Страница:
— Ну? Куда теперь?
Аракелян рассеянно взирал на укоризненное рыло вагона, автоматически переступая с ноги на ногу, чтобы окончательно не замёрзнуть.
— Стрелка, — произнёс он. — Судя по воспоминаниям Валеры, это должно быть где-то рядом.
— Что «это»? — нетерпеливо спросил Петровский из хвоста процессии, отчётливо стукнув зубами.
— Вход в… жилище. Вы же сами слышали, что он говорил во время сеанса…
— Ничего он толкового не говорил, — огрызнулся Таусонский. — Эй, опозданец, может, припомнишь хоть что-нибудь, пока мы здесь в сталактиты не превратились?
Рысцов чувствовал себя никудышно: сознание коловоротило все сильнее, — он еле переставлял ноги, стараясь не споткнуться и не потерять промокшие насквозь тапочки. Как только остановился — гнусным прибоем накатила тошнота. Валера крупно задрожал, мысли спутались с какими-то болезненными воспоминаниями, далёкими, неясными образами…
Он сомнамбулически оглядел параболические блоки стены возле стрелки, чувствуя, как возле солнечного сплетения появляется редкое, постепенно ускоряющееся тиканье. Словно в счётчике Гейгера при увеличении радиационного фона.
— Здесь. Неподалёку, — проговорил он непослушными губами. — Проходи вдоль поезда. Справа…
Неожиданно позади что-то ухнуло, заставив всех вздрогнуть.
— Это псы из конторы Справедливости, — быстро забормотал Валера. — Нужно поторопиться, иначе схватят! Они решились спуститься, значит, подоспели сшизы. Сильные, третьей категории. Быть может, даже второй…
Звук повторился. Теперь в нем можно было различить человеческие голоса — пока ещё неразборчивые.
— Я помню… Справа… — прошептал Рысцов и грохнулся на пол.
К нему бросились Аракелян и Петровский, приподняли под мышки, стали шлёпать по щекам. Подполковник тем временем, вытянув факел в правой руке, изучал проход между поездом и стеной.
— Валерка, что с тобой? — хмуро спросил Андрон, когда тот приоткрыл безумные глаза.
— Черт возьми! Он весь горит! Его просто лихорадит со страшной силой! — испуганно сказал профессор. — Будто температура организма резко подскочила градуса на три…
— Потом врачевать будете! — рявкнул Таусонский. — Там, за вторым вагоном, кажется, что-то есть. Не могу точно отсюда рассмотреть… Вперёд! Пойдёмте!
— Боль… — шевельнул губами Валера. — Крики, много криков… страх, отчаяние, боль… Там справа — проход. Нельзя было тянуть, доводить до такого… человек… Хотел предупредить. — Он вдруг вскинулся, выдернул руки и встал ровно, осознанно глянул на Аракеляна. — Мужчина. Который не мог предвидеть, как все закончится.
Позади послышались глухие удары, умноженные эхом.
— Скорее же! — Павел Сергеевич призывающе помахал рукой из узкой щели между ржавым вагоном и стеной.
Протискиваться пришлось по очереди. Андрон поддерживал Рысцова сзади, чтобы тот снова не рухнул.
Тесное пространство давило. Таусонский старался держать начавший чадить факел повыше, чтобы остальные не споткнулись.
Вдруг они вывалились в пустой тоннель. Конечно, он не был пустым, просто создавалась такая иллюзия… Половины третьего вагона не было. Будто кто-то отсек оставшуюся часть состава гигантским ланцетом и унёс, разобрав по частям. Подгнившее сиденье, напольное покрытие, стальные внутренности — все было обрезано с ювелирной точностью. На внутренней стенке даже осталась половинка рекламного постера с изображением какого-то лекарства.
— Что за чертовщина?.. — только и промолвил подполковник, озираясь.
Более обстоятельно они удивиться не успели. Сзади раздался грохот, крик и шумно полыхнуло. Из щели вырвался широкий язык пламени, хищно лизнул стену, шпалы, рельсы. Всех обдало жаром. Андрон вскрикнул, хватаясь за обожжённое плечо — он лишь за секунду до этого сдвинулся немного в сторону. Повезло.
— Сшизы бьют? — быстро сориентировавшись, спросил Таусонский.
— Непохоже, — сказал Альберт Агабекович. — По-моему, напоминает обыкновенный огнемёт… Впрочем, вы военный, лучше разбираетесь.
Рысцов дышал часто и неглубоко. Тиканье внутри него уже переросло в непрерывный треск и мешало сосредоточиться, мозг словно сверлили тысячи дрелей, сердце горело… Он был индикатором.
— Там, — сказал он, вытянув забинтованную руку. — Проход… в нише. Существа… Не бойтесь их, это изнанники… не пугайте их… не делайте им больно…
Валера отключился, повалившись на Петровского.
Все повернулись в указанном им направлении и невольно отпрянули. Сзади снова полыхнуло, заставив их шарахнуться обратно. Те, кто орудовал огнемётом, явно не торопились пролезть через щель. Они были уверены, что зажали беглецов. Выкуривали…
В глубине тоннеля, около тёмной ниши в стене, виднелись трое. Существа стояли на полусогнутых конечностях и покачивались из стороны в сторону. Их лица были обезображены невиданной фантазией владельца кунсткамеры, обнажённые туловища лишь отдалённо напоминали человеческие. Они были покрыты какими-то ужасными язвами, наростами, шрамами, кое-где сквозь кожный покров торчали светлые осколки костей или имплантатов — не разобрать…
— Господи помилуй… — сказал профессор. И произнесённые устами учёного, эти слова прозвучали самым невероятным определением того, что маячило впереди. — Неужели это действительно не Валеркин бред? Неужели… порождения изнанки?.. Лучше сгореть заживо…
Со спины, как по заказу, снова дохнуло жаром. На этот раз вскрикнул Павел Сергеевич: особенно длинный язык пламени немного опалил волосы на его затылке, заставив сделать несколько шагов и присесть, машинально выставляя вперёд факел.
Изнанники отступили к нише и перестали покачиваться. Будто насторожились.
— Как же я ненавижу тебя, эс! — заорал во все горло Андрон, выплёскивая накопившуюся ярость. — Что ты от нас хочешь?! Маньяк безмозглый!
Откуда-то из-за обрезанного вагона раздался смех. Кто-то поинтересовался громким, хрипловатым голосом:
— Сами к нам вылезете? Или, может, ещё жару прибавить?
— Я же тебя, сучий потрох, голыми руками прикончу! — выкрикнул в ответ Таусонский. — Боишься сюда выйти-то?
