Незнанский Фридрих Евсеевич. Убийство на Неглинной

   Короче, прибыв вечером на Васильевскую и войдя в боковой подъезд, куда обычно входят не посетители, а свои люди, он был встречен Галочкой, успевшей сменить скромную рабочую форму на змеино-серебристое нечто, охотно демонстрирующее на каждом шагу великолепное достоинство поставленной на высокий каблук достаточно крепкой ноги. А что, в конце концов, Азия далеко не всегда низкорослая и кривоногая, случаются и такие экземпляры, что... Одним словом, войдя и скинув плащ на служебной вешалке - так потом будет проще, - Юра обнаружил в своей спутнице нечто такое, что вполне могло компенсировать любые неудачи намечающегося вечера. Галочка казалась самим совершенством. Взяв Юру под руку, она провела его по всем этажам, лестницам и барам огромного кинематографического дома, рассеянно кидая при случае: это Нахапетов, знаешь? А это Игорек, ну, Костолевский, ты что, не узнал? А это сама Анька Самохина, ну, доложу тебе... При этом она по-свойски прижималась к его плечу, принимала некие почтительные поклоны и сама раскланивалась направо и налево. То, что они, оказывается, были давно на "ты", Юру уже не занимало. Выпив в нижнем баре по диковинному коктейлю, обошедшемуся Юре, как кавалеру, в хорошую синеватую купюру, Галочка неожиданно сообщила, что уже звонила Скибе и та обещала, если ничего не случится, подъехать часам к восьми - половине девятого. Но, скорее всего, к девяти. А сейчас без чего-то восемь, значит, времени навалом.
   - Идем ко мне, - заявила она безапелляционно, - я тебе покажу кое-что очень важное.
   Он уже примерно предполагал, что его ждет, и не сильно возражал. Да, в конце концов, и вариант наклевывался не из самых худших. Чего стесняться!
   Она привела его в сравнительно небольшой зал, где проводятся особо важные приемы. Здесь был длинный полированный стол, множество мягких кресел и два длинных дивана. Вот на одном из них Галочка и предложила скоротать отпущенное время. При этом она, быстро и решительно приводя себя в рабочее состояние, обернулась и, вынув у элегантного Смирнова платочек из верхнего кармашка пиджака, взяла его в зубы.
   - Это еще зачем? - удивился он, расстегиваясь.
   - Чтоб не кричать, - как само собой разумеющееся, ответила она, отвернулась и стала на колени...
   Время, отпущенное на знакомство, пролетело незаметно. Выходили они из зала приемов вполне удовлетворенные друг другом.
   - Ты вообще-то на Польку губы не раскатывай, - поучала, спускаясь по лестнице, Галочка. - Это я, девка простая, много не прошу, а она - тигрица. Я тебя, конечно, познакомлю, сведу с ней, для дела, не больше. Но потом ты лучше ко мне возвращайся. Я здесь буду до самого закрытия...
   Скиба была совершенно определенно под кайфом. Говорила медленно, переключаясь на какие-то никому не нужные частности, внимание было рассеянным. Смерть подруги произвела на нее расслабляющее действие. Она говорила, бормотала, словно беседуя с кем-то потусторонним, и вообще всячески демонстрировала слабость своего пола. Может, играла? Да вроде нет, поскольку, расставаясь, довольно внятно продиктовала свой телефон и сказала, что готова встретиться, но не в этой обстановке, не здесь и не на кладбище, естественно, а поговорить надо. Смирнов проводил ее до машины, в которой сидел мрачный водитель, даже не вышедший навстречу хозяйке. А может, это был и не ее водила, а нанятый каким-нибудь преуспевающим ее хахалем, кто знает! Во всяком случае, она уехала, как отключилась, а Юра неожиданно вспомнил, что его плащ остался на вешалке, возле вахтера на служебном входе.
   Вернулся, его узнали. Пока он разыскивал свой плащ - одежды было много, - спустилась Галочка. Видно, вахтер имел команду и позвонил. Забрав его верхнюю одежду, она повела его ужинать в ресторан. Но на этот раз данное действо ничего ему не стоило, поскольку, как выяснилось, входило в условия Галиной работы. Тем лучше. Останется на такси.
