Страница:
На полу по всей площади залы виднелись обрывки бумаги, разносортные детали установок и агрегатов, несколько мониторов с вытекшими из рабочего объёма кристаллами, рваные мембраны от динамиков, паяльники, ржавые инструменты, куски кожи или заменителя, микросхемы, какие-то скобки, коннекторы, коаксиальные и оптические кабели, мотки изоляции, радиотехнические детали, платы, испорченные сенсорные панели, старые картонные коробки и много ещё всякой всячины. Попадались даже старые выцветшие фотографии… Между всеми этими барханами мусора было протоптано несколько функциональных тропинок.
И апофеозом интерьера, несомненно, был самогонный аппарат. Водружённый на постамент из сдвинутых железных ящиков, он несокрушимым колоссом возвышался над всем смертным. Над суетой. Гордо изгибалась спираль змеевика, будто капризная дама перед будоражащей горячкой ночи с брутальным мачо. А рядом с постаментом, на пластиковых полочках, рядками покоились бурдюки с готовым продуктом.
— Так, — потирая ручки, сообщил Всеволод. — Вам первачка или разбавленного?
— Нам — попить, — кашлянул Петровский. Хозяин недоуменно поднял на него бисеринки глаз, затерянные в путах волос и бороды. Подозрительно вопросил:
— А я что предлагаю?
— Здесь есть обычная вода? Без алкоголя…
— А-а… — разочарованно протянул Всеволод. До него, кажется, начало доходить, что нажираться с ним никто не собирается. Он трагично понурил голову и заявил: — Вот такая благодарность человеку за все. Сидишь тут, сидишь, месяцами себе подобных не видишь… А потом они приходят и просят воды. — Тут он неожиданно громко икнул: — Ииваук!.. Тьфу ты! Вон в тех бурдючках, возле стены, вода ваша проклятая…
Все бросились к заветной влаге и, развязав тесёмки, принялись глотать прямо из кожаных мешков.
— Может, вы и жрать хотите? — ехидно спросил Всеволод. — Давайте… жри… Ииваук!.. Ох, едрить твою… Жрите…
Рысцов не останавливался, пока не вылакал содержимое целого бурдюка. После этого он ополоснул грязное лицо и голову, не заботясь о том, что бинты на руках промокли. Плевать! Стержневой эффект достигнут: теперь ликвидировано одно из главенствовавших на протяжении последних часов неудобств — жажда. Можно попробовать адекватно оценить обстановку.
— Сколько мы уже в эсе? Часов десять? — предположил он.
— Около того, — отозвался Андрон и аппетитно забулькал.
— Это потрясающе, — восхищался Альберт Агабекович. Он уже напился и принялся изучать ряды формул, намалёванных вкривь и вкось на стенах. — Это бесподобно! Скажите, Всеволод, а вы действительно ассистировали профессору Макушику?.. Всеволод, что с вами?
Валера обернулся и увидел, что заросший до глаз хозяин валяется возле самогонного аппарата, неудобно подогнув ногу и раскинув руки.
— Он… он умер! — воскликнул Аракелян, отчаянно шлёпая Всеволода по бороде. — Что же вы стоите? Человек же помер!
— Да не помер он, — хмуро сказал Павел Сергеевич, вытаскивая из зажатой руки «трупа» ополовиненный бурдюк. — Просто надрался в говнину.
— Вот зараза! — удивлённо заломил брови Петровский. — И ведь как быстро успел! Стоило на минутку отвернуться…
— Алкаш, — подбил подполковник. — Более того, самый страшный подвид — спившийся интеллигент.
— Но он же очнётся, правда? — трогая ямку на своём подбородке, спросил Аракелян.
— Профессор, ей-богу, вы как дитятко малое! — раздражённо сказал Таусонский. — Ну ведь вам сколько — лет пятьдесят, верно?
— Пятьдесят четыре…
— А ведёте себя на неполные двенадцать.
— Простите… — Альберт Агабекович потёр глаза и горбинку на переносице. — Я не очень хорошо себя чувствую — видно, капитально перегрелся… Не обращайте внимания.
— Забавно получается… — вздохнул Андрон. — Прошли все круги ада, добрались до цели. А цель нализалась в дым и спит.
— Алкоголики быстро пьянеют и быстро очухиваются, — авторитетно заметил подполковник. — Вот увидите, через часок-другой зашевелится. И похмелиться попытается. Главное, не упустить момент. Если ещё хотя бы граммов сто зарядит — крышка. Снова вырубится.
— Дежурить возле него, что ль? — брезгливо поморщился Андрон.
— Да нет, — усмехнулся Таусонский, массируя мощную шею. — Поглядывать просто, чтоб до пойла не дотянулся.
Говорить он пока не спешил. По всей видимости, принял гостей за порождения мозга, измученного белой горячкой. Пьянство оно и в эсе — пьянство.
— Ну как, череп бо-бо? — участливо спросил Павел Сергеевич, отпихивая ногой недопитый бурдюк.
Всеволод не ответил. Он проследил взглядом движение подпола и нахмурился пуще прежнего. Видимо, раньше глюки в его присутствии не поступали так фривольно и борзо.
— Всеволод… — подоспел на помощь Аракелян. — Скажите, Всеволод, какая последовательность импульсов асинхронного глюонного потока после третьей производной вашей формулы является ключевой?
— Чушь, — коротко ответил Всеволод через минуту. Подумал и добавил: — Бездарная и… и-иваук!.. ёпть… неблагозвучная.
Аракелян удовлетворённо кивнул.
— Вот видите, вы понимаете, что фраза не имеет смысла, — сказал он. — Значит, должны поверить, что мы реальны. Ведь ваше воображение не подбросило бы утку?
— Не уверен. Дайте выпить.
— Шиш, — включился в разговор Таусонский, демонстративно выливая содержимое очередного бурдюка на пол.
— Э-э… Эй, ты чего творишь, гадина?! — Всеволод попытался подняться на ноги, но его неудержимо повело в сторону. Если бы Андрон не оказался поблизости и не подхватил горе-изобретателя под мышки, он вписался бы в самогонную установку, словно горящий эсминец.
— Все, дружок, шутки кончились, — жёстко сказал подполковник. — Мы сюда не для того ползли по пеклу, чтобы на твою морду пьяную смотреть. Побрился бы хоть, на человека не похож…
— Да что вам вообще от меня нужно, изуверы? — пискнул Всеволод, высвобождаясь из сильных рук Андрона. — Я живу, никому не мешаю… Чего пристали?
