Страница:
А в кулуарах этих гигантских многоярусных павильонов, в гримерках и комнатах отдыха правил бал разврат. Там элита киноиндустрии жила своей грязной жизнью: дорогие наркотики вдыхались и текли по венам, сметая пыль рутины с вычурного интерьера; фешенебельные шлюхи вились вокруг очередного обдолбанного в дым продюсера и по очереди делали ему глубокий минет без рук, несмотря на то, что уже на протяжении нескольких лет у этого обрюзгшего тюфяка секс-аппарат толком не стоял, а простата набухла до размеров банана; фаворитки известных актёров весело бегали полуголыми по краю бассейна и брызгались друг в друга шампанским… И блуд, и пошлость, и промискуитет, и растление… и Петровский не мог отсечь всю смердящую клоаку от себя и своего бизнеса. Потому хотя бы, что эта пресловутая клоака и была фундаментом бизнеса. Однако, чтобы не соврать, надо обозначить: его стенами и крышей — тоже…
— Не называй меня параноиком при подчинённых, — негромко сказал вдруг Андрон, надвинув шляпу на глаза.
— Хорошо, — пожал плечами Рысцов, встряхиваясь от наплывших мыслей, и невесело усмехнулся. Совсем тихонько, почти про себя, чтобы не услышал великий режиссёр и продюсер. Вслух же поинтересовался: — Давно хотел спросить… Почему у тебя нет свиты?
— Какой ещё свиты? — буркнул Петровский.
— Ну, знаешь, обычно всякие богатые и знаменитые люди везде ходят со свитой — помощники, телохранители, знакомые, прихвостни всякие… Это вроде как должно их значимость в глазах общества поднимать.
— Не знаю, как-то не думал об этом. Думаешь, стоит организовать?
— Ни в коем случае, — быстро пробормотал Валера. — Совсем от мира оторвёшься.
Андрон резко остановился и глянул на друга из-под шляпы. Снова изогнул бровь:
— Бравируешь?
— Нисколько.
Петровский неожиданно рассмеялся, обнажая крепкие зубы. Громко. Открыто и просто, как это бывало раньше. Давным-давно, в прошлой жизни. Когда они были совсем пацанами и собирались по выходным у него дома, чтобы смонтировать очередной «шедевр», отснятый на обыкновенную VHS-ку с обглоданным старой маразматичной кошкой поролоном на микрофоне.
И Рысцову сделалось теплее на душе. Гнетущее предчувствие какой-то гадости немного сдало позиции. Он тоже улыбнулся и почесал маленький старый шрам над левым ухом, который прятался от посторонних глаз за короткими смоляными волосами, лишь чуточку вспоротыми сединой…
— Иди ко мне в кабинет, а я сейчас порешаю некоторые вопросы с Митиным и подтянусь, — сказал Андрон. — Если Копельников пожалует, задержи его под любым предлогом. Попытается улизнуть — останови. Можешь наручниками приковать к батарее. Они у меня в правом верхнем ящике стола.
— Один вопрос и одна же поправка.
— Валяй. Только скорее…
— Зачем тебе наручники? И правильно говорить не «порешаю», а «решу вопросы».
— Первое — не твоё собачачье дело. Второе — мне по фигу!
— Не «собачачье», а «собачье»…
— Пошёл в задницу. Правильно сказал? Нигде не ошибся?..
Андрон круто развернулся и пошёл в сторону главного офисного здания. А Рысцов снова втихомолку усмехнулся и направился к неприметному коттеджику, окружённому темно-голубыми елями, — в нем находилась местная хозяйская резиденция. «Кстати, — подумал он, — ведь в уютной гостиной гения freak-режиссуры есть очень даже неплохой бар для гостей. Пожалуй, сейчас таки пришло время пропустить стаканчик-другой ароматного „Бифитера“ и выкурить кубинскую сигару».
КАДР ТРЕТИЙ
— Не называй меня параноиком при подчинённых, — негромко сказал вдруг Андрон, надвинув шляпу на глаза.
— Хорошо, — пожал плечами Рысцов, встряхиваясь от наплывших мыслей, и невесело усмехнулся. Совсем тихонько, почти про себя, чтобы не услышал великий режиссёр и продюсер. Вслух же поинтересовался: — Давно хотел спросить… Почему у тебя нет свиты?
— Какой ещё свиты? — буркнул Петровский.
— Ну, знаешь, обычно всякие богатые и знаменитые люди везде ходят со свитой — помощники, телохранители, знакомые, прихвостни всякие… Это вроде как должно их значимость в глазах общества поднимать.
— Не знаю, как-то не думал об этом. Думаешь, стоит организовать?
— Ни в коем случае, — быстро пробормотал Валера. — Совсем от мира оторвёшься.
Андрон резко остановился и глянул на друга из-под шляпы. Снова изогнул бровь:
— Бравируешь?
— Нисколько.
Петровский неожиданно рассмеялся, обнажая крепкие зубы. Громко. Открыто и просто, как это бывало раньше. Давным-давно, в прошлой жизни. Когда они были совсем пацанами и собирались по выходным у него дома, чтобы смонтировать очередной «шедевр», отснятый на обыкновенную VHS-ку с обглоданным старой маразматичной кошкой поролоном на микрофоне.
И Рысцову сделалось теплее на душе. Гнетущее предчувствие какой-то гадости немного сдало позиции. Он тоже улыбнулся и почесал маленький старый шрам над левым ухом, который прятался от посторонних глаз за короткими смоляными волосами, лишь чуточку вспоротыми сединой…
— Иди ко мне в кабинет, а я сейчас порешаю некоторые вопросы с Митиным и подтянусь, — сказал Андрон. — Если Копельников пожалует, задержи его под любым предлогом. Попытается улизнуть — останови. Можешь наручниками приковать к батарее. Они у меня в правом верхнем ящике стола.
— Один вопрос и одна же поправка.
— Валяй. Только скорее…
— Зачем тебе наручники? И правильно говорить не «порешаю», а «решу вопросы».
— Первое — не твоё собачачье дело. Второе — мне по фигу!
— Не «собачачье», а «собачье»…
— Пошёл в задницу. Правильно сказал? Нигде не ошибся?..
