Стивенсон Роберт Луис. Рассказы

- Час пробил, - молвил колдун, - мужайся.
Он поджег листья и, бормоча какие-то заклинания, раздул пламя пальмовой
ветвью. Сначала в комнате было почти темно, ведь ставни были затворены, но
потом вспыхнуло пламя, и комната ярко осветилась. К потолку потянулась
струйка дыма; голова у Кеолы закружилась, в глазах потемнело, как сквозь
сон, он слышал бормотанье Каламаке. Вдруг что-то с быстротой молнии
ударило в коврик, на котором они стояли. И в то же мгновение дом и комната
исчезли и Кеола потерял сознание. Потоки солнечного света заливали все
вокруг, когда он очнулся на берегу моря; ревел прибой, они с колдуном
стояли На том же коврике, вцепившись друг в друга, еле переводя дыхание.
Не говоря ни слова, они заслонили глаза от яркого солнца.
- Что это было? - крикнул Кеола. Он пришел в себя первым, потому что
был помоложе. - Такая боль, будто расставался с жизнью.
- Какая разница, - задыхаясь, произнес Каламаке. - Дело сделано.
- Скажи, ради бога, где мы? - тревожился Кеола.
- Не о том спрашиваешь, - отвечал чародей. - Мы здесь, все в наших
руках, надо браться за работу. Я отдышусь, а ты сбегай на опушку леса,
принеси мне растения и листья деревьев, которых здесь больше всего, - по
три горсти каждого и поторапливайся. Мы должны вернуться, когда придет
пароход. Люди удивятся нашему исчезновению, - и колдун, пыхтя, опустился
на песок.
Кеола шел сверкающим песчаным берегом, усыпанным кораллами и
раковинами, и размышлял: "Как бы запомнить этот берег? Вернусь сюда и
соберу ракушки".
Перед ним на фоне неба вырисовывались пальмы - не такие, как на Восьми
островах, а стройные, высокие с сочной листвой, даже засохшие ветви
казались золотыми веерами среди зеленых, и Кеола думал про себя: "Как
странно, что я не знал раньше этой рощи. Обязательно приду сюда соснуть,
когда потеплеет". И тут же поймал себя на мысли: "А как, однако,
потеплело!" Ведь на Гавайях была зима, и с утра было холодно. Потом Кеола
удивился: "А куда подевались серые скалы? Где высокий утес с лесом на
крутом склоне? Где птицы, летающие вокруг утеса?" И чем больше он
задавался такими вопросами, тем меньше понимал, куда его занесло.
У самого берега росли названные колдуном травы, а деревья - в глубине
леса. Когда Кеола подошел к нужному дереву, он вдруг увидел девушку.
Нагота ее была прикрыта лишь поясом из листьев.
"Ну и ну! - сказал про себя Кеола. - Не очень-то они разборчивы в
одежде в этой части острова". Он остановился, полагая, что она увидит его
и убежит, но девушка не обращала на него внимания, и тогда Кеола принялся
напевать. Она тут же вскочила, краска сошла с ее лица, она в ужасе
озиралась по сторонам, судорожно хватая открытым ртом воздух. Но странно -
взгляд ее скользнул мимо Кеолы.
- Добрый день! - обратился он к ней. - Не бойся, я тебя не съем.
Но не успел он произнести ни слова, как девушка убежала в лес.
"Странные повадки", - подумал Кеола и в безотчетном порыве кинулся за
ней.
Кеола гнался за девушкой, а она все кричала на каком-то неведомом
наречии, но некоторые слова он понимал: она звала на помощь и
предупреждала сородичей об опасности. И вдруг Кеола увидел множество
бегущих людей - мужчин, женщин, ребятишек, они неслись сломя голову и
голосили, как на пожаре. Эти люди нагнали страху на Кеолу, он вернулся с
листьями к Каламаке и рассказал ему об увиденном.
- Не обращай на них внимания, - успокоил его тесть, - они, будто
видения из сна, тени. Исчезнут, и ты сразу позабудешь о них.