— А ты знаешь, что вокруг происходит? — рявкнул Павел Сергеевич. — Знаешь? Или уже ничего не соображаешь в своих алкогольных грёзах?
Всеволод просительно поглядел на него. Подвигал бородой и спросил:
— Может, дашь похмелиться?
— Не дам.
— Сволочь! — Хозяин в сердцах топнул ногой. Застонал, уселся и заныл: — Ох, как в голову-то отдало… Впору хоть подохнуть…
— И подохнешь! — взбеленился Андрон. — А сам не подохнешь — эс поможет! Ребёночек твой заигравшийся!
Всеволод поднял на Петровского бусинки глаз.
— Молодой человек… Что ты знаешь про эс?..
— То, что скоро ему настанет пипец! Вопрос только в том, вместе со всеми нами или без. Ферштейн?
Создатель С-волн долго молчал, царапая взглядом по очереди всех гостей. Огромного Петровского с ужасным фингалом на пол лица, Таусонского в порванной, испачканной мазутом рубашке, Аракеляна, устало поглаживающего ссадину на лбу, сумрачного и задумчивого Рысцова. Они стояли перед ним и ждали. Каждый пришёл за своими ответами и уже не уйдёт без них обратно — слишком много осталось за плечами. Не развернуться.
Наконец Всеволод опустил глаза, вздохнул и пробубнил:
— Дайте хоть воды… обычной…
Ему дали напиться. Двигая волосатым кадыком, заросший учёный жадно поглощал влагу на протяжении доброй минуты. Потом отнял бурдюк от губ и произнёс:
— Садитесь, коль пришли. Долгий разговор будет… Эй, здоровяк, подай-ка мне ножницы и бритву. Вон там, у бака возьми. И зеркало захвати. Металлическую пластинку отполированную видишь?
Андрон, несколько даже потерявшийся от подобной наглости и императивного тона, выполнил просьбу. Всеволод клацнул пару раз ножницами в воздухе и пробубнил:
— И как вас только изнанники не порвали на генетические гирлянды?.. Нонсенс.
КАДР ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ
И апофеозом интерьера, несомненно, был самогонный аппарат. Водружённый на постамент из сдвинутых железных ящиков, он несокрушимым колоссом возвышался над всем смертным. Над суетой. Гордо изгибалась спираль змеевика, будто капризная дама перед будоражащей горячкой ночи с брутальным мачо. А рядом с постаментом, на пластиковых полочках, рядками покоились бурдюки с готовым продуктом.
— Так, — потирая ручки, сообщил Всеволод. — Вам первачка или разбавленного?
— Нам — попить, — кашлянул Петровский. Хозяин недоуменно поднял на него бисеринки глаз, затерянные в путах волос и бороды. Подозрительно вопросил:
— А я что предлагаю?
— Здесь есть обычная вода? Без алкоголя…
— А-а… — разочарованно протянул Всеволод. До него, кажется, начало доходить, что нажираться с ним никто не собирается. Он трагично понурил голову и заявил: — Вот такая благодарность человеку за все. Сидишь тут, сидишь, месяцами себе подобных не видишь… А потом они приходят и просят воды. — Тут он неожиданно громко икнул: — Ииваук!.. Тьфу ты! Вон в тех бурдючках, возле стены, вода ваша проклятая…
Все бросились к заветной влаге и, развязав тесёмки, принялись глотать прямо из кожаных мешков.
— Может, вы и жрать хотите? — ехидно спросил Всеволод. — Давайте… жри… Ииваук!.. Ох, едрить твою… Жрите…
Рысцов не останавливался, пока не вылакал содержимое целого бурдюка. После этого он ополоснул грязное лицо и голову, не заботясь о том, что бинты на руках промокли. Плевать! Стержневой эффект достигнут: теперь ликвидировано одно из главенствовавших на протяжении последних часов неудобств — жажда. Можно попробовать адекватно оценить обстановку.
— Сколько мы уже в эсе? Часов десять? — предположил он.
— Около того, — отозвался Андрон и аппетитно забулькал.
— Это потрясающе, — восхищался Альберт Агабекович. Он уже напился и принялся изучать ряды формул, намалёванных вкривь и вкось на стенах. — Это бесподобно! Скажите, Всеволод, а вы действительно ассистировали профессору Макушику?.. Всеволод, что с вами?
Валера обернулся и увидел, что заросший до глаз хозяин валяется возле самогонного аппарата, неудобно подогнув ногу и раскинув руки.
— Он… он умер! — воскликнул Аракелян, отчаянно шлёпая Всеволода по бороде. — Что же вы стоите? Человек же помер!
— Да не помер он, — хмуро сказал Павел Сергеевич, вытаскивая из зажатой руки «трупа» ополовиненный бурдюк. — Просто надрался в говнину.
— Вот зараза! — удивлённо заломил брови Петровский. — И ведь как быстро успел! Стоило на минутку отвернуться…
— Алкаш, — подбил подполковник. — Более того, самый страшный подвид — спившийся интеллигент.
— Но он же очнётся, правда? — трогая ямку на своём подбородке, спросил Аракелян.
— Профессор, ей-богу, вы как дитятко малое! — раздражённо сказал Таусонский. — Ну ведь вам сколько — лет пятьдесят, верно?
— Пятьдесят четыре…
— А ведёте себя на неполные двенадцать.
— Простите… — Альберт Агабекович потёр глаза и горбинку на переносице. — Я не очень хорошо себя чувствую — видно, капитально перегрелся… Не обращайте внимания.
— Забавно получается… — вздохнул Андрон. — Прошли все круги ада, добрались до цели. А цель нализалась в дым и спит.
— Алкоголики быстро пьянеют и быстро очухиваются, — авторитетно заметил подполковник. — Вот увидите, через часок-другой зашевелится. И похмелиться попытается. Главное, не упустить момент. Если ещё хотя бы граммов сто зарядит — крышка. Снова вырубится.
— Дежурить возле него, что ль? — брезгливо поморщился Андрон.
— Да нет, — усмехнулся Таусонский, массируя мощную шею. — Поглядывать просто, чтоб до пойла не дотянулся.
* * *
Продрал глаза Всеволод, вопреки прогнозам гэбиста, гораздо раньше. Через полчаса. Он приподнялся и окинул мутным взором местность. Обнаружив, что не один, нахмурился и сел.Говорить он пока не спешил. По всей видимости, принял гостей за порождения мозга, измученного белой горячкой. Пьянство оно и в эсе — пьянство.
