Страница:
Прибежали еще четверо. Комода посадили в носилки и понесли к берегу.
В порту он приказал принести ему клюквенного морсу. Выпив полкубка, он привалился к бархатной спинке сидения и какое-то время ждал, не вырвет ли его. Не вырвало.
Артанская галера, а точнее, ниверийская галера, купленная артанцами несколько лет назад для их артанских нужд, стояла пришвартованная в стороне от рыболовецких и торговых судов. Над кормой полоскался на ветру черно-синий флаг. Шесть мрачных артанцев в полном вооружении охраняли галеру. Остальные, надо думать, были уже в ратуше. Ничего, подождут.
Комод отдал приказ нести себя в дюны. Там, скрытый от мира песчаными холмами, поросшими осокой, он разоблачился до гола и, поддерживаемый слугами, влез в море. Постояв в соленой воде и поподставляв лицо ветру и брызгам, он почувствовал себя лучше. Один из слуг сбегал на соседний песчаный пляж и привел оттуда голую проститутку. Комоду помогли выйти из моря и уложили на песок, пузом кверху. Слуги тактично удалились за дюны, а проститутка принялась за работу. У нее долго ничего не получалось, но ей слишком хорошо заплатили, и в конце концов клиент начал проявлять признаки жизни. Он даже слегка изменил положение жирных своих бедер и ягодиц, чтобы ей было удобнее. Вскоре после этого естество взяло свое, и проститутка ушла, сжимая в маленьком цепком кулаке четыре золотых, с улыбкой облегчения.
Комод позвал слуг. Его подняли и одели, и погрузили на носилки. Прибыв обратно в ратушу, он уже своим ходом, хоть и страхуемый с трех сторон слугами, добрался до гостиного зала, где его ждали посланцы Улегвича.
Массивный стол был уставлен явствами, к которым строгие артанцы даже не притронулись, и кувшинами с вином, которое артанцы по старой традиции предпочитали не пить, или делали вид, что предпочитают. Их было десять человек, затянутых в кожаные щитки, с боевыми ниверийскими мечами у бедер. Хоть бы славские нацепили, подумал Комод. Все бы умнее выглядели.
Комод сел скромно в углу стола и пригласил лидера артанцев присоединиться. Тот двинулся вперед бравым шагом и сел — в торце, рядом с Комодом, не говоря ни слова. Комод приветливо улыбнулся. Лицо черноволосого артанца с миндалевидными глазами осталось непроницаемым.
— Согласно уговору, — сказал Комод, — взаимные военные услуги, о которых идет речь, должны быть равнозначными.
Он замолчал, продолжая улыбаться и удовлетворенно отметив про себя, что он вполне в форме и может непрерывно молчать и улыбаться хоть три дня подряд.
В конце концов артанец сказал, — Да.
— Прекрасно, — откликнулся Комод. — Я слушаю ваши предложения.
— Предложения исходить не из нас, но из нашего повелителя, Князя Улегвича, Повелителя Артании.
Комод наклонил голову в знак полного своего согласия с этой фразеологической несуразностью.
— Перевал трудно, — сказал артанец.
Комод кивком подозвал одного из слуг. Артанец на всякий случай положил руку на рукоять меча. Остальные артанцы напряглись. На высоких скулах заходили желваки.
— Этот человек, — сказал Комод, — сведущ в языке артанском и искушен в языке ниверийском. Если с вашей стороны нет возражений, он нам поможет. Обращайтесь ко мне на вашем родном языке.
Артанец с презрением посмотрел на толмача и кивнул сурово.
— Перевал через горы отнимает много времени, — сказал артанец. — Князь Улегвич, мой повелитель, узнал с помощью Великого Рода, да способствует он процветанию Артании Великой и наставлению и искоренению неверных, что Глава Рядилища Фалкон не прочь предоставить нашему войску безопасный проход с юга и вдоль гор, до самой Славии. В обмен на это, щедрый наш повелитель желает одарить Главу Рядилища золотыми слитками и обещанием, что не нападет на него.
Толмач гладко перевел речь артанца. Комод по-прежнему улыбался. И молчал.
— Устраивает ли это Главу Рядилища? — спросил артанец, теряя терпение.
— Полагаю, что нет, — ответил Комод.
Толмач перевел.
— Полагаете? А какие возражения?
— Неравнозначность.
Артанец презрительно скривил губы.
Чего он добивается, подумал Комод. Ведь сам понимает, что это глупо — дать артанским войскам пройти по Ниверии и заплатить за это всего лишь несколькими слитками. Не военное соглашение, а организованный туризм какой-то. А ведь еще и деревни будут грабить и жечь по дороге, они ведь по другому не умеют, знаем мы их. Что же он, артанская гадина, действительно готов предложить взамен? Непримиримые гордые артанцы занизили цену специально, чтобы можно было торговаться. А уверяют, что торг им противен. Лицемеры. Кстати, это не очень важно. Чего хочет Фалкон, вот что важно. Угадать мысли Фалкона на таком расстоянии. Впрочем, раньше угадывали, и теперь угадаем.
— Что же желает получить Глава Рядилища? — спросил нетерпеливый артанец.
— Позвольте мне говорить с вами открыто, друг мой, — сказал Комод. Когда толмач перевел «друг мой», на лицах артанцев появились кривые усмешки. Твари неотесанные. Вот с молодчиками Кшиштофа гораздо труднее, у тех лица непроницаемые, всегда сияют. — Ваш повелитель ведь не планирует напасть на Славию только с южной стороны? Это ведь не карательная акция, это настоящая война, ибо вина Славии перед Артанией велика. Ведь войско, которое уважаемый Улегвич желал бы провести вот от этой самой гавани и до славской границы — вспомогательное, для удара по тылам, не так ли? А основное войско придет с севера и частично с запада, через горы.
— Я не посвящен в планы моего повелителя, — сказал артанец надменно.
Кретин, подумал Комод. Чего же ты тогда тут делаешь, если не посвящен?
— Напрасно вы хотите меня в этом убедить, — парировал он. — Уж если он снарядил галеру, дал вам время на переговоры и, самое главное, включил в посольство лично вас, человека очень опытного и проницательного, от которого ничего не скроешь, значит, планами своими он с вами поделился, хотя бы частично.
Опытный и проницательный артанец едва сдержал тщеславную улыбку.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда сообщите мне, чего хочет Фалкон.
— О, совсем немного, — откликнулся Комод. — Фалкон скромен, вы знаете. Давайте посмотрим на карту.
Он дал знак одному из слуг. Тот расторопно подбежал и расправил на поверхности стола большую подробную карту восточной части Троецарствия.
