Страница:
тот час, Эли, когда поняла, что у меня есть на это моральное право, я
перестала быть галутной еврейкой и стала израильтянкой. Теперь, Эли, я
ответила на твой вопрос полностью... Что, Сашенька? Что делать? Милые мои -
не знаю... - "Пташка" притормозила и начала съезжать у Латруна - разбитой
иорданской казармы - с автострады.
- Налево на арабскую Рамаллу, - объявила "пташка", - направо в
израильскую глубинку. Берите еще по апельсину. Не лезет, прячьте про запас!
В израильскую "глубинку" ехали целых пятнадцать минут, потом на крутом
повороте увидели железную стрелку "Кармел-Исеф". Поселок Кирмел-Исеф, в
котором жила Ида Нудель, придумал человек талантливый. На большом холме, на
обоих его отрогах, раскинулся он карминными крышами, как птица. Взлетели на
машине повыше, оказалось не туда. Вокруг никого. Саша выскочил из кабинки,
крикнул: "Я сейчас!" и побежал наверх. Зимние ветры туляли здесь
необузданно, но он спешил и не чувствовал холода. Оглянулся, - задохнулся от
увиденного.
Израиль вообще красив, а тут - сказка. Холмистая, сочно зеленая земля
проглядывалась до Средиземного моря, хотя до него отсюда идти и идти... Море
было горизонтом. Медленно уплывали темные облака, и оно сверкнуло вдруг в
розовой дымке, как сабля, выхваченная из ножен. К морю стекались по склонам
поля, леса и цветные пятна далеких красных крыш. Саша замахал руками,
позвал:
- Идите сюда!.. Вы что, каменные? - обиженно прокричал он, скользя вниз
по сырой пахучей траве.
"Пташка" захохотала: - Мы не каменные, мы старые! Что хмыкаешь носом?
Знаешь при ком я родилась? При Сталине! Он подох, а н наоборот: природа не
терпит пустоты. А Эли, наверное, при Ленине родился.
- При Рамзесе втором, - уязвленно поправил Эли. - Боже, какие дома!
Было от чего Бога вспомнить! Каждый дом, как жемчужина. И каждый на
свой лад. Один - двухэтажной башенкой, не дом - шахматная тура. Другой в
балконах, как ожерельях. Двумя ярусами балконы со всех сторон.
Сахарно-белый дом с карминной крышей, в котором жила Ида Нудель, был
окружен тоненькими, недавно посаженными деревцами и походил на терем из
русской сказки. Окна, правда, современные, широкие, слепящие от восходящего
солнца. Забор тоже современный - сплошной, номенклатурный. - Бр-р... -
недовольно буркнул Эли. Калитка не запиралась. Это его примирило с домом.
Ида в легком белом платье и вязаной кофте, наброшенной на плечи,
выглянула на балкон. Ветер распушил ее седеющие волосы. Она присела на
баллюстрадку, как в женское седло, боком. Подняла руку, приветствуя гостей
жестом полководца, осматривающего свои войска.
- Жанна д'Арк!- шепнул Эли весело. - С ней я иду на баррикады!
- Жанна, как Америка?- "Пташка" оговорилась. Встретившись с
недоумевающим взглядом Иды, в досаде ткнула Эли кулаком в спину: доведут до
греха!
Накрыли на стол, Ида принялась рассказывать о своей очередной поездке,
из которой вернулась только что.
- В Балтиморе чуть стены не разнесли, такое началось. Я сказала:
"Израильское правительство, которое сейчас у власти, самое посредственное за
сорок три года существования страны. Это наказание народу за то, что он не
приехал и не едет в Израиль..." В одних общинах крики протеста, другие
подымаются во весь рост и аплодируют... Кому чай, кому кофе? Представляете,
как меня встретили тут представители этого самого посредственного?..
- Слушай, Ида! Как тебя еще не убили за твой язык?
Ида усмехнулась горделиво: - Я прибыла два года назад с нимбом, разве
не помнишь? Меня вызволяли пятнадцать лет все газеты. На улицах Тель-Авива
мне кричали: "Ида, анахну итах!" - Ида, мы с тобой! - Те, кто считал, что
теперь мой черед платить, искали во мне слабину, придвигали партийное
кресло. Я отвечала, что у меня нет политического честолюбия, с какой стати
мне быть чьей-то бубой, куклой?! Достаточно того имени, которое у меня есть.
Я давала интервью всем, кто хотел меня выслушать. Я увидела, что израильские
власти не хотят алии из России. Считали, коль Америку для русского еврейства
закрыли, евреи останутся в России. Бизнесмены позволяли себе заявлять
публично: "Лучше возьму араба, чем русского!" Год назад, и я, и Менделевич
вцепились в глотку Симхе Диницу,сохнутовскому боссу: Приняв
один-единственный самолет с советскими евреями, он заявил прессе, что теперь
идет спать с чистой совестью.
- Симха, ты знаешь, что не выводишь евреев из России, и я знаю, что ты
не выводишь, - сказала я ему. - И в один из дней мы будем в Багаце, -
Верховном суде справедливости.
Ох, как они боятся, что придется отвечать. Потому затаптывают каждого,
кто выносит сор из избы. Как только бросаешь им перчатку, туг же читаешь о
себе гадости... У, холодные гиены! Если б я была зависимой, кто знает, как
повернулась бы моя судьба! Счастье, что здесь семья сестры, они поддержали.
Когда строили эту виллу, взяли меня в пай. Если б не они!.. Смотрите, как
здесь всех переломали. Нет, этого им никто не простит! Я бы хотела, чтобы
презрение к ним было выражено в демократических и цивилизованных формах. Не
так, как в Румынии!.. - Ида начала излагать свои взгляды на экономические
беды Израиля. Эли нетерпеливо взглянул на часы.
- Дорогая наша Жанна д'Арк! - с улыбкой воскликнула "Пташка":
понравилась ей, видно, собственная обмолвка. - Бессмысленно взывать к тем,
кому все на свете "ло ихпатли", все до лампочки. Давай соберем старых
израильтян не безразличных... Есть такое движение? "Не ло ихпатлики"? Где
они скрываются? Соберем, и пусть люди скажут, что же делать, чтобы не
пропасть нам с этим самым говенным правительством в истории Израиля. Ты и
там скажешь речь. Заметано?... А теперь слово твоим гостям, не возражаешь?-
Она повернулась к Саше, излагай, мол.
Саша зарделся, сказал: - У нас у всех, Ида, скромное желание. Жить в
таком же доме, как у тебя.
Эли захохотал. Потом встал и, пока Саша подробно излагал их хождения по
мукам, обошел комнаты, оценивая как инженер-строитель эту простую и
прекрасную виллу. Большие и широченные балконы смотрелись, как горные
уступы. Гранитный пол украшал цветной бордюр. Пологие каменные лестницы,
выполненные сверхдобротно. Уж и забыл, когда видел такую работу. Вернулся к
столу и сел, прислушался.
