Модезитт Лиланд Экстон. Инженер магии

   Заслышав знакомый голос, он вскидывает глаза и видит Кадару, одетую в линялый синий костюм для тренировок.
   – Опять вырезаешь?
   – А что делать? Горна да наковальни у меня здесь нет, а от всех этих рассуждений насчет основ гармонии да внутреннего противоречия промеж тем да этим просто голова пухнет. Я все равно не поверю, будто машины есть орудия хаоса.
   – Конечно, нет, – усмехается Кадара. – Орудие – оно и есть орудие, другое дело, куда его повернуть. Учат же нас обращаться с мечами! Да и все ремесленники используют инструменты.
   Она заправляет за ухо выбившуюся рыжую прядку.
   – Вот именно. Машины – это всего лишь инструменты, только они посложнее обычных и способны использовать для работы не только силу воды или мускулов, – говорит он, заглядывая в голубые глаза девушки, которую знает столько же времени, сколько помнит себя. – Видишь? – юноша раскрывает ладонь.
   Кадара хмурится, разглядывая три соединенных вершинами вырезанных из дерева треугольника.
   – Что это?
   – Механический вентилятор. На эту мысль меня навел рисунок с изображением императорского дворца в Хаморе. Здесь только лопасти, но если смастерить привод, то, вращая ручку...
   – Доррин!
   – Прости. Я знаю, ты, хоть и не сознаешься, но наполовину веришь всему этому вздору насчет машин.
   – Я собираюсь в тренировочный зал. Ты пойдешь? Гелизел говорит...
   – Что мне нужно больше практиковаться. Ну что делать, если боец из меня никудышный?
   – Тренироваться, Доррин, что же еще! – отвечает Кадара.
   – Знаю, – вздыхает он, вкладывая нож в ножны и убирая деревяшку в котомку. – Знаю.
   – Над чем ты работаешь?
   – Так, чепуха.
   – Я никому не скажу.
   – Даже Бриду?
   – Доррин! – Девушка вспыхивает.
   – Прости... но Брид...
   – Брид – очень хороший парень. И никогда никого не выдаст, хотя я все равно бы ему ничего не сказала. Он считает, что каждый волен поступать как ему угодно, лишь бы не во вред другим.
   Чем круче вверх забирает тропа, тем шире становятся шаги девушки.
   – Но ты не должен просить меня что-то от него скрывать.
   – Прости, – со вздохом повторяет Доррин. – Это я из-за Лортрен. Она, знаешь ли, не в восторге от моих игрушек.
   – Игрушек?
   – Так она называет мои придумки.
   – Об этом я и не подумала.
   – О чем? – спрашивает Доррин, еле-еле поспевая за девушкой.
   – Почему бы тебе и вправду не делать игрушки?
   – Но я не хочу делать игрушки!
   Кадара останавливается.
   – Ты не только упрямец, Доррин, но и тугодум. Ты делаешь модели машин, так? А в чем, скажи на милость, разница между игрушками и моделями? Кроме названия, конечно.
   – Но это нечестно.
   – Твои модели... даже мне понятно, что в них нет никакого хаоса, никакого зла. Так что тебе мешает назвать их по-другому, ежели это сделает Лортрен счастливой?
   – Возможно ты права, – нехотя соглашается Доррин.
   – Ладно об этом. Я собиралась потренироваться в паре с Бридом. Присоединяйся.
   – Хорошо. Хотя вам обоим я не соперник.
   – А мы попробуем на посохах. Гелизел уже начала нас учить.
   – А вам-то это зачем?
   – Она говорит: нужно хоть немного, но освоить все виды оружия.
   – Кадара! – слышится громкий зов Брида.

XIV

   От горячего источника исходит слабый запах серы. Джеслек морщит нос. Сосны здесь искривлены горным ветром; иглы сохранились только на одной стороне кроны. Наконец Белый маг стряхивает снег с валуна и усаживается неподалеку от воды.
