Страница:
полоскам на зеленых погонах щелкнул подкованными каблуками. - Сопротивляться
не советую.
- Тогда оформим протокол, - вставил Эли.
- Никаких протоколов! У меня приказ! И я не должен никому объяснять.
- Чей приказ? - Саша выступил вперед, приблизился к командиру
автоматчиков почти вплотную: - Скажи, если ты еврейский офицер!
Сузившиеся глаза офицера ничего хорошего не предвещали. Саша вытащил из
кармана фотоаппарат, подаренный Довом, начал щелкать кадр за кадром. Двое
солдат бросились на него, - вывернули руки. Согнутый пополам Саша хотел
крикнуть офицеру, что это произвол, увидел - худощавое гордое лицо командира
автоматчиков светилось удовлетворением: его приказ был исполнен за секунды,
как положено. Командир поднял невысоко руку, - это был сигнал. Вперед
шагнули несколько солдат с автоматами, заброшенными за спину. Сам же офицер
застыл с приподнятой рукой окаменело. Не офицер, а монумент.
Саша понял - сейчас будут вязать. Он пошевелил кистями рук, почти
физически ощущая на своих запястьях наручники. Никаких лагерных ассоциаций,
в этот момент, не возникло. У тела своя память: оно ждало привычной и резкой
боли, когда винт наручников входит в кость.
Вспомнилось в тот момент совсем другое, - исхудалое морщинистое лицо
Курта Розенберга, когда Курт сказал печально: "Они такие же евреи, как я
падишах..." И, неожиданно для самого себя, вскричал диким голосом:
- Ребята, это переодетые арабы! Не поддавайся - бей их! И полицейские,
и офицер безопасности были готовы к чему угодно, все на своем веку
перевидали?! Но к этому?! Молоденький командир автоматчиков раскрыл от
неожиданности рот.
- Арабы?! Какие арабы?! - потрясенно повторял он.
- Документы, если ты еврейский офицер! - Саша заставил предъявить
документы, записал имя, звание и номер его воинского удостоверения. Эли,
единственый из олим, говоривший на иврите свободно, тут же оценил
возможности уникальной ситуции, принялся задавать офицеру и полицейским
вопрос за вопросом:
- Чей приказ об аресте? Устный или письменный?.. - Ответы он записывал
в блокнот.
Саша, полуотвернувшись, фотографировал всю сцену через плечо.
Эли заметил, что неподалеку есть выход в коридор, там телефоны, - в
любом кабинете, где сейчас пусто... Шепнул Аврамию, чтобы тот оторвался от
группы. "Старик, не обратят внимания..." Сунул профессору свою записную
книжку, открытую на букву "К" -(корреспонденты).
- Пожалуйста, по всем номерам! Мы отвлечем их. Эли требовал документы и
у полицейских офицеров. Они неохотно показывали, вступали в объяснения. Как
говорится, пар был выпущен... Солдаты растерянно переступали с ноги на ногу:
никакого приказа не было.
Медвежатистый Евсей затеял особое развлечение. Никто не знал, что
инженер был давним энтузиастом йоги. Евсей поставил два стула, лег своим
стриженным под горшок затылком на край спинки, ноги положил на другую
спинку. Растянулся между стульев без провиса, будто он из металла. Предложил
солдатам сесть сверху, заявив, что может выдержать весь взвод, вместе с
приданной ему артиллерией. Солдаты смеялись, время шло. Наконец, появился из
бокового коридора профессор Аврамий Шор. Сообщил, что звонил в газету
"Хаарец" и в "Новости недели".
- Заметано! - воскликнул Эли. - Теперь ждем журналистов.
- Каких журналистов?! - всполошились полицейские офицеры.
- Мы не уйдем, пока не прибудут оповещенные нами журналисты. Впрочем,
можем уйти. Но тогда составим законный протокол.
Высшие чины иерусалимской полиции и корреспонденты прибыли почти
одновременно. Потолковали вполне дружелюбно. Затем отправились на нескольких
машинах в полицейское управление. Разобрались в происшедшем быстро. Высшие
чины извинились. "Не сердитесь на наших людей, - попросил пожилой глава
городской полиции. - Они привыкли иметь дело с ворами и проститутками. А тут
одни инженеры и профессор... - Он попросил Сашу сделать заключительный
снимок на память. Мол, все олим целы и невредимы. Улыбаются.
