Осс Наталия. Антиглянец

   – Мы только сегодня приехали, вот сюда пришли, – пробормотала я, выискивая среди гостей кого-нибудь, кто бы мог меня спасти. Лии и Милы нигде не было видно.
   – Пришли, так посидите со мной, со стариком. – Васильев вел меня к столу. Тому самому, у кромки моря, который я запланировала для себя. Деться было некуда.
   – И что, вам нравится в Каннах? В казино уже были?
   – В прошлый раз, в Монте-Карло.
   – В Монте-Карло? Какая испорченная девочка! Ну и что там с вами случилось, в Монте-Карло?
   Э, нет, про это мы не будем. Что там со мной случилось…
   – Я хотела спросить, вы, Дмитрий, не знаю вашего отчества… Вы не в курсе, а Никита Михалков приедет?
   – А зачем тебе мое отчество? Ты в прошлый раз не спросила, в этот раз обойдемся тоже. Я надеюсь… – Он потерся об меня плечом. Я осторожно отодвинулась.
   – Я больше всего люблю дорогу в Монте-Карло. Там красиво. Ты ночью по ней ездила? Надо осторожно, правда, помнишь, олигархи там однажды навернулись? Можем сегодня поехать! Сейчас встречу кое-кого, и мы с тобой сбежим. Готова к загулу?
   Господи, ну как же от него избавиться?! Я подняла голову к небу. Канны, я так вас люблю, ну пожалуйста, только не этот…
   – Вероника! Вы как здесь, откуда?.. – Я вскочила со стула и бросилась к ней навстречу.
   – А, крестница моя! – Мы обнялись. Никогда еще я не была так рада ее видеть. А Веронику я всегда любила.
   – Тут рядышком в Италии была, заехала к вам ненадолго. Ну что, как фестиваль?
   – Это чудо! Я в восторге! Я хочу здесь жить! Всегда.
   – Дима, а ты, я смотрю, серьезно взялся. Я тебе говорила, Алена, что не надо иметь дело с чиновниками?
   – А ты ревнуешь? – Васильев поднялся ей навстречу.
   – Да кто тебя ревнует? Ты что, жених?
   Спасибо, Канны, вы снова меня выручили. Теперь у меня с городом персональные отношения. Он мне помогал, а я была его любимым дитя.
   – Ну что, ребята, шампанское нам принесут? – Вероника властно оглядела поляну.
   Уже несли, и клубнику, и шампанское. У нас образовался вип-стол, к которому Рита немедленно организовала подвоз провизии.
   – Слышала? Она здесь жить хочет! Правильно, очень русское место. Я вам скажу, девочки, Канны уже обжиты, холмы мы купили, набережную тоже, надо подтягивать новые эшелоны – главных редакторов на второй линии селить. Ника, а у тебя здесь есть что-то?
   – Нет, я Майами люблю, ты же знаешь.
   – Это кровь говорит. А я русский человек – я Ривьеру.
   – Ты русский еврей.
   – Всякий приличный русский – это, по сути, еврей. Да, и потому, как всякий русский еврей, спокойно чувствую себя только под защитой британской короны или на холмах монегасков…
   Они говорили о своем. Я не слушала. Наконец меня оставили в покое…
   Высоко над пляжем в перекрестье лучей парили чайки. Небо, подсвеченное снизу прожекторами, накрывало набережную и пляж прозрачным куполом – один его край цеплялся за башенки отелей, другой упирался в верхушки яхтенных мачт, за его пределами было темно. Вот так древние представляли мироздание – Земля накрыта стеклянным куполом. В самой яркой точке, под самым потолком неба чиркали крыльями серебристые чайки. Я следила за их полетом. Над морем, потом выше, вираж над моей головой и дальше, туда, где светятся буквы Сarlton. Неужели я это вижу, неужели это со мной?..
   Запомнить, запомнить все до мельчайших деталей. Этот город, это время, и я в этом кино. Бесконечный прекрасный день, который я разложу потом на сто страниц воспоминаний. Чайки чертили пируэты почему-то только над этим пляжем. И это был подарок Канн мне лично…
   Народу прибавилось, к нам подсела Мила.
   – Ребята, завтра приглашаю всех ко мне на яхту.
   – Да, – говорила я ей.
   Потом было еще шампанское, какая-то девица рассказывала мне, как скучает на Лазурном Берегу.
