Страница:
— Слушайте меня, орлы, так-сяк. С этого дня мы берём в разработку одного интересного человечка. Сразу сцапать его вряд ли удастся. Поэтому задача простая: создать ему такие, блин, условия существования, чтоб в конце концов сам приполз на карачках. Подчиняться будете только мне. Никаких начальников, кроме меня, больше у вас нет! — Павел Сергеевич глубоко затянулся и добил: — Если не хотите так работать, сейчас же разворачивайтесь и уходите. Работайте спокойненько себе, как раньше. Зла не затаю. Но если останетесь, а потом стуканете на меня — убью.
Ни один офицер не двинулся с места. Дальше курили молча.
Эс отпадает. Так, значит — реальность.
Все время в разъездах. Дипломатический иммунитет, но это как раз ерунда. Не таких мордой в асфальт тыкали! Хуже другое: охраняют его, словно беременную деву Марию. За Кастро в своё время поменьше армия ходила. И это вам не урезанное в финансировании до гипоксии гэбэ. Это — полный модерн в плане технических средств обеспечения безопасности. Живёт в Кремле…
Таусонский вдруг не выдержал и заржал, бахнув ладонями по голым коленям. Жорик встрепенулся и, подозрительно скосив на хозяина глаз, осведомился:
— Кр-ража?! Кр-рах?!
— Крах, дружище, это ты точно подметил, — вздохнул подполковник, отсмеявшись.
Он встал и прошёлся по комнате, поглаживая могучий подбородок. Остановился и ещё раз усмехнулся… Это ж надо: в Кремле живёт. Звучит, а?! Нет, так-сяк, мир точно сошёл с ума…
Главное, никак его за глотку не возьмёшь, заразу этакую. Родных нет, кроме сына и бывшей жены, на которую ему начхать и растереть. У них там несколько лет назад до поножовщины даже дошло — чуть не засадили тогда милка нашего. По старым связям отмазался… И ведь кем был-то? Козюлькой незаметной — одним из рядовых сотрудников С-канала какого-то. 24-го, кажется… А теперь погляди-ка — миром рулит, только что задницу ему ещё не подтирают. Хотя не факт, можно выяснить…
Сын. Пацан, судя по рассказам классной руководительницы, к которой Павел Сергеевич недавно наведался, хороший. Пусть и задёрганный слегка родительскими склоками. Но… Даже два «но». Первое: Рысцов, как только была запущена первая установка «Изнанки», забрал мальчишку от матери и увёз куда-то. Видимо, за пределы страны. Учится сейчас паренёк в каком-нибудь фешенебельном канадском пансионате и в ус не дует. Да и какие у него в семь лет усы-то… И второе «но», более весомое, чем первое. Добраться до подонка Рысцова — старшего, несомненно, очень хочется — аж руки чешутся! Но… Подполковник Таусонский солдат, а не мародёр. Он, конечно, зачастую по долгу службы прибегал к некрасивым и жестоким мерам. Но семилетний мальчуган — это уже перебор. Честь, господа, честь должна оставаться у офицера до последнего вздоха. А если офицер не липовый, то и после него. Да и совесть, в конце концов, нельзя совсем безболезненно списывать в архивы, так-сяк. Она, бедолага, и так слишком много на себе волочит. Совесть… Фуражир сдутых, отощавших душ.
Так что с этой сволочью на шантаже не проскачешь. Как же к нему подобраться-то?
Из старых связей Рысцова тоже хижины не слепишь. А слепишь — развалится. М-да, негусто. В основном — бывшие коллеги и несколько приятелей. Правда, есть среди них одна личность, достойная рассмотрения. Причём не как заложник, а как потенциальный… м-м… партнёр.
Личность известная. В некотором роде пафосно-скандально-эпатажно известная…
Петровский Андрей Михайлович. Режиссёр и продюсер. Фамилия, правда, у него не настоящая, но это значения не имеет. Бывший хороший приятель Рысцова. Даже скорее — друг…
Подполковник поморщился и, обнаружив, что все ещё стоит посреди комнаты в одних трусах, прошлёпал в кухню, включая чайник и забрасывая в кружку несколько ложек кофе.
Друг… Нет такого понятия. Не придумали настоящих друзей в этом мире пока. Ни в этом, ни в эсе, ни в других мирах, если они вообще существуют! Павел Сергеевич всегда снисходительно смотрел на человека, называющего кого-то своим другом. И презрительно на того, кто при этом добавлял эпитет «лучший». Есть коллеги, приятели, любовники и любовницы, компаньоны, жены и мужья, братья по крови и братья, вместе прошедшие сквозь ужас войны, есть одноклассники, сослуживцы, товарищи и просто мимолётные знакомые. Друзей нет…
…Осенний парк сдвинул брови деревьев и, судорожно моргнув, блеснул глазами фонарей, Костик скоро должен был подойти к этому кафе, которое уже закрылось, но навес убрать не успели, и поэтому тут можно было спокойно поговорить, не опасаясь лишних ушей и моросящего дождя.
Текли минуты. Даже не текли — аритмично капали… глянцевитыми искорками с проводов…
«Привет. Извини, я опоздал — шеф задержал, опять у него мегапроекты по поводу и без повода», — протягивая руку, сказал Костик.
«Как у вас с уэсбэшниками сейчас?» — спросил Павел, доставая из кармана плаща маленькую бутылочку водки и банку тоника.
«А-а… Не парься. Вчера накрыли каких-то врачей из ВВК ГУВД за взятки. Показуха в основном», — ответил Костик, принимая из рук Павла наполовину наполненный пластиковый стаканчик и тоник. Оглянулся, поёжился.
Глухо чокнулись, опрокинули. Запили.
«Принёс запись?»
«Да. — Костик порылся в модном портфеле и отдал другу микрокассету. — Я вот все хотел спросить, Паша… Куда делся тот ублюдок из администрации СВАО, через которого наркота из Таджикистана шла? Его ведь ваш отдел вёл?»
«Наш. — Павел убрал кассету в карман. — Пойми, никаких улик не было. Абсолютно. А я ведь знал наверняка, что именно он — дилер. Сам видел, как на суд к нему чуть ли не вся верхушка местной таджикской диаспоры припёрлась! Внагляк, представляешь?.. Когда же эта тварь через месяц покалечила семьи двум моим ребятам из отдела, я не вынес, Кость. Лично выволок за шкирятник из коттеджа на Рублёвке, отвёз подальше и пристрелил. Не должны такие подонки по земле ходить…»
Костик понимающе покивал и поправил воротник. Плотнее застегнул куртку.
Выпили ещё по одной.
«Зря ты так, — сказал он, глотнув тоника из банки, и полоснул по Павлу каким-то странным взглядом. — Незаконно ведь…»
Павел долго молчал. Очень долго. Слушал, как холодные минуты стукаются о бордюр. Смотрел на мокрый асфальт под ногами, который выглядел рельефным из-за косо падающего света фонаря. Потом он поднял глаза на собеседника и… со всей силы рванул отворот его куртки. Ткань треснула по диагонали, и Костик отпрянул назад, пытаясь поймать повисший на проводке высокочувствительный микрофончик.
