Романовский Владимир. Год Мамонта

   За четыре дня, проведенных в Мутном Дне, он узнал столько, сколько не узнаешь за пять лет дворцовой жизни. Артанцы вызывающе разгуливают по улицам. Местная публика усиленно делает вид, что их не замечает. Все население верит в дракона. Нет ни одного храма, зато артанская деревянная башенка с целым сонмом идолов внутри красуется посреди города. Местные люди прижимисты, не очень дружелюбны, и любят пофилософствовать. Об Астафии знают понаслышке. А славов, оказывается, «даже артанцы боятся».
   И несмотря на все это, на патриархальный уклад, на суеверия, драконов и колдунов, на идолопоклонническую башенку, на наглые взгляды артанцев, на нищету, ютящуюся по соседству в шалашах, Зигвард слышал по меньшей мере восемь раз за четыре дня, что «Фалкон — великий человек».
   И все это в данный момент было не главное. Зигвард попытался сосредоточиться на главном. Это было очень трудно. Карету подбрасывало, кругом грохотало и рычало, к стенке голову было не прислонить (он попытался, и тут же набил себе шишку). Какая-то мысль вертелась где-то рядом, раздражая и маня. Зигвард глубоко вздохнул, стиснул зубы, отодвинулся от стенки, и вдруг поймал ее, мысль. В детстве он был проездом в этих местах, и дальнейший путь тогда тоже лежал на север, но дорога была полога и часто петляла. Зигвард передвинулся к дверце и отодвинул тряпку, заменяющую занавесь. Созвездия он знал плохо, но Марс отличал безошибочно. Марс должен быть справа. Марс был не очень справа. Не прямо по ходу, но и не справа. Почти прямо по ходу. То есть, едут они на восток, а не на север.
   Возница меж тем напевал какую-то дикую песню, подбадривая лошадей, и рассматривал окрестности. Слева небольшой пруд, в нем отражается луна. За следующим холмом будет роща, потом поле, потом опять роща. Совсем скоро. Возница сунул руку в продолговатый мешок, лежащий в ногах, и выволок длинный кинжал с тяжелой рукояткой. Применять его, скорее всего, не будет надобности, однако с кинжалом лучше чувствуется собственная правота, чем без кинжала. Где-то заорала выпь. Ори, ори, подумал возница. Эх! Должность получу, служить пойду. Какие бабы в столице! А какое вино! В большом каменном доме с камином буду жить, с настоящим дымоходом. Спать буду в настоящей кровати, деревянной, укрываться медвежьей шкурой.
   Возница весь задрожал от нетерпения и предвкушения. В этот момент ему въехали арбалетным прикладом по голове, сзади и сверху. Он очень удивился и стал было поворачиваться, чтобы посмотреть, с кем имеет дело. Но ему въехали еще раз, и намерение пришлось оставить.
   Очнувшись, он обнаружил, что карета стоит стоймя, а сам он сидит на голой земле, спина приперта к колесу, а руки связаны за спиной. Башка болела дико. Он хотел было опять отключиться, но тут морду ему потерли снегом, а потом ляпнули наотмашь по щеке. Возница поднял глаза. Зигвард стоял перед ним, держа в одной руке арбалет.
   — Какого… — начал было возница.
   Зигвард замахнулся прикладом.
   — Тихо, — сказал он вполголоса. — Ребенка разбудишь. Ребенку нужен сон, он недавно болел. Сон очень важен после болезни. Во время болезни тоже важен. Отвечай тихо. Будешь отвечать громко — зубы вышибу. Для начала. Итак. Куда это мы направлялись на ночь глядя?
   — Ты ж велел…
   Зигвард съездил его по другой щеке.
   — Да ты постой…
   — Мне, в общем, все равно, — сказал Зигвард. — Я ничего не потеряю, если перережу тебе глотку. Птица и камень, так даже лучше! Поверь, что так лучше! Веришь? А?
   — Хр-бж.
   — Я спрашиваю, веришь?
   — Верю.
   — Вот и славно. Я просто любопытен. И люблю, когда мое любопытство удовлетворяют. Сделай милость, скажи, куда это мы ехали?
