Страница:
Играет, подумал Фалкон. Пытается вычислить степень наглости, которую он может себе со мной позволить. Из него бы вышел хороший дипломат для переговоров с внешними врагами, возможно даже лучше Комода.
— Скажите, Редо, вы знаете архитектуру?
Редо подумал и пожал плечами.
— По верхам, — сказал он. — На курсе архитектуры в Кронинском Университете я, честно говоря, читал саги. Меня тогда саги очень увлекали.
— Вы учились в кронинском университете?
— Да.
— Я тоже.
— Да? Удивительно. Как тесен мир.
— Не очень, — сказал Фалкон. — Просто университетов мало. Кронинский отстраивается, но медленно. Надо бы съездить, научить их уму-разуму. Ну так вот. Насчет архитектуры. Вам известна планировка Сейской Темницы?
Редо побледнел. Никакой выдержки, подумал Фалкон. Все служители храмов слишком эмоциональны. Это надо учесть.
— Нет, не известна, — сказал Редо. — А вам?
— А мне известна, — ответил Фалкон. — В этом мое перед вами преимущество. Но наши шансы можно уравнять. Лет пять у вас уйдет на близкое знакомство с планировкой, а потом вы придете сюда опять, и мы еще раз поговорим, уже как равные. Как вам?
— Мне равенство ни к чему, — сказал Редо. — Слугам Создателя вменяется быть кроткими.
— Это хорошо, — сказал Фалкон. — Посему в следующий раз вы будете очень кротки при произнесении своих проповедей и наставлений. И тогда мы с вами будем лучшими друзьями. И, встречаясь на улице, будем обмениваться любезными улыбками. — Некоторое время он молчал. — Когда представители вашей профессии жгли еретиков на площадях, хоть какая-то польза была! — сказал он в сердцах. — Строгость, учет, порядок! А сейчас — только разложение. Где ваши миссионеры? В старые добрые времена, они шли, рискуя жизнью, в чужие земли — обращать язычников! Их хватали, пытали, убивали, а они все равно шли. Верили в свое дело! Их можно было за что-то уважать! Не то, что вас, стоящего передо мной, дрожащего, и вычисляющего степень моей толерантности. Запомните, Редо — мое терпение не бесконечно. Крамола придает вашим пошлым проповедям определенный шарм, на который так падки женщины и подростки. Вы этим пользуетесь, и я это терплю. Пока терплю. Но советую вам впредь быть более осторожным. На мелкую крамолу я смотрю сквозь пальцы. Крупной я не допущу. Можете идти.
— Благодарю вас, — пробормотал Редо и поклонился.
Он вышел. В передней он поймал неприятный взгляд Хока. Что-то будет, подумал он. Что замышляет Фалкон? Что за провокации? Степень толерантности… И куда делся Великий Князь? Что-то не так. Что ж, возвращаются старые добрые времена гонений на храмы. Времена язычества, народного и государственного. Во времена борьбы Храм сильнее всего. Когда нас давят, выявляются лучшие, помогающие худшим. Помилуй нас всех Создатель. И дай мне силы.
Тем временем Хок вошел в кабинет Фалкона, прикрыл дверь, и молча поклонился. Фалкон указал ему на кресло.
— Докладывайте.
— С Князем Шиирским все в порядке, — сказал Хок.
— В этом я не сомневался. А с другим князем? Который Великий?
— Он скорее всего в Славии, у Забавы, — ровно произнес Хок, вперяя честный взгляд в Фалкона. Будь что будет.
— У Забавы?
Фалкон задумался. Нагоняй отменяется. Если Зигвард у Забавы, это кардинально меняет дело, ибо открываются несколько интересных возможностей, и время не ограничено. Забава — вредная бабенка, она тоже попытается использовать все шансы. Сколько ее шпионов шляется по Астафии, и вообще по Ниверии — уйма целая. Даже больше, чем наших по Славии. Зигвард у Забавы — это козырь. Он, конечно, наделает там дел, будет путаться с бабами, но нам это только на руку. Надо будет подослать к нему нескольких, попредставительнее.
— Завтра, — сказал Фалкон, — вы представите мне списки славских девушек и дам, нами руководимых. — Хок кивнул. — Заодно списки ниверийских дам, руководимых Забавой. — Хок недоуменно поднял брови. — Шучу, — сказал Фалкон. — Они каждую неделю сменяются, всех идентифицировать — пустая трата времени. В общем, я очень недоволен вами, Хок. Зигварда упускать не стоило. Его можно было бы убрать прямо в Висуа, но мы этого делать не будем. Мы проявим гуманность.
Впрочем, надо будет вербовать новых, подумал Фалкон. Или даже засылать. Русоволосых славоговорящих много на севере, в окрестностях Беркли, оттуда и вербовать. Беркли — богатое княжество, но деньги все любят, вне зависимости от доходов.
Хок втянул ноздрями побольше воздуха. Облегчение. Ошибка Фалкону только на руку.
— Вы любите деньги, Хок? — спросил Фалкон.
— Обожаю. А что?
Фалкон хмыкнул. Хок остался невозмутим.
— Завтра отправите Риту в Беркли. Я дам ей инструкции.
— Риту? — переспросил Хок, наклоняя голову.
— Чем вам Рита не приглянулась? Рита — верный человек. Чего скажешь, то и сделает.
— Да, но ее методы вербовки как-то…
— Ваше мнение меня в этом случае не интересует.
— Хорошо.
Рита, подумал Хок. Опасная дама. Недобрая. Попасть ей в руки — хуже не придумаешь. Как же она будет вербовать? Поймает какую-нибудь бабенку и будет ее мучить, пока та не согласиться?
— А теперь посидите покамест в приемной, — сказал Фалкон. — Я сейчас переоденусь, и вы будете меня сопровождать кое-куда.
Хок встал и вышел.
На переодевание ушел час. Когда Фалкон появился снова, Хок едва его узнал. Рыжий парик, накладной нос, огромная меховая шуба, как у обыкновенного мещанина, сапоги рыхлые. Воротник поднят.
— Возьмите на всякий случай меч, — посоветовал Фалкон.
Хок подошел к стенному шкафу и выбрал средних размеров клинок. Опоясался. Накинул плащ.
— Делайте вид, что вы меня арестовали, но я не оказываю сопротивления, и теперь вы ведете меня на очную ставку, — сказал Фалкон.
На улице крупными хлопьями падал снег. Было теплее, чем раньше. Редкие прохожие, видя Хока, ведущего арестованного горожанина, обходили их и даже переходили на другую сторону улицы, не желая быть замешанными в чужое несчастье. Через несколько кварталов Фалкон повел локтем, давая Хоку знать, что они прибыли.