— Боюсь, — язвительно признались из-за вагона. — Только не вас, изменники Города на траве. Их боюсь… Вы, имбецилы двуногие, кстати, в курсе, что рядом с изнанниками нельзя проснуться? Даже из-под С-визора… А ещё способности сшизов не действуют.
— Проход… — пролепетал Рысцов, не приходя, кажется, в сознание. —Там…
Существа так и стояли возле ниши, насторожённо поводя уродливыми головами туда-сюда. Точно принюхивались.
— Что делать будем, так-сяк? — шёпотом спросил Павел Сергеевич. — Как вы думаете, Альберт Агабекович, врут насчёт пробуждения?
— Не знаю… Однозначно исключать такую возможность не стоит.
Полыхнуло ещё несколько раз.
— По крайней мере, теперь не холодно, — философски заметил Петровский, истерически гоготнув после очередного огненного залпа.
— Андрюха, спокойно. Паники только не хватало сейчас, — резко осадил его подполковник.
— Не бойся, Паш, — успокоил гений freak-режиссуры. — Я, конечно, могу сорваться и побравировать слегка, но до паники не дойдёт.
— А вы знаете, как они убивают? — крикнули из-за вагона тем же мерзким голосом с хрипотцой. — Харкают мутагеном, который структуру ДНК усложняет в сотню-другую раз. Красота…
— Профессор, это как?
— Наверное, чрезвычайно неприятно, — звучно сглотнув, сообщил Аракелян и добавил почти про себя: — Что мы знаем о гранях и границах нашего мироздания? Одну миллиардную долю? Как трансцендентная кривая в математике. Точно. Её уравнение в декартовых координатах не является алгебраическим…
— Загнётся Жорик без меня, — с сожалением буркнул подполковник, вздыхая. Сделал шаг вперёд и переложил факел в левую руку. Он, кажется, даже не заметил, что тот погас. — Эх, пернатый…
Изнанники перестали «принюхиваться» и застыли, словно ужасные изваяния скульптора-шизофреника.
— Ты куда собрался? — спросил Петровский, блеснув крепкими зубами.
— Опозданец же сказал — в проход, так-сяк, нужно… — как-то немного виновато откликнулся Павел Сергеевич. Позади вновь взметнулось жало огня, подсветив его грузную фигуру. — Не ждать же тут, пока эти сукины дети спалят нас. По мне, так лучше рискнуть — вдруг уродцы пропустят. А там — разберёмся.
Андрон молча смотрел на него. Альберт Агабекович украдкой провёл ладонью по вспотевшему виску Рысцова, который дышал мелко-мелко. Ему было жалко бедолагу.
— Да ещё… — Таусонский помялся, переложил потухший факел обратно в правую руку. — Копельникова твоего… в общем… я допрашивал. Если вдруг… ну мало ли что… ты извинись, так-сяк, что родинку ему сковырнул. Работа у меня такая поганая.
Он повернулся и пошёл к нише в стене.
Изнанники не двигались с места, но на их мордах произошли какие-то едва уловимые изменения: словно вылезли трубочки по бокам…
Должен же был хоть кто-то пойти за человеком, сумевшим не струсить перед неизвестностью.
Они просто шагнули за Таусонским.
След в след.
Иначе — нельзя.
По спинам прошёлся очередной мазок огненной кисти, прозвучали какие-то обидные фразы, будто выстрелы в затылок. Им было уже наплевать.
Изнанники не двигались. Быть может, наблюдали своими безобразными ряхами, как трое людей спокойно идут на них. Идут без боязни. Твёрдо.
По левую сторону мелькнул забранный решёткой светильник без плафона, а под ним — заросшая мхом магниевая табличка с выбитыми долотом буквами: «Берегись контактного провода»…
Ведь иначе — нельзя. След в след?..
Подполковник шёл спокойно. Когда до углубления в стене оставалось не больше двух метров, существа неожиданно вновь принялись покачиваться из стороны в сторону. Он замешкался всего на миг и продолжил двигаться дальше.
И изнанники уступили дорогу. Бесшумно переступив конечностями, отошли в густой полумрак тоннеля.
Люди лишь усмехнулись, входя в нишу. Все трое. Четвёртый вдруг перестал крупно дрожать и задышал ровнее… Через мгновение они исчезли.
А на полу осталась таять небольшая клякса льда.
Он резко поднялся на ноги и осмотрелся.
Пейзаж удручал не по-детски. Будто кто-то взял столичную подземку, тщательно перемешал, испоганив, её компоненты и свалил в кучу. Гнутые рельсы, искорёженные остовы вагонов, нагромождения трухлявых шпал, сегменты эскалаторов, арматура, зеркала с россыпью амальгамы, но без стекла, обломки турникетов, осколки барельефов и чугунные люстры без плафонов, потрескавшиеся мраморные панели, силовые кабели, железобетонные плиты…
Под ногами — россыпь каких-то листочков. Взяв двумя пальцами один из них, он с удивлением узнал знакомый магнитный билет для проезда в метро.
А над всем этим хаосом — призрачно-лиловое зарево, поднимающееся откуда-то из-за невидимого горизонта и плавно растворяющееся в пустом тёмном небе.
Ну и ну. Куда же их занесло?..
Таусонский спохватился и принялся искать остальных.
Рысцов с Аракеляном обнаружились за металлоконструкцией неизвестного назначения, похожей на гротескного ежа огромных размеров. Профессор уже потряхивал головой и пытался прийти в себя. Его смуглое лицо было усыпано мелкими капельками пота, матово поблёскивающими в сиреневом сиянии. Валера же пока не двигался, неудобно скривив шею и уронив голову на жестяной ящик. Одна его нога была босая — тапочка валялась неподалёку. Павел Сергеевич испугался было, что он помер, но, приглядевшись, заметил, как вздымается порванная хламида на груди. Дышит.
— Андрон? — вопросительно поморгал Альберт Агабекович, видимо, не узнавая подполковника.
— Здесь я, — донёсся ворчливый голос из-за шпалы. После этого она была отодвинута, и гений freak-режиссуры предстал во всей красе.
Надо сказать, повезло ему меньше всех. Полрожи опухло, глаз заплыл, наливаясь фингалом, который не сразу можно было распознать в фиолетовом свете, одно плечо покрылось ожоговыми волдырями, а другое было солидно исцарапано,
— Модно выглядишь, — неумело улыбнулся Таусонский, помогая ему выбраться из-под груды деталей и алюминиевого сора.
— Что за звук? — спросил он, отряхиваясь. — Будто заводской цех неподалёку…
— Дьявол его знает. Профессор, вы-то хоть понимаете, где мы?
Аракелян смахнул подрагивающими волосатыми пальцами пот с благородных залысин, поправил волосы и, старчески отдуваясь, встал. Посмотрел по сторонам, запрокинул голову вверх, заостряя трогательный кадык, и гулко проговорил:
— Мы в изнанке.