   — К трем вязам, — нехотя сказал отчаянный возница.
   — И сколько народу нас ждало у трех вязов?
   — Трое.
   — И что тебе за это обещали?
   — Разное.
   — Не будь так загадочен. Деньги? Место? Чин? Амнистию?
   — Да вот, понимаешь…
   — Хорошо, оставим это. Ты, очевидно, знаешь, кто я такой? А?
   — Да.
   — И ты поднял руку на законного своего повелителя?
   — Ты же отрекся! — возмутился возница. — Ты нас всех предал! Оставил на произвол судьбы.
   — Тебе так объяснили?
   — Да.
   — Предусмотрительно. Теперь я тебе скажу, что произошло на самом деле. Ты, как видно, не знаешь. Моего предыдущего возницу купили. Велели довезти меня до Мутного Дна и уехать. Хозяину трактира, с которым я еще поговорю, велели рассказать мне о тебе, и тоже заплатили. А тебе пообещали много и щедро, да только вот одно забыли сказать — меня от трех вязов повезли бы обратно в Астафию, а ты бы у тех трех вязов бы и остался, со свернутой шеей.
   — Ну нет. Не думаю. Откуда ты знаешь?
   — Знаю, поскольку вдовушка твоя с усами, и зовут вдовушку Хок. А уж манеру его действий я изучил за те несколько лет, что он во дворце ошивается.
   — Хок?
   — Среднего роста парень, лет тридцати. Волосы светлые, завязаны в хвост. Нос приплюснутый, ухо одно оттопырено. На левой руке с внешней стороны широкий шрам. Голос хриплый, низкий. Имеет привычку стоять к тебе боком во время разговора, и вдруг неожиданно поворачиваться лицом. Сходится?
   Возница поморщился.
   — Ну, стало быть, карету я конфискую в пользу преследуемых. А ты делай, как знаешь. Можешь идти к трем вязам, а можешь в Мутное Дно возвращаться.
   — Я, эта… Не знаю, что и делать, — жалобно сказал возница.
   — Вставай.
   Зигвард взял возницу за предплечье и помог ему подняться на ноги.
   — Руки ты мне развязал бы? — попросил возница.
   — Сам развяжешь, — сказал Зигвард, вынимая из голенища кинжал возницы и втыкая его в землю так, что часть лезвия осталась снаружи.
   Он залез на облучок, развернул карету, и хлестнул лошадей вожжами. Оглянувшись, он увидел, как отчаянный возница садится на землю, пристраиваясь к кинжалу.
   До распутья он доехал быстро. Северная дорога была шире и, в соответствии с воспоминаниями детства, начала живописно петлять. Ночь была ясная. Марс встал, куда положено — справа. Полная луна освещала путь. Зигвард на всякий случай остановил карету, достал из сундука еще один арбалет, зарядил его, и положил у ног. Дракон, не дракон — но разбойники в этих краях вполне могли водиться. Да и волки тоже.
   Утром холод усилился. На рассвете Зигвард остановил карету, стреножил передних лошадей несмотря на их возражения (ему показалось, что они встревожены), и пошел проверить, как там Волчонок. Волчонок мирно и очень уютно спал. Зигвард потрогал руку Волчонка — теплая. Не замерз. Ну и ладно. Он некоторое время посидел возле, стараясь не задремать, и все-таки задремал. Когда он проснулся, солнце было уже достаточно высоко. Зигвард вышел и оглядел местность.
   Странно. Деревья кругом были голые, как и положено ранней зимой. Но вид у некоторых веток был необычный. Зигвард подошел к одному из деревьев, вглядываясь. Ветки явно были опалены. Он посмотрел на землю. Пепел и обгорелые ветки. Другое дерево. Тоже самое. Еще одно. Тоже самое. А вот и совсем сгоревшее. А вот просто обугленный ствол торчит.
   Одна из лошадей заржала. Зигвард обернулся. В памяти возникла дурацкая детская считалка, которой они в дворцовом саду определяли водящего при игре в прятки:

 
Если дракон демонстрирует страсть,
Вставь ему саблю в поганую пасть.