-Я же не государственное учреждение, - Ида пожала плечами. - Как я могу
подействовать на городскую мэрию? Им хоть кол на голове теши. Конечно, в
следующем интервью я могу привести ваш случай, как характерный пример
болванизма наших правителей, но результат... - Она говорила устало, без
всякого интереса к новой докуке, и Саша, воскликнул, всплеснув руками:
- Ида, дорогая, приходите в наш отель! Вы увидите тех, кто на грани
слома. Возвращенцев в Союз. Одинокую девчонку с ребенком, покушавшуюся на
самоубийство. Людей отчаявшихся, раздавленных... Вы не останетесь
безучастной - я верю! Встретьтесь с ними!
- С русскими? - переспросила Ида холодно. - Я с ними, признаться, почти
не общаюсь... Я настолько перенасыщена болью в родимом Союзе, что больше не
смогу ее вопринимать: это меня разрушит.
И "пташка", и Саша ошарашенно молчали. Эли коснулся сашиной руки:
спокойно, брат, В воздухе повисла неловкость, и Ида добавила торопливо:
- Ищите независимую организацию, друзья. Со связями, с деньгами. Идите
в Форум, к Щаранскому. Или, знаете куда? В "Джойнт"! Он с Сохнутом, как
собака с кошкой. "Джойнт" - реальный шанс. Не теряйте времени!
Саша усмехнулся невесело: - Сходим, пожалуй. У нас огромный опыт -
обивать пороги...
Когда Ида Нудель произнесла слово "Джойнт", Эли вздрогнул. Как не
вздрогнуть? Вся жизнь пошла наперекосяк из-за этого слова. Во всяком случае,
так думал много лет...
Эли увезли из блокадного Ленинграда, ему только два года исполнилось. С
биркой на груди. До восемнадцати считался детдомовским русским ребенком по
имени Толя. Когда его усыновили и увезли в Австралию, он уже не был
несмышленышем. Знал, где-то остались отец и мать, которые, как ему объявили,
его не искали. Едва исполнилось восемнадцать, он отправился в Ленинград. Год
ходил по улицам, по набережной Мойки. "Мойка" - единственное слово на бирке,
которое с годами не выцвело. Из дома в дом ходил, пока незнакомая тетка,
сестра отца, как выяснилось, не вскричала: "Господи, копия Еня!" И
заплакала, запричитала по-украински: - "Рудый, нис в конопушках. Нашлась
дытына!"
Теперь это кажется неправдоподобным, но тогда, в хрущевские
пятидесятые, Эли воспринял Россию, как волю вольную. Она казалась такой -
после советской посольской колонии, где жили, как пауки в банке, донося друг
на друга и подглядывая даже за детьми, которым то и дело внушали, о чем
можно говорить, а о чем - смерти подобно. Отзовут! Отзыва в незнакомую ему
Россию почему-то все боялись, как огня. А вот он - нет!.. Тут только, на
Мойке, узнал: мать на Пискаревском кладбище, умерла в блокаду от голода,
отец погиб в тюрьме, как "агент Джойнта". Что такое "Джойнт", тетка не
ведала. Эли взялся за газеты тех лет. С трудом достал, не хотели выдавать.
Прочел на пожелтелых страницах: С. М. Михоэлс - "агент Джойнта", главный
хирург "Боткинской" Шимелиович - "агент Джойнта". И пошло-поехало, по всем
городам и весям. Отец был главным хирургом районной больницы, ну, и он стал,
конечно, "агентом Джойнта". Как кричал на Эли военный комиссар, когда тот
переправил в своем личном деле, в графе национальность, "русский" на
"еврей"!
Позднее почти забылось и незнакомое иностранное слово, и весь кровавый
антисемитский бред тех лет, который, казалось, никакого отношения к нему не
имел. И вдруг нате вам - опять "Джойнт"... За окном тарахтящей "Субары"
темно. Мелькавшие фонари усыпляли. Потом стали раздражать, как будто кто-то
нажимал одну и ту же рояльную клавишу, вызывая беззвучные желтые всплески.
Покружатся светляками поселки на склонах Иудейских гор, и - снова
непроглядная темень.
- Чего это вы затихли, молодцы? - спросила "пташка" устало. - Включить
магнитофон? У меня Эдит Пиаф, Ван Клиберн, Чайковский. Кого хотите? Ответом
было молчание.
- Ну, хоть сыграйте в свои стихи! А то я засну за рулем. И Эли с Сашей
начали игру, которая родилась в приемных израильских мисрадов, когда они
часами дожидались приема у начальства. Игра называлась "Стихи минуты". Какое
у тебя настроение в эту минуту - такие и строфы. Саша кашлянул, начал
грустно - с Бялика:
"Рождены под кнутом и бичом вскормлены.
Что им боль, что им стыд, кроме боли спины..."
Эли встревожился: нет-нет, для мрака оснований нет! И он подхватил
веселым и чуть дурашливым тоном строфы из своего любимого Олейникова:
"Маленькая рыбка, молодой карась.
Где твоя улыбка, что была вчерась?"
"Пташка" захлопала в ладоши: Олейников ей понравился. Эли ткнул
испуганно в кожаную спину: руль держи! Она развеселилась, не поддержать ее
было невозможно. Саша и Эли обменивались строфами до самого Иерусалима, до
дома "пташки", где им предложили переночевать. Саша оживился, принялся
досаждать Эли строфами из его же репертуара:
"Когда ему выдали сахар и мыло,
он стал домогаться селедки с крупой.
Типичная пошлость царила
в его голове небольшой."
Выбираясь из "Субары", "Пташка" воскликнула: - С вами поездишь,
Университет кончишь!
Утром Эли и Саша отправились в иерусалимский "Джойнт". Их встретила
интеллигентная женщина лет под сорок, на сносях, одетая чисто и старомодно.
Юбка плиссированная, блузка с воротничком из голландских кружев.
Представилась Фирой из Риги. О чем бы ни шла речь, с полного, в коричневатых
пятнах лица Фиры не сходила горделивая улыбка беременной, которая
прислушивается более к себе, чем к посетителю. Движения у Фиры были
округлые, плавные, даже медлительные. Впрочем, медлительность ее оказалась
кажущейся. Една выслушав Эли, развернувшего перед ней планы строительства,
она вскочила, заговорила с азартом. Выяснилось, у Джойнта сейчас пообще нет
программы работы в Израиле: Джойнт израильтянами не занимался. А у Эли целая
программа, заманчивая и реальная.
- Умна, как бес, - заключил Саша, когда они ушли от Фиры, - все
схватила на лету. И сердце есть. Тут что-нибудь, да получится...
Не прошло и двух недель, в Израиль прилетел вице-президент "Джойнта"
Майкл Шнейдер, веселый человек, а за ним и сам президент, подтянутая
светская дама с артистическими жестами. "Си-ильвия, - пропела она. - Зовите
меня просто Сильвия".
Для разговора с Эли и Сашей они выделили семь минут, а беседовали
четыре часа - Сильвия поручила Майклу связаться с шестью самыми богатыми
евреями мира, пусть поддержат.
- Чайник засвистел, - сказал Эли с опасливой радостью. - Если б еще и
чайку дали!
Хорошо свистел чайник! "Джойнт" снял для олимовской "амуты" целый
коридор, который, вероятно, не ремонтировали со времен английского мандата.