«Это… не для тебя… — нетвёрдо отступая, брякнул он. — Паша, брось! Пашка, я же…»
Выстрел отбросил его на аллею. Под моросящий дождь…
Кипяток брызнул мимо кружки, и Таусонский, зашипев от боли, дёрнул рукой. Гранулы кофе разлетелись чёрным градом по кухне.
— Черти б тебя побрали! — выдавил наконец он, когда смог унять поток топорного мата. С грохотом поставил чайник. — Пальцы обварил, бл…
— Черр-ррти! — радостно сообщил прилетевший на шум Жорик.
— Ну-ка брысь в клетку! — цыкнул Павел Сергеевич.
Попугай испуганно взгромоздился на гардину и примиряюще заявил:
— Пр-риказывайте, я ваш покор-р-рный слуга! Я р-рад, что имею честь…
— Нет, дружище, не прокатит. Давай-ка на боковую, уже второй час ночи!
Краснохвостый жако, удручённо склонив клюв, перелетел на плечо к хозяину. Таусонский поднёс его к клетке, и пернатый, заложив крылья за спину словно арестант, прошагал на жёрдочку.
— Ну спи, спи. Клюв у тебя слишком длинный, таких в разведку не берут, — сказал подполковник, накрывая сферу из прутьев пледом и ссыпая остатки кофе из банки в кружку.
Попугай проворчал в ответ что-то насчёт гнусной кражи креветок и заткнулся.
Так. Стало быть — Петровский, решил Павел Сергеевич, возвращаясь в комнату и отхлёбывая горячий напиток. Кажется, именно он заварил кашу с «Либерой». А после этого… После этого они вроде бы с Рысцовым не встречались. Интересно — почему? Ведь всех, кого накрыла «Альфа» там, под Апшеронском, выпустили буквально через несколько дней, когда стало уже не до того. Да и что с них взять, не террористы же какие-нибудь! Ну брякнули в эфире чего не положено… Кстати, теперь их поступок вообще в другом свете предстаёт, так-сяк — архаровцы же как раз сшизов крыли по полной. Пророки доморощенные, етить твою…
Подполковник собрал со стола патроны в мясистую ладонь и оценивающе глянул на горсть увесистых свинцовых аргументов. Он неторопливо вщелкнул цилиндрики в обойму. Раз, два, три… один за другим. Подошёл к телефону, но потом передумал и достал из пиджака, висящего на спинке стула, сотовый. Его, естественно, тоже слушают, но все же не так, как стационарный домашний — закостенелая привычка фапсистов, из-за которой они не раз уже накалывались, между прочим.
— Алло… Макс? Подполковник Таусонский беспокоит… Да знаю я, сколько времени! Извини. Слушай, у тебя дома база есть по Москве? Чего?.. Да у меня даже компьютера нет, болван! Нет, через дежурку не могу… Ну не могу, так-сяк! Делай, что тебе говорят, а то Абрамову доложу, что ты на прошлой неделе драл в его кабинете бабу из управления информации. Что? Жена? Я и жене доложу, не сомневайся! То-то же… Включил свою колымагу, так-сяк? Отлично. Найди мне все адреса и телефоны вот этого человечка…
Павел Сергеевич сообщил данные по Петровскому и, прижав трубку плечом к уху, принялся натягивать брюки, пока Максим из аналитического отдела в своей квартире на другом конце города истово колотил по клавиатуре, выводя в активное окошко базы данных необходимую информацию.
— А? Угу, слушаю… Ах да, записываю… Сейчас ручку возьму. — Таусонский запрыгал на одной вдетой в брючину ноге, оглядывая комнату. Выругался, сказал в трубку: — Хрен с ним. Я запомню. Говори… Ага… так. А домашний?.. Последняя цифра двенадцать? Хорошо. Адрес давай… Угу. Понял. Спасибо, Макс. Извини, что отвлёк от сна. Ты хоть без этой гадости электронной над башкой спишь? И то ладно. А с несанкционированным доступом в кабинет майора Абрамова ты давай того… завязывай. Лады? Покеда.
Павел Сергеевич отключил мобильник и сразу заблокировал его. Ещё раз проговорил про себя адрес и телефоны Петровского и, погасив свет, вышел в прихожую. Сколько, говоришь, не спал, товарищ подполковник? Полтора суток? Хрень это все. Ещё полсуток можно работать, а вот дальше уже начнётся значительное рассеивание внимания. Завтра в кабинете поспишь часок-другой, служивый. Глазки, говоришь, слипаются? Отставить.
Перед тем как выйти на лестничную клетку, Таусонский ещё раз осмотрел тяжёлый пистолет и сунул его в наплечную кобуру. Две заряженные запасные обоймы положил во внутренний карман куртки. Довольно веско. ПМ — оружие для самоубийц-мазохистов. А вот у «стечкина» прицельная дальность стрельбы почти в десять раз больше. Его и пользуем…
Завёлся старенький «Ниссан» на удивление быстро — все-таки практически любая иномарка, пусть даже двадцати лет от роду, ежели только на ней столбы не сшибали, качественней отечественных «ВАЗов», «ГАЗов» и прочей шелупони.
Заперев железные створки гаража, Таусонский через Перерву вырулил на Люблинскую и поехал на юг. Затем свернул налево и через пару минут уже был на МКАДе.
Глядя на проносящиеся по бокам гроздья фонарей и огни летящих куда-то в ночь машин, он старался не замечать возведённые на развилках блокпосты и щерившиеся в сторону периферии пушки БТРов. Да уж, сейчас в Москву въехать было не так-то просто: иногородние транспортные средства, не имеющие специального пропуска, разрешающего передвижения по территории столицы, без разговоров отправлялись восвояси. Дежурства на укреплённых КПП несли особые подразделения внутренних войск — те же менты, одним словом. Они ныне подчинялись не министру обороны, а его коллеге из МВД, с потрохами купленному Больбинской. Москва фактически стала закрытым городом, отчего неприязнь к ней провинции, конечно же, лишь возросла. Но зарвавшейся узурпаторше, видно, не было до этого решительно никакого дела. Ну да, что ей какой-нибудь Урюпинск, когда полмира под каблуком. Столица нашей беспокойной Родины может преспокойно существовать в полной автономии несколько месяцев, а там — хоть трава не расти. Шаг, быть может, не дальновидный, но временно удобный. Чтоб не мешались субъекты Федерации со своими местечковыми претензиями и амбициями. Этим можно было смело пользоваться, и умные люди понимали почему. Русский мужик инертен. Пока он сообразит, что можно взять косу, вилы, тяпку и пойти всей деревней на охреневшего вконец барина, пройдёт уж никак не один день. А подчас — и не один год…
При въезде в Измайлово Павла Сергеевича остановили. Суровый сержант попытался светануть ему в лицо лучом фонарика, но, разглядев удостоверение, быстро выключил свет и откозырял. Все-таки даже теперь звание подполковника ФСБ что-то да значило.
