Страница:
Снова выйдя на улицу, Брант направился в сторону реки.
Пешему видно больше, чем коннику, а в городе эльфов было на что посмотреть и чему подивиться.
Несмотря на то, что по улицам ходили пешеходы, количество карет было совершенно фантастическое, а многие кучера были одеты вовсе не по-кучерски. Окна карет были завешены, и Брант поймал себя на мысли, что до сих пор еще не видел ни одной приподнятой или отодвинутой занавеси в этом городе. Любопытство взяло верх над деликатностью. Воспользовавшись тем, что несколько карет остановились, пропуская вереницу других карет, следующих по поперечной улице, он подошел вплотную к одной из них и отодвинул занавесь. Он рассчитывал, что из кареты ему выразят возмущение, но этого не произошло. Брант заглянул внутрь — в карете никого не было.
Он отошел к краю улицы, чуть не ступив в сточную канаву, и оглядел вереницу карет с кучерами на облучках. Вовсе это были не кучера! Обыкновенные жители города, в обыкновенной одежде. Кто-то собирался в гости и был одет парадно, кто-то следовал по делам и был одет делово.
Брант прикинул, что от окраины до центра они с Нико доехали примерно за четверть часа, почти шагом, ввиду большого количества карет и частых из-за этого остановок. Значит, путешествие от центра до окраины пешком занимает, ну, три четверти часа максимум. Зачем же столько карет? Брант предположил, что все эти люди возвращаются из-за города, или едут за город. Нет, это тоже не представлялось правдоподобным.
Он свернул в переулок. Движения в переулке не было. Какой-то эльф вышел из дома и направился к стоявшей у края дороги карете. Забравшись на облучок, он щелкнул вожжами. Брант подождал, пока карета проедет мимо, пошел следом, побежал, и прыгнул на козлы, стараясь не качнуть средство передвижения. Человек на облучке ничего не заметил.
Карета пересекла широкую улицу, углубилась в какие-то проулки, четверть часа постояла в каретной пробке около моста, пересекла мост, свернула в переулок, и остановилась. Человек спрыгнул с облучка, привязал одну из лошадей к фонарному столбу, и зашел в дом. Брант прикинул, что ехали они не больше двадцати минут и что, если взять в расчет пробку и потерю времени, пешком было бы быстрее.
— С дороги! С дороги! — крикнул кто-то.
Брант отскочил, пропуская летящую на большой скорости одноместную колесницу, пестро раскрашенную, с декоративными хищными крыльями. Колесницей управлял очень молодой эльф, почти подросток. За первой колесницей последовала вторая, тоже на большой скорости. Запряженные в колесницы скакуны были молоды и горячи.
Брант огляделся. Переулок находился неподалеку от реки. В Кронине примерно от этого места можно было видеть шпиль Кронинского Храма. Здесь шпиль отсутствовал.
Оглядываясь через плечо и опасаясь быть сбитым каретой или колесницей, Брант вышел на набережную. Здесь было много разношерстого народа. Брант не мог отделаться от мысли, что никак почему-то не привлекает внимания — белокожий блондин в плаще среди сплошь смуглой толпы без плащей, в камзолах.
На набережной были открыты какие-то питейные заведения, и в них сидели и стояли эльфы. Не было всадников. Судя по всему, в этом городе люди вообще не ездили верхом. У каждого заведения в два ряда строились кареты, которые приходилось обходить.
Небо потемнело, появились звезды. Брант искал глазами человека, то бишь эльфа, все равно, мужчину или женщину, с которым или с которой можно было бы заговорить, но ему что-то никто не нравился.
Он свернул с набережной и углубился в переулок, заканчивающийся сквером. В сквере намечалась драка.
Три эльфа в ярко-красных камзолах окружили четвертого, отступившего к фонарному столбу. Они что-то говорили ему, презрительное, а он кричал в ответ, вызывающе. Мечей ни у одного из эльфов не было. Брант решил, что знакомство в драке ничем не хуже знакомства в салоне, и перепрыгнул невысокую ограду сквера, намереваясь подойти поближе и разобраться в сути спора.
К нему обернулись и посмотрели неодобрительно.
— Эй, чего уставился? — спросил один из эльфов враждебно. — Иди своей дорогой, а, парень?
— Не надо мне приказывать, — откликнулся Брант. — Хочу — смотрю.
— Убирайся, пока цел.
В этот момент один из эльфов ударил прислоненного к столбу, и тот дал сдачи. Трое накинулись на одного и начали его молотить. Брант скинул плащ и лихо ввязался в драку.
Нападавшие, несколько растерявшись, вскоре опомнились, сгруппировались, и навалились на Бранта. Брант отражал удары, увертывался, и бил сам — с большой степенью точности. Один из эльфов упал, другой сел на землю, тяжело дыша. Третий, высокий и тяжелый, умудрился схватить Бранта за ворот. Брант ткнул его пальцем в глаз. Верзила отпустил воротник и схватился за глаз, и Брант, неспеша примерившись, уложил его диагональным ударом в челюсть.
За все это время эльф, прислоненный к столбу, не двинулся с места.
— А ты ничего, парень, — сказал он. — Ты молодец. Пойдем выпьем, я угощаю. Как тебя зовут?
— Брант. А тебя?
— Петер. Пойдем, у меня тут карета за углом.
Вдвоем они вышли из сквера, оставив побежденных приходить в себя, и проследовали обратно к набережной по темному переулку. Карета Петера действительно стояла за углом. Петер забрался на облучок, и Брант, оглядевшись и пожав плечами, тоже забрался и примостился рядом, придерживая меч.
— Эка у тебя ножовка знатная, — сказал Петер. — Что ж, поедем, я тут одно заведение знаю, уникальное, тебе понравится.
Петер погнал карету вдоль набережной, свернул на широкую улицу, проехал площадь, закричав на какого-то зазевавшегося пешехода, и устремился по бульвару к окраине.
— Ты откуда приехал? — спросил он.
— С Периферии, — сказал Брант.
— Да, — кивнул Петер. — Я видел таких, как ты, раньше. Периферийных. Ну и как у вас там, на Периферии?
Судя по тону, его вовсе не интересовало, как там у них на Периферии. Элементарная равнодушная вежливость.
— Зачем столько карет? — спросил Брант.
— А?
— Карет столько зачем? Весь город запружен каретами.
— Ну а как же. Все экономят время. При нынешнем темпе жизни по-другому нельзя. Очень высокий темп жизни, очень. Без кареты никуда не успеешь. А у вас не так?
— Не так интенсивно, — сказал Брант.
— Ну, еще бы. В большом городе все интенсивнее. Столько за день надо успеть всего. И все равно не успеваешь, даже с каретой.
Они остановились у заведения. Местность была еще не окраинная, но близко. Петер привязал одну из лошадей, как здесь было принято, к фонарному столбу.
