Незнанский Фридрих Евсеевич. Убийство на Неглинной

   Пройдя под занавесками, издававшими мелодичный звон, и мельком оглядев вполне приличный выбор напитков в баре, "важняк" отодвинул в торце зала портьеру, также отметившую его приход перезвоном, и вошел в небольшой ресторанный даже и не зал, а скорее большой кабинет на три стола. За крайним слева, как и было сказано, сидела парочка. Он был плотен телом и острижен по самой последней моде - кубарём. Профессия почти не оставляла сомнений. А вот его даму Турецкий легко узнал и тут же вспомнил, кто такая эта Полина Скиба и в каких популярных фильмах видел он в маленьких, но ярких эпизодических ролях сию очень симпатичную разбитную бабенку. Только она всегда была пышноволосой и русой, а тут сидела женщина с короткой темной прической в стиле двадцатых годов. На вошедшего обернулись оба. Мужчина кивнул, встал и вразвалку, от ощущения собственной могучей силы, наверное, прошел мимо Турецкого к выходу. Полина взглянула как бы с легким интересом и сделала приглашающий жест рукой. Гость прошел и сел на стул напротив. Улыбнулся и сказал:
   - Здравствуйте, Полина... Не знаю вашего отчества, но, кажется, в ваших компаниях и не принято? Можете и меня называть Александром, Сашей, как вам будет угодно. Спасибо, что согласились встретиться. В силу, вероятно, понятных вам причин, я хотел бы задать несколько вопросов, но не уверен, что здесь - самое место.
   - Ну почему же?.. - Было заметно, как она подавила у себя желание обернуться, оглядеться. Турецкий понял, что ее пасут, причем в открытую, ничего не стесняясь. И сделано все это специально, чтобы узнать, какие вопросы интересуют господ ментов, ну и все остальное в том же духе.
   Соответственно вести беседу в таких условиях было бы глупо. Надо поискать более простой какой-нибудь вариант, вроде выйти прогуляться, от чего женщина наверняка откажется: заметит, что погода неподходящая, или еще что-то в том же роде. Начать секретничать - еще больше вызвать подозрение. И Турецкий выбрал действительно самое простое. Тут же подошедшему официанту заказал бутылку шампанского для дамы, а себе - бокал сока, предъявив в качестве объяснения автомобильные ключи, которые крутил на пальце.
   Официант с усмешкой заметил, что такой заказ проще получить в баре, на что Турецкий возразил: там шумно, а здесь достаточно уютно и спокойно. Официант посмотрел на Скибу, та молча кивнула в ответ, и он удалился.
   - А ведь я сразу узнал вас, едва увидел! - радостно начал он тоном простецкого и неискушенного зрителя, оказавшегося неожиданно наедине с кинозвездой. И следующие полчаса, включив в действие все свои способности по части охмуряжа, старательно вспоминал наиболее яркие, по его мнению, эпизоды из ее фильмов. Живописал с неподдельным восхищением, как она была хороша там-то и там-то, как он, было дело, буквально влюбился в нее, чем вызвал жуткий приступ ревности у своей жены. Словом, он пел, как кенар перед своей птичьей свадьбой, не останавливаясь и охотно подливая шампанское в пустеющий бокал. Скоро и Полина, и те, кто слушал их "беседу", могли убедиться, что перед ними обычный тупой ментяра, сдуру пытающийся усесться не в свои сани.
   Она, как он заметил, сперва слушала не без удовольствия восторженные трели "рядового кинозрителя", но потом ей стало скучно. Ничего нового, видно, Турецкий ей не сообщил, все было давно известно.
   - Мне приятны, - без всякой радости в голосе заметила она, - ваши слова в мой адрес, но, насколько я поняла из вашего звонка, интересует вас не Полина Скиба, а ее подруга?
   - Да, да, конечно, - смутился Турецкий. - Просто, увидев вас, я, как бы это сказать...
   - Да, я понимаю, растерялись, так? Ведь вы же, оказывается, даже были влюблены в меня? - при этом она как-то нервно оглянулась.
