Страница:
ООН также помаленьку возрождалась. Совет Безопасности, по крайней мере, уже раскочегарился на полную катушку и через третьи руки принялся наводить порядок в Европе. Усилилось политическое и экономическое давление на Китай, ибо разведка ряда стран имела некоторые косвенные данные о тайных переговорах на высшем уровне с Индией. Если бы двум миллиардникам удалось прийти к какому-то соглашению и, не приведи сатана, объединиться, то вздрогнул бы весь мир. Правда, уважающие себя политики, социологи и аналитики такую возможность исключали, но лёгкая дрожь в коленках все равно имела место.
Россия восстанавливалась быстро. Крупные города, местами снесённые «каплями» под каток, застраивались с невероятной скоростью. Проблема решилась сама собой, людям нужно было где-то жить и работать. Сначала смекнули было: мол, зачем что-то делать, когда есть Центры — фактически готовая жилплощадь, требующая только косметических изменений. Но довольно быстро выяснился неутешительный факт: лишь около пятнадцати процентов бывших горожан были готовы жить вдали от развитой инфраструктуры. Так что Центры быстро перешли под контроль сельских жителей, которые тут же переделали их в склады, элеваторы и прочие действительно нужные в хозяйстве постройки. А рождённые мегаполисами вернулись в свои разбитые обители. Тяжко вздохнули, попричитали и принялись строить.
Москва была реинкарнирована уже почти наполовину. Практически точно восстановили Кремль, Большой театр, многие исторические памятники, скоренько заштопали Арбат… Потихоньку-полегоньку, и через год обнаружилось, что застроены внутренности Садового кольца, взлетели ввысь старые небоскрёбы в «Москва-Сити» и новые в спальных районах, отлажена работа метрополитена, внутригородских автотранспортных артерий и вокзалов… Казанский, Ленинградский и Ярославский, кстати, были наконец объединены в исполинский многоуровневый железнодорожный комплекс «Столица-экспресс».
Город выплеснулся за пределы МКАД…
Рысцов однажды поймал себя на крамольной мысли, что Москве для поддержания тонуса нужно раз в двести лет устраивать профилактику оборудования. Сжигать её дотла…
Он нашёл Ольгу спустя четыре месяца после падения эса. Случайно встретил на улице, подошёл и просто сказал: «Привет». И как-то все у них склеилось. Без выкидонов и многолетних притирок. Поселились в старой Валериной квартире на Смоле, обзавелись всякими бытовыми нужностями, нашли работу в рекламном отделе крупной строительной фирмы.
Обнаружился Серёжка. Оказывается, Светка с хахалем вернулись в столицу сразу, как только началась суета. На свой страх и риск. И не проиграли — хахаль успешно открыл своё дело, за считаные недели поднялся на несколько порядков в бизнесе и сейчас был уже чуть ли не олигархом.
С сыном Валера виделся теперь не так часто, как раньше, — Серёжка пошёл в навороченную частную школу, больше похожую на пансион для благородных мальчиков, и пропадал там целыми днями. Но в те моменты, когда они встречались, все становилось на свои места. Пацан орал: «Папка!» — и с глазами по пятаку бросался к Рысцову на шею.
Также обнаружились Шуров с Мелкумовой. Причём они уже успели расписаться. К тому же у Вики подозрительно вспух животик. Изредка они встречались с Валерой и Ольгой и проводили вместе целый уик-энд, выезжая куда-нибудь на природу. Дружили семьями: Оля с Викой заливали часами про моду и былые времена, а Валера с Артёмом напивались вдрабадан и принимались безбожно паясничать…
Не вернулся Феченко. Трудно сказать, устроился он в другом городе или погиб — сведений не было.
Не отыскались Копельников и Митин. Андрон тщетно пробивал через знакомых списки без вести пропавших в надежде обнаружить под строкой с их фамилиями статус «зарегистрирован». Гений freak-режиссуры на немалые сбережения, заблаговременно обналиченные и пережившие в виде бумажных прямоугольничков все катаклизмы в надёжном месте, заново отстроил в Измайловском парке павильоны, набрал съёмочную группу, актёров и уже успел отснять один полнометражный фильм, который покамест монтировался. Петровский не распространялся, о чем картина. Он вообще стал нелюдим и засунул в недра антресоли свою голубую шляпу. Они с Рысцовым встречались гораздо реже, чем прежде.
Жизнь шла. И вот, более-менее устроив быт, Валера с Ольгой с обоюдного согласия постановили недельку отдохнуть — что-то типа медового месяца устроить. Ездить за границу сейчас было немодно и, честно говоря, небезопасно. Да и не очень хотелось много людных пляжей или окосевших от пива туристов, жадно фотографирующих развалины цивилизации. Поэтому они решили поехать в Адыгею, туда, где познакомились по-настоящему, где выжили вместе в той страшной зимней вьюге, смазавшей Рысцову печать регистрации по месту жительства в паспорте. И, пожалуй, часть сердца…
Остановились Валера с Ольгой в той же гостинице. Только теперь она называлась не «Ловкач Ваня», а «Магнолия», да и внутри стало гораздо уютней. Побросав вещи, они на попутке добрались до Гуамского ущелья и пошли вглубь, между скалистых стен. Хотелось увидеть дверь в бункер, где когда-то была база С-канала. «Либера». Хотелось глотнуть прошлого — страшного и в то же время… романтичного. Так часто бывает: что-то дикое и поганое в настоящий момент, отодвинувшись на несколько лет назад, становится манящим и таинственным…
Они уже несколько минут шли молча. Здесь, в ущелье плачущих скал, не хотелось говорить. Слева, где речка делала небольшой крюк, на поросшем буком мысе, показалось маленькое летнее кафе: хибарка с набором бутылок за стеклом, мангал да пара столиков. Из дверного проёма высунулось заросшее щетиной лицо горца, зыркнуло и снова пропало в темноте.
Прошли ещё с километр.
— Здесь, — остановился Валера, оглядываясь. — Вход должен быть где-то на этом участке, до поворота.
