Палий Сергей Викторович. Изнанка

   — Грязно, согласен. Но никак к тебе, сволочь, не подступиться было. — После этого он морозным тоном добавил: — Я двух своих ребят потерял.
   — Извини… — растерянно начал Рысцов.
   — Засунь себе вонючие сопли в жопу, гнида! — рявкнул Таусонскии. И сказал уже тише: — Подкаблучник.
   — Прекрати, в конце концов, унижать меня! Нашёлся тут… Я не заказывал, между прочим, ангелов-хранителей!
   — Больно нужен, так-сяк! Тебя забыли спросить, как нам работать!
   — Останавливай тачку!
   — Отсоси у меня сначала…
   Рысцов задохнулся от такой наглости и боли в неловко повёрнутой руке… Между спинками снова появилась голова Андрона. Он хищно оскалился и язвительно заявил:
   — А вы подеритесь. У тебя, Паша, фора. Этот-то… грач перелётный… со сломанной лапкой!
   — Надо бы ему, конечно, с пристрастием устроить… — остывая, сказал Таусонский. Потом неожиданно резко повернулся к Рысцову и прошипел: — Я тебе в анус табуретную ножку вобью, если сам все не расскажешь.
   Валера искренне испугался. Не семантики фразы, а эмоциональной окраски интонации, с которой она была произнесена. Задница явственно ощутила острые колючки заноз.
   Широко посаженные, с полопавшимися сосудами глаза подполковника словно пробили череп Рысцова насквозь, заставив отстраниться и упереться затылком в молчаливого бугая, сидевшего по другую сторону.
   Наконец он взял себя в руки.
   — Что ты хочешь узнать? И зачем?
   — Зачем, говоришь? — Таусонский устало откинул голову назад. — Ты, видимо, не в курсе, что вчера в двадцать три сорок семь по…
   Павел Сергеевич вдруг замолчал, нахмурившись.
   Валера посмотрел тем временем в тонированное окно. Рассвело окончательно. «Тойота» довольно быстро мчалась по какому-то шоссе, видимо, в сторону столицы. Движение по встречной полосе было очень плотным. Странно, обычно люди утром, наоборот, в Москву едут. Даже теперь, в такое… смутное время…
   — Давай вот что, — решил Таусонский. — Ты мне расскажи все по порядку, так-сяк. А потом я тебе расскажу. Только сначала надо решить одну вещь: ты куда хочешь пацана спрятать?
   — Со мной будет, — быстро ответил Рысцов.
   — Не рекомендую. Опасно.
   — Тогда его нужно вернуть обратно… В Чукондово.
   — Времени нет. Если б ты не дал деру… — Подполковник горько усмехнулся: — Дурак, ей-богу. Заставил меня брюхом трясти, бегать за ним! Нашёл савраску!
   — Куда ж Серёжку девать? — раздражённо спросил Валера.
   Павел Сергеевич осторожно покосился на него:
   — Матери отдадим… Она сейчас у нас. Я охрану выделю.
   — Ни за что!
   — Понимаю, что баба она психованная, так-сяк, но больше некуда. Я тебе попозже объясню почему. Все, разговор окончен!
   — Слушай, я не у тебя в отделе работаю! Я вообще гражданский. Чего раскомандовался?!
   — Ты хочешь, чтоб твой пацан жив остался? Вопрос риторический. Поэтому будешь слушать меня. А теперь рассказывай с самого начала: с того момента, как тебя завербовали на работу к Кристине Николаевне Больбинской. Ты мент бывший, поэтому учить, думаю, не надо. Все, что помнишь и не помнишь, так-сяк: имена, объекты, связи, детали… Саша, сколько у нас осталось ещё времени до ближайшего отдела по Волгоградскому?
   Высокий чернявый водитель глянул в салонное зеркальце и отозвался:
   — Минут двадцать — двадцать пять, Пал Сергеич.
   — Успеешь?