   Когда выходили из ресторана, Галочка попросила его проводить ее в кабинет, где она что-то забыла. В помещениях было уже темно, только высвечивали очередную художественную выставку на стенах уличные фонари. Достав из сумочки небольшую связку ключей, Галочка пошуровала одним из них в какой-то замочной скважине и открыла дверь в большой кабинет, где главное место занимал огромный блестящий письменный стол.
   Она потом, уже под утро, скажет, что за этим столом сиживали люди, ставшие легендой советского и мирового кино. Здесь традиционно сменяли друг друга выборные секретари и председатели Союза кинематографистов, над этим столом парили высокие мысли, за ним вершились воистину великие дела. Но сейчас это была стартовая площадка, не более, - большая, широкая, гладкая, освещенная оранжевым светом с улицы.
   И еще она скажет утром, что испытывала ни с чем не сравнимое чувство сладкой мести, воображая, как этот сморчок, она имела в виду очередного председателя, будет тупо разглядывать то место, где в течение целой ночи, почти без передышки, танцевали ее ягодицы. Да, это действительно была шикарная месть. Если к тому имелся стоящий повод...
   - Ты думаешь, мне только член нужен? - наивно спрашивала она. - Нет, я нуждалась в хорошем человеке. Им ты и оказался.
   Уже светало, когда они покидали здание. Вахтер даже и не вышел, они просто захлопнули за собой дверь. Было свежо. Галочка поеживалась - разрез у ее платья был не по погоде, а нечто наброшенное на плечи никак не согревало. Широкий и длинный плащ перекочевал с него на нее. Ну а теперь уже никак нельзя было оставлять женщину одну. И, поймав левака, Юра повез ее к ней домой, в Фили. А что оставалось делать?
   Крохотная однокомнатная хрущевка была, вопреки его предположениям, вполне уютным гнездом. И он, уступая ее просьбе, остался. Сперва ненадолго - чашечку кофе, не больше.
   Час спустя она сказала, что, когда они поднимались по лестнице, она почувствовала на себе его взгляд. И поняла, но не обернулась.
   - Это ж когда было? - удивился он.
   - Днем, когда ты приехал в первый раз. Мы, женщины, спиной чувствуем мужские взгляды.
   - Значит, поэтому ты так и ерзала во время нашей беседы?
   - Не только. Я наблюдала, как на тебя накинулись эти вороны! Они же готовы были тебя проглотить!
   - А ты?
   - А я тебя, дурачка, как могла, защищала от них. И никому не отдала! И еще запомни: про Айну все они врали тебе...
   - Но ведь и ты тоже постаралась?
   - Я не могла иначе. А сейчас скажу: она была отличная девка. И все ей только завидовали. А почему так случилось, я думаю, что знаю. Ошиблась. Не тому дала. Не под тем оказалась, когда кто-то из ее прежних связей обозначал свои законные владения...
   Началось воскресенье, день был свободным. Относительно, конечно. И на какое-то время Юра мог рассчитывать, как на свое личное. Он и не стал торопиться. Тем более что кровать у Галки оказалась совсем не тесной для двоих.
   Забегая далеко вперед, можно предположить, что неожиданный союз, заключенный молодым следователем и очень энергичной, неутомимой татарочкой Галкой Галеевой, окажется счастливым и достаточно долговечным, уж во всяком-то случае до конца века они могли быть спокойны.
   А еще говорят, что все серьезное зачинается на небесах! Ничего подобного, случается, что и на столе первого кинематографиста России.
   В середине воскресного дня отупевший от ласк следователь Московской городской прокураторы Смирнов нашел в себе силы позвонить своему старшему коллеге - Виктору Ивановичу. Тот записал необходимые данные и сообщил, что они нужны официальному теперь руководителю следственной группы господину Турецкому. И положил трубку, освободив молодого коллегу от ненужных ему сомнений и забот.
   Турецкий же отреагировал иначе. Все выспросил, все записал и сказал, что с этой Скибой надо встречаться немедленно. Но где находился в данный момент Смирнов, Пустовойт поинтересоваться не удосужился, а сам он, по твердому убеждению Александра Борисовича, ни в какие дамские угодники не годился. Оставалось Турецкому брать все на себя. Что он и сделал, дозвонившись до Полины, пребывавшей в несколько аморфном состоянии и потому покладистой, и твердо условился встретиться с ней сегодня же вечером в милых ее сердцу "Колоколах", есть такое злачное ночное местечко, расположенное неподалеку от Патриаршего подворья. Потому, наверное, и "Колокола"...