— Вот здесь, — сказал Комод, — мы находимся сейчас. — Он любезно улыбнулся, давая понять, что ему приятно находиться сейчас здесь, и беседа доставляет ему удовольствие. Он помолчал.
Артанец хотел сказать, «Я знаю», но сдержался.
— А вот горы, отделяющие артанские просторы от Ниверии на юге и от Славии на севере, — Комод провел жирным пальцем по горам на карте. — А вот пограничье, на этой, восточной стороне гор, земля, втиснутая между Славией и Ниверией, официально никому не принадлежащая.
— Кникич, — сказал артанец, чтобы показать, что он тоже не лыком шит и знаком с географией.
— Совершенно верно, — радостно согласился Комод. — Именно, Кникич. Горное хозяйство, маленькая область, населенная странными людьми. Они ведь странные, кникичи?
Артанец поразмыслил. — Да, — сказал он. — Довольно странные.
Толмач запнулся на мгновение. «Удовлетворительно? Достаточно? Прилично?» и в конце концов перевел фразу, как «Преимущественно странные». Но Комод понял.
— По хроникам, земля когда-то принадлежала одному из ниверийских князей, а потом, в результате каких-то стычек, перешла к Славии, но не полностью. Получила номинальную автономию.
Толмач опять запнулся, но перевел на артанский — «Неполное самоуправление».
— У кникичей есть свои горные тропы, — продолжал Комод, — которые они знают так хорошо, что могут перейти в Артанию и обратно с завязанными глазами ночью и провести какое угодно количество человек, конных и пеших, с собой. Не так ли?
Артанец насупился, но было видно, что он растерян. Он был уполномочен, после тяжелых споров, предложить Ниверии половинное влияние в Кникиче, но не предполагал, что Комод заговорит об этой горной местности первым.
— Договор со старейшинами Кникича может быть очень выгоден Артании, — сочувствующе и понимающе сказал Комод. — И если Артания решит на нас напасть, ей не нужно будет вести войска вдоль берега, под катапультным градом из фортов и со скал, или через мерзлоту на севере Славии. Она просто проведет столько воинов, сколько будет ей нужно, через Кникич. Мы, ниверийцы, очень этого боимся. Очень.
Презрительная усмешка опять заиграла на губах артанца. Трусы эти ниверийцы, вечно они чего-то боятся, дрожат, паникуют. Настоящий воин не знает, что такое страх. Трусливые подлые овцы.
— Да, в этом и состоит ваше перед нами преимущество, — сказал с сожалением Комод. — Мы всего боимся. Мы боимся Кшиштофа, и мы боимся вашего повелителя, многоуважаемого Улегвича. Мы боимся, что, пройдя вдоль гор, ваши войска заодно активизируют молодых артанцев, проживающих в окрестностях Кронина и Мутного Дна. И что активизированные, они сами собой соберутся в какие-нибудь, не знаю, подразделения, что ли. Я человек не военный, с терминологией не знаком. Мы также боимся, что, дойдя то славской столицы Висуа, артанское войско не ограничится диктованием условий, и что в будущем мы будем иметь дело не с Кшиштофом, который также склонен бояться, как мы, но с неустрашимыми артанцами. Представьте себе — Висуа взят, войска отдохнули, перезимовали, а потом развернулись и идут на юг. У нас на пограничье стоят значительные силы. Но одновременный удар с запада, через Кникич, может оказаться для нас гибельным, и мы этого очень, очень боимся. Поверьте мне. Очень.
Артанец отечески улыбался, готовый успокаивать и заверять толстого трусливого ниверийца.
Комод помолчал.
— Лет пятнадцать или двадцать назад, — доверительно сказал он, понижая голос, и толмач тоже перешел почти на шепот, — … у меня плохая память, я не всегда точно помню даты… так вот, лет пятнадцать или двадцать назад нас одновременно атаковали князья Номинг и Улегвич, досточтимый предок вашего повелителя. Мы очень тогда перепугались. Очень, уверяю вас. Я помню себя, сидящего в ратуше в Астафии. Я плакал от страха. Обильные слезы текли ровными струями по моим мясистым лоснящимся щекам. Я дрожал. И Фалкон, говорю вам по величайшему секрету, дрожал тоже. Пожалуйста, никому не рассказывайте, что я вам об этом сказал, Фалкон никогда мне не простит. И со страху Фалкон, представьте, стал отдавать один безумный приказ за другим. И я, и мои коллеги, начали, трясясь от страха, эти приказы выполнять. И в страхе, потеряв уйму людей, мы уничтожили войска Улегвича до последнего воина. Это была глупая и негуманная акция, продиктованная исключительно страхом. Так смелые люди не поступают. Смелые люди благородны и великодушны. А Князя Номинга своими трусливыми маневрами, не решаясь вступать с ним в бой, мы просто свели с ума. Нас нельзя пугать, друг мой. Напуганные, мы способны на такие низости и такие чудовищные подлости, что никаким диким славам не снилось. Жестокий и кровавый Кшиштоф об этом осведомлен и постоянно старается нас успокоить на переговорах. Стыдно, честное слово — возится с нами, как с малыми детьми, чуть ли не носы нам утирает. А мы сидим на переговорах, нюни распустили… Фу, гадость какая. Стыдно мне. Стыдно.
Комод поставил толстый локоть на стол и опустил лоб на потную мясистую ладонь. В глазах у него стояли слезы.
— Что мы за люди такие, — прошептал он, стараясь не смотреть на артанца. — Ужасные люди. Трусость — страшная, позорная вещь, друг мой.
Артанец, окончательно сбитый с толку, глядя на неподдельные слезы ниверийского дипломата, не знал, что и сказать.
— А… эта… — сказал он. — Так чего же вы хотите?
— Ничего, ничего! — заверил его Комод слезно. — Только спокойствия, только отсутствия страха! Сама мысль, что ваши доблестные войска будут иметь доступ, через Кникич, к нашим территориям, повергает нас, всех нас, и Фалкона, в трепетный ужас. Если бы была возможность оставить Кникич нам, мы бы чувствовали себя спокойнее.
Наступила тяжелая пауза.
— Мне нужно посоветоваться с соратниками, — сказал артанец.
— Да, пожалуйста, сколько вам будет угодно, — заверил его Комод. — Советуйтесь, говорите, обсуждайте. Можете даже послать курьера в Арсу, к вашему могучему повелителю. У нас есть время. Я вообще теперь в отпуске, и встреча эта не официальная, но просто дружественная. Друг мой, я верю в вашу доблесть и ваши способности. Вы очень дальновидный, очень твердый человек. Я надеюсь на вас, полагаюсь на вас, рассчитываю на вас. Все надежды, и мои, и всей Ниверии, возможно, связаны с вами. Давайте встретимся завтра в это же время. Вас не затруднит? Скажите, если затруднит, я согласен на любое другое время, или место.