   — Попробую. — Рысцов утомлённо облизнул губы, чувствуя на языке солёный привкус кровавой корки. — Не до последней детальки, конечно…
 

* * *

   — Как же ты пошёл в услужение к этой сумасшедшей? — спросил Таусонский Рысцова после его пятнадцатиминутного сжатого монолога.
   — Тут дело тёмное, — откликнулся Валера. — Меня вчера утром, в отёле, словно наизнанку вывернуло.
   Как околдовала… Глупо, конечно, звучит, но по-иному и не скажешь. Будто все эти недели под гипнозом был. Скорее всего тут не обошлось без влияния эса…
   — Ты сука, — коротко сказал Андрон, не оборачиваясь.
   — Местами, — признался Рысцов.
   — Уж лучше с одиннадцатого этажа на коляске…
   Валера не понял, к чему это было сказано. Он болезненно поморщился, собрался с духом и выговорил наконец:
   — Я вчера, когда немного оклемался, хотел к тебе пойти, да подумал… не простишь.
   Петровский промолчал.
   — Но президента как она зазомбировала?.. — вздохнул подполковник. — Ладно, сейчас неважно: оклемался вроде наш вождь, порядок наводит — столько дерьма наворочено за это время, так-сяк… А Больбинская исчезла махом. Он объявил её и в федеральный розыск, и в международный; объясняется с другими странами… Только теперь уже поздно выкобениваться…
   — Почему?
   — Ты же видел, что на Алтуфьевском «капля» вылезла недавно? — Валера кивнул. — Ну так вот… Вчера в двадцать три сорок семь по московскому времени она начала расти.
   — То есть как… расти?
   — Дёшево и сердито.
   Павел Сергеевич замолчал. Рысцов переваривал чудовищную информацию добрую минуту.
   В это время их «Тойота» проскочила МКАД; блокпост был раскурочен: на обочине, возле въезда на мост, валялись бетонные балки, переломанные доски и сваленные в кучу указатели. Из Москвы тянулась бесконечная пробка, осатаневшие водители выскакивали на разделительную, буквально через каждые двести метров валялись смятые в ДТП останки машин, асфальт был усеян битым стеклом.
   — Значит, все-таки началось… — наконец промолвил Валера.
   — Что началось? — поднял бровь Таусонский.
   — Дура… — Рысцов прикрыл глаза и сжал разбитые губы от подступившей к руке боли. — Безумная дура. Я ей говорил ещё накануне, когда капля впервые в эсе появилась, что это последнее предупреждение. А она плела что-то про новую эпоху… Умалишённая.
   — Дура не дура, а дело своё поганое она сделала! И ты, желая того или нет, Больбинской активнейшим образом способствовал, так-сяк. Хочется верить, что не желая… Не начни вы эпопею с «Изнанкой», С-пространство бы так не охамело.
   — Что делает «капля»?
   — Растёт. — Павел Сергеевич хмыкнул. — Движется во все стороны, глотает все, что попадается на пути, просачивается в любые дырочки.
   — Господи… — прошептал Валера, ужасаясь. — И быстро она… движется?
   — Километра полтора в час. Может, чуть поменьше. Уже до Тимирязевской, наверное, добралась. Ночью, пока мы за тобой бегали, на севере города, как сам смекаешь, полный триндец был. Паника… В шесть утра должны объявить всеобщую эвакуацию населения. К Москве стягивают военные силы, ну и все прочее. А дальше можешь самостоятельно додумать… Сейчас приедем в отдел, узнаем последние сводки.
   Рысцов не хотел додумывать. Просто-напросто подобная информация в голове укладываться никоим образом не намеревалась, сознание напрочь отказывалось принимать факты. Поэтому пока ещё не было страшно.
   Это же — конец. Ведь если чёрная субстанция «капли» сжирает людей так же, как зажигалки в эсе…
   — В эсе что происходит? — спросил он.
   — Не знаю. По этой части ты у нас спец… Все, приехали, вылезаем живо.
   Машина остановилась возле трехэтажного здания на Ташкентской.