В заведении народу было немного, но общая подозрительность и непомерная яркость одежд клиентуры насторожила Бранта. Петер подвел его к липкой от пролитого и не совсем высохшего стойке, и хозяин, ничего не спрашивая, налил какой-то жидкости в две кружки и подвинул их гостям.
— За встречу, — сказал Петер и отпил.
Брант тоже отпил из кружки. Жидкость была, вроде бы, смесью какого-то ягодного напитка, напоминающего журбу, с вином с уксусом. На стойке помещалась корзинка, наполненная пряностями. Брант осторожно вынул из нее одну пряность и положил в рот. Оказывается, пряности были просто — атасы, нарезанные на кубики.
— Я тут ищу внутренний лаз, — начал объяснять Брант, но тут его ударили сзади по голове и он упал лицом на стойку.
Нико спустился по лестнице в столовое помещение. Света нигде не было. Ощупью добрался Нико до двери и приоткрыл ее. Неподалеку горел фонарь, освещая мостовую и окна. А людей, то есть эльфов, нигде не было видно. Нико вышел и направился вдоль по улице, наклоняя торс вперед и делая большие шаги. Некоторое время поплутав, он прибыл на широкий бульвар, по которому слонялась публика. В сущности, эльфы мало отличаются от людей, даже от настоящих ниверийцев, если не очень приглядываться.
Фонари на центральной аллее бульвара стояли часто, и было светло. На одной из скамеек сидела какая-то эльфиха, заложив ногу на ногу, и смотрела прямо перед собой. Не то она была в трансе, не то пьяная. Нико заинтересовался и встал рядом.
— Здравствуй, — сказала эльфиха запросто.
— Здравствуй, — откликнулся Нико и тут же, не тратя время на ожидание приглашения, сел рядом. — Как дела?
Эльфиха пожала плечом, продолжая смотреть в пространство.
— Плохо дела, — сказала она наконец. — Очень плохо. Никто меня не любит.
— Почему же? — поинтересовался Нико.
— Потому, что я хромая.
— Хромая?
— Да. У меня одна нога короче другой, и я сильно хромаю. Поэтому никто меня не любит, а любят только себя.
— А как тебя зовут?
— Лукреция.
— А меня зовут Нико, и я не нахожу, что кого-то можно не любить, просто потому, что этот кто-то хромает. Мне вот наплевать, хромаешь ты или нет.
— Правда?
— Да. Чистая правда. Хромай себе наздоровье.
Лукреция внимательно посмотрела на него.
— Не верю, — сказала она. — Так не бывает.
— А ты поверь. Ты здесь где-то неподалеку живешь, да?
— Да.
Нико, которому элементарные правила вежливости были, в общем, известны, ожидал, что она спросит «А ты?», но она не спросила.
— Слушай, — сказал Нико. — Я тут проголодался, и непрочь куда-нибудь зайти, поесть и выпить. Хочешь, вместе зайдем?
Теперь Лукреция посмотрела на него недоверчиво.
— Ты действительно хочешь провести со мной время?
— Ну да, — сказал Нико. — Что в этом удивительного? Ты мне нравишься. Зайдем, выпьем, съедим чего-нибудь.
— Не верю, — сказала Лукреция. — Что-то тебе от меня нужно, наверное.
— Да нет же, — возразил Нико, улыбаясь. — Ничего.
Кожа у Лукреции была, как у всех эльфов, очень смуглая. Черты лица ее были правильные, но простые. Длинные черные волосы расчесаны на пробор. Средний рост, телосложение тоже среднее.
— Ты любишь ходить в таверны? — спросила она, не очень интересуясь ответом. — Такая гадость, и пьяные кругом, и еда мерзкая. Если ты серьезно хочешь провести со мной время… А ты серьезно хочешь?
— Да.
— Тогда можно было бы пойти ко мне.
— Пойдем.
— У меня есть все, что нужно, даже музыканты.
— Музыкантов не надо. Не люблю музыку, — сказал Нико, расстроившись. — Если будут музыканты, я не пойду.
— Хорошо, я не буду их звать. Ну, что ж, пошли. Только вначале я хочу, чтобы ты сделал мне одно одолжение.
— Да?
— Сделаешь?
— Сделаю.
— Обещаешь?
— Да.
— Не верю я тебе.
— Говори.
— Встань и постой. И посмотри на меня, как я буду идти.
— И что?
— И все. Больше ничего.
Нико пожал плечами. Лукреция встала и пошла по аллее, сильно хромая. Пройдя десять шагов, она остановилась и обернулась.
— Ну? — сказала она.
— Что?
— Чего ты там встал? Иди сюда.
Нико подошел.
— Все еще хочешь провести со мной время?
— Да, — недоуменно сказал Нико. — А что?
— Но ты же видел, как я хромаю.
— Видел.
— И все еще хочешь?
Нико кивнул.
— Ну, пойдем. Но учти, со мной не легко, — сказала Лукреция. — Ты должен мне все время доказывать, что ты со мной ради меня самой, а не ради чего-то там отвлеченного, каких-нибудь эгоистических принципов.
— А как же я буду это доказывать?
— Ну, это уж ты сам догадайся. Как-нибудь докажешь, если захочешь. А не хочешь, так прогони меня прямо сейчас и иди себе спокойно. Потому что я тебе все равно не верю. Я никому не верю. Никому до меня нет никакого дела, и я к этому привыкла. Мне все делают больно, и ты не исключение.
— А где ты живешь? — спросил Нико.
— Вон в том особняке. Вон в том, видишь?
Особняки стояли вдоль бульвара подряд.
— Вижу, — сказал Нико.
— Ну, тогда что уж там. Тогда пойдем, так и быть. Дай руку, я на нее обопрусь.
Опершись об руку Нико, Лукреция пошла ровнее. Нико был обходителен и услужлив, подделываясь под ритм ее ходьбы и стараясь не наклонять торс. Вдвоем они проследовали до перекрестка, через который Нико галантно ее перевел, заметив краем глаза, что в центре пересечения двух дорог есть небольшое возвышение, ярко освещенное двумя фонарями, на котором стоит пестро одетый человек с двумя плоскими щитами в руках. Один щит был зеленый, а другой красный. Нико не понял, что это за человек и что он тут делает, и не поинтересовался.
Он помог Лукреции взойти на крыльцо особняка. Она улыбалась радостно и недоверчиво. Встав вплотную к двери, она сказала:
— Открыть.
Щелкнул замок и дверь распахнулась сама собой. Пропустив Нико внутрь, Лукреция обернулась к двери и сказала:
— Закрыть.
И дверь закрылась и заперлась. Нико это очень понравилось. Он тоже встал перед дверью и сказал:
— Открыть.
Но дверь не открылась.
— Она реагирует на мой голос, — объяснила Лукреция. — Но, если хочешь, я перестрою ее, чтобы она на твой тоже реагировала. А может, сначала лучше выпьем?
— Нет, перестрой сначала. Хочу попробовать.
