Романовский Владимир. Год Мамонта

   — Не болтайте глупости, Хок, — сказал Брант строго. — У меня есть к вам предложение. Учитывая ваш статус, как недавнего перебежчика, вы бы не прочь были бы отличиться перед новым начальством, не так ли?
   — Кто это тебе сказал, что я перебежчик? — возразил Хок. — Все эти годы я честно служил Зигварду. А фалконовы поручения выполнял только для отвода глаз. Иди сюда, я тебя задушу. Не к лицу мне за тобою по шатру бегать, годы не те.
   — Есть возможность, — сказал Брант, — захватить Фалкона в плен.
   Хок насторожился, но не подал виду.
   — Такая возможность всегда есть, — сказал он, — в кондюсивной обстановке, каковой является гражданская война.
   — Реальная возможность, — сказал Брант. — Перестаньте, пожалуйста, финессировать. Разница между вами и мною состоит в том, что я знаю, где находится Фалкон, а вы, как это ни прискорбно, не знаете, хотя, конечно, все должно быть наоборот.
   — А зачем мне знать, где он находится? — спросил Хок. — Уж не считаете ли вы, что, подло выкрав его, как какую-нибудь дочь богатого купца, и привезя его Зигварду, я заслужу одобрение? Зигвард весьма щепетилен в таких вопросах. Вдруг он скажет, что я таким образом отнял у него славную победу, обесценил его стратегию, поставил его в один ряд с торговцами пивом?
   — Славной победы ему не видать, — сказал Брант. — Стратегии у него никакой нет, он всегда рассчитывает на интуицию. А торговцы пивом делились с ним процентно, когда он жил в Славии.
   Хок с обновленным интересом посмотрел на Бранта.
   — Вам это точно известно?
   — Нет, — ответил Брант. — Про пиво я, с вашей подачи, только что сам придумал. А все остальное, судя по вашей реакции, правда.
   — Хитер, — сказал Хок задумчиво, напомнив Бранту Хевронлинга. — Ну, хорошо. Где же, по-вашему, находится Фалкон?
   — Не скажу.
   — Не понимаю.
   — Я вас туда отведу. Мне самому нужно там быть, по другим делам. А вы дадите мне слово, что поможете мне пробраться туда.
   — Зачем?
   — Ваше праздное любопытство я удовлетворять не намерен, — отрезал Брант. — Согласны вы или нет? Мы поедем втроем — вы, я, и Нико. Вот этот вот — Нико.
   — А пробраться, говорите вы, будет сложно?
   — Возможно. Иначе зачем бы мне понадобились именно вы.
   — То есть, — сказал Хок, — там охрана?
   — Да.
   — Сколько человек?
   — Не знаю, — честно сказал Брант.
   — Это — пещера, дом, замок?
   — Тоже пока не знаю.
   — А когда узнаете?
   — Когда мы туда поедем.
   Что-то не нравилось Хоку в этом предложении, но ничем лучшим, за исключением нанятия в подмастерья, он в данный момент не располагал.
   — Хок не вернулся еще? — послышался за пределами шатра голос Зигварда.
   — Эх, — сказал Нико.
   — Нико, — сказал Брант. — Кого-то я просил помолчать. Не припомнишь ли, кого именно?
   — Меня, — сказал Нико, радуясь, что понимает юмор.
   За тот короткий срок, что он официально владел почти двумя странами, Зигвард успел выработать несколько дурных привычек, свойственных властителям, одной из которых было вхождение на чью угодно территорию без спросу — как к себе домой, ибо дом властителя там, где властитель. Истории известны исключения из этого правила, но они редки и незначительны, ибо кесарь — он кесарь и есть, как ни прикрывайся хорошими манерами, и частенько исключительные эти кесари стучались в дом к кому-нибудь из своих подданых, робко вопрошая «Можно к вам? Я вас не стесню?» лишь с тем, чтобы вскоре дом этот отобрать, а хозяина лишить свободы передвижения.