Но на один вопрос шеф полиции отвечать не хотел: кто дал команду
арестовать? Крутить руки невинным людям? Кто именно?
- Поймите нас, - в который раз вопрошал Эли. - Если тот человек вне
закона, смеется над законом, бесчинствует как хочет его левая нога, где
гарантия того, что завтра это не повторится, не прольется кровь?
Наконец, главный произнес неохотно: - Давайте скажку честно. Если
назову фамилию, мне уже завтра не работать. А я больше делать ничего не
умею. Я профессиональный полицейский.
Визит затянулся. По сигналу шефа полиции, принесли бутерброды, кофе.
Визитеров, а заодно и корреспондентов, подкормили, а к полуночи развезли на
полицейских джипах под синими мигалками по городам и весям.
Эли и Саша покинули джип у редакции газеты на русском языке, разбудили
редактора, и, благо вся контора размещалась в его двухкомнатной квартире,
помогли переверстать готовый завтрашний номер. И на следующее утро весь
русский Израиль говорил только о визите к "переодетым арабам". Статья Эли и
Саши называлась "КГБешная вонь в Израиле".
В тот же день в газете на иврите "Едиот ахронот..." ("Последние
новости") была помещена информация о том, что группа хулиганов прорвалась к
министру Шарону и потребовала, чтоб их... накормили. Полицейские поделились
с ними своими завтраками. Вечерняя газета "Маарив" высказалась несколько
ближе к правде...
Целую неделю олим торжествовали: наконец-то их услышали. Торжество
увяло в тот час, когда газеты сообщили, что свалка на берету моря, отданная
амуте, поставлена на торги. Земля не выкуплена, стройка не начата,
просрочено время. А как можно было выкупить землю, когда цена еще не была
назначена?! Адвокат Дова подал аппеляцию в Высший суд справедливости
Израиля. Заседание суда назначили на декабрь. А торги двумя неделями
раньше...
- Это конец, - сказал Саша, едва Дов перевез его в отель "Sunton",
поближе к Эли и старику Аврамию. - Я объявляю бессрочную голодовку...
- Бессрочную голодовку? - Эли испугался за Сашу, - Ты что?! Взгляни на
себя в зеркало, - кожа, да кости.
- Иначе хана! Вчера двенадцать семей потребовали обратно свой
вступительный взнос. Нам больше не верят. И правильно делают... Без скандала
строить не дадут. Вчера у Дова эта Софочка-милашка нас так накормила, что
первые дни я голодовки и не замечу. А там втянусь.
Прожект Саши Казака Эли не одобрил, но и не отговаривал парня. На
третий день сашиного протеста газеты на русском начали давать информацию о
голодной забастовке в отеле "Sunton"! На шестой подключилась тяжелая
артиллерия - "Едиот ахронот", "Маарив".
Дов газеты на русском читал через пятое на десятое, узнал о Саше,
развернув свежий "Едиот". Прыгнул в машину, и через полчаса вбежал в отель.
Закричал с порога:
- Сашенька! Этим их не возьмешь, бронтозавров! Я голодал у Стены Плача,
голодал в Нью-Йорке, грузины объявляли сухую голодовку, даже Ашдодский порт
захватывали. Им все это как слону дробина! Господи, один лоб у тебя остался!
- Заберите у нас Эмика на недельку-две, а? чтоб он тут не болтался, -
попросил Саша осевшим голосом.
- Какого Эмика?! - Только сейчас Дов узнал, что мудрецы из Сохнута
поселили вместе с Сашей уголовника, которого в Лоде выводили к встречающим,
как узника Сиона. Мол, оба каторжники... У Дова от гнева губы задрожали.
Мясистые обкуренные губы Дова чувств никаких не таили, были для Эли открытой
книгой. И тут вырвался у него вопрос, который не раз хотел задать Дову: не
выдвигали ли когда-нибудь Дова Гура в Кнессет или в министры?
Дов раскрыл рот, словно ему угодили кулаком в живот. - Эт-то ты к чему
несешь?
- Я подумал, что вас когда-то, подвохом или клеветой, провалили,
закидали дерьмом. Словом, ножку подставили: стоит упомянуть правительство
или Сохнут, вы начинаете вулканить. Трудно не почувствовать, Дов. Ненависть
к израильскому истеблишменту у вас личная. Кровная.