   - Вот именно. Да, я действительно предполагал поговорить с вами о вашей подруге. Но боюсь, что наш разговор в данном заведении не получится. Народ тут, как я вижу, слишком навязчиво интересуется содержанием нашей беседы. Поэтому у меня есть предложение. Если не возражаете, давайте подъедем ко мне в Генеральную прокуратуру. Я ведь не из милиции, я побеседую с вами как со свидетельницей, а затем, если захотите, привезу обратно, сюда. И вы сможете продолжить свой уик-энд.
   - А если я не захочу? - с вызовом спросила Скиба.
   - Мне придется вас вызвать повесткой. А еще имею право доставить приводом, и тогда уже у нас получится допрос с пристрастием.
   При этом Турецкий слегка наклонился к ней, подмигнул с улыбкой, намекая, чтобы она в данный момент не принимала его слова всерьез. И она поняла. Вздохнув, взяла с соседнего стула свою сумочку и как бы развела руками:
   - Ну что же, раз иначе нельзя... Везите. Но я обязательно должна сегодня сюда вернуться.
   - Будет сделано, - с готовностью согласился Турецкий. Он оставил на столе стотысячную купюру, полагая, что за бутылку этого хватит, и поддержал Полину под руку, помогая подняться.
   Тут же возник официант, посмотрел вопросительно. Турецкий показал на купюру, спросил:
   - Достаточно?
   Тот взглянул на Полину и как-то неопределенно пожал плечами, но Александр Борисович решил, что отечественное игристое большего не стоит, нечего их баловать...
   Провожали Полину несколько пар мрачных глаз - от карточного стола, от бара. Под суровым присмотром "британского вояки" они оделись и покинули слишком уж гостеприимные "Колокола".
   Свою "Ладу" Саша припарковал не только за углом, но еще и на противоположной стороне улицы - он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как и на чем он приехал. И теперь, держа под руку Полину и переходя улицу, обернулся и увидел "квадратненького", провожавшего их взглядом. Подойдя к машине, "вякнул" сигнализатором, открыл заднюю дверцу салона и, взяв из рук Полины сумочку, кинул ее на сиденье и снова закрыл дверь. Наклонившись к самому уху - со стороны это, наверное, выглядело как обычная мужская фамильярность,- тихо спросил:
   - Они вам в сумочку что-нибудь подсунули? - Вопрос был настолько неожиданным, что у Полины округлились глаза. Но Турецкий с улыбкой мигнул по-приятельски. Поэтому, подумав и, видимо, оценив его слова, она почти незаметно кивнула. - Отлично, - шепотом продолжил он, - говорите, куда нам смыться. Ни в какую прокуратуру я вас тащить не хочу, надо поговорить наедине, и чтоб ни одна живая душа о том не знала.
   - К ней поедем, - после короткой паузы шепнула она.
   К ней - значило, к Айне? Но там же все опечатано! Его сомнения она поняла с полувзгляда, сказала:
   - Я все знаю. Едем.
   Садясь в машину, Турецкий обернулся, взял сумочку Полины и, прижав палец к губам, раскрыл ее и высыпал содержимое на колени женщины.
   - Ой, какой же я неловкий! Простите, ради Бога! Полина, Полечка, не казните, я сейчас все подниму и соберу.
   А его опытный глаз уже "наколол" подслушку. Это была небольшая коробочка, похожая на женскую пудреницу - с узорами и дырочками на корпусе. Турецкий взял ее в руки, осмотрел и взглядом спросил Полину: "Она?" Та снова кивнула, но смотрела на него уже каким-то иным, заинтересованным, что ли, взглядом. Так смотрят дети на фокусника, вынимающего изо рта куриное яйцо.
   - Ну вот, видите, все и собрал, еще раз прошу прощения, - облегченно выдохнув, сказал он. - Вы потом посмотрите, может, что-нибудь маленькое куда закатилось. Так я тогда поищу. Ну, значит, поехали?
