Страница:
Все они, так или иначе, связаны с появлением так называемой полиморфной структуры С-пространства. Другими словами, пространства наших снов. Оно реально. Да, это так. И этот С-мир развивается по своим законам. Где-то они похожи на порядки развития вселенной-первоисточника, то есть нашей Вселенной, но местами — очень сильно разнятся. Можно сколько угодно говорить о безопасности, о том, что самоструктуризация С-пространства вышла из-под контроля, можно сыпать обвинения на власти и ученых… Теперь это не является нашей приоритетной задачей. Теперь для нас с вами главное — спасти собственные жизни! Пока это касается только тех, кто в данный момент находится на территории города Москвы… Вчера поздно вечером «капля», до того спокойно лежавшая на Алтуфьевском шоссе, начала увеличиваться в размерах. В настоящее время ее диаметр достиг приблизительно десяти-одиннадцати километров. Она, начав распространяться с Северного округа столицы, продолжает двигаться на Центр, Северо-запад и Северо-восток. Скорость «капли» невелика: около полутора километров в час. Но тем не менее она представляет огромную опасность для жизни. Внимательно послушайте данные, предоставленные квалифицированными экспертами, и их рекомендации населению по мерам безопасности! «Капля» — это однородное, пластичное вещество черного цвета. Его состав пока остается неизвестен. У «капли» обнаружено несколько свойств. Внимание! Она поглощает любую биологическую форму жизни, с которой вступает в прямой контакт, то есть «дотрагивается». Также она поглощает вещи, к которым когда-либо прикасался человек. Наибольшая опасность «капли» заключается в том, что она не только пассивно движется, но и способна атаковать людей и предметы, находящиеся в непосредственной близости от ее границы! Установленное безопасное расстояние — не менее десяти метров. Также примечательно, что на «каплю» невозможно долго смотреть — глаза начинают слезиться, возникает резь и покалывание, хочется отвести взгляд. Но данный негативный эффект легко устраним, дискомфорт полностью пропадает, если смотреть на нее сквозь любой прозрачный материал: очки, полиэтиленовую пленку, обыкновенное стекло. Запомните: «капля» уязвима! Она по не установленной до настоящего времени причине не переносит красного цвета! Так что в экстренном случае вы можете защитить себя красными предметами: полотнами, одеялами, бумагой, краской — чем угодно! Москвичи! В ближайшие несколько часов наш город будет полностью эвакуирован. Просьба сохранять спокойствие и не поддаваться панике. В случае возникновения массовых беспорядков погибнете не только вы, но и другие люди! Возможно, ваши родные и близкие! Эвакуацию будут производить органы правопорядка: сотрудники милиции, МЧС, противопожарные подразделения и ФСБ, а также регулярные военные части быстрого реагирования. Просьба оказывать посильное содействие представителям данных организаций! В первую очередь будут эвакуированы больницы, отделения «Скорой помощи», мед части, госпитали, все детские учреждения и представительства иностранных государств. С этой минуты я объявляю чрезвычайное положение! Каждый гражданин, находящийся на территории города Москвы и ближайшего Подмосковья, в целях ускорения эвакуации обязан: тепло одеться, собрать минимум личных вещей и предметов гигиены, негромоздкие раритетные вещи и памятники искусства, если таковые имеются в доме, сухой паек из расчета питания каждого человека в течение трех дней, выйти на улицу и двигаться в сторону юга столицы, ожидая дополнительных указаний представителей силовых ведомств и МЧС! Ни в коем случае нельзя бежать! Передвигаться только шагом! Категорически запрещено пользоваться личным автотранспортом! Категорически запрещено выходить в С-пространство! Всех ваших родственников, близких, друзей и коллег, находящихся в эсе в данный момент, немедленно вывести оттуда при помощи системы экстренного пробуждения! Просьба выключить все имеющиеся в вашем доме или офисе С-визоры из электросети! Запрещено проявлять агрессию по отношению к «капле» при визуальном контакте! Для эвакуации будет задействован общественный гражданский, ведомственный и военный транспорт, включая авиацию. Все жители города и находящиеся на его территории гости будут размещены во временных эвакоцентрах, которые сейчас подготавливаются к принятию беженцев в районах Жуковского, Видного, Щербинки и Троицкого, а также — южнее. Уважаемые россияне, жители других городов и сел нашей страны! Просьба сохранять спокойствие! «Капля» зафиксирована только на территории Москвы. Вам рекомендуется не покидать квартир, заготовить сухой паёк и тёплую одежду! Если можете оказать любую посильную помощь жителям столицы, звоните по многоканальному телефону центра гуманитарной помощи МЧС, который вы сейчас видите на экране! Для радиослушателей повторю: номер телефона 102-103-00. Адрес в сети Интернет: www . dropmoscow . ru . Вероятно, спустя десять-пятнадцать минут прекратится вещание центральных телерадиоканалов. Информацию вы будете получать через резервные каналы связи, частоты которых можно узнать, также позвонив по вышеуказанному телефону или в местный штаб гражданской обороны. — Пауза. Решительный, обнадёживающий взгляд в объектив. — Ручное огнестрельное оружие против «капли» неэффективно. После полной эвакуации города по ней будет нанесён комплексный авиационно-ракетный удар. Москва уже не раз горела! Возможно, ей придётся превратиться в прах снова! Помните: человеческая жизнь дороже домов и улиц! Только вместе мы сможем предотвратить катастрофу, надвигающуюся на нас. Только сообща мы сумеем справиться с внезапно атаковавшим нас врагом! Мы вместе! И хранит нас бог.
— Конец эфира…
Операторы, осветители и режиссёр ретировались в течение минуты. Не впервой.
Президент вытер пересохшие губы салфеткой, глотнул воды. Прокашлялся и спросил у нескольких присутствующих министров, которые получали оперативную информацию от замов и секретарей:
— Ну что, какова первая реакция?