- Личная, - подтвердил Дов. - А то какая еще! Одолженная, что ль?!
Заглянул улыбающийся Эмик, и комнате сразу наполнилась сивушным
ароматом. Дон рявкнул Эмику, чтоб собирался с вещами, заберет с собой: "Не
кудахчи, красивец, не прогадаешь!" и пристроился у кровати Саши. -
Сашенька!- продолжал он свое. - "Железная леди" и не колыхнулась, когда
террористы из ирландской армии, объявившие в английской тюрьме голодовку,
подыхали один за другим. Не слыхал? Точно! Ухом не повела. А ведь наши
мудрецы - не "железная леди". Та хоть с какими-то чувствами, а эти -
каменные чушки. Видел такие на украинских курганах? Оттуда эти чушки и
свезли в Палестину. Помрешь с голодухи, назначат комиссию честнейших,
которая объявит тебя шизиком. Мол, туда ему и дорога. Я, старый хрен,
молодого джигита повезу на кладбище. Кому это надо?.. Эмик, да собирайся же,
воровская рожа!... Что, Сашенька? Статью написал? Давай! Тут же тиснем ее в
какой-нибудь независимой потаскушке. - Бросил взгляд на последнюю фразу
статьи: "Израиль - не загон для скота. Те, кто собираются принять миллион
олим и, вместе с тем, на любых постах, тормозят строительство жилья и
рабочих мест, осуществляют не что иное, как гигантскую финансовую аферу на
крови русских евреев".
- О-ох, беда с высоколобыми! - усмехнулся Дов и махнул на прощанье
рукой: - Желаю нашему теляти волка съисты...
На седьмой день голодовки явился министр абсорбции красавец-рав Зальц и
обещал содействие. Этот день был тяжким. И для Саши и для Израиля. С утра
принесли газеты, в которых рассказывалось об очередном несчастье: поезд сбил
кибуцный автобус, в котором везли сорок детей. И тут же привели слова рава
Зальца, сказанные публично: "Это им наказание за то, что ехали в субботу".
Саша Казак вскричал с болью: - И это раввин?! Страна в горе, а он... Где
человечность, где сострадание - основа еврейства? Не об этом Гиллель: "Не
делай другому того, чего не хочешь самому себе"? Если человек не выполняет
основного нравственного завета иудаизма, какой же он еврей?! Рав Зальц для
меня не еврей!"
Именно в тот час и предстал перед Казаком рав Зальц, со своими
обещаниями... Эли тут же прибежал ни жив-ни мертв, опасаясь скандала.
Скандал делу не поможет, а Саше закроет путь в ешиву, где его берут
преподавать французский язык. Но - обошлось. Саша повернулся лицом к стене,
так и пролежал все рандеву. От любопытствующих и дающих советы не было
отбоя. Эли написал на сашиной двери "Без срочного дела не беспокоить",
поставил возле его комнатки стул и либо сам ограждал Сашу Казака от
сочувствующих, либо просил кого-либо подежурить, чтоб не доконали. Он
пропустил к Саше лишь одного человека, который назвался Петром Шимуком,
сокамерником Казака. Шимук примчался из Хайфы. "Может, я должен голодать
вместе с ним?" - спросил Шимук. Пришлось припустить.
На десятый день Саша, по настоянию Дова, позвонил Щаранскому в
Сионистский Форум.
- Когда ты в тюрьме объявил голодовку, я тебя поддержал, Натан. И не
только я. Все политические. Можешь поддержать меня сейчас? Нас душат
подушкой. Чтоб и писка не было. Украли землю.
Телефон молчал. Доносилось лишь затрудненное дыхание Натана. Наконец,
послышалось: - Я считаю, голодовка - не метод в демократическом государстве.
Но обещаю приложить все силы...
Саша положил трубку. Говорил же Эли, не надо звонить, сионисткий Форум
нечто вроде советских профсоюзов... Поставил вот Натана в неловкое
положение.
На пятнадцатый день Саше принесли записку на английском, "message",
испуганно сообщила дежурная по отелю. Месидж был от специального
корреспондента газеты "Нью-Йорк Таймs", который писал, что знаком со статьей
узника Сиона Александра Казака, и хотел бы взять интервью - и у него, и еще
у нескольких русских евреев, которые живут, вместе с ним, в гостинице
"Sunton", названной в его статье "Кладбищем еврейских надежд". Название
статье дал Эли, он вообще прошелся по ней профессиональным пером. И вот,
сработало...