- Мне показалось, что меня никто не видел, - сказал Кеола.
- Так оно и есть, - подтвердил колдун. - Мы заколдованы и потому
невидимы даже при ярком свете. Но они нас слышат, а потому лучше говори,
как я, вполголоса.
С этими словами он выложил круг из камней и поместил в центр круга
листья.
- Я поручаю тебе жечь листья, - сказал колдун, - поддерживай невысокое
пламя. Пока горят листья - а они сгорают очень быстро, - я должен
закончить свое дело; как только они почернеют, волшебный порошок, что
перенес нас сюда, вернет нас домой. Приготовь спичку и не забудь позвать
меня вовремя, а то пламя погаснет и я останусь здесь.
Как только занялось пламя, колдун, точно олень, выпрыгнул из круга и
понесся по берегу. Он носился, словно гончая после купания, и на ходу
хватал раковины; Кеоле показалось, что они ярко вспыхивали в его руках.
Листья тем временем горели ярким пламенем, и оно быстро их пожирало; у
Кеолы оставалась всего одна горстка, а колдун умчался далеко и все
подбирал и подбирал ракушки.
- Назад! - крикнул Кеола. - Листья на исходе, возвращайся!
Каламаке обернулся, и если в ту сторону он бежал, то обратно летел. Но,
как он ни торопился, листья догорали быстрее. Пламя уже затухало, но
колдун одним прыжком одолел остаток пути и приземлился на коврике. Он
поднял ветер, и костер потух; и тут же исчез берег, солнце и море, Кеола и
Каламаке снова оказались во тьме комнаты с закрытыми ставнями. Они снова
еле переводили дух и ничего не видели, а на коврике между ними лежала
груда блестящих долларов. Кеола бросился открывать ставни и увидел за
ближайшим холмом море и покачивающийся на волнах пароход.
В тот же вечер Каламаке отозвал зятя в сторонку и сунул ему в руку пять
долларов.
- Кеола, - сказал он, - если ты умный (в чем я сомневаюсь), ты
представишь себе, что соснул днем на веранде и видел сон. Я лишних слов не
говорю и беру в помощники людей с короткой памятью.
Каламаке и словом больше не обмолвился об этом деле. Но у Кеолы оно не
шло из головы, он и раньше был ленив, а теперь вообще за работу не брался.
"Зачем мне работать, - размышлял он, - когда мой тесть может делать
доллары из ракушек?"
Свою долю он быстро израсходовал: накупил себе много обновок. И тогда
затосковал.
"Лучше бы я купил себе губную гармонику, забавлялся бы целый день", -
думал он и злился на Каламаке:
"Вот уж собачья душа! Доллары собирает, когда вздумается, на берегу, а
я и губную гармонику купить не могу! Берегись, Каламаке, я не ребенок,
меня не проведешь, я твою тайну выведал". И Кеола повел разговор о тесте с
женой Лехуа и пожаловался ей на его плохое обращение.
- Оставил бы ты его в покое, - наставляла его Лехуа. - Не серди его, не
играй с огнем.
- Было бы кого бояться, - Кеола щелкнул пальцами. - Он у меня в руках.
Он сделает все, что я захочу, - и Кеола все рассказал жене.
Лехуа покачала головой.
- Поступай, как знаешь, - сказала она, - но если станешь отцу поперек
дороги, он тебя в порошок сотрет. Ты вспомни, что стало с теми, кто ему
перечил, вспомни про Хуа - знатного рода, заседал в палате представителей,
каждый год ездил в Гонолулу; а вот исчез с лица земли, и косточки от него
не осталось. Вспомни Камау - стал худой, как щепка, жена одной рукой его
поднимала. Кеола, ты перед ним сущий младенец, он тебя двумя пальцами
приподнимет и съест, как креветку.
По правде говоря, Кеола побаивался Каламаке, но он был кичлив, и слова
жены привели его в ярость.
- Ладно, - процедил он сквозь зубы, - коли ты меня ни во что не
ставишь, я докажу, что ты очень сильно заблуждаешься. - И Кеола тут же
отправился к тестю.