— Стоп, — тут же возразил Павел Сергеевич. — Не пойдёт, так-сяк. Я не сшиз, следовательно, не могу попасть в изнанку. Стало быть, версия отпадает.
— Я тоже не сшиз, — пожал плечами Аракелян.
— И я, — буркнул Петровский, приседая рядом с Валерой и аккуратно приподнимая его голову.
Профессор перестал любоваться призрачной зарницей на небесах и посмотрел на подполковника. Развёл руками — мол, я-то в чем виноват.
— Значит, — сказал Таусонский, пристально глядя на него, — мы все-таки в изнанке. Эс опять изменил правила этой сраной игры в угадайку? Допустим. А где эти… уродцы?
Аракелян вновь развёл ладони в стороны. Кажется, его происходящее забавляло чисто с научной точки зрения.
«Просто фурор, — подумал гэбист. — Оказались у черта на копыте. Близкий к помешательству на многогранности мира учёный, потерявший веру в людей киноман и внезапно агонизирующий пророк-недоучка. Ах, да, ещё никак не могущий забыть о должностных обязанностях контрразведчик. Абалде-еть…»
Тем временем Андрон легонько щёлкнул Рысцова по носу:
— Эй, хватит бравировать…
Валера бормотнул неразборчиво, пожевал губами и дёрнулся. Таусонский и Аракелян отошли в сторону и принялись что-то обсуждать вполголоса.
— Знаешь, — сказал Петровский, понимая, что Рысцов все равно не слышит его, — мне чуть-чуть жаль студию и большое кино. Там, бесспорно, много грязи, разврата и вообще… дерьма всякого. Но мне жаль. Это была моя жизнь. А когда-то и твоя тоже, дружище. — Он усмехнулся и сделал привычное движение рукой, чтобы поправить шляпу. Её не оказалось на месте. — Помнишь, как мы монтировали по выходным первые неказистые фильмы? Собирались у меня дома с Митиным и Копельниковым, тоннами жрали лазанью с курятиной и запивали ледяной кока-колой. Первый самопальный тираж DVD, рассованный по знакомым, потом первый контракт… Капитана когда тебе дали в ментовке, помнишь? Обмыли на славу. Нажрался ты, словно последний гусар, и нет бы упасть рылом в салат, как все приличные люди… не тут-то было! Вспомнил, зараза, что у тебя есть какой-то приятель в госпитале. Посреди ночи позвонил, построил его… «Скорая» с фанфарами за тобой приехала, мы с сослуживцем твоим затащили тебя на носилки, оставили других дальше пьянствовать. А ты, свинья, поешь что-то патриотическое и поблевываешь изредка на окружающих. Привезли в госпиталь, там врачи констатировали сильнейшее отравление, желудок промыли, всего ведь буквально наизнанку вывернули, чуть ли не яйца заменили… Ты протрезвел, как полагается, и обратно с мигалками… Догуливать. Как же, водка-то осталась, не пропадать же добру. Это ж надо умудриться — налакаться до синих помидоров два раза за одну ночь.
Рысцов вдруг открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипло выцедил:
— Как сейчас помню… едва не сдох тогда… Андрон перестал лыбиться и бешено завращал незаплывшей зенкой. Рявкнул, поднимаясь:
— Скотина! Я ему тут душу изливаю, а он оклемался и слушает! Бравада?! Ты чё не сказал, что очнулся?!
Валера осклабился так гадко, как только умел:
— Пропустить такие блистательные мемуары? Я что, похож на дурака?
— Ты похож на бессердечного слюнтяя!
— А ты на тупого сентиментального качка! Выжми-ка мне жилетку — мокро…
После этих слов Петровский стал по-настоящему страшен. Бугры мышц рефлекторно вздулись под рубашкой, дуля под глазом приняла ещё более фиолетовый оттенок. Он не глядя выдрал откуда-то железный прут и согнул его в греческую «гамму».
Рысцов откровенно потешался, постепенно возвращаясь к жизни.
От накатившей в тоннеле лихорадки не осталось и следа, лишь в голове слегка шумело. Он поморгал и вдруг понял, что шумит не в черепе, а где-то… везде. Однажды он уже слышал этот странный гул. И видел это призрачно-лиловое зарево. Дежа вю…
«Изнанка!» — вспыхнуло в мыслях.
И события минувших дней навалились на него всей тяжестью, будто их кто-то выкорчёвывал из дёсен памяти без наркоза.
Его зовут Всеволод. Мужичонка в солидолово-оранжевой безрукавке, наброшенной на мышиного цвета спецовку… писклявый голосок. Худой, небритый, некрасивый… Сти говорила с ним о том, как можно подчинить себе эс — сначала обещала творить добро для всех людей, после, не добившись результата, угрожала. Потом что-то произошло, и он исчез. Что же случилось? Какой-то переполох, разметаемые ураганом магнитные билеты вперемешку с тоннами стали… И все. Больше они не видели Всеволода…
Валера судорожным движением нацепил на ногу тапочку и, не обращая внимания на мечущего проклятия Андрона, заковылял к профессору.
— Альберт Агабекович, я вспомнил.
— Что вспомнил? — живо откликнулся тот, на полуфразе прерывая спор с подполковником.
— Этого человека зовут Всеволод. Он действительно открыл С-волны, а ещё был ассистентом Макушика. Неказистый, в оранжевой безрукавке. Постоянно обитает в эсе. Наверное, он ещё до всей эпопеи с С-шизофренией изобрёл аппарат гиперсомнии и лежит под ним с тех пор…
— Невероятно, — только и успел сказать Аракелян, прежде чем раздался взрыв.
Уши заложило. Все инстинктивно пригнулись и принялись озираться по сторонам. Метрах в сорока, в прогале между скрученным в спираль вагоном и штабелями ржавых рельсов, обозначилось какое-то движение.
— Что это? — крикнул Павел Сергеевич, ковыряя мизинцем в ухе.
— Хрен знает! Может, изнанники? — ответил Альберт Агабекович.
— Посмотрим? — полуутвердительно сказал все ещё хмурый и раздражённый, Петровский, кося непострадавшим глазом.
— Здесь все не так, как в эсе, — предупредил Рысцов, — Здесь — изнанка. Нужно быть предельно внимательным.
Они двинулись в сторону прогала на полусогнутых ногах. Труднее всего было идти Валере — не особенно поскачешь по каскадам металлолома в тапочках. Никаких звуков больше не повторялось, лишь далёкий гул, к которому все уже привыкли, создавал общий фон. Духота стояла невыносимая, пот застилал глаза, а фиолетовый свет только добавлял неудобств, искажая расстояния до предметов.