Дом, в который они зашли, был самый обыкновенный, трехэтажный, квартирный. На второй этаж вела грязная лестница. У двери квартиры сидел, съежившись, закутанный в плащ человек.
— Ну? — сказал он.
Хок наклонился и посмотрел ему в глаза.
— Понял, — сказал человек. — Прошу прощения, господин мой.
Он сам открыл перед ними дверь.
Квартира была уютно обставлена. Фалкон снял шубу и бросил ее на пустое кресло. В передней не было ни души. Посетители недавно разошлись по домам. Фалкон подошел к двери кабинета и постучал.
— Да? — раздался голос.
— Хок, подождите меня здесь, — сказал Фалкон.
— Хорошо.
— Не торопитесь?
— Нет.
— Вот и отлично.
Фалкон вошел в кабинет Волшебника и прикрыл дверь.
Волшебник помещался в кресле у окна, ноги на подоконнике. На столе горели свечи и стояла бутыль с вином. Реквизит — разноцветные плащи, шляпы, кинжалы, клетки с кроликами, и так далее — присутствовал по всей комнате.
— Так и знал, что ты придешь, — сказал Волшебник.
— Навещаю старого друга, — ответил Фалкон, садясь у стола. — Не очень гостеприимного.
— Нам не о чем говорить, — сказал Волшебник.
— Тогда просто посидим, помолчим.
Фалкон налил вина в кружку.
— Не отравленное? — спросил он.
— Ты, кажется, хотел помолчать, — сказал Волшебник.
— Но все-таки?
— Пей смело.
Фалкон глотнул вина. Отменное вино. Он глотнул еще. Просто замечательное. Он помолчал.
— Как дела в доброй старой Стране Вантит?
Волшебник даже не удивился бестактности. Он просто промолчал, глядя в окно.
— Существует договор, — сказал Фалкон. — Согласно договору, души отданы тебе, а мне сердца. Согласно тому же договору, мы должны друг другу помогать, когда помощь нужна. В этом состоит главная особенность Триумвирата.
— Тебе, всесильному, нужна помощь? — удивился Волшебник, не оборачиваясь. — Тебе, повелителю сердец? Зачем же? Ты только бровью поведешь, вся страна пляшет. А мне, чтобы один-единственный амфитеатр расшевелить, нужно два часа руками размахивать.
— Это потому, что ты дурак, — сказал Фалкон. — Надо было сразу завоевывать внимание аристократии. А ты их отдал Базилиусу.
— С Базилиусом я еще разберусь, — мстительно сказал Волшебник. — Я Базилиуса еще выведу на чистую воду.
— Ты его боишься.
— Ну, боюсь. Ты бы тоже боялся. Он изначально неизвестно откуда взявшаяся особь. По Вантиту прошел — как стадо слонов пробежало. Деревья повалены, озера вскипятились. В портале такую дыру протаранил — целый обоз пройдет. Чего бы тебес ним не поговорить.
— Может, я тоже его боюсь.
— Так тебе и надо.
— Дело не в Базилиусе, — сказал Фалкон. — Есть одна женщина.
Волшебник повернулся к Фалкону и уставился на него.
— Женщина? Тебе нужна помощь, потому что есть женщина?
— Не совсем так. Дело здесь не в пошлых любовных похождениях, дело в принципе и амбиции.
— О!
— Да, представь себе. Мне нужно, чтобы она ни под каким предлогом не смогла выехать из Астафии. Ни на какой срок.
— Приставь к ней стражников.
— Нет. Я не хочу в данном случае применять силу. Стражников я, конечно, приставлю, но не для этого. У них будет другая функция, они будут отпугивать потенциальных ухажеров.
— И это, в твоем представлении, не является применением силы, да? — спросил Волшебник. — Ладно, не обращай внимания. Я просто из любопытства спросил.
— Я не собираюсь ее любить, — сказал Фалкон. — Но она будет моей женой.
Волшебник покачал головой.
— Странный ты. И фантазии у тебя странные. А ты ведь ей совсем не нравишься. Речь идет о Великой Княгине, разумеется?
Дешевый трюк, на который так падки простолюдины, трюк, заключающийся в якобы чтении мыслей, не произвел на Фалкона никакого впечатления.
— Я многим не нравлюсь. И многих заставляю меня любить. Обычно обхожусь без твоей помощи. Но в данном случае, похоже, это невозможно.
Волшебник прикрыл глаза.
— А если я откажусь? — спросил он тихо.
— Не откажешься.
— Ты уверен?
Фалкон запустил руку в карман и выволок длинный, туго набитый кошелек.
— Пять тысяч задатка. Все должно быть исполнено послезавтра.
— Я должен буду вернуться в Вантит, — сказал Волшебник, уставясь на кошелек.
— Да. Заедешь, потом опять приедешь сюда, и получишь еще тридцать тысяч.
— Тридцать тысяч!
— Представь себе. И будешь получать еще по тридцать тысяч раз в пять лет. В последующие двадцать. Если за двадцать лет она меня не полюбит, что ж, видно, не судьба. Хотя кое-кому наверняка придется плохо. Должен же я выместить на ком-нибудь свое неудовольствие.
— Двадцать лет? — спросил Волшебник, все еще смотря на кошелек. — Далеко идущие планы. — Он взял кошелек в руки и любовно его помял.
— Золото, — сказал он. — Правы жадные попы, от него все зло. Я сделаю все, как ты хочешь. Увы.
— Увы там или не увы, мне нужно именно к послезавтра.
— Будет. В Вантит вернусь еще до утра. Обратно прибуду к полудню. А еще кого не околдовать ли? Вон у тебя самый главный поп — такой наглец, такой наглец! Хочешь, я сделаю, чтобы он тебя полюбил?
— Это я как-нибудь сам, — сказал Фалкон, усмехаясь. — Да и любовь бывает разная.
— Да, — сказал Волшебник. — Например…
— Не будем философствовать, — прервал его Фалкон. — Я пойду домой, а ты делай, чего сказано.
Волшебник развязал тесемки и вывалил содержимое кошелька на стол.
— Как, бишь, говорят выпускники кронинского заведения? — спросил он.
— Птица и камень, — сказал Фалкон.
— Вот именно. Птица и камень. Пять тысяч, одновременно. Смотри, как это они… переливаются.
— Не увлекайся, у тебя есть дело, — отрезал Фалкон и вышел.
Хок вскочил на ноги и подал Фалкону шубу.
— Отец родной, — причитала бабка, — мне очень нужно его видеть. Он меня защитит. Он добрый, мне сказывали.
— Не положено, — объяснял секретарь, паникуя. — Не положено, говорю тебе. Иди домой, бабка.
— В чем дело? — спросил Фалкон, входя.