— Хорошо, — сказал артанец твердо. — Завтра, здесь же, в это же время.
— Прекрасно, прекрасно, — Комод просиял. — Так я надеюсь на вас, друг мой.
Он сам поднялся и еще раз дружески и с оттенком подобострастия улыбнулся артанцу. Он вышел из залы. Он чуть не упал — слуги вовремя поддержали его.
Гром разрази эту артанскую мразь, подумал он. Недоумки. Цацкайся тут с ними. А я так жрать хочу. И пищи здесь приличной не найти нигде летом, все гниет и портится.
— Отведите-ка меня на берег, — сказал он. — Постою еще в прибое, подышу свежим воздухом. Может, до завтра они все повыбрасываются из окон от умиления. Бараны.
Соревнования по бегу длились четыре часа. Сперва были короткие дистанции — из одного конца поля в другой. Затем нужно было обежать поле по кругу четыре раза. Победителем вышел коренастый парень, по виду которого невозможно было бы догадаться, что он прекрасно бегает.
Затем были кулачные бои. Тридцать два участника сражались парами на выбывание. В финал вышли огромный сурового вида тяжеловес и среднего роста крепкий, упрямый малый. После побед в полуфинале им дали полчаса на отдых. Публика держала пари, болела, переживала, и спорила. Княжеская семья прибыла к финалу.
Финалисты вышли в загородку и встали в стойку. Оба очень устали. Полчаса отдыха — не срок. По сигналу арбитра, они кинулись друг на друга, не думая о защите, и одновременно ударили и попали. Оба зашатались, но удержались на ногах. Некоторое время они ходили кругами, ища слабые места и обмениваясь легко отражаемыми пробными ударами, слегка покачиваясь. Тяжеловес вдруг заметно напрягся и произвел комбинацию из двух ударов — прямого и сбоку. Крепкий малый в этот момент качнулся в сторону и, увидев незащищенную челюсть тяжеловеса прямо перед собой, приложился к ней четыре раза подряд. Тяжеловес рухнул на бок, перекатился, и поднялся с трудом. Крепкий малый шагнул за ним. Тяжеловес отступил. Крепкий малый прыгнул вперед и несколько раз ударил. Часть ударов тяжеловес отбил, но ему явно попало по ребрам, и дальше он отступал, согнувшись. Почувствовав спиной загородку, тяжеловес повернул и стал отступать вдоль. Крепкий малый наседал, загоняя тяжеловеса в угол. И вскоре своей цели достиг — отступать стало некуда. Малый стоял перед тяжеловесом, ища открытости и нанося пробные удары сильнее обычных. Тяжеловес прикрывался кулаками и локтями. Один раз он случайно открылся, и малый ударил, но, поскольку очень устал и растерял в боях концентрацию — промахнулся. Его кулак только слегка задел ухо тяжеловеса. Тяжеловес еще немного подождал, а потом сам вдруг провел серию ударов, контратакуя, и один раз попал малому в лоб. Малый качнулся назад и тут же ответил. Тяжеловес опять закрылся локтями. Малый бил его то в торс, то в голову, но удары не достигали цели. Малый вошел в раж и рассердился. Тяжеловесу давно полагалось упасть и лежать не двигаясь, пока малого не объявят чемпионом, а он все не падал. Вконец раздосадованный, малый ударил тяжеловеса в пах. Тяжеловес рухнул на землю.
Арбитр подскочил и стал выговаривать малому. Малый делал вид, что нехотя слушает. Тяжеловес поднялся, и бой продолжился. Снова малый загнал его в угол, и снова молотил кулаками по защищающим локтям, и все не мог попасть. И снова разозлился, поняв, что, вроде, ему ничего не светит. Тогда он опустил руки и просто жахнул тяжеловеса в пах ногой. Тяжеловес упал и стал протяжно выть. Арбитр поднял руку, останавливая поединок. Он помог тяжеловесу подняться и объявил его победителем. Трибуны и толпа закричали от восторга и возмущения. Тяжеловес стоял с поднятыми триумфально руками и глупо улыбался. Тогда малый прыгнул на него и сбил его с ног одним ударом в ухо. На малого кинулись стражники и его увели. Тяжеловеса подняли на ноги и повели к лекарю.
Следующим номером были сражения на мечах, в том же формате, что и кулачные бои — на выбывание. На трибуне, недалеко от княжеской ложи, за действием наблюдал Хок. Его особенно интересовали успехи его первого помощника, молодого, энергичного парня, к которому благоволил сам Фалкон, и благоволил так открыто, что Хок задумался, не готовят ли ему смену, и был с тех пор весьма осторожен со своим подчиненным.
Помощник Хока добрался до полуфинала и выбыл. Хок пожал плечами. Сам он никогда не принимал участия в турнирах. Профессионалам любительские развлечения не к лицу.
Удивлению Хока не было предела, когда он увидел среди двух дюжин вышедших на старт арбалетчиков того самого мальчишку по имени Брант. Да он везде успел, подумал Хок. Это просто наваждение какое-то. И как он Риту успел окрутить — за один день пребывания в столице! И вот, три дня спустя, он уже принимает участие в турнире! Если так пойдет дальше, он просто женится на дочери Вдовствующей Великой и через месяц, выслав Бука и заточив Фалкона в темницу, объявит себя правителем страны! Откуда он взялся? Из какого он рода?
Слева поперек поля дул ветерок, и часть арбалетчиков, не учтя его, выбыла, промахнувшись с первого же раза. Осталось человек пятнадцать. Они отступили шеренгой на десять шагов. Расстояние между ними и мишенями выросло таким образом до сорока шагов. Дали залп. После залпа еще десятеро ушли сами — в мишени они попали, но не в центр, и почли своим долгом самоустраниться. Оставшиеся отошли еще на пять шагов. Несколько обслуживающих вынули из мишеней и загородки стрелы.
Следующий выстрел арбалетчики произвели не одновременно, но с разбросом, и двое повесили головы и удалились с поля. Остались трое, и Брант среди них.
Обслуживающие убрали все мишени, кроме одной.
Первый арбалетчик, красуясь, выстрелил почти не целясь, и попал в самую середину мишени. Публика возбужденно загикала и зааплодировала.
Брант стрелял вторым. Он неспеша зарядил арбалет, повел носом, облизал палец и поднял его кверху, определяя направление и силу ветра, приложился, и расщепил стрелу предыдущего стрелка на двое. Ему устроили овацию.