— Да, вроде бы, — согласилась Ольга, приблизившись к скале и тронув её ладошкой. — Холодная…
Рысцов пошёл вдоль нависающих каменных масс, отодвигая редкие кусты, заглядывая в пещерки. Железной двери нигде не было видно. Он бродил возле сплошной стены добрых пятнадцать минут в поисках входа.
Наконец вернулся к Ольге, которая присела на брёвнышко и смотрела вдаль, за изгиб русла.
— Нет, — сообщил Валера. — Его нигде нет.
— Значит, мы ошиблись и перепутали место. Мало ли… зима тогда была, метель, — отозвалась Панкратова, беря его ладонь и осторожно проводя пальцем по выпуклым белым шрамам от глубоких порезов. — Сегодня не ноют?
— Я уже давно заметил, что теряю какие-то произошедшие со мной события, — вдруг проговорил Рысцов, не ответив на её вопрос. — Некоторые вещи исчезают. Будто кто-то по ниточке обрывает память. Очень странное и тревожное ощущение. Штришки воспоминаний… они теряются. Не пропадают из вида… А так, словно их вовсе не было. Никогда. Понимаешь?
— Что-нибудь конкретное? — скептически взглянув на него снизу вверх, спросила Ольга.
Валера посмотрел сквозь неё, потом сфокусировал взгляд на хрупком плече.
— К примеру, я недавно гулял в районе Выхино… Не помню, как туда занесло. Ну и решил пройтись. Там есть улица Ташкентская — между Рязанским проспектом и Волгоградкой тянется, параллельно МКАД. Ещё в день, когда первая «капля» стала расти, мы с Серёжкой, Андроном и Павлом возвращались из Сасова… Была там история, я рассказывал тебе, кажется… Когда я руку поломал ещё. Так вот. Въехали мы в Москву, а там уже паника, войска ввели, все бегают туда-сюда… И Таусонскии нас завёз в какую-то из их конторок. То есть я, как сейчас, помню — трехэтажное здание, такой-то и такой-то отдел ФСБ. Как раз на этой самой Ташкентской.
— Ну и? — поторопила Ольга, рассеянно поглядывая на Валеру.
— Когда я гулял по ней с неделю назад, то не видел никакого здания в том месте. Вот тебе и «ну и», — проговорил он.
— Нашёл, чему удивляться… — пожала плечами Панкратова. — Сколько времени прошло. Да и «капля» всю архитектуру практически под ноль в те дни съела.
— Так-то оно так, — покачал головой Рысцов, глядя под ноги. — Только всегда остаётся что-то от вещей. Как бы тебе объяснить… Даже если дом снести под фундамент, начисто, все равно останутся приметы, напоминающие, что он был. Что угодно: фрагмент стены, контур какой-нибудь, балка, обломок сваи… Не пропадает ничего бесследно. Понимаешь, о чем я?
— Да.
— На месте, где стоял этот отдел, остатки панельного небоскрёба, а не трехэтажного кирпичного дома. Его просто никогда не было…
Ольга улыбнулась, встала и кротко посмотрела на него.
— По-моему, так недалеко и до паранойи.
Рысцов нахмурился, но через секунду тоже улыбнулся. Виновато потеребил нижнюю губу.
— И к тому же, — продолжила она, — то, что мы не можем найти вход в катакомбы, где располагалась «Либера», — ещё ничего не значит. Во-первых, тогда была зима, все здесь выглядело совсем иначе. Во-вторых, после облавы его могли засыпать. А в-третьих, если уж его действительно нет, то сошли с ума мы оба.
— М-да… — неубедительно усмехнулся Валера, всматриваясь в стремительные волны речки. Её шум чуточку успокаивал, отбрасывал в сторону стружку смятения.
Он подумал немного и решил все-таки показать Ольге одну вещицу, которую хранил со дня падения эса. Скинул со спины рюкзак, вжикнул «молнией». Порывшись в недрах, нашёл свёрток.
— Что это?
Валера аккуратно развернул материю и достал деревянную фигурку. Протянул Панкратовой:
— Вот, гляди. Раньше я тебе не показывал…
Ольга взяла лакированного лебедя, вырезанного с филигранной точностью. Погладила пальчиком изящный изгиб крыла. И посмотрела на Рысцова поверх очков в тонкой золотой оправе:
— Симпатичный.
— Я нашёл его в доме, откуда кто-то украл тело Всеволода. Помнишь, я рассказывал? Там что-то упорно искали, даже всю золу из печки выгребли…
Ольга возвратила фигурку и обняла его за шею:
— Помнишь, как мы первый раз поцеловались?
— Да… — рассеянно ответил Валера. — Да, конечно…
— Повторим?..
— Оль, ты понимаешь, о чем я говорю? — Он наконец задержал взгляд на кончике её носа. — Со мной происходит что-то странное. Я начинаю забывать некоторые вещи. А они перестают помнить меня.
— Ты устал… — тихо произнесла Панкратова, пропустив сквозь пальчики его шевелюру. — Ты просто устал.
— Я наверняка знаю, что этот лебедь как-то связан с моим прошлым. Но не помню, где мог его видеть… Это не конец, Оля. Это ещё не конец… Я… как будто… падаю…
Ольга слегка отстранила Рысцова и отступила на пару шагов. Сняла очки и принялась усердно протирать линзы краешком майки. Она каждый раз так поступала, когда не знала, что ответить. И каждый раз это получалось до дрожи внезапно. Взгляд сразу делался беззащитным, испуганным, хотелось прижать её к себе навсегда, стиснув эти маленькие покатые плечи, зарывшись в густые волосы.
— Где-то есть нестыковка, — прошептал Валера и приложил искалеченные руки к своему вспыхнувшему, словно невесомая береста, лицу.
Скалы плакали.
КАДР ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ
Россия восстанавливалась быстро. Крупные города, местами снесённые «каплями» под каток, застраивались с невероятной скоростью. Проблема решилась сама собой, людям нужно было где-то жить и работать. Сначала смекнули было: мол, зачем что-то делать, когда есть Центры — фактически готовая жилплощадь, требующая только косметических изменений. Но довольно быстро выяснился неутешительный факт: лишь около пятнадцати процентов бывших горожан были готовы жить вдали от развитой инфраструктуры. Так что Центры быстро перешли под контроль сельских жителей, которые тут же переделали их в склады, элеваторы и прочие действительно нужные в хозяйстве постройки. А рождённые мегаполисами вернулись в свои разбитые обители. Тяжко вздохнули, попричитали и принялись строить.
