Осс Наталия. Антиглянец

   – Нет, я сам.
   Батюшки, что он собирается делать?
   Саша залез на водительское место. Завелся. Мы с охранником стояли рядом, ожидая дальнейших указаний.
   Он открыл дверь.
   – Алена, садись.
   Я влезла. Как холодно!
   – Ну что, покатаемся?
   Денис, не дожидаясь приглашения, влез на заднее сиденье.
   – Извините, Алена Валерьевна, куда это можно положить?
   Он протягивал мне журналы – в машине у меня теперь всегда валялись наши номера. Я выдавала образцы звездам, с которыми встречалась, дарила подружкам – своим и маминым. Они, хоть и ругали глянец, никогда не отказывались от свежей порции «дешевой консъюмеристской пропаганды».
   Сверху лежал сентябрьский номер. Тот самый. Тот самый?!
   С текстом про то, как он собирается жениться на Насте. Про их идеальную пару. Я, усыпленная легкостью сегодняшнего вечера, теплотой, шампанским, совсем забыла об этом. Канторович действовал на меня как анестезия, притупив ощущение боли, с которым я ходила последние месяцы. Интересно, а Денис знает Настю по имени-отчеству?
   – Это что? – спросил Канторович.
   – Журнал, в котором я теперь работаю.
   – Покажешь?
   Он включил поворотник и выворачивал руль, глядя в боковое зеркало.
   – Еще как покажу! – пообещала я.
   В машине стало тепло, а я не могла согреться. У меня на коленях лежала куча льда.
   Мы доехали до «Пушкина», пересели в его черную машину. На его территории было жарко, комфортно – ему комфортно, а я сжимала холодную глянцевую обложку и думала – как спросить. С чего начать разговор?
   – Пробка в 12 ночи… И каждый день вот так!
   Интересно, с кем он возвращается домой в это время? С ней?
   – Слишком много людей в Москве, – заметила я.
   – Людей как раз мало. Народу до фига!
   Опять молчание. Мы выбрались на набережную, и я решилась.
   – Слушай, я хотела тебя спросить… Вопрос такой. Даже не знаю…
   – Не тяни, а то я волноваться начинаю.
   Я медлила. Я боялась произнести ее имя.
   – Ален, давай уже, говори! А то я у тебя спрошу что-нибудь. Но это потом.
   – Ты Настю Ведерникову хорошо знаешь?
   Он резко повернулся ко мне. Я ждала, пытаясь справиться с волнением. В машине не было видно, как я покраснела.
   Он снова вперился в дорогу.
   – Знаю неплохо.
   Замолчал.
   – Ты презентацию ту имеешь в виду?
   – Не только.
   – Мне трудно будет тебе объяснить.
   Это уж точно. Он становился все мрачнее. Я видела, как каменеет его лицо. Я с ужасом понимала, что права. Сейчас заставлю его признаться – и это конец. Объясняться мужчины не любят.
   Я нашла 230 страницу.
   – Ты это видел?
   – Слушай, я газеты не успеваю смотреть! А ты хочешь, чтобы журналы… А что там?
   – Прочти сам.
   – Сейчас, что ли?
   Мы ехали по метромосту. Было скользко.
   – Лучше сейчас.
   Он резко свернул к бортику. Нам отчаянно гуднули. Машина вильнула и остановилась.
   – Что это?
   – Статья про тебя.
   – Да ты что, я герой глянца?
   Он включил свет.
   – Ого, точно я и… – И запнулся.
   В машине повисла такая звенящая, такая хрупкая тишина. Я закурила – вторую сигарету за вечер. В ресторане мне курить не хотелось. А теперь надо было наполнить действием, движением, колебанием дыма эту натянутую до разрыва, до последней степени прочности кондиционированную тишину.
   Я следила украдкой, как он скользит взглядом по строчкам, и его лицо мягчеет. Что он скажет? Он вдруг рассмеялся.
   – Ты из-за журнала, что ли? Ой, господи, кто это все пишет? И ты в этом журнале теперь работаешь?