Хок улыбнулся, наблюдая, как выгибается торс секретаря — от бабки и Фалкону.
— Да вот, господин мой, — сказал секретарь. — Не уходит.
— Так ты и есть Фалкон? — спросила бабка. — Защити. Пожалуйста. Этот меня домой гонит, а дома у меня нет. Нету дома.
Фалкон присел на край секретарского письменного стола. Хок остановился поодаль. Некоторое время Фалкон расспрашивал бабку. Оказалось, жила она себе в большом доме на Улице Весенних Роз, которая ранее была запущена и грязна, а недавно вдруг, в связи с каким-то поветрием, фешенебельные кварталы сделали скачок к юго-востоку, захватив улицу. Дома на Улице Весенних Роз стали срочно скупаться у населения и переделываться в дорогие особняки. Бабка жила в каморке на втором этаже лет двадцать. Дети и внуки ее обитались на третьем этаже и радостно продали, за неплохую цену, и свое, и бабкино жилье. И переехали в новый дом, в менее импозантном районе. А для бабки в этом доме места не нашлось. Ей собирались что-нибудь снять, но были заняты переездом и меблировкой, а потом обжитием и добыванием средств. Прошло два месяца. И вот несколько человек, «чисто одетых», явились с подводами и новой мебелью. Бабкины стулья и шкафы повыбрасывали на улицу. Новую мебель занесли в помещение. И бабку попросили убраться, показав ей бумаги, в которых она не могла ничего понять — была подслеповата, да и грамоты не знала. И куда ей теперь деться — неизвестно.
— Хок, — сказал Фалкон. — По-моему, это свинство.
— Согласен, — сказал Хок.
— Люди забыли о достойном гражданском поведении. Пойдите и разберитесь, — сказал Фалкон. — Если что нужно подписать или написать, несите мне. Я сегодня буду поздно работать, так вот, когда сделаете, доложите.
— Непременно, — сказал Хок. — Пойдем, бабка.
— Повежливее, — заметил Фалкон.
— Да, прошу прощения.
На улице Хок очень вежливо открыл бабке дверцу своей кареты и подсадил ее. Ошалевшая бабка круглыми глазами смотрела на Хока и на карету. Прибыли на Улицу Весенних Роз. Хок вышел и помог выйти бабке.
— Какой дом? — спросил он.
— Да вот этот.
У подъезда торчал слуга.
— Вам чего? — спросил он неприветливо. Узнав бабку, он осклабился. — Пошла, пошла отсюда.
Хок коротко ударил его в солнечное сплетение. Слуга осел на крыльцо. Хок ухватил его за воротник и рывком поднял на ноги.
— Уважать нужно старших, — сказал он равнодушно прямо в лицо слуге. И отпустил воротник. Слуга осел, кивая в знак понимания и исправления.
— Второй этаж? — уточнил Хок.
— Да, господин мой, — сказала бабка испуганно. — Второй.
Они прошли по новой, мрамором отделанной лестнице с ковром, на второй этаж.
— Дверь новая, — сказала бабка. — Старая ветхая была, а эта вон какая.
Дверь была дубовая, резная, дорогой выделки. Хок постучал.
— Убирайся! — крикнули из-за двери раздраженно.
Хок очень вежливо и мягко отодвинул бабку в сторону, отошел на два шага, и с разбегу ударил ногой чуть выше середины. Дверь слетела с петель и грохнула в пол. Хок вошел в помещение.
Коморка была переделана в тайный будуар. Винтовая лестница торчала в углу, в потолке проделан был люк.
По центру бывшей каморки стоял прелестной работы карточный стол, и трое довольных собой мужчин сидели у этого стола, перебрасываясь шутками, потягивая вино, и сдавая карты. Все трое повернулись и вздрогнули.
Хок прошел к столу и перевернул его на одного из сидящих. Двое других вскочили и кинулись было к мечам, которые оставили у оконной стены, но Хок не дал им до этих мечей добраться. Одного он, разогнав, припечатал к стене, а второго взял за горло.
— Кто такие? — спросил он равнодушно.
— Гильдии купцы! Вы не имеете права!
— Кто это тебе такое сказал, — поинтересовался Хок. — А?
Выбравшись из-под перевернутого стола, пострадавший наблюдал за сценой и не смел сказать ни слова. Он узнал Хока.
— Никто! — прохрипел взятый за горло. — Не имеете!
— Не имею? — Хок обернулся к выбравшемуся из-под стола.
— Имеет, — безнадежно сказал тот. — Люди Фалкона всегда правы.
— Вот именно, — подтвердил Хок. — Ну-с, дело такое. Лестницу вон ту дурацкую вы уберете. Люк задраите и покроете чем-нибудь, чтоб его видно не было, и чтобы никто его не смог никогда открыть. Принесете сюда самую лучшую кровать, какую найдете в городе. Свежее белье. И три тысячи золотых. Стулья оставьте, стол тоже. Повесите новую дверь, и новый замок. Один ключ мне, другой хозяйке. Все это вы сделаете в ближайший час, пока я сижу вон на том стуле и жду. После этого вы сюда никогда не вернетесь. Квартира наверху переходит во владение хозяйки, — он указал кивком на бабку, — и она может с ней делать все, что пожелает.
— Вы не можете…
— Я могу. Не сердите меня, дружище. Я добрый, несмотря на некоторые странности поведения, связанные с недостатками современного образования. Меня ждет Фалкон с докладом, а он не любит ждать. Именно поэтому у вас так мало времени. Если часа вам не хватит, а время идет, и на дворе ночь, я перестану с вами разговаривать. Зато с вами начнет разговаривать палач, и не здесь, а совсем в другом месте. — Он разжал пальцы. Его собеседник качнулся, стараясь не упасть. — Ровно час. Удачи вам. Я искренне за вас переживаю. Я хочу, чтобы вы успели. Сердцем я с вами.
Хок сел и заложил ногу на ногу.
Через час в бывшей каморке стояла кровать с шелковым балдахином, лестница исчезла, на столе искрилось золото, а новая дверь была не хуже предыдущей. Щедро награжденные за авральную работу, строители даже не стали ворчать, а просто удалились в ближайший кабак. В этот момент очухался тот, которого Хок залепил в стену.
— Вы ему все объясните, — сказал Хок второму, которому давал инструкции. — Но не здесь. Убирайтесь, и чтобы я вас тут больше не видел. Не только в этом доме, но вообще на этой улице. В городе можете пока остаться. Если желаете.
Гильдии купцы удалились поспешно.
Хок встал, накинул плащ, попрощался с обескураженной бабкой, и вышел вслед за теми, кому он только что преподал урок достойного гражданского поведения.