Зато в самом сердце Тель-Авива, у забора Центральной автобусной станции,
"Тахана мерказит", как ее называют израильтяне.
Вокруг шумная толчея, автобусная копоть, грязь, но дареному коню в зубы
не смотрят. На зарплату Эли денег, правда, не дали (Саша, получавший
полставки в Ешиве, считал себя по-королевски богатым), но обещали взять на
свой счет бухгалтера и адвоката, - и на том спасибо!
Голубой мечтой Фиры было провести музыкальный фестиваль для "всех
народов из России", чтобы хоть как-то ободрить их. И - обязательно!-
выставку детских рисунков. Строительство - долгая песня. А это можно сразу.
Согласны?
Она позвонила за океан и выписала Эли чек на десять тысяч шекелей. -
Для фестиваля этого мало, понимаю, - посочувствовала она. - Свяжитесь с
Сионистским форумом Щаранского и сыграйте свой ноктюрн бравурно, в четыре
руки.
Чего Эли не хотелось, так это звонить Щаранскому, знаменитому узнику
Сиона. И вот почему: к Натану пытались пробиться чуть ли не все олим из их
гостиницы. Они и поведали остальным, что Щаранский нанял секретаршу, так ее
и этак! которая по-русски ни в зуб ногой. Говорить с ней надо либо на
иврите, либо по-английски. "Встать во главе русского еврейства и нанять
секретаршу, которая по русски ни гу-гуни?! - бухтел отель"Sunton", отроду
иностранных языков не ведавший. - Да как она нас поймет?! "Тюремный орелик!"
Куда летит? В какую сторону? Иезуит!"
Эли общее недовольство разделял. Когда же перебрался в собственный офис
и суета вокруг него поутихла, все же набрал номер Форума. Саша, стоявший
рядом, выхватил трубку у Эли, попросил соединить его с Натаном Щаранским
вначале по-французски, затем по-немецки и на древнелитовском.
- Как, вы и на этом не говорите?! - удивился Саша очень натурально. - А
по-русски? Тоже?! Как же с вами общаться нормальному олиму?!
- Хватит мальчишничать! - Эли отобрал у Саши трубку и с властным
напором, по-английски, попросил соединить его с Натаном Щаранским.
У Щаранского был звучный пионерский голос, который увял, едва Эли
произнес слово "амута". Для толковища он выделил одного из своих помощников,
которого Дов почему-то называл "Вороном". Разговор был краток. Эли
подготовил афишу фестиваля, завез ее к немногословному и, как показалось,
деловитому "Ворону". Тот брезгливо отодвинул афишу.
- Ваша "амута" ни к чему, - заключил он. - Кто вы такие? Вас никто не
знает. На фронтоне поместить броско: сионистский форум проводит фестиваль, и
- все! - В конце-концов, "Ворон" согласился, чтобы на афише рядом с Форумом
значился "Джойнт", а более никаких названий и имен не приводилось. - Вам
понятно?!
Голубая мечта Фиры осуществилась в Луна-парке. Представителей всех
народов, правда, не было, но детишек из России - не протолкнуться. Карусель
бесплатно, ослики на прокат бесплатно. Денег "Джойнта" хватило даже на
воздушные шарики, которые вручались каждому малышу. Радости много, но и
огорчений хватало: детей, у которых не было приглашения от "Сионистского
Форума", в автобусы не сажали. Но - обошлось. Как всегда, выручила "пташка".
Она мобилизовала соседок со своей улицы, они и развезли на легковушках
обиженных.
Фестивальные дни завершились неожиданной трагедией. Неподалеку от Эли
жил в гостинице одинокий тихий паренек из Зюзино, района московских
новостроек. Месяца три грозили ему выселением. Он ежедневно спускался в
вестибюль, присаживался на диван, рядом со стариками, повторяя, как
самнамбула: "Хочу в Зюзино!" "Хочу в Зюзино!" Над ним посмеивались. Пришел
полицейский выселять неплательщика, а он висит, язык набок.
В дни похорон ворвался в офис к Эли взмыленный парень, океанолог,
которого тоже выселяли из гостиницы, и с порога обвинил его в жульничестве.
- Я подам на вас в суд! - кричал он.- И вы заплатите неустойку: я в вас
целый год верил!
Только в тот день Эли до конца постиг, какую ношу взвалил на плечи.
Никто другой, он, Эли, обнадеживал амутян. Он виновен перед ними, лично он
виновен, и нечего себя успокаивать: иные в таком отчаянии, что готовы
покончить счеты с жизнью. Он убил их надежды, он движется "Эли-еле-еле", как
острят в гостинице.
А израильские юристы, в том числе и Герани, точно знали, что перевод
сельскохозяйственных угодий в земли под строительство занимает в Израиле от
семи до пятнадцати лет. Конечно, репатриантам могут пойти навстречу, но
такое... Эли завершил перевод дара Герани из одной графы в другую всего за
полгода.
- Ты летишь, как стрела из лука, - заметил удивленно юридический
консультант амуты.
"Лечу-то лечу, да попаду "в молоко", - горестно думал Эли, собирая
амутян для очередного сообщения о делах.
- Это отличный сценарий для Хичкока, -заметил Аврамий Шор после
сообщения Эли. - Кино ужасов.
И даже сказочное богатство, внезапно упавшее на амутян с небес, и он, и
все остальные восприняли тоже как фильм Хичкока. Сказка-явь вызвала взрыв
нервного хохота и матерщину. Эли же просто испугался, получив письмо от
управляющего делами Ротшильда, из Кейсарии. Письмо сообщало, что Ротшильд,
узнав из французских газет о битве русских евреев за землю, дарит им часть
своей земли в Кейсарии. Под тысячу коттеджей.
Кейсария - райское место. Израильская Ливадия. Божий дар. Римляне, в
свое время, возвели тут дворец наместника Императора в Иудее. Там сейчас
древние развалины, римский акведук, к которому возят туристов. А у самого
моря виллы и сады умопомрачительной стоимости. Жить в Кейсарии - такого
нищий русский еврей и помыслить себе не мог. Казалось, радуйся человече!
Однако Эли, ставший осторожным, воспринял этот дар, как катастрофу: еще пять
миллионов повесят на шею!
- А налог? - простонал он.
- Отобьемся! - Саша пустился в пляс, помчался на разведку. Вернувшись,
сообщил, захлебываясь от волнения, что полдунама земли (пятьдесят метров на
пять) в Кейсарии стоит пятьдесят тысяч долларов.
- А нам просто "за так" - представь! На каждый дунам поставим пять
коттеджей. Широко. С садом-огородом. Во подарочек! Поселим там многодетных!
Неподалеку заложена фармацевтическая фабрика. Забронировал амутянам 120
рабочих мест. Надо начинать земляные работы!.. Вначале у Герани, потом в
Кейсарии.
- Первый же экскаватор арестует полиция, - возразил Эли устало. - Затем
придут сюда, опишут эти столы и стулья по суду-у!.. Да пойми, Саша, с точки
зрения закона, мы - банкроты! Мы не заплатили налога и не сможем его
заплатить ни при какой погоде. Нас посадят в долговую яму.