Андрон круто развернулся и пошёл в сторону главного офисного здания. А Рысцов снова втихомолку усмехнулся и направился к неприметному коттеджику, окружённому темно-голубыми елями, — в нем находилась местная хозяйская резиденция. «Кстати, — подумал он, — ведь в уютной гостиной гения freak-режиссуры есть очень даже неплохой бар для гостей. Пожалуй, сейчас таки пришло время пропустить стаканчик-другой ароматного „Бифитера“ и выкурить кубинскую сигару».
КАДР ТРЕТИЙ
Камни варолиева моста
— Вы в чью жопу так загляделись, разведчики драные, что прохлопали такое?!
Стены кабинета, выкрашенные бледно-зеленой краской, будто немного сжались после рёва генерала. Замутнённые стекла окон разом стали пропускать меньше света, то ли оттого, что солнце на улице скрылось за облаками, то ли просто фотоны тоже испугались приглушённого низким потолком голоса и налитого кровью лица.
— В женский анус таращились?! — вновь брызнул слюной седой гэбэшник. — Или в свой собственный?!
Люди, собравшиеся в кабинете, смотрели перед собой, правда, чуть повернув голову в сторону начальника — вроде бы понимают свой просчёт и не перечат, а с другой стороны, полны внимания к сказанному. Руки каждого лежали на столе, правая слегка прикрывает левую — жест, который у собеседника вызывает подсознательное ощущение, что к нему проявляется заинтересованность и визави сосредоточен. Ниже майора здесь чина не было.
Совещание проходило не на Лубянке, а в одном из помещений ведомственного небоскрёба ФАПСИ на проспекте Вернадского: здесь была гарантирована наибольшая защищённость от постороннего взора и уха. К примеру, стационарный прибор обнаружения оптических систем круглосуточного видения и аудиофиксирующей аппаратуры «Мираж-2400 Эхо», встроенный в верхний косяк входной двери, выполнял множество функций: от выявления кино-, видео-, фотосъёмки, записи на аудиоприемные устройства и лазерного съёма информации до комплексного обеспечения антитеррористической деятельности. Подобным оборудованием под завязку были нашпигованы технологические каверны этого здания.
Генерал сегодня был, что называется, в форме. Золотистые погоны на зеленом кителе давили на собравшихся, словно два постсовковых пресса, лампасы готовы были в любую минуту бордовыми бичами хлобыстнуть под коленки и заставить повалиться ниц… Но основной психологический нажим все-таки исходил не от уставного чехла, а от самого гэбэшника. Его глаза прятались под тугими надбровными арками, но в нужный момент умели промелькнуть едва заметными бликами и буквально опалить шевелюру непокорного. Губы прямым тонким шрамом разрезали нижнюю часть лица — от щеки до щеки; скулы были покрыты заскорузлыми следами язв — видимо, от юношеских угрей. Он, будучи совсем пацаном, начинал работать ещё на КГБ и умудрился, пережив многочисленные идейные и кадровые катавасии, остаться в разведке по сей день. Генералу было уже далеко за пятьдесят, но никто покамест не решался рискнуть «уйти» его на пенсию.
— Ерошин, — медленно просипел он, умерив наконец первую вспышку ярости на подчинённых, — кого ты там нашёл?
Поджарый полковник с лоснящейся лысиной относительно спокойно, но все же чересчур чеканно ответил:
— Альберт Агабекович Аракелян, родился в Ереване в 1969-м, эмигрировал в Россию в тринадцатом, когда в Армении началась первая гражданская. Доктор психологических наук, профессор и так далее и тэ пэ. Специализируется на теоретических проблемах С-психологии и психиатрии…
— А чем занимается наша ведомственная экспертиза?
— Начальник отдела в отпуске. Отозвали. Зам — в стационаре, допился…
— Ты, Ерошин, по-моему, старательно не желаешь три железных звезды на одну вышитую поменять… После совещания — рапорт на стол. С экспертами разговор будет особый. Зама — взашей! Начальнику — строгий с занесением!
— Есть.
— Так… Слушай, а этот твой… э-э…
— Аракелян.
— Во-во… Аракелян. Он на базарную площадь не поскачет после нашей беседы трезвонить о… ну, о всяком, в общем?
— Не должен, товарищ генерал, — осторожно ответил Ерошин, пригладив остатки волос над левым ухом. — Я приказывал проверить: чист, как агнец, и так далее и тэ пэ. Вот материалы. — Он чуть двинул пальцами тощую папку.
— Засунь ты свои материалы… — устало вздохнул генерал. Тяжело, по-старчески. В этот момент на его высоком лбу особенно отчётливо проявились глубокие перекрёстки морщин. — Пусть зайдёт.
Полковник Ерошин едва заметно кивнул в сторону двери, и она тотчас открылась. Молодой лейтенант отошёл в сторону, пропуская внутрь низкорослого пожилого человека в дорогом костюме, и тут же ретировался.
— Присаживайтесь, Альберт Агабекович, — махнул рукой генерал. Потёр большими желтоватыми ладонями впадины глаз и снова тяжко вздохнул: — Прошу вас…
Учёный рассеянно перекинул взгляд с него на людей в штатском, сидящих вокруг длинного дубового стола, и присел на единственное свободное место. Проговорил:
— Благодарю вас…
Голос для уроженца левобережной части Араратской равнины у него оказался необычайно приятен, и несильный акцент лишь добавлял ему харизмы. Вид учёного располагал к общению, даже как-то слегка умилял: нос с горбинкой, смуглая кожа, благородные залысины, продолговатая ямочка между подбородком и нижней губой, трогательный кадык. Волосатые, чуть дрожащие пальцы рук.
Разведчики быстренько обожгли Аракеляна скользящими взглядами и отвели глаза. Но генерал не торопился. Старик долго и внимательно изучал профессора, цепляясь за каждую ниточку. Словно бывалый гомосексуалист, он буквально раздел учёного взором, смачно изнасиловал и снова аккуратно застегнул все пуговички на сером пиджаке, пригладив отвороты.
— Ну прекратите, честное слово, — не выдержал наконец Аракелян. Он натянуто улыбнулся и добавил: — Я же не врач-психиатр, который может комфортно себя чувствовать по обе стороны окошка регистратуры, а всего только теоретик. Говорите что-нибудь, а то я решу, будто меня притащили в ФСБ для стриптиза, а не на допрос.