   Брант был готов к этой встрече и смотрел на Зигварда спокойно, хотя кровь его кипела, а ладони сразу вспотели. Он встал вслед за Хоком, следуя этикету, и поклонился, радуясь втайне, что не нужно жать руку правителю. Нико, посмотрев на друга, тоже встал, и поклонился низко, картинно отставив левый локоть, следуя древнему ниверийскому обычаю, который был известен только ему одному.
   — Доброе утро, — сказал Зигвард. — Хок, у вас гости. Представьте же их.
   — Гости предпочитают оставаться инкогнито, — быстро сказал Брант.
   — Понимаю, — сказал Зигвард. — Военная хитрость. Не буду настаивать. Какие новости, Хок?
   — Пока никаких, — ответил Хок.
   Зигвард подумал что, возможно, эти гости Хока как-то связаны с заданием. Лицо молодого человека, который предпочел остаться инкогнито, показалось ему знакомым.
   — Я только хотел узнать, — сказал он, все еще глядя на Бранта, — не нужно ли вам чего-нибудь? Дополнительно? Садитесь, господа мои.
   — Мне нужно поссать, — сказал Брант и вышел.
   Возникла глуповатая пауза, которую прервал Нико.
   — А я Нико, — сказал он, садясь. — Я этого не скрываю. У драконоборцев не принято скрывать. То есть, принято, но при других обстоятельствах.
   Зигвард удивленно посмотрел на него, и Хок тоже.
   — У меня был когда-то друг по имени Петич, — сообщил Нико. — Так он всегда все скрывал. Ну и доскрывался. Пришлось ему переменить профессию, теперь он просто чиновник какой-то, бюрократ презренный.
   — Петич? — спросил Хок.
   Первый раз в жизни Нико сообразил, что сболтнул лишнего, и смутился.
   — Может и не Петич, — сказал он. — Всех не упомнишь. Да и память у меня плохая, я контужен в схватке с кентаврами.
   — А друг ваш тоже драконоборец? — вежливо спросил Зигвард.
   — Не совсем, — сказал Нико, проявляя осторожность. — Он просто очень хороший любитель. Профессиональной подготовки у него нет никакой. Рука у него, правда, очень хороша — твердая, гибкая, точная. И инстинкты. Другой бы копьем или палицей сначала, или стрелять бы собрался, а он сразу, точно в соответствии с поговоркой.
   — Какой поговоркой? — спросил Хок мрачно, боясь, что Зигвард может неправильно все это понять и усомниться в его, Хока, компетентности.
   — Той самой. Если дракон сублимирует страсть…
   — Демонстрирует, — сказал Зигвард.
   — А?
   — Демонстрирует страсть. Если дракон демонстрирует страсть, вставь ему саблю в поганую пасть.
   — Вот, правильно! — обрадовался Нико. — Вы, значит, из бывших драконоборцев?
   — Нет. Вообще-то я Великий Князь Зигвард.
   — Я понимаю, — сказал Нико, заговорщически понижая голос. — Я это кому угодно скажу и подтвердю. Что, мол, вы и есть Великий Князь. Я за вас всей душой. А что дураки болтают разное — так они ведь дураки, им не запретишь. Мне лично все равно, кто вы такой на самом деле — я вижу, что вы настоящий нивериец и радеете за страну, и мне этого достаточно. Настоящий Зигвард радел только за то, чтобы с кем-нибудь переспать, ему что Ниверия, что Славия. Вы — нет, вы будете великим правителем, возможно даже как сам Ривлен. Вы ведь знаете, кто такой Ривлен.
   — Догадываюсь, — сказал Зигвард.
   — Да. Он на самом деле всего лет двести назад жил, как и Придон со Скиллом, а вовсе не семьсот или тысячу, как теперь учат. Это все теперешняя династия старалась, историю под себя переписывала, чтобы скрыть, что власть ее незаконна. Они все — полу-славы, полу-кникичи. В Кникиче об этом все знают.
   — А вы сами из Кникича? — спросил Зигвард.