На 4-й Парковой Таусонский притормозил и погасил фары. Некрасиво, конечно, вламываться к человеку в два часа ночи, но… куда деваться,
Консьержка долго не открывала дверь — видно, задремала. Потом все же впустила Павла Сергеевича после бдительного двухминутного допроса посредством домофона.
Звонок в квартиру Петровского был выполнен в виде выключателя. Таусонский коротко надавил на него несколько раз.
— Кто вы? — раздался через полминуты запыхавшийся голос из-за двери.
Павел Сергеевич поднял голову и без труда вычислил место в углу косяка, в которое был вмонтирован крошечный объектив видеокамеры. Достал ксиву, развернул… Интересно, а что это уважаемый Петровский разговаривает, словно только что стометровку пробежал? Уж не трахается ли?..
— Добрый вечер, Андрей Михайлович, — отчётливо произнёс он. — ФСБ. Откройте, будьте добры.
— А яичницу не пожарить? — насмешливо поинтересовались из-за двери. — Не стоит бравировать! Я права знаю. Во-первых, заявляйтесь не раньше семи утра, иначе дальше порога не пущу. Во-вторых, не забудьте ордер.
Таусонский устало вздохнул.
— Андрей Михайлович…
— Меня зовут Андрон! — вдруг проорал Петровский. — Вы мне угрожаете?!
— Хорошо, Андрон… Вовсе не собираюсь вам угрожать. Я не совсем официально к вам пришёл. Точнее — совсем не официально. Хочу поговорить насчёт одного вашего приятеля. Не очень удобный час, я понимаю…
— Да уж точно! Какого ещё приятеля? Если снова намереваетесь трясти по поводу «Либеры», то рекомендую для начала внимательно ознакомиться с решением суда…
— Какая на хрен «Либера»! — взорвался Павел Сергеевич. — Я хочу о Рысцове кое-что выяснить!
Наступила пауза. Таусонский терпеливо ждал, глаза буквально склеивались от усталости. Через минуту громыхнул замок, и дверь открылась.
Раньше подполковник пару раз видел Андрона по телевизору, плюс ещё бегло проглядывал несколько фотографий в служебных архивах. В действительности режиссёр оказался… крупней. Рельефные чресла были облачены в широкие темно-синие семейники, раскрашенные в какие-то звёздочки и планетки. Кроме феерических трусов из одежды на нем имелась только голубая шляпа ковбойского фасона, разудало заломленная на затылок. Стрижен он был «под машинку».
— Ну, — вопросил Петровский, сердито глядя на визави, — и чего вам нужно знать про этого…
Термин, которым он с ходу окрестил Рысцова, был хлёсток и беспощаден.
— Андре… э-э… Андрон, вы разрешите мне войти? — спросил Павел Сергеевич, прямо глядя в карие глаза режиссёра. Лицо последнего в этот момент было как-то необычно подсвечено снизу и казалось зловещим.
— Нашли время… — буркнул Петровский, отодвигаясь в сторону и давая Таусонскому пройти. — Скажу прямо, я терпеть не могу вашу братию законорулящих церберов. И за Роденьку моего ещё ответите, изверги! Мракобесы! Знал бы, кто самую дорогую физиономию российского кинематографа так подправил — убил бы… В общем, в два плевка выставлю, если начнёте бравировать и зудеть. Ясно? Скорей проходите, холодно же…
— Постараюсь не зудеть, — пообещал подполковник, мельком вспоминая содранную родинку Копельникова.
Остановился в прихожей, больше похожей на холл средневекового замка. Огляделся. Тут даже рыцарские латы наличествовали. Общее впечатление, правда, несколько портил скособоченный велотренажёр.
— Интересная у вас обстановочка тут.
— Значит, так, я сейчас работаю, так что снимайте вашу дешёвую куртенку вкупе с драными ботинками и проходите в зал, будем общаться без отрыва от производства мышц.
Сказав это, Андрон развернулся и прошагал в одну из арок, ведущих из холла в другие помещения «замка».
Наглец, подумал Павел Сергеевич, пристраивая куртку на резную вешалку чёрного дерева. Хам, но не трус и с профессиональной хваткой — немудрёно, что в знаменитости выбился. Хоть и отожравшаяся свинья, но не подонок. Это очень хорошо.
Зайдя в зал, он понял, что имел в виду Петровский, говоря «производство мышц». Прямо посреди комнаты было разбросано железо всевозможных мастей: и собранные штанги, и отдельные грифы с блинами разных размеров, и гантели, и гири… На громадном плазменном телевизоре стояло пластмассовое ведро, на кромке которого осела белесая пыль. Также ею был засыпан ковёр в радиусе полуметра. «Кокс, что ли ?» — стукнулась в голову Таусонского мысль.
— Протеин, — хмуро бросил Андрон, проследив за цепким взглядом разведчика. Стукнул себя ребром ладони в грудь и добавил: — Верхнюю пекторалку вот пробомбить надо. Что-то одрябла немного в последнее время…
После этого он взял в каждую руку гантель килограммов по тридцать, лёг спиной на наклонную скамью и начал сводить их над собой, не снимая шляпы. Да уж, такого не сразу завалишь при случае, хмыкнул про себя Павел Сергеевич, глядя на перекатывающиеся под кожей Петровского волны мускулов.
— Ну, — отдуваясь после первого подхода, проговорил режиссёр. — Пить будешь, гэбист?
— Что ж, наливай, кинокрут, — парируя фамильярность, откликнулся Таусонский и невозмутимо принялся разглядывать коллекцию фантастических романов.
Андрон посмотрел на него, прищурившись, с громыханием побросал на резиновый коврик гантели и неожиданно нахально рассмеялся. Лицо у него при этом сделалось каким-то… слегка детским. Обнажились крепкие отбеленные зубы.
— А ты мне сразу понравился, — заявил он. — Слушай, не знаешь, кто Копельникова измордовал у вас? Он мне описывал… чернявый, говорил, атлетически сложенный, гладко выбритый… На тебя похож.
— Понятия не имею, так-сяк, — пожал крупными плечами Павел Сергеевич. — У нас много таких.
— Ладно, товарищ подполковник. Вон там, около картины, бар. Наливай чего хочешь — пей; потом говори, какого хрена припёрся, и убирайся восвояси.
Без бравады. — Петровский перестал щериться и снова подхватил гантели.
Таусонский подошёл к дверце бара, открыл её, придирчиво осмотрел дорогой ассортимент, но пить ничего не стал.
— Ты в курсе, Андрон, кто теперь твой приятель Рысцов, — утвердительно сказал он.
— Может, тебе он и приятель. Мне — нет.
— Но был же? — сразу подцепил режиссёра вопросом Павел Сергеевич.
— Был, да простыл, — сипло отрезал Петровский, снова и снова вознося железо над головой.
— Слушай, дружище, так не пойдёт. Давай по-другому попробуем. Тебе по душе, что сейчас творится в мире?