- Каламаке, - начал он, - я хочу губную гармонику.
- В самом деле?
- Да, я тебе без околичностей заявляю: хочу гармонику. Ну что тебе
стоит купить гармонику, ты ж на берегу доллары собираешь.
- Я не ждал, что ты на такое отважишься, - ответил колдун. - Думал, ты
робкий никчемный парень. Я несказанно рад, что ошибся. Пожалуй, у меня
появился помощник и продолжатель в моем весьма трудном деле. Губную
гармонику хочешь? Покупай самую лучшую в Гонолулу. Сегодня же, как
стемнеет, мы с тобой отправимся за деньгами.
- На тот берег? - справился Кеола.
- Нет, ни в коем случае! Ты должен узнать и другие тайны. Прошлый раз я
учил тебя собирать раковины, а теперь научу ловить рыбу. Хватит у тебя сил
управиться с лодкой Пили?
- Отчего же нет, хватит, - отозвался Кеола. - А почему нам не взять
твою, она уже спущена?
- Есть причина, и ты ее скоро поймешь, - отвечал колдун. - Мне сейчас
больше подходит лодка Пили. Как стемнеет, будь любезен, жди меня у лодки.
А пока держи наш уговор в тайне, незачем посвящать в него домочадцев.
Кеоле его слова были слаще меда, его распирало от гордости.
"Эх, давно бы имел гармонику, - думал он. - Смелость города берет".
Вскоре он заметил, что Лехуа тайком льет слезы, и чуть было не сказал
ей, как все хорошо складывается. Потом одумался. "Лучше выжду, вот принесу
ей гармонику, тогда послушаем, что она, глупышка, скажет. Может, поймет
наконец, какой толковый муж ей достался".
Как только стемнело, тесть с зятем спустили на воду лодку Пили и
поставили парус. Море штормило, дул сильный ветер, но быстроходная лодка,
сухая и легкая, летела по волнам. Колдун зажег прихваченный из дому фонарь
и держал его за кольцо; они сидели на корме, курили сигары, говорили, как
старые друзья, о колдовстве, о больших деньгах, которые они добудут
чарами, решали, что они купят сначала, а что потом. Каламаке был ласков,
как отец.
Через некоторое время колдун огляделся, посмотрел на звезды, на почти
скрывшийся из виду остров и задумался.
- Послушай, - сказал он наконец, - Молокая остался далеко позади, Мауи
кажется облаком; по положению этих звезд я безошибочно определил, что мы
достигли цели. Это место называется Море Мертвецов. Здесь особенно
глубоко, все дно усеяно человечьими костями, а в расщелинах подводных скал
обитают морские боги и водяные. Здесь такое сильное северное течение, что
его не одолеет и акула, а уж если кого выбросят за борт, бурный поток,
будто дикий конь, несет беднягу прямо в океан. Тут ему и конец, кости его
усеивают дно, а душу забирают морские боги.
Ужас объял Кеолу. Он взглянул на колдуна; в неверном свете звезд тот
преображался прямо на глазах.
- Ты нездоров? - отчаянно крикнул Кеола.
- Я-то здоров, - отвечал колдун, - а вот кое-кому здесь и впрямь
неможется.
С этими словами колдун опустил фонарь, его палец застрял в кольце, и
оно порвалось, рука же мгновенно стала величиной с дерево.
Кеола дико вскрикнул и закрыл лицо руками. Каламаке поднял фонарь.
- А ну-ка, взгляни мне в лицо! - приказал он.
Голова у него была с бочку, а он все рос и рос, как облако, накрывшее
гору. Кеола кричал, лодка летела по бурному морю.
- Ну, а что ты теперь скажешь о губной гармонике? - спросил колдун. -
Может быть, предпочтешь флейту? Ах, нет! Это хорошо. Не люблю, когда
домочадцы сами не знают, чего они хотят. Но мне, пожалуй, лучше выйти из
этой лодчонки, я необычайно вырос, одно неосторожное движение, и я, чего
доброго, затоплю ее.