   — Да, — с вызовом сказал Нико. — И я нисколько этого не стыжусь! Я — настоящий нивериец, только родился в Кникиче. Кникической крови во мне нет ни капли, а славской — тем более. Это все знают. Особенность каждого настоящего ниверийца в том и состоит, что где бы он не родился, у него — особый дух, культура мысли, и темперамент.
   — Структура мысли, — поправил его, входя, поссавший Брант.
   — А? — спросил Зигвард, а Хок поднял брови.
   — Структура. Словосочетание «культура мысли» абсолютно бессмысленное, и ровно ничего не означает. «Структура мысли» тоже ничего не означает, но звучит как-то умнее, менее гротескно.
   — Вы, значит, учились в школе драконоборцев? — обратился Зигвард к Нико.
   — Да, только не надо так громко, пожалуйста.
   — А чему там учат, помимо поговорок?
   — Многому, — значительно сказал Нико. — У всех специализация. Нужно было выбрать дисциплину. Я, например, изучал Теорию Жабежбеж. Давно это было, я почти все забыл уже.
   — Мне хотелось бы выспаться, — сказал Брант. — Ночь предстоит длинная.
   Все посмотрели на него.
   — Да, пожалуй, — сказал Зигвард. — Я оставляю вас, господа мои.
   — Князь, — сказал Брант. — Не позволите ли сказать вам несколько слов наедине? Это противоречит этикету, но мы не во дворце, а тут того гляди Фалкон, применяя военную хитрость, начнет в нас пулять из огнестрелов, и такого удобного случая может не представиться.
   Зигвард вдруг рассмеялся.
   — Что ж, — сказал он. — Выйдем.
   Когда они остались одни, Хок, любезно глядя на Нико, спросил:
   — Так что за Петич?
   — Да так, — сказал Нико, покривившись. — Друг у меня такой был. Я ему говорил — не связывайся с колдунами, не марай честь мундира, да он не послушал, рассказал им, кто он такой. Так оно всегда и бывает.
   — А где он сейчас?
   — Не знаю, — сказал Нико.
   Нет, решил Хок, не сходится. Не может этот идиот быть человеком Фокса, никак не может. Он не играет, у него на морде написано, что он орясина безмозглая.
   — А где находится школа драконоборцев? — спросил он.
   — Раньше на севере была, но потом ее в Страну Вантит перенесли, по инициативе Базилиуса.
   — А вы и Базилиуса знаете?
   — Да кто ж его не знает! Покажите мне такого человека. Даже Фрумкин его знает, а уж казалось бы он вообще никого и ничего не знает.
   — Фрумкин? Кто такой?
   — Да есть такой. Числится специалистом по жабежбеж, но это его просто жалеют, он на самом деле полный ноль в жабежбеж. Но даже он знает Базилиуса. Я уверен, что и вы Базилиуса знаете.
   — Знаю.
   — Ну вот видите!
   Против этого трудно было возразить.
   — А с Брантом вы давно дружите?
   — На это, — сказал Нико, — я вам скажу две вещи. Брант — хороший парень, но у него есть недостатки.
   Помолчали.
   — А вторая вещь?
   — А?
   — Вы хотели мне сказать две вещи.
   — Да.
   Нико глубоко задумался.
   — Во времена Ривлена Великого все было по-другому, — изрек он.
   — Да, — сказал Хок. — Я тоже по ним скучаю.
   Помолчали.
   — Я бы чего-нибудь сейчас выпил, — предположил Нико.
   Хок поразмыслил и в конце концов встал, прошел к походному сундуку, и открыл его.
   Снаружи тем временем Зигвард и Брант горячо спорили, едва сдерживаясь, чтобы не закричать друг на друга.
   — Вы обязаны! — говорил Брант яростно, стараясь не кричать. — Она была вам верна все это время!
   — Как вы смеете! — возражал Зигвард, стараясь не кричать. — Я ее к этому не принуждал! И клятвы верности ей тоже не давал!
   — Давали!
