Ордубади Мамед. Меч и перо

   Фахреддин не сводил глаз с калитки дворцового сада. Вдруг, у забора послышался лай сторожевого пса. Через минуту калитка приоткрылась, из нее вышел какой-то человек. Он окликнул пса, и тот, видно, узнав его по голосу, тотчас умолк и принялся ластиться.
   Когда пес совсем успокоился, из калитки выскользнул второй человек и быстро пошел вниз к берегу Гянджачая. Тот, который унял собаку, опять вошел в сад и, заперев калитку, удалился.
   Фахреддин с товарищами покинули засаду и двинулись к реке вслед за человеком. Неизвестный не пошел к мосту. Спустившись к берегу, он разделся и перешел реку вброд. Это еще больше насторожило его преследователей. Перейдя за ним реку, они разбились на две группы, одна поспешила наперерез через мельницу Мусы, вторая - продолжала идти следом.
   Неизвестный мог направиться только по одной дороге, идущей через западную часть кладбища пониже деревни Ханегах.
   Люди Фахреддина, которые пошли напрямик через мельницу Мусы, устроив у дороги засаду, принялись ждать.
   Неизвестный приблизился. Он не походил ни на кого из тех, кто жил во дворце эмира. Странным было и то, что стражника не остановили его и не обыскали, когда он вышел из дворца.
   Когда неизвестный проходил мимо гробницы Шейха Салехл, люди Фахреддина набросили ему на голову палас* и втащил к в гробницу. В этот момент подоспела вторая группа, которая шла. следом.
   ______________
   * Палас - ковровая ткань без ворса.
   Фахреддин и его товарищи, сняв с преследуемого верхнюю одежду, скрылись.
   Гонец халифа Хаджиб в одном нижнем белье добрался до дворца эмира. Еще не начало светать. Боясь приблизиться к калитке сада, так как привязанный к ней свирепый пес мог разорвать, он подошел к воротам дворца и разбудил стражника.
   --Скорей пропусти меня во дворец, - сказал он по-арабски. - Никто не должен видеть меня в таком виде.
   Стражник недоуменно оглядел его с головы до ног, протер глаза и спросил по-азербайджански:
   - Что тебе надо? Что это за наряд?!
   Хаджиб, видя, что часовой не понимает по-арабски, воскликнул еще более взволнованно:
   - Я - голый! Я - Хаджиб Ибн-Тахир!
   Стражник, опять ничего не поняв, продолжал тупо смотреть на незнакомца.
   Наступила долгая пауза. Наконец часовой, прикинув что-то в уме, постучал в ворота и вызвал начальника стражи. Начальник стражи был арабом. Поговорив с Хаджибом, он понял, что случилось, и впустил его во дворец.
   Эмир пребывал в приятном хмелю после вечерней попойки и нежился под одеялом, когда в спальню вошли прекрасные рабыни и приступили к своим каждодневным обязанностям.
   Две юные девушки, - одну звали Зарифа, вторую - Хюмейра, - сев с двух сторон на постель эмира, принялись массировать его ноги и бедра.
   Едва Зарифа и Хюмейра покончили с массажем, вошли две другие рабыни Саниха и Гюльнар - и начали облачать эмира в банную одежду. Это продолжалось недолго.
   Когда эмир Инанч вышел из спальни в коридор, его окружили восемнадцать молодых красивых рабынь и повели в баню с бассейном. За час эти восемнадцать рабынь управились с купанием эмира.
   В баню опять вошли Саниха и Гюльнар и, облачив эмира в халат для намаза, проводили в специальную комнату, где правитель Гянджи молился.
   Вот он уже готов начать намаз, - молодые красивые рабыни удалились. Едва они вышли, появилась старая женщина, по имени Хаят-хатун и разостлала поверх ковра молитвенный коврик- седжаде. Затем вошла другая старуха Набира-хатун и положила на этот молитвенный коврик еще один - поменьше джанамаз.
   Эмир приступил к утреннему намазу.
   Утренний намаз продолжался полчаса. 'Затем в комнату вошел Шейх Хади-эль-Гари с кораном в руке и прочел эмиру суру "Ясин". После этого опять появились старухи Хаят-хатун и Набира-хатун и свернули молитвенные коврики.
