Страница:
– Александр Борисович Канторович? Поздравляю вас с прошедшим днем рождения, желаю всего… всего желаю вам. Как отметили? Элтон Джон приехал, праздник удался?
– Спасибо. Ты где, я не понял?! Ты почему не приехала?
Закружилась голова – слишком много я курила сегодня. И за рулем сидела целый день. Проклятый шарик…
– Не приехала почему? – И выпалила: – А я в Монте-Карло в казино играю. У нас тут компания – все вам привет передают!
– Ты в Монте-Карло? Но почему?..
Он замолчал.
– Я понял. Спасибо, что позвонила. И за поздравления спасибо. Удачи в казино. Только много не ставь.
Он отключился.
Лихорадка отступала. Я медленно приходила в себя. Он что, не понял, почему я не приехала?
Я вернулась к столу. Азарт пропал. Выиграла еще пару раз, но не обрадовалась. А потом стремительно стала проигрывать. Игра кончилась, и я уже тупо отдавала фишки судьбе. Интересно, после моего звонка он передумал спать с Настей, сидит и думает обо мне? Ха.
3.47. Пора остановиться. Понесла фишки в кассу. Мне выдали девяносто евро. А вложила я сто. Десять евро – перевес в сторону надежды.
Я шла к машине, думая, что зря затеяла все это. Мой проигрыш, уравнявшийся с выигрышем, доказывает, что я вернулась в ту точку, с которой начинала. Поездка прояснила все. А я просто вырастаю.
Обратно я решила ехать по дороге вдоль моря. Еще немного – и рассвет, лучи пробиваются через занавес облаков еще робко, стеснительно. Но приближение утра чувствуется в легком, поверхностном дыхании просыпающегося уже моря. Вот это я запомню, а потом опишу в романе с хорошим концом. Я проезжала поэтические указатели – Кап-д’Ай, Болье-сюр-Мер, Сен-Жан-Кап-Ферра, уже знакомый Виллефранш-сюр-Мер, где живут счастливые люди. Вечером они засыпают под шелест пальм, видят сны, просыпаются во влажном запахе моря, утром идут за своими круассанами, делают простую важную работу, почтальоны, булочники, виноделы, повара, и все у них просто и естественно, спокойно и понятно на сто лет вперед. А русские проносятся мимо, летят от одного пункта к другому, не разбирая ничего на своем пути, подгоняемые желанием поймать, успеть.
На этой узкой дороге я была не одна. Сзади приближалась машина. Открытая, красная. Гуднула. Я резко дернула рулем, отодвинулась в сторону. Машина обходила сбоку по встречной, в опасной близости от ограждения, вильнула и исчезла за поворотом. Кажется, девка за рулем. И еще кто-то сзади. Наверное, сумасшедшие итальянцы, гоняющие по Лазурному Берегу, как наши. Машина напомнила мне ту, в которую вчера садилась Настя. Здесь все на таких ездят. Богатые. Сумасшедшие.
Я сбавила скорость, поехала медленнее. Закурила, чтобы взбодриться. Дорога резко уходила влево, в сторону моря, я выехала за поворот. Впереди что-то виднелось. Поперек дороги. Я резко затормозила. Господи, авария!
Красная консервная банка, смятая пополам. Там, где должен быть правый бок, из клочьев железа вырастало дерево. Машина еще дрожала, билась в предсмертных конвульсиях. Я остановилась на обочине и побежала вперед. Страшно… А вдруг там все трупы? Кажется, трупы… И что тогда делать? Я заметила какое-то движение. Справа от меня метрах в двадцати на дорогу из зарослей выползал человек. Живой. В крови.
– Hello, are you ok?
Господи, он?
– Алена… Господи, ты… Хорошо, что ты…
Он хрипел. Я подбежала к нему.
– Саша.. Саша! Ты живой?.. – и зарыдала. – Господи, что случилось?
– Дай мне руку.
Я помогла ему подняться.
– Ничего, нормально. Плакать не надо. Я в порядке. Живой… Царапины только. И ударился… Машина, машина где? Ребята же там, бл…дь! Беги отсюда, беги!
– Я с тобой! – закричала я.
Он подбежал к машине первым. Я следом. Слева, с той стороны, где красная морда была цела, я увидела Настю. Она шевелилась. Платье в крови. И лицо.
– Настя, Настя! Эй, слышишь меня? Саша, она живая!
– Беги от машины, дура!
Все происходило в медленном режиме глубоководной съемки. Мне казалось, что я просто смотрю кино. И наблюдаю за собой со стороны. Чего он орет? Что может случиться хуже того, что уже произошло?
Он резко оттолкнул меня.
– Иди на х…й отсюда! Взорвется же!
Я отлетела в сторону, упала. Ушибла коленку. Но встала и снова поплелась вперед.
Настя уже стояла в нескольких шагах от машины.
– Эй, ты можешь идти? – я потрясла ее за плечи. Она не двигалась с места. Глядела на меня бешеными глазами. А потом вдруг побежала, шатаясь…
Я кричала:
– Стой! Куда ты?! Остановись!
Она бежала по дороге.
В машине еще кто-то был. Голова. Чья-то голова с кровоподтеками. Саша никак не мог его вытащить – ноги зажало.
– Я помогу тебе, сейчас, подожди!
– Отойди, черт, отойди!
Я не слушала, что он говорит. Я видела только кровавое месиво на переднем сиденье… Дерево мешало подобраться ближе.
Саша держал его под мышками, я наконец ухватилась за шиворот. Руки стали липкими и скользкими от крови. Поддалось.
– Да беги ты, черт бы тебя побрал!
Но я не отпускала, как клещами впилась. И правда, кажется, запах бензина… Вдруг что-то грохнуло, жаркая волна накрыла меня, и я полетела на асфальт.
– Ложись! – услышала я над ухом. – Голову, голову закрой!
Это страшнее, чем в кино. Едкий дым, осколки, что-то упало сверху. Запахло паленым. Еще один взрыв. Я скосила глаза – горело ярко. На фоне темного еще неба. Машина пылала, ее уже не было видно – только костер. Жуткое и нереальное зрелище. Горячая точка, репортаж CNN. Ногам стало жарко. Кажется, подошвы туфель оплавились.
– Потихоньку вставай…
Мы потащили раненого в сторону, к обочине.
Третий взрыв был небольшой. До нас жар уже не доставал.
– Там твоя машина?
– Да.
Он не дышал, человек, лежащий на земле.
– Давай еще чуть-чуть подтащим его.
– Может, подъехать ближе?
– Не надо… пока эта горит…
Мы с трудом доволокли его до моей машины. Саша снял пиджак – скомкал, получилась подушка. На заднее сиденье человек поместился с трудом. Мы кое-как пристроили его – полусидя, полулежа.
– Главное – ноги.
На ноги я старалась не смотреть. Ошметки костюма. Там, где должны быть брюки – что-то красное, кровоточащее. И живот… Рубашка, залитая кровью. Саша открыл аптечку, заматывал его бинтами. Я стояла и смотрела, как догорает машина. На сиденье я старалась не смотреть.