Третий стрелок выбрал стрелу потяжелее. Его выстрел пришелся точно в черенок стрелы Бранта, щепки полетели в стороны, а наконечник вошел глубоко в мишень от удара тяжелой стрелы, будто забитый молотком.
Мишень убрали, и принесли две новые. Их поставили на расстоянии пяти шагов друг от друга. Стреляющие отошли назад еще на пять шагов. Им принесли двойные арбалеты.
Рита, стоящая на трибуне в стороне от Хока и наблюдавшая за ним все это время, в первый раз в сознательной жизни забыла обо всем и начала грызть ногти, таращась на арбалетчиков.
Первый лихо подкинул заряженный двойной арбалет, поймал его, и тут же спустил оба курка. Две стрелы поразили две мишени почти одновременно.
Брант рассмотрел выданный ему арбалет, вложил стрелы, проверил оперение, расставил ноги, пригляделся, и надавил курки. Только после этого он вдруг сообразил, что правая стрела чуть тяжелее левой. Стрелы еще летели к мишеням, а он уже закусил губу и зажмурился, кляня себя. Левая стрела попала точно в центр мишени, а правая чуть ниже центра. По правилам, Брант имел право продолжать. По негласным законам турнирной чести — не очень.
Изначально в турнирах участвовали только отпрыски благородных семей, и турнирная честь, хоть и наличествовала, но попиралась часто — а победителя вообще не судят. С тех пор, как в турниры начали допускать простолюдинов, негласные правила ужесточились. Простолюдины очень радели за свою честь и дико комплексовали. Это заставляло остальных участников быть более строгими к себе.
Брант не ушел. Остался на поле. По публике пробежал недоуменный гул.
Третий стрелок поразил только одну цель и удалился понуро.
Мишени сменили. Первый стрелок и Брант отступили еще на пять шагов.
Зарядив арбалет, первый стрелок снисходительно посмотрел на Бранта. Брант в ответ благожелательно улыбнулся. Это так смутило стрелка, что хватка его на арбалете чуть ослабла, и обе стрелы поразили не центры мишеней, но их края. Стрелок смутился, повесил голову, опустил арбалет и уже собирался уходить с поля, когда рука Бранта легла ему на плечо.
— Победитель — ты, — сказал Брант тихо. — Это все знают. Постой рядом.
Он положил двойной арбалет на землю и поднял обычный, единозарядный. В публике стали возбужденно перекидываться недоуменными репликами. Брант пристроил две стрелы к натянутой тетиве, ни одну не вкладывая в желоб, всунул между ними указательный палец, прикрыл сверху средним пальцем, и выстрелил.
Стрелы пошли в разные стороны, под острым углом друг к другу. Правая вонзилась точно в центр мишени, но левая прошла мимо и застряла в заграждении.
Брант изящно поклонился княжеской ложе, потом обвел глазами публику и рукой указал на грудь первого стрелка — вот ваш победитель. Жест был встречен небывалой овацией. Брант еще раз поклонился и ушел с поля, предоставив триумфатору принимать дальнейшие поздравления. Триумфатор был смущен и сердит одновременно, понимая, что публика симпатизирует вовсе не ему.
Двухчасовой перерыв дал публике возможность поесть и выпить, а обслуживающим установить два пестрых шатра на разных концах поля. Затрубили трубачи, объявляя начало джуста.
В джусте участвовало шестнадцать человек, на выбывание.
Рита вглядывалась в прикрытые забралами лица участников, восседающих на покрытых разноцветными попонами конях, и не могла ничего разобрать.
Первые восемь пар сшиблись и выявили победителей, а она все не знала, который из всадников ее сын.
Четыре оставшихся пары, под возрастающий гул толпы, отыграли четвертьфинал, а где Брант, Рита все еще не знала.
Она все поняла, когда первая полуфинальная пара разъехалась к шатрам, одновременно развернула коней, и всадники понеслись навстречу друг другу вдоль раскрашенного барьера с длинными копьями наперевес, держа щиты на уровне груди. Всадник с белым пером на шлеме и легким (кожаным! — с ужасом подумала Рита) щитом вдруг наклонился вправо, в сторону от барьера, и поднял щит диагонально. Более тяжелый его противник разгадал маневр и постарался направить копье ниже, но поздно спохватился. Копье его скользнуло по щиту и прошло над головой почти висящего над землей Бранта, в то время как копье Бранта попало противнику прямо в нагрудный стальной щиток, и он вылетел из седла и неловко упал на бок. Брант поднял копье вверх и остановился у противоположного шатра, принимая обращенный к нему шквал аплодисментов.
Вторая пара выявила победителя, и теперь Брант был участником финала. Его соперник, стройный, небольшого роста, ловкий наездник приподнял забрало и подмигнул Бранту. Брант тоже приподнял забрало и показал своему противнику язык. Тот сверкнул глазами.
Они разъехались к шатрам и развернули коней. Брант, внимательно следивший за всеми остальными схватками и прекрасно изучивший сильные и слабые стороны теперешнего своего оппонента, прикидывал план действий. Наитию следует повиноваться мгновенно. Он снял левую железную перчатку и отцепил и бросил прочь стальные наколенники. Публика затихла. Той же свободной левой рукой, мешал только щит, привязанный к локтю, Брант снял шлем и бросил его на землю. Публика ахнула. Зубами Брант развязал тесемки щита и дал щиту упасть. Наклонившись к гриве коня, он что-то прошептал, и лошадь закивала головой. По тому, как он шептал, и как лошадь кивала, Рита с тревогой и досадой поняла, что он не заговаривает коня магическими фразами, а просто морочит публике голову.
Брант и его оппонент подъехали к противоположным шатрам, развернули коней, и понеслись. Когда его отделяли от оппонента две дюжины шагов, Брант вдруг рывком вскочил, балансируя, на седло. В правилах, гласных и негласных, не было никаких запретов по этому поводу, просто потому, что такое никому не приходило раньше в голову. Соперник Бранта повел копьем вверх и вниз, растерявшись. Он попытался уклониться, он не знал, куда бить копьем, и замешательство его подвело. Брант, стоя на седле, подбросил копье, поменял захват с тыльного на внешний, и тут же ударил оппонента сверху в блестящий шлем. Копье оппонента прошло в миллиметре от его колена, но оппонент уже заваливался на бок. Он зацепился ногой в стремени, и лошадь поволокла его по земле. Брант отбросил копье, развернул заржавшего коня, перескочил барьер, стрелой полетел за лошадью противника, и через мгновение схватил ее под узцы, останавливая. Спешившись, он отцепил ногу противника от стремени и помог ему подняться на ноги.