 

   Он решил ничего не уточнять и не проявлять решительно никакого исследовательского любопытства. Спать больше не хотелось. Зигвард вскочил на облучок и хлестнул лошадей. Лошади заржали. Он слез и, не теряя времени, разрезал кинжалом путы передних.
   К полудню Волчонок проснулся и начал проявлять активность. Многострадальная дверца слетела с петель и грохнулась на дорогу. Зигвард остановил лошадей.
   Лес кругом был хвойный и обнадеживающе необугленный. Волчонок выскочил и дико посмотрел на Зигварда. Зигвард спрыгнул вниз.
   — Чего не спишь, малыш? Жрать хочешь, небось?
   — А где возница?
   — Он что-то забыл в давешнем городке и решил вернуться. Он нас потом догонит.
   — Не догонит. У него других лошадей нет.
   — Я ему говорил. Он упрямый, сказал что все равно догонит.
   — Может, подождем его?
   — Я бы и рад, да некогда. Надо до темна успеть доехать до какого-нибудь селения. Жрать будешь, спрашиваю? Горячего предложить не могу, костер разводить нет времени. Есть две куриные ноги и четыре крылышка. Есть хлеб. Сойдет?
   — Сойдет, — согласился Волчонок.

* * *

   Останавливались в селеньях без названий, но с постоялыми дворами. На пятый день, если считать с момента выезда из Мутного Дна, Зигвард увидел знакомые очертания — река, скалы, брошеная крепость. Дорога шла вдоль реки. Вскоре показалось селение. Местный торговец лошадьми не имел средств, чтобы заплатить сразу за четырех, да еще таких хороших, кобыл. Зигвард согласился продать их за полцены, а карету отдал бесплатно. Добротную утварь, лишнюю обувь, пять бутылок вина и сам сундук он продал, опять же за полцены, местному кузнецу, а себе забрал только походную суму, теплую одежду для себя и для Волчонка, два арбалета, запас стрел и наконечников, и короткий меч. Местный фермер зимой подрабатывал в качестве перевозчика и за скромную плату согласился перевезти важного столичного господина и его малолетнего спутника на другой берег, где начиналась Славия.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КОЛОНИЯ БРОНТИ

   Крепостная стена недовольно возвышалась над редким лесом, как опытная сваха над недостаточно щедро сервированным столом. Стена защищала поселение только с одной стороны. Все двадцать лет существования колонии ее пытались достроить, но работы часто прерывались из-за недостатка то средств, то желания, то заморозков, то славских праздников.
   Славы составляли половину охранного гарнизона. Им платили золотом. У самих ниверийцев введен был призыв, и каждый мужчина, способный нести службу должен был либо платить значительную сумму в казну Колонии, либо проводить три недели в году, делая обходы и наблюдая за округой с крепостной стены.
   — Смотри, никак идет кто-то, — сказал один из славских наемников другому.
   — Ну да?
   — Ага. Точно идет. И не один. Вдвоем идут.
   — Да, действительно. Один мужик, другой либо мальчишка, либо баба. Что будем делать?
   — По уставу. Кажется, надо кричать «Стой, кто идет».
   — Подожди. Может, сперва командиру доложить?
   — Командир спит после обеда.
   — Но ведь случай необычный?
   — Да.
   — Значит, надо доложить.
   — Он будет недоволен.
   — Почем ты знаешь?
   — Все ниверийцы вечно чем-то недовольны.
   — Ладно. Кричи.
   — Что кричать?
   — Кричи, «Стой, кто идет».
   — Я сегодня что-то охрип. Ты кричи.
   — Не буду.
   — Почему?
   — Не хочу.
   — Ты воин или нет?
   — Надо бы позвать вон того. Вон, стоит у лестницы. Это ниверийская колония, пусть он и кричит.
   Позвали ниверийца. Тот, среднего возраста кузнец, не знающий славского языка, подошел, гремя мечом, и долго не мог понять, в чем дело. Ему объясняли и показывали пальцами на две приближающиеся к стене фигуры.