— Ты уверен? — в голосе Лукреции зазвучала недовольная нота. — А то бы выпили сначала чего-нибудь прохладительного.
— Нет, перестрой дверь.
— Ну, хорошо, — сказала Лукреция очень недовольным голосом. Повернувшись к двери, она сказала, — Добавить голос. Нико? Тебя Нико зовут?
— Да.
— Скажи что-нибудь.
— Что именно?
— Все равно, что.
— В школе драконоборцев учат, что врага надо хорошо узнать, прежде чем пытаться…
— Достаточно, — сказала Лукреция. Снова повернувшись к двери, она добавила, — Запомнить.
Некоторое время они молча стояли перед дверью.
— Ну, пробуй, — сказала Лукреция.
— Что пробовать?
— Попробуй велеть двери открыться.
— Дверь, откройся.
— Нет, так она не поймет. Скажи открыть.
Дверь открылась.
— Закрыть, — велела Лукреция, и дверь снова подчинилась.
Нико понял.
— Открыть, — сказал он.
Дверь распахнулась.
— Закрыть.
Дверь закрылась.
— Здорово, — сказал Нико восхищенно. — Это действительно здорово. Я, правда, слышал о таком в школе драконоборцев, но самому видеть до сих пор не приходилось. Открыть.
Дверь открылась.
— Прелесть, — отметил Нико. — А если с угла попробовать?
Он отошел на несколько шагов в сторону.
— Закрыть.
Дверь закрылась.
— А если спиной стать? — спросил Нико.
Лукреция молчала и ждала. Нико стал к двери спиной и сказал, — Открыть.
Дверь не подчинилась.
— Ага! — сказал Нико. — Это упущение. Ну да ладно. Открыть.
Дверь открылась.
— Закрыть.
Дверь закрылась.
— Открыть.
— Может, мы все-таки пойдем в столовую и выпьем? — спросила Лукреция сварливо. — Али ты всю ночь тут играть собрался?
— Закрыть. Открыть. Сейчас, сейчас. Закрыть. Нет, не сработало. А так? Закрыть. Ага, вот так она слышит и реагирует. Открыть. Закрыть.
— Ну я пока пойду, налью чего-нибудь, и подожду тебя, — сказала Лукреция презрительно. — Я буду в столовой.
— Открыть. Ага, хорошо, я скоро. Закрыть. Открыть. Открыть! Нет, не выходит. А если шепотом? Открыть, — прошептал он. — Не слышит. Открыть! Закрыть.
Так он провел около получаса. А потом дверь вдруг перестала реагировать на команды. Нико испугался, что его обвинят в том, что он ее сломал. Он говорил прямо в дверь, ровным голосом, а она стояла закрытая. Оглянувшись по сторонам, Нико ударил дверь ногой. Дверь открылась, дергаясь и скрипя.
— Закрыть, — сказал Нико.
Дверь стояла открытая. Тогда он взялся за нее обеими руками и, с трудом преодолевая сопротивление заевшего механизма, закрыл ее сам. И, решив на всякий случай больше пока не экспериментировать, направился на поиски столовой.
Столовая оказалась на первом этаже, в другом конце особняка. Горели свечи. На белоснежном столе стояло блюдо с чем-то, напоминающим глендисы, два золотых кубка, и две бутыли вина.
— Все-таки пришел, — сказала Лукреция.
— Налей мне, пожалуйста, — попросил Нико. — О, это что такое? Похоже на глендисы. Ну-ка. На вкус, пожалуй, не глендисы. Но очень похоже.
Он пригубил вино, не обращая внимания на выражение лица Лукреции.
— Хорошее вино, — сказал он, хотя в винах не очень разбирался. — В Ниверии делают лучше, но на то она и Ниверия. А это тоже ничего.
— Ну?
— Что?
— Может, ты спросишь наконец, кто я такая?
— Зачем же спрашивать. Ты — Лукреция, я помню.
— Да. Но посмотри вокруг.
Нико посмотрел и ничего особенного не увидел.
— Тебе ничего не кажется странным? — спросила она.
— Вроде нет.
— Занавеси?
— Висят, — сказал Нико, подливая себе вина.
— Ты знаешь, сколько они стоят?
— Нет.
— Пять тысяч.
— Ага, — сказал Нико, пригубив вино.
— Что — ага?
— Ничего. Ну, занавеси, ну стоят пять тысяч.
— И это тебе не кажется странным?
— На это, Лукреция, я скажу тебе две вещи, — предупредил Нико. — В школе драконоборцев…
— Да вот этот один подсвечник стоит столько, что средний горожанин может на такие деньги полгода прожить. А паркет? А вон картины висят? А мрамор? А весь особняк?
— В школе драконоборцев…
— Нет, я вижу, я тебе совсем не интересна.
Нико поставил кубок на стол, подошел к сидящей в кресле Лукреции вплотную, наклонился, и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй. Он было распрямился, но она его остановила.
— Нет уж, — сказала она. — Еще.
Он поцеловал ее еще. И еще. И пришлось поцеловать еще. Это стало его раздражать, потому что он уж собрался было поделиться с ней про школу и уход змейкой, а уж потом целоваться.
— У меня очень богатые родители, — сказала Лукреция через несколько минут, видимо, решив, что нужно сделать перерыв.
Нико сел в кресло, залпом допил остаток вина в кружке и налил еще. Отломив кусок того, что было похоже на глендис, он запихал его себе в рот, почавкал, пожевал, и запил вином.
— Мой отец меня ненавидит, — сказала Лукреция. — За то, что у него такая вот дочь. Хромая. Мать меня тоже ненавидит. Вот они и купили мне этот особняк. Они не хотят со мной иметь никакого дела. У меня был муж, но как-то утром он ушел, и больше не вернулся, просто пропал. Скорее всего, уехал куда-то в другое место. Ничего из драгоценностей не взял. Меня нельзя любить. И я стала жестокая и мстительная. И непримиримая. И я ненавижу людей. Но если кто-то захочет сделать так, чтобы мне было хорошо, я сумею его отблагодарить, и даже, наверное, буду меньше ненавидеть остальных. Но наверняка никто не захочет, потому что все особи подонки и эгоисты, думают только о себе, всегда только о себе. Обо мне никто не думает. Никогда. Иногда, когда я появляюсь, они начинают обо мне думать. Думают, как бы меня поскорее сплавить куда-нибудь.
Нико выпил еще, после чего сознание провалилось в какую-то вязкую алкогольную дыру. Очнулся он через несколько часов и понял, что лежит голый рядом с Лукрецией, в кровати, в спальне.
— Проснулся наконец? — спросила голая Лукреция. — С добрым утром.
Нико скосил глаза на окно. Действительно, на улице было светло.
— Ты очень хороший любовник, — сказала Лукреция. — Но ты меня не любишь. Впрочем, ничего странного в этом нет. Меня никто не любит. Я привыкла, ты не волнуйся. Единственное, что я вызываю в особях, это чувство вины. А они не любят это чувство испытывать. Поцелуй меня.