   Он закрыл журнал и выключил свет.
   – Это все, что ты можешь сказать?
   – Ты хочешь объяснений, да?
   – Хочу.
   Я переступила через страх – пусть сейчас все скажет, и закончим на этом.
   – Хорошо, если ты настаиваешь. Я Настю давно знаю, у нас общие друзья. Это все. Просто поверь. Здесь только одно точно – про джаз. Все остальное – бабские фантазии.
   – Фотография есть еще.
   Он развернулся ко мне:
   – Алена, послушай, я каждый вечер где-нибудь бываю. И везде одни и те же морды. И журналисты ваши везде. Таких фотографий знаешь сколько в ваших журналах – мне что, на каждой жениться?
   – Да, но не про каждого такое пишут.
   – Это фантомные боли незамужних редакторш. Кто где чей жених. Ты же сама у меня писатель – как ты можешь это всерьез-то принимать? Вы же для рейтинга всякую муру печатаете. Мне это понятно, и я не возражаю. Ты же умная моя девочка. А веришь всему.
   Он мог убедить кого угодно. Вот почему он успешен в бизнесе – люди верят и добровольно отдают то, что не собирались сдавать ни в коем случае.
   – При мне таких статей больше не будет. С непроверенной информацией про тебя.
   – Обещаешь? Посмотрим!
   Он бросил журнал назад. Нагнулся к моим коленям. Мне стало горячо. Я чувствовала жар его губ через пальто, или жар поднимался изнутри, прямо к его лицу. Он целовал мою левую руку, правая, не зная, что ей делать, вдруг сама собой нашла место – я погладила его по волосам. Он приподнял голову, я не успела откинуться назад, и мы столкнулись лбами. А потом все соединилось в одно – лица, губы, дыхание, тепло.
   Так близко, когда теряется граница между моим и его.
   Сколько это продолжалось – секунду или минуту, я не смогла бы посчитать.
   – Не помню, когда я последний раз целовался в машине.
   Я не заметила, когда это кончилось, но он уже вернулся в свои берега. Опять нас было двое. Но граница между двоими была нарушена, осталась легкая пунктирная линия. Через нее можно теперь спокойно ходить – туда-сюда.
   – Ну что, поехали?
   Я кивнула, я знала точно, куда мы едем.
   Весь путь до моего дома мы молчали, как заговорщики. Я смотрела вперед, а он, наоборот, смотрел на меня.
   – Следи за дорогой!
   – Есть! – и он снова сворачивал голову, пренебрегая правилами безопасности. Пару раз резко тормозил – в опасной близости от чьих-то фар.
   Мы остановились на дорожке возле моего подъезда.
   Минуты молчания, которой я ожидала, не было.
   – Пригласи меня на кофе?
   – Кофе нет. Чай подойдет?
   – Еще как!
   Как легко все это говорить. Никакой неловкости.
   Он кинул ключи Денису:
   – Завтра в девять.
   Чая у меня много. До утра хватит. Мы поднимались по лестнице – лифта в моей «хрущевке» нет.
   – Как мне повезло!
   – Почему?
   – Иду сзади. А ты в юбке.
   Он подталкивал меня, и я легче обычного перескакивала через ступеньки. Я взлетала.
   В прихожей он позорно засуетился. Начал доставать из карманов ключи, телефон, бумажник, туго набитый разноцветным пластиком.
   – Куда сдавать оружие и ценности?
   – Клади сюда.
   Черная кредитка American Express Centurion нашла свое место на тумбочке из ДСП, знавшей худшие времена. Это был ее звездный час.
   – Где у тебя руки моют?
   Я открыла дверь в туалет, который находился за его спиной. В моем метраже такие вопросы были глупы, тут все можно найти интуитивно, по советской привычке, которая формировалась годами: полшага – туалет, два – кухня, еще пять – комната.
