Страница:
temps ces mots en langue kourde, ara behescht, c'est-a-dire vas en paradis.
Ils sont cherement payes pour cette cer emonie, et ne se contentent point
d'une modique retribution.
Les Yezidis croient que les ames des morts vont dans un lieu de repos,
o elles jouissent d'un degre de felicite plus ou moins grand, en proportion
de leurs m erites; et qu'elles apparaissent quelquefois en songe a leurs
parents et a leurs amis, pour leur donner avis de ce qu'elles desirent.
Cette croyance leur est commune avec les Turcs. Ils sont persuades aussi
qu'au jour du jugement universel, ils s'introduiront dans le paradis, les
armes a la main.
Les Yezidis sont partages en plusieurs peuplades ou tribus,
independantes les unes des autres. Le chef supreme de leur secte n'a
d'autorite, pour le temporel, que sur la seule tribu: neanmoins, lorsque
plusieurs tribus sont en diff erent les unes avec les autres, il est de son
devoir d'employer sa mediation pour les concilier, et il est rare que les
efforts qu'il fait pour cela ne soient pas couronnes d'un heureux succ es.
Quelques-unes de leurs tribus demeurent dans les domaines du prince
Gioulemerk, d'autres dans le territoire du prince de Gezir eh; il y en a qui
font leur residence dans les montagnes d ependantes du gouvernement de
Diarbekir, d'autres sont dans le ressort du prince d'Amadia. Du nombre de
ces dernieres est la plus noble de toutes les tribus, qui est connue sous le
nom de scheikhan, et dont le scheikh, qu'ils appellent mir, c'est-a-dire
prince est le chef supreme de la religion, et le gardien du tombeau du
scheikh Adi. Les chefs des villages occupes par cette tribu descendent tous
d'une meme famille, et pourraient se disputer la primatie, s'il survenait
entre eux quelque division. Cependant entre toutes leurs peuplades, la plus
puissante et la plus redoutable est celle qui habite la montagne de Singiar,
entre Moussol et le fleuve Khabour, et qui est divisee entre deux scheikhs,
dont l'un commande a la partie du Levant, et autre a celle du Midi. La
montagne du Singiar fertile en diverses sortes de fruits, est d'un acces
tres difficile, et la peuplade qui l'occupe met sur pied plus de six mille
fusiliers, sans compter la cavalerie arm ee de lances. Il ne se passe guere
d'annee, que quelque grosse caravane ne soit depouillee par cette tribu. Les
Yezidis de cette montagne ont soutenu plusieurs guerres contre les pachas de
Moussol et de Bagdad; dans ces occasions, apres qu'il y a eu beaucoup de
sang repandu de part et d'autre, le tout finit par s'arranger moyennant de
l'argent. Ces Y ezidis sont redoutes en tout lieu, a cause de leur cruaute:
lorsqu'ils exercent leurs brigandages armes, ils ne se bornent pas a
depouiller les personnes qui tombent entre leurs mains, ils les tuent toutes
sans exception; si dans le nombre il se trouve de scherifs, descendants de
Mahomet, ou des docteurs musulmans, ils les font perir d'une maniere plus
barbare, et avec plus de plaisir, croyant acquerir par-la un plus grand
merite.
Le Grand-Seigneur tolere les Yezidis dans ses etats, parce que, suivant
l'opinion des docteurs mahom etans, l'on doit considerer comme fidele et
vrai croyant, tout homme qui fait profession des dogmes fondamentaux il n'y
a point d'autre Dieu que Dieu, et Mahomet est l'apotre de Dieu, quoique
d'ailleurs il manque a tous les autres preceptes de la loi musulmane.
D'un autre côte les princes kurdes souffrent les Y ezidis pour
leur interet particulier ils tachent meme d'attirer un plus grand nombre de
tribus de cette nation, dans leurs domaines; car les Yezidis etant d'un
courage a toute epreuve, bons soldats tant de pied que de cheval, et
tres-propres a faire un coup de main et a piller de nuit les campagnes et
les villages, ces princes s'en servent avec beaucoup d'avantage, soit pour
reduire celles des tribus mahometanes de leur ressort qui leur refusent l'ob
eissance, soit pour combattre les autres princes, quand ils sont en guerre
avec eux. D'ailleurs les Mahometans sont dans la ferme persuasion que tout
homme qui perit de la main d'un de ces sectaires, meurt martyr; aussi le
prince d'Amadia a-t-il soin de tenir toujours aupres de lui un bourreau de
cette nation, pour ex ecuter les sentences de mort contre les Turcs. Les
Yezidis ont la meme opinion relativement aux Turcs, et la chose est r
eciproque si un Turc tue un Yezidi, il fait une action tr es agreable a
Dieu, et si un Yazidi tue un Turc, il fait une uvre tres-meritoire aux yeux
du grand scheikh, c'est-a-dire du Diable. Lorsque le bourreau d'Amadia est
demeure quelques annees au service du prince, il quitte son emploi, afin
qu'un autre puisse, en lui succedant, acqu erir le meme merite; et en
quelque lieu que le bourreau, apres avoir resigne cette charge, se pr esente
chez les Yezidis, on le reçoit avec v eneration, et on baise ses
mains, sanctifiees par le sang des Turcs. Les Persans au contraire, et tous
les Mahom etans attaches a la secte d'Ali, ne souffrent point de Yezidis
dans leurs etats; bien plus, il est d efendu parmi eux de laisser la vie a
ces sectaires.
Il est permis aux Turcs, lorsq'ils sont en guerre avec les Y ezidis, de
faire esclaves leurs femmes et leurs enfants, et de les garder pour leur
propre usage, ou de les vendre; les Yezidis n'ayant pas la meme permission a
l'egard de Turcs, font tout perir. Si un Yezidi veut se faire Turc, il
suffit, pour toute profession de foi, qu'il maudisse le Diable, et ensuite
qu'il apprenne a son aise a faire les pri eres a la maniere des Turcs: car
les Yezidis reçoivent la circoncision huit jours apres leur
naissance.
Tous les Yezidis parlent la langue kurde; il y en a parmi eux qui
savent le turc ou l'arabe, porce qu'ils ont souvent occasion de fr equenter
des personnes qui parlent l'une ou l'autre de ces langues, et a cause de
l'avantage qu'ils trouvent a traiter leurs propres affaires avec plus de
sûrete en ne se servant point d'interpretes.
Sans doute les Yezidis ont bien d'autres erreurs ou superstitions, mais
comme ils n'ont aucun livre, celles que j'ai expos ees sont les seules dont
j'aie pu me procurer la connaissance. D'ailleurs beaucoup de choses, chez
eux, sont sujettes a changer, en consequence des pretendues revelations de
leur kotchek, ce qui augmente la difficulte de connaître a fond leur
doctrine {5}.