– Я поведу, – сказал он.
– Не надо, я могу сама.
– Поведу я. Ты не знаешь дороги.
– Он дышит?
– Пока еще дышит.
– Слушай, а может, «Скорую» надо?
– Какая, бл…дь, «Скорая», он помрет раньше! Мы быстрее довезем.
Мы сели в машину. Я вдруг вспомнила.
– Слушай, а Настя как же? Она убежала. Вдруг с ней что-нибудь? Может, нам надо за ней ехать? Она же в шоке.
– В шоке, но не при смерти. Бегать может, значит, не помрет. Пьяные выживают. Сука девка…
Со стороны Монте-Карло к месту аварии приближался еще один автомобиль.
– Черт, сейчас тут толпа будет!
Он осторожно съехал на асфальт, вывернул руль влево, объезжая дымящийся трупик машины, и мы понеслись. Я посмотрела на часы. Не больше десяти минут, а, кажется, прошла целая вечность.
– Ты молиться умеешь? – спросил он вдруг.
– Ну, в принципе, да.
– Давай молись. Я в это не очень верю, но, может, у тебя получится. Аркаше только это сейчас поможет.
Так это Аркадий? Девятое место в списке Forbes, с трудом поместившееся на заднем сиденье маленькой машинки. Хватит ли у меня слов, чтобы сохранить за ним место в списке живых?
Я начала читать про себя. Сосредоточенно, глядя на дорогу.
– Говори с ним, Алена, говори, не молчи!
Так с кем говорить – с Богом или с мужчиной на заднем сиденье, который направляется к Богу?
Я обернулась назад. Аркадий не шевелился.
– Аркадий, слышите? Слушайте меня! Только не спите… Сейчас все будет хорошо. Мы едем в больницу. С вами все будет хорошо! Вы слышите меня, Аркадий?
Едва заметно дрогнули веки. Он шевельнулся.
– Он дышит! Слышишь, Саша, он дышит, он живой!
Мы неслись с сумасшедшей скоростью, Саша обгонял по встречной, игнорировал светофоры. Отсчитали несколько километров в сторону города и через несколько минут подъехали к больнице.
Дальнейшее не требовало моего деятельного участия – к машине бежали врачи, Аркадия вытаскивали из машины, Саша бежал за каталкой, я за ним. В коридоре перед дверями, ведущими вглубь, в холодные хромированные внутренности операционных и реанимаций, мы затормозили. Носилки поехали дальше.
– Подожди меня на улице, не надо тебе здесь, – сказал он.
Он прав. Я вышла на воздух. Закурила.
Утро набирало обороты, нормальное безмятежное утро, в котором не было места для произошедшего только что. От никотина кружилась голова. Я ощущала ту особенную пьянящую легкость, которая бывает только после бессонной ночи. И это странное ощущение, что все происходит не с тобой.
Чувство не участника, а наблюдателя – вот утро, Ницца, больница…
Поскольку вся эта ночь и утро были совершенно нереальными, слишком нереальными, чтобы быть правдой, у меня возникло чувство отстраненности.
И, хоть это ужасно при создавшихся обстоятельствах, какого-то жуткого восторга и даже облегчения. Я вдруг почувствовала прилив сил – как будто прожила события, которые могли произойти с кем-то героическим. Я как настоящая героиня фильма.
Моя машина так и стояла открытой. На заднем сиденье – пятна крови, мокрое место. Нет, это совсем не кино. Только что здесь лежал человек, а сейчас он, может быть, умирает в нескольких метрах от меня. Меня замутило. Не надо было курить на голодный желудок. Спазм согнул пополам. Я пустилась на колени. Меня вывернуло. Трава мягкая, мокрая от росы…
– Алена, что с тобой? Плохо тебе? Давай врача сейчас позову. – Я подняла голову. Надо мной стоял Саша.
– Не надо врача. Сейчас пройдет.
Он сел рядом со мной. Лицо в ссадинах. В бурых пятнах запекшейся крови, своей, чужой.
– Ты уверена? – Он взял мою голову в свои руки. Повернул к себе, обтер лицо рукавом рубашки. Рубашке это уже не повредит. – Пойдем-ка, умоешься. И что-нибудь успокоительное надо.
– А ты?
– За меня не волнуйся. На мне как на собаке. Я бился уже, ничего…
– А что с ним? С Аркадием что? Что врачи сказали?
– Ну, из того, что я понял – все плохо. Прогноз они не дают. Состояние тяжелое. Слушай, телефон у тебя есть? Мой в той машине остался.
– Должен быть в сумке.
– Ты посиди пока. Я поищу, хорошо? Адвокатам звонить надо. Черт, история будет сейчас…
Я сидела в приемном покое на стульчике. Медсестра принесла воды и таблетку. Померила давление, посчитала пульс. Саша все время куда-то отходил, кому-то звонил. Говорил по-английски, по-русски. Я не слушала. После таблетки хотелось спать.
– Ты как, ничего? Надо бы отправить тебя в гостиницу. Но лучше я сам тебя отвезу. Могут быть проблемы.
Я задремала. Горящая машина… Настя… Кровь на его лице. Куда делась Настя? А ведь он был с Настей. Ведерникова… Я проснулась.
– Ведерникова, да. Нет, не отвечает у нее телефон.
Он стоял в нескольких шагах от меня в окружении каких-то мужчин.
– С полицией вы будете говорить. Лучше, если позже. Пока он без сознания, они ничего не предъявят. Прессу надо информировать минимально.
Он обернулся ко мне:
– Проснулась? Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – сказала я и улыбнулась.
– Сейчас поедем. Надо быстро уезжать, пока не набежали тут…
– А как же Аркадий?
– Я ему армию пригнал. Адвокат его французский, охрана стоит уже…
Он поднял меня со стула.
– Где документы на твою машину?
– Какие? Зачем?
– Ребята с ними сейчас свяжутся. Заплатят, если нужно, или выкупим ее.
– Зачем выкупать? Я же заплатила за прокат.
– Алена, ты же не сдашь машину со следами кровавой бойни, да?
Об этом я даже не подумала. Достала документы, отдала ему.
– А мне разве не надо присутствовать?
– Без тебя разберутся. Ты мне доверяешь или как?
Мы вышли на улицу. Он сунул бумаги и ключи здоровому парню, стоявшему возле моего, бывшего моего «Рено».
– Все будет в порядке, Александр Борисович.
Я подумала, что это напоминает сцену из «Криминального чтива». Явился кризис-менеджер и помог отмыть мозги от машины. И устыдилась своего цинизма.
– Садись, – он подвел меня к серебристой «Ауди», открыл дверь.
Я залезла.
– Едем сейчас к тебе в гостиницу за вещами. Потом ко мне. Улетишь вечером. Раньше не получится.
– Подожди, у меня же билет на 13.40, еще можно успеть.
– Полетишь моим самолетом. Обычным рейсом нельзя. Не то чтобы нельзя… Не стоит рисковать.