— Мне по душе кино! — рявкнул Андрон, разгибая спину и вставая. — Кому теперь его показывать? Куче озверевших психопатов?
— Ведь ты не зря спонсировал то выступление на «Либере»… широкий пиар и все такое. Дай-ка попробую угадать… тебе кто-то из сшизиков больно придавил хвост? Точно? А потом вдобавок и человек, которому ты доверял, с которым связано многое из прошлого, предаёт тебя. Ай-яй. Он не просто скрывал, что сшиз. Он ещё и предал, поскакав за свихнувшейся Больбинской. Став её… даже не соратником… Слугой.
Петровский медленно подошёл к Павлу Сергеевичу сбоку. Таусонский и ресницей не повёл, продолжая изучать аляповатую этикетку на бутылке «Бифитера».
— Знаешь, товарищ подполковник, — тихо произнёс Андрон, останавливаясь в метре от разведчика. Без обуви они оказались примерно одного роста. — Если я намекнул, что ты мне симпатичен, это не значит, что нужно сразу человеку в душу лезть. Я тебе не мальчик из церковного хора.
Таусонский неторопливо повернулся на девяносто градусов влево. Теперь они смотрели в глаза друг другу. Два гиганта. Каждый держал на мощных плечах свою правду и готов был за неё драться насмерть, Наболело.
— Ведь ты не идиот, Андрюха, — поиграв желваками, ответил Павел Сергеевич. — Ты же понял, зачем я пришёл.
— Выметайся, — еле слышно проговорил Петровский. В голосе его прорезалось тихое — а значит, самое опасное — бешенство.
Они ещё несколько секунд кололи друг друга взглядами. Наконец Таусонский сунул руку в карман, вытащил оттуда визитку с отпечатанным на ней телефонным номером и положил рядом с ведёрком протеина.
Андрон открыл было рот, но Павел Сергеевич быстро поднёс палец к своим губам и отрицательно помотал головой, указал глазами на незашторенное окно: мол, слушать могут. Режиссёр лишь разъярённо выпустил воздух из ноздрей.
После этого подполковник, не произнеся больше ни слова, прошёл в холл, оделся и вышел вон, ощущая спиной тяжёлый взор хозяина квартиры. Консьержка на первом этаже сонно выругалась, отпирая магнитный замок подъездной двери.
Только садясь в машину, Таусонский позволил себе слегка расслабиться и так шарахнул по рулю кулаком, что тот чуть не отвалился. Сигнал разнёсся по всей округе. Опустив стекло, он жадно вдохнул морозный воздух зимней ночи. В сон клонило зверски. Чтобы хоть как-то взбодриться, Павел Сергеевич включил радио и энергичными движениями растёр уши и щеки, подгоняя кровь к лицу.
Посмотрев на часы, он сжал зубы и выцедил:
— Через десять минут вылезешь, сучий потрох…
— Поехали ко мне на студию. Там все обсудим. От режиссёра нестерпимо несло прогорклым потом.
— Поехали… — ответил подполковник.
Он на миг расслабил вязкие веки и… заснул, уронив голову на руль. Даже обиженно гаркнувший вновь сигнал не смог разбудить его…
КАДР ДВЕНАДЦАТЫЙ
Ни один офицер не двинулся с места. Дальше курили молча.
* * *
Пятнадцать девятимиллиметровых батончиков рядом стояли на столе. Тщательно смазанный пистолет лежал рядом. Под сонное покрякивание попугая Павел Сергеевич заканчивал просматривать материалы по Рысцову Валерию Степановичу. Водрузив на раскрытую папку последний лист, протёр глаза и потянулся. Сколько он не спал? Полтора суток, кажется… Картина между тем вырисовывалась плохонькая. Этот бывший мент состоит при Больбинской кем-то вроде координатора проектов, связанных с (С-пространством. Там его не возьмёшь — сшиз все-таки, и довольно сильный. Тем более в эсе пользуется авторитетом у масс, никогда не остаётся один. В этих сраных снах теперь вообще трудно работать стало, равно как и добывать оттуда информацию — не успеешь обернуться, как зомбированная толпа в клочья разорвёт. И плевать таким отродьям, откуда ты родом и как тебя зовут! Кто-кто? Ах, ещё и разведчик? На лоскуты!.. Можно, конечно, самому пройти через изнанку и стать сшизом, но толку-то — выше восьмой категории однозначно не получить. Все продумали, гады! А может, и не они продумали, а само оно так выходит — кто знает…Эс отпадает. Так, значит — реальность.
Все время в разъездах. Дипломатический иммунитет, но это как раз ерунда. Не таких мордой в асфальт тыкали! Хуже другое: охраняют его, словно беременную деву Марию. За Кастро в своё время поменьше армия ходила. И это вам не урезанное в финансировании до гипоксии гэбэ. Это — полный модерн в плане технических средств обеспечения безопасности. Живёт в Кремле…
Таусонский вдруг не выдержал и заржал, бахнув ладонями по голым коленям. Жорик встрепенулся и, подозрительно скосив на хозяина глаз, осведомился:
— Кр-ража?! Кр-рах?!
— Крах, дружище, это ты точно подметил, — вздохнул подполковник, отсмеявшись.
Он встал и прошёлся по комнате, поглаживая могучий подбородок. Остановился и ещё раз усмехнулся… Это ж надо: в Кремле живёт. Звучит, а?! Нет, так-сяк, мир точно сошёл с ума…
Главное, никак его за глотку не возьмёшь, заразу этакую. Родных нет, кроме сына и бывшей жены, на которую ему начхать и растереть. У них там несколько лет назад до поножовщины даже дошло — чуть не засадили тогда милка нашего. По старым связям отмазался… И ведь кем был-то? Козюлькой незаметной — одним из рядовых сотрудников С-канала какого-то. 24-го, кажется… А теперь погляди-ка — миром рулит, только что задницу ему ещё не подтирают. Хотя не факт, можно выяснить…
Сын. Пацан, судя по рассказам классной руководительницы, к которой Павел Сергеевич недавно наведался, хороший. Пусть и задёрганный слегка родительскими склоками. Но… Даже два «но». Первое: Рысцов, как только была запущена первая установка «Изнанки», забрал мальчишку от матери и увёз куда-то. Видимо, за пределы страны. Учится сейчас паренёк в каком-нибудь фешенебельном канадском пансионате и в ус не дует. Да и какие у него в семь лет усы-то… И второе «но», более весомое, чем первое. Добраться до подонка Рысцова — старшего, несомненно, очень хочется — аж руки чешутся! Но… Подполковник Таусонский солдат, а не мародёр. Он, конечно, зачастую по долгу службы прибегал к некрасивым и жестоким мерам. Но семилетний мальчуган — это уже перебор. Честь, господа, честь должна оставаться у офицера до последнего вздоха. А если офицер не липовый, то и после него. Да и совесть, в конце концов, нельзя совсем безболезненно списывать в архивы, так-сяк. Она, бедолага, и так слишком много на себе волочит. Совесть… Фуражир сдутых, отощавших душ.