На площади приговоренных ждали десять положенных плашмя мельничных колес. Палачей было двое. Одеты они были в черное, на лицах маски. Они тихо переговаривались, опираясь на ломы.
На балкон Дворца Правосудия вышло несколько человек. Фрика отказывалась ехать, но Фалкон привел к ней в апартаменты четверых стражников и сказал, что в случае отказа ее повезут насильно. Теперь Фрика стояла на балконе рядом с Фалконом. Первый Наследник Бук лузгал семечки и прятал глаза.
— Для лиц государственного значения, — сказал Фалкон, — очень важно привыкнуть к виду казни. Казни — часть жизни, одна из основ правления. Это не хорошо и не плохо, это просто так есть. Смотрите, смотрите, княгиня.
Под крики толпы палачи принялись за дело. В их обязанности входило ударами лома сломать каждую конечность приговоренного в двух местах и либо оставить несчастного истекать кровью, либо, по милосердному знаку с балкона, проломить ему череп. Князь Шиирский был единственный приговоренный с кляпом. Остальным жертвам дали возможность кричать.
В какой-то момент Фрика стала оседать там, где стояла. Фалкон галантно ее поддержал. Посмотрев ей в лицо, он понял, что, во-первых, ее сейчас вырвет, и, во-вторых, достаточно. Он передал ее Хоку, который вывел княгиню с балкона в коридор и там оставил одну.
Фрика тут же опустилась на корточки и одной рукой оперлась о стену. Голова кружилась. Она встала на колени, и тут ее вырвало. Стало чуть легче. Ненамного. Она поднялась и нетвердым, но быстрым шагом направилась к лестнице.
Прошел вечер, а ночью Фрика собрала какие-то свои драгоценности в мешок и велела служанке следовать за собой и молчать, а то прирежет. В детской, не будя храпящую няньку, Фрика перепеленала дочь, закутала ее в три шерстяных шали, и передала служанке.
На улице было морозно. Они дошли до угла Улицы Плохих Мальчиков, где приплясывали около своих карет бравые ночные кучера. С одним из них Фрика быстро договорилась. Возница принял пять золотых монет из рук княгини, растопил в карете миниатюрную печь, прикрыл дверь, и карета покатилась.
Перевалили через мост, проехали Храм Доброго Сердца. Народу на улицах не было совсем. На полпути до Кронина дорога раздваивалась, левая часть шла в северные владения, в Беркли. Фрика решила, что не уснет, пока не увидит развилку.
До окраины доехали быстро, но на самой окраине слой снега на дороге стал толще, и лошади пошли медленнее. Кучер хлебнул чего-то из глиняной фляги и хлестнул лошадей. Через некоторое время карета остановилась.
Фрика выглянула. Покосившиеся домики, пустая дорога. Мороз. Почему стоим?
Она открыла дверцу и спрыгнула на снег. Кучер сидел на облучке и смотрел круглыми глазами в одну точку.
— Что случилось? — спросила Фрика.
Он не ответил. Фрика пригляделась. Прямо по ходу, противореча законам естествознания и здравого смысла, высились два шпиля — Дворца Правосудия и Храма Доброго Сердца. Карета находилась на южной окраине. Фрика точно помнила, что изначально они ехали на север. Ну, конечно — она вспомнила участки пути, знакомые улицы, мост. На север. А попали на южную окраину. Кучер вдруг задрожал и издал неопределенный звук горлом. Фрика забралась, путаясь в подоле, к нему на облучок, взяла у него вожжи, и хлестнула лошадей.
Через полчаса они снова были в центре. Небо очистилось, сверкали звезды, светила луна. На рысях перевалили через мост. В другой ситуации кучер наверняка отобрал бы у Фрики вожжи — карета несколько раз грозила перевернуться. Северная часть центра осталась позади, и снова была окраина, и снова было безлюдно, а Фрика, стараясь не мигать, смотрела вперед. И остановила карету когда впереди снова — не показались, не возникли, а как-то очень ненавязчиво вплыли в видимость те же два шпиля.
Фрика соскочила с облучка и велела кучеру ждать. Она прошла чуть вперед, внимательно разглядывая дорогу. В снегу шли две относительно ровных полосы от каретных колес, и в левой полосе через равные интервалы обнаруживались диагональные вмятины. Фрика почти бегом вернулась к карете и прошла дальше, за козлы, рассматривая следы на дороге. После этого она провела рукой по поверхности левого заднего колеса и нашла диагональный выступ. От суеверного страха ей едва не сделалось дурно. Она овладела собой и снова забралась на облучок.
В этот раз она повернула налево не доезжая до моста. Проехав несерьезную Западную Заставу (все стражники спали в казарме, потому что кому же придет в голову мысль нелегально въезжать или выезжать из города в такой морозище), Фрика стала нахлестывать лошадей, плача от страха. Все повторилось — просто вместо двух шпилей она увидела в этот раз округлые формы Итаниного Рынка и, чуть позже, въехала в город через Восточную Заставу, на которой карету вяло попытались остановить, а потом махнули рукой.
На следующий день Фалкону доложили, что Великая Княгиня куда-то уходила ночью со своей служанкой, которая несла малолетнюю дочь княгини, а под утро они вернулись. Фалкон кивнул. Безусловно, Фрика сделает еще несколько попыток — упрямая. Но ничего у нее не выйдет. Волшебник сдержал слово.
Фрика слегла. Кашель разрывал тело, жар терзал кожу и внутренности, глаза потускнели. Две недели не вставала она с постели. Служанка причитала и слонялась по дворцу, неприкаянная, пока Фалкон не велел отвести ее на кухню и как следует выпороть, после чего она тихо сидела в спальне своей госпожи и пила сладкое красное. Нянька вообще ничего не знала — когда она проснулась, девочку уже вернули в колыбель.
Глухонемой крысолов был щедро награжден и отпущен. Слуга, прислуживавший Князю Шиирскому в течении двух недель был, как читатели уже догадались, агентом Хока и знал все. Но, как и говорил Хок князю, его пришлось по окончании дела убрать, утопив в Астафе, чтобы было меньше всяких пересуд.
А Фрика выздоровела.
— Скажите, Редо, вы знаете архитектуру?
Редо подумал и пожал плечами.
— По верхам, — сказал он. — На курсе архитектуры в Кронинском Университете я, честно говоря, читал саги. Меня тогда саги очень увлекали.
— Вы учились в кронинском университете?
— Да.
— Я тоже.
— Да? Удивительно. Как тесен мир.
— Не очень, — сказал Фалкон. — Просто университетов мало. Кронинский отстраивается, но медленно. Надо бы съездить, научить их уму-разуму. Ну так вот. Насчет архитектуры. Вам известна планировка Сейской Темницы?