Москва была реинкарнирована уже почти наполовину. Практически точно восстановили Кремль, Большой театр, многие исторические памятники, скоренько заштопали Арбат… Потихоньку-полегоньку, и через год обнаружилось, что застроены внутренности Садового кольца, взлетели ввысь старые небоскрёбы в «Москва-Сити» и новые в спальных районах, отлажена работа метрополитена, внутригородских автотранспортных артерий и вокзалов… Казанский, Ленинградский и Ярославский, кстати, были наконец объединены в исполинский многоуровневый железнодорожный комплекс «Столица-экспресс».
Город выплеснулся за пределы МКАД…
Рысцов однажды поймал себя на крамольной мысли, что Москве для поддержания тонуса нужно раз в двести лет устраивать профилактику оборудования. Сжигать её дотла…
Он нашёл Ольгу спустя четыре месяца после падения эса. Случайно встретил на улице, подошёл и просто сказал: «Привет». И как-то все у них склеилось. Без выкидонов и многолетних притирок. Поселились в старой Валериной квартире на Смоле, обзавелись всякими бытовыми нужностями, нашли работу в рекламном отделе крупной строительной фирмы.
Обнаружился Серёжка. Оказывается, Светка с хахалем вернулись в столицу сразу, как только началась суета. На свой страх и риск. И не проиграли — хахаль успешно открыл своё дело, за считаные недели поднялся на несколько порядков в бизнесе и сейчас был уже чуть ли не олигархом.
С сыном Валера виделся теперь не так часто, как раньше, — Серёжка пошёл в навороченную частную школу, больше похожую на пансион для благородных мальчиков, и пропадал там целыми днями. Но в те моменты, когда они встречались, все становилось на свои места. Пацан орал: «Папка!» — и с глазами по пятаку бросался к Рысцову на шею.
Также обнаружились Шуров с Мелкумовой. Причём они уже успели расписаться. К тому же у Вики подозрительно вспух животик. Изредка они встречались с Валерой и Ольгой и проводили вместе целый уик-энд, выезжая куда-нибудь на природу. Дружили семьями: Оля с Викой заливали часами про моду и былые времена, а Валера с Артёмом напивались вдрабадан и принимались безбожно паясничать…
Не вернулся Феченко. Трудно сказать, устроился он в другом городе или погиб — сведений не было.
Не отыскались Копельников и Митин. Андрон тщетно пробивал через знакомых списки без вести пропавших в надежде обнаружить под строкой с их фамилиями статус «зарегистрирован». Гений freak-режиссуры на немалые сбережения, заблаговременно обналиченные и пережившие в виде бумажных прямоугольничков все катаклизмы в надёжном месте, заново отстроил в Измайловском парке павильоны, набрал съёмочную группу, актёров и уже успел отснять один полнометражный фильм, который покамест монтировался. Петровский не распространялся, о чем картина. Он вообще стал нелюдим и засунул в недра антресоли свою голубую шляпу. Они с Рысцовым встречались гораздо реже, чем прежде.
Жизнь шла. И вот, более-менее устроив быт, Валера с Ольгой с обоюдного согласия постановили недельку отдохнуть — что-то типа медового месяца устроить. Ездить за границу сейчас было немодно и, честно говоря, небезопасно. Да и не очень хотелось много людных пляжей или окосевших от пива туристов, жадно фотографирующих развалины цивилизации. Поэтому они решили поехать в Адыгею, туда, где познакомились по-настоящему, где выжили вместе в той страшной зимней вьюге, смазавшей Рысцову печать регистрации по месту жительства в паспорте. И, пожалуй, часть сердца…
Остановились Валера с Ольгой в той же гостинице. Только теперь она называлась не «Ловкач Ваня», а «Магнолия», да и внутри стало гораздо уютней. Побросав вещи, они на попутке добрались до Гуамского ущелья и пошли вглубь, между скалистых стен. Хотелось увидеть дверь в бункер, где когда-то была база С-канала. «Либера». Хотелось глотнуть прошлого — страшного и в то же время… романтичного. Так часто бывает: что-то дикое и поганое в настоящий момент, отодвинувшись на несколько лет назад, становится манящим и таинственным…
Они уже несколько минут шли молча. Здесь, в ущелье плачущих скал, не хотелось говорить. Слева, где речка делала небольшой крюк, на поросшем буком мысе, показалось маленькое летнее кафе: хибарка с набором бутылок за стеклом, мангал да пара столиков. Из дверного проёма высунулось заросшее щетиной лицо горца, зыркнуло и снова пропало в темноте.
Прошли ещё с километр.
— Здесь, — остановился Валера, оглядываясь. — Вход должен быть где-то на этом участке, до поворота.
— Да, вроде бы, — согласилась Ольга, приблизившись к скале и тронув её ладошкой. — Холодная…
Рысцов пошёл вдоль нависающих каменных масс, отодвигая редкие кусты, заглядывая в пещерки. Железной двери нигде не было видно. Он бродил возле сплошной стены добрых пятнадцать минут в поисках входа.
Наконец вернулся к Ольге, которая присела на брёвнышко и смотрела вдаль, за изгиб русла.
— Нет, — сообщил Валера. — Его нигде нет.
— Значит, мы ошиблись и перепутали место. Мало ли… зима тогда была, метель, — отозвалась Панкратова, беря его ладонь и осторожно проводя пальцем по выпуклым белым шрамам от глубоких порезов. — Сегодня не ноют?
— Я уже давно заметил, что теряю какие-то произошедшие со мной события, — вдруг проговорил Рысцов, не ответив на её вопрос. — Некоторые вещи исчезают. Будто кто-то по ниточке обрывает память. Очень странное и тревожное ощущение. Штришки воспоминаний… они теряются. Не пропадают из вида… А так, словно их вовсе не было. Никогда. Понимаешь?
— Что-нибудь конкретное? — скептически взглянув на него снизу вверх, спросила Ольга.
Валера посмотрел сквозь неё, потом сфокусировал взгляд на хрупком плече.