— Ну как, череп бо-бо? — участливо спросил Павел Сергеевич, отпихивая ногой недопитый бурдюк.
Всеволод не ответил. Он проследил взглядом движение подпола и нахмурился пуще прежнего. Видимо, раньше глюки в его присутствии не поступали так фривольно и борзо.
— Всеволод… — подоспел на помощь Аракелян. — Скажите, Всеволод, какая последовательность импульсов асинхронного глюонного потока после третьей производной вашей формулы является ключевой?
— Чушь, — коротко ответил Всеволод через минуту. Подумал и добавил: — Бездарная и… и-иваук!.. ёпть… неблагозвучная.
Аракелян удовлетворённо кивнул.
— Вот видите, вы понимаете, что фраза не имеет смысла, — сказал он. — Значит, должны поверить, что мы реальны. Ведь ваше воображение не подбросило бы утку?
— Не уверен. Дайте выпить.
— Шиш, — включился в разговор Таусонский, демонстративно выливая содержимое очередного бурдюка на пол.
— Э-э… Эй, ты чего творишь, гадина?! — Всеволод попытался подняться на ноги, но его неудержимо повело в сторону. Если бы Андрон не оказался поблизости и не подхватил горе-изобретателя под мышки, он вписался бы в самогонную установку, словно горящий эсминец.
— Все, дружок, шутки кончились, — жёстко сказал подполковник. — Мы сюда не для того ползли по пеклу, чтобы на твою морду пьяную смотреть. Побрился бы хоть, на человека не похож…
— Да что вам вообще от меня нужно, изуверы? — пискнул Всеволод, высвобождаясь из сильных рук Андрона. — Я живу, никому не мешаю… Чего пристали?
— А ты знаешь, что вокруг происходит? — рявкнул Павел Сергеевич. — Знаешь? Или уже ничего не соображаешь в своих алкогольных грёзах?
Всеволод просительно поглядел на него. Подвигал бородой и спросил:
— Может, дашь похмелиться?
— Не дам.
— Сволочь! — Хозяин в сердцах топнул ногой. Застонал, уселся и заныл: — Ох, как в голову-то отдало… Впору хоть подохнуть…
— И подохнешь! — взбеленился Андрон. — А сам не подохнешь — эс поможет! Ребёночек твой заигравшийся!
Всеволод поднял на Петровского бусинки глаз.
— Молодой человек… Что ты знаешь про эс?..
— То, что скоро ему настанет пипец! Вопрос только в том, вместе со всеми нами или без. Ферштейн?
Создатель С-волн долго молчал, царапая взглядом по очереди всех гостей. Огромного Петровского с ужасным фингалом на пол лица, Таусонского в порванной, испачканной мазутом рубашке, Аракеляна, устало поглаживающего ссадину на лбу, сумрачного и задумчивого Рысцова. Они стояли перед ним и ждали. Каждый пришёл за своими ответами и уже не уйдёт без них обратно — слишком много осталось за плечами. Не развернуться.
Наконец Всеволод опустил глаза, вздохнул и пробубнил:
— Дайте хоть воды… обычной…
Ему дали напиться. Двигая волосатым кадыком, заросший учёный жадно поглощал влагу на протяжении доброй минуты. Потом отнял бурдюк от губ и произнёс:
— Садитесь, коль пришли. Долгий разговор будет… Эй, здоровяк, подай-ка мне ножницы и бритву. Вон там, у бака возьми. И зеркало захвати. Металлическую пластинку отполированную видишь?
Андрон, несколько даже потерявшийся от подобной наглости и императивного тона, выполнил просьбу. Всеволод клацнул пару раз ножницами в воздухе и пробубнил:
— И как вас только изнанники не порвали на генетические гирлянды?.. Нонсенс.
КАДР ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ
Неудавшаяся аватара
Сигнал тревоги предсказать практически невозможно. Он всегда огорчит вас в самый неподходящий момент, он донельзя противен, даже если не влечёт за собой катастрофических последствий. Вдвойне мерзок — если влечёт.
Из колонок послышался звоночек. Дежурный оторвал взгляд от глянца журнальной страницы, где пестрели диаграммки похудения, подкреплённые для верности эротичными фотографиями фитнес-красоток, и подозрительно покосился на монитор.
Снова сбоил долбаный контроллер телеметрического узла на четвёртом этаже. Уже в третий раз за последние сутки из-за перегрева процессора система выдавала сумбурные данные, а техники отбрехивались какими-то пиковыми нагрузками по одному из сегментов силового контура да износившимся кулером. И продолжали резаться в преферанс в своей каморке.
Старенький номер журнала пришлось отложить в сторону. Пора заставить технарей вспотеть. Пора.
Дежурный решил подняться на четвёртый этаж, а потом уже с места поломки вызвать зарвавшихся лентяев. Может, хоть так им будет стыдно… Не доносы же писать, в самом деле?
Он глотнул остывшего чая из именной кружки, которые выдавались каждому сотруднику Центра, и выбрался из кресла-вертушки, издавая сопение, свойственное всем располневшим людям преклонного возраста…
Не хотелось ему уходить в эс, когда началась вся заваруха. Ну не верил он в многообещающие слоганы, и все тут! А найти приличную работу в обезумевшем после появления «чёрной чумы» реальном мире стало очень не просто. Хорошо, что умудрился в своё время окончить мёд — с таким образованием брали в Центры практически без собеседования. Обучали работе с аппаратурой, мониторинг которой, впрочем, был занятием не то чтобы шибко хитрым, после этого проводили краткий ликбез в вопросах физиологии сна, и вперёд — заступай на смену. Бесплатная кормёжка, приличный оклад и премиальные, крыша над головой, форменная одежда, уютный бар в подвальном помещении — что ещё нужно пожилому холостяку? К тому же за последнюю неделю у него сложились вполне дружеские — если не сказать больше — отношения с улыбчивой бухгалтершей Надюшей. Брюнетка плотного телосложения, сорока двух лет от роду — то есть в возрасте, когда женщина и впрямь наливается соками, перед тем как окончательно увянуть, — явно неровно дышала к нему. Она овдовела чуть больше месяца назад, во время эвакуации из Омска, избавившись от бычьей тирании алкоголика-мужа. Овдовела и… расцвела. Ей-богу, такое возможно только в нашем свинарнике!