   Надо дать ему время освоиться – привыкнуть к обстоятельствам моей квартиры. В этой тесноте сближение было обусловлено отсутствием расстояний – но нам не этого надо. Мы должны сохранять дистанцию, на которой строилась любая игра двоих. Все стало ясно уже в машине на мосту, но реализовать надо красиво, а бытовые обстоятельства делали это всегда немного курьезным. Уверена, что то же самое было бы в его доме – даже если он огромный. Все равно бы возникли вопросы про душ, халат и чай.
   Кстати, про чай.
   – Ты располагайся, я пойду чай заварю.
   Я оставила его наедине с кранами и унитазом, а сама сделала два шага на кухню, спроектированную для ленивых. Сидя за столом, можно одной рукой открывать холодильник, другой – переворачивать котлеты на плите, метраж позволяет. Если жить здесь долго, нарастишь килограммы живого веса – кстати, большинство моих соседок, живших здесь с начала панельного домостроения, были толстыми.
   Ха, а я? Я тоже нервничала. В одежде я, может быть, выгляжу неплохо, даже стройной, но если все это снять… Бока, живот, бедра – ничего из этого не годилось для страниц журнала. Глянец любит худых. Мужчины тоже. А он наверняка избалован моделями. Идеальными девушками без изъяна. Без целлюлита и комплексов.
   Я сексуальная богиня – как там говорила Бриджит Джонс? Если что, выключу свет и буду втягивать живот.
   Он вошел вовремя – когда я уже доставала чашки. Сел на табуретку напротив меня.
   – У тебя уютно, – сказал он, оглядевшись.
   – Ну, насколько можно обустроить временное жилье.
   – Все равно хорошо. Здесь есть ты.
   Пауза.
   – Какая твоя чашка? – спросил он.
   Они были парные. Одна с кошкой, другая с собакой. Таксу я любила больше.
   – Все равно. Выбирай любую.
   – Тогда моя – такса.
   Он безошибочно выбрал мою любимую. Я была уверена, что так и будет.
   Мы пили чай – чем дольше, тем больше начала возникать неловкость. Все-таки граница была на замке. Пока еще.
   Он встал первым.
   – Ну, показывай все свои владения!
   Оставалась только комната. В ней смотреть нечего. Диван, который раскладывается почти до окна, телевизор и зеркало. Моя комната, по сути, была одной кроватью. Обычно я ее не убирала, только накидывала покрывало. Сейчас он войдет туда, и будет нечего больше делать, как…
   Я занервничала.
   – Там ничего особенного.
   – Правда? – он притянул меня к себе. – Давай проверим вместе. У меня есть кое-какие идеи по дизайну интерьера.
   Он не стал целовать меня, только выдохнул мне в волосы. Тепло.
   Мы втиснулись в коридор вдвоем, каким-то странным образом уместившись в нем, завернули за угол и уперлись в диван – он лежал у наших ног.
   – Мне нравится дизайн.
   Я не успела ответить. Мы вдохнули одновременно и выдохнуть уже не могли. Граница стерлась, растворилась в темном воздухе комнаты.
   Он искал и находил то, что искал. И после этого все, что было отдельными деталями, частями тел, сливалось в одно целое, прилипало друг к другу, пустоты заполнялись недостающими фрагментами, детали вставали на место, как в детском конструкторе – плотно, как будто всегда там и были.
   Я осмелела и тоже начала осторожные поиски, на ощупь продвигаясь по его территории. Находила, соединяла и, найдя это соединение, не понимала, как я могла существовать вне его.
   – Пойдешь в душ?
   Это сказала я? Да, я.
   Он оторвался от меня – я осиротела в секунду.
   – Давай. Пойдем.
   Как, вместе? Я достала полотенце.
   – Халат в ванной, зеленый возьми.
   – Как скажешь.
   Он ушел, а я осталась стоять в пустой комнате. Надо что-то сделать. Раздеться? Нет, подожду. В ванне светло и висит огромное зеркало – во всю стену. Идея моего предшественника – чтобы расширить пространство. Зеркало заливает водой, зато удобно разглядывать себя в полный рост и намыливать спину. И все недостатки моей фигуры – в полный рост. Не пойду.