— Паника, — безапелляционно вбил руководитель Министерства по чрезвычайным ситуациям, — как и положено. Русских попросишь, и они все сделают с точностью до наоборот. А уж если запретишь что-нибудь…
— Поконкретней можно? — нахмурился президент.
— Вам про экономическую ситуацию в стране рассказать? — поинтересовался министр финансов, сложив сивые брови домиком.
— Да уж уволь… Представляю в общих чертах. У милиции ценная информация имеется?
Смурной глава МВД отодвинул занавеску и глянул на оцепленную Красную площадь. Сказал баском:
— Коммунисты через заграждения так и ломятся. Они как только услыхали, что красный цвет «капля» на дух не переносит… Сами понимаете, все флаги со времён Октябрьской революции повытаскивали и машут… А в целом… Что двадцать тысяч ментов могут сделать с осатаневшим пятнадцатимиллионным городом? Дубинками помахать?..
— Идиот… По делу говорите, мать вашу! — гаркнул президент, промокая залысины и обводя ледяными глазами своих придворных мужей. — ФСБ… А где генерал?
— Инсульт, — услужливо вставил помощник.
— Вот черт. Новенький? Как вас звать?
— Полковник Ерошин.
— Какие новости у вас, полковник? Выяснили, что делать-то будем?
— Правильно заявлено…
— Да, кстати, кто за СМИ отвечает… Постарайтесь, чтобы по возможности дольше не проникала информация в массы о том, что в Нью-Йорке и Токио то же самое творится. А не то совсем люди с ума посходят… Хватит, наворотили уже. Что? Да, я понимаю — невозможно… Но вы как-нибудь смягчите информационные бомбы западных агентств. Намекните, дескать, пока точно не известно, достоверны ли источники… Что я вас учу, ей-богу!
Он замолчал и через миг взорвался:
— Ну почему никто из вас не пристрелил меня, когда эта сука здесь хозяйничала?! Или её? Взяли бы именной «наган» и в лоб мой засадили пару свинцовых импичментов! Шалоброды… Что там, э-э… Ерошин?
— Наши эксперты работают сейчас, — сбивчиво ответил поджарый полковник. — Трудно выяснить, что можно сделать… Много людей отозвано для оперативной работы по эвакуации населения и так далее и тэ пэ…
Президент одарил его хирургическим взором.
— Гэбисты… Свалили генерала на койку в госпиталь! Такой мужик был! Вы у него по волоску строем бегали… Что тут говорить. Я виноват. Позаботьтесь, чтоб старика из госпиталя вывезли по-человечески, он на протезе все-таки… — Он в отчаянии махнул рукой. — Женя, у тебя что?
Министр обороны поднялся. Сегодня генерал-полковник по случаю военного положения был не в гражданке, а в парадной форме, с боевыми медалями, которые имел полное право носить.
— Три полка спецназа уже работают на улицах. Людям помогают. Ребята проверенные, не солдафоны со свёрнутой крышей, а честные солдаты. В основном — офицеры.
— Хорошо. А со сдерживанием и уничтожением этой гадости как дела обстоят?
— На вертолётах с минуты на минуту должны по периметру разворачивать красные стяги. Ох, ребята-срочники задолбались сегодня ночью шить… К ракетному удару готовы. Авиация — тоже. Слава богу…
— Н-да, Женя. Стрелять-то мы умеем… — Президент встал. Пожевал губами. — Только вот помогут ли ракеты?..
— До сего момента прецедентов ещё не случалось, господин верховный главнокомандующий, — чётко ответил опытнейший министр обороны.
Но не огонь пока ещё был виноват в этом, хотя и его хватало. Город горел красным пламенем вещей…
«Капля» уже поглотила под своей чёрной массой спорткомплекс Олимпийский и добралась до северной кромки Садового кольца. С юга прилетали вертолёты МЧС, тянулись бесконечные колонны специальных автобусов, на которых перевозили гражданское население. Поперёк проспекта Мира стояли четыре тяжёлых танка «Т-120» с развёрнутыми в сторону приближающейся стены стволами и два «броника».
Но не это пугало «каплю»…
Её поверхность топорщилась, сминалась складками, переливалась волнами и судорожно вздрагивала мелкой зыбью от сотен тысяч предметов красного цвета, которые швыряла одуревшая толпа. «Капля» без устали выплёвывала их назад, огибала, просачивалась между, и это хоть на мизер, но замедляло её продвижение в глубь города.
Москва горела.
Розовыми язычками фантиков и обёрток от жевательной резинки, красными коробочками из-под туалетной воды, дезодорантов, кремов, лаков для ногтей и гигиенических салфеток, багряными разводами журналов, книг, тетрадей, суперобложек, конвертов, газет, компьютерных дисков, кровяными искрами зажигалок, ручек, карандашей и дождём канцелярских скрепок, тяжёлыми багровыми сполохами микроволновок, столов, кресел и даже диванов, алыми росчерками футболок, свитеров, брюк, курток, плащей, палантинов, шапочек, рубашек, простыней…
И было жутко смотреть, как настырная «капля» толкает впереди себя волну этого вспыхивающего и взрывоопасного огня вещей.
Люди бежали в панике, но многие считали своим долгом швырнуть напоследок в ненавистную тёмную стену пятнадцатиметровой высоты что-нибудь красное. Как-то сами собой в общей суматохе даже возникли добровольные дружины, которые отступали, но не спешили уходить. Среди них было много бывших бодряков. Собравшись по двадцать-тридцать человек и нацепив разносортные очки, чтобы не слезились глаза, они устраивали на пути «капли» настоящие багрово-оранжевые баррикады из подручных уличных средств. К таким волонтёрским группам сразу прилипло название «очкарики». Военные и милиция им старались не мешать — встречая какое-никакое сопротивление, всепоглощающая стена двигалась медленнее…
Извернувшись между двумя особенно большими нагромождениями из алого барахла, «капля» взметнула отросток-щупальце и мгновенно сожрала один из танков. Экипажи оставшихся «Т-120», увидев гибель товарищей, решили не рисковать: сыпанув асфальтовой крошкой из-под гусенец, водители развернули исполинские машины и отъехали метров на пятьдесят. Стрелки тем временем дали согласованный залп по нависшей по всей ширине проспекта стене. Оглушительно ухнуло, в ближайшем мини-маге треснуло и ссыпалось витражное стекло. Снаряды, как и во все прошлые разы, ушли в никуда. Просто исчезли в загадочной и страшной тьме «капли».
