыбается, а она качает головой.
CXIV
– Что случилось?
– Новобранцы... нарвались на спидларскую засаду... или... Не знаю, на что они нарвались, но двое скакавших впереди оказались разрезанными пополам. А поблизости никого не было.
– Никого не было? – рычит Джеслек, ударяя кулаком по столу. – Или ты никого не видел?
– Там что, действительно никого не было? Совсем никого? – невозмутимым тоном уточняет Ания.
– Да, госпожа, – запинаясь произносит кертанский офицер но тут же поправляется: – То есть не совсем так. Вырвавшихся вперед рассекли невидимые мечи, а мчавшиеся следом налетели на упавших и попадали сами. На дороге образовался затор, и тут из каких-то укрытий выскочили вражеские лучники. Я скомандовал отступление, но... мы потеряли три полных отряда.
– Невидимые мечи? – переспрашивает Джеслек.
– Так это выглядело. Тело Байлера было разрублено на две половинки. Как кровяная колбаса.
Ания сглатывает и опускает глаза.
– А близ дороги были какие-нибудь постройки? Или что угодно, за чем можно спрятаться?
– Нет... Не помню. Разве что деревце, да и то невысокое. Там ведь лесов нет, – бормочет командир, переминаясь с ноги на ногу на грязном полу палатки. – Так что прошу прощения, но... Хочу сказать... Нам, простым солдатам, не под силу бороться с магией.
– Понятно, – медленно произносит Джеслек. – Мы что-нибудь придумаем, но мне нужно взглянуть на место происшествия, – маг склоняется над столом, и белый туман в зеркале начинает редеть.
Офицер прослеживает взгляд чародея, и глаза его расширяются, когда в зеркале появляется и тут же тонет в туманах изображение пустынной дороги.
– Ты можешь идти, – мягко говорит Джеслек.
– Слушаюсь, господин.
Широкоплечий воин в пропотевшей зеленой тунике поворачивается и, выйдя из-под навеса, направляется вниз по склону. Ания провожает его статную фигуру взглядом.
– Очередной тактический ход, – хмыкает Джеслек. – Умно, но никакой магией тут и не пахнет.
– А имеет ли это значение? – спрашивает Ания с холодком в голосе.
– Нет, конечно, – рассеянно отзывается чародей. – Но интересно, почему...
Он снова смотрит на зеркало.
– Что почему?
– Полно всяких «почему», – отвечает Джеслек. – Почему женщины равняют внешность со способностями, почему солдаты, по большей части, неспособны думать, почему те, кто строит козни, надеются, что их не разоблачат...
Он смеется, и над травой колышется туман.
– Новобранцы... нарвались на спидларскую засаду... или... Не знаю, на что они нарвались, но двое скакавших впереди оказались разрезанными пополам. А поблизости никого не было.
– Никого не было? – рычит Джеслек, ударяя кулаком по столу. – Или ты никого не видел?
– Там что, действительно никого не было? Совсем никого? – невозмутимым тоном уточняет Ания.
– Да, госпожа, – запинаясь произносит кертанский офицер но тут же поправляется: – То есть не совсем так. Вырвавшихся вперед рассекли невидимые мечи, а мчавшиеся следом налетели на упавших и попадали сами. На дороге образовался затор, и тут из каких-то укрытий выскочили вражеские лучники. Я скомандовал отступление, но... мы потеряли три полных отряда.
– Невидимые мечи? – переспрашивает Джеслек.
– Так это выглядело. Тело Байлера было разрублено на две половинки. Как кровяная колбаса.
Ания сглатывает и опускает глаза.
– А близ дороги были какие-нибудь постройки? Или что угодно, за чем можно спрятаться?
– Нет... Не помню. Разве что деревце, да и то невысокое. Там ведь лесов нет, – бормочет командир, переминаясь с ноги на ногу на грязном полу палатки. – Так что прошу прощения, но... Хочу сказать... Нам, простым солдатам, не под силу бороться с магией.