   Вдруг я ясно ощутила идиотизм ситуации – сидеть вот так, размышлять и пятиться назад. Я открыла дверь и вошла. Юбка, блузка, колготки – все полетело на пол. Одного движения мне хватило, чтобы найти его там, за занавеской.
   Сверху лилась вода, забрызгивала зеркало, в котором отражались блики, руки, капли, глаза. Я не думала о том, как выгляжу, ни про какой лишний вес. Я забыла, что у меня вообще есть вес – я парила. В горячем плотном жаре ванной мысли превращались в испарину, оседавшую на поверхности стекла. Нас они больше не касались.
   Водопад прекратился. Он выключил кран. Завернул меня в полотенце – так заворачивают маленьких детей. Я зажмурилась. Пошарила рукой по стене, нашла на ощупь халат – плюшевый зеленый, который протянула ему. И потом только открыла глаза. Он не стал его надевать – накинул на плечи. Мы так и пошли в комнату, оставляя мокрые следы на полу – он обнимал меня и толкал вперед, а я немного упиралась, но шла.
   Дойдя до кромки кровати, мы нырнули, отшвырнув халаты, полотенца, приличия. Покатились по дивану, к дальнему его краю, куда не доставал свет из коридора. Дальше было некуда. Затылок упирался в мягкую велюровую спинку, единственную точку опоры в этом ошалевшем, раскрутившемся горячем пространстве.
   Вдох – и нет выдоха, нет выхода. Только вход.
   – У тебя презервативы есть?
   Кто это сказал? Я? Нет, он.
   Я открыла глаза. Его лицо казалось спокойным. Только дышал он глубоко и судорожно. Выдох. Вдох.
   Я выдохнула в такт ему.
   – Нет, не должно быть вроде.
   Какие презервативы? Почему он спрашивает об этом сейчас?
   Я, конечно, в курсе про презервативы, которые, по идее, должны у меня быть. Но их не было – за последние несколько месяцев в этой квартире они ни разу не понадобились.
   Этот вопрос, этот дурацкий вопрос, всегда решался как-то сам собой, без моего участия. Мои немногие приятели, если я на этом настаивала, всегда незаметно предъявляли их в нужный момент.
   Я немного отодвинулась. Он тоже отстранился. Говорить про презервативы в том же положении, в котором нас застал этот вопрос, было глупо. Требовалось какое-то движение.
   Я тронула его плечо.
   – Надеюсь, у тебя СПИДа нет.
   Он дернулся.
   – Не знаю, я не проверялся.
   Что происходит? Что такое?!
   – И что теперь?
   – Ничего. Сегодня ничего.
   То есть как? Он что, так и уедет – вот в этом состоянии?!
   Я пошла напролом. Придвинулась, обняла, притянула, попыталась поймать.
   Он оттолкнул меня, резко.
   – Ты не понимаешь!
   Черт!
   – Чего я не понимаю?
   – Не понимаешь, где мне приходится бывать?!
   – Где?
   – Черт знает где! И неизвестно с кем…
   Где я это уже слышала, от кого? Точно, от Полозова, который являлся в контору с физиономией, изгаженной чувством вины.
   – То есть с проститутками, да? В банях?
   – И в банях тоже! Я бизнесом занимаюсь. В этой стране.
   Я судорожно натянула одеяло на свой и его позор.
   Роман «Духless». Свидригайловщина эпохи Прохорова.
   Боже мой! Опять, как несколько часов назад в ресторане, нас было не двое, а гораздо больше. Куча чужих людей в моей постели. Голые ведьмы, банные шлюхи хохотали и показывали на меня пальцем.
   Я вылезла из кровати, все равно уже, пусть смотрят, и пошла на кухню.
   Собака и кошка еще стояли на столе – холодные, остывшие и совершенно равнодушные друг к другу. Глотнула холодный чай. Такса посмотрела на меня обиженно – зачем ее отдали в руки чужому. Жаль, что ты его не покусала.
   Сатанинские сцены банных миниатюр рисовались передо мной во всех подробностях. Мишка Полозов, Канторович и девки, упершиеся в их колени.
