Палий Сергей Викторович. Изнанка

   — У товарища подполковника — амбидекстрия, — повторил профессор. — Способность владеть одинаково хорошо обеими руками, как правой, так и левой. — И зачем-то добавил: — Сэмэ медицинскую энциклопедию.
   — Можно я этому прометею кости переломаю? — тихо спросил тем временем Андрон. — Все, поочерёдно…
   Угрозе его не суждено было сбыться.
   Пространство вокруг будто сгустилось. Казалось, зашевелился прозрачно-фиолетовый воздух, сдвинулись с мест предметы, всколыхнулся ковёр из неиспользованных магнитных билетиков с одинаковыми номерами…
   Появились изнанники.
   Десятки. Возможно, сотни особей… Они на полусогнутых конечностях выходили из-за раскуроченных колонн, контролерских кабинок, вылезали из-под прогнивших полов увечных вагонов. Их обезображенные рыла замелькали повсюду…
   Четверо приятелей не смели шелохнуться. Таусонский так и остался стоять с поднятой в изумлении левой ладонью. Альберт Агабекович стал похож на статую, сходство портили лишь перманентно подрагивающие волосатые пальцы. Петровский заломил бровь над заплывшим глазом и сжал губы в еле заметную нитку, его бицепсы будто окоченели в напряжённом состоянии. А у Валеры расширение диафрагмы остановилось на полувдохе.
   Все безмолвно наблюдали, как изнанники подбираются к огнемётчику, который уже пришёл в себя и нелепо раскинул руки, норовя подняться. Он уже не пытался притянуть оружие. Лишь, обезумев от страха, шевелил откляченной нижней губой.
   Изнанники окружили жертву плотным полукольцом. Множество уродливых существ стояли, мерно покачиваясь, во втором и третьем рядах.
   Из хаотичной живой массы вперевалочку выступил один. Крупный. На голове у него вылезли уже знакомые трубочки.
   Огнемётчик жалобно застонал.
   Резко подавшись вперёд, габаритный изнанник выплеснул на него какую-то тёмную взвесь — то ли облако газа, то ли споры, то ли вязкую суспензию, то ли жидкость… Попав на костюм, взвесь мигом проела его, и вот тогда фанатичный садист закричал. Страшно, нечеловечески.
   От этого пронизывающего насквозь воя все вздрогнули. Все, кроме жертвы и палачей.
   Лицо огнемётчика стало мутнеть, под кожей вдруг поплыли какие-то разводы, из-под шлема полезли волосы, растущие с небывалой скоростью.
   Тут кольцо изнанников сомкнулось, и дальнейший результат превращения человеческого ДНК в ДНК невообразимого существа был сокрыт плотной стеной безобразных спин. Изредка над копошащейся кучей вскидывались какие-то склизкие отростки, в стороны отлетали шматки окровавленной ткани…
   Через минуту изнанники застыли на мгновение в причудливых позах и принялись разбредаться.
   Молчаливо.
   Жутко.
   Ещё через полминуты последний из них скрылся за скрученным в огромную спираль вагоном. На месте, где недавно лежал огнемётчик, осталась пустота, зловеще подсвеченная лиловым градиентом неба. Исчезли и костюм, и ранец, и оружие.
   Только разворошённые билетики напоминали об увиденном.
   — Падальщики, — произнёс наконец подполковник. — Они же обыкновенные стервятники.
   — Ой ли… — с сомнением покачал головой Аракелян.
   Андрон перекошенно усмехнулся:
   — Никогда бы не подумал, что получу такое небывалое наслаждение от вида гибнущего в муках человека.