Кажется, со дня на день их отношения готовы были логично подойти к будуарной стадии.
Дежурный клацнул по клавиатуре, фиксируя для отчёта данные, выдаваемые неисправной аппаратурой. Из принтера выскочили несколько листков, заполненных цифрами и графиками.
— Вот и ладненько, — сказал он сам себе, пришлепывая их степлером друг к другу и убирая в ящик. — Не донос, конечно, но технарям влетит. Повадились пульки расписывать при исполнении, разгильдяи…
В этот момент раздался ещё один звоночек. Дежурный нахмурился и переключился кнопкой «tab» на другое окно. Похоже, и на пятнадцатом полетел контроллер. Ну все, это уже перебор! Так и без премии можно остаться!
Он набросил халат, сунул в карман пачку сигарет и вышел в коридор. Вообще в зданиях Центра разрешалось курить только в строго отведённом месте, на последнем этаже, но сотрудники частенько пренебрегали канцелярским правилом и дымили где ни попадя. Да и кто мог сделать замечание — спящие? Начальство бывало с проверками редко, а Петрович — главный по безопасности — сам чадил там и сям, словно дизель. Поэтому дежурный раскурил сигарету прямо в лифте, выпустив сизую струю в чистенький потолок. Бросить эту вредную привычку он помышлял уже на протяжении лет десяти, но все как-то не решался, боясь набрать ещё дяток лишних кэгэ.
Коридор четвёртого этажа был пуст. По обе стороны располагались палаты, в каждой из которых за стеклянными дверями находился человек. А в некоторых — сразу целая семья. Дежурный свернул направо и побрёл по ворсистому ковровому покрытию, мурлыкая под нос какую-то нудную мелодию. Телеметрический узел находился в дальнем конце коридора, среди прочих технических помещений.
Тишина здесь была мягкой и успокаивающей, не звенела.
И вдруг дежурный остановился. Он повернулся на толстых ножках и сделал несколько шагов обратно, в сторону лифта. Возле одной из многочисленных палат на сенсорной панели помигивал красный огонёк. Это могло значить только одно — внутри что-то не в порядке. И контроллер не виноват, потому что он мог выдать кривые данные на компьютер через общую сетку, но не сюда — такие панели получали информацию напрямую от датчиков реципиента и гиперсомнической установки.
Дежурный недобро усмехнулся — теперь выговор технарям обеспечен. Он никогда не отличался мелочностью, но на этот раз нужно было проучить этих шалопаев.
Набрав комбинацию из семи цифр — универсальный код для всех палат в их Центре, он поглядел в чёрное око сканера радужной оболочки и, дождавшись короткого писка, открыл дверь. Запоздало вспомнил о непогашенной сигарете и, чертыхнувшись, ловко сплюнул на тлеющий кончик. Окурок сунул в карман. Вообще-то ему не следовало без критической надобности входить в палату одному. Согласно какому-то там пункту должностной инструкции, при возникновении подозрения в сбое аппаратуры в палате или в других нештатных ситуациях дежурному предписывалось сообщить техническому персоналу и доложить ответственному нейрофизиологу. Но он подумал, что для начала неплохо бы взглянуть самому.
Это была одноместка. Анатомическая кровать, бесшумно работающая ГС-установка над ней, прикрытое лёгкими шторками окно, валяющиеся в углу тапочки, чистые губки для следующей смены уборщиков. Все в порядке. Что же не понравилось датчикам, прикреплённым к телу человека, который находился в состоянии гиперсомнии? Не приведи господи, чтобы сердце забарахлило или ещё что-нибудь в таком духе! Для дежурных одним из самых неприятных событий был новоявленный жмурик в их смену. Замучаешься отписываться.
— Ку-ку, — ласково прошептал он, наклоняясь над бледным лицом спящего мужчины. Покосился на зрачок камеры, ведущей непрерывную запись в каждой палате. — Что беспокоит любезного господи…
Мужчина открыл глаза.
Дежурного буквально отнесло к стене. Он почувствовал, как форменные брюки намокли. В висках гулко застучало, колени подогнулись, в районе солнечного сплетения будто заворочался и выстрелил иглами в разные стороны миниатюрный дикобраз.
Реципиент мог сдохнуть. Но не проснуться!
Часто дыша, дежурный заворожённо смотрел на блестящие роговицы открытых глаз. Мужчина невидящим взором уставился в чашу излучателя, склонённую над ним. Запищал какой-то зуммер, заставив дежурного вздрогнуть всем жирным туловищем.
Он, придерживаясь за стенку и беззвучно матерясь, вывалился из палаты, непослушными пальцами набрал код кабинета нейрофизиолога.
— Слушаю, — раздался из интеркома знакомый суховатый голос.
— Мих-хаил В-викторович… он смотрит… — отрывисто проговорил дежурный. — Я наклонился, а он как зыркнет…
— Кто это? — озабоченно поинтересовались из динамика
— Четвёртый этаж… срочно! Тревога по красному коду… — пролепетал дежурный, забыв ответить на вопрос.
Из-за приоткрытой двери палаты донёсся новый пульсирующий сигнал, слившийся с писком зуммера.
К тому моменту, когда из лифта выбежали анастезиологи и реанимационная бригада, дежурный сидел, прислонившись к стене, и бессмысленно улыбался. Нейрофизиолог Михаил Викторович глянул на него поверх очков в стильной оправе и бросил через плечо двум санитарам:
— Этого — в дурку. И скажите безопасникам, чтоб проверили записи и лог-файлы на его рабочем месте.
В палате уже суетились порядком перепуганные технари, подключая ноутбук к специальному порту ГС-излучателя. Реаниматоры облепили реципиента дюжиной присосок и считывали показания своих приборов.
— Что здесь? — деловым тоном осведомился Михаил Викторович, входя в помещение. Его взгляд упал на остекленевшие глаза мужчины. — Вот черт… Откинулся, что ли?
— Какой там, — откликнулся один из реаниматоров. — Живёхонек. Дольше нас с вами здравствовать будет…
— Не понял, — насупился нейрофизиолог, оттягивая мужику нижнее веко. — Он что, проснулся?
— Спит. Только очень странно… — Начальник технической смены повернул ноут, чтобы всем было видно дисплей. — Гляньте, кривые ЭЭГ обезумели…
— Тестер в порядке?
— Да. И дублирующий поток данных то же самое показывает!
Михаил Викторович всмотрелся в графики.