   Направляя свои чувства вглубь, он ощущает жар хаоса, разогревающего источник. Мысли его устремляются еще глубже, к сокрытому глубоко в недрах подземному огню.
   Два Белых стража всматриваются в послеполуденный туман. Они держатся поодаль.
   – Это и вправду великий маг, свет его побери! – чуть слышно шепчет седобородый мужчина, переводя взгляд с оледенелого скалистого холма на дорогу, ведущую к равнинам Галлоса.
   Второй страж – женщина – улыбается:
   – А ты, похоже, не жалуешь великих чародеев?
   – Да, пламя демонов, не жалую. Они, понятное дело, творят свои великие дела, а достается при этом обычным людям. Мы по сей день расхлебываем последствия великих деяний Креслина и злосчастного Дженреда.
   В этот миг, словно в подтверждение его слов, земля содрогается.
   Стражи поворачиваются к Джеслеку, стоящему рядом с камнем. Над источником поднимается пар, однако жаркое облако не касается облаченной в белое фигуры. Вращаясь, оно образует уходящую ввысь воронку.
   Джеслек улыбается, и глаза его вспыхивают.
   Стражи обмениваются взглядами. Мужчина вздыхает и пожимает плечами, женщина примирительно улыбается.

XV

   – Это «Риесса», – объявляет Гелизел, замедляя шаг.
   Перед ними открывается гавань: каменные пирсы и вздымающиеся за молом темно-зеленые волны. На фоне безбрежного океана крутобокий корабль выглядит игрушкой.
   – Какое маленькое судно, – бормочет юноша. Конечно, ему уже случалось бывать на Краю Земли, он даже перекусывал в прибрежной таверне, но одно дело – видеть море, и совсем другое – отправиться по нему в плавание.
   – Чепуха! – решительно возражает наставница по боевым искусствам. – Тебе стоило бы взглянуть на изображения старых монтгренских шлюпов, на каких приплыли Основатели. Или на суденышки хидленских свободных торговцев.
   Брид молча пощипывает себя за длинный подбородок.
   Кадара переводит взгляд с одного из своих спутников на другого, с могучего блондина на гибкого рыжеволосого паренька.
   – А что, судоходство продолжается круглый год?
   – То-то и оно. Летом ведется торговля с северными портами, а зимой попеременно то с Лидьяром, то с Эсалией... Ну, пошевеливайтесь! Нас ждут, и опаздывать не стоит.
   – А Эдил, Джилл и остальные – они отправятся на другом таком же судне? – спрашивает Доррин.
   – Следующая группа отправляется в Бристу. Нет, они, вероятно, поплывут на норландском бриге. Он, конечно, побольше, но ведь им придется пересечь весь Восточный Океан.
   Под ноги Гелизел ложатся последние плиты Главного тракта, тянущегося на шестьсот кай от Края Земли к черным утесам на северо-западной оконечности Отшельничьего острова.
   Доррин вновь задумывается о том, почему Основатели настаивали на прокладке этой дороги еще в те времена, когда Отшельничий представлял собой безлюдную пустыню? Он готов думать о чем угодно, кроме предстоящего путешествия.
   – Пошли, Доррин, – говорит Кадара, слегка касаясь рукояти своего меча. Она поспевает за наставницей без особого труда, а Брид так и вовсе бредет вразвалочку. Не то что Доррин, который чуть ноги не сбил, пытаясь идти вровень со своими рослыми спутниками от самого Аларена, куда их доставил рейсовый дилижанс. Карета до гавани отправлялась только после полудня, и Гелизел настояла на том, что пешая прогулка в пять кай пойдет всем только на пользу.
   По обе стороны дороги возвышаются двух – и трехэтажные строения из черного камня, принадлежащие, главным образом, торговцам пряностями и шерстью. Темная черепица крыш серебрится в ясных, но холодных лучах утреннего солнца.
   – Ферли – Белый, Ферли – Белый... – доносится со двора, и Доррин морщится: похоже кто-то то ли пугает, то ли дразнит ребенка, но он такой дразнилки никогда не слышал.