– А почему? – Я не понимала, к чему такие сложности.
– Девочка моя, ты помнишь, что произошло? Зачем нам лишние неприятности? Следы мы с тобой сейчас заметаем. Пока не забыл – держи. Спасибо, – он протянул мне телефон.
Мы выехали на дорогу.
– Алена, ты прости меня, я виноват.
– В чем? – что-то теплое шевельнулось внутри.
– Виноват, что попался на пути. Втравил тебя в историю эту. Страшную на самом деле. И спасибо тебе, – его голос стал еще теплее, совсем тепло. – За то, что ты там сделала. Если бы не ты… Без тебя я бы не справился, точно. Это просто чудо, что ты ехала. Мне, грешнику, тебя Бог послал… Спасение рядового олигарха, надо фильм такой снять, как думаешь? – он опять иронизировал. Снова надел свою непробиваемую броню.
– Не за что благодарить. Если что, обращайся, – я тоже натянула шкуру.
Он достал мобильный. Набрал номер. Я слышала французский голос в трубке.
– Черт, не отвечает! Ладно, какие у нас планы? Слушай, давай в магазин заедем. Я не сообразил сказать, чтобы одежду привезли. Вид у нас с тобой, как у чуваков из Pulp Fiction, кровавых вампиров. Футболочку мне надо, как у Траволты, и тебе что-нибудь… Только пожрать еще заедем…
Я опустила козырек. Надо же, я за это утро ни разу не посмотрела в зеркало. Даже когда умывалась в больнице. Да там и зеркала не было.
Тушь потекла, темные круги под глазами, под ногтями кайма. Туфли… Туфли с ободранными носами, подошва, и правда, оплавилась. Весь мой прекрасный новоиспеченный гардероб теперь можно выкинуть. Блузка, исперченная крупинками гари, была безнадежно испорчена и пахла дымом.
Я вдруг расхохоталась.
Он посмотрел на меня.
– Ты чего?
Я не могла ответить. Смеялась. Он тоже – сначала скупо улыбнулся, потом заржал.
– Чего мы смеемся?
– Потому что… Посмотри на нас. Мы маньяки. «От заката до рассвета»… Нас с тобой арестуют, если мы в таком виде…
– Точно! – Он еще смеялся, но вид у него стал озабоченный. – Давай-ка прямо сейчас шопинг совершим.
Мы уже выехали из города и пробирались по окрестным поселкам. Остановились возле магазина – футболки, тишотки, кроссовки.
– Иди ты! У тебя вид относительно приличный. Меня сразу повяжут. Подожди, деньги сейчас тебе дам. – Он обернулся назад. – Пиджак… Черт! Я же пиджак в машине оставил.
Он рухнул головой на руль.
– Веришь, первый раз такое! Это я виноват, не подумал. У тебя… извини… у тебя деньги есть?
Если бы я не знала, что он никогда не краснеет, то могла бы поклясться, что сейчас именно это и происходит. Но в отличие от меня, светлокожей, он хорошо хранил свои секреты. Я не была уверена. Может, в машине жарко.
В кошельке оставалось сто пятьдесят евро.
– Есть, – сказала я ехидно. Мне хотелось ржать, но я себя контролировала. Тогда он обидится точно.
– Все, Алена, поступаю к тебе на содержание. Олигарх без бабла, ты видела такое когда-нибудь? Будешь потом в книжке описывать, как Канторович сто евро одалживал у девушки… Вот я идиот!
– Ладно, не переживай, олигарх! – мне стало весело. – Продажная пресса всегда рядом с большим бизнесом. Но на Бриони не рассчитывай. Удовлетворишься маечкой за двадцатку.
– Согласен удовлетвориться. Обещаю – верну с процентами. Я ее потом в Кремль буду надевать, главная вещь будет.
– Сиди уже, Кремль! Размер какой, лучше скажи.
– Французский 56—58.
Я вышла из машины. Да уж, это будет самый дикий шопинг в моей жизни.
В молодежном магазине я обнаружила: для себя – майку с надписью Gold Girl и бермуды, для него – красную футболку с зелеными полосками и штаны цвета хаки, с клепками и безразмерные.
Все вместе – как раз девяносто евро. Столько мне удалось отыграть у судьбы.
Он открыл мне дверь, опять с телефоном у уха, и мы двинулись дальше. Остановились у кафе. Ему – кофе, три круассана, бутерброд длинный с ветчиной, мне – чай и два круассана.
– И опять на твои, – отметил он, чтобы сгладить неловкость. Я понимала, что ему страшно неудобно, но аппетит прорезался зверский.
– Ешь, ешь и помни мою доброту.
– Ну, показывай покупки! – сказал он, когда мы съехали на небольшую площадку у моря. – Сейчас, секунду, еще одна попытка.
Он опять набрал номер.
– Не отвечает она. Черт, вот где она шляется?! Дома нет, из больницы мне бы позвонили…
– Кто? – я вдруг поняла. – Настя?
Господи, как я могла о ней забыть? Бедная Настя. Хоть она и дура, но ее тоже жаль.
– И где она?
– Если бы я знал! Ты себе не представляешь, как она мне сейчас нужна! Ну ладно, где моя маечка с Че Геварой?
Я сунула ему пакет.
– Ты думаешь, сколько мне лет? – сказал он, вытаскивая брюки.
– Ах вот так? Ты недоволен еще? Сам бы покупал!
Я обиделась неожиданно для себя. Погасла.
– Аленка, прости. Я как всегда… Спасибо тебе. Ну, не сердись на меня. Я виноват, что совместный шопинг опять не получился. Хочешь, побей.
И он подставил мне свой лоб.
Это он про что? Про презервативы… Дать бы тебе по лбу!
Я замолчала. Обида уже щекотала нос.
– Черт! Опять не в тему, не подумал… Ну прости дурака, прости… – Он обхватил меня за шею, притянул к себе. Близко, близко…
Я дернулась и вырвалась. Тоже мне! А Настя?!
– Может, примеришь? – сказала я резко.
– Давай ты первая! – хмыкнул он.
Я выхватила пакет, открыла дверь и выскочила из машины. Пошла к пляжу. Сначала медленно, потом почти побежала. Море точно такое же, как вчера. Оно не желало знать ни о каких неприятностях, дурных подробностях частной человеческой жизни. Сияющее, как будто ничего ни вчера, ни сегодня не было. Не было костра с запахом горелой кожи, слипшихся, мокрых от крови волос, липких пятен на заднем сиденье, жидкости, просочившейся из обивки, когда я случайно оперлась рукой на заднее сиденье машины. И этих булькающих звуков, исходивших из глубины распотрошенного тела Аркадия, когда его клали на носилки.
Я бросила пакет на камни, села и зарыдала. Плакала, не зная о чем – потому что его жаль, и себя, и всех, и что море когда-то кончится. И все кончится. И потому что была в одном шаге от того, чтобы не увидеть его, идиота, никогда. И что этот идиот может быть настоящим, только когда мир рушится, выпадает из его рук. Стоит ему снова начать им управлять, все заканчивается.