Генерал насупился, сердито поведя погонами, и вдруг… криво захохотал во всю свою лужёную кагэбэшную глотку. Присутствующие офицеры тоже неумело заулыбались.
— Эх, вы даёте! — рявкнул генерал, растирая жёлтыми пальцами глаза. — На допрос… Умора, ей-богу! На допросе вам бы сейчас уже половину зубов спилили крупным напильником!..
Учёный после этих слов резко перестал ухмыляться. Впрочем, главный разведчик и сам тут же переменился в лице: хмуро сдвинул надбровные арки, вытянул губы в нитевидный шрам и нечеловечески покраснел, будто с него махом содрали кожу. От смеха остались лишь характерные лучики морщин на седых висках да дребезжащие отзвуки где-то в глубине нашпигованных аппаратурой стен.
— Хорошо, Альберт Агабекович, — небрежно бросил он, — что вы обо всем этом бардаке думаете?
— Полагаю, вы имеете в виду катавасию вокруг С-каналов?
— Вы прозорливы.
Аракелян помолчал немного, устремив взгляд на свои едва заметно подрагивающие пальцы. Потом облизнул губы и сказал:
— Я давно предполагал нечто подобное, даже изучал природу данного явления. Скорее всего и раньше бывали случаи аномалий, но ведь человечество обратило внимание на чуму после того, как вымерло пол Европы, на ядерный распад после Хиросимы, а на СПИД только вслед за возникновением угрозы упадка целой цивилизации. Так же и теперь — лишь когда число патологий стало резко увеличиваться и перевалило через критический рубеж, а он в данном случае не такой уж и высокий, если брать чисто количественный эквивалент — сотни, — лишь вслед за этим явление стало заметно как аберрация среди без малого четверти миллиарда реципиентов С-видения во всем мире. Вкратце дело обстоит так. Это одно из редких проявлений так называемого синдрома Макушика, венгерского учёного, который впервые обнаружил сшизов…
— Стоп. — Генерал побарабанил ногтями по столу, цыкнул зубом. — Расскажите все по порядку. Ситуация такова, — он вспорол взглядом шею Ерошина, — что среди присутствующих нет экспертов по С-психологии, поэтому начните с того… э-э… какие отклонения… э-э… от нормы лично вы уследили, что произошло за последние несколько дней. Ну и все в таком духе…
Учёный вылупился на разведчика, как экзаменатор на пьянющего в стельку студента, имевшего наглость припереться на зачёт, но тут же моргнул и отвёл взгляд. Одно дело наука, где можно не скрывать эмоции, позволяя брызнуть ими на оппонента, а подчас и на коллегу, и совсем другое — заботы государственные и военные…
Но мимолётного всплеска удивления хватило генералу, чтобы рвануть, словно ведро с нитроглицерином:
— Не зыркайте на меня! Да, наша служба, вопреки обывательским домыслам, не вездесуща и нынче провафлила все на свете, потеряв контроль над ситуацией и абсолютно не ведая, что происходит в стране касательно волнений, связанных с С-видением! Необходимые разработки, конечно, уже ведутся, но вы уж будьте добры, объясните нам, олухам солдафонным, что да как! И не зыркайте!..
После того как генерал умолк, стало слышно мерное потрескивание стрелки чьих-то наручных часов. Офицеры безмолвствовали, в глубине души чувствуя, что недовольны ни собой, ни начальником, ни бестолковым учёным.
Спустя десять секунд Аракелян тихонько покашлял и, справившись с волнением, принялся истолковывать свои предположения. Поначалу он то и дело сбивался на узкоспециальные термины, запинался и мямлил, подбирая доступные для понимания слова, но уже через несколько минут увлёкся и даже встал. Не найдя привычную доску и твёрдый кусочек мела, которыми он — либерал по жизненным воззрениям — привык пользоваться в таких случаях, Альберт Агабекович недоуменно пожал плечами и стал показывать эсбистам особенно сложные элементы руками, совершая немыслимые жестикуляции в воздухе перед собой.
— …Таким образом, мы видим проявление синдрома Макушика — шизофрению во сне.
— Скажите, а каким образом можно вычислить такого шизика? — поинтересовался Ерошин.
— Это как раз является одним из самых трудных вопросов психиатрии, — прищурился учёный. — Дело в том, что у больного человека сознание как бы расщеплено. Бывают галлюцинаторно-бредовые психозы с исходом в апатию и слабоумие, встречается гебефрения — злокачественная шиза, которая возникает обычно в подростковом и юношеском возрасте. Для неё характерны непрерывно прогрессирующая бездеятельность, эмоциональная тупость, регресс поведения. Да и ещё полно всякого. Причины и механизмы развития болезни продолжают оставаться неясными. По данным нейрохимии, при шизофрении возникают расстройства обмена биогенных аминов, энзимов и… — Аракелян остановился, пожевал губами, глядя на сердитое лицо генерала. И повернулся к Ерошину: — Впрочем, это частности. Вы спрашиваете, как вычислить? Видите ли, обыкновенного прогредиентного шизоида видно с первого взгляда. Он живёт в своём мире, в непроницаемой сфере грёз — будь то параноик, ипохондрик или человек, страдающий разного рода маниями. Его видно невооружённым глазом. Стало быть, обычный шизофреник живёт в мире своих снов… Профессор вдруг умолк и задумался, автоматическими движениями приглаживая седые до белизны волосы.
— А необычный? — негромко, будто боясь спугнуть осторожную рыбёшку, подплывающую к мормышке, спросил полковник Ерошин.
Аракелян вздрогнул и снова натянуто улыбнулся.
— Необычный… Он в своём сне живёт полноценной жизнью.
— Не понял, — сказал генерал.
— Шизофрения — это такое заболевание, при котором нарушены механизмы перехода психосодержаний с одного уровня на другой. И в нашем случае сшизы не торопятся возвращаться из снов.
— Но почему?
— Понимаете ли… — Учёный развернулся и обошёл стол с другой стороны. Расстегнул пиджак и, заложив руки за спину, уставился в пол. — Даже нормальному человеку не всегда легко отграничить свои впечатления бодрствующей жизни от остаточных сновидных ассоциаций. Все вы после пробуждения испытывали так называемые гипнопомпические галлюцинации, от которых подчас так не хочется избавляться. Они сладки, они манят обратно… — Аракелян проворно моргнул несколько раз подряд. — Сны зачастую имеют для человека невероятно большое значение, иногда поднимаясь до уровня подлинных ценностей. А вы поглядите вокруг — во что мы превратили наш мир!