В порту он приказал принести ему клюквенного морсу. Выпив полкубка, он привалился к бархатной спинке сидения и какое-то время ждал, не вырвет ли его. Не вырвало.
Артанская галера, а точнее, ниверийская галера, купленная артанцами несколько лет назад для их артанских нужд, стояла пришвартованная в стороне от рыболовецких и торговых судов. Над кормой полоскался на ветру черно-синий флаг. Шесть мрачных артанцев в полном вооружении охраняли галеру. Остальные, надо думать, были уже в ратуше. Ничего, подождут.
Комод отдал приказ нести себя в дюны. Там, скрытый от мира песчаными холмами, поросшими осокой, он разоблачился до гола и, поддерживаемый слугами, влез в море. Постояв в соленой воде и поподставляв лицо ветру и брызгам, он почувствовал себя лучше. Один из слуг сбегал на соседний песчаный пляж и привел оттуда голую проститутку. Комоду помогли выйти из моря и уложили на песок, пузом кверху. Слуги тактично удалились за дюны, а проститутка принялась за работу. У нее долго ничего не получалось, но ей слишком хорошо заплатили, и в конце концов клиент начал проявлять признаки жизни. Он даже слегка изменил положение жирных своих бедер и ягодиц, чтобы ей было удобнее. Вскоре после этого естество взяло свое, и проститутка ушла, сжимая в маленьком цепком кулаке четыре золотых, с улыбкой облегчения.
Комод позвал слуг. Его подняли и одели, и погрузили на носилки. Прибыв обратно в ратушу, он уже своим ходом, хоть и страхуемый с трех сторон слугами, добрался до гостиного зала, где его ждали посланцы Улегвича.
Массивный стол был уставлен явствами, к которым строгие артанцы даже не притронулись, и кувшинами с вином, которое артанцы по старой традиции предпочитали не пить, или делали вид, что предпочитают. Их было десять человек, затянутых в кожаные щитки, с боевыми ниверийскими мечами у бедер. Хоть бы славские нацепили, подумал Комод. Все бы умнее выглядели.
Комод сел скромно в углу стола и пригласил лидера артанцев присоединиться. Тот двинулся вперед бравым шагом и сел — в торце, рядом с Комодом, не говоря ни слова. Комод приветливо улыбнулся. Лицо черноволосого артанца с миндалевидными глазами осталось непроницаемым.
— Согласно уговору, — сказал Комод, — взаимные военные услуги, о которых идет речь, должны быть равнозначными.
Он замолчал, продолжая улыбаться и удовлетворенно отметив про себя, что он вполне в форме и может непрерывно молчать и улыбаться хоть три дня подряд.
В конце концов артанец сказал, — Да.
— Прекрасно, — откликнулся Комод. — Я слушаю ваши предложения.
— Предложения исходить не из нас, но из нашего повелителя, Князя Улегвича, Повелителя Артании.
Комод наклонил голову в знак полного своего согласия с этой фразеологической несуразностью.
— Перевал трудно, — сказал артанец.
Комод кивком подозвал одного из слуг. Артанец на всякий случай положил руку на рукоять меча. Остальные артанцы напряглись. На высоких скулах заходили желваки.
— Этот человек, — сказал Комод, — сведущ в языке артанском и искушен в языке ниверийском. Если с вашей стороны нет возражений, он нам поможет. Обращайтесь ко мне на вашем родном языке.
Артанец с презрением посмотрел на толмача и кивнул сурово.
— Перевал через горы отнимает много времени, — сказал артанец. — Князь Улегвич, мой повелитель, узнал с помощью Великого Рода, да способствует он процветанию Артании Великой и наставлению и искоренению неверных, что Глава Рядилища Фалкон не прочь предоставить нашему войску безопасный проход с юга и вдоль гор, до самой Славии. В обмен на это, щедрый наш повелитель желает одарить Главу Рядилища золотыми слитками и обещанием, что не нападет на него.
Толмач гладко перевел речь артанца. Комод по-прежнему улыбался. И молчал.
— Устраивает ли это Главу Рядилища? — спросил артанец, теряя терпение.
— Полагаю, что нет, — ответил Комод.
Толмач перевел.
— Полагаете? А какие возражения?
— Неравнозначность.
Артанец презрительно скривил губы.
Чего он добивается, подумал Комод. Ведь сам понимает, что это глупо — дать артанским войскам пройти по Ниверии и заплатить за это всего лишь несколькими слитками. Не военное соглашение, а организованный туризм какой-то. А ведь еще и деревни будут грабить и жечь по дороге, они ведь по другому не умеют, знаем мы их. Что же он, артанская гадина, действительно готов предложить взамен? Непримиримые гордые артанцы занизили цену специально, чтобы можно было торговаться. А уверяют, что торг им противен. Лицемеры. Кстати, это не очень важно. Чего хочет Фалкон, вот что важно. Угадать мысли Фалкона на таком расстоянии. Впрочем, раньше угадывали, и теперь угадаем.
— Что же желает получить Глава Рядилища? — спросил нетерпеливый артанец.
— Позвольте мне говорить с вами открыто, друг мой, — сказал Комод. Когда толмач перевел «друг мой», на лицах артанцев появились кривые усмешки. Твари неотесанные. Вот с молодчиками Кшиштофа гораздо труднее, у тех лица непроницаемые, всегда сияют. — Ваш повелитель ведь не планирует напасть на Славию только с южной стороны? Это ведь не карательная акция, это настоящая война, ибо вина Славии перед Артанией велика. Ведь войско, которое уважаемый Улегвич желал бы провести вот от этой самой гавани и до славской границы — вспомогательное, для удара по тылам, не так ли? А основное войско придет с севера и частично с запада, через горы.
— Я не посвящен в планы моего повелителя, — сказал артанец надменно.
Кретин, подумал Комод. Чего же ты тогда тут делаешь, если не посвящен?
— Напрасно вы хотите меня в этом убедить, — парировал он. — Уж если он снарядил галеру, дал вам время на переговоры и, самое главное, включил в посольство лично вас, человека очень опытного и проницательного, от которого ничего не скроешь, значит, планами своими он с вами поделился, хотя бы частично.
Опытный и проницательный артанец едва сдержал тщеславную улыбку.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда сообщите мне, чего хочет Фалкон.
— О, совсем немного, — откликнулся Комод. — Фалкон скромен, вы знаете. Давайте посмотрим на карту.
Он дал знак одному из слуг. Тот расторопно подбежал и расправил на поверхности стола большую подробную карту восточной части Троецарствия.
— Вот здесь, — сказал Комод, — мы находимся сейчас. — Он любезно улыбнулся, давая понять, что ему приятно находиться сейчас здесь, и беседа доставляет ему удовольствие. Он помолчал.