Так что с этой сволочью на шантаже не проскачешь. Как же к нему подобраться-то?
Из старых связей Рысцова тоже хижины не слепишь. А слепишь — развалится. М-да, негусто. В основном — бывшие коллеги и несколько приятелей. Правда, есть среди них одна личность, достойная рассмотрения. Причём не как заложник, а как потенциальный… м-м… партнёр.
Личность известная. В некотором роде пафосно-скандально-эпатажно известная…
Петровский Андрей Михайлович. Режиссёр и продюсер. Фамилия, правда, у него не настоящая, но это значения не имеет. Бывший хороший приятель Рысцова. Даже скорее — друг…
Подполковник поморщился и, обнаружив, что все ещё стоит посреди комнаты в одних трусах, прошлёпал в кухню, включая чайник и забрасывая в кружку несколько ложек кофе.
Друг… Нет такого понятия. Не придумали настоящих друзей в этом мире пока. Ни в этом, ни в эсе, ни в других мирах, если они вообще существуют! Павел Сергеевич всегда снисходительно смотрел на человека, называющего кого-то своим другом. И презрительно на того, кто при этом добавлял эпитет «лучший». Есть коллеги, приятели, любовники и любовницы, компаньоны, жены и мужья, братья по крови и братья, вместе прошедшие сквозь ужас войны, есть одноклассники, сослуживцы, товарищи и просто мимолётные знакомые. Друзей нет…
…Осенний парк сдвинул брови деревьев и, судорожно моргнув, блеснул глазами фонарей, Костик скоро должен был подойти к этому кафе, которое уже закрылось, но навес убрать не успели, и поэтому тут можно было спокойно поговорить, не опасаясь лишних ушей и моросящего дождя.
Текли минуты. Даже не текли — аритмично капали… глянцевитыми искорками с проводов…
«Привет. Извини, я опоздал — шеф задержал, опять у него мегапроекты по поводу и без повода», — протягивая руку, сказал Костик.
«Как у вас с уэсбэшниками сейчас?» — спросил Павел, доставая из кармана плаща маленькую бутылочку водки и банку тоника.
«А-а… Не парься. Вчера накрыли каких-то врачей из ВВК ГУВД за взятки. Показуха в основном», — ответил Костик, принимая из рук Павла наполовину наполненный пластиковый стаканчик и тоник. Оглянулся, поёжился.
Глухо чокнулись, опрокинули. Запили.
«Принёс запись?»
«Да. — Костик порылся в модном портфеле и отдал другу микрокассету. — Я вот все хотел спросить, Паша… Куда делся тот ублюдок из администрации СВАО, через которого наркота из Таджикистана шла? Его ведь ваш отдел вёл?»
«Наш. — Павел убрал кассету в карман. — Пойми, никаких улик не было. Абсолютно. А я ведь знал наверняка, что именно он — дилер. Сам видел, как на суд к нему чуть ли не вся верхушка местной таджикской диаспоры припёрлась! Внагляк, представляешь?.. Когда же эта тварь через месяц покалечила семьи двум моим ребятам из отдела, я не вынес, Кость. Лично выволок за шкирятник из коттеджа на Рублёвке, отвёз подальше и пристрелил. Не должны такие подонки по земле ходить…»
Костик понимающе покивал и поправил воротник. Плотнее застегнул куртку.
Выпили ещё по одной.
«Зря ты так, — сказал он, глотнув тоника из банки, и полоснул по Павлу каким-то странным взглядом. — Незаконно ведь…»
Павел долго молчал. Очень долго. Слушал, как холодные минуты стукаются о бордюр. Смотрел на мокрый асфальт под ногами, который выглядел рельефным из-за косо падающего света фонаря. Потом он поднял глаза на собеседника и… со всей силы рванул отворот его куртки. Ткань треснула по диагонали, и Костик отпрянул назад, пытаясь поймать повисший на проводке высокочувствительный микрофончик.
«Это… не для тебя… — нетвёрдо отступая, брякнул он. — Паша, брось! Пашка, я же…»
Выстрел отбросил его на аллею. Под моросящий дождь…
Кипяток брызнул мимо кружки, и Таусонский, зашипев от боли, дёрнул рукой. Гранулы кофе разлетелись чёрным градом по кухне.
— Черти б тебя побрали! — выдавил наконец он, когда смог унять поток топорного мата. С грохотом поставил чайник. — Пальцы обварил, бл…
— Черр-ррти! — радостно сообщил прилетевший на шум Жорик.
— Ну-ка брысь в клетку! — цыкнул Павел Сергеевич.
Попугай испуганно взгромоздился на гардину и примиряюще заявил:
— Пр-риказывайте, я ваш покор-р-рный слуга! Я р-рад, что имею честь…
— Нет, дружище, не прокатит. Давай-ка на боковую, уже второй час ночи!
Краснохвостый жако, удручённо склонив клюв, перелетел на плечо к хозяину. Таусонский поднёс его к клетке, и пернатый, заложив крылья за спину словно арестант, прошагал на жёрдочку.
— Ну спи, спи. Клюв у тебя слишком длинный, таких в разведку не берут, — сказал подполковник, накрывая сферу из прутьев пледом и ссыпая остатки кофе из банки в кружку.
Попугай проворчал в ответ что-то насчёт гнусной кражи креветок и заткнулся.
Так. Стало быть — Петровский, решил Павел Сергеевич, возвращаясь в комнату и отхлёбывая горячий напиток. Кажется, именно он заварил кашу с «Либерой». А после этого… После этого они вроде бы с Рысцовым не встречались. Интересно — почему? Ведь всех, кого накрыла «Альфа» там, под Апшеронском, выпустили буквально через несколько дней, когда стало уже не до того. Да и что с них взять, не террористы же какие-нибудь! Ну брякнули в эфире чего не положено… Кстати, теперь их поступок вообще в другом свете предстаёт, так-сяк — архаровцы же как раз сшизов крыли по полной. Пророки доморощенные, етить твою…
Подполковник собрал со стола патроны в мясистую ладонь и оценивающе глянул на горсть увесистых свинцовых аргументов. Он неторопливо вщелкнул цилиндрики в обойму. Раз, два, три… один за другим. Подошёл к телефону, но потом передумал и достал из пиджака, висящего на спинке стула, сотовый. Его, естественно, тоже слушают, но все же не так, как стационарный домашний — закостенелая привычка фапсистов, из-за которой они не раз уже накалывались, между прочим.
— Алло… Макс? Подполковник Таусонский беспокоит… Да знаю я, сколько времени! Извини. Слушай, у тебя дома база есть по Москве? Чего?.. Да у меня даже компьютера нет, болван! Нет, через дежурку не могу… Ну не могу, так-сяк! Делай, что тебе говорят, а то Абрамову доложу, что ты на прошлой неделе драл в его кабинете бабу из управления информации. Что? Жена? Я и жене доложу, не сомневайся! То-то же… Включил свою колымагу, так-сяк? Отлично. Найди мне все адреса и телефоны вот этого человечка…
Павел Сергеевич сообщил данные по Петровскому и, прижав трубку плечом к уху, принялся натягивать брюки, пока Максим из аналитического отдела в своей квартире на другом конце города истово колотил по клавиатуре, выводя в активное окошко базы данных необходимую информацию.