Эли избегался, отыскал Дова в городе Хулоне, на стройке. - Это
последняя возможность не дать им нас похоронить, -Эли объяснял ему, не
переводя дыхания. - Сашина голодовка и будущий визит американцев у всех на
устах, амута сохнет, как медуза на берегу, люди бегут от нас; если б вы
завтра поддали жару ... уф! мы обрели бы второе дыхание.
Дов подъехал к гостинице раньше, чем американцы. Расхаживая у входа,
ожидал, пока Эли соберет в просторном фойе отеля страждущих постояльцев.
Наконец, зарулили на стоянку и газетчики. Специальным корреспондентом
"Нью-Йорк Таймс", как отметил Дов с сожалением, оказался незнакомый ему
высоченный парень в белом пиджаке. Этот никак не мог встретиться Дову в дни
"всемирного шухера", как называл Дов время своего рывка на Запад, когда его
осаждала пресса: парень тогда еще соску сосал. Знакомиться с ним Дов не
стал. Вошел в стеклянные двери, за которыми уже толпились отцы семейств,
явно взволнованные слухами о встрече с каким-то известным типом - не то
министром, не то кабланом.
Многоэтажная гостиница "Sunton" возвышается на улочке имени Бен
Гуриона. Улочка тупиковая, упирается в море. По утрам ее метут трое очкастых
стариков в синей безразмерной униформе. Свой сегодняшний урок они, видимо,
завершали. Старики шли шеренгой, как на параде ветеранов, шурша метлами и
разметая по сторонам пыль и грязные бумажки. Один из них оказался человеком
средних лет с короткой бороденкой, курчавишейся прямо от ушей. Остальные
явно постарше. На очкастых уборщиков глядела с усмешкой дородная дама в
мокром купальнике из ярких лоскутков.
- Вы тоже новая ола? - спросил американец, поравнявшись с ней.
- Я в Израиле пятьдесят лет, - ответила дама с достоинством.
- И с утра на море? Как сегодня море?
- Ш-шикарное море!
Корреспондент усмехнулся и, задержавшись возле нее, кивнул в сторону
уборщиков: - А, скажите, как вы, старожилка, относитесь к ним?
- Лично я?! Прекрасно! Возможно, не все старожилы со мной согласятся,
но, в моем представлении, русские евреи - образованные и интеллигентные
люди. Когда в семидесятых хлынула алия из России, мы ахнули: какие же это
русские евреи?! Грузины, бухара. А русских, знаете, днем с огнем... И то все
какие-то занозистые. Они, де, настоящие сионисты, а мы непонятно кто. Все им
не по нраву. С самой Голдой спорили, будто они министры, а не она... А вот
теперь мы увидели настоящих русских евреев. Сразу видно, глубоко
интеллигентные люди. Взгляните на их лица!
Американец поблагодарил ее за интервью и спросил о том же темнокожую
женщину с изможденным лицом, которая задержалась подле уборщиков. Та
положила на скамейку кошелку с зеленью, взглянула на очкастых стариков и
протянула недобро:
- А-а, алия генералим! - Выразив и ей свою благодарность, американец
шагнул к уборщикам.
- Господа российские интеллигенты, - громко произнес он. -Я
корреспондент "Нью-Йорк Таймс". И хотел бы взять у вас интервью.
- Мы заняты! - отрезал старик в роговых очках. - Мы должны убрать еще
автобусную станцию, вот ту, - и он показал метлой вдаль, где разворачивался
автобус с цифрой "15".
- А вам платят по-человечески? - сочувственно спросила дама в
купальнике.
- Три шекеля в час!
- Как?! - удивилась дама. - Минимум зарплаты в Израиле пять с
половиной. Хозяева не имеют права!
- Они не имели морального права этапировать русских евреев в Израиль! -
мрачновато ответствовал широколицый средних лет уборщик. - А приволокли, как
видите. Все другие страны для евреев закрыли на замок, прохвосты безмозглые!
- При полном молчании американской прессы, - не без ехидства добавил
старик в роговых очках.
- Всех бы вас на одну осину! - в сердцах воскликнул третий старик,
волочивший за собой пластиковый мешок для мусора. И только тут обнаружилось,
по высокому и нервному голосу, что это женщина.