— К примеру, я недавно гулял в районе Выхино… Не помню, как туда занесло. Ну и решил пройтись. Там есть улица Ташкентская — между Рязанским проспектом и Волгоградкой тянется, параллельно МКАД. Ещё в день, когда первая «капля» стала расти, мы с Серёжкой, Андроном и Павлом возвращались из Сасова… Была там история, я рассказывал тебе, кажется… Когда я руку поломал ещё. Так вот. Въехали мы в Москву, а там уже паника, войска ввели, все бегают туда-сюда… И Таусонскии нас завёз в какую-то из их конторок. То есть я, как сейчас, помню — трехэтажное здание, такой-то и такой-то отдел ФСБ. Как раз на этой самой Ташкентской.
— Ну и? — поторопила Ольга, рассеянно поглядывая на Валеру.
— Когда я гулял по ней с неделю назад, то не видел никакого здания в том месте. Вот тебе и «ну и», — проговорил он.
— Нашёл, чему удивляться… — пожала плечами Панкратова. — Сколько времени прошло. Да и «капля» всю архитектуру практически под ноль в те дни съела.
— Так-то оно так, — покачал головой Рысцов, глядя под ноги. — Только всегда остаётся что-то от вещей. Как бы тебе объяснить… Даже если дом снести под фундамент, начисто, все равно останутся приметы, напоминающие, что он был. Что угодно: фрагмент стены, контур какой-нибудь, балка, обломок сваи… Не пропадает ничего бесследно. Понимаешь, о чем я?
— Да.
— На месте, где стоял этот отдел, остатки панельного небоскрёба, а не трехэтажного кирпичного дома. Его просто никогда не было…
Ольга улыбнулась, встала и кротко посмотрела на него.
— По-моему, так недалеко и до паранойи.
Рысцов нахмурился, но через секунду тоже улыбнулся. Виновато потеребил нижнюю губу.
— И к тому же, — продолжила она, — то, что мы не можем найти вход в катакомбы, где располагалась «Либера», — ещё ничего не значит. Во-первых, тогда была зима, все здесь выглядело совсем иначе. Во-вторых, после облавы его могли засыпать. А в-третьих, если уж его действительно нет, то сошли с ума мы оба.
— М-да… — неубедительно усмехнулся Валера, всматриваясь в стремительные волны речки. Её шум чуточку успокаивал, отбрасывал в сторону стружку смятения.
Он подумал немного и решил все-таки показать Ольге одну вещицу, которую хранил со дня падения эса. Скинул со спины рюкзак, вжикнул «молнией». Порывшись в недрах, нашёл свёрток.
— Что это?
Валера аккуратно развернул материю и достал деревянную фигурку. Протянул Панкратовой:
— Вот, гляди. Раньше я тебе не показывал…
Ольга взяла лакированного лебедя, вырезанного с филигранной точностью. Погладила пальчиком изящный изгиб крыла. И посмотрела на Рысцова поверх очков в тонкой золотой оправе:
— Симпатичный.
— Я нашёл его в доме, откуда кто-то украл тело Всеволода. Помнишь, я рассказывал? Там что-то упорно искали, даже всю золу из печки выгребли…
Ольга возвратила фигурку и обняла его за шею:
— Помнишь, как мы первый раз поцеловались?
— Да… — рассеянно ответил Валера. — Да, конечно…
— Повторим?..
— Оль, ты понимаешь, о чем я говорю? — Он наконец задержал взгляд на кончике её носа. — Со мной происходит что-то странное. Я начинаю забывать некоторые вещи. А они перестают помнить меня.
— Ты устал… — тихо произнесла Панкратова, пропустив сквозь пальчики его шевелюру. — Ты просто устал.
— Я наверняка знаю, что этот лебедь как-то связан с моим прошлым. Но не помню, где мог его видеть… Это не конец, Оля. Это ещё не конец… Я… как будто… падаю…
Ольга слегка отстранила Рысцова и отступила на пару шагов. Сняла очки и принялась усердно протирать линзы краешком майки. Она каждый раз так поступала, когда не знала, что ответить. И каждый раз это получалось до дрожи внезапно. Взгляд сразу делался беззащитным, испуганным, хотелось прижать её к себе навсегда, стиснув эти маленькие покатые плечи, зарывшись в густые волосы.
— Где-то есть нестыковка, — прошептал Валера и приложил искалеченные руки к своему вспыхнувшему, словно невесомая береста, лицу.
Скалы плакали.
КАДР ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ
Тёмные грани снов
В том черно-сером мраке ночи, когда остаются только самые мягкие полутона, иногда можно не узнать женщину, что лежит рядом с тобой. Если долго вглядываться в профиль её лица, то поймаешь себя на мысли: а ведь она так похожа на предыдущую, с которой провёл всего-навсего несколько неистовых часов. Или на ту, что была любима четверть века назад, черты которой, думал ты, уже безвозвратно стёрлись… А коварная память всколыхнёт свои крылья, обдав сердце лёгким морозным сквознячком. Память домыслит за тебя.
— Сти?.. — прошептал Валера, всматриваясь в точёный абрис лица.
Дыхание все ещё не выровнялось после резкого пробуждения. «Боже мой, какой бред…» — с облегчением подумал он, когда наконец пришло понимание, что вокруг — стены номера в маленькой майкопской гостинице.
— Кто это?
Рысцов вздрогнул. Оказывается, Ольга не спала.
— В каком смысле?
— Сти — кто это?
— Мне показалось… Извини.
— Да ничего. Только я не понимаю — что такое «Сти»?
— Кристина, — выцедил Валера. — Перестань, пожалуйста. Не начинай.
— Какая Кристина?.. У тебя новая знакомая на работе?
Если бы в её тоне прозвучал хоть герц издёвки, он бы сорвался, но вопрос не претендовал на риторику и сарказм. Он был искренен.
До жути.
Рысцов сел, отодвинув ногами скомканное одеяло. Протянул руку и, нащупав тесёмку бра, дёрнул её.
Конус света ослепил, выхватив очертания незнакомой комнаты. Ольга, облокотившись на подушку, щурясь, смотрела на него с какой-то опаской.