   – А я нет... а я нет... – слышится детский голос.
   Спохватившись, юноша ускоряет шаг, но тут ему приходится уступить дорогу гонцу Братства. Молодая всадница на черной кобыле, одарив его мимолетной улыбкой, скачет вверх по склону. Доррин улыбается в ответ, хотя она уже успела удалиться от него локтей на десять.
   Четверо пешеходов приближаются к старой башне, над которой реет знамя со скрещенными розой и мечом – гербом времен Основателей.
   Ноздри Доррина щекочет запах пряностей. Край Земли буквально пропитан этим запахом, ибо лишь искусство мастеров Отшельничьего позволяет выращивать в одной стране специи со всего мира.
   Весенний ветерок доносит звонкие детские голоса и обрывки разговоров.
   – ...Уже не увидим такого чистого порта... – отвлекшись на стоящий у конца дороги памятник Основателям, Доррин прослушал, что говорила Гелизел.
   – Почему? – спрашивает наставницу Кадара.
   – Так же чисто только в Фэрхэвене. Даже в Лидьяре на задних улицах грязь да мусор.
   Брид молча качает головой, и его светлые волосы развеваются на ветру.
   Дорога выпрямляется и ведет к пирсу. Вскоре они приближаются к гостинице под названием «Трактир Основателей». Доррину уже доводилось бывать там с отцом и братом.
   – «Трактир Основателей», – показывает на здание Гелизел. – Кормят неплохо, но цены заламывают!..
   Брид хмыкает.
   Кадара неотрывно смотрит на гавань.
   Доррин следует за своими спутниками к единственному у причала судну. Взгляд его опускается к темно-зеленой воде, потом взбегает к дощатым сходням, над которыми изнывает от безделья вахтенный матрос. Заметив черную тунику Гелизел, он оживляется и напускает на себя деловой вид.
   – Магистра, вас ждут.
   Наставница поднимается по трапу. Доррин медлит, рассматривая выпуклые борта. «Риесса» – название, написанное на укрепленной на бушприте табличке, кажется юноше знакомым, хотя он не может сказать, где его слышал.
   – Идем, – торопит его Гелизел – Я должна представить всех капитану.

XVI

   Когда Доррин открывает глаза, Брид еще вовсю храпит. С верхней койки доносится дыхание Кадары. Гибкий рыжеволосый юноша выскальзывает из-под одеяла, натягивает толстые коричневые штаны и сапоги, надевает рубаху и, стараясь не шуметь, выбирается по трапу из крохотной каюты на закапанную дождем палубу. Дождь уже кончился, однако снаружи пасмурно и дует резкий, холодный ветер.
   Поежившись, Доррин проскальзывает мимо палубных матросов и ныряет в кают-компанию, где садится на дубовую лавку за пустым столом. За соседним с тяжелой кружкой в руке сидит один из судовых офицеров, перед которым стоит блюдо с булочками, ягодами и персиками.
   В столешницу вделаны скобы, не дающие посуде ерзать при качке, а глиняные блюда и миски глубже обычных – чтобы их содержимое не расплескивалось. Кроме того, оба стола и лавки привинчены к полу.
   Рыжеволосый наливает себе чаю, пробует и морщится: напиток так крепок, что горчит, даже сдобренный изрядной порцией меда. А черствую булочку приходится обмакнуть в чай.
   Доррин заставляет себя есть не спеша. Помощник капитана старается не встречаться с ним взглядом, а больше в каюте никого нет: видимо, команда позавтракала раньше. Юноша съедает вторую булочку, дожевывает ломтик сушеного персика и уже собирается уходить, когда в каюту спускается Кадара, а за ней Брид.
   – Ты сегодня рано поднялся, – замечает она.
   – Что-то не спалось.
   Брид хмыкает.
   Кадара садится, Брид шлепается на лавку рядом с ней. Девушка наливает две глиняные кружки чаю.
   Доррин озирается по сторонам, ища, куда можно поставить пустую кружку.