– Понятно, – медленно произносит Джеслек. – Мы что-нибудь придумаем, но мне нужно взглянуть на место происшествия, – маг склоняется над столом, и белый туман в зеркале начинает редеть.
Офицер прослеживает взгляд чародея, и глаза его расширяются, когда в зеркале появляется и тут же тонет в туманах изображение пустынной дороги.
– Ты можешь идти, – мягко говорит Джеслек.
– Слушаюсь, господин.
Широкоплечий воин в пропотевшей зеленой тунике поворачивается и, выйдя из-под навеса, направляется вниз по склону. Ания провожает его статную фигуру взглядом.
– Очередной тактический ход, – хмыкает Джеслек. – Умно, но никакой магией тут и не пахнет.
– А имеет ли это значение? – спрашивает Ания с холодком в голосе.
– Нет, конечно, – рассеянно отзывается чародей. – Но интересно, почему...
Он снова смотрит на зеркало.
– Что почему?
– Полно всяких «почему», – отвечает Джеслек. – Почему женщины равняют внешность со способностями, почему солдаты, по большей части, неспособны думать, почему те, кто строит козни, надеются, что их не разоблачат...
Он смеется, и над травой колышется туман.
CXV
Лидрал взбирается на сиденье. Упряжная лошадь ржет, вьючная ей вторит.
– Будь осторожна, – говорит Доррин, пожимая затянутую в перчатку руку женщины.
– Это само собой, но думаю, никаких затруднений не будет. Корабль сутианский, а Белые пока воздерживаются от враждебных действий против Сутии или Сарроннина. Но это пока, так что чем дольше я буду ждать, тем опаснее может стать поездка. Кроме того, – голос ее начинает звучать надрывно, – что мне еще делать? Сидеть здесь и проклинать их за то, что они с нами сделали?
– Возможно, это было бы лучше.
– Возможно, но я не могу сидеть на месте. Надо зарабатывать деньги, а в Спидларе нынче никакой торговли нет.
– Ты уезжаешь не поэтому.
– Да. Я уезжаю потому, что не могу оставаться рядом с тобой. Мне нужно время, чтобы подумать и разобраться в себе, а тебе – чтобы поработать без помех над твоей машиной да помочь Бриду с Кадарой.
– Когда она уезжает? – звонкий голосок Фризы доносится со стороны козьего загона. Первую козочку, родившуюся у Зилды, Рейса подарила Доррину.
– Слышишь? – с улыбкой говорит Лидрал. – Даже дитя понимает, что мне нужно ехать.
– Ты хоть к осени вернешься?
– Надеюсь, что вернусь пораньше. Все зависит от кораблей, погоды и от того, как хорошо будут продаваться твои поделки.
Доррин улыбается, завидев, как в ее глазах вспыхивают яркие огоньки.
– А ты не скучай, любимый. Во всяком случае, теперь у тебя будет возможность отсыпаться на удобной кровати.
Лидрал берется за вожжи, и юноша в последний раз крепко пожимает ее руку. Повозка направляется вниз по склону, к нижнему городу и гавани, где стоит у причала сутианский корабль. Доррин провожает ее взглядом, пока она не скрывается из виду. Его ждут грядки, где Рилла прореживает свежий бринн и звездочник, посадки которых расширяются с каждым годом.
– Сдается мне, – говорит целительница, когда он подходит, – в эту зиму нужда во всякой зелени будет еще больше, чем в прошлую. Сколько всего ни посади, на всех не хватит.
– Еды, может, и хватит, – отвечает он, – овощи да коренья нынче выращивают многие. А вот целебные травы нам очень даже понадобятся.
– Да, – кивает Рилла, – для тех, кто уцелеет. А многие домой не вернутся. Я рада, что мой Ролта моряк.
– Все твердят насчет обложения на нужды армии, но...