   Вокруг суетились люди: кто в форме, кто в гражданке. Сновали менты и даже военные. По улице проскочил БТР, плотоядно поводя стволом туда-сюда и плюясь гарью из выхлопных труб. Где-то над головой застрекотал вертолёт…
   И ещё бесконечными потоками по тротуарам бежали люди. Быстро, медленно, волоча за собой пожитки, катя тележки, перебрасываясь словами, крича, ругаясь, крестясь, шевеля посиневшими губами, испуганно глядя на бледное небо, плача, смеясь, падая и отшибая о лёд колени…
   Беглецы…
   Ветер трепал их волосы, срывал плохо закреплённые вещи с тюков, развевал полотнища газет, которыми была обмотана утварь, нёсся сквозь их сердца — он сегодня был сильный.
   Если б люди могли хоть на миг забыть о страхе и прислушаться к бесконечной заунывной мелодии пролетающих вдоль мостовой потоков воздуха, то они разобрали бы, о чем говорил этот ветер.
   Он рассказывал о мгновениях.
   Он, надрываясь, кричал о секундах…
 

* * *

   Выбравшись наружу, Павел Сергеевич первым делом достал мобильник и набрал какой-то номер.
   — Алло? Илязов, как обстановка? Да мне насрать на рапорты! Ты моего попугая забрал? Другое дело. Хвалю. В общем, так, собирай ребят, и быстренько дуйте в… — Он повернул голову и прочёл надпись на казённой табличке, висевшей около тяжёлых дверей подъезда: — Дуйте в семнадцатый. Это на Ташкентской. Сядем, так-сяк, обсудим по-быстрому ситуацию. Кренделя? Да взяли мы кренделя. Всю ночь, гад, бегал по Рязанской области, до Мордовии чуть не доплюхал! Давненько я так не катался… Да, ещё… Вези сюда его пассию бывшую, сынишку бабе вернём. И подсуетись, так-сяк, чтобы где-нибудь нашли врача с коробкой гипса. Ну как зачем?! Этот дебил умудрился, удирая от нас на мотоцикле, чуть не вписаться в автобус, слететь в канаву и предплечье поломать. А? Перелом-то? Нет, закрытый вроде…
   Из передней дверцы выкарабкался заспанный Серёжка, цепляясь тулупчиком за все подряд.
   — Папка! — обрадовался он, увидев Рысцова, понуро стоявшего неподалёку в истерзанном плаще, кожаные обрывки которого полоскал озверевший вконец ветер. — Папка… Я так испугался, когда мы перевернулись на мотоцикле! А потом нас дядя Андрей подобрал — ты спал в это время… А после я и сам уснул… Но зато теперь все пацаны в классе передохнут от зависти, когда я расскажу про наши приключения! Особенно Чемкаев… А мы где? — Мальчуган огляделся, недоуменно проводил взглядом нескольких пробежавших мимо прохожих. Ткнул пальчиком в трехэтажное здание гэбистов: — Это что?
   — Видимо, наш временный штаб… — улыбаясь, ответил Валера, осторожно прижимая сына к себе здоровой рукой. Заскрипел зубами от боли в повреждённой конечности, но все же добавил: — Игра продолжается, Серёжка…
   Андрон направился к ним решительным шагом, желая, по всей видимости, многое высказать Рысцову, а потом дать гнусному изменнику в ухо. Но, не дойдя нескольких метров, бывший гений freak-режиссуры остановился, поглядел на радостного мальчишку, выгнул бровь. Сильнее надвинул на глаза шляпу, чтоб ненароком не сдуло. Сплюнул, досадливо махнул накачанной рукой. И, широко ощерившись, пробормотал:
   — Ну и генотип…

КАДР ПЯТНАДЦАТЫЙ
Бартер

   В голливудских фильмах городские канализации выглядят романтично и загадочно. Синеватый свет, звук капающей воды, эротично изогнутый поворот тоннеля. Герои, попадая туда, резво бегают, перестреливаются и катаются по слегка влажному полу. Они там даже едят, без особой брезгливости наблюдая за дрессированными, лоснящимися от собственной важности крысами. Они там страстно занимаются любовью, прижимая друг друга к отполированным стерильным стенам и опираясь ладонями на трубы, до блеска отдраенные каким-то редким шизофреником-чистюлей…
   На самом деле сточные каналы, перекрещивающиеся под улицами мегаполисов, выглядят иначе. Что у нас, что в Лос-Анджелесе.