Это был не гостиничный номер…
Глаза постепенно привыкали к яркости освещения. Валера инстинктивно попятился к краю громадного двуспального ложа, подмечая подробности интерьера: старинный буфет, рабочее место с компьютером и беспорядочно наваленными стопками дисков, какие-то незнакомые статуэтки и вазочки с засохшими листьями магнолии на полочках этажерки, разнокалиберные корешки книг, стопка выглаженного белья на явно продавленном кресле, выключенный напольный вентилятор…
— Это… как? — только и смог выдавить он из себя, прежде чем свалиться на пол с кровати.
— Опять… — послышался тихий Ольгин вздох. — Как надоело все. Если бы только кто-нибудь знал, как надоело…
— Что надоело?! — Рысцов вскочил на ноги, бешено озираясь, — Как я сюда попал? Что это за квартира?!
— Это твоя квартира, — ровным голосом ответила Ольга, поправляя воротничок ночной рубашки.
— Что-о… — Он даже задохнулся от её спокойного вранья. От собственной беспомощности. — Как… Сколько… времени я здесь нахожусь?
— Четвёртый год.
Рысцов решил не обращать внимания на эту ахинею. Наверное, Оля сошла с ума. Или он сам свихнулся… Нужно выяснить, найти хоть какую-то зацепку.
— Когда мы уехали из Майкопа?
— Мы никогда не были ни в каком Майкопе, — все так же смирно ответила Ольга. — Я даже с трудом представляю, где находится этот город. В районе Чёрного моря, наверное…
— Ты что вытворяешь?.. — Валера угрожающе взмахнул руками и резко остановил движение.
Шрамов не было, Он повертел кисти, осмотрел их со всех сторон — ни одного следа от страшных порезов стеклом…
Рысцов чувствовал, как клещи безумия стискивают его голову. Сердце готово было разорвать грудную клетку, мысли растекались стеариновой кляксой.
— Что со мной происходит?! — заорал он, пятясь в угол.
Грани предметов подёрнулись и слегка сместились; сквозь пелену ужаса и отчаяния Валера увидел, как приоткрылась дверь и колючий «бобрик» Серёжки протиснулся внутрь комнаты. Пацан хмуро сощурился и сиплым со сна голосом сказал:
— Чего вы тут расшумелись?.. Некоторым завтра в школу, между прочим…
После этого он недовольно фыркнул и прикрыл за собой дверь.
Валеру било крупной дрожью.
Он подошёл к буфету и открыл правый верхний ящик, где лежали все основные документы… В голове взорвалась мысль: «Откуда ему известно, где находятся документы?!» Перебирая корочки, дипломы и заламинированные бумажки, Рысцов пытался ухватить и понять ощущение двойственности, которое присутствовало в его видении окружающего, — все было чужое, но стоило об этом на миг забыть, как руки сами находили то, что нужно, как будто делали это раньше, не раз делали…
Ольга так и сидела на кровати, закрыв лицо руками. Лишь её маленькие покатые её плечи слегка вздрагивали.
Так, ничего-ничего, сейчас все выясним. Человек может съехать с катушек, но благо бумаге это не грозит… Паспорт. Рысцов Валерий Степанович. Дата рождения 26 августа 1974-го… Чего-о-о?!
— Какой сейчас год? — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил он,
— Я ведь просила вчера по-человечески: не пей… — всхлипнув, сказала она.
— Год?! — взревел он.
— Две тысячи пятый… Перестань орать…
— Абсурд… — истерично рассмеялся Рысцов, длинными шагами шлёпая в коридор. — Абсурд какой-то…
Он привычным движением нащупал выключатель и зажёг свет в ванной… Привычным движением! Невозможно в чужой квартире с первого раза в темноте найти рукой выключатель! Таких совпадений просто-напросто не бывает!
Из зеркала смотрел мужчина средних лет, с едва уловимым намёком на седину. Не слишком выдающиеся скулы, поджатые губы, двухдневная щетина, обезумевший, бегающий взгляд… Ну да, это он — Валера Рысцов. Но вокруг — не его жизнь! Придуманный воспалённым воображением мир, несуществующая ветка прошлого… Может, сон?..
Он потрогал лоб…
Вспышка. Белое сияние перед глазами, обжигающее своим ослепительным светом…
…как дети — достаём кубики из красивой коробки, укладываем один на другой. Они падают. А мы достаём новые и опять ставим друг на друга с завидным упрямством и терпением — у нас же их полно.
Целый мир кубиков.
И все же, что он — Рысцов — ищет среди этих то и дело сбивающих с толку тропинок сна, по которым можно плутать целую вечность? Может, дорогу обратно?..
Плывущее в зеркале лицо… Чужие зубные щётки, каждая ворсинка на которых знакома до пронзительной боли в затылке и в гортани,
Снова вспышка…
…когда закрывал глаза — терялась грань между сном и явью. Между тем сном и этой явью или наоборот… Становилось жутко от того, что переставал различать пунктирные линии, очерчивающие рубежи…
Кромка чугунной ванны с царапиной в форме запятой, оставшейся после пьяного дебоша, о котором он не может помнить. Потому что это случилось не в настоящей жизни…
Вспышка…
…этот ветер.
Он рассказывает о мгновениях.
Он, надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Уже…
Пошатываясь, Рысцов вошёл в комнату и обессиленно упал на кровать. Ольга машинально посторонилась, не переставая всхлипывать.
— Рассказывай, — попросил он, боясь взглянуть на неё. — Все. От начала до нынешнего мгновения.
Она убрала ладони от заплаканного лица и усмехнулась:
— Это долго, Валера. Это целая жизнь…
Рысцов промолчал. Хлопнула на сквозняке форточка, и летний ветерок несмело скользнул по его голым ногам,
— Ты лучше спрашивай, — успокаиваясь, посоветовала Ольга.
— Да, верно… Пожалуй, ты права, — согласился он, Порывисто вздохнул: — Даже не знаю, с чего начать…
— Начни с главного.
Валера крепко задумался, прикрыв замерзающие ступни краешком одеяла,
— Что реально из моих воспоминаний? — спросил он через минуту.