Сказав это, колдун перекинул ноги за борт. В мгновение ока он вырос в
тридцать раз, потом в сорок; он упирался ногами в дно моря, его плечи и
голова возвышались над поверхностью, как скалистый остров, а волны
разбивались о его грудь, как об утес. Тем временем лодку уносило течением
к северу, но колдун протянул руку, взял двумя пальцами планшир и переломил
лодку, как щепку. Кеола оказался в воде. Колдун собрал в кулак обломки и
зашвырнул их далеко-далеко во тьму.
- Извини, что я забрал фонарь, - сказал он, - мне еще долго брести по
морю, пока доберусь до суши, а дно неровное, все время кости под ноги
попадаются.
Колдун повернулся и пошел вброд большими шагами; когда Кеолу поднимало
на гребень волны, он видел, как тот удалялся, держа фонарь высоко над
головой, вспенивая морскую воду.
Когда колдун выловил обломки лодки, Кеола совсем потерял голову от
страха. Он, конечно, барахтался, как щенок, которого бросили в воду, чтобы
утопить; Кеола не знал, куда ему плыть. Из головы не шел колдун-великан,
его огромная, как гора, голова, широченные, выступающие над водой, как
остров, плечи, о которые разбиваются волны. Подумал Кеола и о губной
гармонике, и ему стало стыдно, потом о костях мертвецов, и ему стало
страшно.
Вдруг Кеола увидел при свете звезд какую-то темную громадину, огоньки
внизу, их блики на взбаламученной воде, услышал голоса. Он крикнул, ему
ответили, и в то же мгновение перед ним закачался на волне нос корабля. Он
вцепился обеими руками в цепи, но его накрыл штормовой вал, а потом
матросы втащили его на палубу.
Они дали ему галеты, сухую одежду и принялись расспрашивать, как он
оказался так далеко в море и свет ли маяка Лаэ о Ка Лаау они видели. Но
Кеола знал, что белые люди, точно дети: они верят только в свои
собственные байки, а потому о себе рассказал, что в голову пришло, и
поклялся, что никакого маяка (то был фонарь Каламаке) он в глаза не видел.
Кеолу подобрала торговая шхуна, направлявшаяся в Гонолулу, а потом на
малые острова. По счастливой для Кеолы случайности один из матросов упал с
бушприта во время шторма. У Кеолы не было выбора. Он бы не решился
остаться на Восьми островах. Земля слухом полнится, а люди любят поболтать
и обменяться новостями. Поселись они тайком на севере Кауаи или на юге
Кау, не прошло бы и месяца, как колдун прознал бы об этом, и тогда не
сносить ему головы. И Кеола поступил разумно: нанялся матросом на шхуну
взамен утонувшего в шторм матроса.
В целом на шхуне жилось хорошо. Еда была отменная, ешь до отвала.
Галеты и солонина - каждый день, гороховый суп и пудинг - дважды в неделю,
так что Кеола округлился. Капитан был хороший человек, да и команда не
хуже, чем другие белые.
Но вот с помощником капитана трудно было поладить, Кеола никак не мог
ему угодить и каждый день сносил и ругательства и побои за то, что делал,
и за то, чего не делал. Помощник капитана был здоровый детина, и рука у
него была тяжелая. А уж ругался так, что уши вяли слушать, ведь Кеола
происходил из хорошей семьи и привык к уважению. Но что всего хуже -
стоило Кеоле заснуть, откуда ни возьмись являлся помощник капитана и
линьком [тонкая веревка для телесных наказаний на море] понуждал его
встать. Делать было нечего, Кеола решил бежать.
Месяц тому назад они вышли из Гонолулу, и вот наконец увидели землю.
Была тихая звездная ночь, море было спокойное, небо чистое, а с
наветренного борта виднелся остров, узкая полоска пальм обрамляла его
берег. Капитан и его помощник, поглядев на него в морской бинокль,
упомянули его название и поспорили, что это за остров, а Кеола, стоя у
рулевого колеса, слушал их разговор. Торговые суда сюда не заходили. По
словам капитана, остров был необитаемым, но помощник думал иначе.