   — Не давал! И пальцем ее не тронул ни разу! Если она сумасшедшая, я в этом не виноват, а если ханжа, то тоже не виноват!
   — У вас есть дочь!
   — Вовсе это не моя дочь, ее привезли мне уже беременную!
   — Вы лжете!
   — Вы идиот! И, собственно, кто вы такой? Посланник ее? Оруженосец? Мальчик на побегушках?
   — Это не ваше дело!
   — Не забывайтесь!
   — Сами не забывайтесь! Так что же, вы отказываетесь от нее?
   Зигвард вдруг примолк. Собственно, чем ему помешает Фрика? Возможно, она с возрастом похорошела, или поумнела. Ну, придется с нею переспать в неделю раз, ну и что? Ах, да. Двоеженство. Но, позвольте — это Великий Князь Зигвард, пешка, был женат на Фрике. Императору понадобится совершенно новая женщина, неизвестная народу или народам. Желательно, полу-славка, полу-ниверийка, чтобы никому обидно не было. А с Забавой что делать?
   Поразмыслим. Ничего страшного не будет, если он останется женатым на обеих — как конунг, и как Великий Князь, а как император — возьмет себе третью. Почему нет? Вон в древние времена у одного правителя восемьсот жен было, и ни одна не жаловалась. Впрочем, нет, одна жаловалась, но с нее смастерили статую, и она осталась удовлетворена. Правда, это было очень далеко отсюда, и действительно очень давно, но люди все более или менее одинаковые. Что ж — скульпторов кругом пруд пруди, сделаем статую той, которая жаловаться будет. Обеим будут статуи, если на то пошло. Можно даже вдвоем — рядышком сидят себе обе-две, руки на коленях, в глазах любовь и почтение к повелителю. Повелитель предположительно в это время развлекается с третьей. Запутался я в бабах, вот что. Терпеть не могу всю эту военщину — ни одной бабы в округе, одни потные мужики. Кстати — чем не случай. Этот ухарь приволочет сюда Фрику — посмотрим, посмотрим, что она за дама стала.
   — Ладно, — сказал он. — Я ее признаю. Поступайте, как велят вам ваш долг и ваша преданность.

* * *

   Брант все-таки выспался. По возвращении в шатер он произнес длинную ругательную тираду, лег, закутался в плащ, и тут же уснул. Хок и Нико еще немного попьянстовали, рассуждая о временах Великого Ривлена, а потом Хок тоже задремал. Нико уверял, что совсем не устал, и что настоящий драконоборец может не спать неделями и нисколько не ослабеет, даже крепче станет, но все-таки завалился на бок и уснул, как убитый.
   На закате Хок очнулся и растолкал Бранта. Вдвоем они долго будили Нико, который с готовностью садился, бодро говорил, что готов, а потом опять заваливался и засыпал.
   В карету Хока погрузили несколько арбалетов, мотки веревки, факелы, карту местности, и пледы. Брант вскочил на облучок. Нико похмелился смесью браги и журбы, крякнул, и кое-как взгромоздился на коня. Хок прицепил меч и мешок с золотом и вскочил в седло.
   — Следуйте за мной не обгоняя, — сказал Брант и взялся за поводья.
   Они двинулись по немощенной дороге на восток. Время от времени Брант вынимал из кармана кожаный мешок и заглядывал в него. Солнце зашло, и ему не нужно было приникать лицом к самому мешку. Кубик светился — слабым но ровным светом. Через некоторое время он стал светиться ярче, и Брант утвердился во мнении, что направление взято правильное.
   К востоку от предместий Теплой Лагуны располагалось пересеченное дорогами холмистое пространство, где когда-то князья и их вассалы строили себе замки. С тех пор большинство замков пришло в запустение — не было средств их содержать. Показалась первая развилка, и Брант взял вправо. Через полчаса езды кубик стал тускнеть. Брант остановил карету.
   — Назад к развилке, — сказал он.
   Хок спросил скептически, теряя постепенно доверие к затее:
   — Вы по звездам ориентируетесь?
   — Нет, — ответил Брант.