— Это же бред, — ухмыльнулся он спустя несколько долгих секунд. — Проверьте ещё раз аппаратуру.
— Она в норме, Михаил Викторович…
— Значит, я сошёл с ума! — громогласно возмутился он. — Почините мне, пожалуйста, мозг!
Электроэнцефалограмма.
Никто не ответил. Нейрофизиолог снял очки и вытер лицо платочком. Сказал:
— Вы понимаете, что показывают эти кривые? Они показывают несовместимые вещи. Вот дельта-волны, вот «сонные веретёна», частота один-два герца — все отлично, не считая, что это третья фаза медленного сна. Полюбуйтесь! Вот деятельность таламо-кортикальной системы… А здесь — кривые коры. Ничего не смущает? Если верить этим данным, то перед нами сейчас лежит человек, который одновременно спит и бодрствует. Это нормально, по-вашему?!
Технари лишь беспомощно пожали плечами.
— Так. Хорошо. Дайте мне нейрохимическую картинку. Так. Очень хорошо, очень хорошо…
Михаил Викторович, чувствуя странную слабость в руках, снова нацепил очки, достал мобильник и набрал номер начальника региональной химлаборатории Центров.
— Алло? Остапыч? Да, привет. Не сильно отвлёк? Да, понимаешь, тут казус один возник… Странный реципиент обнаружился. Посмотри, пожалуйста, будь любезен, картинку нейрохимическую, которую ребята тебе сейчас по сетке сбросят… Что? Да, срочно… Коньяк — с меня! Жду звонка…
Рыжеволосый и, как следствие, конопатый Константин Остапович, сидя в своём каньонообразном кресле в ста тридцати километрах от происходящих событий, шумно выдохнул и нехотя включил компьютер. При загрузке программы «chemistsomnia lab» выскочило окошко, предупреждающее, что срок легального использования софта истёк две недели назад. «Ну и хрен с тобой!» — злорадно подумал Остапыч, загружая исходные данные, полученные минуту назад по корпоративной почте.
— Так, что тут у нас имеется… — пробубнил он. — Ага, серотонинчик, норадреналинчик, ацетилхолинчик, гамма-аминомасляная кислотка… Чудно. А это нейропептидики…
Остапыч вдруг выпрямился и озадаченно потеребил свой огненно-рыжий чуб. Дёрнув мышкой, он закрыл программу, потом рестартанул машину и снова запустил кракнутый «chemistsomnia lab». Повторно загрузил данные, после чего, сдвинув соломенные брови, вперился в дисплей. Чушь.
Гневно засопев, он набрал номер Михаила Викторовича и приложил трубку к уху. Абсолютно не смешна подобная халатность, учитывая дороговизну спутниковой связи «Стикс» в их покалеченном «каплями» мире…
— Викторыч! Ты чего, издеваешься надо мной?! Скажи своим орлам, чтобы правильно снимали НХ-показания! Чего?! Слушай, протрезвей сначала! Ты в курсе, что твой реципиент спит и бодрствует разом? Ах, в курсе… Ну все, задрал, алкаш!..
Остапыч дал отбой, с неудовольствием отмечая общее время разговора. Дьявол, столько денег просадить из-за элементарной хмельной небрежности! Он яростно выдохнул и уже почти до конца погрузился в каньон кресла, потирая пальцами виски, когда мобильник снова запиликал…
— Стало быть, теоретически это возможно? — спросил Андрон после непродолжительного молчания.
— Возможно, — согласился Всеволод.
— Но как? — с неподдельным любопытством спросил Аракелян.
Всеволод быстро окинул взглядом всех четверых гостей. Ответил:
— Я не уверен полностью, это лишь гипотеза… Предположим, что моя версия о сущности С-пространства верна, и примем её за аксиому. Будем отталкиваться от того, что эс — полиморфная психоструктура, существующая после прохождения бифуркационного рубежа самоорганизации уже независимо от внешних влияний. Развивающаяся структура. Огромный, сложнейший организм, внутри которого задействованы неизвестные нам процессы контроля и усложнения. Любой организм усложняет сам себя, эволюционирует, подстраивается под внешнюю среду. Но тут дело несколько другое. Эс — это и есть среда. Внешнее для него — реальный мир. И они уже давно стали равноправны, более того — сейчас идёт борьба за первенство. Это нормально — воля к власти. И С-пространство если не побеждает, то явно лидирует в гонке, потому что человеческая реальность исчерпала львиную долю своих ресурсов.
— Мне казалось, что эс во многом отражает наш мир. Рефлекторно… — сказал Альберт Агабекович.
— Не совсем точно. Трафаретирует и вытесняет.
— Такого не может быть, — возразил Аракелян. — Слишком грамотно С-пространство ведёт бой. Логично. Не для нас, конечно, но собственная, внутренняя логика у него есть. И слишком уж она чёткая для организма, живущего на одних инстинктах. А как доказано — мир, галактика, вселенная не могут быть разумны сами по себе. Если, конечно, не упираться в идею Бога или чего-то в этом роде… Так что, уважаемый Всеволод, ваша гипотеза грозится расползтись по швам.
Всеволод снова окинул взглядом гостей, задержал глаза на Аракеляне и потом опустил их на свою коленку, не переставая мотать ногой.
— Профессор, я читал несколько ваших трудов, — проговорил он своим писклявым голосом. — Вы отличный учёный. Даже великолепный, блистательный, восхитительный… Знаете, чего вам не хватает для того, чтобы вас назвали гением? Косоглазия.
— Простите…
— Я образно выражаюсь. Гений должен быть косоглаз, чтобы, окромя необъятного разнообразия реалий, уметь видеть кончик собственного носа. Хотя бы иногда. Таким был Макушик — великий учёный нашего времени, которому я имел честь ассистировать. Венгр, как ни смешно, страдал лёгким косоглазием… После того, как он предсказал и доказал возникновение сшизов, я понял, насколько важно подчас увидеть что-то очень-очень близкое, давно примелькавшееся не только другим, но и самому себе.
— Давайте оставим философию для кухонных посиделок, — раздражённо перебил Павел Сергеевич.
— Так вот, что касается моей гипотезы… — Всеволод наконец перестал мотать ногой и выпалил: — Вы, профессор, правы в одном: эс неразумен. Он — всего лишь подсознание.
Все переваривали информацию добрую минуту. Рысцов даже прекратил рассеянно ковырять палочкой в вентиляционной прорези сломанного блока питания и поправил разболтавшуюся повязку на руке.