— Откуда мне знать… — Ольга покусала нижнюю губу. — Они у тебя всегда разные.
— Почему со мной происходит… такое? Мне очень трудно объяснить… Этот дом для меня чужой. Но в то же время я могу не глядя обойти все его закоулки, будто жил тут не один год. Я не помню, как оказался здесь, но помню тебя и Серёжку…
— Война… — с отвращением и застарелой горечью в голосе прошептала Ольга. — Не помнишь?
— Нет…
— Как всегда… — Она устало вздохнула. — Ты был на войне в девяносто пятом году. Там тебя контузило… Когда ты вернулся — нейрохирурги и психиатры надивиться не могли твоей травме… Однажды целый консилиум собирали, сволочи.
Валера сглотнул волглую слюну.
— Они так и не сумели толком разобраться в деталях повреждения твоего мозга. Но последствия предсказали довольно точно… Когда твоё подсознание пытается смоделировать образную картину того, что с тобой случилось там, в Чечне, мозг включает своеобразный механизм защиты. И возникает некая ложная память. Всегда разная, но достоверная и детализированная до гениального безумия. Это происходит во сне, потому что повреждён варолиев мост… Точнее, какая-то там формация, отвечающая за конструкцию сновидений… Я точно не помню… Через некоторое время ты отходишь от альтернативной жизни, нарисованной твоим воображением. А потом, через пять-шесть месяцев это повторяется вновь… Уже десять лет, Валера.
— Вчера.., снова?
— Да, ты не послушался меня. Выпил стакан водки, хотя знаешь прекрасно, что алкоголь стимулирует все это дерьмо…
— Я ведь совсем не помню никакой войны, Оля. Не помню прошлого… — Рысцов вдруг встрепенулся. — А Светка где?
— Какая ещё Светка? — Она в отчаянии заломила руки. — Боже мой… То Кристина… то Светка… Я так больше не могу…
— Значит… Серёжка наш с тобой сын? — осоловело уточнил Валера.
— Нет, блин… Деда Мороза со Снегуркой!
— Стоп, А… — Рысцову пришла в голову одна идея. — Скажи, чем сейчас занимается Андрон?
— Андрон? — Ольга знакомо наморщила лобик. — Во МХАТе режиссёром, кажется, работает… Точно не знаю, мы давно уже не виделись. Как-то все некогда…
— Во МХАТе?! — Валера не сдержал мерзкую ухмылку. — Ладно, допустим… А я?
— Что — ты ?
— Я.., я чем занимаюсь?
— Ты после увольнения в запас всерьёз увлёкся интернет-дизайном. Сейчас уже начальник отдела в крупной фирме.
Рысцов не мог больше крепиться. Он рассмеялся во всю глотку.
— Ну и ну… Странички, стало быть, верстаю… Вдруг он перестал улыбаться. Новая догадка ветвистой молнией обожгла череп изнутри.
— Если сейчас только две тысячи пятый… То можно все предотвратить. Надо только отыскать Всеволода. И никогда не появится эс…
Ольга с жалостью и укоризной посмотрела на него. Погладила по голове:
— Валера, у нас нет и никогда не было знакомого по имени Всеволод.
— Правильно. Он только будет…
— У тебя сейчас самый острый момент. Такое уже было не раз: ты болезненно переживаешь крушение несуществующей жизни, которой дышал, где радовался и плакал. Это больно, я даже не представляю — насколько больно… Наверное, это похоже на ощущение, когда отнимают руку… Или вставляют искусственное сердце.
Валера смотрел на Ольгу в упор. Она не впервые говорила ему эти слова — он не помнил, но чувствовал.
— А Мелкумова? Шуров? Феченко?.. Их тоже… нет?
Ольга, не отводя пронзительно утомлённый взгляд, едва заметно покачала головой. Отрицательно.
Валера медленно поднял руку и потрогал указательным пальцем за правым ухом. Бугорок, под которым должен был прощупываться ресивер-имплантат, отсутствовал. Неужели все это было игрой воображения, сбивающего с ног память о страшных днях войны?..
— Хочешь, я расскажу тебе о том мире, в котором жил?
— Да. Только завтра, хорошо?
— Конечно…
Ольга поцеловала его в щеку, оставив почти неуловимый запах духов, и улеглась, поправив подушку.
— Оля…
— Что?
— Можно я пока не буду выключать свет?
Она вздохнула и, натянув одеяло на голову, прошептала:
— Спокойной ночи…
Рысцов встал, раздвинул тюлевые занавески и открыл форточку настежь. Присел на кромку кровати, стараясь, чтобы матрац не скрипел, и стал смотреть сквозь стекло.
Там горели фонари, складываясь в незнакомый мерцающий узор. Фальшивила какая-то ночная птица, деревья шептались друг с другом о своих летних мыслях, доносился приглушённый смех припозднившейся компании.
Вспомнились вдруг и быстро проплыли перед глазами чьи-то строчки:
Они всего лишь переместились на плоть памяти.
На тёмные грани снов.
Рысцов оглядывал вещи, наполняющие чужую комнату. Переводил взгляд с одной на другую, старался ухватить смутные образы, хвостики ассоциаций, какие-то крошечные штришки, фрагменты полотна, которое никак не мог обозреть целиком.
Взор спотыкался на мизерной нестыковке и слетал за пределы рамки…
Что-то не клеилось.
Да так крепко, что сны больше не терзали его.
— Сти?.. — прошептал Валера, всматриваясь в точёный абрис лица.
Дыхание все ещё не выровнялось после резкого пробуждения. «Боже мой, какой бред…» — с облегчением подумал он, когда наконец пришло понимание, что вокруг — стены номера в маленькой майкопской гостинице.
— Кто это?
Рысцов вздрогнул. Оказывается, Ольга не спала.
— В каком смысле?
— Сти — кто это?
— Мне показалось… Извини.
— Да ничего. Только я не понимаю — что такое «Сти»?
— Кристина, — выцедил Валера. — Перестань, пожалуйста. Не начинай.
— Какая Кристина?.. У тебя новая знакомая на работе?
Если бы в её тоне прозвучал хоть герц издёвки, он бы сорвался, но вопрос не претендовал на риторику и сарказм. Он был искренен.
До жути.