Огнемётчик появился бесшумно. Он был один. На поднятом тонированном забрале шлема бурели запёкшиеся пятна. Ранец, укреплённый на манер рюкзака за его спиной, съехал набок, но страшное оружие гад держал достаточно уверенно. На кончике причудливого ствола плясал маленький огонёк, готовый в любой момент обернуться смертельной струёй пламени.
Обнажив кривые зубы, он ощерился. Лиловое сияние прокатилось бледным отсветом по откляченной нижней губе, с которой тянулась тонкая нитка слюны. В глазах стояла фанатичная жажда уничтожения.
Все замерли, ожидая немедленного фонтана огня в лицо.
Рысцов хотел было поднять руки и ударить волной искривлённого пространства, но вдруг ощутил, что практически бессилен — энергии хватит лишь на то, чтобы толкнуть. Не больше. Наверное, на износ выложился в кутузке…
— Попались, — хрипло произнёс огнемётчик. Таусонский сразу распознал в нем обладателя хриплого голоса, которым выкрикивались жёлчные угрозы из-за обрезанного вагона в тоннеле. Огнемётчик повторил со смаком садиста, загнавшего жертву в глухой переулок: — Попа-ались…
— Что тебе от нас нужно? — спокойно спросил Павел Сергеевич.
— Здесь я буду задавать дурацкие вопросы! — гаркнул огнемётчик, выделяя ударением слово «я». — К примеру, конкретно от тебя — абсолютно ничего. Поэтому я, пожалуй, просто сожгу твою морду! Знаешь, какие удивительные метаморфозы происходят, когда горит морда? Сначала вздувается кожа. Она лопается одновременно с глазами, и обнажаются мышцы — на морде очень много мышц, отвечающих за мимику. Впрочем, они жарятся достаточно быстро, как и сухожилия с хрящами, а вот после этого наступает самая интересная фаза. Начинают показываться кости черепа. Очень захватывает процесс проявления глазниц.
Аракелян громко сглотнул, подавляя рвотный позыв.
— Ты просто маньяк, — так же безмятежно предположил подполковник, медленно заводя правую руку за спину.
— Руки! — заорал офанатевший придурок. — Верни на место! Чтоб я видел!
— Чешется ужасно, — объяснил Таусонский, останавливая движение. — Сам же видишь, какая тут жарища. А на тебе вон какой прикид. Вспотел небось?
— Заткнись! — возопил огнемётчик, нервно поводя страшным оружием. — Я буду задавать идиотские вопросы! Ясно, козёл?!
— Конечно, конечно… — мирно согласился Павел Сергеевич.
— Ты! — Фанатик ткнул стволом в сторону Рысцова, отчего тот невольно отступил на шаг. — Тебя приказано доставить в контору Справедливости! Я весь отряд потерял в тоннеле. И как изнанники вас пропустили… Хрен с ним, неважно. Даже к лучшему! Мне одному зарегистрируют повышение по табелю! — Он вновь обнажил кривые зубы. — А теперь первый дурацкий вопрос: сам пойдёшь со мной, под конвоем?
Язык у Валеры прилип к нёбу. Он не привык оказываться в ситуациях, когда нужно было становиться героем. Миллионы слов пронеслись в голове за долю секунды, но вслух не получилось произнести ни одного. Огонёк на кончике ствола словно заворожил его…
За Рысцова агрессивному м…ле с огнемётом осторожно ответил Таусонский:
— Слушай, а давай мы полюбовно разойдёмся и забудем все обиды. А? Мы навсегда исчезнем из эса и больше не будем шалить. Честное слово.
Огнемётчик издал звук, похожий на шипение змеи.
— Я разве не упомянул об альтернативном приказе? Забывчив стал, надо же… Дело в том, что в случае неповиновения или отказа проследовать в контору предписано всех вас… уничтожить. Таким образом, исчезнете вы не только из эса.
— А может… — начал подполковник.
— Не надо, Павел, — перебил его Валера, не узнавая своего голоса. И поднял глаза на огнемётчика: — Я пойду с тобой, гнида.
— Двинься в сторону, — вкрадчиво посоветовал тот. — Спалю сейчас этих, и тронемся в путь…
Тапочки Рысцова будто вросли в балку, на которой он стоял. Он ощутил, как замерли позади друзья.
— Нет.
— Что ж, — неуклюже пожал плечами огнемётчик. — Тогда хана вам всем.
— А как же повышение по табелю? — насмешливо обронил Андрон.
— Ничто не заменит зрелища лишней горящей морды…
Валера закрыл глаза… Странно, здесь так душно… откуда этот холодный ветер?
Который рассказывает о мгновениях.
Надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Оказывается, это совсем не страшно…
— Эй, сучий приверженец рабства, — презрительно сказал подполковник, и голос его расколол вечность. — Последнее желание хотя бы позволишь?
Огнемётчик вроде даже не обиделся на оскорбление, будучи в предвкушении расправы. Он скривил откляченную губу:
— Ну?
— Вот прямо до смерти почесаться хочется. Поясницу аж свело.
— Только левой рукой, — снисходительно обронил огнемётчик, поглаживая указательным пальцем параболу спускового крючка.
Павел Сергеевич медленно завёл руку за спину. Почесался с удовольствием. Цыкнул зубом и молниеносно сунул ладонь за пояс испачканных брюк…
Зря этот фанатик не опустил забрало…
Плоская стальная фляжка с умопомрачительной скоростью врубилась ему острой кромкой аккурат промеж глаз. Кажется, даже раздался тихий хруст.
Огнемётчик ещё секунду удивлённо смотрел на подполковника и остальных, замерших в ожидании огненного вихря, а потом стал заваливаться назад. Зрачки его съехались к переносице.
Из ствола все же вырвался жёлтый гудящий столб пламени… Вверх.
— Хорошо, что спирта чуть-чуть осталось, — прошептал Таусонский. — А то бы баланс сбился.
Никто не смел шелохнуться, будучи не в силах ещё поверить, что смерть, вперившаяся в них огненным оком, вдруг отвернулась. Оглушённый огнемётчик слабо ворочался, пытаясь подтянуть к себе за гибкий шланг отлетевшее при падении оружие. Ранец мешал ему двигаться.
Павел Сергеевич с удивлением посмотрел на свою ладонь.
— Амбидекстрия, — произнёс Аракелян.
— Что? — рассеянно спросил Рысцов, вытирая пот со лба.
Аракелян рассеянно взирал на укоризненное рыло вагона, автоматически переступая с ноги на ногу, чтобы окончательно не замёрзнуть.
— Стрелка, — произнёс он. — Судя по воспоминаниям Валеры, это должно быть где-то рядом.
— Что «это»? — нетерпеливо спросил Петровский из хвоста процессии, отчётливо стукнув зубами.