— А? Угу, слушаю… Ах да, записываю… Сейчас ручку возьму. — Таусонский запрыгал на одной вдетой в брючину ноге, оглядывая комнату. Выругался, сказал в трубку: — Хрен с ним. Я запомню. Говори… Ага… так. А домашний?.. Последняя цифра двенадцать? Хорошо. Адрес давай… Угу. Понял. Спасибо, Макс. Извини, что отвлёк от сна. Ты хоть без этой гадости электронной над башкой спишь? И то ладно. А с несанкционированным доступом в кабинет майора Абрамова ты давай того… завязывай. Лады? Покеда.
Павел Сергеевич отключил мобильник и сразу заблокировал его. Ещё раз проговорил про себя адрес и телефоны Петровского и, погасив свет, вышел в прихожую. Сколько, говоришь, не спал, товарищ подполковник? Полтора суток? Хрень это все. Ещё полсуток можно работать, а вот дальше уже начнётся значительное рассеивание внимания. Завтра в кабинете поспишь часок-другой, служивый. Глазки, говоришь, слипаются? Отставить.
Перед тем как выйти на лестничную клетку, Таусонский ещё раз осмотрел тяжёлый пистолет и сунул его в наплечную кобуру. Две заряженные запасные обоймы положил во внутренний карман куртки. Довольно веско. ПМ — оружие для самоубийц-мазохистов. А вот у «стечкина» прицельная дальность стрельбы почти в десять раз больше. Его и пользуем…
* * *
Такси — это дорого. Тем более ночью; тем более если, возможно, придётся возвращаться обратно. Поэтому Павел Сергеевич решил поехать на личной машине, которую вот уже почти месяц не выгонял из гаража.Завёлся старенький «Ниссан» на удивление быстро — все-таки практически любая иномарка, пусть даже двадцати лет от роду, ежели только на ней столбы не сшибали, качественней отечественных «ВАЗов», «ГАЗов» и прочей шелупони.
Заперев железные створки гаража, Таусонский через Перерву вырулил на Люблинскую и поехал на юг. Затем свернул налево и через пару минут уже был на МКАДе.
Глядя на проносящиеся по бокам гроздья фонарей и огни летящих куда-то в ночь машин, он старался не замечать возведённые на развилках блокпосты и щерившиеся в сторону периферии пушки БТРов. Да уж, сейчас в Москву въехать было не так-то просто: иногородние транспортные средства, не имеющие специального пропуска, разрешающего передвижения по территории столицы, без разговоров отправлялись восвояси. Дежурства на укреплённых КПП несли особые подразделения внутренних войск — те же менты, одним словом. Они ныне подчинялись не министру обороны, а его коллеге из МВД, с потрохами купленному Больбинской. Москва фактически стала закрытым городом, отчего неприязнь к ней провинции, конечно же, лишь возросла. Но зарвавшейся узурпаторше, видно, не было до этого решительно никакого дела. Ну да, что ей какой-нибудь Урюпинск, когда полмира под каблуком. Столица нашей беспокойной Родины может преспокойно существовать в полной автономии несколько месяцев, а там — хоть трава не расти. Шаг, быть может, не дальновидный, но временно удобный. Чтоб не мешались субъекты Федерации со своими местечковыми претензиями и амбициями. Этим можно было смело пользоваться, и умные люди понимали почему. Русский мужик инертен. Пока он сообразит, что можно взять косу, вилы, тяпку и пойти всей деревней на охреневшего вконец барина, пройдёт уж никак не один день. А подчас — и не один год…
При въезде в Измайлово Павла Сергеевича остановили. Суровый сержант попытался светануть ему в лицо лучом фонарика, но, разглядев удостоверение, быстро выключил свет и откозырял. Все-таки даже теперь звание подполковника ФСБ что-то да значило.
На 4-й Парковой Таусонский притормозил и погасил фары. Некрасиво, конечно, вламываться к человеку в два часа ночи, но… куда деваться,
Консьержка долго не открывала дверь — видно, задремала. Потом все же впустила Павла Сергеевича после бдительного двухминутного допроса посредством домофона.
Звонок в квартиру Петровского был выполнен в виде выключателя. Таусонский коротко надавил на него несколько раз.
— Кто вы? — раздался через полминуты запыхавшийся голос из-за двери.
Павел Сергеевич поднял голову и без труда вычислил место в углу косяка, в которое был вмонтирован крошечный объектив видеокамеры. Достал ксиву, развернул… Интересно, а что это уважаемый Петровский разговаривает, словно только что стометровку пробежал? Уж не трахается ли?..
— Добрый вечер, Андрей Михайлович, — отчётливо произнёс он. — ФСБ. Откройте, будьте добры.
— А яичницу не пожарить? — насмешливо поинтересовались из-за двери. — Не стоит бравировать! Я права знаю. Во-первых, заявляйтесь не раньше семи утра, иначе дальше порога не пущу. Во-вторых, не забудьте ордер.
Таусонский устало вздохнул.
— Андрей Михайлович…
— Меня зовут Андрон! — вдруг проорал Петровский. — Вы мне угрожаете?!
— Хорошо, Андрон… Вовсе не собираюсь вам угрожать. Я не совсем официально к вам пришёл. Точнее — совсем не официально. Хочу поговорить насчёт одного вашего приятеля. Не очень удобный час, я понимаю…
— Да уж точно! Какого ещё приятеля? Если снова намереваетесь трясти по поводу «Либеры», то рекомендую для начала внимательно ознакомиться с решением суда…
— Какая на хрен «Либера»! — взорвался Павел Сергеевич. — Я хочу о Рысцове кое-что выяснить!
Наступила пауза. Таусонский терпеливо ждал, глаза буквально склеивались от усталости. Через минуту громыхнул замок, и дверь открылась.
Раньше подполковник пару раз видел Андрона по телевизору, плюс ещё бегло проглядывал несколько фотографий в служебных архивах. В действительности режиссёр оказался… крупней. Рельефные чресла были облачены в широкие темно-синие семейники, раскрашенные в какие-то звёздочки и планетки. Кроме феерических трусов из одежды на нем имелась только голубая шляпа ковбойского фасона, разудало заломленная на затылок. Стрижен он был «под машинку».
— Ну, — вопросил Петровский, сердито глядя на визави, — и чего вам нужно знать про этого…
Термин, которым он с ходу окрестил Рысцова, был хлёсток и беспощаден.
— Андре… э-э… Андрон, вы разрешите мне войти? — спросил Павел Сергеевич, прямо глядя в карие глаза режиссёра. Лицо последнего в этот момент было как-то необычно подсвечено снизу и казалось зловещим.