Нико поцеловал ее в щеку.
— Нет, не так.
Нико перекатился на нее и поцеловал в губы.
— Да, так лучше. Вчера ты был как ненормальный, напился и два часа мне плел про какую-то свою школу драконоборцев, про тайные войны какие-то, и все остальное в таком духе. Сообщил, что вы пришли сюда завоевывать Вантит. И что ты позавчера убил дракона.
— Не я один, — скромно сказал Нико. — Мне мой друг помогал.
— Все только о себе, — сказала Лукреция. — В крайнем случае о друге. Никогда обо мне. Все как обычно.
— А ты не приготовишь ли нам завтрак? — спросил Нико.
— Вот, пожалуйста. Теперь я еще и завтрак должна готовить. А для меня кто когда-нибудь что-нибудь сделает? Все всегда делаю сама, и для всех, и все этим пользуются.
Но она все же ушла — вниз, держась за перила и хромая. Нико поднялся, поискал одежду, не нашел, и завернулся в простыню. Пригладив рукой волосы, он спустился по той же лестнице в столовую, сел в кресло, и стал ждать.
Лукреция появилась через четверть часа с подносом, на котором дымились омлеты и горячий напиток, по вкусу напоминающий журбу. На Лукреции был халат из зеленого шелка и скромное колье, красиво контрастирующее с очень смуглой ее кожей. На правом запястье красовался изящный браслет.
— Тебе нравятся мои руки? — спросила она, грациозно поворачивая кисть руки.
— Очень нравятся, — сказал он, чтобы сделать ей приятное. Руки как руки, подумал он. Не лучше и не хуже других.
— Слуги все поразъехались, — сказала Лукреция. — Они все меня ненавидели, и их пришлось отпустить. Повар тоже уехал. Теперь я готовлю еду сама, хоть и редко. Я много не ем.
Нико попробовал омлет и нашел его очень вкусным. Попробовал напиток, и тоже нашел вкусным. Лукреция прекрасно готовила.
— Надо бы прогуляться, — сказал Нико, запихивая в рот остатки омлета. — Проветриться надо.
— Уже уходишь? — спросила Лукреция, отвернувшись к окну. — Ну, иди.
— Я не ухожу. Я хочу погулять.
— Один, естественно.
— Один? Я думал, ты тоже захочешь прогуляться.
— Я-то может и захочу. Но мои любовники обычно меня стесняются и никуда со мной не ходят.
— Я тебя не стесняюсь, — сказал Нико.
— Я тебе не верю.
— Ну так пойдем?
— У тебя есть друзья?
— Есть.
— Ты меня с ними познакомишь?
— В этом городе у меня только один друг.
— Ну, я так и ожидала. Друзья есть, но в этом городе только один, и он наверняка уехал сейчас куда-нибудь, вернется нескоро.
— Нет, он тут, недалеко. Мы остановились тут в таверне.
— Теперь ты мне скажешь, что ты вообще не из этого города.
— Конечно нет. Я — настоящий нивериец, хоть и родился в Кникиче. Но Кникич так или иначе — ниверийская земля. Ниверия испокон веков владеет Кникичем.
— Не говори глупости. Я уверена, что ты живешь в этом городе.
— Посмотри на меня. Я похож на человека из этого города? Я — нивериец.
— Никогда о таких не слышала.
— Не выдумывай. Про Ниверию все знают.
— А я не знаю. Ты все врешь. Меня никто не любит.
— Я тебя люблю.
— Ой, только не ври. Не люблю, когда врут.
— Я правда тебя люблю.
— Ты меня сегодня же бросишь.
— Не брошу. Я тебя никогда не брошу.
Она с сомнением посмотрела на него, но он почувствовал, что ей приятно.
Лукреция постаралась одеться очень эффектно. Будь у Нико чуть больше интереса к таким вещам, он бы сразу оценил не очень элегантный, слегка вызывающий, но вполне привлекательный ее наряд. Черные волосы свои она уложила красиво и легко, с тщательной долей небрежности. Верхняя часть платья эффектно обтягивала вдруг оказавшиеся очень женственными формы, а нижняя, не кринолин, но уже и импозантнее, подчеркивала, чуть слишком, округлость бедер. Платье было до полу и скрывало платформу на одной из туфель. С этой платформой Лукреция почти не хромала.
— Тряпки я твои выбросила, — сказала Лукреция.
— Это зачем же, — запротестовал Нико.
— Очень грязные. Вот, выбирай.
Перед Нико открыли огромный шкаф, плотно набитый местной одеждой.
— Это мне от сбежавшего мужа досталось. Из моды ничего пока не вышло, он сбежал всего два месяца назад, — объяснила Лукреция. — Выберешь сам, или тебе помочь?
— Как хочешь, — сказал Нико, задумчиво щупая рубашки, дублеты, и камзолы. — А плаща нет?
— Плащей давно никто не носит. Может у тебя в Нигерии носят…
— В Ниверии.
— Да. А нормальные особи не носят. Ну как, нравится что-нибудь?
— Не очень, — сказал Нико. — Как-то все очень вульгарно. Ну, выбери мне что-нибудь.
— Так я и знала, — сказала Лукреция. — Меня всегда используют. Выбери ему. Сам не может. Поиграют, поиграют, и выбросят. Все особи сволочи, но мужчины особенно.
Но она все-таки выбрала ему и штаны, и чулки, и башмаки, и роскошную льняную рубашку, от которой любой астафский щеголь пришел бы в восторг, и которая не произвела на Нико впечатления. Камзол Нико облюбовал себе ярко-красный и ни за что не согласился бы на другой, и даже, наверное, ушел бы и хлопнул дверью, поскольку камзол ему действительно очень понравился, но, к счастью, красные камзолы как раз были в моде в то время в городе эльфов.
— А где мой меч? — спросил он.
— Дубина, — сказала Лукреция. — Рыцарские времена давно прошли. Не таскайся по городу с мечом, тебя арестуют.
— Арестовать меня не просто, — сказал Нико, интригуя.
— Одевайся.
Они вышли на улицу, где вовсю светило ласковое солнце. Лукреция махнула рукой, и стоявшая неподалеку карета подъехала к дверям особняка. Кучер спрыгнул с облучка и поклонился Лукреции.
— Как просто здесь нанять карету, — заметил Нико одобрительно.
— Нанять не очень просто. Это моя карета.
— А кучер?
— Тоже мой.
Нико отодвинул кучера и открыл перед Лукрецией дверцу. Чуть замешкавшись, он галантно предложил ей руку, чтобы помочь влезть внутрь.
Пешему видно больше, чем коннику, а в городе эльфов было на что посмотреть и чему подивиться.