   Вошли девушки-стольницы и разостлали перед тюфячком, на котором сидел эмир, скатерть. Вслед за ними.в комнату вступили сорок пять красивейших рабынь, они начали расставлять на скатерти всевозможные яства. Появились девушки-виночерпии с кубками в руках. Два раба поставили на скатерть большой сосуд для вина. Затем вошли виноноши и принялись опорожнять в этот сосуд вино из бутылок, горлышки которых были затянуты зеленым шелком.
   Эмир.не приступал к еде. Он ждал кого-то.
   Наконец в комнату вошли визирь Тохтамыш и командующий армией эмира Хюсамеддин. Когда они сели, эмир Инанч воскликнул: "Бисмиллах"*, - и утренняя трапеза началась.
   ______________
   * 'Бисмиллах! - Во имя аллаха!
   Появились музыкантши, за ними танцовщицы.
   Девушки-виночерпии с серебряными подносами в руках, на которых стояли изящные кубки, приблизились к сосуду с вином. Чернокожая рабыня с помощью серебряного ковша принялась наполнять кубки вином.
   Заиграла музыка. Десять танцовщиц эмира, вскочив на ноги, поклонились своему господину и начали плясать.
   Однако в это утро эмиру не суждено было насладиться танцами и вином.
   Вбежал слуга:
   - Хаджиб!.. Хаджиб! - воскликнул он.
   Мгновенно в комнате воцарилась гробовая тишина. Присутствующие замерли. Казалось, все окаменело - и кубки в руках, и танцовщицы, и девушки-виночерпии, и рабыни, разносящие еду.
   Наконец старый визирь Тохтамыш обратился к слуге:
   - Пойди приведи Хаджиба!
   - Уберите скатерть и ступайте вон! - приказал эмир Инанч рабыням.
   Все удалились. В комнате остались только Тохтамыш и эмир. Старый визирь печально посмотрел на своего господина.
   - Это следовало ожидать, - с упреком оказал он. - Я же советовал эмиру не отправлять письма. Но эмир, как обычно, не послушал меня. Как можно было не учитывать напряженность момента.
   Вошел Хаджиб, он был почти наг, лишь набросил на плечи чью-то абу*.
   ______________
   * А б а - плащ, накидка.
   Глаза эмира недоуменно расширились.
   - Что произошло?
   Хаджиб затрясся:
   - Благодарю аллаха за то, что они не убили меня. Дело было так. Я выбрался из города и шел через кладбище возле маленькой деревушки. Когда я приблизился к большой гробнице, какие-то люди набросили мне на голову палас и втащили в гробницу.
   - А письмо цело? - поспешно спросил эмир.
   - Разве все было подстроено не для того, чтобы отнять у меня письмо?!
   Тохтамыш, качая головой, заворчал:
   - Вся страна, превратившись в зоркое око, следит за нами, а мы заперлись во дворце и вершим дела втемную.
   Убитый горем эмир что было силы хлопнул себя кулаком по колену.
   - Что за времена! - воскликнул он. - Совсем недавно каждый мой шаг расценивался в Аранском государстве как великое событие, а сейчас дюжина каких-то выскочек ежеминутно отравляет мне жизнь.
   - Не следует падать духом и терять голову, - сказал Тохтамыш, желая успокоить эмира. - В ответ на действия надо отвечать действиями. Письмо похищено, теперь ничего не поделаешь.
   Эмир посмотрел на Хаджиба.
   - Ты смог бы узнать голоса этих людей?
   -- Да, смогу.
   - Они допрашивали тебя?
   - Нет, не допрашивали.
   - Как же ты узнаешь их голоса? О чем они разговаривали при тебе?
   - Они говорили по-арабски. Одни предложили убить меня, другие возражали им, считая, что я ни в чем не виноват.
   Тохтамыш покачал головой.