Телеты ..... 14 верст
Коды ....... 11 "
Большие Шулаверы 27 "
Пост Самисы .... 20 "
Пост Акзебиук ... 19 1/2 верст
Укрепление Джелал-Оглу 19 1/2 верст
Гергерский пост.. 13 верст
Переезд чрез Безобдал Кишлякский .... 16 "
Амамлы ...... 13 "
Бекант..... 15 "
Укрепление Гумры... 27 "
Селение Джамумлы.. 28 "
Селение Халив-Оглы.. 18 1/2 верст
Карc.... 21 верста
Другая дорога от Карса чрез Милли-Дюз до Кеприкева
Селение Котанлы.... 24 версты
Селение Котанлы. 24 версты
Развалины Чирихли.... 22 "
Урочище Дели-Муса-Пурун .. 30 верст
Речка Инжа-Су (где был лагерь наш с 14-го
по 18-е июня на вершине Саган-луга) 12 верст
Развалины Караван-Сарая на
вершине Саган-лугских гор ... 12 верст
Урочище Милли-Дюз, где был
лагерь Гакки-Паши....... 7 верст
Речка Гункер-Су... 13 верст
Замок Минджегерт ... 9 "
Загин-Су ... 16 "
Речка Чермик, при ....
коей теплые же-
лезные воды.. 10 1/2 верст
Замок Зивин 12 "
Селение Ардос.... 24 "
Селение Кеприкев 26 "
Деревня Хоросан 12 "
(мост на Араксе)...
Деревня Кеприкев 25 "
Деревня Гассан-Кала... 14 1/2 верст
Арзрум..... 35 верст
Вместо строк, начинающихся словами "Мне хотелось бы" и кончающихся
"...друг для друга", в черновой рукописи:
- Мне хотелось бы влюбиться в П., - сказала Вольская.
- Какой вздор, - возразил Минский. - П. есть в свете такое же дурное
подражание, как в своих стихах, лорду Байрону. Что вам кажется в нем
оригинальным - ничтожно, как довольно посредственное подражание. Но вы
ничего не читаете, а потому легко вас и ослепить затверженным ......
После слов "не только иностранец, но и свой" первоначально следовало:
Между тем общество наше скучно для тех, которые не танцуют. Все
чувствуют необходимость разговора общего, но где его взять, и кто захочет
выступить первый на сцену? Кто-то предлагал нанимать на вечер разговорщика,
как нанимают на маленькие балы этого бедного фортепьяниста.
Планы повести
L'homme du monde fait la cour a une femme a la mode<...> il la seduit
et en epouse une autre по расчету. Sa femme lui fait des scenes. L'autre
avoue tout a son mari. La console, la visite. L'homme du monde malheureux,
ambitieux.
L'entree d'une jeune personne dans le monde.
Zelie aime un egoiste vaniteux; entouree de la froide malveillance du
monde; un mari raisonnable; un amant qui se moque d'elle. Une amie qui s'en
eloigne. Devient legere, fait un esclandre avec un homme qu'elle n'aime pas.
Son mari la repudie. Elle est tout a fait malheureuse. Son amant, son ami.
1) Une scene du grand monde на даче у Графа L - комната полна, около
чая - приезд Зелии - она отыскала глазами l'homme du monde и с ним проводит
целый вечер.
2) Исторический рассказ de la seduction - la liaison, son amant
l'affiche -
3) L'entree dans le monde d'une jeune provinciale. Scene de jalousie,
ressentiment du grand monde -
4) Bruit du mariage - desespoir de Zelie. Elle avoue tout a son mari.
Son mari raisonnable. Visite de noces. Zelie tombe malade, reparait dans le
monde; on lui fait la cour etc., etc. {1}.
В черновой рукописи было
После слов "лишние страницы":
Твое замечание о романических героях и героинях справедливо. Романы
основаны на любви. Мужчины почти не знают любви: они развлечены честолюбием
etc.
После слов "разве не аристократка?":
Недавно кто-то напомнил эпиграмму Давыдова какой-то спелой кокетке,
которая смеялась над его демократическою склонностью к субреткам: que
voulez-vous, Madame, elles sont plus fraiches {1}... Многие приняли сторону
дам большого света, утверждали, что любовь питается блеском и тщеславием.
После слов "но еще прекрасная" в беловой рукописи зачеркнуто:
Изысканность и свежесть ее платья и наряда противоречили ее томному и
болезненному виду. Черные глаза, впалые и окруженные синевою, оживляли
тонкие и правильные черты ее бледного лица.
После слов "Князь Яков давно умер" в черновой рукописи следовало:
Это брат его князь Павел, мерзавец отъявленный.
- А, знаю, тот, которого тому лет пятнадцать побили палками.
- Совсем нет, он просто получил пощечину и не дрался.
- ... Женат, кажется, на Вронской?
- Ничуть нет: на дочери парикмахера, нажившего миллионы. Ужасная дура.
В беловой рукописи это место было сильно сокращено.
- А! тот, который получил когда-то пощечину и не дрался?
- Совсем нет, его били палкою... а все это штуки его жены; я не имел
счастья ей понравиться.
Затем и это было зачеркнуто.
После слов "Наглая дура" в беловом автографе зачеркнуто:
- Какие тонкие эпиграммы!
- Я за остроумием, слава богу, не гоняюсь.
- Признайся, Валериан: пренебрежение людей, которых ты презираешь, тебе
гораздо менее досадно, нежели обманутая надежда увидеть на бале какую-нибудь
новую красавицу...
План
В Коломне avant-soiree {1}. Вер. больная нежная. Он лжет. Soiree {2} с
хор., явление в свет молодой девушки. Он влюбляется. Утро молодого человека.
- У них будут балы, покамест не выйдет замуж. Он представлен. Сцены в
Коломне. Он ссорится.
Сохранился набросок, который Пушкин предполагал ввести в текст
"Отрывка":
Но главною неприятностию почитал мой приятель приписывание множества
чужих сочинений, как-то: эпитафия попу покойного Курганова, четверостишие о
женитьбе, в коем так остроумно сказано, что коли хочешь быть умен, учись, а
коль хочешь быть в аду, женись, стихи на брак, достойные пера Ивана
Семеновича Баркова, начитавшегося Ламартина. Беспристрастные наши
журналисты, которые обыкновенно не умеют отличить стихов Нахимова от стихов
Баркова, укоряли его в безнравственности, отдавая полную справедливость их
поэтическому достоинству и остроте.
С.М.Петров
Великий реформатор русской литературы, Пушкин явился основоположником
реалистической прозы, развитие которой в русской литературе XIX в.
ознаменовалось величайшими художественными достижениями. Первые значительные
опыты в области художественной прозы были предприняты Пушкиным, когда он уже
был прославленным поэтом, но судьбы прозы в русской литературе рано
привлекли его внимание. К 1822 г. относится критический набросок, в котором
Пушкин формулирует свои требования к прозе: "Точность и краткость - вот
первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие
выражения ни к чему не служат" ("О прозе") {1}. Состояние русской прозы
Пушкину представлялось малоудовлетворительным. Признав, что лучшей является
проза Карамзина, Пушкин замечает: "Это еще похвала небольшая" (там же). В
современной ему прозе Пушкину не нравилась манерность, как он насмешливо
писал - "изысканность тонких выражений" вместо глубокой и оригинальной
мысли, подмена простоты и ясности вычурным и напыщенным слогом. "Прелесть
нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже и в прозе мы гонимся за
обветшалыми украшениями" и стараемся ей "придать напыщенность" - пишет
Пушкин в заметке 1828 г. ("В зрелой словесности приходит время..."; см.