Некоторые офицеры резво пробежали глазами из одного угла кабинета в другой, а генерал лишь нахмурился пуще прежнего.
— В царство красивых снов мы его превратили, — тяжело вздохнув, продолжил Альберт Агабекович. — Снов про спорт, про природу, про благородные странствия и бездарные интрижки, про псевдочувства и квазиинстинкты… Мы все глубже и глубже, товарищ генерал, погружаемся в коллективный сон про жизнь…
— Бросьте свою философию! — зло сказал главный разведчик, отбив пальцами короткую дробь. — Лучше скажите, какого хрена до сих пор все те, кто пользуется услугами С-видения, поголовно не жахнулись в эту шизу? Если я правильно понял, с возникновением единого С-пространства наша система ценностей с ног на голову перевернулась!
Профессор усмехнулся:
— Ну… Положим, кувыркнулась-то она — эта самая система — ещё задолго до открытия С-волн. Но в последние годы… Да, теперь совсем просто стало поменять искорёженную явь на сладкий сон. И если бы не блокирующий механизм, то не десятками сейчас сшизы исчислялись, а… ну, скажем, сотнями. Сотнями тысяч.
— Механизм? — Ерошин заинтересованно посмотрел на Аракеляна. — Ну-ка поподробней — что ещё за механизм?
— Уверен, уважаемые господа разведчики, вы знаете, что у высших — надеюсь, никто не обидится — приматов, как, впрочем, и у всех теплокровных, за исключением ехидны, различают два периода сна: ортодоксальный и парадоксальный. Проще говоря, медленный и быстрый. — Учёный сделал паузу, ещё раз обошёл стол и, сложив руки в замок, продолжил: — Вообще, период такого феноменального состояния человеческого организма, как сон, обеспечивается разветвлённой системой нейронных образований, захватывающей практически все уровни мозга. Однако части данной безумно, надо заметить, сложной системы выполняют вовсе не одинаковые функции. Так, механизмы, непосредственно реализующие состояние медленного сна, представлены на уровне продолговатого мозга и зрительных бугров — их называют синхронизирующими. Очень интересная, надо сказать, область физиологии… которая нас, к счастью, абсолютно сейчас не интересует. Нам нужно устройство, — Аракелян быстро повертел указательными пальцами друг вокруг друга, — реализующее состояние быстрой фазы, ведь именно тогда мы видим сновидения. Грёзы, видения, галлюцинации, образы различной модальности, фантомы и мечтания… сны. Все это не что иное, как особые проявления активности мозга в виде всплесков потенциала, так называемых понтогеникулоокципитальных пиков, возникающих в ретикулярной формации варолиева моста и распространяющихся с помощью химического передатчика серотонина в подкорковые и корковые отделы. Запомните: ретикулярная формация варолиева моста! Вот именно эта маленькая хреновина и является причиной всех наших бед. Именно она может погрузить нас в мир фата-морганы. Волны, которые излучают всем вам знакомые приборы — С-визоры, — усиливаются и модулируются ресивером-имплантантом, впаянным в черепушку за правым ухом, и попадают прямиком в ретикулярн… короче говоря, в эту штуку. — Профессор снова помолчал. Перевёл взгляд с пола на потолок. — Мы видим сны. Мы готовы вечно оставаться в этих миражах, написанных талантливыми и бездарными сценаристами и поставленных профессиональными режиссёрами и любителями-самоучками, помешанными на садистском порно. Но существует система защиты. Блок. Никем до сих пор не изученный процесс, включающийся в этой же самой пресловутой формации варолиева моста в момент, когда мозг решает: хорош! Хватит грезить! И мы просыпаемся. Это как… ну скажем, камни в почках — иногда не дают покоя… Хотя нет, явно неудачное сравнение. Неважно! Главное — мы возвращаемся в наш паршивый, но реальный мир.
Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:
— У сшизов блок не срабатывает?
— Вроде того… Барахлит, скорее.
— Ну и черт бы с ними… и так далее и тэ пэ, как говорится… — произнёс Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. — Пусть себе…
Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:
— Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения…
— Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного. В основном сшизы просыпаются, когда их мозг… сильно устаёт: все-таки инстинкт самосохранения, как правило, сильнее любого кайфа. К тому же иногда элементарные позывы мочевого пузыря не дают покоя… Да и С-визоры настроены на определённое время работы с момента включения, после чего автоматически вырубаются. А чтобы снять эти ограничители, нужно быть неплохим специалистом. В общем, много всего… Но…
— Но?
— Именно: но. — Тут Аракелян наконец долго и серьёзно смотрел в угольки глаз, подрагивающие под бровными арками пожилого генерала. — Главная проблема не в этом. Вы, как и полстраны, уже заметили странность в поведении известного актёра Копельникова, не так ли?.. Неправильно он себя повёл в двух С-фильмах. Не по сценарию… И на этот счёт у меня есть ещё одна очень неприятная гипотеза…
Минус второй этаж. Дверь из нескольких листов стали…
— Да откуда я знаю — как?! — оторопело произнёс мужик лет тридцати. Он звякнул наручниками и провёл скованными руками по левой скуле, размазывая кровь. — Ты ж мне самую любимую родинку содрал, гад. Как теперь перед камерой появлю… Оух-х… боль-н-но ж… под-д дых-то…
Подполковник Таусонский знал толк в беседах с людьми. «Печень-то у всех есть, — любил он приговаривать, натаскивая молодых в своём отделе. — Моя б воля, я всех этих белых воротничков в ближайшую лесополосу бы вывез — и из „калаша“…»
— Ну что, Копельников. Рассказывай, как до жизни такой докатился, — сказал чернявый подпол, усаживаясь за стол, на котором едва светила лампа времён хрущёвской оттепели. — Мы ж тебя в разработку давно взяли, не отвертишься. Много за твоей актёрской мордой числится так-сяков.
— Блеф, — коротко сказал Родя, отдышавшись от проникающего тычка в живот. — Я чист, как слеза пятилетнего мальчика. Вчера впервые попробовал…
— Слезу?