Редо побледнел. Никакой выдержки, подумал Фалкон. Все служители храмов слишком эмоциональны. Это надо учесть.
— Нет, не известна, — сказал Редо. — А вам?
— А мне известна, — ответил Фалкон. — В этом мое перед вами преимущество. Но наши шансы можно уравнять. Лет пять у вас уйдет на близкое знакомство с планировкой, а потом вы придете сюда опять, и мы еще раз поговорим, уже как равные. Как вам?
— Мне равенство ни к чему, — сказал Редо. — Слугам Создателя вменяется быть кроткими.
— Это хорошо, — сказал Фалкон. — Посему в следующий раз вы будете очень кротки при произнесении своих проповедей и наставлений. И тогда мы с вами будем лучшими друзьями. И, встречаясь на улице, будем обмениваться любезными улыбками. — Некоторое время он молчал. — Когда представители вашей профессии жгли еретиков на площадях, хоть какая-то польза была! — сказал он в сердцах. — Строгость, учет, порядок! А сейчас — только разложение. Где ваши миссионеры? В старые добрые времена, они шли, рискуя жизнью, в чужие земли — обращать язычников! Их хватали, пытали, убивали, а они все равно шли. Верили в свое дело! Их можно было за что-то уважать! Не то, что вас, стоящего передо мной, дрожащего, и вычисляющего степень моей толерантности. Запомните, Редо — мое терпение не бесконечно. Крамола придает вашим пошлым проповедям определенный шарм, на который так падки женщины и подростки. Вы этим пользуетесь, и я это терплю. Пока терплю. Но советую вам впредь быть более осторожным. На мелкую крамолу я смотрю сквозь пальцы. Крупной я не допущу. Можете идти.
— Благодарю вас, — пробормотал Редо и поклонился.
Он вышел. В передней он поймал неприятный взгляд Хока. Что-то будет, подумал он. Что замышляет Фалкон? Что за провокации? Степень толерантности… И куда делся Великий Князь? Что-то не так. Что ж, возвращаются старые добрые времена гонений на храмы. Времена язычества, народного и государственного. Во времена борьбы Храм сильнее всего. Когда нас давят, выявляются лучшие, помогающие худшим. Помилуй нас всех Создатель. И дай мне силы.
Тем временем Хок вошел в кабинет Фалкона, прикрыл дверь, и молча поклонился. Фалкон указал ему на кресло.
— Докладывайте.
— С Князем Шиирским все в порядке, — сказал Хок.
— В этом я не сомневался. А с другим князем? Который Великий?
— Он скорее всего в Славии, у Забавы, — ровно произнес Хок, вперяя честный взгляд в Фалкона. Будь что будет.
— У Забавы?
Фалкон задумался. Нагоняй отменяется. Если Зигвард у Забавы, это кардинально меняет дело, ибо открываются несколько интересных возможностей, и время не ограничено. Забава — вредная бабенка, она тоже попытается использовать все шансы. Сколько ее шпионов шляется по Астафии, и вообще по Ниверии — уйма целая. Даже больше, чем наших по Славии. Зигвард у Забавы — это козырь. Он, конечно, наделает там дел, будет путаться с бабами, но нам это только на руку. Надо будет подослать к нему нескольких, попредставительнее.
— Завтра, — сказал Фалкон, — вы представите мне списки славских девушек и дам, нами руководимых. — Хок кивнул. — Заодно списки ниверийских дам, руководимых Забавой. — Хок недоуменно поднял брови. — Шучу, — сказал Фалкон. — Они каждую неделю сменяются, всех идентифицировать — пустая трата времени. В общем, я очень недоволен вами, Хок. Зигварда упускать не стоило. Его можно было бы убрать прямо в Висуа, но мы этого делать не будем. Мы проявим гуманность.
Впрочем, надо будет вербовать новых, подумал Фалкон. Или даже засылать. Русоволосых славоговорящих много на севере, в окрестностях Беркли, оттуда и вербовать. Беркли — богатое княжество, но деньги все любят, вне зависимости от доходов.
Хок втянул ноздрями побольше воздуха. Облегчение. Ошибка Фалкону только на руку.
— Вы любите деньги, Хок? — спросил Фалкон.
— Обожаю. А что?
Фалкон хмыкнул. Хок остался невозмутим.
— Завтра отправите Риту в Беркли. Я дам ей инструкции.
— Риту? — переспросил Хок, наклоняя голову.
— Чем вам Рита не приглянулась? Рита — верный человек. Чего скажешь, то и сделает.
— Да, но ее методы вербовки как-то…
— Ваше мнение меня в этом случае не интересует.
— Хорошо.
Рита, подумал Хок. Опасная дама. Недобрая. Попасть ей в руки — хуже не придумаешь. Как же она будет вербовать? Поймает какую-нибудь бабенку и будет ее мучить, пока та не согласиться?
— А теперь посидите покамест в приемной, — сказал Фалкон. — Я сейчас переоденусь, и вы будете меня сопровождать кое-куда.
Хок встал и вышел.
На переодевание ушел час. Когда Фалкон появился снова, Хок едва его узнал. Рыжий парик, накладной нос, огромная меховая шуба, как у обыкновенного мещанина, сапоги рыхлые. Воротник поднят.
— Возьмите на всякий случай меч, — посоветовал Фалкон.
Хок подошел к стенному шкафу и выбрал средних размеров клинок. Опоясался. Накинул плащ.
— Делайте вид, что вы меня арестовали, но я не оказываю сопротивления, и теперь вы ведете меня на очную ставку, — сказал Фалкон.
На улице крупными хлопьями падал снег. Было теплее, чем раньше. Редкие прохожие, видя Хока, ведущего арестованного горожанина, обходили их и даже переходили на другую сторону улицы, не желая быть замешанными в чужое несчастье. Через несколько кварталов Фалкон повел локтем, давая Хоку знать, что они прибыли.
Дом, в который они зашли, был самый обыкновенный, трехэтажный, квартирный. На второй этаж вела грязная лестница. У двери квартиры сидел, съежившись, закутанный в плащ человек.
— Ну? — сказал он.
Хок наклонился и посмотрел ему в глаза.
— Понял, — сказал человек. — Прошу прощения, господин мой.
Он сам открыл перед ними дверь.
Квартира была уютно обставлена. Фалкон снял шубу и бросил ее на пустое кресло. В передней не было ни души. Посетители недавно разошлись по домам. Фалкон подошел к двери кабинета и постучал.
— Да? — раздался голос.
— Хок, подождите меня здесь, — сказал Фалкон.
— Хорошо.
— Не торопитесь?
— Нет.
— Вот и отлично.