первоначальный вариант.)
Неудовлетворенность Пушкина отражала действительное состояние русской
прозы в первую четверть XIX в. Повести Карамзина сыграли положительную роль
в развитии русской литературы, но они были лишены народности и страдали
дидактизмом. Проза сентименталистов во многом носила подражательный
характер. Нравоучительные и историко-бытовые романы Нарежного не оказали
заметного влияния на развитие русской прозы. Трагедии и комедии писались
преимущественно стихами. В начале 20-х гг. наиболее значительным явлением
русской прозы были романтические повести А. Бестужева. Бестужев был прав,
отмечая, что он одним из первых в русской прозе "заговорил живым русским
языком", что его повести "служили дверьми в хоромы полного романа". Но,
сравнивая повести Бестужева 20-х гг. с повестями Карамзина и Жуковского,
Белинский справедливо усматривал в них много общего. У Бестужева
"романтическая кипучесть чувств была не более истинна, как и водяная
чувствительность "Бедной Лизы" и "Марьиной рощи": та и другая были равно
натянуты и неестественны, а народность состояла в одних именах", - писал
критик (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. V, стр. 298).
Поэтика и стилистика повестей Бестужева близки к романтической поэме, на что
указывал Пушкин. Время романтизма в русской литературе - это время
господства поэзии.
Между тем развитию прозы, как художественной, так и научной,
публицистической, Пушкин справедливо придавал громадное значение. Оно было
необходимо для духовного роста русского общества, для развития русской
национальной культуры. "Положим, что русская поэзия достигла уже высокой
степени образованности; просвещение века требует пищи для размышления, умы
не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения", - пишет
Пушкин в 1825 г., высказывая сожаление о том, что "ученость, политика и
философия еще по-русски не изъяснялись" и что "проза наша так еще мало
обработана" ("О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова").
Нимало не принижая значения поэзии, он вместе с тем борется против
пренебрежительного отношения к "презренной прозе", постепенно со все большей
настойчивостью привлекая к ней внимание литературных кругов. У Пушкина
вызывают интерес повести Бестужева. Вяземскому он пишет еще в феврале 1823
г.: "Рада Христа, прозу-то не забывай; ты да Карамзин одни владеют ею".
Естественно, что проблема прозы, прежде всего художественной, стала для
Пушкина и проблемой собственного творческого развития. Есть сведение, что
еще в лицее юный поэт пробовал свои силы в прозе. К 1819 г. относится первый
дошедший до нас прозаический опыт Пушкина - небольшой отрывок "Наденька",
примечательный характерными чертами будущего пушкинского прозаического стиля
- точностью, лаконичностью и простотой слога. В годы ссылки Пушкин
обращается к критической, публицистической (" Заметки по русской истории
XVIII века") и мемуарной ("Автобиографические записки") прозе. Однако в
области художественной прозы он начинает работать более настойчиво лишь во
второй половине 20-х гг., когда в его творчестве уже торжествует реализм. К
этому времени относится целый ряд замыслов и начинаний Пушкина-прозаика.
Летом 1827 г. Пушкин начинает писать исторический роман "Арап Петра
Великого".
В начале романа Пушкин дает выразительную и исторически верную картину
быта высшего дворянского общества Франции первой четверти XVIII столетия.
Пушкин подчеркивает экономический и моральный упадок беспечной и
легкомысленной аристократии: "Ничто не могло сравниться с вольным
легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени... Алчность к
деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали;
нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство
распадалось под игривые припевы сатирических водевилей". Версаль эпохи
регентства является как бы иллюстрацией к тем размышлениям о причинах
политических переворотов, которые возникали у Пушкина во время его работы
над запиской "О народном воспитании" (1826). И здесь, в романе, и позднее в
заметках 30-х гг. о французской революции, и в стихотворении "К вельможе"
(1830), явившемся по своему историческому содержанию прямым продолжением
картины, нарисованной в I главе "Арапа Петра Великого", Пушкин развивает
идею исторической закономерности французской революции и гибели старого
порядка во Франции в конце XVIII в.
Картине упадка французского государства, моральной распущенности
аристократии, беспечности герцога Орлеанского Пушкин противопоставляет в
романе образ молодой, полной творческой силы петровской России, суровую
простоту петербургского двора, заботы Петра о государстве.
Эпоха Петра раскрывается Пушкиным, главным образом, со стороны "образа
правления", культуры и нравов русского народа, или, как Пушкин писал в
заметке "О народности в литературе" (1826) - "обычаев, поверий и привычек,
принадлежащих исключительно какому-нибудь народу". Пушкин стремился показать
петровское время в столкновении нового со старым (семья боярина Ржевского),
в противоречивом и порой комическом сочетании освященных веками привычек и
новых порядков, вводимых Петром.
В образах Ибрагима и легкомысленного щеголя Корсакова Пушкин
исторически верно намечает две противоположные тенденции в развитии
дворянского общества, порожденные Петровской реформой, те два типа русского
дворянина, о которых позднее писал Герцен, облик которых освещен Толстым в
"Войне и мире". По стремлениям своего духа и по смыслу своей деятельности
Ибрагим является наиболее ранним представителем того немногочисленного
просвещенного и прогрессивного дворянства, из среды которого в последующие
эпохи вышли некоторые видные деятели русской культуры.
Интерес и внимание Пушкина к личности и реформам Петра I имели
политический смысл и значение.
В изображении Петра I Пушкин развил основные мотивы "Стансов" (1826)
("На троне вечный был работник..." и "Самодержавною рукой он смело сеял
просвещенье..."). Облик Петра I Пушкиным освещается в духе того идеала
просвещенного, устанавливающего разумные законы, любящего науку и искусство,
понимающего свой народ правителя, который рисовался воображению Гольбаха и
Дидро, а в русской литературе до Пушкина - Ломоносову и Радищеву.
Демократичность Петра, широта его натуры, проницательный, практический ум,
гостеприимство, добродушное лукавство, воплощали, по мысли Пушкина, черты
русского национального характера. Белинский справедливо заметил, что Пушкин
показал "великого преобразователя России, во всей народной простоте его
приемов и обычаев" (В. Г. Белинский, т. VII, стр. 576).
Позднее, в "Истории Петра", Пушкин более критически подошел к личности
и деятельности Петра I. В "Арапе Петра Великого" подчеркивая простоту и
гуманность Петра, Пушкин полемизировал с тем официальным помпезным его
изображением, которое импонировало Николаю I.
Пафосом "Арапа Петра Великого" является прославление
преобразовательной, созидательной деятельности Петра I и его сподвижников.
Тема Петра входит в творчество поэта в тесной связи с декабристской идеей
прогрессивного развития России в духе "народной свободы, неминуемого
следствия просвещения", - как писал Пушкин еще в 1822 г. в "Заметках по
русской истории XVIII века".