   "Пудреницу" он демонстративно кинул на заднее сиденье. Тронул машину и, словно вспомнив, правой рукой открыл бардачок, вытащил оттуда обрывок бумажки и написал на нем два слова: "Через чердак?" Показал Полине, та обаятельно улыбнулась, сморщив нос, - ну прямо поцеловать ее хотелось за такую реакцию. Но она тут же сама прижала мизинец к своим губам и исподтишка показала пальцем на заднее сиденье.
   - Может быть, пока едем, поговорим немного? - предложила она.
   - Да. Мне бы хотелось услышать от вас, что за человек была Айна Дайкуте. Давайте не торопясь, сначала. Откуда она, где и когда вы познакомились, как она стала певицей, как в кино начала сниматься. И еще я вас хотел попросить: чем подробней - тем для следствия лучше. - Турецкий ладонью помахал у своего открытого рта, изображая этим жестом пустой треп, болтовню.
   - Я поняла, - она снова с готовностью улыбнулась, показывая, что ей нравится эта игра, которую они затеяли, чтобы задурить головы наглым мужикам. И начала свой неторопливый рассказ, чуть ли не от Адама, где, когда, от кого начался род Дайкуте. Словом, тот, кто хотел услышать, тот и услышит, если уши не завянут.
   Молодец Полина, и вправду талантливая актриса. Рассказ ее шел сам по себе, а по глазам ее можно было прочитать совсем другое: как было бы хорошо удрать куда-нибудь подальше и чтоб никто тебя не нашел.
   Это можно сделать, тоже улыбаясь, отвечал взглядом Турецкий. Полина ему нравилась все больше. Но именно поэтому и следовало ее максимально обезопасить, а для этого надо было знать, кто эти молодцы, чьи они, кто их зарядил и послал по следу. Вопросики не из сложных, но надо найти возможность задать их и получить вразумительные и одновременно безопасные для женщины ответы. А для этого надо было как минимум остановить машину и выйти из нее. Между тем Александру Борисовичу показалось, что за ними наметился хвост. И хвост не профессиональный, а наглый, как те квадратные затылки. Не отставая и не обгоняя, сзади, через три-четыре машины, следовал "БМВ" - автомобиль, конечно, скоростной, но легкий. И если его заставить покрутиться, да на приличной скорости, он спокойненько переворачивается на крышу. Есть несколько профессиональных приемов, как заставить водителя совершить роковую для него ошибку. Но такой тактический ход пока не входил в планы Турецкого. Он хотел просто остановить их перед забором и показать, что дальше бритым прохода нет. И он быстро придумал, как это сделать, чтобы и самому не подставиться, и дуракам нос натянуть. И ход этот был, кстати, примитивным до чертиков. Ну, впрочем, с этой публикой иначе и нельзя. Не поймут и начнут еще хвастаться своей сообразительностью!
   Турецкий выскочил на Тверскую, на Камергерском притормозил, чтоб не потерять преследователей и еще раз убедиться в их действительных намерениях, затем, как говорят летчики, сделал "коробочку" и подкатил к задним воротам Генеральной прокуратуры. Там предъявил охраннику служебное удостоверение, загнал машину во двор и, подхватив под руку Скибу, вошел в здание через служебный ход. Они быстро прошли кривыми коридорами к обычному для всех служащих генеральной "конторы" боковому выходу и покинули территорию прокуратуры через главную проходную. Преследователи, если они были людьми принципиальными и недалекими - а именно на это и рассчитывал Турецкий, - должны были остаться сторожить их у служебного входа. И ждать, когда заработает система прослушивания.
   Турецкий же под ручку с Полиной в это время неторопливо шествовал по Столешникову переулку к Петровке. Турецкий не был в доме, где жила Дайкуте, но знал его. Тем более что и Грязнов довольно подробно расписал всю, так сказать, топографию данного многоэтажного строения. Поэтому, памятуя о висячих замках чердачных люков, которых вполне может и не оказаться, он на всякий пожарный сунул в карман отвертку из автомобильного бардачка: какое ни есть, а орудие. Все не голыми руками.
   На всякий случай, перед тем как нырнуть в арку проходного двора, пару раз он проверился. Хвоста не было. К счастью, и Скиба была одета не шибко эффектно, таких пончо, как у нее, в столице пруд пруди.