   На самом деле канализация — это мрачная цитадель дерьма, а не романтичный, выскобленный до скрипа и хорошо освещённый плацдарм для любовных утех…
   Трубу прорвало основательно. Респираторы в таких случаях помогали постольку-поскольку, поэтому, чтобы хоть как-то притупить обонятельные ощущения, дежурная бригада сантехников, перед тем как приступить к исполнению служебного долга по деговнизации подземных трущоб, распила на троих литровочку.
   — Руки б поотрывал, — произнёс Григорий, волоча за собой длинную гибкую проволоку, скрученную в кольцо. — Осенью не проверят, а потом ищи эти свищи.
   Он оступился, слетел с бетонного бордюра и по колено провалился в тёплый поток отходов современных прямоходящих, населяющих Москву. Посветил фонарём вниз. Вытащил ногу, затем вторую, бросил инструменты и наконец окончательно выбрался обратно на возвышение.
   Левый сапог дал течь.
   Обнаружив этот факт, Григорий очень сильно выругался.
   Шедшие позади него сантехник и водопроводчик замедлили движение и шумно задышали, стараясь индивидуальными перегарными парами вытолкать из лёгких невыносимый запах канализации.
   — Гриша, нельзя так резко останавливаться. Люди могут на тебя наскочить. По инерции, — порциями выдавил худенький водопроводчик Игорь, который в их троице всегда пьянел первым. — Вдруг начальник смены был бы рядом… Что тогда? Недоразумение.
   — Не шебуршись, — серьёзно сказал второй сантехник, которого все слесари в каптёрке РЭУ звали Колбаса, мотнул головой и положил руку на плечо Игорю. В знак чисто мужского доверия. Колбаса был добродушным, но странноватым слесарем.
   Григорий молча приладил фонарь на скобу, торчащую из склизкой стены, и, щёлкнув замками, открыл тяжёлый ящик с инструментами. Сбросив прохудившийся сапог, он внимательнейшим образом осмотрел конечность, словно на ней должна была тут же образоваться гангренная опухоль.
   Игорь и Колбаса терпеливо ждали, пока шеф закончит сакральное шаманство.
   Недоверчиво потыкав кривым пальцем в излучину вспухшей на лодыжке вены, Григорий нахмурился и решительно извлёк из ящика моток пакли и баночку с солидолом. Тщательно смазав вокруг щиколотки темно-жёлтой суспензией, он выверенными движениями обмотал лодыжку паклей и напялил на ногу сапог. Посмотрел на соратников снизу вверх и уверенно заявил:
   — Теперь не протечёт.
   — Перевод казённых материалов… опять же… — косо пожал плечами Игорь.
   — Не шебуршись, — наставительно повторил Колбаса. — Паклю спишем на прорыв трубы, а смазки у нас и так полно.
   — Понял.
   Григорий поднялся, подхватил инструменты и проволоку, снял подвешенный фонарик и коротко скомандовал:
   — Вперёд.
   В это время смрадный поток, бурлящий внизу, стал урчать заметно тише. И через несколько минут вовсе смолк.
   Все трое в недоумении глядели, как он мельчает, Уровень жидкости на дне стока стремительно падал, будто пробоину в трубе, которая находилась где-то впереди, кто-то наспех заделал. Это было странно. Кому пришло в голову выполнить их работу?
   — То есть нам не надо трудиться? — озадаченно спросил Игорь, почесав тонкое запястье.
   — Не шебуршись…
   — Колбаса, ну-ка слетай вперёд, глянь, чего там, — дал ценное указание Григорий. — А я пока за такое дело по пятьдесят разолью. Обернёшься — пригубим.