- А мне сидеть привычно, - ответил Саша, и на его высоком лбу
обозначилась упрямая складка, верный признак безумия, как считал Эли.
Все возражения Эли он отметал: - В стране, которой правят безумцы,
плодотворны лишь безумные решения! Попробуем новую идею на зубок: достаточна
ли она безумна? Эли, наймем пока один экскаватор. Кейсария плюс экскаватор -
у олим снова возникает надежда... Не придет полиция. А придет, - я в твоей
фирме - бессмертный зицпредседатель Фунт. Сажусь в тюрьму я. Один, а? - Лицо
его стало вдохновенным, в синих саблевидных глазах, посаженных близко к
переносице, зажглась воистину магнетическая сила. Словно горит один длинный
глаз.
- Ну тебя к черту! Пропадешь с тобой, - сказал Эли и... подписал заявку
на экскаватор.
- Ты свое отсидел, - усмехнулся Эли. - Теперь моя очередь. Ночь он не
спал, - трезво мысливший, ироничный, законопослушный Эли: понимал, стоит им
сделать один неверный шаг, их сотрут в порошок. Как жить дальше? К утру
принял решение. Идти в "Обком", как назвали олим виллу, в которой
расположился Форум Щаранского. Верит он в Форум - не верит, все это побоку.
Шесть самых богатых евреев мира, к которым обратился "Джойнт", показали ему
дулю. Один сослался на "рессешен", - тяжелые, де, времена, остальные просто
не ответили. А Щаранский нет-нет, да и привозит из Штатов миллионы долларов.
Надо стать полноправным членом этого "Обкома" на долларах, и драться за
своих. Тем более, что намечаются перевыборы. Первым делом, вспугнуть
"Ворона" и другое воронье, раскаркавшееся возле пирога. Он снял трубку,
позвонил Науму Гуру, с которым не терял связи. Наум был членом президиума
Форума и, хотя появлялся там не чаще двух-трех раз в год, он называл Форум
со своей вечной усмешечкой кровным детищем, прижитым, правда, совместно с
героем-любовником.
В этом была правда, подтверждали старожилы. Именно Наум создал общество
"Эзра" ("Помощь"), спасавшее когда-то безработных инженеров.
Эли договорился с Наумом, у которого были дела в Тель-Авиве, что тот,
отправляясь в Форум, по пути захватит и его. Общение с Руфью убедило Эли, о
сокровенном надо спрашивать в машинах, мчащихся по пустынным шоссе: нигде
люди так не словохотливы и искренни, как за рулем, в часы, которые надо
как-то скоротать.
Как только Эли оказался в стареньком, пропахшем бензином "Форде" Наума,
он тут же завел разговор об "Эзре" и о Форуме Щаранского, который, как
полагал, Наум поддержит охотно.
Наум выслушал Эли, вырулил на иерусалимскую трассу и, обгоняя
двухэтажные автобусы, воскликнул с горячностью:
- Мечтой "Эзра" было потрясти американских толстосумов, замкнуть их на
нас, безработных олим, и вывести Сохнут за скобки. Хоть мы и понимали, Эли,
что каждого, кто покусится на бездонную сохнутовскую кормушку, прирежут без
промедлений, все равно, мы сучили ножками: народ возле теснился все больше
лагерный, ножом не запугаешь... ан, не удалось рыбку поймать, хоть плачь! И
вдруг появляется он, герой-любовник Запада. Достойный человек, ничего не
скажу! С хитрицой, конечно.. Но даже Дов его приемлет... Суди сам. Алеф -
бьет в зубы прохвостов. Без промедления бьет. Как опытный зек, вырвавшийся
на свободку. Власть ему намекает: "Замри-не дыши - не то назначим Натаном
Щаранским покладистого Иосифа Бегуна".
Натан на первый самолет, и в Штаты, где он - спасенное дитя, всехняя
любовь. И потек ручеек, - внимание-внимание! не в сохнутовскую пасть, а в
Сионистский Форум. Чем Форум не "Эзра"? Бет! Сохнут пеной изошел, пытаясь
оттереть Натана от толстосумов, но объявить его, как в свое время Дова,
агентом КГБ не решился. Нашла коса на булыжник. Слушай дальше! Среди
толстосумов оказался миллиардер Джозеф Груз. Из собственного кармашка он
отвалил Натану на абсорбцию евреев из России двадцать миллионов долларов. Я
бы заплакал благодарными слезами и бросился домой с деньгами подмышкой. И
сроду бы не догадался объявить конкурс между израильскими банками: кто
больше добавит? А Натан, пусть даже не по собственному разумению, а по
мудрому совету спецов, это сделал. Малоизвестный прежде банк Тарот, жаждущий
отломить от американского пирога, добавил еще сорок миллионов и закрутилась
новая олимовская "Эзра". Не совсем, правда, такая, как наша, мы не
одалживали под проценты - давали без всяких расписок, и не было случая, чтоб
олим, устроившись на работу, не вернул деньги... Ну, а тут впутались
ростовщики, хитроумный Сохнут, который, говорят, и породил "Тарот",
приголубивший миллионы Груза... Тем не менее, верь я в Бога, - на Натана бы
молился. Честно говорю! Всем "Эзрам" "Эзра"! Ты не согласен со мной:
мордасия у тебя не восторженная?.. Что-что? Эли, гуманист газетный, ты что
не слыхал: все государства основаны на крови. Все до одного! Может ли быть
иначе у евреев, которых история бросила на расклев и распыл?! Думаешь, я не
ел дерьма пригоршнями? Ого-го, еврейское академическое, самое пахучее... Ты
Гегеля читал? Все действительное - разумно. Оставь рыданья, гуманист. Кто
позволит добить вас? Проси на Форуме слова, записывайся на прием к Натану.
Держи хвост пистолетом!
Они приехали к отелю и спустились в зал заседаний, предоставленный
Форуму. У дверей шептались два пожилых еврея, похоже, вышедших покурить.
- Звонят. приглашают. В качестве кого, спрашиваю, - рассказывает
чиркающий спичкой. - Отвечают: "приедете, узнаете!" Прикатил. Проверка
документов, как в горкоме партии. Какая повестка дня, интересуюсь. Отвечают:
"Вам не положено!"
- Чего они все прячут? - Его собеседник задумчиво мял папироску. -
Воруют, что ли? - Увидев подходившего Наума, смутился. Но не смутился Наум,
услышавший этот обмен мнениями.
- Воруем-воруем, - весело подтвердил он, проходя мимо. - Не будете
хватать нас за лапсердак, все растащим!
Навстречу им молодцы из охраны пронесли кого-то скрюченного по всем
правилам усмирения бунта - голова к ногам. Оказалось, Евсея Трубашника.
Усмирить его, видно, было делом не простым, по дороге стульев десять
опрокинули.