Наконец Альберт Агабекович оторопело улыбнулся и прошептал:
— Или надсознание.
— Как угодно. Это невообразимо сложная психоэмоциональная сфера чего-то большего.
— Значит, есть и… какой-то разум, которому подчиняется С-пространство, — сказал Аракелян, машинально сплетая и расплетая подрагивающие волосатые пальцы. — Значит, есть сознание, которое позволяет ориентироваться в окружающем пространстве, времени, обеспечивает многообразие поведения и целостность восприятия… Возможно, это даже осознает себя как личность… Просто невероятно!
— На этом предположении и основана моя гипотеза, — вздохнул Всеволод.
— Но это же открывает такие горизонты… Это расширяет границы нашего знания на порядок… Какой там, на несколько порядков! Интересно, вероятен ли контакт?..
— Так. Без бравады. Осталось добраться до этих нечеловеческих мозгов и размазать их, — встрял Петровский, и все заметили, как враждебно загорелся его здоровый глаз. — Правильно, Всеволод?
— Не знаю. — Учёный не отрывал взгляда от своей коленки. — Последствия невозможно предсказать…
— То есть в принципе контакт не исключён? — осторожно уточнил Андрон.
— Да. Но я не могу этого сделать.
— Почему?
— Изнанники…
— Не понял…
Всеволод снова вздохнул.
— Все не так просто, как кажется. Даже если допустить возможность уничтожения того, что управляет действиями эса… Тогда, с большой долей вероятности, исчезнет и само С-пространство…
— А мы зачем пришли?! — зарычал Петровский, и холмы мышц перекатились под его рубашкой.
— Я бы мог пойти на такое некоторое время назад… — спокойно ответил Всеволод. — Но теперь поздно. Развитие эса зашло слишком далеко… Появились изнанники.
Из колонок послышался звоночек. Дежурный оторвал взгляд от глянца журнальной страницы, где пестрели диаграммки похудения, подкреплённые для верности эротичными фотографиями фитнес-красоток, и подозрительно покосился на монитор.
Снова сбоил долбаный контроллер телеметрического узла на четвёртом этаже. Уже в третий раз за последние сутки из-за перегрева процессора система выдавала сумбурные данные, а техники отбрехивались какими-то пиковыми нагрузками по одному из сегментов силового контура да износившимся кулером. И продолжали резаться в преферанс в своей каморке.
Старенький номер журнала пришлось отложить в сторону. Пора заставить технарей вспотеть. Пора.
Дежурный решил подняться на четвёртый этаж, а потом уже с места поломки вызвать зарвавшихся лентяев. Может, хоть так им будет стыдно… Не доносы же писать, в самом деле?
Он глотнул остывшего чая из именной кружки, которые выдавались каждому сотруднику Центра, и выбрался из кресла-вертушки, издавая сопение, свойственное всем располневшим людям преклонного возраста…
Не хотелось ему уходить в эс, когда началась вся заваруха. Ну не верил он в многообещающие слоганы, и все тут! А найти приличную работу в обезумевшем после появления «чёрной чумы» реальном мире стало очень не просто. Хорошо, что умудрился в своё время окончить мёд — с таким образованием брали в Центры практически без собеседования. Обучали работе с аппаратурой, мониторинг которой, впрочем, был занятием не то чтобы шибко хитрым, после этого проводили краткий ликбез в вопросах физиологии сна, и вперёд — заступай на смену. Бесплатная кормёжка, приличный оклад и премиальные, крыша над головой, форменная одежда, уютный бар в подвальном помещении — что ещё нужно пожилому холостяку? К тому же за последнюю неделю у него сложились вполне дружеские — если не сказать больше — отношения с улыбчивой бухгалтершей Надюшей. Брюнетка плотного телосложения, сорока двух лет от роду — то есть в возрасте, когда женщина и впрямь наливается соками, перед тем как окончательно увянуть, — явно неровно дышала к нему. Она овдовела чуть больше месяца назад, во время эвакуации из Омска, избавившись от бычьей тирании алкоголика-мужа. Овдовела и… расцвела. Ей-богу, такое возможно только в нашем свинарнике!
Кажется, со дня на день их отношения готовы были логично подойти к будуарной стадии.
Дежурный клацнул по клавиатуре, фиксируя для отчёта данные, выдаваемые неисправной аппаратурой. Из принтера выскочили несколько листков, заполненных цифрами и графиками.
— Вот и ладненько, — сказал он сам себе, пришлепывая их степлером друг к другу и убирая в ящик. — Не донос, конечно, но технарям влетит. Повадились пульки расписывать при исполнении, разгильдяи…
В этот момент раздался ещё один звоночек. Дежурный нахмурился и переключился кнопкой «tab» на другое окно. Похоже, и на пятнадцатом полетел контроллер. Ну все, это уже перебор! Так и без премии можно остаться!
Он набросил халат, сунул в карман пачку сигарет и вышел в коридор. Вообще в зданиях Центра разрешалось курить только в строго отведённом месте, на последнем этаже, но сотрудники частенько пренебрегали канцелярским правилом и дымили где ни попадя. Да и кто мог сделать замечание — спящие? Начальство бывало с проверками редко, а Петрович — главный по безопасности — сам чадил там и сям, словно дизель. Поэтому дежурный раскурил сигарету прямо в лифте, выпустив сизую струю в чистенький потолок. Бросить эту вредную привычку он помышлял уже на протяжении лет десяти, но все как-то не решался, боясь набрать ещё дяток лишних кэгэ.
Коридор четвёртого этажа был пуст. По обе стороны располагались палаты, в каждой из которых за стеклянными дверями находился человек. А в некоторых — сразу целая семья. Дежурный свернул направо и побрёл по ворсистому ковровому покрытию, мурлыкая под нос какую-то нудную мелодию. Телеметрический узел находился в дальнем конце коридора, среди прочих технических помещений.
Тишина здесь была мягкой и успокаивающей, не звенела.
И вдруг дежурный остановился. Он повернулся на толстых ножках и сделал несколько шагов обратно, в сторону лифта. Возле одной из многочисленных палат на сенсорной панели помигивал красный огонёк. Это могло значить только одно — внутри что-то не в порядке. И контроллер не виноват, потому что он мог выдать кривые данные на компьютер через общую сетку, но не сюда — такие панели получали информацию напрямую от датчиков реципиента и гиперсомнической установки.