Рысцов сел, отодвинув ногами скомканное одеяло. Протянул руку и, нащупав тесёмку бра, дёрнул её.
Конус света ослепил, выхватив очертания незнакомой комнаты. Ольга, облокотившись на подушку, щурясь, смотрела на него с какой-то опаской.
Это был не гостиничный номер…
Глаза постепенно привыкали к яркости освещения. Валера инстинктивно попятился к краю громадного двуспального ложа, подмечая подробности интерьера: старинный буфет, рабочее место с компьютером и беспорядочно наваленными стопками дисков, какие-то незнакомые статуэтки и вазочки с засохшими листьями магнолии на полочках этажерки, разнокалиберные корешки книг, стопка выглаженного белья на явно продавленном кресле, выключенный напольный вентилятор…
— Это… как? — только и смог выдавить он из себя, прежде чем свалиться на пол с кровати.
— Опять… — послышался тихий Ольгин вздох. — Как надоело все. Если бы только кто-нибудь знал, как надоело…
— Что надоело?! — Рысцов вскочил на ноги, бешено озираясь, — Как я сюда попал? Что это за квартира?!
— Это твоя квартира, — ровным голосом ответила Ольга, поправляя воротничок ночной рубашки.
— Что-о… — Он даже задохнулся от её спокойного вранья. От собственной беспомощности. — Как… Сколько… времени я здесь нахожусь?
— Четвёртый год.
Рысцов решил не обращать внимания на эту ахинею. Наверное, Оля сошла с ума. Или он сам свихнулся… Нужно выяснить, найти хоть какую-то зацепку.
— Когда мы уехали из Майкопа?
— Мы никогда не были ни в каком Майкопе, — все так же смирно ответила Ольга. — Я даже с трудом представляю, где находится этот город. В районе Чёрного моря, наверное…
— Ты что вытворяешь?.. — Валера угрожающе взмахнул руками и резко остановил движение.
Шрамов не было, Он повертел кисти, осмотрел их со всех сторон — ни одного следа от страшных порезов стеклом…
Рысцов чувствовал, как клещи безумия стискивают его голову. Сердце готово было разорвать грудную клетку, мысли растекались стеариновой кляксой.
— Что со мной происходит?! — заорал он, пятясь в угол.
Грани предметов подёрнулись и слегка сместились; сквозь пелену ужаса и отчаяния Валера увидел, как приоткрылась дверь и колючий «бобрик» Серёжки протиснулся внутрь комнаты. Пацан хмуро сощурился и сиплым со сна голосом сказал:
— Чего вы тут расшумелись?.. Некоторым завтра в школу, между прочим…
После этого он недовольно фыркнул и прикрыл за собой дверь.
Валеру било крупной дрожью.
Он подошёл к буфету и открыл правый верхний ящик, где лежали все основные документы… В голове взорвалась мысль: «Откуда ему известно, где находятся документы?!» Перебирая корочки, дипломы и заламинированные бумажки, Рысцов пытался ухватить и понять ощущение двойственности, которое присутствовало в его видении окружающего, — все было чужое, но стоило об этом на миг забыть, как руки сами находили то, что нужно, как будто делали это раньше, не раз делали…
Ольга так и сидела на кровати, закрыв лицо руками. Лишь её маленькие покатые её плечи слегка вздрагивали.
Так, ничего-ничего, сейчас все выясним. Человек может съехать с катушек, но благо бумаге это не грозит… Паспорт. Рысцов Валерий Степанович. Дата рождения 26 августа 1974-го… Чего-о-о?!
— Какой сейчас год? — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил он,
— Я ведь просила вчера по-человечески: не пей… — всхлипнув, сказала она.
— Год?! — взревел он.
— Две тысячи пятый… Перестань орать…
— Абсурд… — истерично рассмеялся Рысцов, длинными шагами шлёпая в коридор. — Абсурд какой-то…
Он привычным движением нащупал выключатель и зажёг свет в ванной… Привычным движением! Невозможно в чужой квартире с первого раза в темноте найти рукой выключатель! Таких совпадений просто-напросто не бывает!
Из зеркала смотрел мужчина средних лет, с едва уловимым намёком на седину. Не слишком выдающиеся скулы, поджатые губы, двухдневная щетина, обезумевший, бегающий взгляд… Ну да, это он — Валера Рысцов. Но вокруг — не его жизнь! Придуманный воспалённым воображением мир, несуществующая ветка прошлого… Может, сон?..
Он потрогал лоб…
Вспышка. Белое сияние перед глазами, обжигающее своим ослепительным светом…
…как дети — достаём кубики из красивой коробки, укладываем один на другой. Они падают. А мы достаём новые и опять ставим друг на друга с завидным упрямством и терпением — у нас же их полно.
Целый мир кубиков.
И все же, что он — Рысцов — ищет среди этих то и дело сбивающих с толку тропинок сна, по которым можно плутать целую вечность? Может, дорогу обратно?..
Плывущее в зеркале лицо… Чужие зубные щётки, каждая ворсинка на которых знакома до пронзительной боли в затылке и в гортани,
Снова вспышка…
…когда закрывал глаза — терялась грань между сном и явью. Между тем сном и этой явью или наоборот… Становилось жутко от того, что переставал различать пунктирные линии, очерчивающие рубежи…
Кромка чугунной ванны с царапиной в форме запятой, оставшейся после пьяного дебоша, о котором он не может помнить. Потому что это случилось не в настоящей жизни…
Вспышка…
…этот ветер.
Он рассказывает о мгновениях.
Он, надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Уже…
Пошатываясь, Рысцов вошёл в комнату и обессиленно упал на кровать. Ольга машинально посторонилась, не переставая всхлипывать.
— Рассказывай, — попросил он, боясь взглянуть на неё. — Все. От начала до нынешнего мгновения.
Она убрала ладони от заплаканного лица и усмехнулась:
— Это долго, Валера. Это целая жизнь…
Рысцов промолчал. Хлопнула на сквозняке форточка, и летний ветерок несмело скользнул по его голым ногам,
— Ты лучше спрашивай, — успокаиваясь, посоветовала Ольга.