— Слушай, а что, если боеголовки красной краской окатить?! — крикнул водитель одного из «Т-120» своему стрелку, поправляя очки.
Связь через наушники и микрофон барахлила, поэтому приходилось срывать голос, чтобы было слышно на фоне оглушительного рёва двигателя.
Тот проморгался, вытер пороховые крупинки со лба и проорал, перегнувшись через тёплый ещё затворный механизм:
— Пробовали уже! Солдатик прибегал от ребят из двадцать первой бригады, что западнее нас стоят, кажется, на Новослободской. Говорит, «капля» выплёвывает снаряды обратно с той же скоростью… Они так несколько окрестных домов разнесли…
— Ни хрена себе… Так и назад в дуло вернуться может, тебе в лоб…
— Вот гражданские уйдут, и командование вроде как собирается зээркашки и авиацию в ход пустить… Слышишь, Виталь? Они там вроде даже лазеры применять хотят! Говорят, на истребителях имеются…
— Хрен знает. Может, и есть…
Москва горела.
Ревели сирены тревоги.
Людям в такие моменты глубоко наплевать, откуда пришла беда. Кто в этом виноват — С-пространство или сатана… Страх перед самим фактом бедствия руководит их действиями, трепет и холодок в солнечном сплетении от необходимости то и дело задаваться вопросом: «А что дальше будет?..» Плюс инстинкт самоохранения: спастись! Спасти себя, детей, близких, ценные вещи… Ну, в крайнем случае хотя бы себя…
И основная масса людей бежит. Сломя голову, не разбирая дороги, с воплями, топча себе подобных — лишь бы прочь от напасти!
Но есть небольшая когорта, у которой над инстинктом сохранения собственной задницы преобладают другие. К примеру, чувство противоречия и злости! Ах так, дескать, бить нас ни за что?! Ну получай гранату в репу за такую дерзость! Не помогает? А красный кирпич? То-то же.
Также есть люди, у которых включается чувство вседозволенности. Никому ничего не надо? Вот и ладненько, а мы пару витрин расколошматим и пряники все утащим. Все равно теперь ничьё! А это кому тут зубик золотой выбили? Валяется себе так… бесхозно… И вообще, что-то скучно, а не подпалить ли вот этот домик?..
Можно ещё вспомнить о фаталистах и прочих религиозных придурках. Этим вообще лафа! Они ж только и ждали, когда апокалипсис нагрянет! Теперь осталось только сесть тихонечко у подоконника и любоваться, как некая чёрная стена пожирает народ грешный…
Но основная масса все же бежит. И получается так, что эта масса в процессе панического улепетывания волочит саму себя. А вот тогда становится действительно страшно…
Москва горела под завывание сирен. А чёрная клякса, расползающаяся по её улицам и площадям, постепенно тушила этот отчаянный пожар, оставляя внутри своего уродливого кольца лишь тлеющие угли. Подминала под себя отчаянную попытку сопротивления. Давила.
Вот беззвучно исчез в полотнище тьмы очередной небоскрёб. «Капля» разом окутала огромное здание на Сретенке, прошлась по всей его высоте неприятной для глаза волной и медленно двинулась дальше, оставив от только что возвышавшегося колосса из стали, бетона и стекла жалкий огрызок с торчащими в разные стороны оплавленными кусками арматуры и грудой всякой рухляди красноватого оттенка. Также посреди этого скомканного вороха вещей аккуратненько лежала дюжина целёхоньких С-визоров.
Свою плоть «капля» не трогала.
Москва горела…
С самого утра Лена была вместе с родителями. Когда завыли городские сирены тревоги и по телевидению передали выступление президента, на часах было практически семь. Выскоблив в сумку содержимое холодильника и собрав самые ценные вещи, они заперли квартиру, спустились пешком вниз и сели в просторную «Шкоду», припаркованную возле подъезда, которую отец купил всего-то полмесяца назад, выгодно тиснув «десятку» и назанимав у друзей.
«Пристегнитесь», — рассеянно сказала мама, кусая губы и трясущимися пальцами пытаясь нащупать ремень безопасности.
Тронулись. Виляя меж брошенными коробками, мебелью и бытовой техникой, выскочили на проспект и упёрлись в бурлящий поток людей. Мама запаниковала и попыталась выбраться наружу, но отец сурово вернул её обратно в салон и с яростным хлопком закупорил дверь. Он плавно надавил на педаль газа, и машина осторожно нырнула в человеческую реку, течение которой тут же подхватило её и потащило вперёд.
Первым разбили заднее стекло. Затем, почти сразу, одно боковое. В салон залетел увесистый обломок кирпича. Мама завизжала и, задёргавшись под пристёгнутым ремнём, стала стряхивать с себя мелкие осколки. Повернулась к Лене и с ужасом посмотрела на неё: у дочери со щеки стекала тонкая струйка крови.
Отец притормозил и на всю машину гаркнул: «Вылезайте! Резво!» После чего сам выскочил и помог выбраться семье. Толпа протекала, завихряясь возле остановившегося автомобиля и образовывая бурунчики. О крыло новенькой «Шкоды» стукнулся ещё один камень. Вокруг раздавались крики и стоны растоптанных людей, откуда-то валил столб дыма, разносившийся ветром по волнам человеческой реки. Над улицей стрекотал вертолёт, и усиленный мегафоном голос возвещал о правилах поведения в чрезвычайных ситуациях. Где-то вдалеке звучали выстрелы тяжёлых орудий, почва временами слегка подрагивала.