   - Это хитрость. Ночью в Гяндже арабы боятся высунуть на улицу нос. Кто поверит, что они за городом ограбили гонца халифа? Все подстроено очень хитро. Это дело рук местных бунтарей. Сотни азербайджанцев могут говорить по-арабски. Однако на каком бы языке грабители ни говорили, все равно их можно узнать по голосу. Надо составить список подозреваемых людей, вызвать их под каким-нибудь предлогом во дворец и заставить говорить. Хаджиб в это время будет находиться за занавесом.
   Эмир горько усмехнулся.
   - Составить список подозреваемых людей и выявить их враждебность ко.мне не очень трудно. А что дальше? Что мы можем с ними сделать? Где у нас сила? Допустим, Низами и Фахреддин - подозрительные люди. Разве мы в состоянии расправиться с ними?
   - Если мы не можем расправиться с ними сегодня, такой случай, возможно, подвернется завтра, ибо не вечно все так будет продолжаться. Сегодня у нас нет силенок, завтра - будут. С внешними врагами мы должны быть пока что приветливы и дружелюбны, но внутренним недругам спуску давать не годиться. Кто-то выносит сведения за стены дворца. И здесь виноваты мы, так как сами дали возможность Фахреддину и ему подобным поддерживать отношения с проживающими во дворце рабынями.
   Эмир закивал головой.
   - Верно! - и, вызвав хадже Мюфида, приказал: - Если мы еще хоть раз услышим, что Дильшад встречается с Фахреддином, я велю привязать тебя ногами к хвосту мула и протащить по улицам Гянджи! Не выпускать ее из гарема до того самого дня, пока она не покинет Гянджу! Ты слышишь? Будешь держать ее под стражей. Пусть живет в твоей комнате. Только смотри, чтобы ее хорошо кормили и одевали. Если она хоть чуть-чуть потеряет в весе, если она хоть немножко подурнеет - виноват будешь ты. Не забывай, мы готовим ее для халифа.
   ФАХРЕДДИН И СЕБА
   Известие о том, что Дильшад находится под стражей, больше всех обрадовало Себу-ханум.
   Прошло несколько дней с тех пор, как Фахреддин получил письмо Себы-ханум, написанное ею от имени Дильшад. Он был крайне удивлен тем, что Дильшад писала: "Найди Себу-ханум, поговори с ней и узнаешь от нее обо всем".
   Решив, что с Дильшад приключилось какое-то несчастье, он начал искать случай поскорее увидеться с Себой-ханум. Себа-ханум же, чувствуя это, нарочно не показывалась Фахреддину на глаза, чем стремилась усилить его волнение и распалить желание увидеть ее.
   Едва стало известно, что Дильшад в заточении, Себа-ханум решила: удобный момент для встречи с Фахреддином наступил.
   Под вечер, облачившись в дорогие одежды, она вышла из дворца. От ее глаз не укрылось, что Фахреддин прохаживается в тени чинар, глядя на ворота эмирского дворца. Себа-ханум как ни в чем не бывало проследовала мимо.
   Фахреддин тотчас узнал ее. Вот уже несколько дней он тщетно разыскивал Себу-ханум. В последние месяцы они встречались очень редко, но до молодого человека дошли слухи о ее обиде на него.
   Фахреддин начал выслеживать Себу-ханум. Они шли долго по улицам и переулкам города. Фахреддин, упустив из виду, что этот день был четвергом*, никак не мог понять, почему Себа-ханум отправилась в столь далекий путь. Наконец они приблизились к Курдскому кладбищу.
   ______________
   * Прежде в мусульманских странах пятница была нерабочим днем; следовательно, четверг соответствовал нашей субботе.
   Себа-ханум вошла в гробницу Шейха Салеха и принялась читать зияретнамэ*.
   ______________
   * Зияретнамэ - молитва святому, читаемая перед поклонением ему у его гробницы или в ином месте.
   Фахреддин стоял за ее спиной. Когда она кончила читать молитву, он спросил:
   - Себа-ханум, ты часто посещаешь гробницу Шейха-Салеха?
   Себа-ханум, обернувшись, изобразила на лице изумление, словно ей было невдомек, что молодой человек шел за ней следом.
   - Это ты, Фахреддин? Ты давно здесь?