Несмотря на то, что по улицам ходили пешеходы, количество карет было совершенно фантастическое, а многие кучера были одеты вовсе не по-кучерски. Окна карет были завешены, и Брант поймал себя на мысли, что до сих пор еще не видел ни одной приподнятой или отодвинутой занавеси в этом городе. Любопытство взяло верх над деликатностью. Воспользовавшись тем, что несколько карет остановились, пропуская вереницу других карет, следующих по поперечной улице, он подошел вплотную к одной из них и отодвинул занавесь. Он рассчитывал, что из кареты ему выразят возмущение, но этого не произошло. Брант заглянул внутрь — в карете никого не было.
Он отошел к краю улицы, чуть не ступив в сточную канаву, и оглядел вереницу карет с кучерами на облучках. Вовсе это были не кучера! Обыкновенные жители города, в обыкновенной одежде. Кто-то собирался в гости и был одет парадно, кто-то следовал по делам и был одет делово.
Брант прикинул, что от окраины до центра они с Нико доехали примерно за четверть часа, почти шагом, ввиду большого количества карет и частых из-за этого остановок. Значит, путешествие от центра до окраины пешком занимает, ну, три четверти часа максимум. Зачем же столько карет? Брант предположил, что все эти люди возвращаются из-за города, или едут за город. Нет, это тоже не представлялось правдоподобным.
Он свернул в переулок. Движения в переулке не было. Какой-то эльф вышел из дома и направился к стоявшей у края дороги карете. Забравшись на облучок, он щелкнул вожжами. Брант подождал, пока карета проедет мимо, пошел следом, побежал, и прыгнул на козлы, стараясь не качнуть средство передвижения. Человек на облучке ничего не заметил.
Карета пересекла широкую улицу, углубилась в какие-то проулки, четверть часа постояла в каретной пробке около моста, пересекла мост, свернула в переулок, и остановилась. Человек спрыгнул с облучка, привязал одну из лошадей к фонарному столбу, и зашел в дом. Брант прикинул, что ехали они не больше двадцати минут и что, если взять в расчет пробку и потерю времени, пешком было бы быстрее.
— С дороги! С дороги! — крикнул кто-то.
Брант отскочил, пропуская летящую на большой скорости одноместную колесницу, пестро раскрашенную, с декоративными хищными крыльями. Колесницей управлял очень молодой эльф, почти подросток. За первой колесницей последовала вторая, тоже на большой скорости. Запряженные в колесницы скакуны были молоды и горячи.
Брант огляделся. Переулок находился неподалеку от реки. В Кронине примерно от этого места можно было видеть шпиль Кронинского Храма. Здесь шпиль отсутствовал.
Оглядываясь через плечо и опасаясь быть сбитым каретой или колесницей, Брант вышел на набережную. Здесь было много разношерстого народа. Брант не мог отделаться от мысли, что никак почему-то не привлекает внимания — белокожий блондин в плаще среди сплошь смуглой толпы без плащей, в камзолах.
На набережной были открыты какие-то питейные заведения, и в них сидели и стояли эльфы. Не было всадников. Судя по всему, в этом городе люди вообще не ездили верхом. У каждого заведения в два ряда строились кареты, которые приходилось обходить.
Небо потемнело, появились звезды. Брант искал глазами человека, то бишь эльфа, все равно, мужчину или женщину, с которым или с которой можно было бы заговорить, но ему что-то никто не нравился.
Он свернул с набережной и углубился в переулок, заканчивающийся сквером. В сквере намечалась драка.
Три эльфа в ярко-красных камзолах окружили четвертого, отступившего к фонарному столбу. Они что-то говорили ему, презрительное, а он кричал в ответ, вызывающе. Мечей ни у одного из эльфов не было. Брант решил, что знакомство в драке ничем не хуже знакомства в салоне, и перепрыгнул невысокую ограду сквера, намереваясь подойти поближе и разобраться в сути спора.
К нему обернулись и посмотрели неодобрительно.
— Эй, чего уставился? — спросил один из эльфов враждебно. — Иди своей дорогой, а, парень?
— Не надо мне приказывать, — откликнулся Брант. — Хочу — смотрю.
— Убирайся, пока цел.
В этот момент один из эльфов ударил прислоненного к столбу, и тот дал сдачи. Трое накинулись на одного и начали его молотить. Брант скинул плащ и лихо ввязался в драку.
Нападавшие, несколько растерявшись, вскоре опомнились, сгруппировались, и навалились на Бранта. Брант отражал удары, увертывался, и бил сам — с большой степенью точности. Один из эльфов упал, другой сел на землю, тяжело дыша. Третий, высокий и тяжелый, умудрился схватить Бранта за ворот. Брант ткнул его пальцем в глаз. Верзила отпустил воротник и схватился за глаз, и Брант, неспеша примерившись, уложил его диагональным ударом в челюсть.
За все это время эльф, прислоненный к столбу, не двинулся с места.
— А ты ничего, парень, — сказал он. — Ты молодец. Пойдем выпьем, я угощаю. Как тебя зовут?
— Брант. А тебя?
— Петер. Пойдем, у меня тут карета за углом.
Вдвоем они вышли из сквера, оставив побежденных приходить в себя, и проследовали обратно к набережной по темному переулку. Карета Петера действительно стояла за углом. Петер забрался на облучок, и Брант, оглядевшись и пожав плечами, тоже забрался и примостился рядом, придерживая меч.
— Эка у тебя ножовка знатная, — сказал Петер. — Что ж, поедем, я тут одно заведение знаю, уникальное, тебе понравится.
Петер погнал карету вдоль набережной, свернул на широкую улицу, проехал площадь, закричав на какого-то зазевавшегося пешехода, и устремился по бульвару к окраине.
— Ты откуда приехал? — спросил он.
— С Периферии, — сказал Брант.
— Да, — кивнул Петер. — Я видел таких, как ты, раньше. Периферийных. Ну и как у вас там, на Периферии?
Судя по тону, его вовсе не интересовало, как там у них на Периферии. Элементарная равнодушная вежливость.
— Зачем столько карет? — спросил Брант.
— А?
— Карет столько зачем? Весь город запружен каретами.
— Ну а как же. Все экономят время. При нынешнем темпе жизни по-другому нельзя. Очень высокий темп жизни, очень. Без кареты никуда не успеешь. А у вас не так?
— Не так интенсивно, — сказал Брант.
— Ну, еще бы. В большом городе все интенсивнее. Столько за день надо успеть всего. И все равно не успеваешь, даже с каретой.
Они остановились у заведения. Местность была еще не окраинная, но близко. Петер привязал одну из лошадей, как здесь было принято, к фонарному столбу.
В заведении народу было немного, но общая подозрительность и непомерная яркость одежд клиентуры насторожила Бранта. Петер подвел его к липкой от пролитого и не совсем высохшего стойке, и хозяин, ничего не спрашивая, налил какой-то жидкости в две кружки и подвинул их гостям.
— За встречу, — сказал Петер и отпил.