- Я и цента не дам за этот справочник, - сказал он. - Я был здесь
как-то раз на шхуне "Евгения". Стояла точно такая же ночь. Рыбаки вышли в
море с факелами, а на берегу народ кишел, как в городе.
- Хорошо, хорошо, - согласился капитан, - берег очень крутой, вот в чем
загвоздка. Но раз навигационная карта не показывает подводных рифов,
подойдем к нему поближе с подветренной стороны. А ты знай крути штурвал, -
крикнул он Кеоле, который так заслушался, что совсем позабыл про свои
обязанности.
Помощник капитана снова набросился на него с бранью и поклялся
отдубасить Кеолу кофель-нагелем [брусок с железным болтом для крепления
снастей], тогда, мол, тот узнает, где раки зимуют.
Наконец капитан и его помощник ушли и Кеола остался один.
- Этот остров мне очень подходит, - решил он. - Торговые суда к нему не
пристают, значит, и помощник здесь никогда не появится. Да и Каламаке в
голову не придет искать меня так далеко от дома.
Кеола осторожно вел шхуну к берегу. Он старался сделать это как можно
незаметнее, ведь беда с белыми в том, что им нельзя доверять, особенно
помощнику капитана. Спят вроде бы мертвым сном или притворяются, а стоит
парусу хлопнуть, они уж на ногах и носятся за тобой с линьком. И Кеола вел
судно потихоньку. Но когда земля была уже близко, волны стали сильнее
биться о борт.
Вдруг помощник вскочил.
- Ты что это делаешь? - заревел он. - Да ты мне судно на мель посадишь!
Он бросился к Кеоле, но тот ловко прыгнул за борт в море, освещенное
звездами. Когда он вынырнул, шхуна уже шла своим курсом, у штурвала стоял
помощник капитана, и Кеола даже слышал, как он ругался. У подветренного
берега море было спокойное, к тому же вода была теплая. Кеола прихватил с
собой матросский нож и не боялся акул. Деревья были уже совсем близко, и
береговая линия образовала в этом месте что-то вроде гавани, куда его
несло течением. Кеолу накрывало с головой, потом он всплывал снова, и
перед глазами у него был полукруг гавани с пальмовыми деревьями. Кеола
изумлялся, что никогда раньше не слышал о чудесном острове.
Пребывание Кеолы на острове делится на то время, когда он жил один, и
когда поселился с его обитателями. Сначала он повсюду искал людей, но так
и не нашел никого в брошенной деревушке, только опустевшие дома да следы
костровищ. Пепел был холодный, размытый дождями; некоторые хижины
опрокинуты ураганами. Сначала Кеола и поселился в такой брошенной хижине.
Он выточил себе дрель для получения огня трением, смастерил рыболовный
крючок из раковины, рыбачил и жарил рыбу. На острове не было воды, и он
взбирался на кокосовую пальму, срезал орехи и пил кокосовое молоко. Дни
казались ему длинными, а ночи страшными. Он сделал лампу из скорлупы
ореха, выжал масло из зрелого плода, а фитилек скрутил из волокна пальмы.
Как только спускалась ночь, он запирался в хижине, зажигал лампу и до утра
не смыкал глаз, дрожа от страха. Не раз его посещала мысль, что уж лучше
бы ему лежать на дне морском, пусть бы его косточки перекатывались вместе
с другими.
Все это время он жил на берегу гавани, потому что хижины стояли на
берегу, тут же росли пальмы, и сама лагуна изобиловала хорошей рыбой.
Однажды он побывал на другом берегу, посмотрел на океан и вернулся
потрясенный. Знакомый вид - сверкающий на ярком солнце песок, шумный
прибой, разбросанные по берегу раковины - больно ранил Кеолу.
"Не может быть, - думал он, - все похоже, как две капли воды. И откуда
мне знать? Белые, хоть и притворяются, что знают, куда плывут, могут
ошибиться, как и другие люди. Что если мы плыли по кругу и я сейчас совсем
близко от Молокай, и другой берег острова - тот самый, на котором мой
тесть собирал доллары?"