Зашуршали камни. Рука опустилась на мое плечо. Он сел рядом. Обнял меня. И замер в таком положении. Мы так и просидели молча, ничего не говоря, пока не стало жарко. Плакать больше не хотелось. Слезы высохли.
– Пойдем?
Я кивнула. Шмыгнула носом. Он помог мне подняться.
– В машине переоденешься?
– Угу, – я закивала головой.
Пока я одевалась, он стоял снаружи и курил.
– Все, теперь ты.
Он сел сзади рядом со мной.
– Не выходи, – сказал он. – Посиди здесь.
Я старалась не смотреть на него. Как он снимает рубашку, стягивает брюки, ерзает на сиденье, пытаясь натянуть на себя рэпперский прикид. И чувствовала через тонкую ткань штанов его горячую кожу.
– Ну, посмотри на меня! Как я тебе? – он улыбался.
Потрясающий эффект. Олигарх из «Списка» превратился в автостопщика, студента с коктебельского пляжа.
В чем прав гламур, так это в том, что одежда превращает обычного человека – такого, каков он есть, – в того человека, каким он хотел бы казаться.
Человека – из того, каким он является, – в того, каким он хотел бы являться миру.
– Первый курс, вторая четверть. Дашь курсовую списать? – хихикнула я.
– Тебе? Ни за что! Хотя… Если поедешь со мной в общагу…
– Сволочь! – Я вытолкнула его из машины.
Мы пересели вперед – он за руль, я рядом.
– Знаешь, кто мы? Бонни и Клайд!
– Ага, Тельма и Луиза, – поддержала я.
– Ну и Винсент Вега с этим, ну черным, не помню, как его. Проповедник из закусочной. Помнишь, когда они в майках заходят с кейсом? У нас майки не хуже.
– У нас майки лучше!
– Согласен! Ну что, погнали? – И он врубил музыку. Так истошно я не орала со времен школьной дискотеки. Мотив знакомый, слов мы не знали, но это было и не важно.
Мы уже проехали Канны и двигались в сторону Ля Бокка. Когда до поворота к моей вилле Ливия оставалось километра три, до нас донесся вой сирен.
– Бл…дь! – Он быстро выключил радио. Сзади к нам приближалась полицейская машина.
– Почему они за нами едут? – Я испугалась, несмотря на то что рядом был Саша. Я их всегда боюсь – однажды проехала мимо гаишника, не заметив взмаха полосатой палки, а тот устроил преследование, и я страшно перетрухнула. Но у нас можно всегда договориться, а здесь – нет. Тем более, я вообще не знаю французского, Саша говорит, но плохо.
– Алена, позиция такая – ты проезжала мимо, увидела, остановилась. Помогла мне вытащить человека из машины. Мы познакомились. До этого знакомы не были. Довезли его до больницы. Все!
Полицейские обходили нас справа.
– Arrêtez-vous! Arrêtez-vous! – услышала я голос из мегафона.
Он сбросил скорость, притормозил.
– Да, и Насти там не было! Ты вообще ее не знаешь, поняла?
Я ничего не поняла.
– Но как же им объяснить, что авария…
– Адвокат все объяснит!
Мы стояли на обочине, к нам бежали полицейские.
– Ничего не бойся! С тобой все в порядке будет. Я все решу. Только лишнего не говори. Все, с богом!
Он вышел из машины. К нему тут же вплотную приблизились двое, прижали к капоту, защелкнули наручники на запястьях. И повели к полицейской машине.
Тут мне впервые за эти сутки стало по-настоящему страшно. Все, происходившее до этого, несмотря на огонь и кровь, было похоже на фильм, где мне досталась роль героини, счастливо избегавшей смертельной опасности. Меня хранил мой собственный, мой личный острый сюжет. Теперь, с появлением на сцене полиции, я превращалась в жертву. Дальнейшее зависело не от меня. Открылась дверь, надо мной склонился полицейский – худой, с тонким носом и злыми глазами, он говорил резко, жестами приглашая меня выйти. Приглашая – не то слово. Он требовал. Еще немного, и вышвырнет из машины! Я вылезла.
Наручники мне не надели.
Подъехала еще одна полицейская мигалка. Сашу уже сажали в первую. Он оглянулся:
– Алена! Все будет хорошо!
Я под конвоем тонконосого шла ко второй машине.
– Я знаю! – крикнула я в ответ.
Меня впихнули на заднее сиденье. Ничего себе история!
– Votre passeport!
Я протянула красную книжицу.
– Ce sont eux! Les Russes! – воскликнул полицейский.
Ну да. Мы русские. Те самые.
Было страшно. Я попыталась сосредоточиться на хорошем. Что-то должно быть хорошее в этой ситуации. Вот, нашла – бить хотя бы не будут. Не то что у нас.
Французская кутузка отличалась от райотдела милиции с грубо сваренными решетками, ужасающим туалетом, сифилитическими лицами преступников (я бы без суда приговорила к высшей мере тех, чьи лица висят там под лозунгом «Внимание: розыск!», в ксерокопийном варианте все они смотрелись маньяками и террористами). Тут почище и похоже на офис. Нашу ментуру я посетила однажды, когда украли сумку с документами и надо было писать заяву, а потом в слезах и соплях решать вопрос – «как бы сделать так, товарищ начальник, чтобы паспорт получить завтра». Больше никаких проблем с законом не было.
Меня завели в кабинет. Вслед за мной в комнату вошел юноша лет двадцати и сел напротив – караулить. Портретов президента нигде не было. Зато на противоположной стене я заметила доску с приколотыми к ней детскими рисунками. Значит, ничто человеческое им не чуждо.
Полицейский настороженно смотрел на меня и ловил каждое движение. Так наблюдают за диким зверем, чтобы не пропустить момент, когда он решит на тебя броситься.
– Не ссыте! Не сбегу. Русские не сдаются! – сказала я по-русски – не для того, чтобы его запугать (все равно ничего не понимает), а чтобы себя подбодрить. И в камере буду говорить сама с собой, чтобы не сойти с ума. Сколько меня здесь продержат, интересно?
Господи, родители же сегодня ждут меня, будут звонить… Я представила, что случится с мамой, когда она поймет, что я исчезла.
Я достала телефон. Срочно надо позвонить ей.
Цербер подскочил и выхватил у меня трубу.
– Vous n’avez pas le droit de téléphoner!
– But if I want to call my lawyer?
– Non!
– Ни фига себе у вас тут демократия? Я не могу позвонить адвокату? Идиотизм!
Я замерла на стуле. Ничего не поделаешь. Может, это к лучшему. Что я сказала бы маме – что я арестована?
Где же Саша? Он ведь поможет… Он должен помочь. Одной мне отсюда не выбраться.
Минут через десять явился хрупкий человечек небольшого роста. Они перебросились с юношей парой фраз, после чего малец отдал ему мой телефон.
– Do you speak French?
– No, just English. Or Russian.
Он протянул мне бумагу. Бумага была на ломаном русском.