   – Ты куда-то спешишь? – спрашивает Кадара.
   – Да мне вроде некуда... – Доррин вздыхает, снова наполняет кружку и кладет туда еще больше меду.
   – Мы тебя, считай, и не видим, – говорит Кадара. – Торчишь на палубе, пока мы не заснем, ложишься за полночь, встаешь ни свет ни заря.
   Брид, уставясь перед собой, мелкими глотками пьет чай.
   Кадара берет с блюда пригоршню сухофруктов. Потом настает черед черствых булочек, для размягчения которых было бы не лишне прибегнуть к молоту Хегла.
   Вспомнив о кузнеце, Доррин невольно смотрит на его дочь. Чай, хоть он и вбухал в него чуть ли не полкружки меду, все равно кажется горьким.
   Брид с громким хрустом разгрызает сухую булку, запивает ее, выдув всю кружку чая единым духом, и наполняет ее заново.
   Молчание затягивается. Наконец Доррин ставит недопитую кружку в одно из углублений в центре стола и поднимается на ноги.
   – Мы присоединимся к тебе на палубе, – говорит, подняв глаза, Кадара.
   Брид продолжает методично и основательно расправляться с едой.
   Ветер сдувает пену с гребней темно-зеленых волн, качающих крутобокую «Риессу».
   – Скучаешь?
   Доррин подскакивает от неожиданности. Рядом стоит Кадара.
   – А где твой Брид?
   – Так уж и мой... Он еще не наелся, а потом тоже подойдет сюда.
   – Какое счастье.
   – Доррин... – за тихим укором в голосе девушки скрывается раздражение.
   – Прости, – вздыхает Доррин.
   – Брид не виноват в том, что прекрасно управляется с клинком, – говорит она.
   «И с девушками», – думает Доррин, но вслух произносит совсем иное:
   – Да, конечно.
   – Ты знаешь, что всем этим я обязана тебе? – спрашивает девушка, глядя в сторону.
   – Я знаю, что ты так считаешь. Слышал от тебя, и не раз.
   Хлесткий порыв соленого ветра взъерошивает ее короткие рыжие волосы.
   – Можно к вам присоседиться?
   Доррин оглядывается.
   – Ну что, Брид, полегчало?
   – Ага, – добродушно улыбается парень. – А то ведь голодному-то какая радость? – Без длинного меча, который обычно он носит за спиной, этот простоватый с виду малый в серых штанах и ярко-голубой рубахе похож на обычного хуторянина из долины реки Фейн, а уж никак не на опасного бойца, каким его сделали полгода занятий в Академии.
   – Долго нам еще плыть до Тирхэвена? – спрашивает Кадара.
   – Самое меньшее еще день, – отвечает Брид.
   Доррин пожимает плечами. Очередная волна обдает его лицо колючими брызгами.
   Порыв ветра сбрасывает светлую челку Брида на лоб, и тот привычным движением широченной ладони убирает ее назад.
   – От Края Земли путь неблизкий, – размышляет вслух Кадара.
   Доррин слушает плеск волн. Все лучше, чем попусту чесать языком. Брид хмурится, а потом выпрямляется и направляется к корме.
   – Не очень-то ты разговорчив, – тихо говорит Кадара. Плеск воды, шепот ветра и скрип снастей заглушают ее голос.
   – А что зря болтать?
   – То-то и оно. Ты больше не хочешь разговаривать со мной, будто мы чужие люди, а не выросли по соседству.
   «У тебя есть Брид, с ним и разговаривай», – хочет сказать Доррин. Но вместо того просто пожимает плечами.
   «Риесса» накреняется. Юноша вцепляется в поручень. Его окатывает с головы до ног.
   Когда он поднимает глаза, Кадары уже нет.

XVII

   Прогуливаясь по палубе, Доррин изучает устройство корабля. Больше всего его интересуют простейшие корабельные механизмы.
   На реях матросы снова ставят паруса. Над кормовой мачтой реет огромное полотнище сутианского флага. Утренний дождь давно кончился, но небо остается серым.