Фалкон вошел в кабинет Волшебника и прикрыл дверь.
Волшебник помещался в кресле у окна, ноги на подоконнике. На столе горели свечи и стояла бутыль с вином. Реквизит — разноцветные плащи, шляпы, кинжалы, клетки с кроликами, и так далее — присутствовал по всей комнате.
— Так и знал, что ты придешь, — сказал Волшебник.
— Навещаю старого друга, — ответил Фалкон, садясь у стола. — Не очень гостеприимного.
— Нам не о чем говорить, — сказал Волшебник.
— Тогда просто посидим, помолчим.
Фалкон налил вина в кружку.
— Не отравленное? — спросил он.
— Ты, кажется, хотел помолчать, — сказал Волшебник.
— Но все-таки?
— Пей смело.
Фалкон глотнул вина. Отменное вино. Он глотнул еще. Просто замечательное. Он помолчал.
— Как дела в доброй старой Стране Вантит?
Волшебник даже не удивился бестактности. Он просто промолчал, глядя в окно.
— Существует договор, — сказал Фалкон. — Согласно договору, души отданы тебе, а мне сердца. Согласно тому же договору, мы должны друг другу помогать, когда помощь нужна. В этом состоит главная особенность Триумвирата.
— Тебе, всесильному, нужна помощь? — удивился Волшебник, не оборачиваясь. — Тебе, повелителю сердец? Зачем же? Ты только бровью поведешь, вся страна пляшет. А мне, чтобы один-единственный амфитеатр расшевелить, нужно два часа руками размахивать.
— Это потому, что ты дурак, — сказал Фалкон. — Надо было сразу завоевывать внимание аристократии. А ты их отдал Базилиусу.
— С Базилиусом я еще разберусь, — мстительно сказал Волшебник. — Я Базилиуса еще выведу на чистую воду.
— Ты его боишься.
— Ну, боюсь. Ты бы тоже боялся. Он изначально неизвестно откуда взявшаяся особь. По Вантиту прошел — как стадо слонов пробежало. Деревья повалены, озера вскипятились. В портале такую дыру протаранил — целый обоз пройдет. Чего бы тебес ним не поговорить.
— Может, я тоже его боюсь.
— Так тебе и надо.
— Дело не в Базилиусе, — сказал Фалкон. — Есть одна женщина.
Волшебник повернулся к Фалкону и уставился на него.
— Женщина? Тебе нужна помощь, потому что есть женщина?
— Не совсем так. Дело здесь не в пошлых любовных похождениях, дело в принципе и амбиции.
— О!
— Да, представь себе. Мне нужно, чтобы она ни под каким предлогом не смогла выехать из Астафии. Ни на какой срок.
— Приставь к ней стражников.
— Нет. Я не хочу в данном случае применять силу. Стражников я, конечно, приставлю, но не для этого. У них будет другая функция, они будут отпугивать потенциальных ухажеров.
— И это, в твоем представлении, не является применением силы, да? — спросил Волшебник. — Ладно, не обращай внимания. Я просто из любопытства спросил.
— Я не собираюсь ее любить, — сказал Фалкон. — Но она будет моей женой.
Волшебник покачал головой.
— Странный ты. И фантазии у тебя странные. А ты ведь ей совсем не нравишься. Речь идет о Великой Княгине, разумеется?
Дешевый трюк, на который так падки простолюдины, трюк, заключающийся в якобы чтении мыслей, не произвел на Фалкона никакого впечатления.
— Я многим не нравлюсь. И многих заставляю меня любить. Обычно обхожусь без твоей помощи. Но в данном случае, похоже, это невозможно.
Волшебник прикрыл глаза.
— А если я откажусь? — спросил он тихо.
— Не откажешься.
— Ты уверен?
Фалкон запустил руку в карман и выволок длинный, туго набитый кошелек.
— Пять тысяч задатка. Все должно быть исполнено послезавтра.
— Я должен буду вернуться в Вантит, — сказал Волшебник, уставясь на кошелек.
— Да. Заедешь, потом опять приедешь сюда, и получишь еще тридцать тысяч.
— Тридцать тысяч!
— Представь себе. И будешь получать еще по тридцать тысяч раз в пять лет. В последующие двадцать. Если за двадцать лет она меня не полюбит, что ж, видно, не судьба. Хотя кое-кому наверняка придется плохо. Должен же я выместить на ком-нибудь свое неудовольствие.
— Двадцать лет? — спросил Волшебник, все еще смотря на кошелек. — Далеко идущие планы. — Он взял кошелек в руки и любовно его помял.
— Золото, — сказал он. — Правы жадные попы, от него все зло. Я сделаю все, как ты хочешь. Увы.
— Увы там или не увы, мне нужно именно к послезавтра.
— Будет. В Вантит вернусь еще до утра. Обратно прибуду к полудню. А еще кого не околдовать ли? Вон у тебя самый главный поп — такой наглец, такой наглец! Хочешь, я сделаю, чтобы он тебя полюбил?
— Это я как-нибудь сам, — сказал Фалкон, усмехаясь. — Да и любовь бывает разная.
— Да, — сказал Волшебник. — Например…
— Не будем философствовать, — прервал его Фалкон. — Я пойду домой, а ты делай, чего сказано.
Волшебник развязал тесемки и вывалил содержимое кошелька на стол.
— Как, бишь, говорят выпускники кронинского заведения? — спросил он.
— Птица и камень, — сказал Фалкон.
— Вот именно. Птица и камень. Пять тысяч, одновременно. Смотри, как это они… переливаются.
— Не увлекайся, у тебя есть дело, — отрезал Фалкон и вышел.
Хок вскочил на ноги и подал Фалкону шубу.
* * *
Прямо в вестибюле своего дома Фалкон сбросил шубу и разгримировался. Потер лицо ладонью. В передней секретарь пытался гнать вон какую-то настырную бабку.— Отец родной, — причитала бабка, — мне очень нужно его видеть. Он меня защитит. Он добрый, мне сказывали.
— Не положено, — объяснял секретарь, паникуя. — Не положено, говорю тебе. Иди домой, бабка.
— В чем дело? — спросил Фалкон, входя.
Хок улыбнулся, наблюдая, как выгибается торс секретаря — от бабки и Фалкону.
— Да вот, господин мой, — сказал секретарь. — Не уходит.
— Так ты и есть Фалкон? — спросила бабка. — Защити. Пожалуйста. Этот меня домой гонит, а дома у меня нет. Нету дома.