Актёр надменно промолчал, показывая, что не оценил топорного военного юмора. Подпол хмыкнул, уже серьёзно спросил:
— И как? Понравилось?
— Необычно, — медленно прошамкал Копельников и умело продемонстрировал свою детскую улыбку, знакомую миллионам зрителей. Только сейчас зубы имели слегка розоватый оттенок, хотя при таком тусклом освещении трудно было разглядеть наверняка.
— Значит, вот какой так-сяк… — выдавил Таусонский, неопределённо покачивая головой, и тягучие слова заколыхались в узком полумраке.
Вообще-то он сам толком не знал, чего конкретно нужно добиться от этого зажиточного прощелыги — но не навыпуск же неосведомлённость вывешивать, в самом деле! Незнание разведчика, коли уж оно обозначилось, должно быть для примитивных смертных свято и незримо, как нижнее бельё монахини.
Генерал дал вводную: допросить, узнать, что Копельников делал прошлой ночью, пользовался ли услугами С-видения, какие совершал действия в С-пространстве? Как сказал шеф, существует вероятность, что обнаружится нечто необычное… Тогда он велел сразу же напомнить о сорок шестом этаже, после чего следить за реакцией и запоминать все до последней мелочи.
И вот сейчас, после получасовой высокоинтеллектуальной беседы в тесном кабинете с единственным плотно занавешенным окошком — абсолютно, впрочем, нефункциональным на минус втором этаже, — эсбист почуял запах этой самой странности. Схватил кончиками коротко стриженных ногтей. Теперь нужно было намертво удерживать и, слегка поддёргивая, тащить. Сейчас он ощутил, что, скорее всего, никаким экспертам не отдаст это дело… Тем более через минуту-другую должен был начать действовать наркотик, развязывающий язык.
— Стало быть, ты вошёл в С-пространство в интерактивном режиме? — небрежно обронил Таусонский, разглаживая мощными пальцами отвороты пиджака.
— Да.
Родя, видимо, почувствовав, что на этого упыря его блистательная улыбочка не производит абсолютно никакого эффекта, сжал губы. Он решил настойчиво смотреть в пол и отвечать односложно: все равно Андрон его не бросит и натравит на этих государственных дармоедов всю общественность. Копельников честно старался думать о хорошем и славном будущем, но взгляд то и дело подпрыгивал, рикошетя от древнего паркета, и упирался в потёртые браслеты на запястьях.
— В роль какого персонажа вошёл?
— Своего.
— Конкретней.
— Майора Дмитрия Степанова.
— Фильм?
— «Вход на выход».
— Только лишь?
— Ну и «Северная канонада». После уже…
— Тут тебе не на всяких там фантазийных мотоциклах летать! — рявкнул подполковник. Родя моргнул и слегка повёл носом — на дорогой свитер капнула очередная густая капля. Тёмная. — Чётко отвечай! Полстраны, мать твою, перепугал! Ты представляешь хоть чуть-чуть, что теперь в Москве происходит? Да и не только у нас! Во всех крупных городах беспорядки, так-сяк! Одни орут, что надо поломать все эти бесовские галлюцинаторы сна, а другие — им по мордасам, по мордасам! Палками, между прочим, и кирпичами!..
Стены кабинета, выкрашенные бледно-зеленой краской, будто немного сжались после рёва генерала. Замутнённые стекла окон разом стали пропускать меньше света, то ли оттого, что солнце на улице скрылось за облаками, то ли просто фотоны тоже испугались приглушённого низким потолком голоса и налитого кровью лица.
— В женский анус таращились?! — вновь брызнул слюной седой гэбэшник. — Или в свой собственный?!
Люди, собравшиеся в кабинете, смотрели перед собой, правда, чуть повернув голову в сторону начальника — вроде бы понимают свой просчёт и не перечат, а с другой стороны, полны внимания к сказанному. Руки каждого лежали на столе, правая слегка прикрывает левую — жест, который у собеседника вызывает подсознательное ощущение, что к нему проявляется заинтересованность и визави сосредоточен. Ниже майора здесь чина не было.
Совещание проходило не на Лубянке, а в одном из помещений ведомственного небоскрёба ФАПСИ на проспекте Вернадского: здесь была гарантирована наибольшая защищённость от постороннего взора и уха. К примеру, стационарный прибор обнаружения оптических систем круглосуточного видения и аудиофиксирующей аппаратуры «Мираж-2400 Эхо», встроенный в верхний косяк входной двери, выполнял множество функций: от выявления кино-, видео-, фотосъёмки, записи на аудиоприемные устройства и лазерного съёма информации до комплексного обеспечения антитеррористической деятельности. Подобным оборудованием под завязку были нашпигованы технологические каверны этого здания.
Генерал сегодня был, что называется, в форме. Золотистые погоны на зеленом кителе давили на собравшихся, словно два постсовковых пресса, лампасы готовы были в любую минуту бордовыми бичами хлобыстнуть под коленки и заставить повалиться ниц… Но основной психологический нажим все-таки исходил не от уставного чехла, а от самого гэбэшника. Его глаза прятались под тугими надбровными арками, но в нужный момент умели промелькнуть едва заметными бликами и буквально опалить шевелюру непокорного. Губы прямым тонким шрамом разрезали нижнюю часть лица — от щеки до щеки; скулы были покрыты заскорузлыми следами язв — видимо, от юношеских угрей. Он, будучи совсем пацаном, начинал работать ещё на КГБ и умудрился, пережив многочисленные идейные и кадровые катавасии, остаться в разведке по сей день. Генералу было уже далеко за пятьдесят, но никто покамест не решался рискнуть «уйти» его на пенсию.
— Ерошин, — медленно просипел он, умерив наконец первую вспышку ярости на подчинённых, — кого ты там нашёл?
Поджарый полковник с лоснящейся лысиной относительно спокойно, но все же чересчур чеканно ответил:
— Альберт Агабекович Аракелян, родился в Ереване в 1969-м, эмигрировал в Россию в тринадцатом, когда в Армении началась первая гражданская. Доктор психологических наук, профессор и так далее и тэ пэ. Специализируется на теоретических проблемах С-психологии и психиатрии…
— А чем занимается наша ведомственная экспертиза?