Протиснулись в зал, увидели Дова в последнем ряду. Подсели. Лицо у Дова
сердитое. Он нетерпеливо поглядывал на часы. Спросили у него, почему Евсея
вынесли? Оказалось, Щаранский вычеркнул его из списка гостей, а Евсей
перестала быть галутной еврейкой и стала израильтянкой. Теперь, Эли, я
ответила на твой вопрос полностью... Что, Сашенька? Что делать? Милые мои -
не знаю... - "Пташка" притормозила и начала съезжать у Латруна - разбитой
иорданской казармы - с автострады.
- Налево на арабскую Рамаллу, - объявила "пташка", - направо в
израильскую глубинку. Берите еще по апельсину. Не лезет, прячьте про запас!
В израильскую "глубинку" ехали целых пятнадцать минут, потом на крутом
повороте увидели железную стрелку "Кармел-Исеф". Поселок Кирмел-Исеф, в
котором жила Ида Нудель, придумал человек талантливый. На большом холме, на
обоих его отрогах, раскинулся он карминными крышами, как птица. Взлетели на
машине повыше, оказалось не туда. Вокруг никого. Саша выскочил из кабинки,
крикнул: "Я сейчас!" и побежал наверх. Зимние ветры туляли здесь
необузданно, но он спешил и не чувствовал холода. Оглянулся, - задохнулся от
увиденного.
Израиль вообще красив, а тут - сказка. Холмистая, сочно зеленая земля
проглядывалась до Средиземного моря, хотя до него отсюда идти и идти... Море
было горизонтом. Медленно уплывали темные облака, и оно сверкнуло вдруг в
розовой дымке, как сабля, выхваченная из ножен. К морю стекались по склонам
поля, леса и цветные пятна далеких красных крыш. Саша замахал руками,
позвал:
- Идите сюда!.. Вы что, каменные? - обиженно прокричал он, скользя вниз
по сырой пахучей траве.
"Пташка" захохотала: - Мы не каменные, мы старые! Что хмыкаешь носом?
Знаешь при ком я родилась? При Сталине! Он подох, а н наоборот: природа не
терпит пустоты. А Эли, наверное, при Ленине родился.
- При Рамзесе втором, - уязвленно поправил Эли. - Боже, какие дома!
Было от чего Бога вспомнить! Каждый дом, как жемчужина. И каждый на
свой лад. Один - двухэтажной башенкой, не дом - шахматная тура. Другой в
балконах, как ожерельях. Двумя ярусами балконы со всех сторон.
Сахарно-белый дом с карминной крышей, в котором жила Ида Нудель, был
окружен тоненькими, недавно посаженными деревцами и походил на терем из
русской сказки. Окна, правда, современные, широкие, слепящие от восходящего
солнца. Забор тоже современный - сплошной, номенклатурный. - Бр-р... -
недовольно буркнул Эли. Калитка не запиралась. Это его примирило с домом.
Ида в легком белом платье и вязаной кофте, наброшенной на плечи,
выглянула на балкон. Ветер распушил ее седеющие волосы. Она присела на
баллюстрадку, как в женское седло, боком. Подняла руку, приветствуя гостей
жестом полководца, осматривающего свои войска.
- Жанна д'Арк!- шепнул Эли весело. - С ней я иду на баррикады!
- Жанна, как Америка?- "Пташка" оговорилась. Встретившись с
недоумевающим взглядом Иды, в досаде ткнула Эли кулаком в спину: доведут до
греха!
Накрыли на стол, Ида принялась рассказывать о своей очередной поездке,
из которой вернулась только что.
- В Балтиморе чуть стены не разнесли, такое началось. Я сказала:
"Израильское правительство, которое сейчас у власти, самое посредственное за
сорок три года существования страны. Это наказание народу за то, что он не
приехал и не едет в Израиль..." В одних общинах крики протеста, другие
подымаются во весь рост и аплодируют... Кому чай, кому кофе? Представляете,
как меня встретили тут представители этого самого посредственного?..
- Слушай, Ида! Как тебя еще не убили за твой язык?
Ида усмехнулась горделиво: - Я прибыла два года назад с нимбом, разве
не помнишь? Меня вызволяли пятнадцать лет все газеты. На улицах Тель-Авива
мне кричали: "Ида, анахну итах!" - Ида, мы с тобой! - Те, кто считал, что
теперь мой черед платить, искали во мне слабину, придвигали партийное
кресло. Я отвечала, что у меня нет политического честолюбия, с какой стати
мне быть чьей-то бубой, куклой?! Достаточно того имени, которое у меня есть.
Я давала интервью всем, кто хотел меня выслушать. Я увидела, что израильские
власти не хотят алии из России. Считали, коль Америку для русского еврейства
закрыли, евреи останутся в России. Бизнесмены позволяли себе заявлять
публично: "Лучше возьму араба, чем русского!" Год назад, и я, и Менделевич
вцепились в глотку Симхе Диницу,сохнутовскому боссу: Приняв
один-единственный самолет с советскими евреями, он заявил прессе, что теперь
идет спать с чистой совестью.
- Симха, ты знаешь, что не выводишь евреев из России, и я знаю, что ты
не выводишь, - сказала я ему. - И в один из дней мы будем в Багаце, -
Верховном суде справедливости.
Ох, как они боятся, что придется отвечать. Потому затаптывают каждого,
кто выносит сор из избы. Как только бросаешь им перчатку, туг же читаешь о
себе гадости... У, холодные гиены! Если б я была зависимой, кто знает, как
повернулась бы моя судьба! Счастье, что здесь семья сестры, они поддержали.
Когда строили эту виллу, взяли меня в пай. Если б не они!.. Смотрите, как
здесь всех переломали. Нет, этого им никто не простит! Я бы хотела, чтобы
презрение к ним было выражено в демократических и цивилизованных формах. Не
так, как в Румынии!.. - Ида начала излагать свои взгляды на экономические
беды Израиля. Эли нетерпеливо взглянул на часы.
- Дорогая наша Жанна д'Арк! - с улыбкой воскликнула "Пташка":
понравилась ей, видно, собственная обмолвка. - Бессмысленно взывать к тем,
кому все на свете "ло ихпатли", все до лампочки. Давай соберем старых
израильтян не безразличных... Есть такое движение? "Не ло ихпатлики"? Где
они скрываются? Соберем, и пусть люди скажут, что же делать, чтобы не
пропасть нам с этим самым говенным правительством в истории Израиля. Ты и
там скажешь речь. Заметано?... А теперь слово твоим гостям, не возражаешь?-
Она повернулась к Саше, излагай, мол.
Саша зарделся, сказал: - У нас у всех, Ида, скромное желание. Жить в
таком же доме, как у тебя.
Эли захохотал. Потом встал и, пока Саша подробно излагал их хождения по
мукам, обошел комнаты, оценивая как инженер-строитель эту простую и
прекрасную виллу. Большие и широченные балконы смотрелись, как горные
уступы. Гранитный пол украшал цветной бордюр. Пологие каменные лестницы,
выполненные сверхдобротно. Уж и забыл, когда видел такую работу. Вернулся к
столу и сел, прислушался.