– Спасибо. Ты где, я не понял?! Ты почему не приехала?
Закружилась голова – слишком много я курила сегодня. И за рулем сидела целый день. Проклятый шарик…
– Не приехала почему? – И выпалила: – А я в Монте-Карло в казино играю. У нас тут компания – все вам привет передают!
– Ты в Монте-Карло? Но почему?..
Он замолчал.
– Я понял. Спасибо, что позвонила. И за поздравления спасибо. Удачи в казино. Только много не ставь.
Он отключился.
Лихорадка отступала. Я медленно приходила в себя. Он что, не понял, почему я не приехала?
Я вернулась к столу. Азарт пропал. Выиграла еще пару раз, но не обрадовалась. А потом стремительно стала проигрывать. Игра кончилась, и я уже тупо отдавала фишки судьбе. Интересно, после моего звонка он передумал спать с Настей, сидит и думает обо мне? Ха.
3.47. Пора остановиться. Понесла фишки в кассу. Мне выдали девяносто евро. А вложила я сто. Десять евро – перевес в сторону надежды.
Я шла к машине, думая, что зря затеяла все это. Мой проигрыш, уравнявшийся с выигрышем, доказывает, что я вернулась в ту точку, с которой начинала. Поездка прояснила все. А я просто вырастаю.
Обратно я решила ехать по дороге вдоль моря. Еще немного – и рассвет, лучи пробиваются через занавес облаков еще робко, стеснительно. Но приближение утра чувствуется в легком, поверхностном дыхании просыпающегося уже моря. Вот это я запомню, а потом опишу в романе с хорошим концом. Я проезжала поэтические указатели – Кап-д’Ай, Болье-сюр-Мер, Сен-Жан-Кап-Ферра, уже знакомый Виллефранш-сюр-Мер, где живут счастливые люди. Вечером они засыпают под шелест пальм, видят сны, просыпаются во влажном запахе моря, утром идут за своими круассанами, делают простую важную работу, почтальоны, булочники, виноделы, повара, и все у них просто и естественно, спокойно и понятно на сто лет вперед. А русские проносятся мимо, летят от одного пункта к другому, не разбирая ничего на своем пути, подгоняемые желанием поймать, успеть.
На этой узкой дороге я была не одна. Сзади приближалась машина. Открытая, красная. Гуднула. Я резко дернула рулем, отодвинулась в сторону. Машина обходила сбоку по встречной, в опасной близости от ограждения, вильнула и исчезла за поворотом. Кажется, девка за рулем. И еще кто-то сзади. Наверное, сумасшедшие итальянцы, гоняющие по Лазурному Берегу, как наши. Машина напомнила мне ту, в которую вчера садилась Настя. Здесь все на таких ездят. Богатые. Сумасшедшие.
Я сбавила скорость, поехала медленнее. Закурила, чтобы взбодриться. Дорога резко уходила влево, в сторону моря, я выехала за поворот. Впереди что-то виднелось. Поперек дороги. Я резко затормозила. Господи, авария!
Красная консервная банка, смятая пополам. Там, где должен быть правый бок, из клочьев железа вырастало дерево. Машина еще дрожала, билась в предсмертных конвульсиях. Я остановилась на обочине и побежала вперед. Страшно… А вдруг там все трупы? Кажется, трупы… И что тогда делать? Я заметила какое-то движение. Справа от меня метрах в двадцати на дорогу из зарослей выползал человек. Живой. В крови.
– Hello, are you ok?
Господи, он?
– Алена… Господи, ты… Хорошо, что ты…
Он хрипел. Я подбежала к нему.
– Саша.. Саша! Ты живой?.. – и зарыдала. – Господи, что случилось?
– Дай мне руку.
Я помогла ему подняться.
– Ничего, нормально. Плакать не надо. Я в порядке. Живой… Царапины только. И ударился… Машина, машина где? Ребята же там, бл…дь! Беги отсюда, беги!
– Я с тобой! – закричала я.
Он подбежал к машине первым. Я следом. Слева, с той стороны, где красная морда была цела, я увидела Настю. Она шевелилась. Платье в крови. И лицо.
– Настя, Настя! Эй, слышишь меня? Саша, она живая!
– Беги от машины, дура!
Все происходило в медленном режиме глубоководной съемки. Мне казалось, что я просто смотрю кино. И наблюдаю за собой со стороны. Чего он орет? Что может случиться хуже того, что уже произошло?
Он резко оттолкнул меня.
– Иди на х…й отсюда! Взорвется же!
Я отлетела в сторону, упала. Ушибла коленку. Но встала и снова поплелась вперед.
Настя уже стояла в нескольких шагах от машины.
– Эй, ты можешь идти? – я потрясла ее за плечи. Она не двигалась с места. Глядела на меня бешеными глазами. А потом вдруг побежала, шатаясь…
Я кричала:
– Стой! Куда ты?! Остановись!
Она бежала по дороге.
В машине еще кто-то был. Голова. Чья-то голова с кровоподтеками. Саша никак не мог его вытащить – ноги зажало.
– Я помогу тебе, сейчас, подожди!
– Отойди, черт, отойди!
Я не слушала, что он говорит. Я видела только кровавое месиво на переднем сиденье… Дерево мешало подобраться ближе.
Саша держал его под мышками, я наконец ухватилась за шиворот. Руки стали липкими и скользкими от крови. Поддалось.
– Да беги ты, черт бы тебя побрал!
Но я не отпускала, как клещами впилась. И правда, кажется, запах бензина… Вдруг что-то грохнуло, жаркая волна накрыла меня, и я полетела на асфальт.
– Ложись! – услышала я над ухом. – Голову, голову закрой!
Это страшнее, чем в кино. Едкий дым, осколки, что-то упало сверху. Запахло паленым. Еще один взрыв. Я скосила глаза – горело ярко. На фоне темного еще неба. Машина пылала, ее уже не было видно – только костер. Жуткое и нереальное зрелище. Горячая точка, репортаж CNN. Ногам стало жарко. Кажется, подошвы туфель оплавились.
– Потихоньку вставай…
Мы потащили раненого в сторону, к обочине.
Третий взрыв был небольшой. До нас жар уже не доставал.
– Там твоя машина?
– Да.
Он не дышал, человек, лежащий на земле.
– Давай еще чуть-чуть подтащим его.
– Может, подъехать ближе?
– Не надо… пока эта горит…
Мы с трудом доволокли его до моей машины. Саша снял пиджак – скомкал, получилась подушка. На заднее сиденье человек поместился с трудом. Мы кое-как пристроили его – полусидя, полулежа.
– Главное – ноги.
На ноги я старалась не смотреть. Ошметки костюма. Там, где должны быть брюки – что-то красное, кровоточащее. И живот… Рубашка, залитая кровью. Саша открыл аптечку, заматывал его бинтами. Я стояла и смотрела, как догорает машина. На сиденье я старалась не смотреть.
– Я поведу, – сказал он.
– Не надо, я могу сама.
– Поведу я. Ты не знаешь дороги.
– Он дышит?