Артанец хотел сказать, «Я знаю», но сдержался.
— А вот горы, отделяющие артанские просторы от Ниверии на юге и от Славии на севере, — Комод провел жирным пальцем по горам на карте. — А вот пограничье, на этой, восточной стороне гор, земля, втиснутая между Славией и Ниверией, официально никому не принадлежащая.
— Кникич, — сказал артанец, чтобы показать, что он тоже не лыком шит и знаком с географией.
— Совершенно верно, — радостно согласился Комод. — Именно, Кникич. Горное хозяйство, маленькая область, населенная странными людьми. Они ведь странные, кникичи?
Артанец поразмыслил. — Да, — сказал он. — Довольно странные.
Толмач запнулся на мгновение. «Удовлетворительно? Достаточно? Прилично?» и в конце концов перевел фразу, как «Преимущественно странные». Но Комод понял.
— По хроникам, земля когда-то принадлежала одному из ниверийских князей, а потом, в результате каких-то стычек, перешла к Славии, но не полностью. Получила номинальную автономию.
Толмач опять запнулся, но перевел на артанский — «Неполное самоуправление».
— У кникичей есть свои горные тропы, — продолжал Комод, — которые они знают так хорошо, что могут перейти в Артанию и обратно с завязанными глазами ночью и провести какое угодно количество человек, конных и пеших, с собой. Не так ли?
Артанец насупился, но было видно, что он растерян. Он был уполномочен, после тяжелых споров, предложить Ниверии половинное влияние в Кникиче, но не предполагал, что Комод заговорит об этой горной местности первым.
— Договор со старейшинами Кникича может быть очень выгоден Артании, — сочувствующе и понимающе сказал Комод. — И если Артания решит на нас напасть, ей не нужно будет вести войска вдоль берега, под катапультным градом из фортов и со скал, или через мерзлоту на севере Славии. Она просто проведет столько воинов, сколько будет ей нужно, через Кникич. Мы, ниверийцы, очень этого боимся. Очень.
Презрительная усмешка опять заиграла на губах артанца. Трусы эти ниверийцы, вечно они чего-то боятся, дрожат, паникуют. Настоящий воин не знает, что такое страх. Трусливые подлые овцы.
— Да, в этом и состоит ваше перед нами преимущество, — сказал с сожалением Комод. — Мы всего боимся. Мы боимся Кшиштофа, и мы боимся вашего повелителя, многоуважаемого Улегвича. Мы боимся, что, пройдя вдоль гор, ваши войска заодно активизируют молодых артанцев, проживающих в окрестностях Кронина и Мутного Дна. И что активизированные, они сами собой соберутся в какие-нибудь, не знаю, подразделения, что ли. Я человек не военный, с терминологией не знаком. Мы также боимся, что, дойдя то славской столицы Висуа, артанское войско не ограничится диктованием условий, и что в будущем мы будем иметь дело не с Кшиштофом, который также склонен бояться, как мы, но с неустрашимыми артанцами. Представьте себе — Висуа взят, войска отдохнули, перезимовали, а потом развернулись и идут на юг. У нас на пограничье стоят значительные силы. Но одновременный удар с запада, через Кникич, может оказаться для нас гибельным, и мы этого очень, очень боимся. Поверьте мне. Очень.
Артанец отечески улыбался, готовый успокаивать и заверять толстого трусливого ниверийца.
Комод помолчал.
— Лет пятнадцать или двадцать назад, — доверительно сказал он, понижая голос, и толмач тоже перешел почти на шепот, — … у меня плохая память, я не всегда точно помню даты… так вот, лет пятнадцать или двадцать назад нас одновременно атаковали князья Номинг и Улегвич, досточтимый предок вашего повелителя. Мы очень тогда перепугались. Очень, уверяю вас. Я помню себя, сидящего в ратуше в Астафии. Я плакал от страха. Обильные слезы текли ровными струями по моим мясистым лоснящимся щекам. Я дрожал. И Фалкон, говорю вам по величайшему секрету, дрожал тоже. Пожалуйста, никому не рассказывайте, что я вам об этом сказал, Фалкон никогда мне не простит. И со страху Фалкон, представьте, стал отдавать один безумный приказ за другим. И я, и мои коллеги, начали, трясясь от страха, эти приказы выполнять. И в страхе, потеряв уйму людей, мы уничтожили войска Улегвича до последнего воина. Это была глупая и негуманная акция, продиктованная исключительно страхом. Так смелые люди не поступают. Смелые люди благородны и великодушны. А Князя Номинга своими трусливыми маневрами, не решаясь вступать с ним в бой, мы просто свели с ума. Нас нельзя пугать, друг мой. Напуганные, мы способны на такие низости и такие чудовищные подлости, что никаким диким славам не снилось. Жестокий и кровавый Кшиштоф об этом осведомлен и постоянно старается нас успокоить на переговорах. Стыдно, честное слово — возится с нами, как с малыми детьми, чуть ли не носы нам утирает. А мы сидим на переговорах, нюни распустили… Фу, гадость какая. Стыдно мне. Стыдно.
Комод поставил толстый локоть на стол и опустил лоб на потную мясистую ладонь. В глазах у него стояли слезы.
— Что мы за люди такие, — прошептал он, стараясь не смотреть на артанца. — Ужасные люди. Трусость — страшная, позорная вещь, друг мой.
Артанец, окончательно сбитый с толку, глядя на неподдельные слезы ниверийского дипломата, не знал, что и сказать.
— А… эта… — сказал он. — Так чего же вы хотите?
— Ничего, ничего! — заверил его Комод слезно. — Только спокойствия, только отсутствия страха! Сама мысль, что ваши доблестные войска будут иметь доступ, через Кникич, к нашим территориям, повергает нас, всех нас, и Фалкона, в трепетный ужас. Если бы была возможность оставить Кникич нам, мы бы чувствовали себя спокойнее.
Наступила тяжелая пауза.
— Мне нужно посоветоваться с соратниками, — сказал артанец.
— Да, пожалуйста, сколько вам будет угодно, — заверил его Комод. — Советуйтесь, говорите, обсуждайте. Можете даже послать курьера в Арсу, к вашему могучему повелителю. У нас есть время. Я вообще теперь в отпуске, и встреча эта не официальная, но просто дружественная. Друг мой, я верю в вашу доблесть и ваши способности. Вы очень дальновидный, очень твердый человек. Я надеюсь на вас, полагаюсь на вас, рассчитываю на вас. Все надежды, и мои, и всей Ниверии, возможно, связаны с вами. Давайте встретимся завтра в это же время. Вас не затруднит? Скажите, если затруднит, я согласен на любое другое время, или место.