После этого случая он опасался ходить на берег океана.
Примерно через месяц вернулись хозяева деревни. Они приплыли в шести
переполненных лодках. Эти славные люди говорили на языке, очень
отличавшемся от языка его сородичей-гавайцев, но многие слова совпадали, и
нетрудно было догадаться, о чем идет речь. Мужчины были очень вежливые, а
женщины - добрые. Они оказали ему гостеприимство: построили хижину, дали
жену; но больше всего он дивился тому, что его никогда не посылали на
работу, как других молодых мужчин.
В новой жизни Кеолы было три периода - очень печальный, веселый, а
потом наступил третий - когда во всем свете не было человека, обуянного
страхом больше, чем Кеола.
Печалился Кеола из-за девушки, которую ему дали в жены. Он сомневался,
тот ли это остров, на котором он побывал вместе с колдуном, та ли эта
речь, что он тогда слышал, но уж насчет жены никаких сомнений не было - ею
оказалась та самая девушка, с плачем убежавшая от него в лесу. Он долго
плавал, а мог сидеть себе в Молокай: ведь он бросил дом, жену, друзей,
чтоб спастись от врага, а поселился в его охотничьем угодье, где колдун
разгуливал невидимым. В это печальное для него время Кеола старался по
возможности никуда не выходить из своей хижины на берегу лагуны.
Кеола сменил печаль на веселье, когда многое открылось ему из
разговоров с женой и вождями племени. Сам Кеола в основном помалкивал. Он
не очень-то доверял своим новым друзьям: уж слишком они были сладкоречивы,
чтоб им целиком довериться. Он стал еще осторожнее, когда поближе узнал
нового тестя. О себе Кеола мало чего рассказывал - имя, происхождение, то,
что жил на Восьми островах, упомянул о королевском дворце в Гонолулу, о
том, что был первый друг короля и миссионеров. Но зато он сам постоянно
задавал вопросы и многое узнал.
Остров, на котором он поселился, назывался Островом Голосов. Он
принадлежал этому племени, но постоянно они жили на другом, южном, до
которого нужно было плыть три часа. Там у них стояли более основательные
дома, да и сам остров был богаче. Они разводили кур и свиней, лакомились
яйцами, а торговые суда привозили им ром и табак. Оказалось, именно туда
направлялась шхуна, с которой сбежал Кеола, и на южном острове умер
помощник капитана. По их рассказам, шхуна причалила в плохое время: вся
рыба в лагуне в это время ядовитая, стоит человеку съесть ее, он пухнет и
умирает. Помощника капитана предупреждали об этом, он видел, что лодки
спущены на воду и люди готовятся к переезду на Остров Голосов. Но он был
глупый белый, который верит только собственным побасенкам, а потому поймал
больную рыбу, поджарил и съел, а потом весь раздулся и умер.
А что касается Острова Голосов, то он необитаем большую часть года.
Порой они присылают сюда лодку с людьми за копрой, но все племя
перебирается на Остров Голосов, только когда болеет рыба в лагуне у
главного острова. А название остров получил из-за чудес, происходящих
здесь. Похоже, берег океана населяют невидимые дьяволы; день и ночь они
переговариваются между собой на непонятных языках. День и ночь вспыхивают
и гаснут маленькие костры на берегу, а причину этих чудес еще никто не
разгадал. Кеола поинтересовался, не случаются ли подобные чудеса на
главном острове, и они ответили: нет, такого там никогда не бывает, да и
на сотне островков, его окружающих, о таких чудесах не слыхивали. Чудесами
славится только Остров Голосов. Поведали ему и о том, что костры видели и
голоса слышали только на берегу океана и в прилегающем лесу, а у лагуны
человек проживет две тысячи лет (если ему на роду написано), и никто не
причинит ему беспокойства, да и океанские дьяволы безобидны, если их
обойдешь стороной. Лишь однажды вождь племени метнул копье туда, откуда
слышался голос, и в тот же вечер упал с кокосовой пальмы и расшибся.