— Вход в… жилище. Вы же сами слышали, что он говорил во время сеанса…
— Ничего он толкового не говорил, — огрызнулся Таусонский. — Эй, опозданец, может, припомнишь хоть что-нибудь, пока мы здесь в сталактиты не превратились?
Рысцов чувствовал себя никудышно: сознание коловоротило все сильнее, — он еле переставлял ноги, стараясь не споткнуться и не потерять промокшие насквозь тапочки. Как только остановился — гнусным прибоем накатила тошнота. Валера крупно задрожал, мысли спутались с какими-то болезненными воспоминаниями, далёкими, неясными образами…
Он сомнамбулически оглядел параболические блоки стены возле стрелки, чувствуя, как возле солнечного сплетения появляется редкое, постепенно ускоряющееся тиканье. Словно в счётчике Гейгера при увеличении радиационного фона.
— Здесь. Неподалёку, — проговорил он непослушными губами. — Проходи вдоль поезда. Справа…
Неожиданно позади что-то ухнуло, заставив всех вздрогнуть.
— Это псы из конторы Справедливости, — быстро забормотал Валера. — Нужно поторопиться, иначе схватят! Они решились спуститься, значит, подоспели сшизы. Сильные, третьей категории. Быть может, даже второй…
Звук повторился. Теперь в нем можно было различить человеческие голоса — пока ещё неразборчивые.
— Я помню… Справа… — прошептал Рысцов и грохнулся на пол.
К нему бросились Аракелян и Петровский, приподняли под мышки, стали шлёпать по щекам. Подполковник тем временем, вытянув факел в правой руке, изучал проход между поездом и стеной.
— Валерка, что с тобой? — хмуро спросил Андрон, когда тот приоткрыл безумные глаза.
— Черт возьми! Он весь горит! Его просто лихорадит со страшной силой! — испуганно сказал профессор. — Будто температура организма резко подскочила градуса на три…
— Потом врачевать будете! — рявкнул Таусонский. — Там, за вторым вагоном, кажется, что-то есть. Не могу точно отсюда рассмотреть… Вперёд! Пойдёмте!
— Боль… — шевельнул губами Валера. — Крики, много криков… страх, отчаяние, боль… Там справа — проход. Нельзя было тянуть, доводить до такого… человек… Хотел предупредить. — Он вдруг вскинулся, выдернул руки и встал ровно, осознанно глянул на Аракеляна. — Мужчина. Который не мог предвидеть, как все закончится.
Позади послышались глухие удары, умноженные эхом.
— Скорее же! — Павел Сергеевич призывающе помахал рукой из узкой щели между ржавым вагоном и стеной.
Протискиваться пришлось по очереди. Андрон поддерживал Рысцова сзади, чтобы тот снова не рухнул.
Тесное пространство давило. Таусонский старался держать начавший чадить факел повыше, чтобы остальные не споткнулись.
Вдруг они вывалились в пустой тоннель. Конечно, он не был пустым, просто создавалась такая иллюзия… Половины третьего вагона не было. Будто кто-то отсек оставшуюся часть состава гигантским ланцетом и унёс, разобрав по частям. Подгнившее сиденье, напольное покрытие, стальные внутренности — все было обрезано с ювелирной точностью. На внутренней стенке даже осталась половинка рекламного постера с изображением какого-то лекарства.
— Что за чертовщина?.. — только и промолвил подполковник, озираясь.
Более обстоятельно они удивиться не успели. Сзади раздался грохот, крик и шумно полыхнуло. Из щели вырвался широкий язык пламени, хищно лизнул стену, шпалы, рельсы. Всех обдало жаром. Андрон вскрикнул, хватаясь за обожжённое плечо — он лишь за секунду до этого сдвинулся немного в сторону. Повезло.
— Сшизы бьют? — быстро сориентировавшись, спросил Таусонский.
— Непохоже, — сказал Альберт Агабекович. — По-моему, напоминает обыкновенный огнемёт… Впрочем, вы военный, лучше разбираетесь.
Рысцов дышал часто и неглубоко. Тиканье внутри него уже переросло в непрерывный треск и мешало сосредоточиться, мозг словно сверлили тысячи дрелей, сердце горело… Он был индикатором.
— Там, — сказал он, вытянув забинтованную руку. — Проход… в нише. Существа… Не бойтесь их, это изнанники… не пугайте их… не делайте им больно…
Валера отключился, повалившись на Петровского.
Все повернулись в указанном им направлении и невольно отпрянули. Сзади снова полыхнуло, заставив их шарахнуться обратно. Те, кто орудовал огнемётом, явно не торопились пролезть через щель. Они были уверены, что зажали беглецов. Выкуривали…
В глубине тоннеля, около тёмной ниши в стене, виднелись трое. Существа стояли на полусогнутых конечностях и покачивались из стороны в сторону. Их лица были обезображены невиданной фантазией владельца кунсткамеры, обнажённые туловища лишь отдалённо напоминали человеческие. Они были покрыты какими-то ужасными язвами, наростами, шрамами, кое-где сквозь кожный покров торчали светлые осколки костей или имплантатов — не разобрать…
— Господи помилуй… — сказал профессор. И произнесённые устами учёного, эти слова прозвучали самым невероятным определением того, что маячило впереди. — Неужели это действительно не Валеркин бред? Неужели… порождения изнанки?.. Лучше сгореть заживо…
Со спины, как по заказу, снова дохнуло жаром. На этот раз вскрикнул Павел Сергеевич: особенно длинный язык пламени немного опалил волосы на его затылке, заставив сделать несколько шагов и присесть, машинально выставляя вперёд факел.
Изнанники отступили к нише и перестали покачиваться. Будто насторожились.
— Как же я ненавижу тебя, эс! — заорал во все горло Андрон, выплёскивая накопившуюся ярость. — Что ты от нас хочешь?! Маньяк безмозглый!
Откуда-то из-за обрезанного вагона раздался смех. Кто-то поинтересовался громким, хрипловатым голосом:
— Сами к нам вылезете? Или, может, ещё жару прибавить?
— Я же тебя, сучий потрох, голыми руками прикончу! — выкрикнул в ответ Таусонский. — Боишься сюда выйти-то?
— Боюсь, — язвительно признались из-за вагона. — Только не вас, изменники Города на траве. Их боюсь… Вы, имбецилы двуногие, кстати, в курсе, что рядом с изнанниками нельзя проснуться? Даже из-под С-визора… А ещё способности сшизов не действуют.
— Проход… — пролепетал Рысцов, не приходя, кажется, в сознание. —Там…
Существа так и стояли возле ниши, насторожённо поводя уродливыми головами туда-сюда. Точно принюхивались.
— Что делать будем, так-сяк? — шёпотом спросил Павел Сергеевич. — Как вы думаете, Альберт Агабекович, врут насчёт пробуждения?