   - С той минуты, как ты вошла в гробницу. Выходит, ты прочла зияретнамэ и за меня.
   - Мне неприятно, что мы встретились с тобой здесь. Встреча друзей на кладбище дает мало надежды на счастье.
   - Я всегда желал тебе счастья. И я слышал, ты счастлива.
   - О каком счастье ты говоришь?
   - Неужто девушка, удостоенная чести быть рабыней дочери эмира, считает себя несчастной?! Однако не могу представить,как Джаханбану согласилась расстаться с такой красивой рабыней?!!
   - Тебе не понять этого, ибо ты ничего не знаешь о событиях, которые произошли в семье Абульуллы.
   - А что случилось?
   - Разве ты не слышал о скандальной истории, в которой замешаны Махтаб-ханум и Низами?
   - Слышал. Низами отказался жениться на Махтаб.
   - Да, отказался. Именно поэтому семья Абульуллы начала притеснять и изводить меня. Они сочли меня виновной в том, что Низами не любит Махтаб-ханум. Впрочем, они не ошиблись. Я не могла допустить, чтобы такой талантливый молодой поэт, как Низами, женился на глупой, ничем не примечательной девице. Эмир Инанч купил меня за большие деньги у семьи Абульуллы, так как вскоре собирается послать в подарок халифу несколько красивых рабынь. Таким образом, удача улыбнулась мне дважды. Во-первых, я избавилась от коварной, жестокой семьи Абульуллы, во-вторых, удостоилась чести жить в будущем во дворце самого халифа. Пусть те, кто ищет девушек покрасивее меня, сделают из этого определенные выводы.
   Фахреддин понял, на что намекает Себа-ханум. В его планы не входило раздражать ее.
   - Не думай так, Себа, - сказал он. - Никто не может отрицать твоих достоинств, ты красивая, милая девушка. Не случайно такой большой поэт, как Абульулла, держал тебя в своем доме.
   Фахреддин не стал говорить об их прежних отношениях и былой любви, как-никак он искал встреч с Себой совсем не для этого.
   Себа-ханум вела себя хитро и сдержанно и ни словом не обмолвилась о Дильшад. Она ждала, когда первым заговорит Фахреддин.
   - Извини меня, - сказала она, делая шаг к выходу, будто собралась уходить. - Мне очень приятно находиться в твоем обществе, но дочь эмира Гатиба-ханум не может пробыть без меня и часу.
   Себа-ханум двинулась к выходу, однако Фахреддин преградил ей дорогу.
   - Я получил от Дильшад письмо. Странное письмо! Она советует обратиться к тебе и узнать от тебя все подробности.
   Себа-ханум с упреком посмотрела на Фахреддина и грустно покачала головой.
   - Чувствую, с этой несчастной ты поступил так же, как и со мной.
   Фахреддин недоуменно пожал плечами.
   - Неужели я сделал ей что-нибудь плохое? - Ты обошелся с Дильшад не лучше, чем со мной, - печально улыбнувшись, сказала Себа-ханум.
   -- Ты можешь объяснить, что ты имеешь в виду?
   - Почему же нет? Долгое время развлекаться с девушкой, затем отвергнуть ее и бросить - разве это благородный поступок?
   - Неправда! Как я могу бросить Дилыцад? Ведь я обожаю ее.
   - Ты - герой. Но к женщинам ты относишься как самый бессердечный, черствый мужчина, -нет никакой разницы. Разве подобает герою писать бедной влюбленной девушке жестокие письма?!
   - Какие письма? - взволнованно спросил Фахреддин.
   - Не ты ли всего несколько дней назад прислал Дильшад письмо, в котором отверг ее: "Дильшад, не жди от меня любви!"
   - Что случилось? Разве красавица Дильшад постарела? Или она изменила тебе? Нет! Никогда не поверю, как бы ты ни старался доказать. Невинность и кротость Дильшад известны каждому во дворце.
   - Я не посылал никакого письма. Это явная интрига, клевета! Она не должна верить.
   - Когда Фахреддин влюбился в бедную Себу и начал встречаться с ней, он говорил то же самое: "Ты не должна верить сплетням. Все - ложь!" А что случилось потом? Почему не отвечаешь? Что я сделала тебе плохого? Разве я была безнравственна? Или я подурнела?