Дежурный недобро усмехнулся — теперь выговор технарям обеспечен. Он никогда не отличался мелочностью, но на этот раз нужно было проучить этих шалопаев.
Набрав комбинацию из семи цифр — универсальный код для всех палат в их Центре, он поглядел в чёрное око сканера радужной оболочки и, дождавшись короткого писка, открыл дверь. Запоздало вспомнил о непогашенной сигарете и, чертыхнувшись, ловко сплюнул на тлеющий кончик. Окурок сунул в карман. Вообще-то ему не следовало без критической надобности входить в палату одному. Согласно какому-то там пункту должностной инструкции, при возникновении подозрения в сбое аппаратуры в палате или в других нештатных ситуациях дежурному предписывалось сообщить техническому персоналу и доложить ответственному нейрофизиологу. Но он подумал, что для начала неплохо бы взглянуть самому.
Это была одноместка. Анатомическая кровать, бесшумно работающая ГС-установка над ней, прикрытое лёгкими шторками окно, валяющиеся в углу тапочки, чистые губки для следующей смены уборщиков. Все в порядке. Что же не понравилось датчикам, прикреплённым к телу человека, который находился в состоянии гиперсомнии? Не приведи господи, чтобы сердце забарахлило или ещё что-нибудь в таком духе! Для дежурных одним из самых неприятных событий был новоявленный жмурик в их смену. Замучаешься отписываться.
— Ку-ку, — ласково прошептал он, наклоняясь над бледным лицом спящего мужчины. Покосился на зрачок камеры, ведущей непрерывную запись в каждой палате. — Что беспокоит любезного господи…
Мужчина открыл глаза.
Дежурного буквально отнесло к стене. Он почувствовал, как форменные брюки намокли. В висках гулко застучало, колени подогнулись, в районе солнечного сплетения будто заворочался и выстрелил иглами в разные стороны миниатюрный дикобраз.
Реципиент мог сдохнуть. Но не проснуться!
Часто дыша, дежурный заворожённо смотрел на блестящие роговицы открытых глаз. Мужчина невидящим взором уставился в чашу излучателя, склонённую над ним. Запищал какой-то зуммер, заставив дежурного вздрогнуть всем жирным туловищем.
Он, придерживаясь за стенку и беззвучно матерясь, вывалился из палаты, непослушными пальцами набрал код кабинета нейрофизиолога.
— Слушаю, — раздался из интеркома знакомый суховатый голос.
— Мих-хаил В-викторович… он смотрит… — отрывисто проговорил дежурный. — Я наклонился, а он как зыркнет…
— Кто это? — озабоченно поинтересовались из динамика
— Четвёртый этаж… срочно! Тревога по красному коду… — пролепетал дежурный, забыв ответить на вопрос.
Из-за приоткрытой двери палаты донёсся новый пульсирующий сигнал, слившийся с писком зуммера.
К тому моменту, когда из лифта выбежали анастезиологи и реанимационная бригада, дежурный сидел, прислонившись к стене, и бессмысленно улыбался. Нейрофизиолог Михаил Викторович глянул на него поверх очков в стильной оправе и бросил через плечо двум санитарам:
— Этого — в дурку. И скажите безопасникам, чтоб проверили записи и лог-файлы на его рабочем месте.
В палате уже суетились порядком перепуганные технари, подключая ноутбук к специальному порту ГС-излучателя. Реаниматоры облепили реципиента дюжиной присосок и считывали показания своих приборов.
— Что здесь? — деловым тоном осведомился Михаил Викторович, входя в помещение. Его взгляд упал на остекленевшие глаза мужчины. — Вот черт… Откинулся, что ли?
— Какой там, — откликнулся один из реаниматоров. — Живёхонек. Дольше нас с вами здравствовать будет…
— Не понял, — насупился нейрофизиолог, оттягивая мужику нижнее веко. — Он что, проснулся?
— Спит. Только очень странно… — Начальник технической смены повернул ноут, чтобы всем было видно дисплей. — Гляньте, кривые ЭЭГ обезумели…
— Тестер в порядке?
— Да. И дублирующий поток данных то же самое показывает!
Михаил Викторович всмотрелся в графики.
— Это же бред, — ухмыльнулся он спустя несколько долгих секунд. — Проверьте ещё раз аппаратуру.
— Она в норме, Михаил Викторович…
— Значит, я сошёл с ума! — громогласно возмутился он. — Почините мне, пожалуйста, мозг!
Электроэнцефалограмма.
Никто не ответил. Нейрофизиолог снял очки и вытер лицо платочком. Сказал:
— Вы понимаете, что показывают эти кривые? Они показывают несовместимые вещи. Вот дельта-волны, вот «сонные веретёна», частота один-два герца — все отлично, не считая, что это третья фаза медленного сна. Полюбуйтесь! Вот деятельность таламо-кортикальной системы… А здесь — кривые коры. Ничего не смущает? Если верить этим данным, то перед нами сейчас лежит человек, который одновременно спит и бодрствует. Это нормально, по-вашему?!
Технари лишь беспомощно пожали плечами.
— Так. Хорошо. Дайте мне нейрохимическую картинку. Так. Очень хорошо, очень хорошо…
Михаил Викторович, чувствуя странную слабость в руках, снова нацепил очки, достал мобильник и набрал номер начальника региональной химлаборатории Центров.
— Алло? Остапыч? Да, привет. Не сильно отвлёк? Да, понимаешь, тут казус один возник… Странный реципиент обнаружился. Посмотри, пожалуйста, будь любезен, картинку нейрохимическую, которую ребята тебе сейчас по сетке сбросят… Что? Да, срочно… Коньяк — с меня! Жду звонка…
Рыжеволосый и, как следствие, конопатый Константин Остапович, сидя в своём каньонообразном кресле в ста тридцати километрах от происходящих событий, шумно выдохнул и нехотя включил компьютер. При загрузке программы «chemistsomnia lab» выскочило окошко, предупреждающее, что срок легального использования софта истёк две недели назад. «Ну и хрен с тобой!» — злорадно подумал Остапыч, загружая исходные данные, полученные минуту назад по корпоративной почте.
— Так, что тут у нас имеется… — пробубнил он. — Ага, серотонинчик, норадреналинчик, ацетилхолинчик, гамма-аминомасляная кислотка… Чудно. А это нейропептидики…
Остапыч вдруг выпрямился и озадаченно потеребил свой огненно-рыжий чуб. Дёрнув мышкой, он закрыл программу, потом рестартанул машину и снова запустил кракнутый «chemistsomnia lab». Повторно загрузил данные, после чего, сдвинув соломенные брови, вперился в дисплей. Чушь.