— Начальник отдела в отпуске. Отозвали. Зам — в стационаре, допился…
— Ты, Ерошин, по-моему, старательно не желаешь три железных звезды на одну вышитую поменять… После совещания — рапорт на стол. С экспертами разговор будет особый. Зама — взашей! Начальнику — строгий с занесением!
— Есть.
— Так… Слушай, а этот твой… э-э…
— Аракелян.
— Во-во… Аракелян. Он на базарную площадь не поскачет после нашей беседы трезвонить о… ну, о всяком, в общем?
— Не должен, товарищ генерал, — осторожно ответил Ерошин, пригладив остатки волос над левым ухом. — Я приказывал проверить: чист, как агнец, и так далее и тэ пэ. Вот материалы. — Он чуть двинул пальцами тощую папку.
— Засунь ты свои материалы… — устало вздохнул генерал. Тяжело, по-старчески. В этот момент на его высоком лбу особенно отчётливо проявились глубокие перекрёстки морщин. — Пусть зайдёт.
Полковник Ерошин едва заметно кивнул в сторону двери, и она тотчас открылась. Молодой лейтенант отошёл в сторону, пропуская внутрь низкорослого пожилого человека в дорогом костюме, и тут же ретировался.
— Присаживайтесь, Альберт Агабекович, — махнул рукой генерал. Потёр большими желтоватыми ладонями впадины глаз и снова тяжко вздохнул: — Прошу вас…
Учёный рассеянно перекинул взгляд с него на людей в штатском, сидящих вокруг длинного дубового стола, и присел на единственное свободное место. Проговорил:
— Благодарю вас…
Голос для уроженца левобережной части Араратской равнины у него оказался необычайно приятен, и несильный акцент лишь добавлял ему харизмы. Вид учёного располагал к общению, даже как-то слегка умилял: нос с горбинкой, смуглая кожа, благородные залысины, продолговатая ямочка между подбородком и нижней губой, трогательный кадык. Волосатые, чуть дрожащие пальцы рук.
Разведчики быстренько обожгли Аракеляна скользящими взглядами и отвели глаза. Но генерал не торопился. Старик долго и внимательно изучал профессора, цепляясь за каждую ниточку. Словно бывалый гомосексуалист, он буквально раздел учёного взором, смачно изнасиловал и снова аккуратно застегнул все пуговички на сером пиджаке, пригладив отвороты.
— Ну прекратите, честное слово, — не выдержал наконец Аракелян. Он натянуто улыбнулся и добавил: — Я же не врач-психиатр, который может комфортно себя чувствовать по обе стороны окошка регистратуры, а всего только теоретик. Говорите что-нибудь, а то я решу, будто меня притащили в ФСБ для стриптиза, а не на допрос.
Генерал насупился, сердито поведя погонами, и вдруг… криво захохотал во всю свою лужёную кагэбэшную глотку. Присутствующие офицеры тоже неумело заулыбались.
— Эх, вы даёте! — рявкнул генерал, растирая жёлтыми пальцами глаза. — На допрос… Умора, ей-богу! На допросе вам бы сейчас уже половину зубов спилили крупным напильником!..
Учёный после этих слов резко перестал ухмыляться. Впрочем, главный разведчик и сам тут же переменился в лице: хмуро сдвинул надбровные арки, вытянул губы в нитевидный шрам и нечеловечески покраснел, будто с него махом содрали кожу. От смеха остались лишь характерные лучики морщин на седых висках да дребезжащие отзвуки где-то в глубине нашпигованных аппаратурой стен.
— Хорошо, Альберт Агабекович, — небрежно бросил он, — что вы обо всем этом бардаке думаете?
— Полагаю, вы имеете в виду катавасию вокруг С-каналов?
— Вы прозорливы.
Аракелян помолчал немного, устремив взгляд на свои едва заметно подрагивающие пальцы. Потом облизнул губы и сказал:
— Я давно предполагал нечто подобное, даже изучал природу данного явления. Скорее всего и раньше бывали случаи аномалий, но ведь человечество обратило внимание на чуму после того, как вымерло пол Европы, на ядерный распад после Хиросимы, а на СПИД только вслед за возникновением угрозы упадка целой цивилизации. Так же и теперь — лишь когда число патологий стало резко увеличиваться и перевалило через критический рубеж, а он в данном случае не такой уж и высокий, если брать чисто количественный эквивалент — сотни, — лишь вслед за этим явление стало заметно как аберрация среди без малого четверти миллиарда реципиентов С-видения во всем мире. Вкратце дело обстоит так. Это одно из редких проявлений так называемого синдрома Макушика, венгерского учёного, который впервые обнаружил сшизов…
— Стоп. — Генерал побарабанил ногтями по столу, цыкнул зубом. — Расскажите все по порядку. Ситуация такова, — он вспорол взглядом шею Ерошина, — что среди присутствующих нет экспертов по С-психологии, поэтому начните с того… э-э… какие отклонения… э-э… от нормы лично вы уследили, что произошло за последние несколько дней. Ну и все в таком духе…
Учёный вылупился на разведчика, как экзаменатор на пьянющего в стельку студента, имевшего наглость припереться на зачёт, но тут же моргнул и отвёл взгляд. Одно дело наука, где можно не скрывать эмоции, позволяя брызнуть ими на оппонента, а подчас и на коллегу, и совсем другое — заботы государственные и военные…
Но мимолётного всплеска удивления хватило генералу, чтобы рвануть, словно ведро с нитроглицерином:
— Не зыркайте на меня! Да, наша служба, вопреки обывательским домыслам, не вездесуща и нынче провафлила все на свете, потеряв контроль над ситуацией и абсолютно не ведая, что происходит в стране касательно волнений, связанных с С-видением! Необходимые разработки, конечно, уже ведутся, но вы уж будьте добры, объясните нам, олухам солдафонным, что да как! И не зыркайте!..
После того как генерал умолк, стало слышно мерное потрескивание стрелки чьих-то наручных часов. Офицеры безмолвствовали, в глубине души чувствуя, что недовольны ни собой, ни начальником, ни бестолковым учёным.