Рассматривая "Арапа Петра Великого" на фоне исторической беллетристики
30-х гг., Белинский писал: "Будь этот роман кончен так же хорошо, как начат,
мы имели бы превосходный исторический русский роман, изображающий нравы
величайшей эпохи русской истории... Эти семь глав неконченного романа, из
которых одна упредила все исторические романы гг. Загоскина и Лажечникова,
неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа, порознь
взятого, и всех их, вместе взятых" (там же). "Арап Петра Великого" остался
незавершенным, но написанные главы показывают, что
художественно-историческая проза Пушкина с самого начала развивалась по пути
реализма и народности. Пушкин равно далек и от моралистического подхода к
историческому прошлому, который был присущ сентименталистам, и от
романтических "аллюзий", применений характеристики исторических лиц и
событий к современной политической обстановке. Конкретно-историческое
изображение национального прошлого, верность исторических характеров,
рассмотрение действительности в ее развитии, - те принципы историзма,
которые были выработаны Пушкиным в работе над "Борисом Годуновым", - нашли
свое художественное воплощение и в "Арапе Петра Великого", первом в русской
литературе опыте реалистического исторического романа.
Одновременно Пушкин ищет тему для романа о современности. Подходивший к
концу "Евгений Онегин" все больше становился для него романом о прошлом,
хотя и недавнем; слишком большой рубеж между первой и второй половиной 20-х
гг. в развитии русского общества положило 14 декабря 1825 г. К тому же это
был роман в стихах; Пушкин ощущал, по его словам, "дьявольскую разницу"
между стихотворной и прозаической формой романа. В 1829 г. он начинает
писать "Роман в письмах", время действия которого совпадало с временем его
написания. Это был смелый замысел. В романе Пушкин сопоставляет светские
нравы конца 20-х гг. с идеалами и понятиями предшествующего периода в
развитии русского общества. Герой романа Владимир, характеризуя образ жизни
своего друга, типичный для минувшей эпохи, пишет ему: "Твои умозрительные и
важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость правил и
политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг, -
нам было неприлично танцевать и некогда заниматься дамами. Честь имею
донести тебе, теперь это все переменилось. Французский кадриль заменил Адама
Смита, всякий волочится и веселится как умеет. Я следую духу времени; но ты
неподвижен, ты ci-devant, un homme стереотип. Охота тебе сиднем сидеть
одному на скамеечке оппозиционной стороны". Все эти перемены в духе времени
Пушкин наблюдал в период своего пребывания в Москве и Петербурге после
ссылки. Перемены эти действительно были весьма разительны, Пушкин видел
упадок в духовном и нравственном развитии дворянского общества. Вместе с тем
он стремился понять и отобразить в своем творчестве судьбу оппозиционного
одиночки, связанного с эпохой декабристов.
Пушкина глубоко волновали затронутые в романе темы о положении
дворянства и его отношении к крестьянству, о "небрежении", в котором
помещики оставляют своих крестьян, о старой и новой русской аристократии, об
обязанностях дворянина. Он развивает их в "Разговоре о критике", в заметках
о русском дворянстве, в "Истории села Горюхина". Некоторые мотивы "Романа в
письмах" Пушкин использовал в "Повестях Белкина".
Для своего замысла прозаического романа о современности Пушкин избирает
старую, восходящую еще к "Новой Элоизе" Руссо эпистолярную форму. В годы
ссылки он в совершенстве овладел эпистолярным искусством. Собственные письма
поэта оказались творческой лабораторией, в которой выращивалась его проза.
Однако можно предположить, что эпистолярная форма показалась затем Пушкину
недостаточно свободной для широкого и объективного изображения
действительности; кроме того, она напоминала всем тогда еще памятную манеру
сентименталистов; он не стал продолжать роман в письмах.
Само обращение Пушкина к жанру прозаического романа соответствовало
основным тенденциям развития западноевропейской и русской литературы того
времени. Жанр романа приобретал все большее значение, широко раскрывая
личную жизнь и внутренний мир человека в связи с жизнью социальной, с
общественными отношениями. "Роман преимущественно перед другими родами
сочинений пользуется всеобщей любовью и потому действует сильнее на народные
нравы", - отмечал в 1828 г. "Московский вестник" (часть 7, стр. 169).
Пушкин одним из первых почувствовал необходимость развития в русской
литературе романа и повести. Еще в период 1822-1825 гг. он настойчиво
советует Вяземскому и Бестужеву обратиться к жанру романа. В августе 1827 г.
в письме к Погодину, одному из редакторов близкого ему тогда "Московского
вестника", Пушкин прямо указывает, что повести "должны быть непременно
существенной частию журнала, как моды у "Телеграфа". По мнению Пушкина, а
затем Белинского, роман являлся также одной из наиболее доступных, наиболее
демократических художественных форм. Пушкин даже приравнивал в этом смысле
роман к басне. "Басни (как и романы), - пишет он в 1830 г., - читает и
литератор, и купец, и светский человек, и дама, и горничная, и дети"
("Опровержение на критики"). Эту же мысль Пушкин повторяет и в 1836 г. в
"Письме к издателю", - отмечая, что "повести и романы читаются всеми и
везде". "Наш век - век романа", - пишет и Белинский.
Определяя сущность современного ему романа, Пушкин писал в 1830 г.: "В
наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую на
вымышленном повествовании" ("Юрий Милославский, или Русские в 1612 году").
Существенную особенность романа своего времени Пушкин видел, прежде
всего, в принципе историзма. Этим роман XIX в. действительно глубоко
отличался от старинного романа, которому как раз и недоставало изображения
жизни в историческом духе. Другую существенную черту реалистического романа
Пушкин видел во всестороннем изображении жизни и характера человека:
"Прежние романисты, - читаем у Пушкина в статье "Мнение М. Е. Лобанова о
духе словесности..." (1836), - представляя человеческую природу в какой-то
жеманной напыщенности; награда добродетели и наказание порока были
непременным условием всякого их вымысла; нынешние, напротив, любят
выставлять порок всегда и везде торжествующим и в сердце человеческом
обретают только две струны: эгоизм и тщеславие. Таковой поверхностный взгляд
на природу человеческую обличает, конечно, мелкомыслие и вскоре так же будет
смешон и приторен, как чопорность и торжественность романов Арно и г-жи
Котен. Покамест он еще нов, и публика, т. е. большинство читателей, с
непривычки видит в нынешних романистах глубочайших знатоков природы
человеческой". Но эта "словесность отчаяния" (как назвал ее Гете)... -
продолжает дальше Пушкин, - давно уже осужденная высшею критикою, начинает
упадать даже и во мнении публики".
Существенное отличие современного романа от старинного романа и романа
новейшей романтической школы Пушкин, следовательно, усматривал в историзме,
объективности и всесторонности в изображении жизни общества и человека. В
этом отношении поэта немногое удовлетворяло в литературе его времени. Он
выделил роман "Адольф" Констана и еще два-три романа, "в которых отразился
век и современный человек изображен довольно верно".
Расцвету романа в русской литературе предшествовало развитие повести.