КАДР ДВАДЦАТЫЙ
Рифма огня

   Все лабиринты на свете заняты одним — ожиданием. Они терпеливо стерегут горемычных жертв, выслеживая, когда очередной вошедший, боязливо озираясь, пройдёт несколько первых поворотов. И тогда обрушивают на несчастного всю свою титаническую мощь — будь то хитрые ловушки, бесконечные разветвления, уводящие все глубже и глубже, или чудовищные монстры, внезапно бросающиеся из-за угла, обнажая подгнившие от времени клыки. Так они могут ждать годами. Веками. Эпохами…
   Стекло ниспадало с двухсотфутовой высоты каскадами — словно бесчисленные водопады, подсвеченные полуденным солнцем, роняли свои сверкающие воды из-под небес. Вокруг на гигантских валах трибун рокотала многотысячная толпа. Лабиринт ждал.
   Приближаясь ко входу в офисное здание, Эдвард одёрнул себя и перешёл на более степенный и размеренный шаг. Он все-таки уже не юнец-желторотик — скоро за четвертак перевалит.
   В холле было прохладно и немноголюдно. Возле стальных полуавтоматических дверей стояли охранники, у каждого из которых Эдвард заметил на воротничке цифру четыре. Ого, все серьёзно! Не везде встретишь сшиза четвёртого уровня… Посередине холла стоял большой фонтан, в композиции которого была сцена противоборства человека и изнанника. Уродец явно отступал, заваливаясь назад от грозно выставленного ствола огнемёта, откуда и брызгала струя воды, дробящаяся на множество мелких капель. И когда только отгрохать успели? Ведь когда ходил на подготовительные занятия, и намёка на такую роскошь не было… За фонтаном приютился журнальный столик, вокруг которого в монументальных кожаных креслах утопали три или четыре человека, тихонько о чем-то переговариваясь.
   Эдвард подошёл к ресепшину, поймав себя на мысли, что обстановка здесь напоминает холл отеля.
   — Табель, — искоса снизу глянул на него конторщик и протянул руку.
   Эдвард расстегнул папку, достал из неё пластиковую карточку и отдал регистратору. Тот пристально разглядывал её в течение секунд десяти, после чего сунул в прорезь анализатора. Уставился на распечатку личной информации, выскочившую из принтера.
   — Эдвард Глик, Спрингфилд, штат Огайо… та-ак… — протянул каменнолицый конторщик. Неожиданно гордо вскинул голову и, до рези в заднице довольный собой, вспомнил: — Это там, откуда Симпсоны, что ли?
   — Да, — ответил Эдвард, сдержанно улыбнувшись.
   — А хрен ли в русский Город на траве пошёл? — почему-то шёпотом спросил регистратор.
   — Я имел на это право, — холодно сказал Эдвард.
   — Ну-ну, много вас тут с правами поразвелось… — туманно проворчал конторщик, возвращая ему карточку табеля. — Сменное бельё есть?
   — Да.
   — Скорее всего оно тебе не пригодится, но… так, на всякий, — ухмыльнулся регистратор. — Иди в третий лифт.
   Эдвард развернулся, ища глазами нужную дверь. Настроение почему-то испортилось — наверное, виноват был этот хамоватый тип.
   Конторщик тем временем громко сказал:
   — Гриша, проводи молодого человека на дебаркадер! — И добавил тихонько: — Не настрелялись в Ираке, самодуры…
   После услышанного настроение у Эдварда окончательно упало. Русский он знал уже довольно неплохо, чтобы понять, что сказал кретин-регистратор. Он тупо проследовал в открывшиеся узкие дверцы лифта за человеком в форме, которого назвали Гришей. Почему нужно считать дураком каждого гражданина страны, если в целом она ведёт себя нагло и не всегда правильно? Разве они, американцы, обзывали русских идиотами при коммунизме?.. Хотя да — обзывали. Но они не знали всей подноготной! Да и что тут рассуждать теперь-то, когда нет ни Америки, ни России… Есть лишь города на траве. Травка, солнце, хранилища с породой, ходоки, саженцы, контора Справедливости и стеклянный лабиринт, в который можно попасть лишь по счастливой случайности — если отберут из десятков тысяч подавших прошение об участии. Почему он идёт туда? Потому, что не взяли в армию там, в родных Штатах? Или из-за того, что выгнали из колледжа за подозрение в сексуальном домогательстве? Всего лишь за подозрение, между прочим! Они не имели права пойти на такое без прямых доказательств, а то, что косвенные улики указывали на его причастность к инциденту в женской раздевалке, ещё ничего не значит! Зачем же он идёт в лабиринт? Может, затем, чтобы зарегистрировали повышение по табелю, потому что надоело быть саженцем? Тупо висеть над мостовой, выискивать пустые поры в асфальте и аккуратно укладывать в них семена…
   Или просто-напросто — проверить себя?..