   «Риесса» ловит ветер и с поразительной для столь неуклюжего с виду судна скоростью сворачивает навстречу просвету между низкими прибрежными холмами, вырисовывающимися на фоне белых облаков. Лишь потянувшись к ним чувствами, Доррин понимает, что это вовсе не облака, а вторая, более высокая гряда заснеженных холмов. Хотя на Отшельничий, да, пожалуй, и в Тирхэвен пришла весна, до тех холодных вершин она еще не добралась.
   Когда юноша спускается в каюту, Кадара и Брид, уже закончившие укладывать свои котомки, стремительно отскакивают друг от друга.
   – Мы скоро причалим, – бросает он, делая вид, будто не заметил их смущения и раскрасневшихся лиц, и берет с полки увязанную заранее торбу.
   – Успеем еще подняться, – отзывается Кадара.
   – Пока еще корабль пришвартуется... – машет рукой Брид. Ни один из двоих не двигается с места.
   – Жду наверху, – взяв торбу и посох, Доррин покидает каюту, не закрыв за собой дверь.
   Поднявшись на палубу, он кладет посох, торбу и стеганую кожаную куртку к ногам и принимается разглядывать приближающийся порт. По правде сказать, Тирхэвен не производит особого впечатления. Оба его причала гораздо меньше пирсов Края Земли, а каменный волнорез короче тамошнего вдвое. Вдобавок оба причала сколочены из старых, некрашеных серых досок – лишь кое-где коричневая полоска выдает недавнюю заплату.
   – Я ж говорила, что мы успеем, – заявляет, появившись на палубе, Кадара. Она в темно-сером, с пояса свисают два клинка, один из которых весьма похож на короткий меч стражей Западного Оплота.
   Позади нее возвышается Брид. Из-за его плеча торчит рукоять длинного меча, из-под расстегнутой серой куртки видна плотная голубая рубаха.
   – Ну что, все готовы к приключениям? – ухмыляется Брид.
   Доррина приключения вдохновляют мало, а отношения между Бридом и Кадарой – еще меньше. Но что он может поделать?
   – Я не очень-то готова, – признается девушка.
   – Ну что ж, в любом случае приключений не избежать. И если мы хотим выпутаться из них удачно, нам лучше не разлучаться.
   Доррин медленно кивает, понимая, что парень говорит дело и отвергать помощь этого дружелюбного, превосходно владеющего клинком силача было бы просто глупо.
   – Доррин, что ты как в воду опущенный? – добродушно осведомляется Брид.
   – Он развеселится, когда ему разрешат вовсю тешиться его машинами, – говорит Кадара.
   – Разрешат они мне, держи карман шире... – бормочет Доррин. – Ну что ж, приключение так приключение.
   За время этого короткого разговора «Риесса» успевает пришвартоваться к пустому причалу. На берегу толпится с полдюжины людей, включая двоих вооруженных, в белых одеяниях.
   – Белые стражи... – бормочет Брид, подходя к борту.
   Оглянувшись, Доррин примечает нетерпеливый жест капитана.
   – Кажется, ему не терпится поскорее спровадить нас на берег, – говорит он своим спутникам.
   – Оно и не диво, – ухмыляется Брид, – Фэрхэвен не жалует тех, кто плавает на Отшельничий. – Вскинув на спину торбу и проверив, легко ли выходит клинок из заплечных ножен, он направляется к только что спущенному трапу.
   – Спасибо за прекрасное плавание, капитан, – звучным голосом благодарит Брид.
   – Спасибо, – с улыбкой вторит ему Кадара.
   – Рад был услужить, – улыбается ей в ответ капитан и кивает в ответ на кивок Доррина.
   Матросы еще крепят лини к швартовым тумбам, а юноша уже ступает на обветшалые доски.