С начала 30-х гг. повесть постепенно занимает ведущее место в прозе
Ils sont cherement payes pour cette cer emonie, et ne se contentent point
d'une modique retribution.
Les Yezidis croient que les ames des morts vont dans un lieu de repos,
o elles jouissent d'un degre de felicite plus ou moins grand, en proportion
de leurs m erites; et qu'elles apparaissent quelquefois en songe a leurs
parents et a leurs amis, pour leur donner avis de ce qu'elles desirent.
Cette croyance leur est commune avec les Turcs. Ils sont persuades aussi
qu'au jour du jugement universel, ils s'introduiront dans le paradis, les
armes a la main.
Les Yezidis sont partages en plusieurs peuplades ou tribus,
independantes les unes des autres. Le chef supreme de leur secte n'a
d'autorite, pour le temporel, que sur la seule tribu: neanmoins, lorsque
plusieurs tribus sont en diff erent les unes avec les autres, il est de son
devoir d'employer sa mediation pour les concilier, et il est rare que les
efforts qu'il fait pour cela ne soient pas couronnes d'un heureux succ es.
Quelques-unes de leurs tribus demeurent dans les domaines du prince
Gioulemerk, d'autres dans le territoire du prince de Gezir eh; il y en a qui
font leur residence dans les montagnes d ependantes du gouvernement de
Diarbekir, d'autres sont dans le ressort du prince d'Amadia. Du nombre de
ces dernieres est la plus noble de toutes les tribus, qui est connue sous le
nom de scheikhan, et dont le scheikh, qu'ils appellent mir, c'est-a-dire
prince est le chef supreme de la religion, et le gardien du tombeau du
scheikh Adi. Les chefs des villages occupes par cette tribu descendent tous
d'une meme famille, et pourraient se disputer la primatie, s'il survenait
entre eux quelque division. Cependant entre toutes leurs peuplades, la plus
puissante et la plus redoutable est celle qui habite la montagne de Singiar,
entre Moussol et le fleuve Khabour, et qui est divisee entre deux scheikhs,
dont l'un commande a la partie du Levant, et autre a celle du Midi. La
montagne du Singiar fertile en diverses sortes de fruits, est d'un acces
tres difficile, et la peuplade qui l'occupe met sur pied plus de six mille
fusiliers, sans compter la cavalerie arm ee de lances. Il ne se passe guere
d'annee, que quelque grosse caravane ne soit depouillee par cette tribu. Les
Yezidis de cette montagne ont soutenu plusieurs guerres contre les pachas de
Moussol et de Bagdad; dans ces occasions, apres qu'il y a eu beaucoup de
sang repandu de part et d'autre, le tout finit par s'arranger moyennant de
l'argent. Ces Y ezidis sont redoutes en tout lieu, a cause de leur cruaute:
lorsqu'ils exercent leurs brigandages armes, ils ne se bornent pas a
depouiller les personnes qui tombent entre leurs mains, ils les tuent toutes
sans exception; si dans le nombre il se trouve de scherifs, descendants de
Mahomet, ou des docteurs musulmans, ils les font perir d'une maniere plus
barbare, et avec plus de plaisir, croyant acquerir par-la un plus grand
merite.
Le Grand-Seigneur tolere les Yezidis dans ses etats, parce que, suivant
l'opinion des docteurs mahom etans, l'on doit considerer comme fidele et
vrai croyant, tout homme qui fait profession des dogmes fondamentaux il n'y
a point d'autre Dieu que Dieu, et Mahomet est l'apotre de Dieu, quoique
d'ailleurs il manque a tous les autres preceptes de la loi musulmane.
D'un autre côte les princes kurdes souffrent les Y ezidis pour
leur interet particulier ils tachent meme d'attirer un plus grand nombre de
tribus de cette nation, dans leurs domaines; car les Yezidis etant d'un
courage a toute epreuve, bons soldats tant de pied que de cheval, et
tres-propres a faire un coup de main et a piller de nuit les campagnes et
les villages, ces princes s'en servent avec beaucoup d'avantage, soit pour
reduire celles des tribus mahometanes de leur ressort qui leur refusent l'ob
eissance, soit pour combattre les autres princes, quand ils sont en guerre
avec eux. D'ailleurs les Mahometans sont dans la ferme persuasion que tout
homme qui perit de la main d'un de ces sectaires, meurt martyr; aussi le
prince d'Amadia a-t-il soin de tenir toujours aupres de lui un bourreau de
cette nation, pour ex ecuter les sentences de mort contre les Turcs. Les
Yezidis ont la meme opinion relativement aux Turcs, et la chose est r
eciproque si un Turc tue un Yezidi, il fait une action tr es agreable a
Dieu, et si un Yazidi tue un Turc, il fait une uvre tres-meritoire aux yeux
du grand scheikh, c'est-a-dire du Diable. Lorsque le bourreau d'Amadia est
demeure quelques annees au service du prince, il quitte son emploi, afin
qu'un autre puisse, en lui succedant, acqu erir le meme merite; et en
quelque lieu que le bourreau, apres avoir resigne cette charge, se pr esente
chez les Yezidis, on le reçoit avec v eneration, et on baise ses
mains, sanctifiees par le sang des Turcs. Les Persans au contraire, et tous
les Mahom etans attaches a la secte d'Ali, ne souffrent point de Yezidis
dans leurs etats; bien plus, il est d efendu parmi eux de laisser la vie a
ces sectaires.
Il est permis aux Turcs, lorsq'ils sont en guerre avec les Y ezidis, de
faire esclaves leurs femmes et leurs enfants, et de les garder pour leur
propre usage, ou de les vendre; les Yezidis n'ayant pas la meme permission a
l'egard de Turcs, font tout perir. Si un Yezidi veut se faire Turc, il
suffit, pour toute profession de foi, qu'il maudisse le Diable, et ensuite
qu'il apprenne a son aise a faire les pri eres a la maniere des Turcs: car
les Yezidis reçoivent la circoncision huit jours apres leur
naissance.
Tous les Yezidis parlent la langue kurde; il y en a parmi eux qui
savent le turc ou l'arabe, porce qu'ils ont souvent occasion de fr equenter
des personnes qui parlent l'une ou l'autre de ces langues, et a cause de
l'avantage qu'ils trouvent a traiter leurs propres affaires avec plus de
sûrete en ne se servant point d'interpretes.
Sans doute les Yezidis ont bien d'autres erreurs ou superstitions, mais
comme ils n'ont aucun livre, celles que j'ai expos ees sont les seules dont
j'aie pu me procurer la connaissance. D'ailleurs beaucoup de choses, chez
eux, sont sujettes a changer, en consequence des pretendues revelations de
leur kotchek, ce qui augmente la difficulte de connaître a fond leur
doctrine {5}.