-Я же не государственное учреждение, - Ида пожала плечами. - Как я могу
подействовать на городскую мэрию? Им хоть кол на голове теши. Конечно, в
следующем интервью я могу привести ваш случай, как характерный пример
болванизма наших правителей, но результат... - Она говорила устало, без
всякого интереса к новой докуке, и Саша, воскликнул, всплеснув руками:
- Ида, дорогая, приходите в наш отель! Вы увидите тех, кто на грани
слома. Возвращенцев в Союз. Одинокую девчонку с ребенком, покушавшуюся на
самоубийство. Людей отчаявшихся, раздавленных... Вы не останетесь
безучастной - я верю! Встретьтесь с ними!
- С русскими? - переспросила Ида холодно. - Я с ними, признаться, почти
не общаюсь... Я настолько перенасыщена болью в родимом Союзе, что больше не
смогу ее вопринимать: это меня разрушит.
И "пташка", и Саша ошарашенно молчали. Эли коснулся сашиной руки:
спокойно, брат, В воздухе повисла неловкость, и Ида добавила торопливо:
- Ищите независимую организацию, друзья. Со связями, с деньгами. Идите
в Форум, к Щаранскому. Или, знаете куда? В "Джойнт"! Он с Сохнутом, как
собака с кошкой. "Джойнт" - реальный шанс. Не теряйте времени!
Саша усмехнулся невесело: - Сходим, пожалуй. У нас огромный опыт -
обивать пороги...
Когда Ида Нудель произнесла слово "Джойнт", Эли вздрогнул. Как не
вздрогнуть? Вся жизнь пошла наперекосяк из-за этого слова. Во всяком случае,
так думал много лет...
Эли увезли из блокадного Ленинграда, ему только два года исполнилось. С
биркой на груди. До восемнадцати считался детдомовским русским ребенком по
имени Толя. Когда его усыновили и увезли в Австралию, он уже не был
несмышленышем. Знал, где-то остались отец и мать, которые, как ему объявили,
его не искали. Едва исполнилось восемнадцать, он отправился в Ленинград. Год
ходил по улицам, по набережной Мойки. "Мойка" - единственное слово на бирке,
которое с годами не выцвело. Из дома в дом ходил, пока незнакомая тетка,
сестра отца, как выяснилось, не вскричала: "Господи, копия Еня!" И
заплакала, запричитала по-украински: - "Рудый, нис в конопушках. Нашлась
дытына!"
Теперь это кажется неправдоподобным, но тогда, в хрущевские
пятидесятые, Эли воспринял Россию, как волю вольную. Она казалась такой -
после советской посольской колонии, где жили, как пауки в банке, донося друг
на друга и подглядывая даже за детьми, которым то и дело внушали, о чем
можно говорить, а о чем - смерти подобно. Отзовут! Отзыва в незнакомую ему
Россию почему-то все боялись, как огня. А вот он - нет!.. Тут только, на
Мойке, узнал: мать на Пискаревском кладбище, умерла в блокаду от голода,
отец погиб в тюрьме, как "агент Джойнта". Что такое "Джойнт", тетка не
ведала. Эли взялся за газеты тех лет. С трудом достал, не хотели выдавать.
Прочел на пожелтелых страницах: С. М. Михоэлс - "агент Джойнта", главный
хирург "Боткинской" Шимелиович - "агент Джойнта". И пошло-поехало, по всем
городам и весям. Отец был главным хирургом районной больницы, ну, и он стал,
конечно, "агентом Джойнта". Как кричал на Эли военный комиссар, когда тот
переправил в своем личном деле, в графе национальность, "русский" на
"еврей"!
Позднее почти забылось и незнакомое иностранное слово, и весь кровавый
антисемитский бред тех лет, который, казалось, никакого отношения к нему не
имел. И вдруг нате вам - опять "Джойнт"... За окном тарахтящей "Субары"
темно. Мелькавшие фонари усыпляли. Потом стали раздражать, как будто кто-то
нажимал одну и ту же рояльную клавишу, вызывая беззвучные желтые всплески.
Покружатся светляками поселки на склонах Иудейских гор, и - снова
непроглядная темень.
- Чего это вы затихли, молодцы? - спросила "пташка" устало. - Включить
магнитофон? У меня Эдит Пиаф, Ван Клиберн, Чайковский. Кого хотите? Ответом
было молчание.
- Ну, хоть сыграйте в свои стихи! А то я засну за рулем. И Эли с Сашей
начали игру, которая родилась в приемных израильских мисрадов, когда они
часами дожидались приема у начальства. Игра называлась "Стихи минуты". Какое
у тебя настроение в эту минуту - такие и строфы. Саша кашлянул, начал
грустно - с Бялика:
"Рождены под кнутом и бичом вскормлены.
Что им боль, что им стыд, кроме боли спины..."
Эли встревожился: нет-нет, для мрака оснований нет! И он подхватил
веселым и чуть дурашливым тоном строфы из своего любимого Олейникова:
"Маленькая рыбка, молодой карась.
Где твоя улыбка, что была вчерась?"
"Пташка" захлопала в ладоши: Олейников ей понравился. Эли ткнул
испуганно в кожаную спину: руль держи! Она развеселилась, не поддержать ее
было невозможно. Саша и Эли обменивались строфами до самого Иерусалима, до
дома "пташки", где им предложили переночевать. Саша оживился, принялся
досаждать Эли строфами из его же репертуара:
"Когда ему выдали сахар и мыло,
он стал домогаться селедки с крупой.
Типичная пошлость царила
в его голове небольшой."
Выбираясь из "Субары", "Пташка" воскликнула: - С вами поездишь,
Университет кончишь!
Утром Эли и Саша отправились в иерусалимский "Джойнт". Их встретила
интеллигентная женщина лет под сорок, на сносях, одетая чисто и старомодно.
Юбка плиссированная, блузка с воротничком из голландских кружев.
Представилась Фирой из Риги. О чем бы ни шла речь, с полного, в коричневатых
пятнах лица Фиры не сходила горделивая улыбка беременной, которая
прислушивается более к себе, чем к посетителю. Движения у Фиры были
округлые, плавные, даже медлительные. Впрочем, медлительность ее оказалась
кажущейся. Една выслушав Эли, развернувшего перед ней планы строительства,
она вскочила, заговорила с азартом. Выяснилось, у Джойнта сейчас пообще нет
программы работы в Израиле: Джойнт израильтянами не занимался. А у Эли целая
программа, заманчивая и реальная.
- Умна, как бес, - заключил Саша, когда они ушли от Фиры, - все
схватила на лету. И сердце есть. Тут что-нибудь, да получится...
Не прошло и двух недель, в Израиль прилетел вице-президент "Джойнта"
Майкл Шнейдер, веселый человек, а за ним и сам президент, подтянутая
светская дама с артистическими жестами. "Си-ильвия, - пропела она. - Зовите
меня просто Сильвия".
Для разговора с Эли и Сашей они выделили семь минут, а беседовали
четыре часа - Сильвия поручила Майклу связаться с шестью самыми богатыми
евреями мира, пусть поддержат.
- Чайник засвистел, - сказал Эли с опасливой радостью. - Если б еще и
чайку дали!
Хорошо свистел чайник! "Джойнт" снял для олимовской "амуты" целый
коридор, который, вероятно, не ремонтировали со времен английского мандата.