   Длиннолицый чиновник с белой круглой бляхой на плече стеганой безрукавки встречает сходящих на берег с кожаной папкой в руках. Позади него стоят двое Белых стражей, а чуть поодаль – три путешественника с ручной кладью, видимо, собирающиеся взойти на борт. Лица у обоих стражей скучающие, а их мечи покоятся в ножнах, но Доррину все равно хочется съежиться и куда-нибудь деться. Деваться, однако, некуда, и он, пристроившись за широкой спиной Брида, поплотнее перехватывает посох.
   – Так, значит, путешественники, – пискляво произносит чиновник. Ростом он уступает даже Доррину, не говоря уж о Бриде, который выше любого из собравшихся на пристани самое меньшее на полголовы. – Пошлина за въезд – по полсеребреника с человека.
   Брид и Кадара вручают ему по одной монете. Доррин нашаривает пять медяков.
   Отправив деньги в кошель, таможенник делает пометки на листе пергамента.
   – Оружие, кроме того, что у вас на руках, имеете?
   – Ничего, кроме связки ножей...
   – Отмечено. Вы получаете разрешение на свободный проезд по кандарским землям, – чиновник поворачивается к стражам. – Груз и декларация.
   Доррин оглядывается на «Риессу». Стоящий у трапа вахтенный ухмыляется Доррину.
   Следом за Кадарой и Бридом Доррин бредет по пристани в направлении города. Налетающий с холмов ветер не может взъерошить его тугие кудряшки, но зато чуть ли не пронизывает насквозь. Судя по погоде, весной в Тирхэвене еще и не пахнет.
   Чтобы не отстать от Кадары, Доррину приходится прибавить шагу.
   – Куда теперь? – спрашивает он, когда все трое сходят с причала.
   – А я почем знаю? – фыркает Кадара.
   – Нам нужно разжиться лошадьми, – берет инициативу на себя Брид. – Не топать же нам пешком через весь Кандар!
   – А как насчет снеди? – интересуется Доррин.
   – И снедью тоже.
   Обшарпанные дощатые портовые склады, совсем не похожие на аккуратные каменные пакгаузы Края Земли, остаются позади, и Доррин невольно вздыхает. Кто знает, доведется ли ему увидеть Край Земли вновь!..

XVIII

   Разумеется, Доррин не раз рассматривал карту Тирхэвена, но то, что запечатлелось в его памяти, мало похоже на представшую взору грязную улочку с неприглядными халупами и подозрительными оборванцами. Тем паче что от чертежей не разило водорослями, солью да несвежей рыбой. Улица тянется на юг, вверх по пологому склону. Над одним из двухэтажных домов поднимается струйка дыма.
   – Пошли туда, – предлагает Кадара, – там должна быть лавка.
   – Так ведь портовая, – пытается возразить Доррин. – Торгует, небось, тем, что нужно в плавании.
   – Здесь торгуют всякой мелочевкой, – бросает через плечо Брид.
   – Может, сначала все-таки обзавестись лошадьми?
   – Так ведь лавка совсем рядом с конюшней.
   – Откуда ты знаешь?
   Вопрос остается без ответа. Поправив котомку, Доррин прибавляет шагу, чтобы не отстать от своих более рослых спутников, быстро шагающих вверх по склону. Какой-то старик, сидящий привалясь к стене, разражается хриплым смехом, но парнишка не обращает на него внимания.
   На первом же перекрестке путники поворачивают на улицу с мостовой – пусть старой и потрескавшейся, но все же целой. Об утреннем дожде напоминают лишь небольшие лужицы. Перед входом в лавку – ту самую, к которой направляется Брид, – привязана кляча, а над дверью вместо названия красуется табличка с изображенными поверх побелки скрещенными свечами. Местами побелка отшелушилась, обнажив серое дерево.
   Ножищи Брида вдвое больше Дорриновых, однако, поднимаясь на крыльцо, рыжеволосый топает так, будто из них троих он самый тяжеленный.
   В лавке пахнет маслом, лаком, канатами и свечами. Вдоль правой стены тянется ряд бочек, каждая из которых накрыта круглой деревянной крышкой. Напротив находится длинный, во всю стену прилавок. Другой пристроен к задней стене лавки.