Телеты ..... 14 верст
Коды ....... 11 "
Большие Шулаверы 27 "
Пост Самисы .... 20 "
Пост Акзебиук ... 19 1/2 верст
Укрепление Джелал-Оглу 19 1/2 верст
Гергерский пост.. 13 верст
Переезд чрез Безобдал Кишлякский .... 16 "
Амамлы ...... 13 "
Бекант..... 15 "
Укрепление Гумры... 27 "
Селение Джамумлы.. 28 "
Селение Халив-Оглы.. 18 1/2 верст
Карc.... 21 верста
Другая дорога от Карса чрез Милли-Дюз до Кеприкева
Селение Котанлы.... 24 версты
Селение Котанлы. 24 версты
Развалины Чирихли.... 22 "
Урочище Дели-Муса-Пурун .. 30 верст
Речка Инжа-Су (где был лагерь наш с 14-го
по 18-е июня на вершине Саган-луга) 12 верст
Развалины Караван-Сарая на
вершине Саган-лугских гор ... 12 верст
Урочище Милли-Дюз, где был
лагерь Гакки-Паши....... 7 верст
Речка Гункер-Су... 13 верст
Замок Минджегерт ... 9 "
Загин-Су ... 16 "
Речка Чермик, при ....
коей теплые же-
лезные воды.. 10 1/2 верст
Замок Зивин 12 "
Селение Ардос.... 24 "
Селение Кеприкев 26 "
Деревня Хоросан 12 "
(мост на Араксе)...
Деревня Кеприкев 25 "
Деревня Гассан-Кала... 14 1/2 верст
Арзрум..... 35 верст
Вместо строк, начинающихся словами "Мне хотелось бы" и кончающихся
"...друг для друга", в черновой рукописи:
- Мне хотелось бы влюбиться в П., - сказала Вольская.
- Какой вздор, - возразил Минский. - П. есть в свете такое же дурное
подражание, как в своих стихах, лорду Байрону. Что вам кажется в нем
оригинальным - ничтожно, как довольно посредственное подражание. Но вы
ничего не читаете, а потому легко вас и ослепить затверженным ......
После слов "не только иностранец, но и свой" первоначально следовало:
Между тем общество наше скучно для тех, которые не танцуют. Все
чувствуют необходимость разговора общего, но где его взять, и кто захочет
выступить первый на сцену? Кто-то предлагал нанимать на вечер разговорщика,
как нанимают на маленькие балы этого бедного фортепьяниста.
Планы повести
L'homme du monde fait la cour a une femme a la mode<...> il la seduit
et en epouse une autre по расчету. Sa femme lui fait des scenes. L'autre
avoue tout a son mari. La console, la visite. L'homme du monde malheureux,
ambitieux.
L'entree d'une jeune personne dans le monde.
Zelie aime un egoiste vaniteux; entouree de la froide malveillance du
monde; un mari raisonnable; un amant qui se moque d'elle. Une amie qui s'en
eloigne. Devient legere, fait un esclandre avec un homme qu'elle n'aime pas.
Son mari la repudie. Elle est tout a fait malheureuse. Son amant, son ami.
1) Une scene du grand monde на даче у Графа L - комната полна, около
чая - приезд Зелии - она отыскала глазами l'homme du monde и с ним проводит
целый вечер.
2) Исторический рассказ de la seduction - la liaison, son amant
l'affiche -
3) L'entree dans le monde d'une jeune provinciale. Scene de jalousie,
ressentiment du grand monde -
4) Bruit du mariage - desespoir de Zelie. Elle avoue tout a son mari.
Son mari raisonnable. Visite de noces. Zelie tombe malade, reparait dans le
monde; on lui fait la cour etc., etc. {1}.
В черновой рукописи было
После слов "лишние страницы":
Твое замечание о романических героях и героинях справедливо. Романы
основаны на любви. Мужчины почти не знают любви: они развлечены честолюбием
etc.
После слов "разве не аристократка?":
Недавно кто-то напомнил эпиграмму Давыдова какой-то спелой кокетке,
которая смеялась над его демократическою склонностью к субреткам: que
voulez-vous, Madame, elles sont plus fraiches {1}... Многие приняли сторону
дам большого света, утверждали, что любовь питается блеском и тщеславием.
После слов "но еще прекрасная" в беловой рукописи зачеркнуто:
Изысканность и свежесть ее платья и наряда противоречили ее томному и
болезненному виду. Черные глаза, впалые и окруженные синевою, оживляли
тонкие и правильные черты ее бледного лица.
После слов "Князь Яков давно умер" в черновой рукописи следовало:
Это брат его князь Павел, мерзавец отъявленный.
- А, знаю, тот, которого тому лет пятнадцать побили палками.
- Совсем нет, он просто получил пощечину и не дрался.
- ... Женат, кажется, на Вронской?
- Ничуть нет: на дочери парикмахера, нажившего миллионы. Ужасная дура.
В беловой рукописи это место было сильно сокращено.
- А! тот, который получил когда-то пощечину и не дрался?
- Совсем нет, его били палкою... а все это штуки его жены; я не имел
счастья ей понравиться.
Затем и это было зачеркнуто.
После слов "Наглая дура" в беловом автографе зачеркнуто:
- Какие тонкие эпиграммы!
- Я за остроумием, слава богу, не гоняюсь.
- Признайся, Валериан: пренебрежение людей, которых ты презираешь, тебе
гораздо менее досадно, нежели обманутая надежда увидеть на бале какую-нибудь
новую красавицу...
План
В Коломне avant-soiree {1}. Вер. больная нежная. Он лжет. Soiree {2} с
хор., явление в свет молодой девушки. Он влюбляется. Утро молодого человека.
- У них будут балы, покамест не выйдет замуж. Он представлен. Сцены в
Коломне. Он ссорится.
Сохранился набросок, который Пушкин предполагал ввести в текст
"Отрывка":
Но главною неприятностию почитал мой приятель приписывание множества
чужих сочинений, как-то: эпитафия попу покойного Курганова, четверостишие о
женитьбе, в коем так остроумно сказано, что коли хочешь быть умен, учись, а
коль хочешь быть в аду, женись, стихи на брак, достойные пера Ивана
Семеновича Баркова, начитавшегося Ламартина. Беспристрастные наши
журналисты, которые обыкновенно не умеют отличить стихов Нахимова от стихов
Баркова, укоряли его в безнравственности, отдавая полную справедливость их
поэтическому достоинству и остроте.
С.М.Петров
Великий реформатор русской литературы, Пушкин явился основоположником
реалистической прозы, развитие которой в русской литературе XIX в.
ознаменовалось величайшими художественными достижениями. Первые значительные
опыты в области художественной прозы были предприняты Пушкиным, когда он уже
был прославленным поэтом, но судьбы прозы в русской литературе рано
привлекли его внимание. К 1822 г. относится критический набросок, в котором
Пушкин формулирует свои требования к прозе: "Точность и краткость - вот
первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие
выражения ни к чему не служат" ("О прозе") {1}. Состояние русской прозы
Пушкину представлялось малоудовлетворительным. Признав, что лучшей является
проза Карамзина, Пушкин замечает: "Это еще похвала небольшая" (там же). В
современной ему прозе Пушкину не нравилась манерность, как он насмешливо
писал - "изысканность тонких выражений" вместо глубокой и оригинальной
мысли, подмена простоты и ясности вычурным и напыщенным слогом. "Прелесть
нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже и в прозе мы гонимся за
обветшалыми украшениями" и стараемся ей "придать напыщенность" - пишет
Пушкин в заметке 1828 г. ("В зрелой словесности приходит время..."; см.