   — Чего вы ко мне привязались? — возмутился кузнец. — Что за глупые славские шутки? Дикари. Одна морока с вами. Вечно чего-то хотят, а что хотят, объяснить не могут. Темнота. Нет чтобы воспринимать… эту… ну, как ее… культуру… от нас. Нет, они все чего-то тараторят на своем бессмысленном наречии. Ну, чего надо?
   — Да ты пойми, старая чурка, идет кто-то, — разъясняли славы. — Вон, посмотри туда буркалами своими. Вон там. Вон двое.
   — Вот бараны, — отчаялся кузнец. — Чего лопочут, кто их разберет.
   В конце концов один из славов побежал будить командира. Тут кузнец наконец-то заметил, прямо по ходу, мужчину и мальчика — те были совсем близко — и, выругавшись, побежал за славом. Командир спросонья выслушал говоривших одновременно кузнеца и слава и грозно велел обоим замолчать.
   — Докладывай, — сказал он кузнецу.
   — Идут двое.
   — Куда идут, какие двое? Яснее, пожалуйста, а то в погреб посажу.
   — К крепости идут. Один взрослый, другой не очень.
   — Так. Теперь ты, — обратился командир к славу по-славски. — Что случилось?
   — Да там кто-то идет.
   — И что же надо делать, когда кто-то идет?
   — Э… докладывать?
   — За что вам только деньги платят.
   Командир встал и вышел из временника на верхний уровень стены. В лицо ударило холодным ветром. Командир поморщился.
   — Эй! — крикнул он. — Вы там! Внизу! Куда путь держим?
   — В Колонию Бронти! — крикнул старший из двух, приветственно помахав рукой.
   — Откуда? — крикнул командир.
   — Из Астафии!
   — Назовите ваши имена!
   — Не валяйте дурака! — донеслось снизу. — Имена разглашению не подлежат! Первым узнает имена староста колонии!
   Да, действительно, вспомнил командир. Надо бы их проводить к старосте. Но, старое копыто, я ему, старосте, пятнадцать золотых должен за карты.
   Он оглянулся. Кузнец в проводники не годился — выглядел слишком не по-военному. А у слава были не очень трезвые глаза. Узнает староста, какая у нас тут дисциплина, хлопот не оберешься. Подошедший второй слав выглядел… ну… ну, допустим, прилично. Более или менее. Пусть идет.
   Дома в поселении были большей частью деревянные, но тут и там возвышались постройки из камня. Здесь не было столичного великолепия, зато наличествовало ощущение домашнего уюта. Некоторые улицы были очень качественно вымощены добротно отшлифованным булыжником. Дом старосты был чем-то похож на ратушу в Астафии. Уменьшенная копия.
   — Как вам тут живется? — спросил Зигвард по-славски.
   — Ничего, не жалуемся, — ответил сопроводитель беспечно. — А вы сюда навсегда, или на время?
   — Не твое дело.
   — Ну и ладно. А ты важный человек, да?
   — Смотря для кого.
   — Все вы тут важные. То бароны, то князья. Вранье это все, по-моему. Вы, ниверийцы, просто очень кичливы по натуре. Спесь у вас у всех. Мы, славы, ни в чем вам не уступим, и мы выносливее. Согласен?
   — Еще бы, — сказал Зигвард.
   — Ну то-то же.
   Слав преисполнился чувства собственного достоинства и национальной гордости и в этом состоянии прибыл в кабинет старосты. Полы в ратуше были мраморные, что, на взгляд Зигварда, было величайшей глупостью. Слишком холодно, и нужно все время, круглые сутки, топить камины во всех помещениях.
   Староста, моложавый, симпатичный, с первого взгляда узнал Зигварда.
   — Рад видеть вас. — Повернувшись к славу, он сказал очень вежливо — Благодарю тебя. Скажи командиру, чтобы выдал тебе премию. Можешь идти.
   Слав нахмурился но возражать не стал.
   — Зовут меня Ланс, — сказал староста.
   — Очень приятно.
   — Господин мой делает мне великую честь. Чем могу служить?
   — Мой юный спутник проголодался. Нет ли у вас чего-нибудь горячего?
   — Сию минуту.