   Старая Москва любит баньку. Ритуал посещения, там, где он сохранился, чтут свято. У кого - банный день в среду, кто предпочитает четверг, но народ занятой любит воскресное утро. После хорошей приборки да первый парок - сердцу самое милое дело.
   В это воскресенье уже к восьми стал собираться привычный народ возле Сандунов. И хотя здоровье стало обходиться нынче все дороже и дороже, особенно в высшем разряде, охотников до истинного блаженства убавлялось как-то незаметно. Видно, оттого, что сохраняли традиционные Сандуны и расписные потолки, и кабинеты под красное дерево, и мраморы, и тот особый дух чистоты, который сопровождается шелестом разворачиваемых хрустящих простыней.
   И вот отворилось окошко кассы, и... ропот пробежал по недлинной еще очереди: закрыто! Высший разряд нынче не работает! Да как же так?! Какая профилактика?!
   Но как бы там ни было, вход наверх был закрыт, а равнодушная кассирша предлагала любителям банных роскошеств разряды помельче - первый, тут же, на первом этаже, и второй - из подъезда и за угол. А кто гордый - ступай в коммерческую сауну, вон их сколько развелось нынче!
   Очередь бранилась, шумела, меняла ориентацию, а на второй этаж, как заметил кто-то, некий народец почему-то поднимался. Но все, минуя кассу.
   - Демократия! Мать вашу! Даже в бане, где все голые, и то никакого равенства!
   Но это была риторика, усвоенная из далеких школьных лет, вроде бессмертного: "Выдь на Волгу: чей стон раздается..?" Все и всё знают, а продолжают спрашивать. Ну не дураки?..
   Кто-то попробовал сунуться - посмотреть, так рад был, что кубарем не спустили. Два бритых мальчика только посмотрели, потом один из них ткнул пальцем в табличку, на коей было написано: "Профилактика", и задал глазами молчаливый вопрос. Но любопытный был уже сам внизу.
   А народ, точнее, молчаливые и независимые посетители все поднимались, окруженные крепкими ребятками в темной коже, которые несли в сумочках березовые и дубовые веники. В общем, скоро основной массе желающих стало предельно ясно, что верх нынче не для них. Ну так бы сразу и написали, а то - профилактика! Какая, к хренам... ну и так далее.
   Высший разряд принимал важных гостей. Редко такое случалось тут, но уж когда требовалось, никакие власти не были в силах противодействовать, скажем, таганской братве принять на своей подконтрольной территории авторитетов и воров в законе, правящих тремя десятками других так называемых в правоохранительных кругах ОПГ, то есть организованных преступных группировок стольного града Москвы. И повод к тому же был весьма важным.
   Вчерашнее выступление Президента страны было всеми воспринято как объявление войны криминалитету. Требовалось выработать ответные стратегию и тактику. Информаторы - глаза и уши воровского мира, прочно осевшие буквально во всех структурах правоохранительных органов, - уже информировали своих хозяев, что выступление главы государства явилось не спонтанным проявлением чьей-то инициативы или данью очередной пропагандистской кампании. Оно готовилось исподволь. Но, очевидно, последней каплей, переполнившей чашу терпения президента, явилось убийство молодого и способного президентского выдвиженца Михаила Нечаева. И хотя даже абсолютно далекому от политики человеку было понятно, что сам уголовный мир, как таковой, никакого отношения к этому убийству не имеет, люди заинтересованные знали, что, пока суд да дело, пока следствие найдет убийц, а через них выйдет на заказчиков, а после примется доказывать их причастность, на что уйдут если и не годы, то уж месяцы, - это точно, удар может быть нанесен, причем не вслепую, по жизненно важным органам и конкретным лицам, определяющим судьбу преступного сообщества. Случались ведь уже подобные ситуации, и почти всякий раз редко обходилось без серьезных потерь. Поэтому было и о чем сейчас потолковать воровским авторитетам, и о чем, если повезет, успеть договориться.
   Ни одно серьезное дело не терпит суеты - это истина. А когда требуется принять, говоря современным языком, судьбоносное решение, тем более необходимо подготовить себя - и говорить, и слушать, и пойти при нужде на компромисс. А что может быть лучшим в наборе экстренных профилактических средств, чем русская банька! Расслабьтесь, вежливо советовали гостеприимные организаторы сходки и улыбались холодными глазами, примите парок, легкий массажик, отпустите душу, а там можно будет и обменяться, как говаривал последний советский президент, дай ему Бог здоровья в Швейцарских Альпах.