   Как мне теперь подняться с колен? Придумать элегантный переход от состояния голой правды, которая, оказывается, никому не нужна, к состоянию светской беседы. Отодвинуться на безопасное расстояние.
   Он появился в дверях в моем зеленом халате. Тоже все понял про расстояние.
   – Слушай, зря я машину отпустил. А то могли бы съездить в аптеку.
   Гениально! Машина. Я не подумала.
   – У меня же есть.
   – Давай я съезжу. Ты подождешь?
   Идиот, какой он все-таки идиот. Милый упертый идиот в моем старом плюшевом халате.
   – Хороший вопрос. Конечно, надо же как-то завершить… процесс.
   – Я знаю как, но один не буду.
   Вдруг стало смешно. Ему, мне. Мы усмехнулись – одновременно, а потом, цепляясь друг за друга, за начало улыбки, он – моей, я – его, расхохотались.
   – Все-таки это идиотизм, – сказал он, стирая остатки улыбки с лица.
   Что-то я слишком быстро расслабилась. А как же проститутки?
   Я вытащила из ванной ворох спутанной одежды, и мы вытягивали из этой кучи я – его, он – мое. Но одевались порознь – он в ванной, я в комнате.
   В машине он снова замолчал. Второй раз за вечер – это напоминало перемотку на видеопленке, назад на два часа, к той же отметке. Он за рулем, я рядом, сзади – журналы. Но чего-то недоставало. Во всяком случае, мне. Он отвлекался от дороги не так часто, как мне бы хотелось. Мы по-прежнему были заговорщиками. Но с опытом провала. Одно покушение нам не удалось.
   Аптека на Ленинском работала круглосуточно. Он остановил машину. Снова оживился. Опять обрел способность шутить.
   – Ну что, первый совместный шопинг?
   Мне не хотелось вылезать на холод. И как-то это все неловко. Слишком механистично. Что, мы сейчас будем вместе выбирать размер, пупырышки, цвета, фасон? И количество тоже? На сегодняшний вечер мне хватит разочарований – он возьмет одну упаковку, ведь правда?
   – Ты иди, а я подожду. Хорошо?
   Он потянулся меня поцеловать. Я подставила нос.
   – Не скучай. Три минуты. Сколько брать?
   Хороший вопрос. То есть я сейчас должна ему польстить?
   – Сам реши, – я улыбнулась.
   – Двери заблокируй на всякий случай.
   Указания он не получил. Зато тут же выдал. Руководитель хренов. Победитель.
   Я смотрела, как он шел к стеклянным дверям. Кашемировое пальто, дорогое, модное, волосы, еще мокрые от душа, шея, плечи. Сколько раз я вот так наблюдала, как входят в магазины чужие прекрасные мужчины. С девушками и без. Вот теперь шел мой на важное задание, а я сидела и ждала его, как Пенелопа.
   Хорошо, что не пошла с ним. Мне было бы стыдно технично копаться в этих коробочках возле касс. И охранник и ночная кассирша в магазине смотрели бы на нас и знали точно:
   – А вот эти трахаться едут.
   Тогда он сказал, кстати:
   – А все подумали, что мы трахаться едем.
   Интересно, а те его знакомые из «Газгольдера», они по бл…дям ходят?
   И вдруг я поняла, что меня беспокоило всю дорогу. Не баня – это ложный след. Я не подумала, а он подумал про них. Про проклятые презервативы! В тот самый момент. В любом случае в этом не было ничего от любви – только техничное рассуждение рационального циника. В момент, когда я растворилась до молекулы, у него четко работала голова. Значит, это просто секс. Простой механический сюжет, где я не проявила знания техники. У меня нет элементарных инструментов. Которые есть у любой шлюхи.
   Он уже стоял у кассы, расплачивался. Помахал мне рукой. Вернее, коробочкой. Коробочка была одна. Я так и думала. Через стекло на меня смотрел охранник. Изучал.
   Мгновенно, даже не анализируя, что делаю, я перелезла на водительское место. Включила передачу, тронулась, не посмотрев в зеркала. Кто-то отчаянно мне погудел. Простите, люди, я не виновата! Мне надо бежать.