   Ланс позвонил. Расторопного вида малый вбежал и уставился на пришедших.
   — Рен, отведи мальчика в столовую и сервируй полный обед, — распорядился Ланс.
   — Слушаюсь.
   — Никуда я не пойду без тебя, — сказал Волчонок, глядя на Зигварда.
   — Не бойся. Ты начни есть без меня, а я приду через четверть часа.
   — Не буду.
   — У меня здесь важное дело, не мешай, — вдруг сказал Зигвард по-артански. Волчонок вытаращил глаза. — Никто тебя здесь пальцем не тронет, а если тронет, я его прибью. Иди и ешь. Все.
   Ошарашенный Волчонок последовал за расторопным слугой.
   — Артанец? — спросил Ланс с неодобрением. — Простите меня, я не силен в языкознании, но мне показалось…
   — Кто его знает. Дело вот в чем, Ланс. Позавчера я был Великий Князь, вчера я отказался от престола, сегодня я беглец и прошу у вас убежища.
   — Вот оно что, — Ланс задумчиво посмотрел на Зигварда и сел в кресло. — Кто же теперь у власти?
   — Тот, кто был у власти раньше.
   — Фалкон?
   — Да.
   — Кошмар какой. Простите меня, князь. Сегодня вечером барон Бейтс дает бал. Ваше присутствие было бы лестным для всех.

* * *

   Волчонку очень понравилось на балу. Все дамы ему лучезарно улыбались и предлагали сласти. А потом некий пожилой мужчина с седой бородой рассказал ему несколько захватывающих историй из жизни древних. Все были очень вежливы с этим мужчиной, и Волчонок решил, что это местный князь.
   Волчонка уложили спать в апартаментах старосты. Зигвард обещал ему, что скоро придет. Волчонок не стал возражать — боялся, как бы Зигвард опять не заговорил с ним по-артански.

* * *

   — Ну так вот, князь, — сказал Ланс, когда они снова оказались в кабинете. — Я очень сожалею, что должен вас огорчить. Попробуйте это вино — замечательной выдержки.
   Зигвард пригубил вино. Действительно, замечательно.
   — Вы не можете позволить мне здесь остаться, — предположил он.
   — Не могу, князь. У нас тут много высокопоставленных и выдающихся лиц, и положение наше здесь несколько двусмысленно. Ссыльные живут вперемешку с отдыхающими. Неугодные вместе со скрывающимися. Два князя. Много баронов. Фалкон и Рядилище притворяются, что не знают, а мы притворяемся, будто думаем, что они не знают. Это всех устраивает, включая наш весьма несерьезный гарнизон. Но ваше присутствие здесь, как бы мы его не скрывали, станет известно везде. Абсолютно везде. И это вызовет скандал. И Фалкон, готовый нас терпеть, будет вынужден принимать какие-то меры хотя бы только для спасения собственного престижа. Он будет вынужден официально объявить о существовании Колонии. Это поставит в неудобное положение и его, и нас. А человек он мстительный. Славы нас защищать не будут. Мы платим очень большую дань конунгу, а Зодчий Гор, говорят, выстроил ему дворец, но защищать нас они все равно не будут. Поэтому, князь, я очень…
   — Да, я понял, — сказал Зигвард. — В общем, я это предвидел. А что насчет Волчонка?
   — Он может остаться. Симпатичный паренек. Очень понравился Зодчему Гору, а ему как раз нужен ученик. Он всех детей в Колонии перебрал, ни один не подошел. У него у самого дочь есть, и несмотря на то, что она явно пошла в отца, Гор человек старообрядный, и верит, что хорошим зодчим может быть только мужчина. Может, он возьмет Волчонка. А если нет — тут у нас и кузнецы, и фермеры, и портные. Лишние руки никогда не мешают. Вся славская знать приезжает сюда за покупками. Колония нынче в моде.

ГЛАВА ПЯТАЯ. КШИШТОФ

   Почти месяц ушел на путешествие к Северному Морю. Пересекая славские земли по диагонали, Зигвард много повидал и основательно померз. В последний день пути началась вдруг неожиданно оттепель, и дороги стали непроездными и непролазными. Во второй половине дня Зигвард увидел наконец море, а к закату, проскакав несколько часов вдоль прибоя и разозлившись из-за холода и безлюдья, обнаружил военный лагерь.