«Вперёд! — крикнул отец. — Лариса! Ленка! Хватайтесь за меня и не отставайте! Не оглядывайтесь…»
Окружающий Лену мир подёрнулся какой-то колышущейся плёнкой, словно предметы обтянули полиэтиленом… Она бежала, держась за мамину руку, и не смела оглянуться. Ноги находили асфальт сами собой. Мысли тянулись вяло, апатично — первый шок уже прошёл. Остался только едкий ужас, копошащийся в груди, где-то между горящими от стремительного передвижения лёгкими… Нечто необъяснимое и враждебное пришло в их размеренную жизнь из эса. Какая-то «капля»… Лена неоднократно бывала в С-пространстве, и ни разу оно не казалось ей агрессивным или недружелюбным — всего лишь очередной способ развлечения, придуманный людьми, и только. Она ни за что бы не поверила, скажи кто-нибудь, что эс представляет хоть малейшую угрозу для реального мира. Да и когда появились сшизы… все равно несколько опаснее стало лишь на улицах эса, но уж никак не здесь, в настоящей Москве… И вот неожиданно приходит беда. Оттуда, из снов… Что же теперь будет? Как быть с её уже запланированным обучением в экономическом колледже? Что станется с одноклассниками и подружками?..
Невозможно предугадать момент, когда споткнёшься. Даже если человек постоянно напряжён и готов к такой возможности, все равно это происходит внезапно… Лена зацепилась кроссовкой за поваленную поперёк тротуара пожарную лестницу, и мамина ладонь выскользнула из её руки. Девушка распласталась на луже с вмёрзшими окурками, порвав брюки и жестоко ударившись локтем о заиндевевшую на стуже коробку с упаковками томатного сока. Она еле успела откатиться в сторону стены, чтобы не быть раздавленной. Крик матери потерялся в толпе.
— Мама! — истошно заорала Лена, пытаясь подняться. — Мамочка! Подожди!..
Девушку без конца толкали пробегающие мимо люди, и ей никак не удавалось встать на ноги. Когда же она наконец сумела приподняться, уцепившись за свисавший из окна первого этажа антенный кабель, человеческий поток уже безвозвратно унёс её родителей…
Лена встала, прижавшись спиной к пачкающей известью стене дома, и заплакала, глядя сквозь муть раскалённых слез на странных… «очкариков», организованной гурьбой прущих против течения и размахивающих над собой багряными тряпками.
Она закрыла глаза и зарыдала ещё сильней, прижав к лицу поцарапанные ладони, на которых засыхала кровь. Багряная…
В груди клокотала смесь из отчаяния, беспомощности, злости и страха. Она никогда больше не увидит маму и отца… Что ей теперь делать здесь? Одной и никому не нужной девчонке…
— Пойдём сюда, здесь выход! — вдруг раздался голос прямо рядом с ухом. Лена вздрогнула.
Справа от неё стоял мужчина лет сорока, одетый в дорогое пальто и кашемировую кепку.
— Пошли, скорее! — Он взял её за ушибленный локоть, и девушка ойкнула.
— Как… кой вых… од? — запинаясь от слез, спросила она.
— Через переулок, на Садовое!
— У меня мама пропала…
— Давай живей, а то сама пропадёшь!
Мужчина нажал комбинацию цифр на кодовом замке, открыл дверь подъезда и скрылся. Лена, всхлипнув ещё пару раз, нырнула за ним.
Затем она, видимо, потеряла сознание…
Очнулась от неприятной, пульсирующей боли в затылке и груди. Голова сзади была в чем-то липком… И… кто-то грубо мял её соски.
Девушка поборола желание немедленно завизжать и начать брыкаться, сообразив, что среди общего смятения её все равно никто не услышит, а если и услышит, то уж точно не поможет. Затаила дыхание и на самую малость приоткрыла смёрзшиеся от слез веки.
Лена лежала на лавочке в каком-то глухом дворике. Ветра здесь почти не было, поэтому редкие снежинки падали почти вертикально, лишь слегка подтанцовывая в прозрачном воздухе. Мужчина в кашемировой кепке навис над ней и рывками расстёгивал блузку под широко распахнутой дублёнкой. От него исходил богатый аромат парфюма.
— Я уже замёрзла ждать, — сказала высокая, рослая женщина в длинной шубе, стоявшая около песочницы. — Скоро?
Больше вокруг никого не было. Лена улучила момент и врезала уже добравшемуся до бюстгальтера насильнику ободранным коленом в пах. Он лишь ослабил хватку и отступил на шаг, даже не согнувшись и не вскрикнув. Промахнулась, наверное… Теперь — все кончено.
— Ты чего, милая девочка? — искренне удивился мужчина. — Зачем дерёшься?
— Не трогайте меня, прошу вас… — забормотала Лена, хватаясь непослушными пальцами за воротничок блузки. — Пожалуйста, не надо…
— Уйми истеричку, — хладнокровно приказала женщина в шубе.
— Милая, я не буду делать тебе больно, — прошептал мужчина, улыбаясь. Кашемировая кепка нависла над лицом Лены. Под козырьком полыхали шальные линзы глаз.
— Нет! Помогите! — завизжала девушка что было мочи и замолотила ногтями по приближающейся морде. — Нет!..
Брызнула кровь, мужчина отпрянул и зарычал, тряся головой. Кепка слетела.
— Ты её сделаешь наконец или нет? — раздражённо спросила женщина в шубе, облизывая два пальца.
Лена рванулась в сторону, упала с лавочки на холодную корку снега и поползла на четвереньках, не переставая сдавленно звать на помощь. Пола дублёнки зацепилась за железную стойку скамейки. Сильная рука вздёрнула её за шиворот, как кутёнка, и развернула. Поставила на затёкшие ноги. — Милая, не убегай… Хлёсткий удар по виску заставил Лену на миг умолкнуть и захлопать ртом, хватая воздух.