– Пока еще дышит.
– Слушай, а может, «Скорую» надо?
– Какая, бл…дь, «Скорая», он помрет раньше! Мы быстрее довезем.
Мы сели в машину. Я вдруг вспомнила.
– Слушай, а Настя как же? Она убежала. Вдруг с ней что-нибудь? Может, нам надо за ней ехать? Она же в шоке.
– В шоке, но не при смерти. Бегать может, значит, не помрет. Пьяные выживают. Сука девка…
Со стороны Монте-Карло к месту аварии приближался еще один автомобиль.
– Черт, сейчас тут толпа будет!
Он осторожно съехал на асфальт, вывернул руль влево, объезжая дымящийся трупик машины, и мы понеслись. Я посмотрела на часы. Не больше десяти минут, а, кажется, прошла целая вечность.
– Ты молиться умеешь? – спросил он вдруг.
– Ну, в принципе, да.
– Давай молись. Я в это не очень верю, но, может, у тебя получится. Аркаше только это сейчас поможет.
Так это Аркадий? Девятое место в списке Forbes, с трудом поместившееся на заднем сиденье маленькой машинки. Хватит ли у меня слов, чтобы сохранить за ним место в списке живых?
Я начала читать про себя. Сосредоточенно, глядя на дорогу.
– Говори с ним, Алена, говори, не молчи!
Так с кем говорить – с Богом или с мужчиной на заднем сиденье, который направляется к Богу?
Я обернулась назад. Аркадий не шевелился.
– Аркадий, слышите? Слушайте меня! Только не спите… Сейчас все будет хорошо. Мы едем в больницу. С вами все будет хорошо! Вы слышите меня, Аркадий?
Едва заметно дрогнули веки. Он шевельнулся.
– Он дышит! Слышишь, Саша, он дышит, он живой!
Мы неслись с сумасшедшей скоростью, Саша обгонял по встречной, игнорировал светофоры. Отсчитали несколько километров в сторону города и через несколько минут подъехали к больнице.
Дальнейшее не требовало моего деятельного участия – к машине бежали врачи, Аркадия вытаскивали из машины, Саша бежал за каталкой, я за ним. В коридоре перед дверями, ведущими вглубь, в холодные хромированные внутренности операционных и реанимаций, мы затормозили. Носилки поехали дальше.
– Подожди меня на улице, не надо тебе здесь, – сказал он.
Он прав. Я вышла на воздух. Закурила.
Утро набирало обороты, нормальное безмятежное утро, в котором не было места для произошедшего только что. От никотина кружилась голова. Я ощущала ту особенную пьянящую легкость, которая бывает только после бессонной ночи. И это странное ощущение, что все происходит не с тобой.
Чувство не участника, а наблюдателя – вот утро, Ницца, больница…
Поскольку вся эта ночь и утро были совершенно нереальными, слишком нереальными, чтобы быть правдой, у меня возникло чувство отстраненности.
И, хоть это ужасно при создавшихся обстоятельствах, какого-то жуткого восторга и даже облегчения. Я вдруг почувствовала прилив сил – как будто прожила события, которые могли произойти с кем-то героическим. Я как настоящая героиня фильма.
Моя машина так и стояла открытой. На заднем сиденье – пятна крови, мокрое место. Нет, это совсем не кино. Только что здесь лежал человек, а сейчас он, может быть, умирает в нескольких метрах от меня. Меня замутило. Не надо было курить на голодный желудок. Спазм согнул пополам. Я пустилась на колени. Меня вывернуло. Трава мягкая, мокрая от росы…
– Алена, что с тобой? Плохо тебе? Давай врача сейчас позову. – Я подняла голову. Надо мной стоял Саша.
– Не надо врача. Сейчас пройдет.
Он сел рядом со мной. Лицо в ссадинах. В бурых пятнах запекшейся крови, своей, чужой.
– Ты уверена? – Он взял мою голову в свои руки. Повернул к себе, обтер лицо рукавом рубашки. Рубашке это уже не повредит. – Пойдем-ка, умоешься. И что-нибудь успокоительное надо.
– А ты?
– За меня не волнуйся. На мне как на собаке. Я бился уже, ничего…
– А что с ним? С Аркадием что? Что врачи сказали?
– Ну, из того, что я понял – все плохо. Прогноз они не дают. Состояние тяжелое. Слушай, телефон у тебя есть? Мой в той машине остался.
– Должен быть в сумке.
– Ты посиди пока. Я поищу, хорошо? Адвокатам звонить надо. Черт, история будет сейчас…
Я сидела в приемном покое на стульчике. Медсестра принесла воды и таблетку. Померила давление, посчитала пульс. Саша все время куда-то отходил, кому-то звонил. Говорил по-английски, по-русски. Я не слушала. После таблетки хотелось спать.
– Ты как, ничего? Надо бы отправить тебя в гостиницу. Но лучше я сам тебя отвезу. Могут быть проблемы.
Я задремала. Горящая машина… Настя… Кровь на его лице. Куда делась Настя? А ведь он был с Настей. Ведерникова… Я проснулась.
– Ведерникова, да. Нет, не отвечает у нее телефон.
Он стоял в нескольких шагах от меня в окружении каких-то мужчин.
– С полицией вы будете говорить. Лучше, если позже. Пока он без сознания, они ничего не предъявят. Прессу надо информировать минимально.
Он обернулся ко мне:
– Проснулась? Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – сказала я и улыбнулась.
– Сейчас поедем. Надо быстро уезжать, пока не набежали тут…
– А как же Аркадий?
– Я ему армию пригнал. Адвокат его французский, охрана стоит уже…
Он поднял меня со стула.
– Где документы на твою машину?
– Какие? Зачем?
– Ребята с ними сейчас свяжутся. Заплатят, если нужно, или выкупим ее.
– Зачем выкупать? Я же заплатила за прокат.
– Алена, ты же не сдашь машину со следами кровавой бойни, да?
Об этом я даже не подумала. Достала документы, отдала ему.
– А мне разве не надо присутствовать?
– Без тебя разберутся. Ты мне доверяешь или как?
Мы вышли на улицу. Он сунул бумаги и ключи здоровому парню, стоявшему возле моего, бывшего моего «Рено».
– Все будет в порядке, Александр Борисович.
Я подумала, что это напоминает сцену из «Криминального чтива». Явился кризис-менеджер и помог отмыть мозги от машины. И устыдилась своего цинизма.
– Садись, – он подвел меня к серебристой «Ауди», открыл дверь.
Я залезла.
– Едем сейчас к тебе в гостиницу за вещами. Потом ко мне. Улетишь вечером. Раньше не получится.
– Подожди, у меня же билет на 13.40, еще можно успеть.
– Полетишь моим самолетом. Обычным рейсом нельзя. Не то чтобы нельзя… Не стоит рисковать.
– А почему? – Я не понимала, к чему такие сложности.
– Девочка моя, ты помнишь, что произошло? Зачем нам лишние неприятности? Следы мы с тобой сейчас заметаем. Пока не забыл – держи. Спасибо, – он протянул мне телефон.