   — Эдвард Глик, — рявкнул Гриша, грубо выталкивая его из лифта. — Принимайте. Последний вроде…
   Помещение, в котором оказался Эдвард, не имело ничего общего с прохладным и тихим холлом. Здесь пахло удушливым мужским потом и терпкой гарью. Семеро присутствующих людей были абсолютно разными, но в то же время чем-то походили друг на друга. Наверное, неумело скрываемым испугом в глазах. Да, Эдвард знал, что в группу для прохождения лабиринта принципиально не берут служивших в армии. Чтоб интрига сохранялась.
   Огромная вытянутая полукругом комната была поделена на несколько частей спаянными вместе шкафчиками для одежды и личных вещей. Повсюду на матах валялись метательные ножи, пистолеты, автоматы, какие-то непонятные сегменты более тяжёлого вооружения, бронежилеты разных мастей и размеров, инженерные приспособления и другое спецоборудование…
   — Чего вылупился? Век не хватает, чтоб моргнуть, а?!
   Эдвард аж вздрогнул. Этого, восьмого, он сразу не заметил. Кряжистый, какой-то весь бугристый, облачённый в серую униформу, с пепельно-смуглым некрасивым лицом. Однозначно, какой-нибудь бывший сержант.
   — Я координатор, — гулко сказал он. — Ты на кого?
   — Не понял?
   — Класс какой?
   — А-а… Пайромэн.
   — Чего-о-о?!
   — Как это будет… э-э…
   Из-за железной дверки показалась узкая бородатая морда одного из участников группы. Мужик подсказал:
   — Огнемётчик он.
   — Понятно, — коротко мотнул головой бугристый координатор. И рыкнул: — Стройс-с-с-сь!
   Все восемь членов группы встали в одну шеренгу вдоль матов с разложенным на них оружием и обмундированием. Линия получилась явно не прямая.
   Координатор недовольно зыркнул и продолжил:
   — Краткий инструктаж! Слушать внимательно. Объясняю условия ведения боевых действий, ставлю задачу, даю советы по тактике! Стекло в лабиринте бронебойное, звукоизолирующее и огнеупорное — это уж не я придумал, это эс так соорудил. С ним не поспоришь. Здесь не действуют общие правила городов на траве, здесь есть стекло и красная кровь… Отставить самовольный выход из строя! Внимательнее нужно быть, мать вашу! Так. В группе у вас, разгильдяев, есть инженер, медик, пулемётчик, два разведчика…
   Эдвард слушал фанатичного вояку и никак не мог отогнать от себя вопрос: зачем?
 

* * *

   Изнанники забаррикадировались в просторном кубическом помещении основательно: набросали на прозрачный пол в центре всякой рухляди, среди которой попадались и тряпки, и листы пластмассы, и какие-то клёпаные котлы, и тяжёлые металлические плиты, и обгоревшие тела их соплеменников, некоторые из которых ещё чадили. Задатками морали уродцы, кажется, пока не обладали.
   Зато выжившие члены группы не обладали необходимым для прорыва блокады преимуществом.