Гневно засопев, он набрал номер Михаила Викторовича и приложил трубку к уху. Абсолютно не смешна подобная халатность, учитывая дороговизну спутниковой связи «Стикс» в их покалеченном «каплями» мире…
— Викторыч! Ты чего, издеваешься надо мной?! Скажи своим орлам, чтобы правильно снимали НХ-показания! Чего?! Слушай, протрезвей сначала! Ты в курсе, что твой реципиент спит и бодрствует разом? Ах, в курсе… Ну все, задрал, алкаш!..
Остапыч дал отбой, с неудовольствием отмечая общее время разговора. Дьявол, столько денег просадить из-за элементарной хмельной небрежности! Он яростно выдохнул и уже почти до конца погрузился в каньон кресла, потирая пальцами виски, когда мобильник снова запиликал…
* * *
Всеволод закончил говорить и принялся мотать ногой, отчего пластинчатые штаны зашуршали, словно сотня потревоженных змеёнышей в заброшенном серпентарии. Бритый и стриженый, он выглядел совершенно по-другому. Лицо профессионального бомжа преобразилось: нельзя сказать, что оно стало красивым или помолодело, но морщины возле носа и впадины на дряблых щеках стали вызывать уважение. А ещё теперь были видны глаза. Умные и немного потускневшие от пьянства, смятенные, вдавленные в череп на неестественную глубину.— Стало быть, теоретически это возможно? — спросил Андрон после непродолжительного молчания.
— Возможно, — согласился Всеволод.
— Но как? — с неподдельным любопытством спросил Аракелян.
Всеволод быстро окинул взглядом всех четверых гостей. Ответил:
— Я не уверен полностью, это лишь гипотеза… Предположим, что моя версия о сущности С-пространства верна, и примем её за аксиому. Будем отталкиваться от того, что эс — полиморфная психоструктура, существующая после прохождения бифуркационного рубежа самоорганизации уже независимо от внешних влияний. Развивающаяся структура. Огромный, сложнейший организм, внутри которого задействованы неизвестные нам процессы контроля и усложнения. Любой организм усложняет сам себя, эволюционирует, подстраивается под внешнюю среду. Но тут дело несколько другое. Эс — это и есть среда. Внешнее для него — реальный мир. И они уже давно стали равноправны, более того — сейчас идёт борьба за первенство. Это нормально — воля к власти. И С-пространство если не побеждает, то явно лидирует в гонке, потому что человеческая реальность исчерпала львиную долю своих ресурсов.
— Мне казалось, что эс во многом отражает наш мир. Рефлекторно… — сказал Альберт Агабекович.
— Не совсем точно. Трафаретирует и вытесняет.
— Такого не может быть, — возразил Аракелян. — Слишком грамотно С-пространство ведёт бой. Логично. Не для нас, конечно, но собственная, внутренняя логика у него есть. И слишком уж она чёткая для организма, живущего на одних инстинктах. А как доказано — мир, галактика, вселенная не могут быть разумны сами по себе. Если, конечно, не упираться в идею Бога или чего-то в этом роде… Так что, уважаемый Всеволод, ваша гипотеза грозится расползтись по швам.
Всеволод снова окинул взглядом гостей, задержал глаза на Аракеляне и потом опустил их на свою коленку, не переставая мотать ногой.
— Профессор, я читал несколько ваших трудов, — проговорил он своим писклявым голосом. — Вы отличный учёный. Даже великолепный, блистательный, восхитительный… Знаете, чего вам не хватает для того, чтобы вас назвали гением? Косоглазия.
— Простите…
— Я образно выражаюсь. Гений должен быть косоглаз, чтобы, окромя необъятного разнообразия реалий, уметь видеть кончик собственного носа. Хотя бы иногда. Таким был Макушик — великий учёный нашего времени, которому я имел честь ассистировать. Венгр, как ни смешно, страдал лёгким косоглазием… После того, как он предсказал и доказал возникновение сшизов, я понял, насколько важно подчас увидеть что-то очень-очень близкое, давно примелькавшееся не только другим, но и самому себе.
— Давайте оставим философию для кухонных посиделок, — раздражённо перебил Павел Сергеевич.
— Так вот, что касается моей гипотезы… — Всеволод наконец перестал мотать ногой и выпалил: — Вы, профессор, правы в одном: эс неразумен. Он — всего лишь подсознание.
Все переваривали информацию добрую минуту. Рысцов даже прекратил рассеянно ковырять палочкой в вентиляционной прорези сломанного блока питания и поправил разболтавшуюся повязку на руке.
Наконец Альберт Агабекович оторопело улыбнулся и прошептал:
— Или надсознание.
— Как угодно. Это невообразимо сложная психоэмоциональная сфера чего-то большего.
— Значит, есть и… какой-то разум, которому подчиняется С-пространство, — сказал Аракелян, машинально сплетая и расплетая подрагивающие волосатые пальцы. — Значит, есть сознание, которое позволяет ориентироваться в окружающем пространстве, времени, обеспечивает многообразие поведения и целостность восприятия… Возможно, это даже осознает себя как личность… Просто невероятно!
— На этом предположении и основана моя гипотеза, — вздохнул Всеволод.
— Но это же открывает такие горизонты… Это расширяет границы нашего знания на порядок… Какой там, на несколько порядков! Интересно, вероятен ли контакт?..
— Так. Без бравады. Осталось добраться до этих нечеловеческих мозгов и размазать их, — встрял Петровский, и все заметили, как враждебно загорелся его здоровый глаз. — Правильно, Всеволод?
— Не знаю. — Учёный не отрывал взгляда от своей коленки. — Последствия невозможно предсказать…
— То есть в принципе контакт не исключён? — осторожно уточнил Андрон.
— Да. Но я не могу этого сделать.
— Почему?
— Изнанники…
— Не понял…
Всеволод снова вздохнул.
— Все не так просто, как кажется. Даже если допустить возможность уничтожения того, что управляет действиями эса… Тогда, с большой долей вероятности, исчезнет и само С-пространство…
— А мы зачем пришли?! — зарычал Петровский, и холмы мышц перекатились под его рубашкой.
— Я бы мог пойти на такое некоторое время назад… — спокойно ответил Всеволод. — Но теперь поздно. Развитие эса зашло слишком далеко… Появились изнанники.