— Моя жена очень хочет посмотреть, какая ты, — прошептал мужчина, обдавая её ароматом дорогого одеколона. — Разденься.
— Нет… — прохрипела девушка, стараясь вырваться.
— Милая, мне придётся тебя раздеть. Обещаю, ты не замёрзнешь.
— Отпустите меня, пожалуйста… Я умоляю вас… Мужчина разочарованно вздохнул и ударил её коленом в живот. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли искры, колени подогнулись. «Скорее бы умереть», — как-то отрешённо подумала Лена.
Вновь поставив её на ноги и поддерживая одной рукой, мужчина разорвал блузку. Пуговицы брызнули в разные стороны. На обнажённую грудь девушки упали несколько снежинок, тая.
— Милая… — вожделенно застонал он. — Милая…
Следующий удар лишил Лену сознания… Дальнейшее отпечаталось в памяти кошмарными урывками… Её насиловали и били. Долго. Сначала — один мужчина. Потом, кажется, к нему присоединилась та… в длинной шубе…
Обжигающие удары, боль, морозные прикосновения снега к голому телу… темнота… кто-то жалобно кричит, и эхо разносится по всей вселенной… Женское лицо, искажённое гримасой оргазма, смазанная помада… холод… боль… угасающий вместе с рассудком страх…
Лена застонала и открыла глаза. Отняла лоб от коленей и обвела взглядом узкую подворотню. Ступни почти окоченели, волосы на затылке слиплись от свернувшейся крови…
Девушка взялась за края железных контейнеров и, сломав ноготь, поднялась на ноги. Снова упала, еле успев подставить локти. Зашептала одними губами что-то бессвязное: на стоны не было больше сил.
Со второй попытки удалось подняться и натянуть порванные джинсы. Дрожь колотила её всю. Лена кое-как застегнула дублёнку, надетую на голое тело, и зашнуровала кроссовки. Замерла, изредка судорожно вздрагивая от холода. За одно-единственное утро она лишилась всего: крова, близких, чести, веры в будущее. Остались пустота и ледяное дыхание застывшего города… Почему так тихо? Неужели всех уже эвакуировали? Значит, скоро станут бросать бомбы… Это даже к лучшему. Умереть бы побыстрей… Сгореть. В этом проклятом мире уже не осталось ничего, никого. Интересно, мама с отцом выжили в той безумной давке?..
— Конец эфира…
Операторы, осветители и режиссёр ретировались в течение минуты. Не впервой.
Президент вытер пересохшие губы салфеткой, глотнул воды. Прокашлялся и спросил у нескольких присутствующих министров, которые получали оперативную информацию от замов и секретарей:
— Ну что, какова первая реакция?
— Паника, — безапелляционно вбил руководитель Министерства по чрезвычайным ситуациям, — как и положено. Русских попросишь, и они все сделают с точностью до наоборот. А уж если запретишь что-нибудь…
— Поконкретней можно? — нахмурился президент.
— Вам про экономическую ситуацию в стране рассказать? — поинтересовался министр финансов, сложив сивые брови домиком.
— Да уж уволь… Представляю в общих чертах. У милиции ценная информация имеется?
Смурной глава МВД отодвинул занавеску и глянул на оцепленную Красную площадь. Сказал баском:
— Коммунисты через заграждения так и ломятся. Они как только услыхали, что красный цвет «капля» на дух не переносит… Сами понимаете, все флаги со времён Октябрьской революции повытаскивали и машут… А в целом… Что двадцать тысяч ментов могут сделать с осатаневшим пятнадцатимиллионным городом? Дубинками помахать?..
— Идиот… По делу говорите, мать вашу! — гаркнул президент, промокая залысины и обводя ледяными глазами своих придворных мужей. — ФСБ… А где генерал?
— Инсульт, — услужливо вставил помощник.
— Вот черт. Новенький? Как вас звать?
— Полковник Ерошин.
— Какие новости у вас, полковник? Выяснили, что делать-то будем?
— Правильно заявлено…
— Да, кстати, кто за СМИ отвечает… Постарайтесь, чтобы по возможности дольше не проникала информация в массы о том, что в Нью-Йорке и Токио то же самое творится. А не то совсем люди с ума посходят… Хватит, наворотили уже. Что? Да, я понимаю — невозможно… Но вы как-нибудь смягчите информационные бомбы западных агентств. Намекните, дескать, пока точно не известно, достоверны ли источники… Что я вас учу, ей-богу!
Он замолчал и через миг взорвался:
— Ну почему никто из вас не пристрелил меня, когда эта сука здесь хозяйничала?! Или её? Взяли бы именной «наган» и в лоб мой засадили пару свинцовых импичментов! Шалоброды… Что там, э-э… Ерошин?
— Наши эксперты работают сейчас, — сбивчиво ответил поджарый полковник. — Трудно выяснить, что можно сделать… Много людей отозвано для оперативной работы по эвакуации населения и так далее и тэ пэ…
Президент одарил его хирургическим взором.
— Гэбисты… Свалили генерала на койку в госпиталь! Такой мужик был! Вы у него по волоску строем бегали… Что тут говорить. Я виноват. Позаботьтесь, чтоб старика из госпиталя вывезли по-человечески, он на протезе все-таки… — Он в отчаянии махнул рукой. — Женя, у тебя что?
Министр обороны поднялся. Сегодня генерал-полковник по случаю военного положения был не в гражданке, а в парадной форме, с боевыми медалями, которые имел полное право носить.
— Три полка спецназа уже работают на улицах. Людям помогают. Ребята проверенные, не солдафоны со свёрнутой крышей, а честные солдаты. В основном — офицеры.
— Хорошо. А со сдерживанием и уничтожением этой гадости как дела обстоят?