Зато в самом сердце Тель-Авива, у забора Центральной автобусной станции,
"Тахана мерказит", как ее называют израильтяне.
Вокруг шумная толчея, автобусная копоть, грязь, но дареному коню в зубы
не смотрят. На зарплату Эли денег, правда, не дали (Саша, получавший
полставки в Ешиве, считал себя по-королевски богатым), но обещали взять на
свой счет бухгалтера и адвоката, - и на том спасибо!
Голубой мечтой Фиры было провести музыкальный фестиваль для "всех
народов из России", чтобы хоть как-то ободрить их. И - обязательно!-
выставку детских рисунков. Строительство - долгая песня. А это можно сразу.
Согласны?
Она позвонила за океан и выписала Эли чек на десять тысяч шекелей. -
Для фестиваля этого мало, понимаю, - посочувствовала она. - Свяжитесь с
Сионистским форумом Щаранского и сыграйте свой ноктюрн бравурно, в четыре
руки.
Чего Эли не хотелось, так это звонить Щаранскому, знаменитому узнику
Сиона. И вот почему: к Натану пытались пробиться чуть ли не все олим из их
гостиницы. Они и поведали остальным, что Щаранский нанял секретаршу, так ее
и этак! которая по-русски ни в зуб ногой. Говорить с ней надо либо на
иврите, либо по-английски. "Встать во главе русского еврейства и нанять
секретаршу, которая по русски ни гу-гуни?! - бухтел отель"Sunton", отроду
иностранных языков не ведавший. - Да как она нас поймет?! "Тюремный орелик!"
Куда летит? В какую сторону? Иезуит!"
Эли общее недовольство разделял. Когда же перебрался в собственный офис
и суета вокруг него поутихла, все же набрал номер Форума. Саша, стоявший
рядом, выхватил трубку у Эли, попросил соединить его с Натаном Щаранским
вначале по-французски, затем по-немецки и на древнелитовском.
- Как, вы и на этом не говорите?! - удивился Саша очень натурально. - А
по-русски? Тоже?! Как же с вами общаться нормальному олиму?!
- Хватит мальчишничать! - Эли отобрал у Саши трубку и с властным
напором, по-английски, попросил соединить его с Натаном Щаранским.
У Щаранского был звучный пионерский голос, который увял, едва Эли
произнес слово "амута". Для толковища он выделил одного из своих помощников,
которого Дов почему-то называл "Вороном". Разговор был краток. Эли
подготовил афишу фестиваля, завез ее к немногословному и, как показалось,
деловитому "Ворону". Тот брезгливо отодвинул афишу.
- Ваша "амута" ни к чему, - заключил он. - Кто вы такие? Вас никто не
знает. На фронтоне поместить броско: сионистский форум проводит фестиваль, и
- все! - В конце-концов, "Ворон" согласился, чтобы на афише рядом с Форумом
значился "Джойнт", а более никаких названий и имен не приводилось. - Вам
понятно?!
Голубая мечта Фиры осуществилась в Луна-парке. Представителей всех
народов, правда, не было, но детишек из России - не протолкнуться. Карусель
бесплатно, ослики на прокат бесплатно. Денег "Джойнта" хватило даже на
воздушные шарики, которые вручались каждому малышу. Радости много, но и
огорчений хватало: детей, у которых не было приглашения от "Сионистского
Форума", в автобусы не сажали. Но - обошлось. Как всегда, выручила "пташка".
Она мобилизовала соседок со своей улицы, они и развезли на легковушках
обиженных.
Фестивальные дни завершились неожиданной трагедией. Неподалеку от Эли
жил в гостинице одинокий тихий паренек из Зюзино, района московских
новостроек. Месяца три грозили ему выселением. Он ежедневно спускался в
вестибюль, присаживался на диван, рядом со стариками, повторяя, как
самнамбула: "Хочу в Зюзино!" "Хочу в Зюзино!" Над ним посмеивались. Пришел
полицейский выселять неплательщика, а он висит, язык набок.
В дни похорон ворвался в офис к Эли взмыленный парень, океанолог,
которого тоже выселяли из гостиницы, и с порога обвинил его в жульничестве.
- Я подам на вас в суд! - кричал он.- И вы заплатите неустойку: я в вас
целый год верил!
Только в тот день Эли до конца постиг, какую ношу взвалил на плечи.
Никто другой, он, Эли, обнадеживал амутян. Он виновен перед ними, лично он
виновен, и нечего себя успокаивать: иные в таком отчаянии, что готовы
покончить счеты с жизнью. Он убил их надежды, он движется "Эли-еле-еле", как
острят в гостинице.
А израильские юристы, в том числе и Герани, точно знали, что перевод
сельскохозяйственных угодий в земли под строительство занимает в Израиле от
семи до пятнадцати лет. Конечно, репатриантам могут пойти навстречу, но
такое... Эли завершил перевод дара Герани из одной графы в другую всего за
полгода.
- Ты летишь, как стрела из лука, - заметил удивленно юридический
консультант амуты.
"Лечу-то лечу, да попаду "в молоко", - горестно думал Эли, собирая
амутян для очередного сообщения о делах.
- Это отличный сценарий для Хичкока, -заметил Аврамий Шор после
сообщения Эли. - Кино ужасов.
И даже сказочное богатство, внезапно упавшее на амутян с небес, и он, и
все остальные восприняли тоже как фильм Хичкока. Сказка-явь вызвала взрыв
нервного хохота и матерщину. Эли же просто испугался, получив письмо от
управляющего делами Ротшильда, из Кейсарии. Письмо сообщало, что Ротшильд,
узнав из французских газет о битве русских евреев за землю, дарит им часть
своей земли в Кейсарии. Под тысячу коттеджей.
Кейсария - райское место. Израильская Ливадия. Божий дар. Римляне, в
свое время, возвели тут дворец наместника Императора в Иудее. Там сейчас
древние развалины, римский акведук, к которому возят туристов. А у самого
моря виллы и сады умопомрачительной стоимости. Жить в Кейсарии - такого
нищий русский еврей и помыслить себе не мог. Казалось, радуйся человече!
Однако Эли, ставший осторожным, воспринял этот дар, как катастрофу: еще пять
миллионов повесят на шею!
- А налог? - простонал он.
- Отобьемся! - Саша пустился в пляс, помчался на разведку. Вернувшись,
сообщил, захлебываясь от волнения, что полдунама земли (пятьдесят метров на
пять) в Кейсарии стоит пятьдесят тысяч долларов.
- А нам просто "за так" - представь! На каждый дунам поставим пять
коттеджей. Широко. С садом-огородом. Во подарочек! Поселим там многодетных!
Неподалеку заложена фармацевтическая фабрика. Забронировал амутянам 120
рабочих мест. Надо начинать земляные работы!.. Вначале у Герани, потом в
Кейсарии.
- Первый же экскаватор арестует полиция, - возразил Эли устало. - Затем
придут сюда, опишут эти столы и стулья по суду-у!.. Да пойми, Саша, с точки
зрения закона, мы - банкроты! Мы не заплатили налога и не сможем его
заплатить ни при какой погоде. Нас посадят в долговую яму.