Спустя десять секунд Аракелян тихонько покашлял и, справившись с волнением, принялся истолковывать свои предположения. Поначалу он то и дело сбивался на узкоспециальные термины, запинался и мямлил, подбирая доступные для понимания слова, но уже через несколько минут увлёкся и даже встал. Не найдя привычную доску и твёрдый кусочек мела, которыми он — либерал по жизненным воззрениям — привык пользоваться в таких случаях, Альберт Агабекович недоуменно пожал плечами и стал показывать эсбистам особенно сложные элементы руками, совершая немыслимые жестикуляции в воздухе перед собой.
— …Таким образом, мы видим проявление синдрома Макушика — шизофрению во сне.
— Скажите, а каким образом можно вычислить такого шизика? — поинтересовался Ерошин.
— Это как раз является одним из самых трудных вопросов психиатрии, — прищурился учёный. — Дело в том, что у больного человека сознание как бы расщеплено. Бывают галлюцинаторно-бредовые психозы с исходом в апатию и слабоумие, встречается гебефрения — злокачественная шиза, которая возникает обычно в подростковом и юношеском возрасте. Для неё характерны непрерывно прогрессирующая бездеятельность, эмоциональная тупость, регресс поведения. Да и ещё полно всякого. Причины и механизмы развития болезни продолжают оставаться неясными. По данным нейрохимии, при шизофрении возникают расстройства обмена биогенных аминов, энзимов и… — Аракелян остановился, пожевал губами, глядя на сердитое лицо генерала. И повернулся к Ерошину: — Впрочем, это частности. Вы спрашиваете, как вычислить? Видите ли, обыкновенного прогредиентного шизоида видно с первого взгляда. Он живёт в своём мире, в непроницаемой сфере грёз — будь то параноик, ипохондрик или человек, страдающий разного рода маниями. Его видно невооружённым глазом. Стало быть, обычный шизофреник живёт в мире своих снов… Профессор вдруг умолк и задумался, автоматическими движениями приглаживая седые до белизны волосы.
— А необычный? — негромко, будто боясь спугнуть осторожную рыбёшку, подплывающую к мормышке, спросил полковник Ерошин.
Аракелян вздрогнул и снова натянуто улыбнулся.
— Необычный… Он в своём сне живёт полноценной жизнью.
— Не понял, — сказал генерал.
— Шизофрения — это такое заболевание, при котором нарушены механизмы перехода психосодержаний с одного уровня на другой. И в нашем случае сшизы не торопятся возвращаться из снов.
— Но почему?
— Понимаете ли… — Учёный развернулся и обошёл стол с другой стороны. Расстегнул пиджак и, заложив руки за спину, уставился в пол. — Даже нормальному человеку не всегда легко отграничить свои впечатления бодрствующей жизни от остаточных сновидных ассоциаций. Все вы после пробуждения испытывали так называемые гипнопомпические галлюцинации, от которых подчас так не хочется избавляться. Они сладки, они манят обратно… — Аракелян проворно моргнул несколько раз подряд. — Сны зачастую имеют для человека невероятно большое значение, иногда поднимаясь до уровня подлинных ценностей. А вы поглядите вокруг — во что мы превратили наш мир!
Некоторые офицеры резво пробежали глазами из одного угла кабинета в другой, а генерал лишь нахмурился пуще прежнего.
— В царство красивых снов мы его превратили, — тяжело вздохнув, продолжил Альберт Агабекович. — Снов про спорт, про природу, про благородные странствия и бездарные интрижки, про псевдочувства и квазиинстинкты… Мы все глубже и глубже, товарищ генерал, погружаемся в коллективный сон про жизнь…
— Бросьте свою философию! — зло сказал главный разведчик, отбив пальцами короткую дробь. — Лучше скажите, какого хрена до сих пор все те, кто пользуется услугами С-видения, поголовно не жахнулись в эту шизу? Если я правильно понял, с возникновением единого С-пространства наша система ценностей с ног на голову перевернулась!
Профессор усмехнулся:
— Ну… Положим, кувыркнулась-то она — эта самая система — ещё задолго до открытия С-волн. Но в последние годы… Да, теперь совсем просто стало поменять искорёженную явь на сладкий сон. И если бы не блокирующий механизм, то не десятками сейчас сшизы исчислялись, а… ну, скажем, сотнями. Сотнями тысяч.
— Механизм? — Ерошин заинтересованно посмотрел на Аракеляна. — Ну-ка поподробней — что ещё за механизм?
— Уверен, уважаемые господа разведчики, вы знаете, что у высших — надеюсь, никто не обидится — приматов, как, впрочем, и у всех теплокровных, за исключением ехидны, различают два периода сна: ортодоксальный и парадоксальный. Проще говоря, медленный и быстрый. — Учёный сделал паузу, ещё раз обошёл стол и, сложив руки в замок, продолжил: — Вообще, период такого феноменального состояния человеческого организма, как сон, обеспечивается разветвлённой системой нейронных образований, захватывающей практически все уровни мозга. Однако части данной безумно, надо заметить, сложной системы выполняют вовсе не одинаковые функции. Так, механизмы, непосредственно реализующие состояние медленного сна, представлены на уровне продолговатого мозга и зрительных бугров — их называют синхронизирующими. Очень интересная, надо сказать, область физиологии… которая нас, к счастью, абсолютно сейчас не интересует. Нам нужно устройство, — Аракелян быстро повертел указательными пальцами друг вокруг друга, — реализующее состояние быстрой фазы, ведь именно тогда мы видим сновидения. Грёзы, видения, галлюцинации, образы различной модальности, фантомы и мечтания… сны. Все это не что иное, как особые проявления активности мозга в виде всплесков потенциала, так называемых понтогеникулоокципитальных пиков, возникающих в ретикулярной формации варолиева моста и распространяющихся с помощью химического передатчика серотонина в подкорковые и корковые отделы. Запомните: ретикулярная формация варолиева моста! Вот именно эта маленькая хреновина и является причиной всех наших бед. Именно она может погрузить нас в мир фата-морганы. Волны, которые излучают всем вам знакомые приборы — С-визоры, — усиливаются и модулируются ресивером-имплантантом, впаянным в черепушку за правым ухом, и попадают прямиком в ретикулярн… короче говоря, в эту штуку. — Профессор снова помолчал. Перевёл взгляд с пола на потолок. — Мы видим сны. Мы готовы вечно оставаться в этих миражах, написанных талантливыми и бездарными сценаристами и поставленных профессиональными режиссёрами и любителями-самоучками, помешанными на садистском порно. Но существует система защиты. Блок. Никем до сих пор не изученный процесс, включающийся в этой же самой пресловутой формации варолиева моста в момент, когда мозг решает: хорош! Хватит грезить! И мы просыпаемся. Это как… ну скажем, камни в почках — иногда не дают покоя… Хотя нет, явно неудачное сравнение. Неважно! Главное — мы возвращаемся в наш паршивый, но реальный мир.
Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:
— У сшизов блок не срабатывает?
— Вроде того… Барахлит, скорее.
— Ну и черт бы с ними… и так далее и тэ пэ, как говорится… — произнёс Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. — Пусть себе…
Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:
— Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения…
— Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного. В основном сшизы просыпаются, когда их мозг… сильно устаёт: все-таки инстинкт самосохранения, как правило, сильнее любого кайфа. К тому же иногда элементарные позывы мочевого пузыря не дают покоя… Да и С-визоры настроены на определённое время работы с момента включения, после чего автоматически вырубаются. А чтобы снять эти ограничители, нужно быть неплохим специалистом. В общем, много всего… Но…
— Но?
— Именно: но. — Тут Аракелян наконец долго и серьёзно смотрел в угольки глаз, подрагивающие под бровными арками пожилого генерала. — Главная проблема не в этом. Вы, как и полстраны, уже заметили странность в поведении известного актёра Копельникова, не так ли?.. Неправильно он себя повёл в двух С-фильмах. Не по сценарию… И на этот счёт у меня есть ещё одна очень неприятная гипотеза…
* * *
Облупившаяся краска зеленовато-серого оттенка была к лицу этим сердитым стенам. Потолок низкий; у того, кто заходил в это помещение, невольно возникала иллюзия, будто он малость провисает. Крохотный стол с давным-давно стёртой полировкой и странными царапинами по краю — будто древесину глодали.Минус второй этаж. Дверь из нескольких листов стали…
— Да откуда я знаю — как?! — оторопело произнёс мужик лет тридцати. Он звякнул наручниками и провёл скованными руками по левой скуле, размазывая кровь. — Ты ж мне самую любимую родинку содрал, гад. Как теперь перед камерой появлю… Оух-х… боль-н-но ж… под-д дых-то…
Подполковник Таусонский знал толк в беседах с людьми. «Печень-то у всех есть, — любил он приговаривать, натаскивая молодых в своём отделе. — Моя б воля, я всех этих белых воротничков в ближайшую лесополосу бы вывез — и из „калаша“…»
— Ну что, Копельников. Рассказывай, как до жизни такой докатился, — сказал чернявый подпол, усаживаясь за стол, на котором едва светила лампа времён хрущёвской оттепели. — Мы ж тебя в разработку давно взяли, не отвертишься. Много за твоей актёрской мордой числится так-сяков.
— Блеф, — коротко сказал Родя, отдышавшись от проникающего тычка в живот. — Я чист, как слеза пятилетнего мальчика. Вчера впервые попробовал…
— Слезу?
Актёр надменно промолчал, показывая, что не оценил топорного военного юмора. Подпол хмыкнул, уже серьёзно спросил:
— И как? Понравилось?
— Необычно, — медленно прошамкал Копельников и умело продемонстрировал свою детскую улыбку, знакомую миллионам зрителей. Только сейчас зубы имели слегка розоватый оттенок, хотя при таком тусклом освещении трудно было разглядеть наверняка.
— Значит, вот какой так-сяк… — выдавил Таусонский, неопределённо покачивая головой, и тягучие слова заколыхались в узком полумраке.
Вообще-то он сам толком не знал, чего конкретно нужно добиться от этого зажиточного прощелыги — но не навыпуск же неосведомлённость вывешивать, в самом деле! Незнание разведчика, коли уж оно обозначилось, должно быть для примитивных смертных свято и незримо, как нижнее бельё монахини.
Генерал дал вводную: допросить, узнать, что Копельников делал прошлой ночью, пользовался ли услугами С-видения, какие совершал действия в С-пространстве? Как сказал шеф, существует вероятность, что обнаружится нечто необычное… Тогда он велел сразу же напомнить о сорок шестом этаже, после чего следить за реакцией и запоминать все до последней мелочи.
И вот сейчас, после получасовой высокоинтеллектуальной беседы в тесном кабинете с единственным плотно занавешенным окошком — абсолютно, впрочем, нефункциональным на минус втором этаже, — эсбист почуял запах этой самой странности. Схватил кончиками коротко стриженных ногтей. Теперь нужно было намертво удерживать и, слегка поддёргивая, тащить. Сейчас он ощутил, что, скорее всего, никаким экспертам не отдаст это дело… Тем более через минуту-другую должен был начать действовать наркотик, развязывающий язык.
— Стало быть, ты вошёл в С-пространство в интерактивном режиме? — небрежно обронил Таусонский, разглаживая мощными пальцами отвороты пиджака.
— Да.
Родя, видимо, почувствовав, что на этого упыря его блистательная улыбочка не производит абсолютно никакого эффекта, сжал губы. Он решил настойчиво смотреть в пол и отвечать односложно: все равно Андрон его не бросит и натравит на этих государственных дармоедов всю общественность. Копельников честно старался думать о хорошем и славном будущем, но взгляд то и дело подпрыгивал, рикошетя от древнего паркета, и упирался в потёртые браслеты на запястьях.
— В роль какого персонажа вошёл?
— Своего.
— Конкретней.
— Майора Дмитрия Степанова.
— Фильм?
— «Вход на выход».
— Только лишь?
— Ну и «Северная канонада». После уже…
— Тут тебе не на всяких там фантазийных мотоциклах летать! — рявкнул подполковник. Родя моргнул и слегка повёл носом — на дорогой свитер капнула очередная густая капля. Тёмная. — Чётко отвечай! Полстраны, мать твою, перепугал! Ты представляешь хоть чуть-чуть, что теперь в Москве происходит? Да и не только у нас! Во всех крупных городах беспорядки, так-сяк! Одни орут, что надо поломать все эти бесовские галлюцинаторы сна, а другие — им по мордасам, по мордасам! Палками, между прочим, и кирпичами!..