   Фахреддин не мог откровенно ответить Себе-ханум. Ему не хотелось ворошить прошлое и объяснять, почему он перестал встречаться с ней. Мог ли он сейчас сказать: "Да, я бросил тебя потому, что ты безнравственна, ты сплетница и интриганка!"?.
   И Фахреддин повторил то, что уже сказал:
   - Я не посылал Дильшад письма, пусть она покажет его.
   - Какое мне дело до всего этого?- сказала Себа-ханум. Правда, жаль девушку. Она плакала и просила передать тебе... Вот ее слова: "Фахреддин, я не изменила тебе. Ты жестоко неправ! Послать мне подобное письмо - это предательство! Вот название твоего поступка по отношению к девушке, которая отдала тебе свое сердце! Но ничего, было время - я полюбила тебя, а теперь постараюсь забыть".
   - Аллах всевидящий, это чьи-то козни! Кто мог написать ей такое письмо? Нет, не верю!.. Не получала она подобных писем. Все это ложь, повод для того, чтобы порвать со мной. Если она стремится к этому, пусть скажет прямо.
   Фахреддин говорил долго и горячо.
   Себа-ханум не успокаивала его, не утешала. Наконец он взмолился;
   - Себа-ханум, что было то прошло. У меня к тебе большая просьба.
   Себа-ханум равнодушно пожала плечами.
   - Интересно, какая?
   - Передай Дильшад мое письмо.
   - Я недавно живу во дворце. Кто защитит меня, если эмир узнает, что я ношу письма во дворец?
   - Я напишу очень коротко. Всего несколько строчек на маленьком клочке бумаги.
   - Трудно верить тебе. Ты способен пойти и рассказать этом посторонним. В конце концов слух дойдет до эмира.
   Фахреддин поклялся честью, что будет нем, как могила и Себа-ханум уступила, согласившись исполнить его просьбу.
   Фахреддин не мог найти слов для благодарности. Он быстро написал записку такого содержания:
   "Жизнь моя, Дильшад!
   Получил твое письмо. Мне передали все, что ты хотела сказать. Не верь письму, которое тебе прислали. Напиши подробно, что ты слышала во дворце. Я никогда не брошу тебя.
   Фахреддиня.
   Пряча в карман письмо Фахреддина, Себа-ханум думала: "Это называется местью. Я передам твое письмо эмиру и тем самым докажу, что Дильшад передает тебе дворцовые тайны".
   ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ ВМЕСТО ФИЛОСОФИИ ЛЮБВИ
   Низами и Фахреддин вышли на улицу из дома, где проходила очередная встреча патриотов Арана.
   Ильяс, опасаясь, что Фахреддин будет по-прежнему действовать неосторожно, решительно наказывал:
   - Не следует поднимать шумиху из-за того, что эмир написал письмо халифу багдадскому. Мы и прежде знали о неискренней игре правителя Гянджи. Надо ждать, пока не выявится лицо нового правительства атабеков, - тогда и будем решать участь эмира Инанча.
   Фахреддин проводил Низами до дома. У ворот они увидели хадже Мюфида.
   Гаремный страж протянул Низами письмо и замер, склонив голову на плечо в ожидании ответа.
   Письмо было краткое:
   "Уважаемый поэт!
   Прошу тебя прийти ко мне в часы после полуденного азана*, чтобы дать мне совет и указания по поводу написанного мною стихотворения.
   ______________
   * Азан - призыв к молитве, провозглашаемый с минарета.
   Гатиба".
   Было уже за полдень, поэтому Низами решил не заходить домой.
   - Идите, я сейчас приду, - сказал он хадже Мюфиду.
   Мюфид ушел. Низами спрятал письмо Гатибы в карман.
   - Не знаю, как мне избавиться от этой авантюрной особы.
   - Мы головы ломаем, как найти пути во дворец, а ты не хочешь идти туда, - заворчал Фахреддин. - Несколько дней назад я два часа упрашивал Себу-ханум передать Дильшад письмо. Тебе же они сами пишут и приглашают в гости. Как можно не пойти?