   На развилке Брант круто развернул карету и поехал влево. Дорога была ухабистая и ехать пришлось медленно. Примерно через час кубик засветился ярче, как раз в тот момент, когда Бранту самому начало казаться, что они вообще ничего не найдут, по крайней мере в эту ночь, и придется объясняться с Хоком по этому поводу.
   Еще через полчаса кубик снова стал тускнеть. Брант остановил карету. Хок подъехал.
   — Там была тропа, слева, через холмы, — сказал Брант.
   — Да. Где-то здесь река течет.
   — Куда ведет тропа?
   Хок заворчал, но спешился, открыл дверцу кареты, зажег факел, порылся под сидением, и вытащил карту местности.
   — Замок Оранжевых Листьев, — сказал он. — На реке стоит. На самом берегу.
   — Далеко?
   — Версты три. Он там?
   — Пока не знаю, — ответил Брант.
   Они развернулись и поехали к тропе. Тропа оказалась точно по ширине кареты. Несколько раз колесо съезжало с тропы и застревало — то в рытвине, то между корнями, и Бранту приходилось спрыгивать и, с помощью Хока, выталкивать перевозочное средство. Нико объяснил, что обязательно помог бы им, если бы у него чуть меньше болела голова. Хок начал его ненавидеть.
   За холмами обнаружилась роща, в которой наперерез карете выскочил недоброжелательно настроенный медведь. Перепугав лошадей, он решил не связываться и куда-то убежал, страшно рыча, а потом роща кончилась и показались поле, река, и замок в одной версте, освещенный молодой луной.
   Даже на таком расстоянии Бранту прекрасно было видно, что замок построен неправильно, бездарно, нелепо, и глупо, по принципу «навалим побольше камней, авось не упадет». Даже старина Гор, подумал Брант, Гор со своей вечной дурной слабостью к наивной старине, и тот возмутился бы.
   Башня замка высилась тяжеловесной громадой над пейзажем. Кубик светился ярко.
   — Там, — сказал Брант, останавливая карету.
   Хок соскочил с коня. Нико выполз из седла, скатился на землю, и упал.
   — Лошадок лучше оставить здесь, — сказал Хок.
   — Почему? — спросил Брант.
   — Можно, конечно, и вплотную подъехать, — сказал Хок. — а также можно пригласить команду горнистов, чтобы возвестили о прибытии. Но лучше всего пешком.
   — Да, — согласился Брант. — Нико, посторожишь лошадей?
   — Нет, зачем, — сказал Нико. — Я с вами. Мало ли что там, в этом сарае, есть. Может лешие, может драконы.
   Хок выволок из кареты три арбалета, три колчана со стрелами, и три факела. Он и Брант повесили арбалеты на плечо, и Нико тоже повесил, расцарапав себе щеку прикладом. Колчаны пристегнули к поясам. Лошадей привязали к деревьям.
   — Медведь тут, — напомнил Нико.
   — Больше одной лошади ему не съесть, — заверил его Брант.
   Они прошли через поле к замку. Сзади замок омывала река, а с остальных трех сторон он был защищен от незваных гостей проточным рвом. Подъемный мост находился в поднятом состоянии.
   — Вы уверены? — спросил Хок тихо.
   — Да, — ответил Брант.
   — Что ж, — сказал Хок, снимая с плеча арбалет и кладя его на землю. — Нырять будем тихо, умирать тоже. В третьем уровне свет, но охраны, судя по всему, не много, иначе бы они тут везде шлялись.
   — Нико, — сказал Брант. — Ты, вроде, плавать не умеешь?
   — Не умею, — признал Нико.
   — Тогда вот что. Мы оставляем тебе арбалеты. В течении часа сюда могут заявиться либо драконы, либо человек десять страшнейших врагов. Руби их всех, не жалея.
   — Хорошо, — сказал Нико. — Положись на меня. Не бойся.
   Брант был уверен, что никто не явится. Хок хмыкнул.
   Мечи они привязали к спинам перевязями, незажженные факелы взяли левой рукой, и соскользнули в ров.