   Возле печи, на сложенном драном одеяле лежит тощая собака. Когда Доррин со стуком закрывает за собой дверь, она приоткрывает один глаз.
   – Чего желаете? – спрашивает лысеющий малый с песочного цвета волосами и длинными висячими усами, одетый в кожаную безрукавку со множеством небрежных, бросающихся в глаза заплат. Он сидит на табурете недалеко от печи.
   – Собираемся в путь, ищем кое-какое снаряжение, – вежливо отвечает Кадара.
   – Смотрите сами.
   Брид направляется к прилавку, Кадара начинает с бочек, а Доррин смотрит на собаку и ощущает ее боль. Бросив взгляд на своих деловитых спутников, он делает неуверенный шаг в сторону недужного животного, а потом протискивается к горячей печке и садится рядом с собакой на корточки.
   – Что, красавица, приболела? – тихонько спрашивает он.
   – Да она просто уже старая, – бросает со своего места торговец.
   – Можно мне ее погладить?
   – Пожалуйста. Она малость с придурью, но не злая.
   Собака ударяет хвостом по полу.
   Почесывая ее за ушами, юноша укрепляет гармоническое начало в разбалансированном организме. Собака скулит, влажный язык пробегает по его запястью.
   – Спокойно, красавица, спокойно. Скоро тебе будет лучше, – говорит он перед тем, как снова погладить ее и встать.
   – Любишь собак, парнишка? – спрашивает наблюдавший за ним в оба глаза торговец.
   – Очень, – признается юноша, – а своей у меня никогда не было. Эта мне кажется славной.
   – Для охоты на птицу ей не было равных. Теперь, правда, состарилась.
   Усатый лавочник ерзает на табурете, но так и не встает. Наступает молчание. Доррин принимается рассматривать навощенные пакеты с сушеными дорожными пайками.
   – Если интересуешься сырами, то они в леднике, вон там.
   Позади слышатся приглушенные голоса толкующих о припасах Брида и Кадары.
   – А как насчет лошадей, почтеннейший? Конюшня тут неподалеку?
   – Надеюсь, – хмыкает усач. – Принадлежит она Ристелу, а заправляет там муж моей сестры.
   – А вьюки у тебя найдутся? – спрашивает Доррин, слегка улыбнувшись в ответ. – Можно не новые.
   – Посмотри на середине прилавка. Там есть из чего выбрать.
   Одна пара седельных сум, почти совсем новая, оказывается слишком большой, да и сработаны сумы из жесткой, почти негнущейся кожи. Взяв было другой комплект, Доррин тут же кладет его на место, ощутив подернутую кровавыми прожилками белизну хаоса. А вот вытащив из-под прилавка пару сильно потертых вьюков с исцарапанными бронзовыми застежками, он сразу чувствует, что они сгодятся.
   – Хороший у тебя глаз, паренек. И недорого – всего серебреник.
   – А сколько стоят те, здоровенные? – без всякой цели спрашивает юноша.
   – Те? Да их только на битюга навьючивать! По золотнику.
   Доррин поджимает губы. На подержанную суму у него денег хватит, но нужна еще и еда, да и непромокаемый плащ не помешает. А главное, ему кажется нелепым покупать дорожное снаряжение, не зная, какая ему достанется лошадь. Тогда как Брида, похоже, такие соображения не смущают.
   – Как насчет дождевика?
   Торговец, хмыкнув, выкладывает на прилавок темный сверток.
   – Это не для щеголей: простая материя с водотталкивающей пропиткой. А твоему приятелю, – он кивает в сторону Брида, – и на нос не налезет. Много я за него не запрошу, но полсеребреника будет в самый раз.
   Доррин кивает. Эта одежонка должна будет ему пригодиться.
   – Хозяин, – громко, но вежливо окликает Брид.
   – Я положу плащ поверх вьюков, – говорит усач Доррину и спешит к Бриду.