   Пробовали вытравливать гадов и гранатами, и пулемётом, и огнём — бесполезно. Они то и дело перегруппировывались, тщательно прикрывали фланги и плевались своей темно-ржавой гадостью, Обойти изнанников с тыла тоже не представлялось возможным: осточертевший стеклокуб был единственным проходом в этой части лабиринта. Осада затягивалась…
   Эдвард, заходя в стеклянный шлюз два с лишним часа назад, полагал, что их группа будет долго бродить по прозрачным, усыпанным всяческим хламом, оставшимся ещё с прошлых побоищ, ярусам в поисках логова изнанников, и лишь там завяжется настоящий бой.
   Он ошибся.
   Изнанники напали первыми. Как только группа поднялась на второй ярус, впереди раздался крик одного из разведчиков. Видимость была не очень хорошая: во-первых, все-таки нижние ярусы, пока солнечные лучи добираются досюда, они успевают сто раз преломиться и рассеяться на верхних перегородках, а во-вторых, мешают груды каких-то металлических балок, наваленных то тут, то там.
   На помощь разведчику загромыхали инженер под прикрытием автоматчика. В это время все уже заметили, как темнеют перекрытия и стены, но никто ещё не понял, что происходит. Коротко заорал второй разведчик. Тут остальные члены группы не выдержали и бросились вперёд, подбадривая друг друга душераздирающими воплями. Все, кроме подрывника, у которого нервы сдали окончательно. Он принялся колотить в шлюз, чтобы открыли… Через час его амуницию нашли на шестом ярусе…
   Первое сумбурное столкновение с изнанниками запомнилось Эдварду урывками. Никто из членов группы не был предупреждён, что твари могут напасть первыми, поэтому, когда совсем стемнело от мелькающих тел и дюжина уродливых морд выскочила на них сразу из двух коридоров, ребята сплоховали и забыли все тактические премудрости, о которых говорил кряжистый координатор.
   Сам Эдвард тут же зажмурился, несмотря на то, что забрало было тонировано, и пустил струю в ближайший проход. Стрелять из огнемёта не сложно, сложно его держать, а если ещё добавить, что у тебя за спиной висит двадцатикилограммовая бандура, то и вовсе жить расхочется. Смесь полыхнула на славу — первым же залпом спалило двух изнанников, а остальные нехотя отступили обратно в коридор.
   На втором фланге дела обстояли гораздо хуже. Из хода вывалились инженер и быстро мутирующие остатки автоматчика. Медик даже не пытался ему помочь, сразу было видно, что парня не спасти. Сначала он с невероятной скоростью оброс волосами, после из-под кожи полезли какие-то розовые сгустки… На дальнейшее Эдвард смотреть не смог, отвернулся на несколько секунд.
   И увидел за стеклом многоликую восторженную толпу зрителей. На трибуне были установлены огромные экраны, на которых мелькали самые захватывающие моменты шоу. Как страшное видение, вкрапившееся в и без того кошмарный сон, пронеслись перед его глазами тысячи искажённых восторгом и жаждой битвы лиц… Безмолвная, дикая толпа. Огнеупорное, звуконепроницаемое стекло.
   Впереди — морды людей.
   Сзади — лица изнанников.
   Или наоборот? Плевать!
   А вокруг — лабиринт…
   Эдвард повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как задыхается в судорогах инженер. Смертельная взвесь, выплюнутая кем-то из уродцев, уже разъела его прорезиненный костюм и попала на тело. Он закричал… Грузный пулемётчик принялся разворачивать свою ужасную машину в тесной перемычке между коридорами. Он не успевал…
   Отшвырнув плечом худенького, юркого медика, Эдвард подошёл к пулемётчику с правого плеча и принялся поливать огнём один из коридоров, выигрывая драгоценное время. Прикрывая. Изнанники попытались было зайти к ним в тыл, но пространства для манёвра не хватило, и несколько обезображенных рыл попали в огненный вихрь.
   Наконец пулемётчик сумел развернуть и закрепить своё громоздкое оружие. Изнанники в левом коридоре оказались на простреливаемой линии. Они попятились бочком, то и дело приседая, но многожалая машина уже заработала. Тварей буквально вымело из прохода свинцовым веером. От грохота заложило уши…
   И вот теперь, спустя несколько часов, они полулежали втроём с рослым пулемётчиком Валентином и щупленьким медиком Игнатием возле одного из двух выходов стеклокуба. За стенами бесшумно бушевала толпа, которая хотела движения и крови, а не дружеских посиделок.