— Да, верно… Пожалуй, ты права, — согласился он, Порывисто вздохнул: — Даже не знаю, с чего начать…
— Начни с главного.
Валера крепко задумался, прикрыв замерзающие ступни краешком одеяла,
— Что реально из моих воспоминаний? — спросил он через минуту.
— Откуда мне знать… — Ольга покусала нижнюю губу. — Они у тебя всегда разные.
— Почему со мной происходит… такое? Мне очень трудно объяснить… Этот дом для меня чужой. Но в то же время я могу не глядя обойти все его закоулки, будто жил тут не один год. Я не помню, как оказался здесь, но помню тебя и Серёжку…
— Война… — с отвращением и застарелой горечью в голосе прошептала Ольга. — Не помнишь?
— Нет…
— Как всегда… — Она устало вздохнула. — Ты был на войне в девяносто пятом году. Там тебя контузило… Когда ты вернулся — нейрохирурги и психиатры надивиться не могли твоей травме… Однажды целый консилиум собирали, сволочи.
Валера сглотнул волглую слюну.
— Они так и не сумели толком разобраться в деталях повреждения твоего мозга. Но последствия предсказали довольно точно… Когда твоё подсознание пытается смоделировать образную картину того, что с тобой случилось там, в Чечне, мозг включает своеобразный механизм защиты. И возникает некая ложная память. Всегда разная, но достоверная и детализированная до гениального безумия. Это происходит во сне, потому что повреждён варолиев мост… Точнее, какая-то там формация, отвечающая за конструкцию сновидений… Я точно не помню… Через некоторое время ты отходишь от альтернативной жизни, нарисованной твоим воображением. А потом, через пять-шесть месяцев это повторяется вновь… Уже десять лет, Валера.
— Вчера.., снова?
— Да, ты не послушался меня. Выпил стакан водки, хотя знаешь прекрасно, что алкоголь стимулирует все это дерьмо…
— Я ведь совсем не помню никакой войны, Оля. Не помню прошлого… — Рысцов вдруг встрепенулся. — А Светка где?
— Какая ещё Светка? — Она в отчаянии заломила руки. — Боже мой… То Кристина… то Светка… Я так больше не могу…
— Значит… Серёжка наш с тобой сын? — осоловело уточнил Валера.
— Нет, блин… Деда Мороза со Снегуркой!
— Стоп, А… — Рысцову пришла в голову одна идея. — Скажи, чем сейчас занимается Андрон?
— Андрон? — Ольга знакомо наморщила лобик. — Во МХАТе режиссёром, кажется, работает… Точно не знаю, мы давно уже не виделись. Как-то все некогда…
— Во МХАТе?! — Валера не сдержал мерзкую ухмылку. — Ладно, допустим… А я?
— Что — ты ?
— Я.., я чем занимаюсь?
— Ты после увольнения в запас всерьёз увлёкся интернет-дизайном. Сейчас уже начальник отдела в крупной фирме.
Рысцов не мог больше крепиться. Он рассмеялся во всю глотку.
— Ну и ну… Странички, стало быть, верстаю… Вдруг он перестал улыбаться. Новая догадка ветвистой молнией обожгла череп изнутри.
— Если сейчас только две тысячи пятый… То можно все предотвратить. Надо только отыскать Всеволода. И никогда не появится эс…
Ольга с жалостью и укоризной посмотрела на него. Погладила по голове:
— Валера, у нас нет и никогда не было знакомого по имени Всеволод.
— Правильно. Он только будет…
— У тебя сейчас самый острый момент. Такое уже было не раз: ты болезненно переживаешь крушение несуществующей жизни, которой дышал, где радовался и плакал. Это больно, я даже не представляю — насколько больно… Наверное, это похоже на ощущение, когда отнимают руку… Или вставляют искусственное сердце.
Валера смотрел на Ольгу в упор. Она не впервые говорила ему эти слова — он не помнил, но чувствовал.
— А Мелкумова? Шуров? Феченко?.. Их тоже… нет?
Ольга, не отводя пронзительно утомлённый взгляд, едва заметно покачала головой. Отрицательно.
Валера медленно поднял руку и потрогал указательным пальцем за правым ухом. Бугорок, под которым должен был прощупываться ресивер-имплантат, отсутствовал. Неужели все это было игрой воображения, сбивающего с ног память о страшных днях войны?..
— Хочешь, я расскажу тебе о том мире, в котором жил?
— Да. Только завтра, хорошо?
— Конечно…
Ольга поцеловала его в щеку, оставив почти неуловимый запах духов, и улеглась, поправив подушку.
— Оля…
— Что?
— Можно я пока не буду выключать свет?
Она вздохнула и, натянув одеяло на голову, прошептала:
— Спокойной ночи…
Рысцов встал, раздвинул тюлевые занавески и открыл форточку настежь. Присел на кромку кровати, стараясь, чтобы матрац не скрипел, и стал смотреть сквозь стекло.
Там горели фонари, складываясь в незнакомый мерцающий узор. Фальшивила какая-то ночная птица, деревья шептались друг с другом о своих летних мыслях, доносился приглушённый смех припозднившейся компании.
Вспомнились вдруг и быстро проплыли перед глазами чьи-то строчки:
Валера сидел так до самого утра. Он все смотрел и смотрел на гладкую кожу своих рук, ровные костяшки, аккуратно обстриженные ногти. Ничто не пропадает бесследно — остаётся фрагмент, контур, нечто эфемерное, напоминающее о реальности прошлого… Так и его шрамы. Они не исчезли.
В чужом окне —
Чужой квартал.
Бесцветный сон.
Пустые лица…
Они всего лишь переместились на плоть памяти.
На тёмные грани снов.
Рысцов оглядывал вещи, наполняющие чужую комнату. Переводил взгляд с одной на другую, старался ухватить смутные образы, хвостики ассоциаций, какие-то крошечные штришки, фрагменты полотна, которое никак не мог обозреть целиком.
Взор спотыкался на мизерной нестыковке и слетал за пределы рамки…
Что-то не клеилось.
* * *
Когда первый солнечный лучик отскочил жёлтеньким бликом от лакированной деревянной фигурки лебедя, Валера уже спал.Да так крепко, что сны больше не терзали его.