   По словам Грязнова, фирма "Юнона" как минимум до понедельника не функционирует. А судя по готовности Полины, глаза у которой уже сверкали, как у почуявшей поживу кошки, перспектива лазания по чердакам ее совсем не смущала. Может, даже и наоборот.
   Во дворе было достаточно темно, однако старушек все равно опасаться следовало. Поэтому незваные гости по-шпионски тихо проникли в третий, действующий, подъезд на цыпочках, что было совсем нелегко, поднялись на самый верх, где Турецкий, попросив Полину посветить ему зажигалкой, похвалил себя за предусмотрительность и отверткой, не без труда, правда, свернул шею замку. Так же тихо забрались они по металлической стремянке на чердак, прошли до среднего люка, который оказался открыт, ибо некому его было закрывать в запечатанном подъезде, после чего Александр Борисович помог осторожно спуститься на лестничную площадку Полине. Руками он, естественно, ей помогал, показывал, куда ногу поставить, поддерживал снизу-то видней. И чем охотнее помогал, тем больше хотелось продлить это смешное приключение. С последней ступеньки она, то ли нарочно, то ли оступившись вдруг, упала на него, ойкнув, обхватила руками и прижалась лицом к груди. Всего и миг - дела-то, а у Турецкого сразу разные фантазии появились...
   - Ну все, - смеясь, шепнула она, - отпускай наконец!
   - А ты не шлепнешься?
   - Не-а, - помотала она головой.
   Ну вот, и на "ты" перешли. Все путем...
   На шестом этаже, остановившись перед сплошной железной дверью, Полина залезла в свою сумочку, пошарила там и вытащила нечто вроде автосигнализатора. Нажала на маленькую клавишу, и дверь неожиданно почти бесшумно, лишь чуть корябнув по полу, отворилась. Полина прижала палец к губам, велев Турецкому молчать, шагнула в проем и замерла, как будто слушала что-то. Потом сунула руку вбок, чем-то пошуршала, и так же, почти бесшумно, в сторону отъехала темная панель. Полина исчезла из виду - было совсем темно. Наконец из темноты появилась ее светлая зовущая рука. Он протянул ладонь, Полина сжала ее и потянула за собой. Шепнула:
   - Здесь выше подними ногу.
   Турецкий понял, что они оказались в шкафу. Вспомнил рассказ Грязнова и носом почуял запах устоявшихся духов и еще чего-то специфического, чем пахнет одежда в шкафу. Сделав следующий шаг, Турецкий оказался уже в комнате: слева, сквозь не до конца задернутые шторы, Турецкий услышал скрип и шорох и понял, что тайный вход в обитель Айны Дайкуте благополучно закрылся за их спиной.
   Пока он стоял и размышлял над превратностями своей судьбы, Полина прошла вдоль стены и закрыла все окна, задернув тяжелые шторы. После этого чиркнула зажигалкой, которая, оказывается, так и оставалась в ее руке, взяла Турецкого под локоть и уверенно повела куда-то вглубь, где, передвигаясь и раздваиваясь, мелькали огоньки, отраженные в многочисленных зеркалах. Не вспомни он эту особенность квартирного дизайна, ему стало бы не по себе: как блуждающие светляки на кладбище.
   Наконец они остановились, Полина отошла на шаг, и тут же небольшое пространство вокруг озарилось сверкающей радугой.
   Медленно вращающийся торшер разбрызгивал разноцветные искры, и они сияли на небольшом, зеркально чистом столе, парчовой обивке дивана и полудюжины пуфиков.
   - Мое любимое место, - сказала Полина, сбрасывая на спинку широкого полукруглого дивана свое пончо, - Айна больше любила вон там, подальше, напротив джакузи, там ее закуток был... - и она вдруг подавленно замолчала, села и опустила лицо в ладони.
   Турецкий предвидел возможность подобной реакции, но все произошло неожиданно, и он не нашел ничего лучше, как сесть рядом с Полиной, обнять ее за плечи и прижать к себе. Она еще немного повсхлипывала и сказала:
   - Ну ладно, проехало... Все еще никак себе представить не могу. Выпить хочешь? Или все-таки на машине?