   — Ведь по тактике ведения боя в замкнутом пространстве укрытие в центре помещения — полный абсурд, — сказал Валентин, щёлкая двумя гильзами. — Я не военный, конечно, но в школе ещё проходили что-то такое… А тут что получается? Набрякали посреди кучу железок и сидят. Гранаты кончились — не вытравишь. Да и те, последние, что раньше бросали… ведь как они, сволочи, ловко их обратно вышвыривали! Чуть нас не покалечили! Эх, жаль, снайпера в группе нэма…
   — Да, это верно, — скучным голосом произнёс Игнатий. — И со стороны не зайдёшь — захаркают. Пат.
   Эдвард поднял затемнённый лицевой щиток шлема и угрюмо посмотрел на русских ребят, степенно переговаривающихся друг с другом. Он не понимал досконально все слова, но общий тон был ясен. Они вели себя как ни в чем не бывало.
   У него же в душе происходили странные вещи. С одной стороны, казалось, вот-вот, ещё мгновение, и нога переступит какую-то незримую черту, за которой уже другие мерки, понятия, мысли. А с другой стороны, получалось, что вовсе не было никогда нигде и ни у кого никакой на хрен черты. Хочешь на травку любоваться — пожалуйста, хочешь смотреть на то, как существа убивают друг друга, — тоже не вопрос. А изволишь пострелять — держи пулемёт…
   На решающий штурм трое уцелевших бойцов решились через полчаса. А что ещё оставалось делать? Это в шахматах пат допустим…
   «Зачем? — билось в висках у Эдварда, когда он опускал забрало. — Неужели из-за табеля?..»
 

* * *

   Лабиринты… В них очень непросто распознать правильную дорогу, пусть даже стены будут сделаны из стекла. Они умеют ждать. Годами. Тысячелетиями. Эпохами.
   Ведь каждая эпоха — это лабиринт, который терпеливо выжидает, когда мы заглянем в него. И пройдём всего-навсего несколько первых поворотов…
 

* * *

   Прорвав укрепления изнанников, они потеряли неповоротливого в своей тяжёлой броне Валентина. Его пулемёт ещё несколько секунд стрелял по инерции, когда хозяин инстинктивно отшатнулся от темно-ржавой взвеси, попавшей на лицо, и практически сразу забился в агонии. Игнатий хотел было помочь ему, но Эдвард, влекомый каким-то звериным наитием, рявкнул на медика и, тяжело ступая, побежал вперёд. Они успели проскочить к выходу из стеклокуба в тот момент, когда все изнанники набросились на извивающееся тело тучного Валентина.
   Оказавшись в безопасности коридора, Эдвард притормозил и дважды окликнул наполовину оглохшего от стрельбы Игнатия. Они выждали, пока твари расправятся с пулемётчиком и обернутся. И тогда медика сорвало. Он выхватил автоматический пистолет сложной конструкции, в котором вместо пуль были заряды с транквилизаторами.
   — Ну сволочи! Ловите глюкалово! — непонятно для Эдварда заорал Игнатий и надавил на курок.
   Капсулы с мощнейшей психотропной начинкой вылетели длинной очередью, резанувшей приближающихся уродцев наискось.
   — Tranquillizer? — уточнил американец.
   — Чего? А… да.
   Посопели, фыркая от удушливого запаха гари.
   — Наверное, не действует, — предположил Эдвард, глядя, как гады продолжают, привычно приседая, двигаться на них.
   — А ну-ка ещё! — крикнул в запале медик, разряжая магазин почти до конца.
   И тут изнанников закоротило, причём жёстко.