— Нашли время… — буркнул Петровский, отодвигаясь в сторону и давая Таусонскому пройти. — Скажу прямо, я терпеть не могу вашу братию законорулящих церберов. И за Роденьку моего ещё ответите, изверги! Мракобесы! Знал бы, кто самую дорогую физиономию российского кинематографа так подправил — убил бы… В общем, в два плевка выставлю, если начнёте бравировать и зудеть. Ясно? Скорей проходите, холодно же…
— Постараюсь не зудеть, — пообещал подполковник, мельком вспоминая содранную родинку Копельникова.
Остановился в прихожей, больше похожей на холл средневекового замка. Огляделся. Тут даже рыцарские латы наличествовали. Общее впечатление, правда, несколько портил скособоченный велотренажёр.
— Интересная у вас обстановочка тут.
— Значит, так, я сейчас работаю, так что снимайте вашу дешёвую куртенку вкупе с драными ботинками и проходите в зал, будем общаться без отрыва от производства мышц.
Сказав это, Андрон развернулся и прошагал в одну из арок, ведущих из холла в другие помещения «замка».
Наглец, подумал Павел Сергеевич, пристраивая куртку на резную вешалку чёрного дерева. Хам, но не трус и с профессиональной хваткой — немудрёно, что в знаменитости выбился. Хоть и отожравшаяся свинья, но не подонок. Это очень хорошо.
Зайдя в зал, он понял, что имел в виду Петровский, говоря «производство мышц». Прямо посреди комнаты было разбросано железо всевозможных мастей: и собранные штанги, и отдельные грифы с блинами разных размеров, и гантели, и гири… На громадном плазменном телевизоре стояло пластмассовое ведро, на кромке которого осела белесая пыль. Также ею был засыпан ковёр в радиусе полуметра. «Кокс, что ли ?» — стукнулась в голову Таусонского мысль.
— Протеин, — хмуро бросил Андрон, проследив за цепким взглядом разведчика. Стукнул себя ребром ладони в грудь и добавил: — Верхнюю пекторалку вот пробомбить надо. Что-то одрябла немного в последнее время…
После этого он взял в каждую руку гантель килограммов по тридцать, лёг спиной на наклонную скамью и начал сводить их над собой, не снимая шляпы. Да уж, такого не сразу завалишь при случае, хмыкнул про себя Павел Сергеевич, глядя на перекатывающиеся под кожей Петровского волны мускулов.
— Ну, — отдуваясь после первого подхода, проговорил режиссёр. — Пить будешь, гэбист?
— Что ж, наливай, кинокрут, — парируя фамильярность, откликнулся Таусонский и невозмутимо принялся разглядывать коллекцию фантастических романов.
Андрон посмотрел на него, прищурившись, с громыханием побросал на резиновый коврик гантели и неожиданно нахально рассмеялся. Лицо у него при этом сделалось каким-то… слегка детским. Обнажились крепкие отбеленные зубы.
— А ты мне сразу понравился, — заявил он. — Слушай, не знаешь, кто Копельникова измордовал у вас? Он мне описывал… чернявый, говорил, атлетически сложенный, гладко выбритый… На тебя похож.
— Понятия не имею, так-сяк, — пожал крупными плечами Павел Сергеевич. — У нас много таких.
— Ладно, товарищ подполковник. Вон там, около картины, бар. Наливай чего хочешь — пей; потом говори, какого хрена припёрся, и убирайся восвояси.
Без бравады. — Петровский перестал щериться и снова подхватил гантели.
Таусонский подошёл к дверце бара, открыл её, придирчиво осмотрел дорогой ассортимент, но пить ничего не стал.
— Ты в курсе, Андрон, кто теперь твой приятель Рысцов, — утвердительно сказал он.
— Может, тебе он и приятель. Мне — нет.
— Но был же? — сразу подцепил режиссёра вопросом Павел Сергеевич.
— Был, да простыл, — сипло отрезал Петровский, снова и снова вознося железо над головой.
— Слушай, дружище, так не пойдёт. Давай по-другому попробуем. Тебе по душе, что сейчас творится в мире?
— Мне по душе кино! — рявкнул Андрон, разгибая спину и вставая. — Кому теперь его показывать? Куче озверевших психопатов?
— Ведь ты не зря спонсировал то выступление на «Либере»… широкий пиар и все такое. Дай-ка попробую угадать… тебе кто-то из сшизиков больно придавил хвост? Точно? А потом вдобавок и человек, которому ты доверял, с которым связано многое из прошлого, предаёт тебя. Ай-яй. Он не просто скрывал, что сшиз. Он ещё и предал, поскакав за свихнувшейся Больбинской. Став её… даже не соратником… Слугой.
Петровский медленно подошёл к Павлу Сергеевичу сбоку. Таусонский и ресницей не повёл, продолжая изучать аляповатую этикетку на бутылке «Бифитера».
— Знаешь, товарищ подполковник, — тихо произнёс Андрон, останавливаясь в метре от разведчика. Без обуви они оказались примерно одного роста. — Если я намекнул, что ты мне симпатичен, это не значит, что нужно сразу человеку в душу лезть. Я тебе не мальчик из церковного хора.
Таусонский неторопливо повернулся на девяносто градусов влево. Теперь они смотрели в глаза друг другу. Два гиганта. Каждый держал на мощных плечах свою правду и готов был за неё драться насмерть, Наболело.
— Ведь ты не идиот, Андрюха, — поиграв желваками, ответил Павел Сергеевич. — Ты же понял, зачем я пришёл.
— Выметайся, — еле слышно проговорил Петровский. В голосе его прорезалось тихое — а значит, самое опасное — бешенство.
Они ещё несколько секунд кололи друг друга взглядами. Наконец Таусонский сунул руку в карман, вытащил оттуда визитку с отпечатанным на ней телефонным номером и положил рядом с ведёрком протеина.
Андрон открыл было рот, но Павел Сергеевич быстро поднёс палец к своим губам и отрицательно помотал головой, указал глазами на незашторенное окно: мол, слушать могут. Режиссёр лишь разъярённо выпустил воздух из ноздрей.
После этого подполковник, не произнеся больше ни слова, прошёл в холл, оделся и вышел вон, ощущая спиной тяжёлый взор хозяина квартиры. Консьержка на первом этаже сонно выругалась, отпирая магнитный замок подъездной двери.
Только садясь в машину, Таусонский позволил себе слегка расслабиться и так шарахнул по рулю кулаком, что тот чуть не отвалился. Сигнал разнёсся по всей округе. Опустив стекло, он жадно вдохнул морозный воздух зимней ночи. В сон клонило зверски. Чтобы хоть как-то взбодриться, Павел Сергеевич включил радио и энергичными движениями растёр уши и щеки, подгоняя кровь к лицу.
Посмотрев на часы, он сжал зубы и выцедил:
— Через десять минут вылезешь, сучий потрох…
* * *
Петровский вышел через четырнадцать. Взгромоздившись на переднее сиденье, он поправил шляпу, которая на фоне снежных заносов выглядела каким-то бравурным вызовом метеорологам, и глухо сообщил:— Поехали ко мне на студию. Там все обсудим. От режиссёра нестерпимо несло прогорклым потом.