   Упрек друга рассердил Низами. Он метнул на него недовольный взгляд.
   - Ты послал письмо через Себу-ханум?
   - Я не писал Дильшад ничего особенного, только сообщил, что получил ее письмо и мне передали все, что она хотела сказать.
   - Я же говорил, чтобы ты не придавал значения полученному письму. Увеоен, это письмо - хитрость Себы-ханум. Зачем ты встречался с этой распутницей, зачем открыл ей свои тайны? Неужели ты недостаточно хорошо узнал ее за столь долгое время? Забыл, какие она устраивала проделки, когда ты любил ее? Она отнесет твою записку эмиру и докажет, что Дильшад посылает тебе из дворца письма. Твоя небрежность и неосторожность навлекут беду на голову несчастной девушки. Эмир Инанч жестоко накажет ее. Подобная неосмотрительность равносильна тому, как если бы ты сам явился во дворец и признался в ограблении халифского гонца Хаджиба.
   Фахреддин молчал, чувствуя, что допустил промах.
   - Если Себа обманула меня - конец ей! - сказал он тихо, подняв голову.
   Низами положил руку на плечо друга.
   - Убить - еще не значит исправить допущенную ошибку. Ты должен раз и навсегда усвоить, Фахреддин: основные качества героя - это осторожность и разум. Герой, не признающий осторожности, может очень скоро сломать себе шею. Большая безответственность - вручать судьбу народа в руки простака, не обладающего достаточной проницательностью. Подумай хорошо, как можно верить Себе-ханум, чьи лживость и авантюризм проверены и подтверждены сотнями примеров. Отныне не спрашивай у меня советов ни по личным ни по общественным делам, - ты не ценишь их.
   Низами и Фахреддин расстались.
   Пройдя немного, Ильяс обернулся и увидел, что Фахреддин задумавшись стоит на прежнем месте. Поэт поругал себя в душе: "Не надо было говорить с Фахреддином так резко, ведь это мой самый искренний друг. Он готов пойти на смерть за любимого человека. Не следует оставлять его одного. Я уверен, в будущем Фахреддин сделается непобедимым, бесстрашным героем. Как можно было обидеть этого человека с сердцем льве?! Порой большая любовь даже умных и осторожных делает наивными, доверчивыми детьми".
   Всю дорогу до дворца эмира Инанча Низами думал о Фахреддине, раскаиваясь в том, что обидел его.
   Гатиба-ханум приняла поэта в саду.
   Подойдя к бассейну Низами увидел дочь эмира сидящей на мягком тюфячке, который лежал на большом дорогом ковре. Перед ней был лист бумаги, она что-то писала.
   Заметив Низами, Гатиба поднялась придерживая рукой подол платья из зеленого атласа. При этом послышался нежный кочокольчиков, подвешенных к изумрудным браслетам на лодыжках ее белых изящных ног. Она указала на тюфячок возле себя.
   - Садись, уважаемый поэт.
   Низами сел. Гатиба тоже опустилась на свой тюфячок.
   - Прошу прощения, я побеспокоила тебя. Но раз я знакома с поэтом, надо пользоваться этим знакомством, хотя бы спрашивать у поэта его мнение по поводу моих стихов. Я сочиняла стихи и прежде, еще до того, как мы познакомились. Теперь же наша дружба совсем окрылила меня, распалила мою страсть к поэзии. Уже несколько дней я тружусь над рубай и сегодня решила показать их тебе Мы вместе пообедаем, и ты познакомишься с тем, что я написала, - не ожидая ответа Низами, Гатиба положила листок со стихами перед собой на ковер и добавила: - Если поэт позволит, я прочту несколько четверостиший.
   Низами кивнул головой:
   - Пожалуйста, я слушаю.
   Гатиба прочла:
   Отрада и покой, вы привечали сердце,
   Ни горем, ни тоской не омрачали сердце.
   На торжище скорбей однажды побывав.
   Разбогатела вмиг - не счесть печалей сердца.
   О стройный кипарис, принадлежишь кому?
   Молитвы шлю тебе, а ты творишь кому?