   Крепкий, душу опаляющий настоящий русский пар - под мяту да под венички умелых банщиков, после ледяная бочка и бассейн с подогретой водой, - ну что еще нужно, чтоб отпустить напряжение, смягчить настроение и сделать собеседника терпимее! На это, собственно, и рассчитывали организаторы действа. Пора было не спорить, не доказывать друг другу, где пролегают те или иные границы влияния, не поминать нанесенные всерьез или невзначай старые обиды, а заключать хотя бы временные перемирия ввиду грозящей поголовно всем новой опасности.
   И когда, наконец, хозяевам показалось, что приглашенные маленько размякли и первоначальное некоторое напряжение растаяло, а его место заняло закономерное любопытство, из крайней кабинки вышел широко известный в определенных кругах Владимир Сергеевич Сычев, а в миру просто Сыч, и, негромко похлопав поднятыми ладонями, направился к центру зала, где в окружении своих братков расслаблялись авторитеты помоложе. Их старшие коллеги по старинке предпочитали персональные кабины. Молодежь почтительно приветствовала старика, которого почитали как смотрящего, то есть опытного и авторитетного судью в любых, даже самых непримиримых спорах. Завернутые в крахмальные простыни, словно римские сенаторы, стали собираться к центру зала пожилые. Им уступали места в середине. Молчаливые парни в белоснежных халатах ставили на столики подносы с пивными кружками, над которыми возвышались настоящие пенные шапки, словно на старинных вывесках. Рыба, бутерброды с различной снедью под пиво лежали отдельно, для желающих.
   Сыч поднялся с места, запахнул на груди простыню и кинул конец через левую руку, - ну точно сенатор, ни дать ни взять!
   - Господа воры, друзья, братва, - начал он и сделал всем легкий полупоклон. - Мне поручена большая честь довести до вашего ума и сердца...
   Алексей Кистенев, он же Кистень, сравнительно молодой еще вор в законе, являющийся одним из новых таганских лидеров, в общий зал не вышел, предпочитая до поры оставаться в тени. Идея сходки, между прочим, была во многом его, и ему было что сказать высокому собранию. Но он не торопился, хотел посмотреть, как вообще отнесутся непримиримые авторитеты к идее консолидации и выхода на новый, более высокий уровень контактов с властью предержащей.
   Он показал своему телохранителю, чтобы тот пошире открыл занавеску, раздвинул тяжелые малиновые шторы и, полулежа на диванчике, наблюдал за сходкой.
   Сыч конечно же был умным и опытным дипломатом. Не заостряя ни на ком из присутствующих конкретного внимания, он изложил свое видение общественной обстановки, напомнил об отдельных трудностях нахождения взаимопонимания между враждующими группировками, но не задел при этом ничьего болезненного самолюбия. И вот новая ситуация, когда на все общество готовится всерьез и чувствительно обрушиться мощь правоохранительной системы. По сведениям, поступившим из весьма компетентных источников, необходимо немедленно принять меры против надвигающейся войны. Власть собирается задействовать все свои основные силы, в частности, будет полностью изолирована от внешних сношений система исправительно-трудовых учреждений. Массовые операции типа "Капкан" и "Вихрь" будут задействованы повсеместно. Полностью подключаются ГАИ, РУОП, ОМОН, все отряды спецназа по линии МВД и ФСБ, а также новое спецподразделение "Пантера", перед которым, по отдельным высказываниям, "Альфа" и прочие страшилки времен перестройки выглядят детсадовскими работниками. Цель - обезглавить и обескровить основную массу криминальных группировок. Нанести для начала максимально чувствительный удар по торговле наркотиками и оружием, рэкету и проституции, вывести из-под контроля братвы столичные структуры. Словом, задачка, как изволят видеть господа авторитеты, ничуть не меньше поставленных большевичками в октябре семнадцатого.