Брант тоже отпил из кружки. Жидкость была, вроде бы, смесью какого-то ягодного напитка, напоминающего журбу, с вином с уксусом. На стойке помещалась корзинка, наполненная пряностями. Брант осторожно вынул из нее одну пряность и положил в рот. Оказывается, пряности были просто — атасы, нарезанные на кубики.
— Я тут ищу внутренний лаз, — начал объяснять Брант, но тут его ударили сзади по голове и он упал лицом на стойку.
* * *
Нико с трудом разлепил глаза, потрогал голову, и встал. Оказалось, спал он полностью одетый. Это хорошо — не надо теперь одеваться. Качнувшись, он сунулся к окну. На дворе была темная ночь. Бранта в комнате не было. Город эльфов. Эльфы — дрянь, а не народ, и настоящему ниверийцу тяжело в их городе. Надо бы пройтись и развеяться, и может даже затеять грандиозную драку и уложить нескольких эльфов, чтоб знали.Нико спустился по лестнице в столовое помещение. Света нигде не было. Ощупью добрался Нико до двери и приоткрыл ее. Неподалеку горел фонарь, освещая мостовую и окна. А людей, то есть эльфов, нигде не было видно. Нико вышел и направился вдоль по улице, наклоняя торс вперед и делая большие шаги. Некоторое время поплутав, он прибыл на широкий бульвар, по которому слонялась публика. В сущности, эльфы мало отличаются от людей, даже от настоящих ниверийцев, если не очень приглядываться.
Фонари на центральной аллее бульвара стояли часто, и было светло. На одной из скамеек сидела какая-то эльфиха, заложив ногу на ногу, и смотрела прямо перед собой. Не то она была в трансе, не то пьяная. Нико заинтересовался и встал рядом.
— Здравствуй, — сказала эльфиха запросто.
— Здравствуй, — откликнулся Нико и тут же, не тратя время на ожидание приглашения, сел рядом. — Как дела?
Эльфиха пожала плечом, продолжая смотреть в пространство.
— Плохо дела, — сказала она наконец. — Очень плохо. Никто меня не любит.
— Почему же? — поинтересовался Нико.
— Потому, что я хромая.
— Хромая?
— Да. У меня одна нога короче другой, и я сильно хромаю. Поэтому никто меня не любит, а любят только себя.
— А как тебя зовут?
— Лукреция.
— А меня зовут Нико, и я не нахожу, что кого-то можно не любить, просто потому, что этот кто-то хромает. Мне вот наплевать, хромаешь ты или нет.
— Правда?
— Да. Чистая правда. Хромай себе наздоровье.
Лукреция внимательно посмотрела на него.
— Не верю, — сказала она. — Так не бывает.
— А ты поверь. Ты здесь где-то неподалеку живешь, да?
— Да.
Нико, которому элементарные правила вежливости были, в общем, известны, ожидал, что она спросит «А ты?», но она не спросила.
— Слушай, — сказал Нико. — Я тут проголодался, и непрочь куда-нибудь зайти, поесть и выпить. Хочешь, вместе зайдем?
Теперь Лукреция посмотрела на него недоверчиво.
— Ты действительно хочешь провести со мной время?
— Ну да, — сказал Нико. — Что в этом удивительного? Ты мне нравишься. Зайдем, выпьем, съедим чего-нибудь.
— Не верю, — сказала Лукреция. — Что-то тебе от меня нужно, наверное.
— Да нет же, — возразил Нико, улыбаясь. — Ничего.
Кожа у Лукреции была, как у всех эльфов, очень смуглая. Черты лица ее были правильные, но простые. Длинные черные волосы расчесаны на пробор. Средний рост, телосложение тоже среднее.
— Ты любишь ходить в таверны? — спросила она, не очень интересуясь ответом. — Такая гадость, и пьяные кругом, и еда мерзкая. Если ты серьезно хочешь провести со мной время… А ты серьезно хочешь?
— Да.
— Тогда можно было бы пойти ко мне.
— Пойдем.
— У меня есть все, что нужно, даже музыканты.
— Музыкантов не надо. Не люблю музыку, — сказал Нико, расстроившись. — Если будут музыканты, я не пойду.
— Хорошо, я не буду их звать. Ну, что ж, пошли. Только вначале я хочу, чтобы ты сделал мне одно одолжение.
— Да?
— Сделаешь?
— Сделаю.
— Обещаешь?
— Да.
— Не верю я тебе.
— Говори.
— Встань и постой. И посмотри на меня, как я буду идти.
— И что?
— И все. Больше ничего.
Нико пожал плечами. Лукреция встала и пошла по аллее, сильно хромая. Пройдя десять шагов, она остановилась и обернулась.
— Ну? — сказала она.
— Что?
— Чего ты там встал? Иди сюда.
Нико подошел.
— Все еще хочешь провести со мной время?
— Да, — недоуменно сказал Нико. — А что?
— Но ты же видел, как я хромаю.
— Видел.
— И все еще хочешь?
Нико кивнул.
— Ну, пойдем. Но учти, со мной не легко, — сказала Лукреция. — Ты должен мне все время доказывать, что ты со мной ради меня самой, а не ради чего-то там отвлеченного, каких-нибудь эгоистических принципов.
— А как же я буду это доказывать?
— Ну, это уж ты сам догадайся. Как-нибудь докажешь, если захочешь. А не хочешь, так прогони меня прямо сейчас и иди себе спокойно. Потому что я тебе все равно не верю. Я никому не верю. Никому до меня нет никакого дела, и я к этому привыкла. Мне все делают больно, и ты не исключение.
— А где ты живешь? — спросил Нико.
— Вон в том особняке. Вон в том, видишь?
Особняки стояли вдоль бульвара подряд.
— Вижу, — сказал Нико.
— Ну, тогда что уж там. Тогда пойдем, так и быть. Дай руку, я на нее обопрусь.
Опершись об руку Нико, Лукреция пошла ровнее. Нико был обходителен и услужлив, подделываясь под ритм ее ходьбы и стараясь не наклонять торс. Вдвоем они проследовали до перекрестка, через который Нико галантно ее перевел, заметив краем глаза, что в центре пересечения двух дорог есть небольшое возвышение, ярко освещенное двумя фонарями, на котором стоит пестро одетый человек с двумя плоскими щитами в руках. Один щит был зеленый, а другой красный. Нико не понял, что это за человек и что он тут делает, и не поинтересовался.
Он помог Лукреции взойти на крыльцо особняка. Она улыбалась радостно и недоверчиво. Встав вплотную к двери, она сказала:
— Открыть.
Щелкнул замок и дверь распахнулась сама собой. Пропустив Нико внутрь, Лукреция обернулась к двери и сказала:
— Закрыть.
И дверь закрылась и заперлась. Нико это очень понравилось. Он тоже встал перед дверью и сказал:
— Открыть.
Но дверь не открылась.