   – Можно я вам буду репортажи писать про гламур? – спрашивала она.
   – Да, – отвечала я ей.
   Потом была дискотека, еще клубника и шампанское и залпы салюта над морем. Странно, я даже забыла спросить у Насти, где Канторович. Да все равно, какая разница…
   Абсолютное чистое счастье. Я танцевала и смотрела на волны, на море, на чаек, кричавших мне: «А! А! Алена!»
   Потом мы вышли на набережную, город не спал, город дожигал на дискотеках.
   – Пошли сюда! – говорила Настя, затаскивая нас на соседний пляж.
   – Да, – отвечала я ей.
   Какая она все-таки милая, эта Настя, я давно могла бы с ней подружиться.
   – Тут вечеринка Chopard, мы говорим, что только что выходили и возвращаемся. Вы поняли меня?
   Но охранник даже ничего не спросил. И мы втроем – Лия, Настя и я – погрузились в набитое до отказа чрево шатра. Здесь не было никого из наших, одни европейцы, шампанское Moët&Chandon– но не бесплатно, а за деньги. Веселая девушка предлагала мне бокал:
   – Давайте к нам, к нам! Venez ici! Вы откуда? Vous êtes Russes?
   – Да, oui! – говорила я ей.
   – Правда? C’est vrai? А мы Chopard!
   Настя с Лией танцевали на столе, скинув туфли на пол.
   Я увидела Жиля.
   – Vous, ici? И вы здесь? – он удивился.
   – Да, oui! – я говорила теперь по-французски. Мы обнялись и закружились.
   Как фантастически хорошо…
   – Жарко, пойдем к морю, allons а la mer. – Он обнимал меня и вел через чьи-то туфли, ноги, бутылки к выходу, где белое полотнище шатра распахнул ветер.
   – Волны, les vagues… – они бились о камни и расстилались ниц прямо под моими ногами.
   – Тебе хорошо, bien?
   – Да, oui! – отвечала я Жилю. Больше все равно я не могла ничего вспомнить по-французски. Он обнял меня, мы закинули головы к небу. Где мои чайки? Их не было.
   Он нашарил «молнию», вцепился в нее зубами и потянул вниз. Язычок впился в кожу. Больно!
   – Non! Нет! – я опомнилась.
   – Что случилось? Это Cannes, это festival… Oui!
   – Non!
   Я вырвалась и нырнула обратно в шатер. Здесь было душно, танцевали уже на столах и лавках, покрытых белой тканью – прямо в туфлях и ботинках. А они, как мы, тоже бывают в угаре… Девочек я нигде не видела. Черт, куда они делись?
   Я набрала Лиин номер – не отвечает. И у Ведерниковой отключен. Надо найти их. Они где-то здесь, они не могли далеко убежать. Я обернулась – на меня шел Жиль…
   Срочно бежать. Я протиснулась мимо бара, осажденного пьяными телами, пробилась через коридор, забитый очередью в туалет, и выбралась на набережную. Никого…
   Опять набрала номер. Никто не отвечал. Я заволновалась, посмотрела по сторонам, вверх… Чайки. И успокоилась. Со мной здесь ничего плохого больше не случится.
   Я пошла ко Дворцу, в ту сторону, откуда мы приехали. Если ловить такси, там ближе.
   Туфли впивались в ноги. Город не спал, толпа поредела, но не сдавала позиций. В барах, на пляжах, на лавочках, в кафе – все было занято. Купила воды. Навстречу мне шла компания – дамы лет пятидесяти в вечерних платьях и босиком. Туфли они несли в руках.
   Я села на лавочку, расстегнула ремешки и пошла босая, ощущая кожей шершавый теплый асфальт. Как я раньше не догадалась? Теперь мы слились полностью, я и город. Я забредала на газон, на мягкую траву, снова шла по асфальту, каннский тротуар массировал мне ступни…
   Возле Дворца присела на бордюр и закурила. Охрану уже сняли, и красный ковер стоял пустой, взятый в раму железными загородками. Даже звезд мне сейчас не надо. А вот же они, летят надо мной…
   Я смотрела на афишу на фасаде здания. Танцующие в темноте Брюс Уиллис, Альмодовар, Вонг Кар Вай, Депардье. Cannes 60. Мы были наедине с фестивалем. Я слышала, как стучит его сердце.