   - Да при чем тут машина! А тут разве есть?
   - Тут все есть. Посиди, сейчас принесу чего-нибудь. Тебе покрепче или легонькое?
   - А сама чего будешь? Вот то и мне.
   - Давай тогда джин с тоником. Там у нас... у нее орешки были, чипсы всякие. - Она быстро поднялась и ушла в сторону, где сверкала зеркальная стенка с посудой.
   "У нас", - подумал Турецкий. Наверное, по привычке оговорилась. Она ж тут своей была. Даже тайным ходом пользуется. Интересно, у кого еще имеется этот "сим-сим, откройся!".
   Полина поступила мудро - не стала ничего смешивать, никаких коктейлей, просто принесла в охапке груду бутылок, которые были поставлены на столе, а затем, вторично, выгрузила кучу разнообразных пакетов. После чего скинула сапоги и, расшвыряв невесть откуда появившиеся подушки, устроилась полулежа на диване. Показала следователю, чтобы он сел рядом, и предложила расслабиться, снять пиджак, вообще расстегнуться, почувствовать себя свободно, как дома.
   - Ты мне понравился, - сказала неожиданно она. - Хороший парень. Рисковый. Я таких люблю.
   - Рисковый-то в каком смысле?
   - Да во всех, наверное. Не ханжишь, не строишь из себя умного. Дело понимаешь. Вон в какую авантюру я тебя втянула, а ты хоть бы что. И козлов этих, гляжу, не шибко боишься. Значит, уверен. Я, Саша, сама про себя знаю, что актриса из меня совсем не великая. Но в людях наша проклятая профессия все-таки учит разбираться. Я смотрю, ты спокойный мужик, а я побаиваюсь сильно нервных-то. От них не угадаешь, чего ожидать.
   - Я, выходит, понятен?
   - Ну... не так, чтоб до идиотизма, - засмеялась она. - Во всяком случае, могу угадать некоторые твои мысли.
   - А ну, интересно!
   - Не покраснеешь? - наивным голосом спросила она. - Тогда наливай того и другого сделай поровну, и давай помянем с тобой добром мою Айну. А то что-то у меня с головой не в порядке, не туда дуру потянуло.
   Турецкий промолчал. Налил в высокий бокал джин с тоником, протянул Полине, вскрыл пакет с фисташками и положил рядом с ней. Налил и себе того же, поболтал в стакане, кивнул женщине и махнул целиком.
   - И все-таки мне надо сперва с тобой поговорить, - сказал серьезно, посмотрев ей в глаза, для чего даже слегка наклонился к ней.
   - Почему - сперва? - тут же подхватила пас она.
   - А ты грешные свои мысли оставь на потом. Ночь длинная, куда торопишься?
   - Ну что ж, - резонно заметила она, - такая постановка вопроса мне нравится. Начинай спрашивать, обещаю, мой рыцарь, как на духу!
   - Тогда давай не от Адама, возьмем попозже. Откуда это все? - он обвел рукой огромное, тонущее во тьме помещение. - И кто - он?..
   Парамоныч жил в доме восемь дробь четыре, вход со двора, третий подъезд. Грязнов хорошо знал, где надо остановиться, чтобы обычный "жигуль", взятый им из спецгаража Петровки, не "светился". Машин во дворе было много, стояли и под самыми окнами, и, чувствуя осень, водители загоняли их даже на газон, между длинными и тонкими деревцами, создающими летом зеленый оазис малышне и их бабкам. "Семерка" начальника МУРа была неприметной, невзрачного серого цвета, с крашенными после ремонта крыльями.
   Вячеслав Иванович поставил машину так, чтобы держать в поле зрения арку, в которую должен был войти буфетчик.