— На вертолётах с минуты на минуту должны по периметру разворачивать красные стяги. Ох, ребята-срочники задолбались сегодня ночью шить… К ракетному удару готовы. Авиация — тоже. Слава богу…
— Н-да, Женя. Стрелять-то мы умеем… — Президент встал. Пожевал губами. — Только вот помогут ли ракеты?..
— До сего момента прецедентов ещё не случалось, господин верховный главнокомандующий, — чётко ответил опытнейший министр обороны.
* * *
Этим утром Москва горела.Но не огонь пока ещё был виноват в этом, хотя и его хватало. Город горел красным пламенем вещей…
«Капля» уже поглотила под своей чёрной массой спорткомплекс Олимпийский и добралась до северной кромки Садового кольца. С юга прилетали вертолёты МЧС, тянулись бесконечные колонны специальных автобусов, на которых перевозили гражданское население. Поперёк проспекта Мира стояли четыре тяжёлых танка «Т-120» с развёрнутыми в сторону приближающейся стены стволами и два «броника».
Но не это пугало «каплю»…
Её поверхность топорщилась, сминалась складками, переливалась волнами и судорожно вздрагивала мелкой зыбью от сотен тысяч предметов красного цвета, которые швыряла одуревшая толпа. «Капля» без устали выплёвывала их назад, огибала, просачивалась между, и это хоть на мизер, но замедляло её продвижение в глубь города.
Москва горела.
Розовыми язычками фантиков и обёрток от жевательной резинки, красными коробочками из-под туалетной воды, дезодорантов, кремов, лаков для ногтей и гигиенических салфеток, багряными разводами журналов, книг, тетрадей, суперобложек, конвертов, газет, компьютерных дисков, кровяными искрами зажигалок, ручек, карандашей и дождём канцелярских скрепок, тяжёлыми багровыми сполохами микроволновок, столов, кресел и даже диванов, алыми росчерками футболок, свитеров, брюк, курток, плащей, палантинов, шапочек, рубашек, простыней…
И было жутко смотреть, как настырная «капля» толкает впереди себя волну этого вспыхивающего и взрывоопасного огня вещей.
Люди бежали в панике, но многие считали своим долгом швырнуть напоследок в ненавистную тёмную стену пятнадцатиметровой высоты что-нибудь красное. Как-то сами собой в общей суматохе даже возникли добровольные дружины, которые отступали, но не спешили уходить. Среди них было много бывших бодряков. Собравшись по двадцать-тридцать человек и нацепив разносортные очки, чтобы не слезились глаза, они устраивали на пути «капли» настоящие багрово-оранжевые баррикады из подручных уличных средств. К таким волонтёрским группам сразу прилипло название «очкарики». Военные и милиция им старались не мешать — встречая какое-никакое сопротивление, всепоглощающая стена двигалась медленнее…
Извернувшись между двумя особенно большими нагромождениями из алого барахла, «капля» взметнула отросток-щупальце и мгновенно сожрала один из танков. Экипажи оставшихся «Т-120», увидев гибель товарищей, решили не рисковать: сыпанув асфальтовой крошкой из-под гусенец, водители развернули исполинские машины и отъехали метров на пятьдесят. Стрелки тем временем дали согласованный залп по нависшей по всей ширине проспекта стене. Оглушительно ухнуло, в ближайшем мини-маге треснуло и ссыпалось витражное стекло. Снаряды, как и во все прошлые разы, ушли в никуда. Просто исчезли в загадочной и страшной тьме «капли».
— Слушай, а что, если боеголовки красной краской окатить?! — крикнул водитель одного из «Т-120» своему стрелку, поправляя очки.
Связь через наушники и микрофон барахлила, поэтому приходилось срывать голос, чтобы было слышно на фоне оглушительного рёва двигателя.
Тот проморгался, вытер пороховые крупинки со лба и проорал, перегнувшись через тёплый ещё затворный механизм:
— Пробовали уже! Солдатик прибегал от ребят из двадцать первой бригады, что западнее нас стоят, кажется, на Новослободской. Говорит, «капля» выплёвывает снаряды обратно с той же скоростью… Они так несколько окрестных домов разнесли…
— Ни хрена себе… Так и назад в дуло вернуться может, тебе в лоб…
— Вот гражданские уйдут, и командование вроде как собирается зээркашки и авиацию в ход пустить… Слышишь, Виталь? Они там вроде даже лазеры применять хотят! Говорят, на истребителях имеются…
— Хрен знает. Может, и есть…
Москва горела.
Ревели сирены тревоги.
Людям в такие моменты глубоко наплевать, откуда пришла беда. Кто в этом виноват — С-пространство или сатана… Страх перед самим фактом бедствия руководит их действиями, трепет и холодок в солнечном сплетении от необходимости то и дело задаваться вопросом: «А что дальше будет?..» Плюс инстинкт самоохранения: спастись! Спасти себя, детей, близких, ценные вещи… Ну, в крайнем случае хотя бы себя…
И основная масса людей бежит. Сломя голову, не разбирая дороги, с воплями, топча себе подобных — лишь бы прочь от напасти!
Но есть небольшая когорта, у которой над инстинктом сохранения собственной задницы преобладают другие. К примеру, чувство противоречия и злости! Ах так, дескать, бить нас ни за что?! Ну получай гранату в репу за такую дерзость! Не помогает? А красный кирпич? То-то же.
Также есть люди, у которых включается чувство вседозволенности. Никому ничего не надо? Вот и ладненько, а мы пару витрин расколошматим и пряники все утащим. Все равно теперь ничьё! А это кому тут зубик золотой выбили? Валяется себе так… бесхозно… И вообще, что-то скучно, а не подпалить ли вот этот домик?..