— Не знаю… Однозначно исключать такую возможность не стоит.
Полыхнуло ещё несколько раз.
— По крайней мере, теперь не холодно, — философски заметил Петровский, истерически гоготнув после очередного огненного залпа.
— Андрюха, спокойно. Паники только не хватало сейчас, — резко осадил его подполковник.
— Не бойся, Паш, — успокоил гений freak-режиссуры. — Я, конечно, могу сорваться и побравировать слегка, но до паники не дойдёт.
— А вы знаете, как они убивают? — крикнули из-за вагона тем же мерзким голосом с хрипотцой. — Харкают мутагеном, который структуру ДНК усложняет в сотню-другую раз. Красота…
— Профессор, это как?
— Наверное, чрезвычайно неприятно, — звучно сглотнув, сообщил Аракелян и добавил почти про себя: — Что мы знаем о гранях и границах нашего мироздания? Одну миллиардную долю? Как трансцендентная кривая в математике. Точно. Её уравнение в декартовых координатах не является алгебраическим…
— Загнётся Жорик без меня, — с сожалением буркнул подполковник, вздыхая. Сделал шаг вперёд и переложил факел в левую руку. Он, кажется, даже не заметил, что тот погас. — Эх, пернатый…
Изнанники перестали «принюхиваться» и застыли, словно ужасные изваяния скульптора-шизофреника.
— Ты куда собрался? — спросил Петровский, блеснув крепкими зубами.
— Опозданец же сказал — в проход, так-сяк, нужно… — как-то немного виновато откликнулся Павел Сергеевич. Позади вновь взметнулось жало огня, подсветив его грузную фигуру. — Не ждать же тут, пока эти сукины дети спалят нас. По мне, так лучше рискнуть — вдруг уродцы пропустят. А там — разберёмся.
Андрон молча смотрел на него. Альберт Агабекович украдкой провёл ладонью по вспотевшему виску Рысцова, который дышал мелко-мелко. Ему было жалко бедолагу.
— Да ещё… — Таусонский помялся, переложил потухший факел обратно в правую руку. — Копельникова твоего… в общем… я допрашивал. Если вдруг… ну мало ли что… ты извинись, так-сяк, что родинку ему сковырнул. Работа у меня такая поганая.
Он повернулся и пошёл к нише в стене.
Изнанники не двигались с места, но на их мордах произошли какие-то едва уловимые изменения: словно вылезли трубочки по бокам…
* * *
Андрон и профессор закинули себе на плечи руки дрожащего в лихорадке Валеры и одновременно последовали вслед за подполковником. Не сговариваясь. Трудно сказать, какие мысли роились в тот момент у каждого из них в голове. Наверное, решили, что нужно попробовать — не зря же они легли под С-визор. Не зря же все произошло в жизни каждого так, а не иначе. Что-то успели получить, что-то нет…Должен же был хоть кто-то пойти за человеком, сумевшим не струсить перед неизвестностью.
Они просто шагнули за Таусонским.
След в след.
Иначе — нельзя.
По спинам прошёлся очередной мазок огненной кисти, прозвучали какие-то обидные фразы, будто выстрелы в затылок. Им было уже наплевать.
Изнанники не двигались. Быть может, наблюдали своими безобразными ряхами, как трое людей спокойно идут на них. Идут без боязни. Твёрдо.
По левую сторону мелькнул забранный решёткой светильник без плафона, а под ним — заросшая мхом магниевая табличка с выбитыми долотом буквами: «Берегись контактного провода»…
Ведь иначе — нельзя. След в след?..
Подполковник шёл спокойно. Когда до углубления в стене оставалось не больше двух метров, существа неожиданно вновь принялись покачиваться из стороны в сторону. Он замешкался всего на миг и продолжил двигаться дальше.
И изнанники уступили дорогу. Бесшумно переступив конечностями, отошли в густой полумрак тоннеля.
Люди лишь усмехнулись, входя в нишу. Все трое. Четвёртый вдруг перестал крупно дрожать и задышал ровнее… Через мгновение они исчезли.
А на полу осталась таять небольшая клякса льда.
* * *
Очухался Павел Сергеевич от невыносимой духоты, особенно давившей после сырых катакомб заброшенного метрополитена. Вдобавок отовсюду слышался гул, напоминающий далёкий рёв турбин. Ад? Котлы кипят? Да нет, все-таки не настолько критично… Открыл глаза, подвигал конечностями — руки-ноги целы, черепушка вроде тоже. Жив, так-сяк, жив, а ведь, честно говоря, не надеялся…Он резко поднялся на ноги и осмотрелся.
Пейзаж удручал не по-детски. Будто кто-то взял столичную подземку, тщательно перемешал, испоганив, её компоненты и свалил в кучу. Гнутые рельсы, искорёженные остовы вагонов, нагромождения трухлявых шпал, сегменты эскалаторов, арматура, зеркала с россыпью амальгамы, но без стекла, обломки турникетов, осколки барельефов и чугунные люстры без плафонов, потрескавшиеся мраморные панели, силовые кабели, железобетонные плиты…
Под ногами — россыпь каких-то листочков. Взяв двумя пальцами один из них, он с удивлением узнал знакомый магнитный билет для проезда в метро.
А над всем этим хаосом — призрачно-лиловое зарево, поднимающееся откуда-то из-за невидимого горизонта и плавно растворяющееся в пустом тёмном небе.
Ну и ну. Куда же их занесло?..
Таусонский спохватился и принялся искать остальных.
Рысцов с Аракеляном обнаружились за металлоконструкцией неизвестного назначения, похожей на гротескного ежа огромных размеров. Профессор уже потряхивал головой и пытался прийти в себя. Его смуглое лицо было усыпано мелкими капельками пота, матово поблёскивающими в сиреневом сиянии. Валера же пока не двигался, неудобно скривив шею и уронив голову на жестяной ящик. Одна его нога была босая — тапочка валялась неподалёку. Павел Сергеевич испугался было, что он помер, но, приглядевшись, заметил, как вздымается порванная хламида на груди. Дышит.
— Андрон? — вопросительно поморгал Альберт Агабекович, видимо, не узнавая подполковника.
— Здесь я, — донёсся ворчливый голос из-за шпалы. После этого она была отодвинута, и гений freak-режиссуры предстал во всей красе.
Надо сказать, повезло ему меньше всех. Полрожи опухло, глаз заплыл, наливаясь фингалом, который не сразу можно было распознать в фиолетовом свете, одно плечо покрылось ожоговыми волдырями, а другое было солидно исцарапано,
— Модно выглядишь, — неумело улыбнулся Таусонский, помогая ему выбраться из-под груды деталей и алюминиевого сора.