Мы выехали на дорогу.
– Алена, ты прости меня, я виноват.
– В чем? – что-то теплое шевельнулось внутри.
– Виноват, что попался на пути. Втравил тебя в историю эту. Страшную на самом деле. И спасибо тебе, – его голос стал еще теплее, совсем тепло. – За то, что ты там сделала. Если бы не ты… Без тебя я бы не справился, точно. Это просто чудо, что ты ехала. Мне, грешнику, тебя Бог послал… Спасение рядового олигарха, надо фильм такой снять, как думаешь? – он опять иронизировал. Снова надел свою непробиваемую броню.
– Не за что благодарить. Если что, обращайся, – я тоже натянула шкуру.
Он достал мобильный. Набрал номер. Я слышала французский голос в трубке.
– Черт, не отвечает! Ладно, какие у нас планы? Слушай, давай в магазин заедем. Я не сообразил сказать, чтобы одежду привезли. Вид у нас с тобой, как у чуваков из Pulp Fiction, кровавых вампиров. Футболочку мне надо, как у Траволты, и тебе что-нибудь… Только пожрать еще заедем…
Я опустила козырек. Надо же, я за это утро ни разу не посмотрела в зеркало. Даже когда умывалась в больнице. Да там и зеркала не было.
Тушь потекла, темные круги под глазами, под ногтями кайма. Туфли… Туфли с ободранными носами, подошва, и правда, оплавилась. Весь мой прекрасный новоиспеченный гардероб теперь можно выкинуть. Блузка, исперченная крупинками гари, была безнадежно испорчена и пахла дымом.
Я вдруг расхохоталась.
Он посмотрел на меня.
– Ты чего?
Я не могла ответить. Смеялась. Он тоже – сначала скупо улыбнулся, потом заржал.
– Чего мы смеемся?
– Потому что… Посмотри на нас. Мы маньяки. «От заката до рассвета»… Нас с тобой арестуют, если мы в таком виде…
– Точно! – Он еще смеялся, но вид у него стал озабоченный. – Давай-ка прямо сейчас шопинг совершим.
Мы уже выехали из города и пробирались по окрестным поселкам. Остановились возле магазина – футболки, тишотки, кроссовки.
– Иди ты! У тебя вид относительно приличный. Меня сразу повяжут. Подожди, деньги сейчас тебе дам. – Он обернулся назад. – Пиджак… Черт! Я же пиджак в машине оставил.
Он рухнул головой на руль.
– Веришь, первый раз такое! Это я виноват, не подумал. У тебя… извини… у тебя деньги есть?
Если бы я не знала, что он никогда не краснеет, то могла бы поклясться, что сейчас именно это и происходит. Но в отличие от меня, светлокожей, он хорошо хранил свои секреты. Я не была уверена. Может, в машине жарко.
В кошельке оставалось сто пятьдесят евро.
– Есть, – сказала я ехидно. Мне хотелось ржать, но я себя контролировала. Тогда он обидится точно.
– Все, Алена, поступаю к тебе на содержание. Олигарх без бабла, ты видела такое когда-нибудь? Будешь потом в книжке описывать, как Канторович сто евро одалживал у девушки… Вот я идиот!
– Ладно, не переживай, олигарх! – мне стало весело. – Продажная пресса всегда рядом с большим бизнесом. Но на Бриони не рассчитывай. Удовлетворишься маечкой за двадцатку.
– Согласен удовлетвориться. Обещаю – верну с процентами. Я ее потом в Кремль буду надевать, главная вещь будет.
– Сиди уже, Кремль! Размер какой, лучше скажи.
– Французский 56—58.
Я вышла из машины. Да уж, это будет самый дикий шопинг в моей жизни.
В молодежном магазине я обнаружила: для себя – майку с надписью Gold Girl и бермуды, для него – красную футболку с зелеными полосками и штаны цвета хаки, с клепками и безразмерные.
Все вместе – как раз девяносто евро. Столько мне удалось отыграть у судьбы.
Он открыл мне дверь, опять с телефоном у уха, и мы двинулись дальше. Остановились у кафе. Ему – кофе, три круассана, бутерброд длинный с ветчиной, мне – чай и два круассана.
– И опять на твои, – отметил он, чтобы сгладить неловкость. Я понимала, что ему страшно неудобно, но аппетит прорезался зверский.
– Ешь, ешь и помни мою доброту.
– Ну, показывай покупки! – сказал он, когда мы съехали на небольшую площадку у моря. – Сейчас, секунду, еще одна попытка.
Он опять набрал номер.
– Не отвечает она. Черт, вот где она шляется?! Дома нет, из больницы мне бы позвонили…
– Кто? – я вдруг поняла. – Настя?
Господи, как я могла о ней забыть? Бедная Настя. Хоть она и дура, но ее тоже жаль.
– И где она?
– Если бы я знал! Ты себе не представляешь, как она мне сейчас нужна! Ну ладно, где моя маечка с Че Геварой?
Я сунула ему пакет.
– Ты думаешь, сколько мне лет? – сказал он, вытаскивая брюки.
– Ах вот так? Ты недоволен еще? Сам бы покупал!
Я обиделась неожиданно для себя. Погасла.
– Аленка, прости. Я как всегда… Спасибо тебе. Ну, не сердись на меня. Я виноват, что совместный шопинг опять не получился. Хочешь, побей.
И он подставил мне свой лоб.
Это он про что? Про презервативы… Дать бы тебе по лбу!
Я замолчала. Обида уже щекотала нос.
– Черт! Опять не в тему, не подумал… Ну прости дурака, прости… – Он обхватил меня за шею, притянул к себе. Близко, близко…
Я дернулась и вырвалась. Тоже мне! А Настя?!
– Может, примеришь? – сказала я резко.
– Давай ты первая! – хмыкнул он.
Я выхватила пакет, открыла дверь и выскочила из машины. Пошла к пляжу. Сначала медленно, потом почти побежала. Море точно такое же, как вчера. Оно не желало знать ни о каких неприятностях, дурных подробностях частной человеческой жизни. Сияющее, как будто ничего ни вчера, ни сегодня не было. Не было костра с запахом горелой кожи, слипшихся, мокрых от крови волос, липких пятен на заднем сиденье, жидкости, просочившейся из обивки, когда я случайно оперлась рукой на заднее сиденье машины. И этих булькающих звуков, исходивших из глубины распотрошенного тела Аркадия, когда его клали на носилки.
Я бросила пакет на камни, села и зарыдала. Плакала, не зная о чем – потому что его жаль, и себя, и всех, и что море когда-то кончится. И все кончится. И потому что была в одном шаге от того, чтобы не увидеть его, идиота, никогда. И что этот идиот может быть настоящим, только когда мир рушится, выпадает из его рук. Стоит ему снова начать им управлять, все заканчивается.
Зашуршали камни. Рука опустилась на мое плечо. Он сел рядом. Обнял меня. И замер в таком положении. Мы так и просидели молча, ничего не говоря, пока не стало жарко. Плакать больше не хотелось. Слезы высохли.