– Прежде чем что-то сдавать, надо что-то вырастить, а мы пока только сажаем. Но в любом случае, даже после того, как мы сдадим что положено, запас снадобий у нас останется. Ты ведь и прошлогодних трав насушил.
– Но кое-что я отправил с Лидрал.
– Поступи ты иначе, я назвала бы тебя дураком, – говорит с улыбкой старая целительница. – Ладно, давай-ка за дело. Ты готов сводить бородавки да заживлять ожоги?
Доррин вздыхает.
– Будь осторожна, – говорит Доррин, пожимая затянутую в перчатку руку женщины.
– Это само собой, но думаю, никаких затруднений не будет. Корабль сутианский, а Белые пока воздерживаются от враждебных действий против Сутии или Сарроннина. Но это пока, так что чем дольше я буду ждать, тем опаснее может стать поездка. Кроме того, – голос ее начинает звучать надрывно, – что мне еще делать? Сидеть здесь и проклинать их за то, что они с нами сделали?
– Возможно, это было бы лучше.
– Возможно, но я не могу сидеть на месте. Надо зарабатывать деньги, а в Спидларе нынче никакой торговли нет.
– Ты уезжаешь не поэтому.
– Да. Я уезжаю потому, что не могу оставаться рядом с тобой. Мне нужно время, чтобы подумать и разобраться в себе, а тебе – чтобы поработать без помех над твоей машиной да помочь Бриду с Кадарой.
– Когда она уезжает? – звонкий голосок Фризы доносится со стороны козьего загона. Первую козочку, родившуюся у Зилды, Рейса подарила Доррину.
– Слышишь? – с улыбкой говорит Лидрал. – Даже дитя понимает, что мне нужно ехать.
– Ты хоть к осени вернешься?
– Надеюсь, что вернусь пораньше. Все зависит от кораблей, погоды и от того, как хорошо будут продаваться твои поделки.
Доррин улыбается, завидев, как в ее глазах вспыхивают яркие огоньки.
– А ты не скучай, любимый. Во всяком случае, теперь у тебя будет возможность отсыпаться на удобной кровати.
Лидрал берется за вожжи, и юноша в последний раз крепко пожимает ее руку. Повозка направляется вниз по склону, к нижнему городу и гавани, где стоит у причала сутианский корабль. Доррин провожает ее взглядом, пока она не скрывается из виду. Его ждут грядки, где Рилла прореживает свежий бринн и звездочник, посадки которых расширяются с каждым годом.
– Сдается мне, – говорит целительница, когда он подходит, – в эту зиму нужда во всякой зелени будет еще больше, чем в прошлую. Сколько всего ни посади, на всех не хватит.
– Еды, может, и хватит, – отвечает он, – овощи да коренья нынче выращивают многие. А вот целебные травы нам очень даже понадобятся.
– Да, – кивает Рилла, – для тех, кто уцелеет. А многие домой не вернутся. Я рада, что мой Ролта моряк.
– Все твердят насчет обложения на нужды армии, но...
– Прежде чем что-то сдавать, надо что-то вырастить, а мы пока только сажаем. Но в любом случае, даже после того, как мы сдадим что положено, запас снадобий у нас останется. Ты ведь и прошлогодних трав насушил.
– Но кое-что я отправил с Лидрал.
– Поступи ты иначе, я назвала бы тебя дураком, – говорит с улыбкой старая целительница. – Ладно, давай-ка за дело. Ты готов сводить бородавки да заживлять ожоги?
Доррин вздыхает.
CXVI
– Копай, чтоб тебе сдохнуть! – рявкает Кадара.
– Я солдат, а не паршивый батрак! – негодует боец с лопатой.
– Не станешь копать, будешь дохлым солдатом.
– Я солдат, а не паршивый батрак! – негодует боец с лопатой.
– Не станешь копать, будешь дохлым солдатом.