— Что за звук? — спросил он, отряхиваясь. — Будто заводской цех неподалёку…
— Дьявол его знает. Профессор, вы-то хоть понимаете, где мы?
Аракелян смахнул подрагивающими волосатыми пальцами пот с благородных залысин, поправил волосы и, старчески отдуваясь, встал. Посмотрел по сторонам, запрокинул голову вверх, заостряя трогательный кадык, и гулко проговорил:
— Мы в изнанке.
— Стоп, — тут же возразил Павел Сергеевич. — Не пойдёт, так-сяк. Я не сшиз, следовательно, не могу попасть в изнанку. Стало быть, версия отпадает.
— Я тоже не сшиз, — пожал плечами Аракелян.
— И я, — буркнул Петровский, приседая рядом с Валерой и аккуратно приподнимая его голову.
Профессор перестал любоваться призрачной зарницей на небесах и посмотрел на подполковника. Развёл руками — мол, я-то в чем виноват.
— Значит, — сказал Таусонский, пристально глядя на него, — мы все-таки в изнанке. Эс опять изменил правила этой сраной игры в угадайку? Допустим. А где эти… уродцы?
Аракелян вновь развёл ладони в стороны. Кажется, его происходящее забавляло чисто с научной точки зрения.
«Просто фурор, — подумал гэбист. — Оказались у черта на копыте. Близкий к помешательству на многогранности мира учёный, потерявший веру в людей киноман и внезапно агонизирующий пророк-недоучка. Ах, да, ещё никак не могущий забыть о должностных обязанностях контрразведчик. Абалде-еть…»
Тем временем Андрон легонько щёлкнул Рысцова по носу:
— Эй, хватит бравировать…
Валера бормотнул неразборчиво, пожевал губами и дёрнулся. Таусонский и Аракелян отошли в сторону и принялись что-то обсуждать вполголоса.
— Знаешь, — сказал Петровский, понимая, что Рысцов все равно не слышит его, — мне чуть-чуть жаль студию и большое кино. Там, бесспорно, много грязи, разврата и вообще… дерьма всякого. Но мне жаль. Это была моя жизнь. А когда-то и твоя тоже, дружище. — Он усмехнулся и сделал привычное движение рукой, чтобы поправить шляпу. Её не оказалось на месте. — Помнишь, как мы монтировали по выходным первые неказистые фильмы? Собирались у меня дома с Митиным и Копельниковым, тоннами жрали лазанью с курятиной и запивали ледяной кока-колой. Первый самопальный тираж DVD, рассованный по знакомым, потом первый контракт… Капитана когда тебе дали в ментовке, помнишь? Обмыли на славу. Нажрался ты, словно последний гусар, и нет бы упасть рылом в салат, как все приличные люди… не тут-то было! Вспомнил, зараза, что у тебя есть какой-то приятель в госпитале. Посреди ночи позвонил, построил его… «Скорая» с фанфарами за тобой приехала, мы с сослуживцем твоим затащили тебя на носилки, оставили других дальше пьянствовать. А ты, свинья, поешь что-то патриотическое и поблевываешь изредка на окружающих. Привезли в госпиталь, там врачи констатировали сильнейшее отравление, желудок промыли, всего ведь буквально наизнанку вывернули, чуть ли не яйца заменили… Ты протрезвел, как полагается, и обратно с мигалками… Догуливать. Как же, водка-то осталась, не пропадать же добру. Это ж надо умудриться — налакаться до синих помидоров два раза за одну ночь.
Рысцов вдруг открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипло выцедил:
— Как сейчас помню… едва не сдох тогда… Андрон перестал лыбиться и бешено завращал незаплывшей зенкой. Рявкнул, поднимаясь:
— Скотина! Я ему тут душу изливаю, а он оклемался и слушает! Бравада?! Ты чё не сказал, что очнулся?!
Валера осклабился так гадко, как только умел:
— Пропустить такие блистательные мемуары? Я что, похож на дурака?
— Ты похож на бессердечного слюнтяя!
— А ты на тупого сентиментального качка! Выжми-ка мне жилетку — мокро…
После этих слов Петровский стал по-настоящему страшен. Бугры мышц рефлекторно вздулись под рубашкой, дуля под глазом приняла ещё более фиолетовый оттенок. Он не глядя выдрал откуда-то железный прут и согнул его в греческую «гамму».
Рысцов откровенно потешался, постепенно возвращаясь к жизни.
От накатившей в тоннеле лихорадки не осталось и следа, лишь в голове слегка шумело. Он поморгал и вдруг понял, что шумит не в черепе, а где-то… везде. Однажды он уже слышал этот странный гул. И видел это призрачно-лиловое зарево. Дежа вю…
«Изнанка!» — вспыхнуло в мыслях.
И события минувших дней навалились на него всей тяжестью, будто их кто-то выкорчёвывал из дёсен памяти без наркоза.
Его зовут Всеволод. Мужичонка в солидолово-оранжевой безрукавке, наброшенной на мышиного цвета спецовку… писклявый голосок. Худой, небритый, некрасивый… Сти говорила с ним о том, как можно подчинить себе эс — сначала обещала творить добро для всех людей, после, не добившись результата, угрожала. Потом что-то произошло, и он исчез. Что же случилось? Какой-то переполох, разметаемые ураганом магнитные билеты вперемешку с тоннами стали… И все. Больше они не видели Всеволода…
Валера судорожным движением нацепил на ногу тапочку и, не обращая внимания на мечущего проклятия Андрона, заковылял к профессору.
— Альберт Агабекович, я вспомнил.
— Что вспомнил? — живо откликнулся тот, на полуфразе прерывая спор с подполковником.
— Этого человека зовут Всеволод. Он действительно открыл С-волны, а ещё был ассистентом Макушика. Неказистый, в оранжевой безрукавке. Постоянно обитает в эсе. Наверное, он ещё до всей эпопеи с С-шизофренией изобрёл аппарат гиперсомнии и лежит под ним с тех пор…
— Невероятно, — только и успел сказать Аракелян, прежде чем раздался взрыв.
Уши заложило. Все инстинктивно пригнулись и принялись озираться по сторонам. Метрах в сорока, в прогале между скрученным в спираль вагоном и штабелями ржавых рельсов, обозначилось какое-то движение.
— Что это? — крикнул Павел Сергеевич, ковыряя мизинцем в ухе.
— Хрен знает! Может, изнанники? — ответил Альберт Агабекович.
— Посмотрим? — полуутвердительно сказал все ещё хмурый и раздражённый, Петровский, кося непострадавшим глазом.
— Здесь все не так, как в эсе, — предупредил Рысцов, — Здесь — изнанка. Нужно быть предельно внимательным.