   Народ зашумел, начался базар. Никто, разумеется, никого не хотел брать на испуг, просто мудрый смотрящий, избранный все теми же авторитетами, выдал текущую обстановку - для дальнейшей оценки и принятия решений. Но ведь никогда никакое общее не решалось без болезненных частностей! Поэтому базар касался конкретных интересов. К примеру, кому надо было "мочить" вице-премьера? Ни одна из группировок не могла взять эту акцию на себя, поскольку ничьи интересы в данном случае задеты не были, а значит, само убийство лишено смысла. И значит, надо доказать, что к этому инциденту братва никакого отношения не имеет. А если это убийство как результат своих собственных, внутренних разборок в правительстве выдается в качестве провокационного хода для репрессивных санкций со стороны все того же правительства, то братва не должна молчать. Она должна сказать свое веское слово!
   Кистень ухмыльнулся, покачал рано поседевшей, когда-то кудрявой головой и окунул нос в пышную пивную пену. Эти глоты дальше базара не пойдут. Ну, залягут временно на дно, благо есть где, ну, через границы махнут ненадолго, на бывшие всесоюзные курорты... Ведь тот же "Капкан" вечно, раззявив пасть, сторожить не будет: поймает мелочевку и захлопнется. И все опять на круги своя. Так думают, но так может не случиться...
   Появились и разумные предложения: выяснить, кому потребовалась эта провокация с вице-премьером, и по своим каналам выйти на ментов. Только не в префектуры, а на самый верх, где понимают серьезный разговор. И ценят откровенность.
   Заговорили о подходах. Сеня Круглов, измайловский авторитет, предложил себя в качестве посредника для переговоров с подольскими и чеховскими, во владениях которых имелась одна, так сказать, сауна, в которой частенько коротали время мужички из Белого дома и со Старой площади. Закрытое такое место, однако ж, когда прижмет крепко, проход найдется.
   Тут же посыпались возражения, поскольку у некоторых с подольскими были непреодолимые противоречия. Сыч молчал, давая возможность демократически высказаться всем. Кистень с презрительной улыбкой наблюдал со стороны. Нет, думал он, нужны другие ходы. А эта затея примирения перед общей опасностью ничего не даст. Не о будущем своем думают воры, а о более-менее благополучном сегодняшнем. В нем и останутся...
   А вообще-то идея утереть нос ментам - стоящая, надо подумать. Хоть и запрещает воровской закон контакты с ментовкой, но, если хочешь сохранить хотя бы малое, на что не пойдешь! Иначе все разговоры о воровской власти так болтовней и останутся. Пора менять свой имидж. Хорошее слово. Почему президенты могут, а ворам нельзя? Несправедливо!
   Между тем базар, как это обычно случается, перешел на отдельные личности и большие претензии. Голоса повысились, возросло возбуждение. Очень правильно, что с самого начала постановили оружие оставлять в машинах. Но Кистень предупредил своих, таганских, заменивших сегодня освобожденных на полдня пространщиков: следить внимательно, но ненавязчиво и по возможности провести проверку на оружие, пока братва парится. Все оказалось чисто, хоть тут смогли договориться. И теперь, когда пошел шум, в принципе бояться было нечего, ну, поорут, кто-то в сердцах покинет сходку, такое бывало, и никого особо не трогало. И в самом деле, первыми стали собираться химкинские и коптевские, у тех свои интересы. Долго залупались солнцевские, но эти - от гордости, самые крутые, как же! Их поддержала сопливая Гавана и кунцевские, опять возникла очень болезненная проблема "общака". Ну, это надолго. А хитрый Сыч, провожая очередных уходящих представителей, с достоинством кланялся им, благодарил за участие и завершал фразой: "Не держите обиды, когда начнется большой шмон..." Пусть себе думают: предупреждение это или угроза. Некоторым совсем не вредно.
   К середине дня высший разряд опустел. Появившиеся уборщики и пространщики в считанные минуты привели помещение в идеальный порядок, с аппетитом закусили за оставленным им богатым столом и сняли с входной двери табличку "Профилактика". Вскоре объявились и первые посетители. Но было их совсем немного. Оно и понятно, под вечер в баню знатоки не ходят. А любителю - туда-сюда. Но выложить за вход сотню тысяч - да еще услуги, пивко с рыбкой (как же без этого?) считай на пол-"лимона", и это по бедности, не сильно шикуя, - все же накладно. Немного перед сном-то таких охотников. Вот и пустынно было в высшем разряде.
   По этой причине пожилой буфетчик Николай, которого все фамильярно звали Парамонычем, совсем заскучал. Дела не было. Отправил в кабинки несколько пар пива - и сиди себе зевай, волшебство живописное на потолке разглядывай да поминай добрым словом Силу Николаича и супругу его благоверную Елизавету Семеновну, создателей сей чудотворной красоты. Издавна сказано стариками-сандуновцами: "Ваш пот - наши старания..."