– Пойдем?
Я кивнула. Шмыгнула носом. Он помог мне подняться.
– В машине переоденешься?
– Угу, – я закивала головой.
Пока я одевалась, он стоял снаружи и курил.
– Все, теперь ты.
Он сел сзади рядом со мной.
– Не выходи, – сказал он. – Посиди здесь.
Я старалась не смотреть на него. Как он снимает рубашку, стягивает брюки, ерзает на сиденье, пытаясь натянуть на себя рэпперский прикид. И чувствовала через тонкую ткань штанов его горячую кожу.
– Ну, посмотри на меня! Как я тебе? – он улыбался.
Потрясающий эффект. Олигарх из «Списка» превратился в автостопщика, студента с коктебельского пляжа.
В чем прав гламур, так это в том, что одежда превращает обычного человека – такого, каков он есть, – в того человека, каким он хотел бы казаться.
Человека – из того, каким он является, – в того, каким он хотел бы являться миру.
– Первый курс, вторая четверть. Дашь курсовую списать? – хихикнула я.
– Тебе? Ни за что! Хотя… Если поедешь со мной в общагу…
– Сволочь! – Я вытолкнула его из машины.
Мы пересели вперед – он за руль, я рядом.
– Знаешь, кто мы? Бонни и Клайд!
– Ага, Тельма и Луиза, – поддержала я.
– Ну и Винсент Вега с этим, ну черным, не помню, как его. Проповедник из закусочной. Помнишь, когда они в майках заходят с кейсом? У нас майки не хуже.
– У нас майки лучше!
– Согласен! Ну что, погнали? – И он врубил музыку. Так истошно я не орала со времен школьной дискотеки. Мотив знакомый, слов мы не знали, но это было и не важно.
Мы уже проехали Канны и двигались в сторону Ля Бокка. Когда до поворота к моей вилле Ливия оставалось километра три, до нас донесся вой сирен.
– Бл…дь! – Он быстро выключил радио. Сзади к нам приближалась полицейская машина.
– Почему они за нами едут? – Я испугалась, несмотря на то что рядом был Саша. Я их всегда боюсь – однажды проехала мимо гаишника, не заметив взмаха полосатой палки, а тот устроил преследование, и я страшно перетрухнула. Но у нас можно всегда договориться, а здесь – нет. Тем более, я вообще не знаю французского, Саша говорит, но плохо.
– Алена, позиция такая – ты проезжала мимо, увидела, остановилась. Помогла мне вытащить человека из машины. Мы познакомились. До этого знакомы не были. Довезли его до больницы. Все!
Полицейские обходили нас справа.
– Arrêtez-vous! Arrêtez-vous! – услышала я голос из мегафона.
Он сбросил скорость, притормозил.
– Да, и Насти там не было! Ты вообще ее не знаешь, поняла?
Я ничего не поняла.
– Но как же им объяснить, что авария…
– Адвокат все объяснит!
Мы стояли на обочине, к нам бежали полицейские.
– Ничего не бойся! С тобой все в порядке будет. Я все решу. Только лишнего не говори. Все, с богом!
Он вышел из машины. К нему тут же вплотную приблизились двое, прижали к капоту, защелкнули наручники на запястьях. И повели к полицейской машине.
Тут мне впервые за эти сутки стало по-настоящему страшно. Все, происходившее до этого, несмотря на огонь и кровь, было похоже на фильм, где мне досталась роль героини, счастливо избегавшей смертельной опасности. Меня хранил мой собственный, мой личный острый сюжет. Теперь, с появлением на сцене полиции, я превращалась в жертву. Дальнейшее зависело не от меня. Открылась дверь, надо мной склонился полицейский – худой, с тонким носом и злыми глазами, он говорил резко, жестами приглашая меня выйти. Приглашая – не то слово. Он требовал. Еще немного, и вышвырнет из машины! Я вылезла.
Наручники мне не надели.
Подъехала еще одна полицейская мигалка. Сашу уже сажали в первую. Он оглянулся:
– Алена! Все будет хорошо!
Я под конвоем тонконосого шла ко второй машине.
– Я знаю! – крикнула я в ответ.
Меня впихнули на заднее сиденье. Ничего себе история!
– Votre passeport!
Я протянула красную книжицу.
– Ce sont eux! Les Russes! – воскликнул полицейский.
Ну да. Мы русские. Те самые.
Было страшно. Я попыталась сосредоточиться на хорошем. Что-то должно быть хорошее в этой ситуации. Вот, нашла – бить хотя бы не будут. Не то что у нас.
Французская кутузка отличалась от райотдела милиции с грубо сваренными решетками, ужасающим туалетом, сифилитическими лицами преступников (я бы без суда приговорила к высшей мере тех, чьи лица висят там под лозунгом «Внимание: розыск!», в ксерокопийном варианте все они смотрелись маньяками и террористами). Тут почище и похоже на офис. Нашу ментуру я посетила однажды, когда украли сумку с документами и надо было писать заяву, а потом в слезах и соплях решать вопрос – «как бы сделать так, товарищ начальник, чтобы паспорт получить завтра». Больше никаких проблем с законом не было.
Меня завели в кабинет. Вслед за мной в комнату вошел юноша лет двадцати и сел напротив – караулить. Портретов президента нигде не было. Зато на противоположной стене я заметила доску с приколотыми к ней детскими рисунками. Значит, ничто человеческое им не чуждо.
Полицейский настороженно смотрел на меня и ловил каждое движение. Так наблюдают за диким зверем, чтобы не пропустить момент, когда он решит на тебя броситься.
– Не ссыте! Не сбегу. Русские не сдаются! – сказала я по-русски – не для того, чтобы его запугать (все равно ничего не понимает), а чтобы себя подбодрить. И в камере буду говорить сама с собой, чтобы не сойти с ума. Сколько меня здесь продержат, интересно?
Господи, родители же сегодня ждут меня, будут звонить… Я представила, что случится с мамой, когда она поймет, что я исчезла.
Я достала телефон. Срочно надо позвонить ей.
Цербер подскочил и выхватил у меня трубу.
– Vous n’avez pas le droit de téléphoner!
– But if I want to call my lawyer?
– Non!
– Ни фига себе у вас тут демократия? Я не могу позвонить адвокату? Идиотизм!
Я замерла на стуле. Ничего не поделаешь. Может, это к лучшему. Что я сказала бы маме – что я арестована?
Где же Саша? Он ведь поможет… Он должен помочь. Одной мне отсюда не выбраться.
Минут через десять явился хрупкий человечек небольшого роста. Они перебросились с юношей парой фраз, после чего малец отдал ему мой телефон.
– Do you speak French?
– No, just English. Or Russian.
Он протянул мне бумагу. Бумага была на ломаном русском.
«Задержаны сроком на 24 часов… Имеете право вызывать адвоката, медицинская помощь в случае нужности. Чтобы уведомить семью, вы можете обратить к офицеру полиции… Срок содержания под стражей может будет продлен по решению прокурора».