Фалкон присел на край секретарского письменного стола. Хок остановился поодаль. Некоторое время Фалкон расспрашивал бабку. Оказалось, жила она себе в большом доме на Улице Весенних Роз, которая ранее была запущена и грязна, а недавно вдруг, в связи с каким-то поветрием, фешенебельные кварталы сделали скачок к юго-востоку, захватив улицу. Дома на Улице Весенних Роз стали срочно скупаться у населения и переделываться в дорогие особняки. Бабка жила в каморке на втором этаже лет двадцать. Дети и внуки ее обитались на третьем этаже и радостно продали, за неплохую цену, и свое, и бабкино жилье. И переехали в новый дом, в менее импозантном районе. А для бабки в этом доме места не нашлось. Ей собирались что-нибудь снять, но были заняты переездом и меблировкой, а потом обжитием и добыванием средств. Прошло два месяца. И вот несколько человек, «чисто одетых», явились с подводами и новой мебелью. Бабкины стулья и шкафы повыбрасывали на улицу. Новую мебель занесли в помещение. И бабку попросили убраться, показав ей бумаги, в которых она не могла ничего понять — была подслеповата, да и грамоты не знала. И куда ей теперь деться — неизвестно.
— Хок, — сказал Фалкон. — По-моему, это свинство.
— Согласен, — сказал Хок.
— Люди забыли о достойном гражданском поведении. Пойдите и разберитесь, — сказал Фалкон. — Если что нужно подписать или написать, несите мне. Я сегодня буду поздно работать, так вот, когда сделаете, доложите.
— Непременно, — сказал Хок. — Пойдем, бабка.
— Повежливее, — заметил Фалкон.
— Да, прошу прощения.
На улице Хок очень вежливо открыл бабке дверцу своей кареты и подсадил ее. Ошалевшая бабка круглыми глазами смотрела на Хока и на карету. Прибыли на Улицу Весенних Роз. Хок вышел и помог выйти бабке.
— Какой дом? — спросил он.
— Да вот этот.
У подъезда торчал слуга.
— Вам чего? — спросил он неприветливо. Узнав бабку, он осклабился. — Пошла, пошла отсюда.
Хок коротко ударил его в солнечное сплетение. Слуга осел на крыльцо. Хок ухватил его за воротник и рывком поднял на ноги.
— Уважать нужно старших, — сказал он равнодушно прямо в лицо слуге. И отпустил воротник. Слуга осел, кивая в знак понимания и исправления.
— Второй этаж? — уточнил Хок.
— Да, господин мой, — сказала бабка испуганно. — Второй.
Они прошли по новой, мрамором отделанной лестнице с ковром, на второй этаж.
— Дверь новая, — сказала бабка. — Старая ветхая была, а эта вон какая.
Дверь была дубовая, резная, дорогой выделки. Хок постучал.
— Убирайся! — крикнули из-за двери раздраженно.
Хок очень вежливо и мягко отодвинул бабку в сторону, отошел на два шага, и с разбегу ударил ногой чуть выше середины. Дверь слетела с петель и грохнула в пол. Хок вошел в помещение.
Коморка была переделана в тайный будуар. Винтовая лестница торчала в углу, в потолке проделан был люк.
По центру бывшей каморки стоял прелестной работы карточный стол, и трое довольных собой мужчин сидели у этого стола, перебрасываясь шутками, потягивая вино, и сдавая карты. Все трое повернулись и вздрогнули.
Хок прошел к столу и перевернул его на одного из сидящих. Двое других вскочили и кинулись было к мечам, которые оставили у оконной стены, но Хок не дал им до этих мечей добраться. Одного он, разогнав, припечатал к стене, а второго взял за горло.
— Кто такие? — спросил он равнодушно.
— Гильдии купцы! Вы не имеете права!
— Кто это тебе такое сказал, — поинтересовался Хок. — А?
Выбравшись из-под перевернутого стола, пострадавший наблюдал за сценой и не смел сказать ни слова. Он узнал Хока.
— Никто! — прохрипел взятый за горло. — Не имеете!
— Не имею? — Хок обернулся к выбравшемуся из-под стола.
— Имеет, — безнадежно сказал тот. — Люди Фалкона всегда правы.
— Вот именно, — подтвердил Хок. — Ну-с, дело такое. Лестницу вон ту дурацкую вы уберете. Люк задраите и покроете чем-нибудь, чтоб его видно не было, и чтобы никто его не смог никогда открыть. Принесете сюда самую лучшую кровать, какую найдете в городе. Свежее белье. И три тысячи золотых. Стулья оставьте, стол тоже. Повесите новую дверь, и новый замок. Один ключ мне, другой хозяйке. Все это вы сделаете в ближайший час, пока я сижу вон на том стуле и жду. После этого вы сюда никогда не вернетесь. Квартира наверху переходит во владение хозяйки, — он указал кивком на бабку, — и она может с ней делать все, что пожелает.
— Вы не можете…
— Я могу. Не сердите меня, дружище. Я добрый, несмотря на некоторые странности поведения, связанные с недостатками современного образования. Меня ждет Фалкон с докладом, а он не любит ждать. Именно поэтому у вас так мало времени. Если часа вам не хватит, а время идет, и на дворе ночь, я перестану с вами разговаривать. Зато с вами начнет разговаривать палач, и не здесь, а совсем в другом месте. — Он разжал пальцы. Его собеседник качнулся, стараясь не упасть. — Ровно час. Удачи вам. Я искренне за вас переживаю. Я хочу, чтобы вы успели. Сердцем я с вами.
Хок сел и заложил ногу на ногу.
Через час в бывшей каморке стояла кровать с шелковым балдахином, лестница исчезла, на столе искрилось золото, а новая дверь была не хуже предыдущей. Щедро награжденные за авральную работу, строители даже не стали ворчать, а просто удалились в ближайший кабак. В этот момент очухался тот, которого Хок залепил в стену.
— Вы ему все объясните, — сказал Хок второму, которому давал инструкции. — Но не здесь. Убирайтесь, и чтобы я вас тут больше не видел. Не только в этом доме, но вообще на этой улице. В городе можете пока остаться. Если желаете.
Гильдии купцы удалились поспешно.
Хок встал, накинул плащ, попрощался с обескураженной бабкой, и вышел вслед за теми, кому он только что преподал урок достойного гражданского поведения.