Кеола много размышлял наедине. Он понял, что будет в безопасности,
когда племя вернется на главный остров, да и сейчас ему ничто не угрожает,
если он будет держаться возле лагуны. И все же ему хотелось еще большего
спокойствия. И он сказал верховному вождю, что он как-то жил на острове,
где водилась нечисть, и тамошние жители нашли способ избавиться от этой
напасти.
- В лесу росло дерево, - поведал Кеола вождю, - и туда наведывались
дьяволы за листьями. И тогда люди спилили его, и дьяволы больше не
появлялись в тех местах.
Его спросили, что это было за дерево, и Кеола указал на то, с которого
собирал листья для Каламаке. Они сомневались: но идея была уж очень
заманчива. Что ни вечер, старейшины племени держали совет, но верховный
вождь, хоть и был не робкого десятка, боялся будить лихо и каждый раз
напоминал им о вожде, бросившем копье, и о постигшем его возмездии. Это
сразу отрезвляло всех, и никто ничего не предпринимал.
Хоть затея и не удалась, Кеола был доволен и радовался жизни. Кроме
всего прочего, он подобрел к жене, и она очень его полюбила. Как-то раз он
вернулся в хижину и застал жену в слезах, горестно причитающей.
- В чем дело? - спросил Кеола. - Какая приключилась беда?
Но она ответила, что все в порядке.
Той же ночью она разбудила Кеолу. Тускло горела лампа, но он все же
заметил, что лицо у жены совсем убитое.
- Кеола, - начала она шепотом, - я хочу кое-что сказать тебе на ухо,
чтобы нас никто не услышал. За два дня до того, как лодки подготовят к
отплытию, уходи на берег океана и спрячься в лесной чаще. Мы заранее
выберем это место - ты и я - и отнесем туда запас еды. Каждый вечер я буду
проходить мимо напевая. Но когда наступит вечер и ты не услышишь моей
песни, знай: мы все покинули остров, тебе ничего не угрожает, и ты можешь
выйти из укрытия.
У Кеолы душа ушла в пятки.
- О чем ты говоришь? - крикнул он. - Я не хочу жить с дьяволами. Я не
хочу, чтобы меня бросили одного на острове. Я сплю и вижу покинуть этот
остров.
- Ты никогда не покинешь его живым, мой бедный Кеола, - сказала жена. -
Я раскрою тебе правду: мои соплеменники - людоеды, но держат это в тайне.
А убьют они тебя до отъезда потому, что на южный остров заходят корабли,
там и сейчас живет белый торговец в доме с верандой. Конечно, наш остров
чудесное место! Торговец привез бочки с мукой, а однажды в лагуну зашел
французский военный корабль, и всех угощали вином и галетами. Ах, мой
бедный Кеола, как бы мне хотелось взять тебя с собой, ведь я люблю тебя, а
наш остров - самый лучший на свете, если не считать Папеете.
Кеола до смерти перепугался. Он слышал рассказы о людоедах с южных
островов, и они всегда вселяли в него страх, а теперь беда стучится к нему
в дверь. Путешественники рассказывали и о повадках людоедов, как те холили
и нежили человека, которого намеревались съесть, родная мать так не
печется о своем любимчике. Вот и с ним так нянчатся - построили дом,
кормили, поили, освободили от всякой работы, а старейшины и вожди
обходились с ним, как с важной персоной. Кеола, лежа на кровати, горевал о
своей печальной участи и цепенел от страха.
На следующий день по обыкновению все были с ним очень любезны. Люди
этого племени отличались красноречием, слагали стихи, шутили на
пиршествах. Но Кеоле было теперь наплевать на их обходительность. Он видел
лишь белые сверкающие зубы, и его мутило от их вида. Когда они садились
есть, он шел в ближайший лесок и лежал там, как мертвый.
На третий день жена пошла за ним в лес.
- Кеола, - сказала она, - если ты не будешь есть, тебя завтра убьют и
сварят. Старейшины уже перешептываются. Они опасаются, что ты занемог и