- А мне сидеть привычно, - ответил Саша, и на его высоком лбу
обозначилась упрямая складка, верный признак безумия, как считал Эли.
Все возражения Эли он отметал: - В стране, которой правят безумцы,
плодотворны лишь безумные решения! Попробуем новую идею на зубок: достаточна
ли она безумна? Эли, наймем пока один экскаватор. Кейсария плюс экскаватор -
у олим снова возникает надежда... Не придет полиция. А придет, - я в твоей
фирме - бессмертный зицпредседатель Фунт. Сажусь в тюрьму я. Один, а? - Лицо
его стало вдохновенным, в синих саблевидных глазах, посаженных близко к
переносице, зажглась воистину магнетическая сила. Словно горит один длинный
глаз.
- Ну тебя к черту! Пропадешь с тобой, - сказал Эли и... подписал заявку
на экскаватор.
- Ты свое отсидел, - усмехнулся Эли. - Теперь моя очередь. Ночь он не
спал, - трезво мысливший, ироничный, законопослушный Эли: понимал, стоит им
сделать один неверный шаг, их сотрут в порошок. Как жить дальше? К утру
принял решение. Идти в "Обком", как назвали олим виллу, в которой
расположился Форум Щаранского. Верит он в Форум - не верит, все это побоку.
Шесть самых богатых евреев мира, к которым обратился "Джойнт", показали ему
дулю. Один сослался на "рессешен", - тяжелые, де, времена, остальные просто
не ответили. А Щаранский нет-нет, да и привозит из Штатов миллионы долларов.
Надо стать полноправным членом этого "Обкома" на долларах, и драться за
своих. Тем более, что намечаются перевыборы. Первым делом, вспугнуть
"Ворона" и другое воронье, раскаркавшееся возле пирога. Он снял трубку,
позвонил Науму Гуру, с которым не терял связи. Наум был членом президиума
Форума и, хотя появлялся там не чаще двух-трех раз в год, он называл Форум
со своей вечной усмешечкой кровным детищем, прижитым, правда, совместно с
героем-любовником.
В этом была правда, подтверждали старожилы. Именно Наум создал общество
"Эзра" ("Помощь"), спасавшее когда-то безработных инженеров.
Эли договорился с Наумом, у которого были дела в Тель-Авиве, что тот,
отправляясь в Форум, по пути захватит и его. Общение с Руфью убедило Эли, о
сокровенном надо спрашивать в машинах, мчащихся по пустынным шоссе: нигде
люди так не словохотливы и искренни, как за рулем, в часы, которые надо
как-то скоротать.
Как только Эли оказался в стареньком, пропахшем бензином "Форде" Наума,
он тут же завел разговор об "Эзре" и о Форуме Щаранского, который, как
полагал, Наум поддержит охотно.
Наум выслушал Эли, вырулил на иерусалимскую трассу и, обгоняя
двухэтажные автобусы, воскликнул с горячностью:
- Мечтой "Эзра" было потрясти американских толстосумов, замкнуть их на
нас, безработных олим, и вывести Сохнут за скобки. Хоть мы и понимали, Эли,
что каждого, кто покусится на бездонную сохнутовскую кормушку, прирежут без
промедлений, все равно, мы сучили ножками: народ возле теснился все больше
лагерный, ножом не запугаешь... ан, не удалось рыбку поймать, хоть плачь! И
вдруг появляется он, герой-любовник Запада. Достойный человек, ничего не
скажу! С хитрицой, конечно.. Но даже Дов его приемлет... Суди сам. Алеф -
бьет в зубы прохвостов. Без промедления бьет. Как опытный зек, вырвавшийся
на свободку. Власть ему намекает: "Замри-не дыши - не то назначим Натаном
Щаранским покладистого Иосифа Бегуна".
Натан на первый самолет, и в Штаты, где он - спасенное дитя, всехняя
любовь. И потек ручеек, - внимание-внимание! не в сохнутовскую пасть, а в
Сионистский Форум. Чем Форум не "Эзра"? Бет! Сохнут пеной изошел, пытаясь
оттереть Натана от толстосумов, но объявить его, как в свое время Дова,
агентом КГБ не решился. Нашла коса на булыжник. Слушай дальше! Среди
толстосумов оказался миллиардер Джозеф Груз. Из собственного кармашка он
отвалил Натану на абсорбцию евреев из России двадцать миллионов долларов. Я
бы заплакал благодарными слезами и бросился домой с деньгами подмышкой. И
сроду бы не догадался объявить конкурс между израильскими банками: кто
больше добавит? А Натан, пусть даже не по собственному разумению, а по
мудрому совету спецов, это сделал. Малоизвестный прежде банк Тарот, жаждущий
отломить от американского пирога, добавил еще сорок миллионов и закрутилась
новая олимовская "Эзра". Не совсем, правда, такая, как наша, мы не
одалживали под проценты - давали без всяких расписок, и не было случая, чтоб
олим, устроившись на работу, не вернул деньги... Ну, а тут впутались
ростовщики, хитроумный Сохнут, который, говорят, и породил "Тарот",
приголубивший миллионы Груза... Тем не менее, верь я в Бога, - на Натана бы
молился. Честно говорю! Всем "Эзрам" "Эзра"! Ты не согласен со мной:
мордасия у тебя не восторженная?.. Что-что? Эли, гуманист газетный, ты что
не слыхал: все государства основаны на крови. Все до одного! Может ли быть
иначе у евреев, которых история бросила на расклев и распыл?! Думаешь, я не
ел дерьма пригоршнями? Ого-го, еврейское академическое, самое пахучее... Ты
Гегеля читал? Все действительное - разумно. Оставь рыданья, гуманист. Кто
позволит добить вас? Проси на Форуме слова, записывайся на прием к Натану.
Держи хвост пистолетом!
Они приехали к отелю и спустились в зал заседаний, предоставленный
Форуму. У дверей шептались два пожилых еврея, похоже, вышедших покурить.
- Звонят. приглашают. В качестве кого, спрашиваю, - рассказывает
чиркающий спичкой. - Отвечают: "приедете, узнаете!" Прикатил. Проверка
документов, как в горкоме партии. Какая повестка дня, интересуюсь. Отвечают:
"Вам не положено!"
- Чего они все прячут? - Его собеседник задумчиво мял папироску. -
Воруют, что ли? - Увидев подходившего Наума, смутился. Но не смутился Наум,
услышавший этот обмен мнениями.
- Воруем-воруем, - весело подтвердил он, проходя мимо. - Не будете
хватать нас за лапсердак, все растащим!
Навстречу им молодцы из охраны пронесли кого-то скрюченного по всем
правилам усмирения бунта - голова к ногам. Оказалось, Евсея Трубашника.
Усмирить его, видно, было делом не простым, по дороге стульев десять
опрокинули.
Протиснулись в зал, увидели Дова в последнем ряду. Подсели. Лицо у Дова
сердитое. Он нетерпеливо поглядывал на часы. Спросили у него, почему Евсея
вынесли? Оказалось, Щаранский вычеркнул его из списка гостей, а Евсей