   Все семеро перестали наступать и на добрый десяток секунд остановились, запрокинув изуродованные рыла вверх, будто услышали какой-то звук. После чего вдруг принялись размахивать верхними конечностями, хватать себя за выступающие осколки чего-то белого на туловищах и трясти головами. Изредка то тут то там в воздухе появлялось облачко коричневой взвеси, неопасное на таком расстоянии. Через минуту изнанники один за другим опустились на пол и, свернувшись ужасными на вид клубками, замерли, мелко подрагивая.
   — Вообще транквилизаторы действуют на центральную нервную систему угнетающе. Оказывают тормозящее влияние на её функции, — возбуждённо выкрикнул Игнатий, который был близок к состоянию аффекта. Эдвард усвоил процентов пятнадцать слов и ноль процентов сути. — Нас в мёде учили. Нейролептические средства разные — они призваны устранять бред, глюки, психозы. Понимаешь, дорогой янки?!
   Эдвард на всякий случай кивнул, передёрнув плечами, чтобы поправить неудобный ранец. Остроносая физиономия Игнатия буквально лучилась нездоровым восторгом. Худощавый медик с воодушевлением продолжил:
   — А на этих каскадёров природы, наверное, психотропные вещества влияют с точностью до наоборот. То есть им сейчас такие кошмарики видятся… Никому бы не пожелал! Скорее всего, эти семеро уже спятили, или как там в их ксенопсихике это называется… Хотя хрен его знает. Может, все совсем по-другому — сам черт не разберёт, кто они вообще такие. Блин, да ты же ни фига не допираешь, о чем я толкую!..
   Эдвард снова кивнул. Из-под ног вылетели лохмотья пепла, кувыркнулись разок и заскользили по гладкому полу. Стоп! Откуда в лабиринте сквозняк?!
   — Давай вот что сделаем… — начал Игнатий и внезапно замолчал, неудобно скривив тонкие бесцветные губы.
   Прищурив глаза под затемнённым забралом, Эдвард удивлённо уставился на него.
   — Жги, — наконец прошептал Игнатий не своим голосом.
   — Что?
   — Жги… и аптечку возьми себе, если получится…
   — Я не понимаю, Игнатий.
   Ветерок снова пошевелил тёмные хлопья на прозрачном полу.
   — Оказывается… Это очень необычно, янки… Жги меня, мать твою! Bum!!!
   Сердце заколотилось быстрее. Эдвард сделал шаг назад, испуганно глядя по сторонам. И только когда раздалось страшное гортанное клокотание, лицо Игнатия исказила судорога, а волосы его удлинились дюймов на пять, Эдвард заметил, как из-за спины медика появляются два изнанника. Почему он не обнаружил их присутствие раньше?!
   Возле диафрагмы что-то будто щёлкнуло. Стеклянные грани мира сдвинулись с положенных трасс…
   Он нажал на спусковой крючок.
   Так и не понимая толком, кто так яростно кричит — он сам или вспыхнувший Игнатий, — Эдвард пошёл вперёд. Глаза застилали пот и слезы, скулы свело, указательный палец правой руки закостенел, нещадно расходуя горючее из резервуаров в рюкзаке. Обугленные тела изнанников он перешагнул, даже не глядя вниз…
   Вы хотели зрелищ? Что ж, получайте! Давитесь гарью, и пусть тёплый ветерок разносит человеческий пепел по старательно высаженной зеленой траве!
   Эдварду наконец-то стало понятно, зачем он пришёл в лабиринт…
   Спереди возникли ещё несколько изнанников. Они покачивались из стороны в сторону и насторожённо поводили мордами.
   — Разумны ли вы? — прошептал Эдвард по-английски, и стена огня покатилась по коридорчику.
   Изнанники плюнули своей гадостью, но не достали. Она действовала, как уже выяснилось, лишь при непосредственном контакте с телом человека, а в пламени горела так же хорошо, как, предположим, горстка опилок. Уродцы заполыхали и вприпрыжку бросились прочь.