   Я перелетела площадь Гагарина и встала на светофоре. Быстрей, быстрей переключайся! Погони не было, зато ожил телефон. Это он, я знала, что это он! Уже зеленый. Поехали!
   Ответить или нет? Я нажала кнопку «ответ», не придумав, что сейчас скажу.
   – Алена, что случилось?! Ты где?!
   – Еду.
   На пересечении Ленинского с Ломоносовским я увидела рекламный щит, на котором скалился и напрягал мышцу туповатый, но фигуристый культурист: «Фитнес-центр „Men&Gym. Территория силы, Профсоюзная, 135“. И дальше по списку: тренажерный зал, бассейн, VIP-сауна, ночью дешевле.
   Он кричал в трубку:
   – Алло? Алена? Куда едешь?! Не понял!
   – В баню, – вдруг сказала я.
   – В какую баню?! Почему ты уехала?
   – В вип-сауну. Тут рядом, на Профсоюзке.
   – Что? – Пауза. – Зачем в сауну?
   – Понять, как занимаются бизнесом в этой стране! Все, пока.
   Я нажала на «красную» и выключила телефон. Совсем.
 
   – Кто это написал?
   Мертвая тишина. Аня и Марина стояли в центре комнаты, и воздух вокруг них искрился от ярости. Обычно Волкова и Затуловская редко выступали в тандеме. Наоборот, они являли собой два полюса – то, что нравилось Ане, отвергала Марина, и наоборот. Редакторы должны были балансировать между двумя берегами этой пропасти. Ирке Полозовой удавалось лучше других держать баланс – качество, позволявшее ей оставаться главным редактором.
   Я впервые наблюдала единение двух противоборствующих сторон, и картина была устрашающей – сила ненависти, исходящая от них, буквально прибивала руки к клавиатуре, голову к столу и блокировала поток электрических импульсов. Компьютер завис.
   Я потыркала Ctrl-Alt-Del – не помогает. Жесткая перезагрузка.
   – Кто писал итоги конкурса?!
   Конкурс «Лучшие друзья девушки» был нашей ударной маркетинговой акцией. Условия: читательницы шлют истории про свой имидж, созданный по лекалам и рецептам журнала. Суперприз – бриллиантовое колье, предоставленное компанией «Интер-Ювелир», ценой в $50 000.
   Островская осторожно приблизилась к эпицентру бури.
   – А что случилось? Я вбивала итоги. – Представляю, чего стоило Лие это сказать. Они ее сейчас проглотят.
   – Про колье кто позволил тебе?! – Затуловская никогда не переходила на «ты» с подчиненными. Это было неслыханно. Я даже пригнулась, как будто сейчас получу по шее.
   – Так Ира же сказала…
   – Полозова? Полозова?! Где Полозова?! – Аня и Марина почти завизжали.
   Ирки, как всегда, не было.
   – Она на встречу уехала, – сказала Вера, – у нее обед с Симачевым сегодня.
   Аня выхватила мобильный из сумки – как меч из ножен. Набрала номер.
   Девочки делали вид, что поглощены изучением текстов.
   – Ирина? Вы где?! Немедленно в офис приезжайте!
   Таким тоном Волкова никогда не позволяла себе говорить с Полозовой. Ирка была одной из них, такой же начальницей, как эти двое.
   – Заканчивайте! А я говорю, прямо сейчас и заканчивайте! И сюда давайте! Мы ждем вас.
   Я опять отметила странность – Аня с Ирой были всегда на «ты».
   Волкова и Затуловская ушли. В комнате посвежело, как в воздухе после грозы.
   Выждав некоторое время, Островская тоже вымелась в коридор. Явно к ним пошла.
   Интересно, что там случилось? Наверное, что-то серьезное. Я открыла журнал – где тут ошибка? Все вроде нормально:
   Итоги суперконкурса «Лучшие друзья девушки. Твой бриллиантовый имидж».