— Хорошо, — сказал артанец твердо. — Завтра, здесь же, в это же время.
— Прекрасно, прекрасно, — Комод просиял. — Так я надеюсь на вас, друг мой.
Он сам поднялся и еще раз дружески и с оттенком подобострастия улыбнулся артанцу. Он вышел из залы. Он чуть не упал — слуги вовремя поддержали его.
Гром разрази эту артанскую мразь, подумал он. Недоумки. Цацкайся тут с ними. А я так жрать хочу. И пищи здесь приличной не найти нигде летом, все гниет и портится.
— Отведите-ка меня на берег, — сказал он. — Постою еще в прибое, подышу свежим воздухом. Может, до завтра они все повыбрасываются из окон от умиления. Бараны.
* * *
Двенадцать трубачей встали шеренгой около княжеской ложи и протрубили в унисон прыгающую вверх по квинтам мелодию, возвещая начало турнира. Публика заволновалась.Соревнования по бегу длились четыре часа. Сперва были короткие дистанции — из одного конца поля в другой. Затем нужно было обежать поле по кругу четыре раза. Победителем вышел коренастый парень, по виду которого невозможно было бы догадаться, что он прекрасно бегает.
Затем были кулачные бои. Тридцать два участника сражались парами на выбывание. В финал вышли огромный сурового вида тяжеловес и среднего роста крепкий, упрямый малый. После побед в полуфинале им дали полчаса на отдых. Публика держала пари, болела, переживала, и спорила. Княжеская семья прибыла к финалу.
Финалисты вышли в загородку и встали в стойку. Оба очень устали. Полчаса отдыха — не срок. По сигналу арбитра, они кинулись друг на друга, не думая о защите, и одновременно ударили и попали. Оба зашатались, но удержались на ногах. Некоторое время они ходили кругами, ища слабые места и обмениваясь легко отражаемыми пробными ударами, слегка покачиваясь. Тяжеловес вдруг заметно напрягся и произвел комбинацию из двух ударов — прямого и сбоку. Крепкий малый в этот момент качнулся в сторону и, увидев незащищенную челюсть тяжеловеса прямо перед собой, приложился к ней четыре раза подряд. Тяжеловес рухнул на бок, перекатился, и поднялся с трудом. Крепкий малый шагнул за ним. Тяжеловес отступил. Крепкий малый прыгнул вперед и несколько раз ударил. Часть ударов тяжеловес отбил, но ему явно попало по ребрам, и дальше он отступал, согнувшись. Почувствовав спиной загородку, тяжеловес повернул и стал отступать вдоль. Крепкий малый наседал, загоняя тяжеловеса в угол. И вскоре своей цели достиг — отступать стало некуда. Малый стоял перед тяжеловесом, ища открытости и нанося пробные удары сильнее обычных. Тяжеловес прикрывался кулаками и локтями. Один раз он случайно открылся, и малый ударил, но, поскольку очень устал и растерял в боях концентрацию — промахнулся. Его кулак только слегка задел ухо тяжеловеса. Тяжеловес еще немного подождал, а потом сам вдруг провел серию ударов, контратакуя, и один раз попал малому в лоб. Малый качнулся назад и тут же ответил. Тяжеловес опять закрылся локтями. Малый бил его то в торс, то в голову, но удары не достигали цели. Малый вошел в раж и рассердился. Тяжеловесу давно полагалось упасть и лежать не двигаясь, пока малого не объявят чемпионом, а он все не падал. Вконец раздосадованный, малый ударил тяжеловеса в пах. Тяжеловес рухнул на землю.
Арбитр подскочил и стал выговаривать малому. Малый делал вид, что нехотя слушает. Тяжеловес поднялся, и бой продолжился. Снова малый загнал его в угол, и снова молотил кулаками по защищающим локтям, и все не мог попасть. И снова разозлился, поняв, что, вроде, ему ничего не светит. Тогда он опустил руки и просто жахнул тяжеловеса в пах ногой. Тяжеловес упал и стал протяжно выть. Арбитр поднял руку, останавливая поединок. Он помог тяжеловесу подняться и объявил его победителем. Трибуны и толпа закричали от восторга и возмущения. Тяжеловес стоял с поднятыми триумфально руками и глупо улыбался. Тогда малый прыгнул на него и сбил его с ног одним ударом в ухо. На малого кинулись стражники и его увели. Тяжеловеса подняли на ноги и повели к лекарю.
Следующим номером были сражения на мечах, в том же формате, что и кулачные бои — на выбывание. На трибуне, недалеко от княжеской ложи, за действием наблюдал Хок. Его особенно интересовали успехи его первого помощника, молодого, энергичного парня, к которому благоволил сам Фалкон, и благоволил так открыто, что Хок задумался, не готовят ли ему смену, и был с тех пор весьма осторожен со своим подчиненным.
Помощник Хока добрался до полуфинала и выбыл. Хок пожал плечами. Сам он никогда не принимал участия в турнирах. Профессионалам любительские развлечения не к лицу.
Удивлению Хока не было предела, когда он увидел среди двух дюжин вышедших на старт арбалетчиков того самого мальчишку по имени Брант. Да он везде успел, подумал Хок. Это просто наваждение какое-то. И как он Риту успел окрутить — за один день пребывания в столице! И вот, три дня спустя, он уже принимает участие в турнире! Если так пойдет дальше, он просто женится на дочери Вдовствующей Великой и через месяц, выслав Бука и заточив Фалкона в темницу, объявит себя правителем страны! Откуда он взялся? Из какого он рода?
Слева поперек поля дул ветерок, и часть арбалетчиков, не учтя его, выбыла, промахнувшись с первого же раза. Осталось человек пятнадцать. Они отступили шеренгой на десять шагов. Расстояние между ними и мишенями выросло таким образом до сорока шагов. Дали залп. После залпа еще десятеро ушли сами — в мишени они попали, но не в центр, и почли своим долгом самоустраниться. Оставшиеся отошли еще на пять шагов. Несколько обслуживающих вынули из мишеней и загородки стрелы.
Следующий выстрел арбалетчики произвели не одновременно, но с разбросом, и двое повесили головы и удалились с поля. Остались трое, и Брант среди них.
Обслуживающие убрали все мишени, кроме одной.
Первый арбалетчик, красуясь, выстрелил почти не целясь, и попал в самую середину мишени. Публика возбужденно загикала и зааплодировала.
Брант стрелял вторым. Он неспеша зарядил арбалет, повел носом, облизал палец и поднял его кверху, определяя направление и силу ветра, приложился, и расщепил стрелу предыдущего стрелка на двое. Ему устроили овацию.