— Поехали… — ответил подполковник.
Он на миг расслабил вязкие веки и… заснул, уронив голову на руль. Даже обиженно гаркнувший вновь сигнал не смог разбудить его…
КАДР ДВЕНАДЦАТЫЙ
Первая капля
Человеческий организм — это мощнейший аккумулятор усталости. И если его периодически не разряжать, то электролит потечёт через уши и остальные отверстия.
Отдыхать в последнее время удавалось все реже и все меньше. День Сти был забит под потолок всяческими делами, абсолютно бесстыжим образом не терпящими отлагательства. После лёгкой гимнастики и пролистывания утренней корреспонденции, электронной почты и кратких отчётов по важнейшим направлениям плотный завтрак через силу — и в путь. Сначала — полчаса в косметическом кабинете: морщинки убрать, круги тёмные под зенками замазать, причёску подправить. Необходимый марафет, куда деваться… Дальше — бесконечная череда встреч с политиканами из разных стран, финансистами, представителями влиятельных корпораций, дипломатами, людьми, контролирующими основные векторы теневой экономики, строптивым подчас руководством колоссального информационного холдинга, военными… Да и черт знает, с кем ещё. Безусловно — никакой левой прессы и выходцев из народа. Обойдутся, драньё — без них забот хватает. Тем более непосредственно контактами с общественностью занимаются Леонид и Карен… Потом, ровно в полдень, обязательное совещание с членами команды. Анализ предыдущего дня, планы на текущий. Недолгие препирания с Борисом и Рысцовым по ключевым вопросам, холодная замкнутость Роберта… Кстати, надо будет обратить на это внимание. Что-то он в последнее время неразговорчив стал, хмур. Уж не вынашивает ли план какой-нибудь крамолы?.. Затем, следом за спешным обедом, аудиенция с президентом в Кремле. Она бывает не каждый день, но выматывает основательно. Задрал уже, похотливый кобель. Но пока приходится терпеть, слишком много ещё сторонников у него за спинкой трона вертится. Убираем, конечно, потихоньку… Дальше, часа в четыре, как правило, бесконечные диспуты с перекупленными генералами, которые то и дело талдычат, что армию невозможно вывести на нужную орбиту, особенно офицерский состав, и тут же начинают паниковать, словно младшая группа детского сада. Толковых вояк среди них мало, человека три-четыре, может быть. С этими проще, они языком практически не работают и дело своё знают. Остальных выпереть бы взашей на вольные хлеба, да ведь за ними солдатня стоит. Тупая, голодная и неразборчивая в методах решения проблем. Но и это перетерпеть можно… Придёт время и отсечём лишние побеги, тянущие к почве. Оставим костяк, с которым и на баррикады не страшно… Ближе к вечеру — бумажная работа. Сти никогда не думала, что возможно подписывать такое количество документов! Она и раньше, будучи олигархом, вплотную сталкивалась с нашей канцелярской чумой — бюрократическим аппаратом. Но теперь! Пальчики на правой руке болели. И это лишь та часть бумаг, что требовала личной подписи, остальные массы айсберга были скрыты от её глаз. Но кое-что необходимо было контролировать постоянно: в основном финансовые потоки. Так сказать, щупать пульс воздвигаемой среди хаоса империи… И снова — переговоры, встречи, звонки, бумаги, взгляды, интриги, сволочные пройдохи за портьерами, которых приходилось бросать в подземелья… До часа-двух ночи. Душ, при везении — короткий секс с каким-нибудь едва созревшим мальчишкой. И — в опостылевшие апартаменты в Кремле, которые ей лично выделил кобель-президент. Помпезно, зато пока наиболее безопасно.
Отдыхать в последнее время удавалось все реже и все меньше. День Сти был забит под потолок всяческими делами, абсолютно бесстыжим образом не терпящими отлагательства. После лёгкой гимнастики и пролистывания утренней корреспонденции, электронной почты и кратких отчётов по важнейшим направлениям плотный завтрак через силу — и в путь. Сначала — полчаса в косметическом кабинете: морщинки убрать, круги тёмные под зенками замазать, причёску подправить. Необходимый марафет, куда деваться… Дальше — бесконечная череда встреч с политиканами из разных стран, финансистами, представителями влиятельных корпораций, дипломатами, людьми, контролирующими основные векторы теневой экономики, строптивым подчас руководством колоссального информационного холдинга, военными… Да и черт знает, с кем ещё. Безусловно — никакой левой прессы и выходцев из народа. Обойдутся, драньё — без них забот хватает. Тем более непосредственно контактами с общественностью занимаются Леонид и Карен… Потом, ровно в полдень, обязательное совещание с членами команды. Анализ предыдущего дня, планы на текущий. Недолгие препирания с Борисом и Рысцовым по ключевым вопросам, холодная замкнутость Роберта… Кстати, надо будет обратить на это внимание. Что-то он в последнее время неразговорчив стал, хмур. Уж не вынашивает ли план какой-нибудь крамолы?.. Затем, следом за спешным обедом, аудиенция с президентом в Кремле. Она бывает не каждый день, но выматывает основательно. Задрал уже, похотливый кобель. Но пока приходится терпеть, слишком много ещё сторонников у него за спинкой трона вертится. Убираем, конечно, потихоньку… Дальше, часа в четыре, как правило, бесконечные диспуты с перекупленными генералами, которые то и дело талдычат, что армию невозможно вывести на нужную орбиту, особенно офицерский состав, и тут же начинают паниковать, словно младшая группа детского сада. Толковых вояк среди них мало, человека три-четыре, может быть. С этими проще, они языком практически не работают и дело своё знают. Остальных выпереть бы взашей на вольные хлеба, да ведь за ними солдатня стоит. Тупая, голодная и неразборчивая в методах решения проблем. Но и это перетерпеть можно… Придёт время и отсечём лишние побеги, тянущие к почве. Оставим костяк, с которым и на баррикады не страшно… Ближе к вечеру — бумажная работа. Сти никогда не думала, что возможно подписывать такое количество документов! Она и раньше, будучи олигархом, вплотную сталкивалась с нашей канцелярской чумой — бюрократическим аппаратом. Но теперь! Пальчики на правой руке болели. И это лишь та часть бумаг, что требовала личной подписи, остальные массы айсберга были скрыты от её глаз. Но кое-что необходимо было контролировать постоянно: в основном финансовые потоки. Так сказать, щупать пульс воздвигаемой среди хаоса империи… И снова — переговоры, встречи, звонки, бумаги, взгляды, интриги, сволочные пройдохи за портьерами, которых приходилось бросать в подземелья… До часа-двух ночи. Душ, при везении — короткий секс с каким-нибудь едва созревшим мальчишкой. И — в опостылевшие апартаменты в Кремле, которые ей лично выделил кобель-президент. Помпезно, зато пока наиболее безопасно.