   Неужели это я здесь и сейчас… За что мне такое нереальное, сумасшедшее счастье?
   Рядом присел бомж. В потрепанных джинсах, с рюкзаком, его большая лохматая собака пристроилась рядом. Он достал из рюкзака бутылку вина и багет.
   – Tu en veux?
   Я покачала головой. Улыбнулась.
   – Нет.
   – Allez!
   – Спасибо, нет, – я подняла бутылку Перье.
   – A votre santé!
   Глотнули мы одновременно. Он свое столовое французское вино, я их французскую минеральную воду.
   – Donne-moi а fumer! – он показал на пачку. Я протянула ему сигареты. Мы закурили. Собака смотрела на меня влюбленными глазами.
   – Хорошо, – сказал он.
   – Oui, bien, – ответила я.
   Подошла к красной лестнице и встала у самого подножия ковра. Вот интересно, как это бывает? Я ступаю на ковер, вспышки, Alena Borisova, Russia, шлейф тянется за мной, обнимая каждую ступеньку. Поворот головы, легкая улыбка, глаза. Его глаза, мои… Я в белом платье, а он в черном смокинге, и мы летим над городом, как шагаловские влюбленные…
   Стоп, стоп. Это я про другое. Alena Borisova, Gloss, они аплодируют, аплодируют, закончили аплодировать. А я медленно поднимаюсь к вершине славы, прямо под небеса, под купол золотого каннского неба, подсвеченного солнцем, с которым договорилась дирекция фестиваля…
   Я смахнула наваждение.
   Двинулась дальше, к яхтам. Они спали там, в порту. После асфальта нагретые солнцем доски пристани казались мягкими, как ковер. Я затопала быстрее.
   Вот они, мои хорошие. Ого, в январе я таких здесь не видела! Теперь в порту, в тылу дворца, защищенные его цитаделью, стояли большие корабли, многоэтажные катера. Кое-где горел свет, играла музыка, люди на палубе пили шампанское… Парень в белой рубашке помахал мне рукой, я махнула ему в ответ. Я шла по пристани, боясь нарушить их сон. Они покачивались на воде, канаты легонько бились о мачты, такой нежный мелодичный звон…
   С соседней лодки спрыгнул мужчина, следом женщина, он протянул руку, помогая ей слезть. Не молодые и не старые. Она шла босиком. Расхохотались, кивнули мне – Bon soir! – и, обнявшись, побежали к берегу. Какие счастливые люди, видно, что на этой лодке живет любовь…
   Я сидела на пеньке, за который швартуют кораблики, курила, темная вода билась о сваи. Тишина… Даже чайки заснули. Вот это и есть мое счастье. И мы могли бы так же… Не надо, не надо, не плачь… Все хорошо. Даже если потом ничего не будет, это уже было… Я была счастлива в Каннах. Почему была? Я есть…
 
   Когда я приехала в Ниццу, Островская уже спала. Не раздеваясь, в своем леопардовом платье. На тумбочке лежало колье. Я взяла его, чтобы поближе рассмотреть. «Swarovski» – было выбито на металле. Смешная она, зачем врать? С бриллиантами или без, в мире всем хватит места…
   Завтрак мы проспали. Пошли к морю, спустились на пляж Le Méridien, в мой любимый ресторан. Багет, джем, сок…
   – Я сегодня никуда не пойду, голова болит, – Лия развалилась в шезлонге. Явился официант и потребовал тридцать евро. – Чего? Сколько? Ты с ума сошел?
   – Можем пойти на городской пляж, – предложила я.
   – Нет, это не гламурно, валяться там с народом. Черт с ним, заплатим! Ты куда вчера пропала-то? Мы с Настей тебя искали, туда, сюда, нигде нет.
   – А я вас. Я звонила, ты не отвечала. Слушай, а как же ты доехала?
   – Меня Настя отправила на машине, у нее тут водитель. Ее отвез, потом меня. – Она сняла майку. – Как думаешь, в моем белье можно лежать? Это Готье.
   Я кивнула. Мы валялись, спали, купались. Вдали ходили яхты. Лия сфографировала меня на фоне Negresco.
   – И чего тебе этот «Негреско»?
   – Ну, исторический отель…
   – Исторический, значит, старый, я люблю новые. Современные номера большие. А мы живем с тобой в тесноте.