   Эдвард продолжал ступать. Шаг за шагом, вперёд. Царапая какой-то железной крошкой, застрявшей в протекторе ботинка, стекло пола. Шрамов не оставалось, но звук был просто невыносим — аж в корнях зубов отдавался.
   Толпа снаружи ликовала.
   Мысли оставили Эдварда, уступив место каким-то диким инстинктам предков.
   Спустившись на пару ярусов, он обнаружил главное логово, которое вышли защищать около полудюжины необычно крупных особей.
   Эдвард шёл, а дрожащая и завывающая стена огня опережала его на несколько ярдов. Рюкзак стал заметно легче, пот заливал лицо и противными нитками стекал по шее и груди, ноги не чувствовали усталости, адреналин рвал аорту, в висках колотился молот, отбивающий жестокий ритм. Нужно было подстроиться под этот ускоряющийся бит…
   Эдвард побежал.
   Толпа снаружи взревела.
   Выжигая остатки отступающих изнанников, он спустился ещё на несколько ярусов и, расшвыривая сор, побежал по длинному коридору. Быстрее передвигаться, к сожалению, не получалось, потому что мышцы и так несли предельную нагрузку. А жаль! Хотя, с другой стороны, пусть поступь будет посолидней — все-таки ему уже почти четвертак…
   Вскоре Эдвард достиг шлюза. Не останавливаясь, прогромыхал через переходные камеры, раздевалку, небольшой вестибюльчик, где несколько человек удивлённо проводили его взглядами, и выбежал на улицу.
   Солнце хлобыстнуло по шлему, отскочило бликом от чумазого забрала.
   Толпа заорала так, что на некоторое время он оглох.
   Но не остановился.
   Несколько конторщиков переглянулись и окликнули Эдварда, но парень продолжал уходить, твёрдо переставляя ноги. Он уже свернул с керамзитной площадки и бежал по траве, беспощадно топча её. Конный патруль неуверенно мотнулся в сторону — всадники дёрнули поводья и слегка пришпорили лошадей.
   Американец остановился, тяжело дыша, развернулся и прошёлся огненным веером, очертив полукруг перед собой. Трава сгорела моментально, и угольно-чёрный рубец с тлеющими краями остался на брюхе площади.
   Толпа онемела.
   Стал слышен даже стук копыт — лошади испугались вспышки и загарцевали.
   «Безумец!» — заорал кто-то.
   Из здания выбежали несколько человек и уверенно бросились догонять огнемётчика. Эдвард вздохнул очень глубоко, зная, что этот воздух последний. Откинул забрало, сбросил шлем. Сдёрнул зубами суставчатую перчатку с левой ладони и смахнул затёкшими пальцами омерзительный пот со лба… Хотя давление порядочно упало, у него ещё оставалось горючей смеси в баллоне на шёсть-восемь залпов. Замечательно… Господи! Ведь это трагикомедия какая-то! Чем они прикрывают свою кровожадную натуру? Общим благополучием, справедливостью и счастьем, которого не хватало многим? Х-ха. Пожалуй, они даже не подозревают, что у американца могут родиться в его тупой, затюканной правами и свободами башке такие мысли! А ведь верно, черт его подери! Верно! Только и эти, и те, что живут в англоязычных городах на траве, забыли настоящую свободу. Или не успели познать её… Все они перепутали это великое чувство с обыкновенным рабством. Они рабы. Рабы окружающих вещей, рабы придуманных снов, рабы своей душевной похоти. А эс потешается над ними, смеётся, показывая то средний палец, то язык, то задницу. Только самое курьёзное — впереди. Когда-нибудь он выплюнет их обратно…
   — Брось керогаз, дурила! — примирительно сказал подбегающий сшиз в серой форме.
   Эдвард наконец выдохнул. И крикнул что было мочи по-русски, не обращая внимания на акцент:
   — Он не настоящий! Этот воздух не настоящий!
   И снова взмах стволом, изрыгающим воющее пламя. Красно-жёлтое пламя, выжигающее траву.