   Возле подъемного моста лежала груда камней, предназначенных, возможно, для дальнейшего укрепления строения. Во всех других местах стена замка была гладкой, без кромок. Брант и Хок выбрались на камни.
   Ближайшее смотровое окно находилось чуть справа и футов тридцать над ними, но в десяти футах кверху был карниз. Хок подсадил Бранта, и тот легко взобрался наверх. Тут же обнаружился крюк в стене, к которому Брант привязал веревку, сбросив Хоку другой ее конец.
   Щели и уступы начинались прямо от карниза. Брант и Хок перевели дыхание, сидя рядышком и наблюдая за стоящим на страже по ту сторону рва Нико.
   — Скажите, вы были в то утро у Авроры? — спросил Хок.
   — Между нами ничего не было, — ответил Брант.
   — Но ведь вы там были? И вылезли в окно?
   — Да.
   Хок кивнул.
   — Что ж, — сказал Брант, — заберемся повыше, а вы меня оттуда скинете, вон как раз на те камешки. Зигварду скажете, что я погиб при исполнении долга, если он вообще соберется обо мне спросить.
   — Я ведь, вроде бы, обещал вам, — сказал Хок.
   — Знали бы вы, — сказал Брант, — как я не люблю, когда мне обещают. Сразу начинаешь думать — сдержит он обещание или нет?
   — Пойдем, — сказал Хок. — С вами, я вижу, не сговоришь.
   Они начали карабкаться по щелям и уступам. Брант первым добрался до смотрового окна и нырнул в него. Пол оказался ближе, чем он рассчитывал, и он чудом не вывихнул себе кисть и не разбил лицо. Хок вскоре присоединился к нему.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. РАСПАД ТРИУМВИРАТА

   Только два помещения во всем замке были меблированы современно и уютно. Во всех остальных царил исторический, пропахший пылью и затхлостью полумрак и висела паутина.
   Гостиная и спальня находились на третьем от земли уровне. Пленниц обслуживали повар и служанка, оба артанского происхождения, не понимающие ни по-ниверийски, ни по-славски. Последнее выяснилось, когда Фрика попыталась заговорить со служанкой на этом языке. Служанка, незлая пожилая женщина, улыбнулась добродушно и сказала по-ниверийски, «Нэ панымайу», а затем прибавила что-то вполне доброжелательное по-артански.
   Пищу подавали очень простую — гречка, пшенка, баранина, курятина — но очень лихо сдобренную специями. Мать и дочь спали в одной кровати — другой не было. В туалетной, куда вела небольшая дверь из спальни, никто не убирал, поэтому Шила и Фрика условились выплескивать содержимое горшков в небольшое смотровое окно, в реку — окно, увы, было слишком узкое для побега. В гостиной и спальне окна были забраны решетками. Четверо охранников постоянно дежурили у единственного входа в эти «апартаменты». Хватило бы и двух, но расчет Фалкона был на то, что двое всегда смогут между собою договориться, а у четверых договоры (после того как, например, одного из них подкупили) займут не менее недели.
   После ужина служанка подала горячую журбу и несколько атасов на блюде, качество которых оставляло желать лучшего. Фрика к ним даже не притронулась, но свою кружку журбы, как и Шила, выпила до дна — от острой пищи очень хотелось пить. Шила, морщась и ругаясь последними словами, съела один за другим все атасы. Еды ей здесь явно не хватало, и очень раздражало отсутствие вина. Служанка излишне суетилась, убирая со стола и подливая в кружки.
   В проем открытой двери заглянул охранник с озабоченным лицом но, увидев Шилу, подмигнул ей. Фрика подняла брови. Что еще за подмигивания? Она посмотрела на дочь, у которой был такой невинный вид, что сомнений не осталось — пока она, Фрика, дремала в спальне, между этими двумя что-то произошло. Эка потаскуха у меня дочка, подумала Фрика. Ну я ей сегодня задам, когда все уйдут.