   Она начинала меня раздражать.
   – Пойдем погуляем?
   – Нет, Аленыч, за тридцать евро я буду лежать тут до за­ката.
   Я вышла в город. Рядом с Le Méridien остановился паро­возик. Вот оно! Паровозик ехал вдоль моря, свернул в гущу улиц – овощной рынок, старые дома, здесь я еще не была – поднимался все выше и выше, нарезая слой за слоем по горе, оказывается, и тут есть порт, яхты на голубом фоне. Мы въехали в тенистую рощу. Как пахнет! Полезный эвкалиптовый запах. Экскурсию на английском я не слушала, просто дышала… Как жаль, что завтра уезжать. То, что мы не выполнили задания Волковой, меня не тревожило. Паровоз остановился на смотровой площадке: 15 minutes stop.
   Я понеслась вверх по лестнице. С горы открывался вид на город. Море было слева, Ницца справа, я посередине. Наконец я увидела всю подкову залива, место, где валялась только что, собор внизу. Ба-а-мм! Над городом поплыл колокольный звон. Море, запах хвои и этот звон, зовущий прихожан к службе. На самой высокой точке, где ближе всего к Богу, я шепнула ему на ухо самую тайную свою мечту…
   В начале двенадцатого я стояла в центре большой компании разноязычных людей, имен которых не знала. Мы не сразу нашли яхту – крутились, плутали и, наконец, в самой дальней точке от берега отыскали ее. Никаких парусов – трехэтажный здоровенный катер. Мила стояла на палубе: «Сюда! Сюда!»
   Внутри обнаружилась смесь эстетики раннего Голливуда и позднего «Титаника»: канаты, медяшки, надраенные до блеска, инкрустированные полы, по которым страшно ступать, полосатые стулья, расставленные на палубе, открытая веранда с джакузи.
   В кают-компании были накрыты столы. Сколько же народу может сюда влезть? Гости тут же рассредоточились по палубе. Я подошла к краю борта, свесилась вниз – моря не было слышно, все заглушала музыка. Официанты разносили шампанское.
   – Как отдыхаете, Аленушка? Что пьете? – Мила подошла ко мне с бокалом.
   – Все чудесно, спасибо, шампанское замечательное.
   – Да, это Diamonds, чуть дороже Cristal, но намного лучше.
   – Какая красивая яхта… Я их так люблю.
   – Любите лодки?
   – Очень!
   Я вообще-то впервые была на яхте, но дорогу в порт проторила давно.
   – А я не очень. Муж с институтских времен этим увлекается, еще на Клязьме начинал. Теперь, когда мы здесь, он живет на этой лодке по нескольку дней. А я больше дом люблю. Вы приезжайте летом к нам, Аленушка, поживите. Я вас все время приглашаю, а вы упрямитесь.
   Действительно, что это я в самом деле? За Канны я готова была пообещать Миле что угодно.
   – Обязательно, этим летом!
   Надо сделать все, чтобы получилось. Зацепиться в этих краях.
   Народу становилось все больше, стульев не хватало, гости уже сидели на спинках диванов, Мила побежала здороваться с вновь прибывшими…
   Я спустилась вниз. Ого, а здесь библиотека! Французские, русские книжки, что-то про медиа – муж Ямбург был рекламный магнат. Ирвин Шоу, «Вечер в Византии». Теперь это моя любимая книжка про Канны…
   Я перелистывала страницы.
   – Ты чего здесь сидишь? Там все наверху танцуют! – передо мной возникла Настя. – А-а, эту книжку Сашка Канторович любит. Мне тоже надо почитать. Алена, знаешь, я давно хотела сказать…
   Она присела рядом.
   – Ты извини, что тогда так вышло из-за меня. С той статьей… Я накрутила Сашку, я тебе не доверяла тогда – думала, вдруг это все-таки ты про меня рассказала. Прости, а? Сашка разозлился, а потом переживал ужасно, когда тебя уволили. И я тоже…
   – Но ты же хотела быть главным редактором? – я все-таки не удержалась. Настя смутилась.
   – Я тогда в истерике была, испугалась, что меня выгонят с телика, засуетилась… Но я не хотела, чтобы ты пострадала, так вышло. Я же знаю, как ты Сашке помогала – со мной, с Аркашей. Я тебе благодарна, правда. Простишь, а?