   Посетовав своему помощнику на жидкого клиента, Парамоныч вдруг засобирался домой. Миша-татарин, он же Мухаммед, не возражал, поскольку "ходил" под Парамонычем не первый год и порядок старшего знал. А нынче-то и дела нет особого - доход невелик, легко и одному управиться. Словом, принял Парамоныч на грудь кружечку свеженького пивка, сунул меж стальных зубов черный подсоленный сухарик, закуску для знатоков, да и отправился себе с Богом.
   Спустился на Неглинку и пошел в сторону Охотного ряда. Миновал место, где вчера, сказывали, молодого вице-премьера "замочили", это все нынешняя публика толковала. Потом свернул на Кузнецкий, стал подниматься к метро, останавливаясь у многочисленных витрин; зашел и потолкался в тесном хозяйственном магазинчике на углу, приобрел себе флакон нового заграничного аэрозоля - против тараканов, тут же, на углу, ввиду отсутствия желающих звонить, снял трубку уличного телефона-автомата и набрал номер.
   Отозвались не сразу.
   - Добренького тебе вечера, Вячеслав Иваныч, чего париться не заходишь?
   - Ах, вон кто! Здорово, Парамоныч! - отозвался Грязнов. - Так ведь по нынешнему-то к тебе с "лимоном" ходить требуется. А где ж у меня такие гроши? Я понимаю, что подъехать мне надо? Куда скажешь?
   - Да ведь ты помнишь адрес-то. Вот, значит, и... - Парамоныч словно невзначай повернулся с трубкой в руках, как бы глядя себе под ноги, а сам все же цепко, из-под опущенных бровей, огляделся вокруг. - Ну ладно, стало быть, увидимся. Пока, - и повесил трубку. После чего неторопливо спустился в метро и поехал в сторону "Тушинской", где проживал на улице Свободы.
   ОБЫЧНАЯ РУТИННАЯ РАБОТА
   Турецкий встал рано: надо было готовить проклятую справку для генпрокурора. Он не лукавил, разговаривая с генеральным: питерские коллеги, особенно Пименов, действительно снабдили его исчерпывающей информацией. Надо было отобрать нужное и обобщить. Но после обеда позвонил Пустовойт и поломал вечерние планы. Конечно, следовало к этой Скибе отправить все того же Смирнова, но молодой и симпатичный где-то загулял, во всяком случае, домашний его телефон не отзывался. Пришлось снова брать на себя. Пустовойт же, по твердому внутреннему убеждению Турецкого, для компромиссных бесед с дамами не годился. А после того как удалось дозвониться до самой Полины и услышать ее "плавающий" голос, это мнение подтвердилось окончательно. С такого рода дамочками вообще-то лучше всех умел общаться Славка Грязнов. Но вешать сейчас на него и эту обузу показалось чрезмерным.
   В начале восьмого, побрившись и одевшись с несколько изысканной простотой, сопровождаемый насмешливым взглядом Ирины, весьма скептически относившейся к вечерней работе мужа, Александр Борисович пересчитал оставшиеся после командировки финансы, прикинул, что на небольшой допинг должно хватить, и отправился на свидание в ночной клуб "Колокола". Наличие машины должно было объяснить нежелание господина Турецкого общаться с ночными гаишниками по поводу какой-то выпитой рюмки. Такие аргументы всегда действуют успокаивающе на любую женщину, даже самую мнительную и осторожную.
   Как оказалось, никаким клубом "Колокола" не были: обычное, но с некоторыми претензиями - к примеру, швейцар в форме старшего офицера британской колониальной армии - ночное заведение, где стояла рулетка, несколько карточных столов и вдоль длинной стены тянулась лакированная стойка бара. Вот и все кружева. Остальное - расхожее новорусское сермяжество: колокольчики при входе, расписанные церковными куполами стены, поддужные бубенцы и прочая церковно-купецко-ямщицкая канитель на портьерах и занавесках. Вроде и богато, но безвкусно.
   Швейцар на входе осведомился, по своей ли охоте или по чьему-то приглашению прибыл гость. Турецкий, как было условлено со Скибой, назвал ее фамилию. Швейцар равнодушно кивнул и предложил пройти во второй зал, где их дожидаются у окна, в углу слева.