— Она реагирует на мой голос, — объяснила Лукреция. — Но, если хочешь, я перестрою ее, чтобы она на твой тоже реагировала. А может, сначала лучше выпьем?
— Нет, перестрой сначала. Хочу попробовать.
— Ты уверен? — в голосе Лукреции зазвучала недовольная нота. — А то бы выпили сначала чего-нибудь прохладительного.
— Нет, перестрой дверь.
— Ну, хорошо, — сказала Лукреция очень недовольным голосом. Повернувшись к двери, она сказала, — Добавить голос. Нико? Тебя Нико зовут?
— Да.
— Скажи что-нибудь.
— Что именно?
— Все равно, что.
— В школе драконоборцев учат, что врага надо хорошо узнать, прежде чем пытаться…
— Достаточно, — сказала Лукреция. Снова повернувшись к двери, она добавила, — Запомнить.
Некоторое время они молча стояли перед дверью.
— Ну, пробуй, — сказала Лукреция.
— Что пробовать?
— Попробуй велеть двери открыться.
— Дверь, откройся.
— Нет, так она не поймет. Скажи открыть.
Дверь открылась.
— Закрыть, — велела Лукреция, и дверь снова подчинилась.
Нико понял.
— Открыть, — сказал он.
Дверь распахнулась.
— Закрыть.
Дверь закрылась.
— Здорово, — сказал Нико восхищенно. — Это действительно здорово. Я, правда, слышал о таком в школе драконоборцев, но самому видеть до сих пор не приходилось. Открыть.
Дверь открылась.
— Прелесть, — отметил Нико. — А если с угла попробовать?
Он отошел на несколько шагов в сторону.
— Закрыть.
Дверь закрылась.
— А если спиной стать? — спросил Нико.
Лукреция молчала и ждала. Нико стал к двери спиной и сказал, — Открыть.
Дверь не подчинилась.
— Ага! — сказал Нико. — Это упущение. Ну да ладно. Открыть.
Дверь открылась.
— Закрыть.
Дверь закрылась.
— Открыть.
— Может, мы все-таки пойдем в столовую и выпьем? — спросила Лукреция сварливо. — Али ты всю ночь тут играть собрался?
— Закрыть. Открыть. Сейчас, сейчас. Закрыть. Нет, не сработало. А так? Закрыть. Ага, вот так она слышит и реагирует. Открыть. Закрыть.
— Ну я пока пойду, налью чего-нибудь, и подожду тебя, — сказала Лукреция презрительно. — Я буду в столовой.
— Открыть. Ага, хорошо, я скоро. Закрыть. Открыть. Открыть! Нет, не выходит. А если шепотом? Открыть, — прошептал он. — Не слышит. Открыть! Закрыть.
Так он провел около получаса. А потом дверь вдруг перестала реагировать на команды. Нико испугался, что его обвинят в том, что он ее сломал. Он говорил прямо в дверь, ровным голосом, а она стояла закрытая. Оглянувшись по сторонам, Нико ударил дверь ногой. Дверь открылась, дергаясь и скрипя.
— Закрыть, — сказал Нико.
Дверь стояла открытая. Тогда он взялся за нее обеими руками и, с трудом преодолевая сопротивление заевшего механизма, закрыл ее сам. И, решив на всякий случай больше пока не экспериментировать, направился на поиски столовой.
Столовая оказалась на первом этаже, в другом конце особняка. Горели свечи. На белоснежном столе стояло блюдо с чем-то, напоминающим глендисы, два золотых кубка, и две бутыли вина.
— Все-таки пришел, — сказала Лукреция.
— Налей мне, пожалуйста, — попросил Нико. — О, это что такое? Похоже на глендисы. Ну-ка. На вкус, пожалуй, не глендисы. Но очень похоже.
Он пригубил вино, не обращая внимания на выражение лица Лукреции.
— Хорошее вино, — сказал он, хотя в винах не очень разбирался. — В Ниверии делают лучше, но на то она и Ниверия. А это тоже ничего.
— Ну?
— Что?
— Может, ты спросишь наконец, кто я такая?
— Зачем же спрашивать. Ты — Лукреция, я помню.
— Да. Но посмотри вокруг.
Нико посмотрел и ничего особенного не увидел.
— Тебе ничего не кажется странным? — спросила она.
— Вроде нет.
— Занавеси?
— Висят, — сказал Нико, подливая себе вина.
— Ты знаешь, сколько они стоят?
— Нет.
— Пять тысяч.
— Ага, — сказал Нико, пригубив вино.
— Что — ага?
— Ничего. Ну, занавеси, ну стоят пять тысяч.
— И это тебе не кажется странным?
— На это, Лукреция, я скажу тебе две вещи, — предупредил Нико. — В школе драконоборцев…
— Да вот этот один подсвечник стоит столько, что средний горожанин может на такие деньги полгода прожить. А паркет? А вон картины висят? А мрамор? А весь особняк?
— В школе драконоборцев…
— Нет, я вижу, я тебе совсем не интересна.
Нико поставил кубок на стол, подошел к сидящей в кресле Лукреции вплотную, наклонился, и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй. Он было распрямился, но она его остановила.
— Нет уж, — сказала она. — Еще.
Он поцеловал ее еще. И еще. И пришлось поцеловать еще. Это стало его раздражать, потому что он уж собрался было поделиться с ней про школу и уход змейкой, а уж потом целоваться.
— У меня очень богатые родители, — сказала Лукреция через несколько минут, видимо, решив, что нужно сделать перерыв.
Нико сел в кресло, залпом допил остаток вина в кружке и налил еще. Отломив кусок того, что было похоже на глендис, он запихал его себе в рот, почавкал, пожевал, и запил вином.
— Мой отец меня ненавидит, — сказала Лукреция. — За то, что у него такая вот дочь. Хромая. Мать меня тоже ненавидит. Вот они и купили мне этот особняк. Они не хотят со мной иметь никакого дела. У меня был муж, но как-то утром он ушел, и больше не вернулся, просто пропал. Скорее всего, уехал куда-то в другое место. Ничего из драгоценностей не взял. Меня нельзя любить. И я стала жестокая и мстительная. И непримиримая. И я ненавижу людей. Но если кто-то захочет сделать так, чтобы мне было хорошо, я сумею его отблагодарить, и даже, наверное, буду меньше ненавидеть остальных. Но наверняка никто не захочет, потому что все особи подонки и эгоисты, думают только о себе, всегда только о себе. Обо мне никто не думает. Никогда. Иногда, когда я появляюсь, они начинают обо мне думать. Думают, как бы меня поскорее сплавить куда-нибудь.
Нико выпил еще, после чего сознание провалилось в какую-то вязкую алкогольную дыру. Очнулся он через несколько часов и понял, что лежит голый рядом с Лукрецией, в кровати, в спальне.
— Проснулся наконец? — спросила голая Лукреция. — С добрым утром.