   Мне стало тепло и спокойно. От этих слов, от едва заметного покачивания на волнах. Наконец я пришла в равновесие.
   – Уже давно простила.
   – Хочешь, я тебя в передачу приглашу? Попиарим тебя, поговорим о глянце. Давай, а?
   – Здорово. Спасибо.
   – Ой, у тебя такие же босоножки, как у меня, McQueen, да? – щебетала Настя и тянула меня наверх. – А вчера у тебя были Chanel, я заметила…
   Там все было в самом разгаре. Французская и русская речь, жаркие дружеские объятия, музыка, дым, смех. Про кино здесь никто не говорил – говорили про лодки, особняки, про деньги, про чьи-то разводы. Лазурная Рублевка, Рублевка в глазури… Васильев гладил по худой спине девицу лет двадцати пяти. Лия, Мила, Настя, я закружились в хороводе.
   – Я ее вот с такого возраста знаю, на руках ее качала, – кричала Островская Миле и показывала на Настю. – Она мне как младшая сестра!
   Настя хохотала.
   – Девки, мы вместе, это дико круто!
   Танцевать не хотелось. Видимо, я перестаралась вчера. Я отошла в сторону, пошла вдоль левого борта, к корме, где меньше слышно музыку. Вниз по лестнице застучали каб­луки…
   До меня доносились обрывки разговора, заглушаемые плеском волн.
   – …они сказали – потерпите, всего год. Потом повод найдем. Но она, сука, какая оказалась хваткая…
   Голос похож на Лиин. Или мне показалось? Я прислушалась.
   Захохотали. Кто-то разбил бокал. Волны. Плеск, смех. Музыка…
   – Алена, Алена, ты где? Иди сюда, сейчас салют будет! – кричала мне Настя.
   Наверное, показалось. Надо бы посмотреть, где Лия…
   – Champagne? – официант возник рядом со мной. Я схватила с подноса два бокала.
   Да ерунда! Хватит уже прислушиваться, бояться. Здесь ничего плохого со мной не может случиться…
   – …что там, какая-то поддержка у нее, почему назначили?
   Ветер сносил слова в сторону. Я не могла понять по интонации, кто это говорит. Нет, вряд ли… Ерунду я придумываю. У меня уже привычка, рефлекс на разговоры шепотом.
   – …случайность, некого было, самая компромиссная фигура. Счастье посредственности – никому не опасна…
   – Салют! Салют! – Где-то над морем ухнуло, прокатилось, вода вскипела огнем, в небе, вышитые огненным стеклярусом, пульсировали цветы и снопы. Яхта вздрогнула. Живая…
   И я, пока живая, не буду придумывать себе мании. В небе расцветали и вяли цветы. Недолго живут звезды. Они падали вниз, гасли, превращаясь в дым… Мне на блузку сыпануло пеплом…
   Я оглянулась. Лия, Мила и Настя стояли и смотрели на звезды. Ну вот, все в порядке, мы вместе.
   – Сейчас к моим друзьям в гости едем! – Настя, уже очень пьяная, тащила меня за руку.
   – Нет, нам в Ниццу надо, завтра улетать.
   – Ален, я обижусь! Ну, поехали, поехали!
   Мы загремели каблуками по дощатому пирсу. Ловили такси, загружались… Настя носилась вокруг, как щенок, загоняла всех по машинам – подскакивала к водителям, объясняла, куда ехать.
   Я села в последнюю машину, вместе с парочкой французов. Смотрела в окно на Канны, на Дворец. Уже почти утро… Моя сказка кончалась. Я прощалась с городом, медленно плыла вдоль его парадных декораций. Кино будет досниматься без меня, Канны остаются, а я уезжаю. Даже монетку забыла бросить…
   Мы ехали в сторону Антиба вдоль моря. Я помнила эту дорогу слишком хорошо. Я в первый раз ехала по ней с тех пор – таксисты предпочитали автобан.
   Караван машин остановился у знакомого забора. Настя распахнула калитку.
   Все было как тогда. Только у бассейна стояли шезлонги.
   В доме убрано. Настя, значит, ждала гостей. Теперь я знала про этот дом все и не чувствовала обиды. Она же ни в чем не виновата.