Можно ещё вспомнить о фаталистах и прочих религиозных придурках. Этим вообще лафа! Они ж только и ждали, когда апокалипсис нагрянет! Теперь осталось только сесть тихонечко у подоконника и любоваться, как некая чёрная стена пожирает народ грешный…
Но основная масса все же бежит. И получается так, что эта масса в процессе панического улепетывания волочит саму себя. А вот тогда становится действительно страшно…
Москва горела под завывание сирен. А чёрная клякса, расползающаяся по её улицам и площадям, постепенно тушила этот отчаянный пожар, оставляя внутри своего уродливого кольца лишь тлеющие угли. Подминала под себя отчаянную попытку сопротивления. Давила.
Вот беззвучно исчез в полотнище тьмы очередной небоскрёб. «Капля» разом окутала огромное здание на Сретенке, прошлась по всей его высоте неприятной для глаза волной и медленно двинулась дальше, оставив от только что возвышавшегося колосса из стали, бетона и стекла жалкий огрызок с торчащими в разные стороны оплавленными кусками арматуры и грудой всякой рухляди красноватого оттенка. Также посреди этого скомканного вороха вещей аккуратненько лежала дюжина целёхоньких С-визоров.
Свою плоть «капля» не трогала.
Москва горела…
* * *
Она пришла в себя, скорчившись от холода в тесной подворотне, между двумя железными контейнерами для мусора… Приоткрыла глаза и застонала, увидев разорванные джинсы, валяющиеся неподалёку. Кроссовки с коченеющими на асфальте змейками шнурков… Крупная дрожь била все тело, в затылке тикал маятник боли, низ живота сводили судороги, но сил на то, чтобы встать, пока не хватало. Она в отчаянии обхватила руками голые окровавленные колени, вспоминая…С самого утра Лена была вместе с родителями. Когда завыли городские сирены тревоги и по телевидению передали выступление президента, на часах было практически семь. Выскоблив в сумку содержимое холодильника и собрав самые ценные вещи, они заперли квартиру, спустились пешком вниз и сели в просторную «Шкоду», припаркованную возле подъезда, которую отец купил всего-то полмесяца назад, выгодно тиснув «десятку» и назанимав у друзей.
«Пристегнитесь», — рассеянно сказала мама, кусая губы и трясущимися пальцами пытаясь нащупать ремень безопасности.
Тронулись. Виляя меж брошенными коробками, мебелью и бытовой техникой, выскочили на проспект и упёрлись в бурлящий поток людей. Мама запаниковала и попыталась выбраться наружу, но отец сурово вернул её обратно в салон и с яростным хлопком закупорил дверь. Он плавно надавил на педаль газа, и машина осторожно нырнула в человеческую реку, течение которой тут же подхватило её и потащило вперёд.
Первым разбили заднее стекло. Затем, почти сразу, одно боковое. В салон залетел увесистый обломок кирпича. Мама завизжала и, задёргавшись под пристёгнутым ремнём, стала стряхивать с себя мелкие осколки. Повернулась к Лене и с ужасом посмотрела на неё: у дочери со щеки стекала тонкая струйка крови.
Отец притормозил и на всю машину гаркнул: «Вылезайте! Резво!» После чего сам выскочил и помог выбраться семье. Толпа протекала, завихряясь возле остановившегося автомобиля и образовывая бурунчики. О крыло новенькой «Шкоды» стукнулся ещё один камень. Вокруг раздавались крики и стоны растоптанных людей, откуда-то валил столб дыма, разносившийся ветром по волнам человеческой реки. Над улицей стрекотал вертолёт, и усиленный мегафоном голос возвещал о правилах поведения в чрезвычайных ситуациях. Где-то вдалеке звучали выстрелы тяжёлых орудий, почва временами слегка подрагивала.
«Вперёд! — крикнул отец. — Лариса! Ленка! Хватайтесь за меня и не отставайте! Не оглядывайтесь…»
Окружающий Лену мир подёрнулся какой-то колышущейся плёнкой, словно предметы обтянули полиэтиленом… Она бежала, держась за мамину руку, и не смела оглянуться. Ноги находили асфальт сами собой. Мысли тянулись вяло, апатично — первый шок уже прошёл. Остался только едкий ужас, копошащийся в груди, где-то между горящими от стремительного передвижения лёгкими… Нечто необъяснимое и враждебное пришло в их размеренную жизнь из эса. Какая-то «капля»… Лена неоднократно бывала в С-пространстве, и ни разу оно не казалось ей агрессивным или недружелюбным — всего лишь очередной способ развлечения, придуманный людьми, и только. Она ни за что бы не поверила, скажи кто-нибудь, что эс представляет хоть малейшую угрозу для реального мира. Да и когда появились сшизы… все равно несколько опаснее стало лишь на улицах эса, но уж никак не здесь, в настоящей Москве… И вот неожиданно приходит беда. Оттуда, из снов… Что же теперь будет? Как быть с её уже запланированным обучением в экономическом колледже? Что станется с одноклассниками и подружками?..
Невозможно предугадать момент, когда споткнёшься. Даже если человек постоянно напряжён и готов к такой возможности, все равно это происходит внезапно… Лена зацепилась кроссовкой за поваленную поперёк тротуара пожарную лестницу, и мамина ладонь выскользнула из её руки. Девушка распласталась на луже с вмёрзшими окурками, порвав брюки и жестоко ударившись локтем о заиндевевшую на стуже коробку с упаковками томатного сока. Она еле успела откатиться в сторону стены, чтобы не быть раздавленной. Крик матери потерялся в толпе.
— Мама! — истошно заорала Лена, пытаясь подняться. — Мамочка! Подожди!..
Девушку без конца толкали пробегающие мимо люди, и ей никак не удавалось встать на ноги. Когда же она наконец сумела приподняться, уцепившись за свисавший из окна первого этажа антенный кабель, человеческий поток уже безвозвратно унёс её родителей…
Лена встала, прижавшись спиной к пачкающей известью стене дома, и заплакала, глядя сквозь муть раскалённых слез на странных… «очкариков», организованной гурьбой прущих против течения и размахивающих над собой багряными тряпками.