   Между тем Николай Парамонович, выйдя из метро, снова прошвырнулся по магазинам, обеспечил себя бутылкой "Перцовой", царицынскими, пахнущими забытым прошлым сардельками и неспешно, останавливаясь у ларьков с газетной и прочей мелочевкой, медленно шел к дому. Под аркой снова огляделся, скорее по привычке, и увидел, как один из припаркованных на ночь "жигулей" мигнул фарами. Так же спокойно, помахивая авоськой, где покоился ужин одинокого пожилого человека, прошел между машинами к лавочке возле детской песочницы, утомленно присел, закурил. И только потом неспешно подошел к мигнувшему ему автомобилю. Правая передняя дверца была открыта. Он сел рядом с водителем и прикрыл за собой дверцу.
   - Привет, Парамоныч, еще раз, - сказал Грязнов. - Так думаю, что по мелочи не стал бы беспокоиться? Что там у вас?
   - Сходка была, Иваныч, - ответил буфетчик. - Се-ерьезный вопрос поднимали.
   - Это интересно. И во что ценишь?
   - Ага, - вроде бы хмыкнул Парамоныч, - значит, на веру берешь? Или уже кто доложил?
   - Ладно, - покровительственно успокоил Грязнов, - будем считать, что ты - первый. Так сколько, говоришь, должен?
   - За что уважаю, Иваныч, - не торгуешься. Жлобом не стал.
   - Ну, это как для кого, - с легким смешком ответил Грязнов.
   - Всех нынче убрали, - начал свой рассказ буфетчик. - Ну а ко мне у них, сам знаешь, полное доверие. Словом, о чем базар... Президент их нашенский, вишь ты, взволновал, войну начать хочет. Тут все твои опеге и решили совет держать. По мелким частностям я тебе посля скажу, а главное у них было вот что: кто этого самого Нечая замочил? Говорили - не они, им до него и дела нет. Но раз вроде как рванула бомба-то, надо шкуру спасать. Найтить, мол, того, стало быть, который, и передать его власти. Такое, значит, одно мнение. Я так думаю, что они станут теперь разговора, да хоть и с тобой, искать. Поимей в виду. Сыч там у них главную речь держал, ты Володьку-то, поди, должен помнить, он еще по энтим, по фарце, проходил. Так вот, он примириться звал, пора, значит, господа и прочая братва. Но затея, как видно, не его была. Там заправилой Кистень Лешка, который с Рогожской заставы, таганский, значит. Он и не показался, только пивко ему Миша носил...
   - Ну понятно. Общая картина мне ясна, выходит, запаниковали господа благородные воры? Тоже дело. А что, были и против?
   - А то как же! Круглый с Измайлова стал права качать, посля Химки и Солнцево, ну, эти завсегда против, тоже удалились. Но, скажу все ж по-хорошему прошло, никто внакладе не остался. И стол оставили, и пространщикам подкинули, честь честью. Нет, ничего плохого не скажу... Но я так понял, что в Чехов они снарядили гонца. Там, может, слыхал, есть из бывших цековских, пансионат, поди, какой. Олегом, слышно, того хозяина зовут, но незнакомый он мне. Вот к нему, стало быть, и отправили.
   - Что, в самом деле про эту чеховскую сауну не слыхал? - удивился Грязнов. - Ну брось, никогда не поверю, Парамоныч! Да я ж тебя уважаю. Быть того не может!
   - Нет, ты, Иваныч, оставь, тебе, сам говоришь, факт нужен, а не чего я знаю или слыхал от кого. Ну слыхал, а что? Есть там. Бассейн у них, парилка финская, блядей туды возят, чтоб для массажу, значит. А какая там клиентура, того, честно говорю, не знаю. Может, те ж самые, а то и кто повыше, из начальства твоего. И такое тоже слыхал. Ну и что?
   - Это на Лопасне, что ли? Как на Манушкино ехать?
   - Ну.
   - Вот так, а говоришь, не знаешь. Уж если ты не знаешь, Парамоныч, так кому ж и знать тогда! Ты как хочешь? В наших или "гринах"?
   - Да куды мне с ними, зелеными, одна маета. Давай "деревянненькими", всего одно в магазин пойдут. На сколько ты там насчитал?