   Она почувствовала легкое недомогание. Глаза слипались. Слишком много переживаний, и вообще, когда хочешь, чтобы кошмар кончился, стараешься больше спать. Так уж мы устроены.
   — Я пойду вздремну, — сказала она и встала.
   Ее качнуло. Выровнявшись, она ушла почти твердым шагом в спальню.
   Охранник собрался было податься в гостиную, но был остановлен и отодвинут. Вместо него в гостиную вошел Фалкон. Служанка тотчас ринулась к нему. Некоторое время они говорили по-артански, а потом она вышла и прикрыла дверь, а Фалкон сел к столу напротив Шилы.
   — А где же ваша матушка? — спросил он, не здороваясь.
   — Ей захотелось прилечь, — сказала Шила.
   — Хорошо, тогда я поговорю с вами. Так даже лучше. У вас ведь наверняка есть какие-то вопросы, на которые с предельной точностью могу ответить только я. Задавайте их.
   Помолчали.
   — Почему нас здесь держат? — спросила Шила.
   — Это вопрос государственной важности, — сказал Фалкон тусклым голосом. — Вас оберегают от общественного возмущения. Я знаю, что ни ваша матушка, ни вы ни в чем не виновны. Но этого пока не знает наша публика, и нам в данный момент это выгодно. Народу всегда нужен кто-нибудь, на кого можно безнаказанно излить накопившуюся злобу. Легче всего ее изливать на отсутствующих. Как только ситуация нормализуется, мы сразу же восстановим доброе имя вашей матушки, и ваше тоже.
   — Почему вы все время врете? — спросила Шила.
   — Это одна из моих обязанностей, — серьезно объяснил Фалкон. — Я политик, а политики врут.
   — Вы обманываете народ.
   — Народ хочет, чтобы его обманывали. Если бы он хотел, чтобы ему говорили правду, ему бы не понадобились ни полиция, ни войско, ни государственные границы.
   — Что вам от нас нужно?
   — От кого — от нас?
   — От меня и моей матери.
   — От вас лично мне нужно очень немного. Я бы хотел, чтобы вы поменьше привлекали к себе внимание. От вашей матери мне нужно совсем другое.
   — Что же?
   — Она сама. На добровольных началах. Ей и вам предстоит долгая разлука, Шила. Почти год. Видите, как я с вами откровенен? А когда вы снова увидитесь, у вас, Шила, будет маленький брат.
   У Шилы слегка помутнело в глазах. К горлу подступила тошнота. Не слова Фалкона были тут причиной.
   — Это произойдет сегодня ночью, сейчас, — доверительно сказал Фалкон. — Как только вы уснете, Шила, здесь, в вашем кресле. Видите ли, Шила, все эти годы я любил вашу матушку.
   — Это неправда, — сказала она, чувствуя, что язык заплетается. — Что-то было подмешано в журбу, да?
   — Да. Ничего страшного. Простое зелье, вполне безопасное, действует, как снотворное, но крепче.
   — Я не верю, что вы ее любили. Вам другое нужно, не так ли.
   — Да, — честно сказал Фалкон. — Совсем другое. Я слишком далеко зашел, и у меня нет выхода. Мне нужен от нее сын.
   Шила сделала усилие, фокусируясь на лице Фалкона.
   — А если будет дочь?
   — Нет, — сказал Фалкон. — Будет сын. Это единственно возможное логическое решение.
   Шила почувствовала, что разум ее мутнеет, напряглась снова, и тряхнула головой. За последние три года выпито и попробовано было столько всякого, что тело выработало, если не имунитет, то временную защиту против разного толка субстанций, за счет общего притупления чувств.
   — Логическое решение, — повторила она. — Что ж, признание за признание. Сейчас я вам открою свой секрет.
   — Что же это за секрет? — спросил Фалкон ласково, как спрашивают невинного ребенка, у которого не может быть серьезных секретов.
   — Я вас люблю, — сказала Шила.
   Фалкон, редко выказывавший искреннее удивление, на этот раз действительно удивился.