   Лия улыбалась мне и махала рукой из дальнего угла гостиной. Нет, это не она, конечно. Опять про «Гламур» какой-нибудь сплетничают.
   Я смеялась, пила, и все тонуло в рассветном белесом забытье… Гости расползлись по саду. Спать, хочется спать…
   Странные резкие звуки разрезали утреннюю тишину. Сирена! Все оживились, загалдели. Настя засуетилась, побежала к воротам, споткнулась, упала на колени, уперлась ладонями в траву, поднялась… Она напилась…
   – Что случилось? Что происходит?! – услышала я голоса над ухом.
   – Соседи полицию вызвали!
   – Это здесь часто. Шуметь нельзя после одиннадцати…
   У ворот что-то происходило. Кричала Настя. По-французски. И по-русски:
   – Отпустите! Ce n’est pas légal! Вы не имеете права!
   Народ выбежал на лужайку. Я с трудом сползла с шезлонга… Настю в наручниках держали двое полицейских и тащили к выходу. Калитка была распахнута. Я увидела знакомую машину с мигалкой… Черт, что происходит? Это был дурной сон, кошмар, преследовавший меня. Я сплю? Настя оглянулась. Лицо испуганное, перекошенное, испачканное землей… Все замерли, приросли к месту.
   – Алена! Алена!
   Она зовет меня? Я побежала к ней, залипая каблуками в мягкой траве лужайки. Только бы не упасть. Бежала я медленно, как во сне, когда прилагаешь все силы, но цель все дальше, дальше…
   – Настя! Настя! Что случилось?! Что им надо? Мы шумели? Объясни, что заплатишь штраф! Штраф заплатить, да?
   Двое полицейских смотрели на меня. Я видела, как напряжены их руки, державшие Настю. И пальцы, лежащие на кобуре.
   Она произнесла заплетающимся языком:
   – Алена, это не шум. Это то… Ты понимаешь? Это за то. – А глаза у нее совсем трезвые. – Позвони Волкову или Сашке позвони, я прошу тебя! Срочно позвони!
   Ее уже выводили из калитки. Я же стерла, я стерла номер Канторовича!
   – У меня номера нет, Настя, у меня нет телефона!
   – В сумке, наверху, у меня в спальне! Позвони, умоляю! – успела она крикнуть, и ее затолкнули в машину. Автомобиль рванул с места. Я стояла на тротуаре и смотрела ей вслед.
   На поляне уже никого не было, все тихо сидели в гостиной. Звонили, вызывали такси. Молчали.
   Подошла Лия и сказала:
   – Уходим. Пойдем пешком вниз, до трассы, и там поймаем машину.
   Я не сразу ее поняла.
   – Алена, проснись!
   – Да… Нет, я не могу. Надо позвонить, Настя просила.
   – С ума сошла?! После всего этого? Надо смываться!
   – Лия, ничего не будет. Мне наверх надо, телефон ее найти, подожди меня здесь.
   – Ты дура? Хочешь познакомиться с кутузкой французской?
   Ха, мне уже не страшно, я там была.
   – Оставайся, а я поеду. Дай мне деньги взаймы. Триста евро дай. Я все потратила, сегодня за пляж последние отдала.
   – Как же?.. А если бы и я все потратила?
   – Ты бы никогда так не сделала. Ты же ответственная у нас.
   Я достала двести. У меня оставалась еще сотня и немного на карте.
   – В двенадцать чек-аут. На самолет не опоздай, – Лия ушла.
   Я закрыла калитку. Осталась одна, в огромном пустом доме, рядом с черной дырой бассейна. Вдруг мне стало страшно. Что я здесь делаю? Может, надо было ехать вместе с ней?
   Пока шла наверх, включала везде свет – здесь полно темных закоулков. На стенах висели картины – большие цветные пятна, но разглядывать их было сейчас недосуг.
   Настина сумка лежала в спальне на кровати. Огромный белый подиум… Поискала в телефоне последние звонки. Канторовича не было. Был Волков. Я набрала телефон Аркадия – отключен. Нашла, наконец, Канторовича в записной книжке. Не подходит. Еще раз, буду звонить, пока не умрет батарейка.
   – Алло, Саша? – Голос у меня дрогнул.
   – Настя, девочка, ты? Алло, не слышу тебя!
   Он отозвался, и я почувствовала облегчение.