   «Уникальная акция журнала Gloss и компании Empire, создающей блеск и роскошь для мегазвезд кино, театра и телевидения! Главный приз от компании Empire получает Мария Яремчук, 45 лет, Воронеж».

   Письмо, которое оценили в пятьдесят штук, я не видела. Решение принимали без меня – я была в парижском вояже.
   Полмесяца редакционная почта зависала, по мейлу пришло тысячи две писем, и еще больше – в больших мусорных мешках, которые приносили курьеры с почты.
   Краснова подсела ко мне с бумажками – якобы посоветоваться. И горячо задышала в ухо:
   – Давно такого не было! Это плохо кончится, точно говорю.
   – Да ладно тебе. Поорут и успокоятся.
   – Ален, ты же не знаешь ничего! Они решили никому не давать, а Ирка напечатала.
   – Как не давать?! А конкурс?
   – Пошли пообедаем на улицу.
   Это означало, что сплетня первой степени секретности. Обычно мы с Ленкой выходили на обед в соседнюю стекляшку, где торговали шаурмой и шашлыками, если требовалось обсудить что-то из ряда вон. В нашей диковатой постиндустриальной местности не было ни одного приличного кафе, вообще ничего, кроме этой жуткой забегаловки: пластиковые стулья, пластмассовый плющ по периметру заведения, полиэтиленовые сосиски. Зато полная конспирация – за соседними столами выпивали мужики из автосервиса, для которых наши гламурные сплетни не представляли ни малейшего интереса.
   Мы заказали салат и сок, единственное, что можно здесь съесть без риска для девичьего желудка. Дядьки напротив дезинфицировали шашлыки водкой.
   – Так вот, – глаза Красновой сияли, выдавая то чистое, высокое вдохновение, которое посещает всякую женщину, которая готовится сообщить подруге фантастическую, сногсшибательную сплетню про других женщин – тем более тех, к которым уже накопились претензии. Я и правда обалдела.
   Роман с камнем. Бриллианты навсегда. Острая грань, разделившая администрацию на три враждующих лагеря. Блеск и нищета русского гламура.
   – Понимаешь, бриллианты муж Волковой дал. У него гигантский какой-то бизнес, магазины ювелирные. Все, что нам, девушкам, надо. Там муж, говорят, тот еще, по девкам шляется, модели разные – Волкова по этому поводу в постоянной истерике.
   Она замолчала, пытаясь словить пластиковой вилкой помидорину, скользящую по пластиковой тарелке. Наконец Ленка загнала ее в угол.
   Мы сидели на шатких стульях, вдыхая горький дым прогорклых шашлыков и улавливая мат с соседнего стола, ели отвратительный салат и обсуждали какие-то мифические бриллианты, которые могли повлиять на нашу с Красновой карьеру. Примерно так, как концессионеры Миронов с Папановым в «12 стульях» грезили бриллиантовой пыльцой в вонючей дворницкой на задворках гигантской советской империи.
   Затуловская хотела продать колье, выделив победительнице деньги.
   – Не пятьдесят штук, понятно. Поездку какую-нибудь в SPA. Сертификаты в магазины. Ну и что-то наликом.
   – А деньги куда?
   – Как бы в журнал. Поделили бы на бонусы. Конец же года скоро.
   Волкова, не уверенная в завтрашнем дне и прочности отношений с мужем, имевшим целый пул официальных и подпольных любовниц, хотела бриллиантов в натуральном виде. Но предлагала концессионерше Затуловской компенсацию – штук десять.
   – А почему не двадцать пять?
   – Ну они же не в магазине покупали! Колье муж Волковой давал, как бы из ее кармана.
   Полозова сопротивлялась до последнего.
   – Ирка была готова даже согласиться с Мариной, чтобы деньги поделить. Они с Аней поссорились на этом.
   Видимо, Иркино умение ходить по тонкому канату, натянутому под пропастью, дало сбой. Слишком острой была бриллиантовая грань.
   – И что в итоге?
   – Аня ушла. Ты же помнишь этот скандал?
   – Нет, я же в Париже была, с твой подругой Жаклин.