   Палатки стояли как попало, стреноженные кони выглядели сердито, вояки жгли костры. Вид путешественника не произвел на них никакого впечатления.
   — Вечер добрый, — обратился Зигвард к первому попавшемуся воину. — Где ваш конунг? Мне нужно с ним поговорить.
   Воин равнодушно пожал плечами. Зигвард ждал. Воин, увидев, что Зигвард не уходит, еще раз пожал плечами.
   — Видишь вон ту палатку? — сказал он, с отвращением помешивая палкой в походном котелке. — Вон там. Где лошадь срет. Вот там он, наверное, и есть, ежели до сих пор не утопился. Иди, скажи ему, что надоело нам тут торчать. Холод совершенно собачий. Артанцы не дураки, чтоб сюда соваться в такое время. А мы дураки, ну вот и сунулись. Викам еще ничего, вики народ привычный, а я коренной слав, мне в это время положено на печи лежать, пряники жевать, над женой издеваться.
   Зигвард направил коня к палатке. Двое высоких и статных ухаря у входа посмотрели на него мрачно.
   — Убивать конунга пришел? — спросил один из них. — Дело хорошее.
   Второй ухарь засмеялся. — Да, — сказал, — мрачные у вас, виков, шутки. Как раз по погоде.
   — Ты его палкой по башке, палкой, — сказал первый ухарь.
   Второй ухарь зашелся хохотом, схватясь за живот.
   — Заткнитесь вы там! — донесся голос из палатки.
   — Вот, проявляет признаки жизни, — сказал ухарь-вик. — Стало быть, предыдущая попытка была неудачной.
   Второй ухарь сел на песок и стал от смеха икать.
   — Эрик, перестань, — сказал он, икая. — Не могу больше. — Он вытер слезы. — Коня не стреноживай, дай мне повод, — сказал он Зигварду. — И иди себе. — Он прыснул. — Палку могу одолжить, — и снова затрясся.
   В палатке пахло потом. Конунг поднял глаза на Зигварда и прищурился.
   — Ого, — сказал он. — Лицо знакомое. — Он вскочил на ноги. — Зигвард!
   — Здравствуй, Кшиштоф, — сказал Зигвард.
   — Неужели это ты! Пойдем отсюда, пойдем на воздух.
   На воздухе маленький Кшиштоф радостно обнял долговязого Зигварда.
   — Как ты сюда попал? Сколько ж лет мы не виделись? Птица и камень! Пойдем, поищем Ингу, у нее наверняка осталось вино, мы его подогреем и выпьем.
   Старая Инга, служанка Кшиштофа, которую Зигвард помнил с университетских лет, не обрадовалась гостю. Кшиштофу она тоже не обрадовалась.
   — Все балуетесь, — сказала она. — Всю жизнь балуетесь. То ученьем, то войной. Сидели бы дома.
   Вино у нее нашлось.
   — Ну, рассказывай. Что нового? — сказал Кшиштоф, тепло глядя на Зигварда и подмигивая, как будто два друга расстались неделю назад. — Как был ты долговязый да белобрысый, такой и есть, совсем не возмужал. Женат ты, али все по бабам бегаешь? Как дядя?
   — Дядя умер пять лет назад, — сказал Зигвард. — Несчастный случай.
   — Да ты что! Жаль. Каком мужик был душевный! Бывало, неделями всю нашу ватагу буйную кормил-поил. Мир его праху. Ну а…
   — Кшиштоф, мне нужно тебе кое-что рассказать. Здесь кто-нибудь понимает по-ниверийскии?
   — Они и по-славски с трудом понимают, твари тупорылые, — весело сказал Кшиштоф. — Такие все подобрались, редкостные дубы. Так что, если чего секретное, то не бойся, рассказывай смело.
   Зигвард глотнул горячего вина. Стало теплее.
   — Ты хорошо помнишь моего дядю? — спросил он.
   — Еще бы.
   — А его дом в Кронине?