   Без лишних комментариев Колбаса растворился во тьме загаженного тоннеля. Игорь, оставшись без опоры, угловато взмахнул руками и, ойкнув, сел на трубу. Тут же заорал и вскочил, хлопая себя по заду.
   — Это ж горячая, дуб, — поучительно сказал Григорий, глядя, как тощий водопроводчик подпрыгивает. — И не ори так. Колбасу спугнёшь.
   Шмыгнув носом, Игорь успокоился и подошёл ближе к заветному ящику, внутри которого, между молотком, плоскогубцами и коловоротом, в специальной кожаной петле помещалась поллитровка.
   — Ты налей пока, — посоветовал он Грише и махнул ладонью куда-то в тыл: — Я травму производственную получил.
   Григорий глубокомысленно насупился. Достал стаканчики, бутылку и с филигранной точностью отмерил три по пятьдесят.
   — За неизвестного сантехника, — провозгласил Игорь, хватая свой стаканчик и косясь на окончательно затихший поток дерьма. — За взаимоводочку… то есть выручку.
   Григорий точным движением пресёк его попытку проглотить содержимое стопки.
   — Без Колбасы нельзя.
   — Мы же совсем по чуть-чуть, — расстроился Игорь.
   — Будем ждать Колбасу, — отрезал Григорий. Худенький водопроводчик с сожалением поставил стаканчик и крикнул в темноту:
   — Колбаса, вернись!
   Его слова глухо шмякнулись о бетон и замерли неподалёку. Эха не было.
   Была вонь. Она снова подступала к горлу и желудку, почуяв слабину не укреплённого очередной дозой спиртного организма.
   Так прошло пять минут. Григорий начал беспокоиться. Он, оставив Игоря у сымпровизированного столика, прошёлся по тоннелю до развилки, водя лучом фонарика по грязным стенам, переплетениям труб и влажным махрам какого-то полусгнившего тряпья, свисающим с вбитых в бетон скоб, которые служили лестницей в уходящей наверх шахте колодца.
   В одном из широких ответвлений канализационного лабиринта он заметил какие-то непонятные мутные отблески. Направил туда фонарик. Свет упёрся в стену. Бывалый сантехник сдвинул редкую, но длинную поросль бровей и подошёл ближе, стараясь не споткнуться.
   Стена показалась ему необычной. Гладкая, без трещин и подтёков. Но главное, её здесь никак не должно было быть — это же магистральный тоннель. Несколько толстых труб исчезали в ней… Он расстегнул фуфайку и достал из кармана спецовки карандаш. Поднёс, чтобы постучать по упругой на вид поверхности…
   Гладкая стена слегка покачнулась. Карандаш пропал, оставив ощущение присутствия на пальцах.
   Григорий был хорошим, опытным сантехником. Он уже сталкивался с подобными явлениями в подземных катакомбах и прекрасно знал их природу. Однажды его приятель, один из немногих, окончивших все классы средней школы, сказал, что это называется «делириум тременс». Григорий запомнил причудливое словосочетание и частенько ввёртывал его при удобном случае, чтоб поразить коллег эрудицией, хотя про себя все-таки предпочитал называть диагноз по старинке — белая горячка.
   Ничуть не смутившись, он развернулся и зашагал обратно к Игорю.
   Уходя, у него, конечно, были подозрения, что нерадивый водопроводчик не вытерпит и опустошит свою стопку… Но когда Григорий, подойдя к мирно храпящему на зловонном бетонном бордюре Игорю, обнаружил, что пусты не только все три стаканчика, но и в бутылке уровень жидкости упал на добрую половину, он сильно осерчал.
   Сквернословя, топая и щипаясь, сантехник попытался растолкать предателя, но нахлебавшийся в немогу недотёпа-водопроводчик лишь сладко похрюкивал и пускал слюнявые пузыри.
   Колбасы меж тем так и не было.