Третий стрелок выбрал стрелу потяжелее. Его выстрел пришелся точно в черенок стрелы Бранта, щепки полетели в стороны, а наконечник вошел глубоко в мишень от удара тяжелой стрелы, будто забитый молотком.
Мишень убрали, и принесли две новые. Их поставили на расстоянии пяти шагов друг от друга. Стреляющие отошли назад еще на пять шагов. Им принесли двойные арбалеты.
Рита, стоящая на трибуне в стороне от Хока и наблюдавшая за ним все это время, в первый раз в сознательной жизни забыла обо всем и начала грызть ногти, таращась на арбалетчиков.
Первый лихо подкинул заряженный двойной арбалет, поймал его, и тут же спустил оба курка. Две стрелы поразили две мишени почти одновременно.
Брант рассмотрел выданный ему арбалет, вложил стрелы, проверил оперение, расставил ноги, пригляделся, и надавил курки. Только после этого он вдруг сообразил, что правая стрела чуть тяжелее левой. Стрелы еще летели к мишеням, а он уже закусил губу и зажмурился, кляня себя. Левая стрела попала точно в центр мишени, а правая чуть ниже центра. По правилам, Брант имел право продолжать. По негласным законам турнирной чести — не очень.
Изначально в турнирах участвовали только отпрыски благородных семей, и турнирная честь, хоть и наличествовала, но попиралась часто — а победителя вообще не судят. С тех пор, как в турниры начали допускать простолюдинов, негласные правила ужесточились. Простолюдины очень радели за свою честь и дико комплексовали. Это заставляло остальных участников быть более строгими к себе.
Брант не ушел. Остался на поле. По публике пробежал недоуменный гул.
Третий стрелок поразил только одну цель и удалился понуро.
Мишени сменили. Первый стрелок и Брант отступили еще на пять шагов.
Зарядив арбалет, первый стрелок снисходительно посмотрел на Бранта. Брант в ответ благожелательно улыбнулся. Это так смутило стрелка, что хватка его на арбалете чуть ослабла, и обе стрелы поразили не центры мишеней, но их края. Стрелок смутился, повесил голову, опустил арбалет и уже собирался уходить с поля, когда рука Бранта легла ему на плечо.
— Победитель — ты, — сказал Брант тихо. — Это все знают. Постой рядом.
Он положил двойной арбалет на землю и поднял обычный, единозарядный. В публике стали возбужденно перекидываться недоуменными репликами. Брант пристроил две стрелы к натянутой тетиве, ни одну не вкладывая в желоб, всунул между ними указательный палец, прикрыл сверху средним пальцем, и выстрелил.
Стрелы пошли в разные стороны, под острым углом друг к другу. Правая вонзилась точно в центр мишени, но левая прошла мимо и застряла в заграждении.
Брант изящно поклонился княжеской ложе, потом обвел глазами публику и рукой указал на грудь первого стрелка — вот ваш победитель. Жест был встречен небывалой овацией. Брант еще раз поклонился и ушел с поля, предоставив триумфатору принимать дальнейшие поздравления. Триумфатор был смущен и сердит одновременно, понимая, что публика симпатизирует вовсе не ему.
Двухчасовой перерыв дал публике возможность поесть и выпить, а обслуживающим установить два пестрых шатра на разных концах поля. Затрубили трубачи, объявляя начало джуста.
В джусте участвовало шестнадцать человек, на выбывание.
Рита вглядывалась в прикрытые забралами лица участников, восседающих на покрытых разноцветными попонами конях, и не могла ничего разобрать.
Первые восемь пар сшиблись и выявили победителей, а она все не знала, который из всадников ее сын.
Четыре оставшихся пары, под возрастающий гул толпы, отыграли четвертьфинал, а где Брант, Рита все еще не знала.
Она все поняла, когда первая полуфинальная пара разъехалась к шатрам, одновременно развернула коней, и всадники понеслись навстречу друг другу вдоль раскрашенного барьера с длинными копьями наперевес, держа щиты на уровне груди. Всадник с белым пером на шлеме и легким (кожаным! — с ужасом подумала Рита) щитом вдруг наклонился вправо, в сторону от барьера, и поднял щит диагонально. Более тяжелый его противник разгадал маневр и постарался направить копье ниже, но поздно спохватился. Копье его скользнуло по щиту и прошло над головой почти висящего над землей Бранта, в то время как копье Бранта попало противнику прямо в нагрудный стальной щиток, и он вылетел из седла и неловко упал на бок. Брант поднял копье вверх и остановился у противоположного шатра, принимая обращенный к нему шквал аплодисментов.
Вторая пара выявила победителя, и теперь Брант был участником финала. Его соперник, стройный, небольшого роста, ловкий наездник приподнял забрало и подмигнул Бранту. Брант тоже приподнял забрало и показал своему противнику язык. Тот сверкнул глазами.
Они разъехались к шатрам и развернули коней. Брант, внимательно следивший за всеми остальными схватками и прекрасно изучивший сильные и слабые стороны теперешнего своего оппонента, прикидывал план действий. Наитию следует повиноваться мгновенно. Он снял левую железную перчатку и отцепил и бросил прочь стальные наколенники. Публика затихла. Той же свободной левой рукой, мешал только щит, привязанный к локтю, Брант снял шлем и бросил его на землю. Публика ахнула. Зубами Брант развязал тесемки щита и дал щиту упасть. Наклонившись к гриве коня, он что-то прошептал, и лошадь закивала головой. По тому, как он шептал, и как лошадь кивала, Рита с тревогой и досадой поняла, что он не заговаривает коня магическими фразами, а просто морочит публике голову.
Брант и его оппонент подъехали к противоположным шатрам, развернули коней, и понеслись. Когда его отделяли от оппонента две дюжины шагов, Брант вдруг рывком вскочил, балансируя, на седло. В правилах, гласных и негласных, не было никаких запретов по этому поводу, просто потому, что такое никому не приходило раньше в голову. Соперник Бранта повел копьем вверх и вниз, растерявшись. Он попытался уклониться, он не знал, куда бить копьем, и замешательство его подвело. Брант, стоя на седле, подбросил копье, поменял захват с тыльного на внешний, и тут же ударил оппонента сверху в блестящий шлем. Копье оппонента прошло в миллиметре от его колена, но оппонент уже заваливался на бок. Он зацепился ногой в стремени, и лошадь поволокла его по земле. Брант отбросил копье, развернул заржавшего коня, перескочил барьер, стрелой полетел за лошадью противника, и через мгновение схватил ее под узцы, останавливая. Спешившись, он отцепил ногу противника от стремени и помог ему подняться на ноги.