Они двинулись в сторону прогала на полусогнутых ногах. Труднее всего было идти Валере — не особенно поскачешь по каскадам металлолома в тапочках. Никаких звуков больше не повторялось, лишь далёкий гул, к которому все уже привыкли, создавал общий фон. Духота стояла невыносимая, пот застилал глаза, а фиолетовый свет только добавлял неудобств, искажая расстояния до предметов.
Огнемётчик появился бесшумно. Он был один. На поднятом тонированном забрале шлема бурели запёкшиеся пятна. Ранец, укреплённый на манер рюкзака за его спиной, съехал набок, но страшное оружие гад держал достаточно уверенно. На кончике причудливого ствола плясал маленький огонёк, готовый в любой момент обернуться смертельной струёй пламени.
Обнажив кривые зубы, он ощерился. Лиловое сияние прокатилось бледным отсветом по откляченной нижней губе, с которой тянулась тонкая нитка слюны. В глазах стояла фанатичная жажда уничтожения.
Все замерли, ожидая немедленного фонтана огня в лицо.
Рысцов хотел было поднять руки и ударить волной искривлённого пространства, но вдруг ощутил, что практически бессилен — энергии хватит лишь на то, чтобы толкнуть. Не больше. Наверное, на износ выложился в кутузке…
— Попались, — хрипло произнёс огнемётчик. Таусонский сразу распознал в нем обладателя хриплого голоса, которым выкрикивались жёлчные угрозы из-за обрезанного вагона в тоннеле. Огнемётчик повторил со смаком садиста, загнавшего жертву в глухой переулок: — Попа-ались…
— Что тебе от нас нужно? — спокойно спросил Павел Сергеевич.
— Здесь я буду задавать дурацкие вопросы! — гаркнул огнемётчик, выделяя ударением слово «я». — К примеру, конкретно от тебя — абсолютно ничего. Поэтому я, пожалуй, просто сожгу твою морду! Знаешь, какие удивительные метаморфозы происходят, когда горит морда? Сначала вздувается кожа. Она лопается одновременно с глазами, и обнажаются мышцы — на морде очень много мышц, отвечающих за мимику. Впрочем, они жарятся достаточно быстро, как и сухожилия с хрящами, а вот после этого наступает самая интересная фаза. Начинают показываться кости черепа. Очень захватывает процесс проявления глазниц.
Аракелян громко сглотнул, подавляя рвотный позыв.
— Ты просто маньяк, — так же безмятежно предположил подполковник, медленно заводя правую руку за спину.
— Руки! — заорал офанатевший придурок. — Верни на место! Чтоб я видел!
— Чешется ужасно, — объяснил Таусонский, останавливая движение. — Сам же видишь, какая тут жарища. А на тебе вон какой прикид. Вспотел небось?
— Заткнись! — возопил огнемётчик, нервно поводя страшным оружием. — Я буду задавать идиотские вопросы! Ясно, козёл?!
— Конечно, конечно… — мирно согласился Павел Сергеевич.
— Ты! — Фанатик ткнул стволом в сторону Рысцова, отчего тот невольно отступил на шаг. — Тебя приказано доставить в контору Справедливости! Я весь отряд потерял в тоннеле. И как изнанники вас пропустили… Хрен с ним, неважно. Даже к лучшему! Мне одному зарегистрируют повышение по табелю! — Он вновь обнажил кривые зубы. — А теперь первый дурацкий вопрос: сам пойдёшь со мной, под конвоем?
Язык у Валеры прилип к нёбу. Он не привык оказываться в ситуациях, когда нужно было становиться героем. Миллионы слов пронеслись в голове за долю секунды, но вслух не получилось произнести ни одного. Огонёк на кончике ствола словно заворожил его…
За Рысцова агрессивному м…ле с огнемётом осторожно ответил Таусонский:
— Слушай, а давай мы полюбовно разойдёмся и забудем все обиды. А? Мы навсегда исчезнем из эса и больше не будем шалить. Честное слово.
Огнемётчик издал звук, похожий на шипение змеи.
— Я разве не упомянул об альтернативном приказе? Забывчив стал, надо же… Дело в том, что в случае неповиновения или отказа проследовать в контору предписано всех вас… уничтожить. Таким образом, исчезнете вы не только из эса.
— А может… — начал подполковник.
— Не надо, Павел, — перебил его Валера, не узнавая своего голоса. И поднял глаза на огнемётчика: — Я пойду с тобой, гнида.
— Двинься в сторону, — вкрадчиво посоветовал тот. — Спалю сейчас этих, и тронемся в путь…
Тапочки Рысцова будто вросли в балку, на которой он стоял. Он ощутил, как замерли позади друзья.
— Нет.
— Что ж, — неуклюже пожал плечами огнемётчик. — Тогда хана вам всем.
— А как же повышение по табелю? — насмешливо обронил Андрон.
— Ничто не заменит зрелища лишней горящей морды…
Валера закрыл глаза… Странно, здесь так душно… откуда этот холодный ветер?
Который рассказывает о мгновениях.
Надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Оказывается, это совсем не страшно…
— Эй, сучий приверженец рабства, — презрительно сказал подполковник, и голос его расколол вечность. — Последнее желание хотя бы позволишь?
Огнемётчик вроде даже не обиделся на оскорбление, будучи в предвкушении расправы. Он скривил откляченную губу:
— Ну?
— Вот прямо до смерти почесаться хочется. Поясницу аж свело.
— Только левой рукой, — снисходительно обронил огнемётчик, поглаживая указательным пальцем параболу спускового крючка.
Павел Сергеевич медленно завёл руку за спину. Почесался с удовольствием. Цыкнул зубом и молниеносно сунул ладонь за пояс испачканных брюк…
Зря этот фанатик не опустил забрало…
Плоская стальная фляжка с умопомрачительной скоростью врубилась ему острой кромкой аккурат промеж глаз. Кажется, даже раздался тихий хруст.
Огнемётчик ещё секунду удивлённо смотрел на подполковника и остальных, замерших в ожидании огненного вихря, а потом стал заваливаться назад. Зрачки его съехались к переносице.
Из ствола все же вырвался жёлтый гудящий столб пламени… Вверх.
— Хорошо, что спирта чуть-чуть осталось, — прошептал Таусонский. — А то бы баланс сбился.
Никто не смел шелохнуться, будучи не в силах ещё поверить, что смерть, вперившаяся в них огненным оком, вдруг отвернулась. Оглушённый огнемётчик слабо ворочался, пытаясь подтянуть к себе за гибкий шланг отлетевшее при падении оружие. Ранец мешал ему двигаться.
Павел Сергеевич с удивлением посмотрел на свою ладонь.
— Амбидекстрия, — произнёс Аракелян.
— Что? — рассеянно спросил Рысцов, вытирая пот со лба.