   Оставшись, таким образом, в одиночестве — разумеется, только фактически: де-юре тело Игоря никуда не делось, — Григорий решил, что нужно допить остатки водки, пока ещё не поздно. Почему может вдруг стать поздно, он как-то не задумался. Напротив. Он осознал, что в создавшейся ситуации необходимо срочно принимать меры…
   Первые две чарочки он залил себе в пищевод одну за другой, а вот перед третьей позволил организму короткую передышку. Совсем крошечную… Всего, как оказалось, оставшийся после наглого поступка Игоря объём водки в бутылке уместился в шести стаканчиках…
   «Хорошего, к сожалению, помаленьку…» — подумал Григорий, удручённо дунув в горлышко.
   Пьянело…
   Сначала из-за угла появился Колбаса. Он что-то крикнул, состроил на редкость комичную гримасу и запрыгал в луже сточных вод, брызгаясь кусками какашек в разные стороны. Вскоре вслед за ним выползла гладкая стена. Почему-то Колбаса не стал убегать от неё, а развернулся и принялся дразниться, то и дело обидно приговаривая: «Не шебуршись, козявка…» Он вёл себя так, будто во время своего отсутствия успел где-то приляпать…
   Спустя какое-то время стена съела Колбасу.
   «Она должна была зачавкать, — пронеслась смешная мысль в голове Григория. — Колбаса-то, поди, вкусный».
   Затем стена подползла чуть ближе. Стало заметно, как по её поверхности стали бродить какие-то пятна… Глаза защипало. Григорий сморщил нос и часто-часто заморгал.
   Тем временем стена проглотила Игоря, который с блаженной улыбкой спал, свесив одну руку вниз, в дерьмо. «А вот это правильно, — громко сказал Григорий. — Поделом предателю. Будет знать, как водку общую хлестать!» Глаза уже резало невыносимо… Скорее всего где-то неподалёку была утечка газа…
   Бывалый слесарь попытался встать, но тело слушалось очень неохотно. Наверное, он все же чуток перебрал этим утром…
   Стена выгнулась линзой и на миг замерла. Смотреть на неё Григорий уже не мог, но это его не смутило. Сантехник нащупал ватной рукой ящик, вытащил оттуда гаечный ключ 34 на 37 и запустил его в противно гладкую поверхность. Стена слопала ключ незамедлительно.
   Григорий заволновался. Горячка, несомненно, горячкой, но зачем же так грубо мешать спать? Тем более работа сделана. Течь ликвидирована. Стеклотара пуста… Зашевелив ногами, он постарался отодвинуться назад. В такой не очень, надо отметить, удобной манере получилось проползти метра полтора. Дальше силы почему-то покинули его нижние конечности. Тогда сантехник, не привыкший отступать перед трудностями, стащил сапог и со всей силы запустил им в стену. Однако тот отчего-то не полетел со свистом, а шлёпнулся совсем рядом.
   «Точно, перебрал», — утвердительно кивнул Григорий, исподлобья глядя, как стена заглатывает сапог и выбившиеся из его голенища просолидоленные кисточки пакли.
   Сантехник сделал ещё одно тщетное усилие отдалиться от прожорливой гадины, выбросив налившуюся свинцом руку и зацепившись за скользкий вентиль. Он напряг бицепс, стараясь подтянуть своё беспомощное тело, но годы пьянства дали о себе знать. Мышцы одрябли.
   Он так и остался лежать, распластавшись на бордюре.
   Стена сначала скушала пустую бутылку. Махом смела стаканчики, открытый ящик с инструментами. Потом пододвинулась ещё на полметра, и в её невидимом бездонном чреве исчез фонарик…
   Наступила тьма.
   И вот тогда изрядно захмелевшему Григорию стало по-настоящему страшно. Но сделать он ничего не мог. Только вздрогнул и стукнулся затылком о шершавый бетон…
 

* * *

   — Коммуникации не все ещё повырубало?