   Все смотрят на тебя, любуются тобою,
   А ты избрал кого и взор даришь кому?
   Низами слушал внимательно. Когда Гатиба умолкла, сказал:
   - Жаль, что Гатиба-ханум не была знакома с мастером рубай Мехсети-ханум. Она могла бы научиться у нее очень многому.
   Гатиба приветливо улыбнулась.
   - Уверяю тебя, как только Мехсети-ханум вернется на родину, я буду брать у нее уроки поэзии и музыки. Я мечтала об этом еще в Багдаде, когда училась там.
   - Просвещенная женщина непременно должна быть знакома с музыкальным миром. А увлечение поэзией - это бесценный дар. Желаю, чтобы вы стали талантливой поэтессой и знаменитой музыкантшей.
   Низами говорил, а Гатиба, глядя невидящими глазами в листок со стихами, сосредоточенно думала о чем-то.
   Ильяс почувствовал, что дочь эмира пригласила его вовсе не затем, чтобы показать свои рубай, - была какая-то другая причина.
   Наконец, Гатиба вскинула на гостя свои очаровательные черные глаза.
   - Если бы ты мог заглянуть в мое сердце, - сказала она, - ты узнал бы, как глубоко и искренне я люблю поэтов, особенно поэта Низами. Эта любовь так сильна и благородна, что я желаю: пусть каждый мужчина будет поэтом, а каждая девушка - почитательницей поэзии. Это-счастье и честь. Но как трудно удостоиться столь великой чести!
   Поэт порадовался возвышенным мыслям девушки.
   - Мир - это доброе соперничество и соревнование, - сказал он. - Можно подумать, природа именно потому сотворила людей и швырнула их на арену жизни. Среди людей почти нет таких, которые бы не обладали даром, пусть небольшим, какого-либо искусства, в которых не жило бы стремление к победе. Даже у глупцов и безумных есть рвение к первенству. И у пехлеванов, наделенных физической силой, и у героев, рожденных с бесстрашными сердцами, и у купцов, обладающих большим или малым богатством, и у людей, носящих в себе свободолюбивый дух, есть подобные мысли, то есть мысли о первенстве. Каждый из них может быть назван человеком творчества, ибо он вынашивает в себе такие мысли, стремится претворить их в жизнь. Я хочу сказать, что рвение, страсть - это залог победы. Если Гатиба-ханум вынашивает в себе желание стать музыкантшей или поэтессой, - это желание уже есть начало победы. Помимо тех людей, о которых мы только что говорили, есть и другие, которых природа создает единицами. Они - не пехлеваны, наделенные физической силой, не герои, обладающие мужеством львов. Они стремятся к победе и творческому взлету не в торговле и предпринимательстве, а в силе и глубине разума. Эти люди стараются постичь истину и сущность вещей. Так же, как вы любите поэзию и музыку, они, эти друзья мудрости, любят изучать мир, в котором мы живем, постигать сущность явлений. Подобные люди пришли в жизнь с закрытыми глазами, но хотят прозреть, все увидеть, все узнать. Я считаю их достойными самого глубокого уважения, самыми творческими душами. Я ставлю их выше поэтов, литераторов, купцов, пехлеванов. и героев. Самые знаменитые люди мира - это они, те, которые изучают жизнь и постигают смысл нашего существования, те, кто может спасти мысли и разум людей от невежества и бездеятельности, кто прокладывает человечеству путь к истине и правде.
   Гатиба жадно ловила каждое слово Низами. Она чувствовала, что перед ней сидит не только поэт, умеющий сочинять строчки и рифмовать слова, но и молодой ученый.
   Она разгладила рукой складки платья, поправила на голове зеленый шелковый платок.
   -- Я никогда глубоко не увлекалась философией, - призналась она. Возможно, мои слова покажутся тебе невежественными, но, по-моему, философия способна повергать многих в пессимизм, зарождать в сознании людей хаос. Откровенно говоря, я пригласила тебя во дворец совсем для другой беседы. Но, как бы там ни было, мы доведем до конца наш разговор - это приятное отступление в область философии. Я надеюсь, ты не станешь возражать.