Она закрыла глаза и зарыдала ещё сильней, прижав к лицу поцарапанные ладони, на которых засыхала кровь. Багряная…
В груди клокотала смесь из отчаяния, беспомощности, злости и страха. Она никогда больше не увидит маму и отца… Что ей теперь делать здесь? Одной и никому не нужной девчонке…
— Пойдём сюда, здесь выход! — вдруг раздался голос прямо рядом с ухом. Лена вздрогнула.
Справа от неё стоял мужчина лет сорока, одетый в дорогое пальто и кашемировую кепку.
— Пошли, скорее! — Он взял её за ушибленный локоть, и девушка ойкнула.
— Как… кой вых… од? — запинаясь от слез, спросила она.
— Через переулок, на Садовое!
— У меня мама пропала…
— Давай живей, а то сама пропадёшь!
Мужчина нажал комбинацию цифр на кодовом замке, открыл дверь подъезда и скрылся. Лена, всхлипнув ещё пару раз, нырнула за ним.
Затем она, видимо, потеряла сознание…
Очнулась от неприятной, пульсирующей боли в затылке и груди. Голова сзади была в чем-то липком… И… кто-то грубо мял её соски.
Девушка поборола желание немедленно завизжать и начать брыкаться, сообразив, что среди общего смятения её все равно никто не услышит, а если и услышит, то уж точно не поможет. Затаила дыхание и на самую малость приоткрыла смёрзшиеся от слез веки.
Лена лежала на лавочке в каком-то глухом дворике. Ветра здесь почти не было, поэтому редкие снежинки падали почти вертикально, лишь слегка подтанцовывая в прозрачном воздухе. Мужчина в кашемировой кепке навис над ней и рывками расстёгивал блузку под широко распахнутой дублёнкой. От него исходил богатый аромат парфюма.
— Я уже замёрзла ждать, — сказала высокая, рослая женщина в длинной шубе, стоявшая около песочницы. — Скоро?
Больше вокруг никого не было. Лена улучила момент и врезала уже добравшемуся до бюстгальтера насильнику ободранным коленом в пах. Он лишь ослабил хватку и отступил на шаг, даже не согнувшись и не вскрикнув. Промахнулась, наверное… Теперь — все кончено.
— Ты чего, милая девочка? — искренне удивился мужчина. — Зачем дерёшься?
— Не трогайте меня, прошу вас… — забормотала Лена, хватаясь непослушными пальцами за воротничок блузки. — Пожалуйста, не надо…
— Уйми истеричку, — хладнокровно приказала женщина в шубе.
— Милая, я не буду делать тебе больно, — прошептал мужчина, улыбаясь. Кашемировая кепка нависла над лицом Лены. Под козырьком полыхали шальные линзы глаз.
— Нет! Помогите! — завизжала девушка что было мочи и замолотила ногтями по приближающейся морде. — Нет!..
Брызнула кровь, мужчина отпрянул и зарычал, тряся головой. Кепка слетела.
— Ты её сделаешь наконец или нет? — раздражённо спросила женщина в шубе, облизывая два пальца.
Лена рванулась в сторону, упала с лавочки на холодную корку снега и поползла на четвереньках, не переставая сдавленно звать на помощь. Пола дублёнки зацепилась за железную стойку скамейки. Сильная рука вздёрнула её за шиворот, как кутёнка, и развернула. Поставила на затёкшие ноги. — Милая, не убегай… Хлёсткий удар по виску заставил Лену на миг умолкнуть и захлопать ртом, хватая воздух.
— Моя жена очень хочет посмотреть, какая ты, — прошептал мужчина, обдавая её ароматом дорогого одеколона. — Разденься.
— Нет… — прохрипела девушка, стараясь вырваться.
— Милая, мне придётся тебя раздеть. Обещаю, ты не замёрзнешь.
— Отпустите меня, пожалуйста… Я умоляю вас… Мужчина разочарованно вздохнул и ударил её коленом в живот. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли искры, колени подогнулись. «Скорее бы умереть», — как-то отрешённо подумала Лена.
Вновь поставив её на ноги и поддерживая одной рукой, мужчина разорвал блузку. Пуговицы брызнули в разные стороны. На обнажённую грудь девушки упали несколько снежинок, тая.
— Милая… — вожделенно застонал он. — Милая…
Следующий удар лишил Лену сознания… Дальнейшее отпечаталось в памяти кошмарными урывками… Её насиловали и били. Долго. Сначала — один мужчина. Потом, кажется, к нему присоединилась та… в длинной шубе…
Обжигающие удары, боль, морозные прикосновения снега к голому телу… темнота… кто-то жалобно кричит, и эхо разносится по всей вселенной… Женское лицо, искажённое гримасой оргазма, смазанная помада… холод… боль… угасающий вместе с рассудком страх…
Лена застонала и открыла глаза. Отняла лоб от коленей и обвела взглядом узкую подворотню. Ступни почти окоченели, волосы на затылке слиплись от свернувшейся крови…
Девушка взялась за края железных контейнеров и, сломав ноготь, поднялась на ноги. Снова упала, еле успев подставить локти. Зашептала одними губами что-то бессвязное: на стоны не было больше сил.
Со второй попытки удалось подняться и натянуть порванные джинсы. Дрожь колотила её всю. Лена кое-как застегнула дублёнку, надетую на голое тело, и зашнуровала кроссовки. Замерла, изредка судорожно вздрагивая от холода. За одно-единственное утро она лишилась всего: крова, близких, чести, веры в будущее. Остались пустота и ледяное дыхание застывшего города… Почему так тихо? Неужели всех уже эвакуировали? Значит, скоро станут бросать бомбы… Это даже к лучшему. Умереть бы побыстрей… Сгореть. В этом проклятом мире уже не осталось ничего, никого. Интересно, мама с отцом выжили в той безумной давке?..