   — Хороший был дом. Добротный. Небось Зодчий Гор строил. Нет? Ну ладно. Рассказывай.
   — Дом был большой, а слуг не было. Раз в месяц какие-то старухи производили генеральную уборку.
   — Помню.
   — Дядя приезжал поздно вечером, и из дома до самого отъезда не выходил. Жил неделю, а потом на два-три месяца пропадал.
   — Да. Но ключи оставлял тебе, с пониманием.
   — Такая скрытность тебе ни о чем не говорит?
   Кшиштоф подумал.
   — Вроде понятно, — сказал он. — Многие знатные занимаются торговлей, такое нынче время. Естественно, скрывают происхождение. Иначе нельзя.
   — Мой дядя торговлей не занимался, смею тебя уверить, разве что на самом высоком уровне.
   — Чем же он занимался?
   — Курированием.
   Кшиштоф подозрительно посмотрел на Зигварда. Помолчали.
   — Ты хочешь сказать, — предположил Кшиштоф, — что… нет, не понимаю.
   — Мой дядя был Великий Князь Жигмонд, повелитель Ниверии.
   Кшиштоф замигал, открыл рот, поднял брови, и в конце концов рассмеялся.
   — Вот это да! Позволь, позволь. — Он задумался. — Нет, не говори ничего. Подожди. Ага. Не может быть. Ты хочешь сказать… хорошо, что я сижу, а то бы упал, жопу отбил… ты хочешь сказать, что Великий Князь Зигвард — это ты?
   Зигвард саркастически улыбнулся.
   Кшиштоф стукнул себя открытой ладонью по лбу, сожалея об упущенных за многие годы политических возможностях при таком раскладе.
   — Ты шутишь, — сказал он.
   — Увы.
   — Чего «увы»?
   — Я — не Великий Князь. Увы.
   — Ага, — сказал Кшиштоф с облегчением. — Ну вот, видишь. Ух, напугал. А я было планы начал строить.
   — Строить планы не вредно.
   — Не скажи. Иные планы как построишь, так целый день радуешься, а потом оказывается, что нужно делать чего-то очень скучное.
   — Я — бывший Великий Князь, — сообщил Зигвард. — Полтора месяца назад я отказался от престола. Если бы знал, чем дело закончится, отказался бы летом. Теплее.
   — Зачем? — спросил Кшиштоф.
   — Чтобы спасти жизнь себе и еще нескольким. Те несколько, надеюсь, живы-здоровы, а вот моя жизнь, боюсь, висит на волоске. Я — одинокий беглец. Меня чуть не схватили по дороге в Славию. Я чудом избежал ареста и выдачи в Колонии Бронти. Ты — моя последняя надежда. Если ты мне откажешь…
   — Откажешь? Не болтай и не дури. Птица и камень! — сказал Кшиштоф. — Дело не в этом. Кто сейчас правитель Ниверии?
   — Официально — Первый Наследник Бук, мой сын. На деле…
   — На деле Фалкон и компания, а по большому счету Фалкон, единолично. Другие наследники есть?
   — Два года назад мне привезли невесту, княжну Беркли, уже беременную. Через семь месяцев у нее родилась дочь, которую мне пришлось признать своей.
   — Почему ты не услал ее обратно?
   — Фалкон заверил меня, что государственная необходимость превыше всего.
   — А дочь чья, на самом деле?
   — Откуда я знаю. Какой-нибудь романтический отпрыск купеческого рода, с круглой мордой, подростковое увлечение. Кто я такой, чтобы осуждать? Она девчонка совсем. Не дочь, мать. Я ее пальцем не тронул. Мне ее всегда было жалко. Она такая трогательная, тоненькая, не очень умная. Она меня ненавидит. И скорее всего в очень скором времени станет любовницей Фалкона. Не знаю, зачем это ему, но к тому идет.
   — Конунг! Конунг! — закричали снаружи. — Мы к конунгу! Поймали двух! Пропусти!
   Кшиштоф поднялся. Зигвард, соблюдая приличия, поднялся тоже.
   — Вот, конунг, полюбуйся! — радостно сказали двое пришедших.