   - Давай так сделаем, парочку "лимончиков" я тебе сейчас вручу, а остальные три кто-нибудь из моих надежных хлопцев тебе завтра подбросит, куда скажешь. Я ж из дома, как ты понимаешь, а под подушкой казну не держат. Но слово мое ты знаешь. На, бери, тут два, можешь не трудиться считать, - Грязнов протянул буфетчику две пачки стотысячных, перетянутых аптечными резинками, по миллиону рублей каждая. - А теперь, Парамоныч, я попрошу тебя наговорить про все заново и подробно. Я магнитофон включу. Давай.
   Грязнов нажал кнопку и тем включил запись...
   Полчаса спустя, когда стало уже смеркаться, Парамоныч, оглядевшись, быстренько покинул машину, снова посидел на лавочке и только потом, сделав ленивый круг по двору, пошел к своему подъезду.
   Грязнов проводил его взглядом и, когда тот исчез в подъезде, тронул машину. Выехав из арки, поехал в сторону Волоколамки. Но перед каналом, на левом повороте, его неожиданно тормознула ГАИ. Вежливый капитан, махнувший Грязнову светящимся жезлом, подошел, сопровождаемый ребятами в камуфляже, отдал честь, представился и предложил предъявить права. Грязнов и не собирался протестовать. Он, зная, что ничего не нарушил, приспустил боковое стекло и показал гаишнику свое удостоверение. Тот, посветив фонариком, прочитал вслух:
   - Полковник Грязнов Вячеслав Иванович, так, МУР, это понятно. Прошу извинить, товарищ полковник, служба!
   - Нет вопросов, капитан. Могу ехать?
   - Следуйте, товарищ полковник, - и капитан сделал отмашку жезлом, разрешил левый поворот.
   Но когда машина Грязнова исчезла под каналом, обернулся к своим спутникам и сказал:
   - Ну, поняли, кто это был? Так что давайте действуйте!..
   ... А Николай Парамонович, войдя в подъезд, по привычке обернулся, чтобы закрыть за собой дверь, и сейчас же почувствовал раздирающую боль в затылке.
   Удар был нанесен очень сильной рукой. Но немного самортизировала жесткая войлочная шапочка, которую когда-то подарил Парамонычу, молодому сандуновскому кадру, уже знаменитый Автандил Пайчадзе, великий футболист...
   Парамоныч упал на колени, хрястнула разбившаяся о бетонные плиты бутылка "Перцовой", остро запахло сивухой.
   - Быстро! - послышался голос, и две сильные руки подхватили лежащего под мышки и вытащили из подъезда на улицу. Тут же безвольное тело было брошено в открытый багажник "ауди", хлопнула крышка, затем дверцы автомобиля, и он, взревев двигателем, рванул из двора.
   - Ты не замочил? - спросил короткое время спустя грубый голос.
   - Оклемается, падла, - сипло ответил второй.
   В ОСАДЕ
   Отцом Айны был немец по фамилии Дайкут, довольно слабенький артист латвийской республиканской филармонии, где мелким клерком работала Анна Францевна, будущая мать знаменитой певицы. Родителям повезло уже в том смысле, что они не были талантливыми людьми, не играли первые скрипки, не звенели лауреатскими медалями, а значит, оставались нормальными советскими обывателями, чьи запросы не поднимались выше обычных стандартов бытия. Зато в Айне они хотели видеть именно то, чего не смогли достигнуть сами. К чести девочки она росла не капризной, но метила тем не менее высоко. Она была не только талантлива по-своему, но также традиционно для прибалтийских девушек трудолюбива. Ее несильный голос стараниями Анны Францевны, а главным образом подруги ее юности, блестящей в свое время примы музыкальной комедии Юлечки Зитте, так до смерти и остававшейся просто Юлечкой, словом, стараниями этих двух самоотверженных женщин малышка Айна однажды стала телезвездой в программе "Ищем таланты", а голос ее прозвучал на всю страну, на весь Советский Союз. Усвоив для себя основной принцип умных людей "Здесь сила не нужна, здесь надобно уменье", - Айна стала быстро подниматься по лестнице успеха и популярности. И к своему совершеннолетию уже стала обладательницей нескольких престижных советских и зарубежных призов. И останавливаться на достигнутом не собиралась.