первоначальный вариант.)
Неудовлетворенность Пушкина отражала действительное состояние русской
прозы в первую четверть XIX в. Повести Карамзина сыграли положительную роль
в развитии русской литературы, но они были лишены народности и страдали
дидактизмом. Проза сентименталистов во многом носила подражательный
характер. Нравоучительные и историко-бытовые романы Нарежного не оказали
заметного влияния на развитие русской прозы. Трагедии и комедии писались
преимущественно стихами. В начале 20-х гг. наиболее значительным явлением
русской прозы были романтические повести А. Бестужева. Бестужев был прав,
отмечая, что он одним из первых в русской прозе "заговорил живым русским
языком", что его повести "служили дверьми в хоромы полного романа". Но,
сравнивая повести Бестужева 20-х гг. с повестями Карамзина и Жуковского,
Белинский справедливо усматривал в них много общего. У Бестужева
"романтическая кипучесть чувств была не более истинна, как и водяная
чувствительность "Бедной Лизы" и "Марьиной рощи": та и другая были равно
натянуты и неестественны, а народность состояла в одних именах", - писал
критик (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. V, стр. 298).
Поэтика и стилистика повестей Бестужева близки к романтической поэме, на что
указывал Пушкин. Время романтизма в русской литературе - это время
господства поэзии.
Между тем развитию прозы, как художественной, так и научной,
публицистической, Пушкин справедливо придавал громадное значение. Оно было
необходимо для духовного роста русского общества, для развития русской
национальной культуры. "Положим, что русская поэзия достигла уже высокой
степени образованности; просвещение века требует пищи для размышления, умы
не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения", - пишет
Пушкин в 1825 г., высказывая сожаление о том, что "ученость, политика и
философия еще по-русски не изъяснялись" и что "проза наша так еще мало
обработана" ("О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова").
Нимало не принижая значения поэзии, он вместе с тем борется против
пренебрежительного отношения к "презренной прозе", постепенно со все большей
настойчивостью привлекая к ней внимание литературных кругов. У Пушкина
вызывают интерес повести Бестужева. Вяземскому он пишет еще в феврале 1823
г.: "Рада Христа, прозу-то не забывай; ты да Карамзин одни владеют ею".
Естественно, что проблема прозы, прежде всего художественной, стала для
Пушкина и проблемой собственного творческого развития. Есть сведение, что
еще в лицее юный поэт пробовал свои силы в прозе. К 1819 г. относится первый
дошедший до нас прозаический опыт Пушкина - небольшой отрывок "Наденька",
примечательный характерными чертами будущего пушкинского прозаического стиля
- точностью, лаконичностью и простотой слога. В годы ссылки Пушкин
обращается к критической, публицистической (" Заметки по русской истории
XVIII века") и мемуарной ("Автобиографические записки") прозе. Однако в
области художественной прозы он начинает работать более настойчиво лишь во
второй половине 20-х гг., когда в его творчестве уже торжествует реализм. К
этому времени относится целый ряд замыслов и начинаний Пушкина-прозаика.
Летом 1827 г. Пушкин начинает писать исторический роман "Арап Петра
Великого".
В начале романа Пушкин дает выразительную и исторически верную картину
быта высшего дворянского общества Франции первой четверти XVIII столетия.
Пушкин подчеркивает экономический и моральный упадок беспечной и
легкомысленной аристократии: "Ничто не могло сравниться с вольным
легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени... Алчность к
деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали;
нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство
распадалось под игривые припевы сатирических водевилей". Версаль эпохи
регентства является как бы иллюстрацией к тем размышлениям о причинах
политических переворотов, которые возникали у Пушкина во время его работы
над запиской "О народном воспитании" (1826). И здесь, в романе, и позднее в
заметках 30-х гг. о французской революции, и в стихотворении "К вельможе"
(1830), явившемся по своему историческому содержанию прямым продолжением
картины, нарисованной в I главе "Арапа Петра Великого", Пушкин развивает
идею исторической закономерности французской революции и гибели старого
порядка во Франции в конце XVIII в.
Картине упадка французского государства, моральной распущенности
аристократии, беспечности герцога Орлеанского Пушкин противопоставляет в
романе образ молодой, полной творческой силы петровской России, суровую
простоту петербургского двора, заботы Петра о государстве.
Эпоха Петра раскрывается Пушкиным, главным образом, со стороны "образа
правления", культуры и нравов русского народа, или, как Пушкин писал в
заметке "О народности в литературе" (1826) - "обычаев, поверий и привычек,
принадлежащих исключительно какому-нибудь народу". Пушкин стремился показать
петровское время в столкновении нового со старым (семья боярина Ржевского),
в противоречивом и порой комическом сочетании освященных веками привычек и
новых порядков, вводимых Петром.
В образах Ибрагима и легкомысленного щеголя Корсакова Пушкин
исторически верно намечает две противоположные тенденции в развитии
дворянского общества, порожденные Петровской реформой, те два типа русского
дворянина, о которых позднее писал Герцен, облик которых освещен Толстым в
"Войне и мире". По стремлениям своего духа и по смыслу своей деятельности
Ибрагим является наиболее ранним представителем того немногочисленного
просвещенного и прогрессивного дворянства, из среды которого в последующие
эпохи вышли некоторые видные деятели русской культуры.
Интерес и внимание Пушкина к личности и реформам Петра I имели
политический смысл и значение.
В изображении Петра I Пушкин развил основные мотивы "Стансов" (1826)
("На троне вечный был работник..." и "Самодержавною рукой он смело сеял
просвещенье..."). Облик Петра I Пушкиным освещается в духе того идеала
просвещенного, устанавливающего разумные законы, любящего науку и искусство,
понимающего свой народ правителя, который рисовался воображению Гольбаха и
Дидро, а в русской литературе до Пушкина - Ломоносову и Радищеву.
Демократичность Петра, широта его натуры, проницательный, практический ум,
гостеприимство, добродушное лукавство, воплощали, по мысли Пушкина, черты
русского национального характера. Белинский справедливо заметил, что Пушкин
показал "великого преобразователя России, во всей народной простоте его
приемов и обычаев" (В. Г. Белинский, т. VII, стр. 576).
Позднее, в "Истории Петра", Пушкин более критически подошел к личности
и деятельности Петра I. В "Арапе Петра Великого" подчеркивая простоту и
гуманность Петра, Пушкин полемизировал с тем официальным помпезным его
изображением, которое импонировало Николаю I.
Пафосом "Арапа Петра Великого" является прославление
преобразовательной, созидательной деятельности Петра I и его сподвижников.
Тема Петра входит в творчество поэта в тесной связи с декабристской идеей
прогрессивного развития России в духе "народной свободы, неминуемого
следствия просвещения", - как писал Пушкин еще в 1822 г. в "Заметках по
русской истории XVIII века".