Нико скосил глаза на окно. Действительно, на улице было светло.
— Ты очень хороший любовник, — сказала Лукреция. — Но ты меня не любишь. Впрочем, ничего странного в этом нет. Меня никто не любит. Я привыкла, ты не волнуйся. Единственное, что я вызываю в особях, это чувство вины. А они не любят это чувство испытывать. Поцелуй меня.
Нико поцеловал ее в щеку.
— Нет, не так.
Нико перекатился на нее и поцеловал в губы.
— Да, так лучше. Вчера ты был как ненормальный, напился и два часа мне плел про какую-то свою школу драконоборцев, про тайные войны какие-то, и все остальное в таком духе. Сообщил, что вы пришли сюда завоевывать Вантит. И что ты позавчера убил дракона.
— Не я один, — скромно сказал Нико. — Мне мой друг помогал.
— Все только о себе, — сказала Лукреция. — В крайнем случае о друге. Никогда обо мне. Все как обычно.
— А ты не приготовишь ли нам завтрак? — спросил Нико.
— Вот, пожалуйста. Теперь я еще и завтрак должна готовить. А для меня кто когда-нибудь что-нибудь сделает? Все всегда делаю сама, и для всех, и все этим пользуются.
Но она все же ушла — вниз, держась за перила и хромая. Нико поднялся, поискал одежду, не нашел, и завернулся в простыню. Пригладив рукой волосы, он спустился по той же лестнице в столовую, сел в кресло, и стал ждать.
Лукреция появилась через четверть часа с подносом, на котором дымились омлеты и горячий напиток, по вкусу напоминающий журбу. На Лукреции был халат из зеленого шелка и скромное колье, красиво контрастирующее с очень смуглой ее кожей. На правом запястье красовался изящный браслет.
— Тебе нравятся мои руки? — спросила она, грациозно поворачивая кисть руки.
— Очень нравятся, — сказал он, чтобы сделать ей приятное. Руки как руки, подумал он. Не лучше и не хуже других.
— Слуги все поразъехались, — сказала Лукреция. — Они все меня ненавидели, и их пришлось отпустить. Повар тоже уехал. Теперь я готовлю еду сама, хоть и редко. Я много не ем.
Нико попробовал омлет и нашел его очень вкусным. Попробовал напиток, и тоже нашел вкусным. Лукреция прекрасно готовила.
— Надо бы прогуляться, — сказал Нико, запихивая в рот остатки омлета. — Проветриться надо.
— Уже уходишь? — спросила Лукреция, отвернувшись к окну. — Ну, иди.
— Я не ухожу. Я хочу погулять.
— Один, естественно.
— Один? Я думал, ты тоже захочешь прогуляться.
— Я-то может и захочу. Но мои любовники обычно меня стесняются и никуда со мной не ходят.
— Я тебя не стесняюсь, — сказал Нико.
— Я тебе не верю.
— Ну так пойдем?
— У тебя есть друзья?
— Есть.
— Ты меня с ними познакомишь?
— В этом городе у меня только один друг.
— Ну, я так и ожидала. Друзья есть, но в этом городе только один, и он наверняка уехал сейчас куда-нибудь, вернется нескоро.
— Нет, он тут, недалеко. Мы остановились тут в таверне.
— Теперь ты мне скажешь, что ты вообще не из этого города.
— Конечно нет. Я — настоящий нивериец, хоть и родился в Кникиче. Но Кникич так или иначе — ниверийская земля. Ниверия испокон веков владеет Кникичем.
— Не говори глупости. Я уверена, что ты живешь в этом городе.
— Посмотри на меня. Я похож на человека из этого города? Я — нивериец.
— Никогда о таких не слышала.
— Не выдумывай. Про Ниверию все знают.
— А я не знаю. Ты все врешь. Меня никто не любит.
— Я тебя люблю.
— Ой, только не ври. Не люблю, когда врут.
— Я правда тебя люблю.
— Ты меня сегодня же бросишь.
— Не брошу. Я тебя никогда не брошу.
Она с сомнением посмотрела на него, но он почувствовал, что ей приятно.
Лукреция постаралась одеться очень эффектно. Будь у Нико чуть больше интереса к таким вещам, он бы сразу оценил не очень элегантный, слегка вызывающий, но вполне привлекательный ее наряд. Черные волосы свои она уложила красиво и легко, с тщательной долей небрежности. Верхняя часть платья эффектно обтягивала вдруг оказавшиеся очень женственными формы, а нижняя, не кринолин, но уже и импозантнее, подчеркивала, чуть слишком, округлость бедер. Платье было до полу и скрывало платформу на одной из туфель. С этой платформой Лукреция почти не хромала.
— Тряпки я твои выбросила, — сказала Лукреция.
— Это зачем же, — запротестовал Нико.
— Очень грязные. Вот, выбирай.
Перед Нико открыли огромный шкаф, плотно набитый местной одеждой.
— Это мне от сбежавшего мужа досталось. Из моды ничего пока не вышло, он сбежал всего два месяца назад, — объяснила Лукреция. — Выберешь сам, или тебе помочь?
— Как хочешь, — сказал Нико, задумчиво щупая рубашки, дублеты, и камзолы. — А плаща нет?
— Плащей давно никто не носит. Может у тебя в Нигерии носят…
— В Ниверии.
— Да. А нормальные особи не носят. Ну как, нравится что-нибудь?
— Не очень, — сказал Нико. — Как-то все очень вульгарно. Ну, выбери мне что-нибудь.
— Так я и знала, — сказала Лукреция. — Меня всегда используют. Выбери ему. Сам не может. Поиграют, поиграют, и выбросят. Все особи сволочи, но мужчины особенно.
Но она все-таки выбрала ему и штаны, и чулки, и башмаки, и роскошную льняную рубашку, от которой любой астафский щеголь пришел бы в восторг, и которая не произвела на Нико впечатления. Камзол Нико облюбовал себе ярко-красный и ни за что не согласился бы на другой, и даже, наверное, ушел бы и хлопнул дверью, поскольку камзол ему действительно очень понравился, но, к счастью, красные камзолы как раз были в моде в то время в городе эльфов.
— А где мой меч? — спросил он.
— Дубина, — сказала Лукреция. — Рыцарские времена давно прошли. Не таскайся по городу с мечом, тебя арестуют.
— Арестовать меня не просто, — сказал Нико, интригуя.
— Одевайся.
Они вышли на улицу, где вовсю светило ласковое солнце. Лукреция махнула рукой, и стоявшая неподалеку карета подъехала к дверям особняка. Кучер спрыгнул с облучка и поклонился Лукреции.
— Как просто здесь нанять карету, — заметил Нико одобрительно.
— Нанять не очень просто. Это моя карета.
— А кучер?
— Тоже мой.
Нико отодвинул кучера и открыл перед Лукрецией дверцу. Чуть замешкавшись, он галантно предложил ей руку, чтобы помочь влезть внутрь.