   Руководитель федерального агентства по СМИ поднял внушающие доверие глаза на президента. Ответил:
   — Основные пока в порядке. Массовое оповещение населения можно осуществить через телевидение, радио и Интернет. С-видение в данной ситуации я не беру. Ведущие телеканалы транслируются через Останкино… Максимум через полчаса… «капля» будет у башни. Удивительно, что она до сих пор не добралась до неё, будто выжидает…
   Президент ослабил узел галстука и с силой провёл ладонями по лицу.
   — Значит, выходим в эфир немедленно. Текст готов?
   — Да.
   — Дайте гляну…
   Помощник протянул несколько листов главе государства.
   Цепко выхватывая каждое слово, президент пробежал глазами по строчкам. В голове оседали фразы. Он машинально шкрябнул ручкой по нескольким из них и вернул помощнику.
   — Вообще-то президенту положено по должности сказать не больше одной пятой из всего тут понаписанного, — недовольно буркнул он. — Остальное — задача министров и экспертов. Свалили под шумок все в кучу…
   Камера была установлена прямо в рабочем кабинете, и её объектив тёмным зрачком смотрел на него в упор. Вспыхнул свет, оператор поправил наушник с микрофоном, режиссёр, суетливо жестикулируя, выкрикнул:
   — Эфир через тридцать секунд…
   На несколько мгновений, пока гримёр размахивал над его лицом мягкой кисточкой, президент прикрыл глаза…
   Кошмар. Это был самый безобразный кошмар в его карьере. Да что там… в жизни! Надо же! Лёг под какую-то самозванку! И бросил под неё всю страну. Радостно так, с феерическими искорками перед мордой… Будто всегда только и ждал подходящего момента, чтобы все просрать! Противно даже вспоминать, как он сох по её блудливому телу! Тьфу! Сучка! И ведь ладно бы купился на идею или ещё что-нибудь в этом роде… Это история — современники и потомки могли бы оправдать. Но какой там! Он сох по бабским сиськам!.. Кто там против? Дума? Пинка! Парламент? Купим. Кто не продаётся? Ты? В отставку! По собственному желанию не пойдёшь? Ну, брат, как знаешь… Какой ещё импичмент? А военное положение вам нравится? Недоверие мировой общественности и международных организаций? Да гадил я на вас с высоты ядерных боеголовок! Тем более вы уже прогнулись под эти потрясающие сиськи… Кошмар. Впервые он ощутил всю бескомпромиссную мощь вертикали власти, которую так долго выращивал сам, взяв за основу тщательно отобранные саженцы предшественников, могущество госаппарата, подконтрольных средств формирования общественного мнения и плодородную почву беспросветной народной глупости. Вот она, твоя титановая вертикаль. Жри. А понадобилось-то совсем чуть-чуть, чтобы развернуть её на сто восемьдесят, — две симпатичные сиськи… Кошмар. Чувствуешь осиновый кол в заднице, который сам скрупулёзно затачивал?..
   — Пять секунд до эфира!
   Президент наконец открыл глаза. Узел галстука так и остался ослаблен.
   — Три, две, одна… — Режиссёр махнул рукой.
   На экране, под объективом, поплыли крупные строчки обращения.
   — Россияне! — Его голос прозвучал как всегда уверенно и твердо. Ну тут уж никуда не денешься от ежедневных привычек, мутировавших в условные рефлексы. — Москвичи! Жители и гости нашей столицы! Мне непросто говорить то, что вы сейчас услышите. — Пауза. Правильно, каждый слушающий должен проникнуться всей глубиной чаши дерьма, в которую его готовятся опустить. — Несколько дней назад, как вы уже, наверное, знаете из телерепортажей и сообщений прессы, на севере Москвы, в районе пересечения Алтуфьевского шоссе и улицы Декабристов, появилась аномалия, похожая на огромную каплю черного цвета. Она напрямую связана с С-пространством. Я должен сказать больше: это его проявление в нашей с вами реальности. — Еще одна пауза, покороче первой. «Слишком много местоимений в тексте. Не обратил внимания, надо же…» — отметил он про себя мельком. — В последнее время произошло множество событий, глобально повлиявших на мир, в котором человечество существует на протяжении десятков тысяч лет.