Рассматривая "Арапа Петра Великого" на фоне исторической беллетристики
30-х гг., Белинский писал: "Будь этот роман кончен так же хорошо, как начат,
мы имели бы превосходный исторический русский роман, изображающий нравы
величайшей эпохи русской истории... Эти семь глав неконченного романа, из
которых одна упредила все исторические романы гг. Загоскина и Лажечникова,
неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа, порознь
взятого, и всех их, вместе взятых" (там же). "Арап Петра Великого" остался
незавершенным, но написанные главы показывают, что
художественно-историческая проза Пушкина с самого начала развивалась по пути
реализма и народности. Пушкин равно далек и от моралистического подхода к
историческому прошлому, который был присущ сентименталистам, и от
романтических "аллюзий", применений характеристики исторических лиц и
событий к современной политической обстановке. Конкретно-историческое
изображение национального прошлого, верность исторических характеров,
рассмотрение действительности в ее развитии, - те принципы историзма,
которые были выработаны Пушкиным в работе над "Борисом Годуновым", - нашли
свое художественное воплощение и в "Арапе Петра Великого", первом в русской
литературе опыте реалистического исторического романа.
Одновременно Пушкин ищет тему для романа о современности. Подходивший к
концу "Евгений Онегин" все больше становился для него романом о прошлом,
хотя и недавнем; слишком большой рубеж между первой и второй половиной 20-х
гг. в развитии русского общества положило 14 декабря 1825 г. К тому же это
был роман в стихах; Пушкин ощущал, по его словам, "дьявольскую разницу"
между стихотворной и прозаической формой романа. В 1829 г. он начинает
писать "Роман в письмах", время действия которого совпадало с временем его
написания. Это был смелый замысел. В романе Пушкин сопоставляет светские
нравы конца 20-х гг. с идеалами и понятиями предшествующего периода в
развитии русского общества. Герой романа Владимир, характеризуя образ жизни
своего друга, типичный для минувшей эпохи, пишет ему: "Твои умозрительные и
важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость правил и
политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг, -
нам было неприлично танцевать и некогда заниматься дамами. Честь имею
донести тебе, теперь это все переменилось. Французский кадриль заменил Адама
Смита, всякий волочится и веселится как умеет. Я следую духу времени; но ты
неподвижен, ты ci-devant, un homme стереотип. Охота тебе сиднем сидеть
одному на скамеечке оппозиционной стороны". Все эти перемены в духе времени
Пушкин наблюдал в период своего пребывания в Москве и Петербурге после
ссылки. Перемены эти действительно были весьма разительны, Пушкин видел
упадок в духовном и нравственном развитии дворянского общества. Вместе с тем
он стремился понять и отобразить в своем творчестве судьбу оппозиционного
одиночки, связанного с эпохой декабристов.
Пушкина глубоко волновали затронутые в романе темы о положении
дворянства и его отношении к крестьянству, о "небрежении", в котором
помещики оставляют своих крестьян, о старой и новой русской аристократии, об
обязанностях дворянина. Он развивает их в "Разговоре о критике", в заметках
о русском дворянстве, в "Истории села Горюхина". Некоторые мотивы "Романа в
письмах" Пушкин использовал в "Повестях Белкина".
Для своего замысла прозаического романа о современности Пушкин избирает
старую, восходящую еще к "Новой Элоизе" Руссо эпистолярную форму. В годы
ссылки он в совершенстве овладел эпистолярным искусством. Собственные письма
поэта оказались творческой лабораторией, в которой выращивалась его проза.
Однако можно предположить, что эпистолярная форма показалась затем Пушкину
недостаточно свободной для широкого и объективного изображения
действительности; кроме того, она напоминала всем тогда еще памятную манеру
сентименталистов; он не стал продолжать роман в письмах.
Само обращение Пушкина к жанру прозаического романа соответствовало
основным тенденциям развития западноевропейской и русской литературы того
времени. Жанр романа приобретал все большее значение, широко раскрывая
личную жизнь и внутренний мир человека в связи с жизнью социальной, с
общественными отношениями. "Роман преимущественно перед другими родами
сочинений пользуется всеобщей любовью и потому действует сильнее на народные
нравы", - отмечал в 1828 г. "Московский вестник" (часть 7, стр. 169).
Пушкин одним из первых почувствовал необходимость развития в русской
литературе романа и повести. Еще в период 1822-1825 гг. он настойчиво
советует Вяземскому и Бестужеву обратиться к жанру романа. В августе 1827 г.
в письме к Погодину, одному из редакторов близкого ему тогда "Московского
вестника", Пушкин прямо указывает, что повести "должны быть непременно
существенной частию журнала, как моды у "Телеграфа". По мнению Пушкина, а
затем Белинского, роман являлся также одной из наиболее доступных, наиболее
демократических художественных форм. Пушкин даже приравнивал в этом смысле
роман к басне. "Басни (как и романы), - пишет он в 1830 г., - читает и
литератор, и купец, и светский человек, и дама, и горничная, и дети"
("Опровержение на критики"). Эту же мысль Пушкин повторяет и в 1836 г. в
"Письме к издателю", - отмечая, что "повести и романы читаются всеми и
везде". "Наш век - век романа", - пишет и Белинский.
Определяя сущность современного ему романа, Пушкин писал в 1830 г.: "В
наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую на
вымышленном повествовании" ("Юрий Милославский, или Русские в 1612 году").
Существенную особенность романа своего времени Пушкин видел, прежде
всего, в принципе историзма. Этим роман XIX в. действительно глубоко
отличался от старинного романа, которому как раз и недоставало изображения
жизни в историческом духе. Другую существенную черту реалистического романа
Пушкин видел во всестороннем изображении жизни и характера человека:
"Прежние романисты, - читаем у Пушкина в статье "Мнение М. Е. Лобанова о
духе словесности..." (1836), - представляя человеческую природу в какой-то
жеманной напыщенности; награда добродетели и наказание порока были
непременным условием всякого их вымысла; нынешние, напротив, любят
выставлять порок всегда и везде торжествующим и в сердце человеческом
обретают только две струны: эгоизм и тщеславие. Таковой поверхностный взгляд
на природу человеческую обличает, конечно, мелкомыслие и вскоре так же будет
смешон и приторен, как чопорность и торжественность романов Арно и г-жи
Котен. Покамест он еще нов, и публика, т. е. большинство читателей, с
непривычки видит в нынешних романистах глубочайших знатоков природы
человеческой". Но эта "словесность отчаяния" (как назвал ее Гете)... -
продолжает дальше Пушкин, - давно уже осужденная высшею критикою, начинает
упадать даже и во мнении публики".
Существенное отличие современного романа от старинного романа и романа
новейшей романтической школы Пушкин, следовательно, усматривал в историзме,
объективности и всесторонности в изображении жизни общества и человека. В
этом отношении поэта немногое удовлетворяло в литературе его времени. Он
выделил роман "Адольф" Констана и еще два-три романа, "в которых отразился
век и современный человек изображен довольно верно".
Расцвету романа в русской литературе предшествовало развитие повести.
С начала 30-х гг. повесть постепенно занимает ведущее место в прозе