* * *
В деле Князя Шиирского фигурировали десять человек, все как один — особы высокопоставленные и члены Рядилища. Все они были признаны виновными в заговоре против Великого Князя, Рядилища, и народа Ниверии, в связях со Славией и Артанией, в продаже оружия врагам страны, и многом другом, благодаря показаниям князя. Князь тоже был признан виновным, как и обещал Хок. Князь ожидал этого и был спокоен. Обеспокоился он только тогда, когда трое стражников зашли в его роскошно обставленную пещеру в третьем нижнем уровне Сейской Темницы, связали ему руки за спиной, а в рот всунули кляп. Он пытался сопротивляться, но его сбили с ног и некоторое время пинали в ребра. Выведя его на свет, стражники пихнули князя в телегу, где уже ждали своей участи остальные его подельники, и телега покатилась к Площади Правосудия. На всем пути стояли стражники. Народ следовал за телегой и впереди телеги, затрудняя путь. Какие-то мальчики кидали в приговоренных камнями. Стражники ненавязчиво их корили. Один из камней угодил князю в ухо, и князь завалился на бок. Струя крови потекла по шее и за ворот рубашки.На площади приговоренных ждали десять положенных плашмя мельничных колес. Палачей было двое. Одеты они были в черное, на лицах маски. Они тихо переговаривались, опираясь на ломы.
На балкон Дворца Правосудия вышло несколько человек. Фрика отказывалась ехать, но Фалкон привел к ней в апартаменты четверых стражников и сказал, что в случае отказа ее повезут насильно. Теперь Фрика стояла на балконе рядом с Фалконом. Первый Наследник Бук лузгал семечки и прятал глаза.
— Для лиц государственного значения, — сказал Фалкон, — очень важно привыкнуть к виду казни. Казни — часть жизни, одна из основ правления. Это не хорошо и не плохо, это просто так есть. Смотрите, смотрите, княгиня.
Под крики толпы палачи принялись за дело. В их обязанности входило ударами лома сломать каждую конечность приговоренного в двух местах и либо оставить несчастного истекать кровью, либо, по милосердному знаку с балкона, проломить ему череп. Князь Шиирский был единственный приговоренный с кляпом. Остальным жертвам дали возможность кричать.
В какой-то момент Фрика стала оседать там, где стояла. Фалкон галантно ее поддержал. Посмотрев ей в лицо, он понял, что, во-первых, ее сейчас вырвет, и, во-вторых, достаточно. Он передал ее Хоку, который вывел княгиню с балкона в коридор и там оставил одну.
Фрика тут же опустилась на корточки и одной рукой оперлась о стену. Голова кружилась. Она встала на колени, и тут ее вырвало. Стало чуть легче. Ненамного. Она поднялась и нетвердым, но быстрым шагом направилась к лестнице.
Прошел вечер, а ночью Фрика собрала какие-то свои драгоценности в мешок и велела служанке следовать за собой и молчать, а то прирежет. В детской, не будя храпящую няньку, Фрика перепеленала дочь, закутала ее в три шерстяных шали, и передала служанке.
На улице было морозно. Они дошли до угла Улицы Плохих Мальчиков, где приплясывали около своих карет бравые ночные кучера. С одним из них Фрика быстро договорилась. Возница принял пять золотых монет из рук княгини, растопил в карете миниатюрную печь, прикрыл дверь, и карета покатилась.
Перевалили через мост, проехали Храм Доброго Сердца. Народу на улицах не было совсем. На полпути до Кронина дорога раздваивалась, левая часть шла в северные владения, в Беркли. Фрика решила, что не уснет, пока не увидит развилку.
До окраины доехали быстро, но на самой окраине слой снега на дороге стал толще, и лошади пошли медленнее. Кучер хлебнул чего-то из глиняной фляги и хлестнул лошадей. Через некоторое время карета остановилась.
Фрика выглянула. Покосившиеся домики, пустая дорога. Мороз. Почему стоим?
Она открыла дверцу и спрыгнула на снег. Кучер сидел на облучке и смотрел круглыми глазами в одну точку.
— Что случилось? — спросила Фрика.
Он не ответил. Фрика пригляделась. Прямо по ходу, противореча законам естествознания и здравого смысла, высились два шпиля — Дворца Правосудия и Храма Доброго Сердца. Карета находилась на южной окраине. Фрика точно помнила, что изначально они ехали на север. Ну, конечно — она вспомнила участки пути, знакомые улицы, мост. На север. А попали на южную окраину. Кучер вдруг задрожал и издал неопределенный звук горлом. Фрика забралась, путаясь в подоле, к нему на облучок, взяла у него вожжи, и хлестнула лошадей.
Через полчаса они снова были в центре. Небо очистилось, сверкали звезды, светила луна. На рысях перевалили через мост. В другой ситуации кучер наверняка отобрал бы у Фрики вожжи — карета несколько раз грозила перевернуться. Северная часть центра осталась позади, и снова была окраина, и снова было безлюдно, а Фрика, стараясь не мигать, смотрела вперед. И остановила карету когда впереди снова — не показались, не возникли, а как-то очень ненавязчиво вплыли в видимость те же два шпиля.
Фрика соскочила с облучка и велела кучеру ждать. Она прошла чуть вперед, внимательно разглядывая дорогу. В снегу шли две относительно ровных полосы от каретных колес, и в левой полосе через равные интервалы обнаруживались диагональные вмятины. Фрика почти бегом вернулась к карете и прошла дальше, за козлы, рассматривая следы на дороге. После этого она провела рукой по поверхности левого заднего колеса и нашла диагональный выступ. От суеверного страха ей едва не сделалось дурно. Она овладела собой и снова забралась на облучок.
В этот раз она повернула налево не доезжая до моста. Проехав несерьезную Западную Заставу (все стражники спали в казарме, потому что кому же придет в голову мысль нелегально въезжать или выезжать из города в такой морозище), Фрика стала нахлестывать лошадей, плача от страха. Все повторилось — просто вместо двух шпилей она увидела в этот раз округлые формы Итаниного Рынка и, чуть позже, въехала в город через Восточную Заставу, на которой карету вяло попытались остановить, а потом махнули рукой.
На следующий день Фалкону доложили, что Великая Княгиня куда-то уходила ночью со своей служанкой, которая несла малолетнюю дочь княгини, а под утро они вернулись. Фалкон кивнул. Безусловно, Фрика сделает еще несколько попыток — упрямая. Но ничего у нее не выйдет. Волшебник сдержал слово.
Фрика слегла. Кашель разрывал тело, жар терзал кожу и внутренности, глаза потускнели. Две недели не вставала она с постели. Служанка причитала и слонялась по дворцу, неприкаянная, пока Фалкон не велел отвести ее на кухню и как следует выпороть, после чего она тихо сидела в спальне своей госпожи и пила сладкое красное. Нянька вообще ничего не знала — когда она проснулась, девочку уже вернули в колыбель.
Глухонемой крысолов был щедро награжден и отпущен. Слуга, прислуживавший Князю Шиирскому в течении двух недель был, как читатели уже догадались, агентом Хока и знал все. Но, как и говорил Хок князю, его пришлось по окончании дела убрать, утопив в Астафе, чтобы было меньше всяких пересуд.
А Фрика выздоровела.