   – Саша, это я… Это Алена! – закричала я в трубку, успев отметить, как он нежно говорит с ней…
   – Алена? – И как изменился его голос сейчас, как будто он поперхнулся, услышав мое имя.
   – Алена, ты? А где Настя? Я думал, это Настя, у меня телефон ее определился. Вы вместе? Вы где?
   Он явно напрягся. Но сейчас не до анализа эмоций.
   – Саша, это я! Мы в Каннах! Слышишь меня?
   – Да, да, говори! Вы напились там обе, что ли?
   – Послушай, ее только что забрала полиция!
   – Что?! Что ты сказала?!
   – Арестовали Ведерникову! Ты слышишь меня? Арестовали и увезли!
   Пауза.
   – Говори быстро, что произошло.
   Я залепетала, сглатывая слезы – про вечеринку, про заламывание рук.
   – Что-то предъявлено? Обвинения какие?
   – Я не знаю, я не слышала, что говорили полицейские.
   – Ты сейчас где?
   – Я в доме сижу. У Насти дома.
   – То есть… А, ну да… Тебя допрашивали?
   – Нет, – я всхлипнула.
   – Ты там с кем? С тобой есть кто-то?
   – Нет, я одна. Все ушли. Саша, я боюсь…
   – Так, дай сообразить… Ты долго будешь там? В Каннах ты надолго?
   – Мне завтра, вернее, уже сегодня вылетать. В двенадцать самолет.
   – Черт… А ты где остановилась? Тебя Ведерникова туда, что ли, поселила?
   – Куда туда? Я в Ницце живу. В Ницце отель. Я не знаю, что мне теперь делать, – я захныкала.
   – Сейчас, подожди секунду. Я подумаю…
   Он замолчал. Ни шороха в трубке. Мне показалось, что я опять осталась одна.
   – Алло! Ты здесь?
   – Да-да. Так, оставайся там. Мы вылетаем. Никуда не выходи, не открывай никому. Увидишь утром прислугу – с ними ничего не обсуждай. Полиции скажешь, если придут, что это частное владение. Только с санкции прокурора.
   Я заплакала, уже не стесняясь.
   – Алена, успокойся. Все будет хорошо. Не надо, не плачь…
   – А как же я обратно полечу? И у меня вещи в гостинице…
   – Вещи не проблема. Я боюсь тебя отпускать сейчас в город, мало ли что? Виза впритык?
   – Нет, у меня Шенген годовой.
   – Слава богу, хоть это. Я прилечу только завтра вечером. И тебя отправлю сразу.
   – Почему только завтра? Саш, я не могу здесь оставаться. Это ужасно, опять то же самое! Мне страшно, ты слышишь, мне страшно!
   – Алена, я не в Москве, мы с Аркадием в ЮАР. Спокойно там сиди. Я позвоню Алексею Николаевичу, адвокату. Помнишь его? Он приедет к тебе. Отдохни там спокойно. Да уж, спокойно… Я буду тебе звонить. Поняла меня?
   – Да, – мне стало немного лучше.
   – Я рядом. Ты слышишь? Я рядом. Ничего не случится больше. Поговорим, когда я приеду. Обо всем, хорошо?
   – Хорошо, – и он исчез.
   Тишина. Надо чем-нибудь заняться. У зеркала стояла шкатулка. Я открыла. Настины сокровища – кольца, цепочки, колье. Интересно, это тоже Swarovski, как у Лии? Нет, все было настоящее. Логотипы и караты. И пробы. Камни сверкали. Ничего я к ним не испытывала, даже интереса.
   Я вышла из комнаты, заглянула в соседнюю – еще одна спальня, туалет, джакузи. Холодно и пусто.
   Выглянула наружу. Мягкий розовый свет лился в окна. Дом стоял на холме, и внизу был виден кусочек моря. Потрясающая панорама. Я смотрела в окно и ничего не ощущала. Ни восторга, ни трепета. Как будто изучала репродукцию. Спустилась вниз к бассейну. Посмотрела снизу на дом, на стекла, покрашенные в розовое. Вот в таком доме я хотела жить. Села у бассейна, воображая себя хозяйкой. Принесите мне сок и круассаны. Нет, не получается, фантазия не работает. Просто бассейн, просто трава, прилипшая к босоножкам, которые мне не нравились…