- Господа! - воскликнул корреспондент. - Мы хотим помочь вам, не
отказывайтесь от интервью! Когда вы кончаете работу? Через сорок минут?
Прошу каждого назвать номер своей комнаты. Мы придем к вам!
Корреспондента и его юную спутницу в длинном белом плаще, похожем на
римскую тунику, встретил у стеклянных дверей гостиницы Эли. Он переминался с
ноги на ногу, похоже, волновался. Представился как коллега Саши Казака,
повел гостей к лифту. Счастье, что американцы не читали по-русски. Не то
сразу познакомились бы со всеми надписями углем и мелом на стенках лифта и
коридоров: "Чем в Амуту, лучше в омут", "Получил машканту - умер", "Евреи
всех стран - не будьте легковерными идиотами", "За мир ли Шамир?" А на
дверях комнаты Казака была приколота вырезка из газеты, - дружеский шарж на
министра строительства генерала Ариеля Шарона со стихами, начинавшимися со
слов: "К этому "бульдозеру", да пару б экскаваторов".
До синевы выбритый и улыбающийся Саша, сидевший на кровати, с самым
безмятежным видом сказал гостям, что нынешняя голодовка в его жизни
наилегчайшая. Просто детская забава. Идет всего-навсего первая "пятнашка".
Из четырех возможных.
Американец и его спутница переглянулись в тревоге. Им стало ясно:
молодой человек от голода и переживаний начал заговариваться, и, наверное,
лучше оставить его в покое. Задав несколько малозначащих вопросов, они
ретировались в коридор.
Эли, увидя, что корреспонденты ушли, расстроился. Значит, интервью не
удалось. Схватив портфель, он помчался по своим делам.
Журналисты принялись рассматривать номера на дверях. Одна из дверей
приоткрылась, показался уборщик с коротенькой и широкой, во все лицо,
курчавой бородкой.
- К вашим услугам! - миролюбиво сказал он, вытирая руки носовым
платком.
Американцы представились: - Сэм, "Нью-Йорк Таймс", Линда, агентство
"Ассошиейтид Пресс".
Уборщик предложил направиться в кухоньку, потому что он не живет в
гостинице.
- Я - человек, вляпавшийся в Израиль по недомыслию, - начал уборщик,
когда американцы уселись у накрытого газеткой столика. Он снял со стола
пустые кастрюли, сунул их на полочку. - Рассказать о себе? Что за вопрос!..
- Ему стало жарко, и он скинул свой синий комбинезон до пояса. У него был
мощный торс, широкой кости мускулистые руки, видимо, не страшившиеся
никакого труда... - Меня зовут Евсей Трубашник. В той, потусторонней жизни я
тоже был мусорщиком. Такая была моя должность - точненько! Первое мое
изобретение - высокотемпературная печь. Она сжигала весь мусор подмосковного
города, поглощая и нейтрализуя вредные выбросы, неизбежные в таком адском
деле. Таким образом, я работаю, как видите, по профессии! - произнес он с
усмешкой. - ... Моя печь? Сионские мудрецы посчитали, что Израилю намного
дешевле наградить меня, как профессионала, персональной метлой. Сунули в
руки метлу, и никаких тебе забот, елки-моталки!.. Так вот, по подсчету той,
ныне потусторонней, дирекции, моя печурка принесла городу и комбинату четыре
миллиона экономии. Я получил за это премию - сорок ре. Ну да, рублей... За
остальные изобретения? Какому изобретателю платили когда по человечески?!
Мой максимальный гонорар - шестьдесят ре. Плюс почетная грамота. Всю
молодость провел в московской "коммуналке..." Что такое "коммуналка"? Это
прообраз коммунизма - туалет и ванна по заявкам трудящихся!.. Я жил с
матерью и грезил о собственной квартире. Потом, когда мать умерла и
появилась жена - балерина кордебалета и бутончик-доченька, я понял, что
квартира - воздушный замок. Денег на замок мне не собрать никогда.
Завербовался в Норильск, с трудом копил свои вожделенные ре... И тут, о,
ужас, начались наши советские фокусы! Почище, чем у Булгакова в его "Мастере
и Маргарите": бумажные ре на глазах публики стали деревянными. На них вполне
можно было купить, но не квартиру, а памятник на собственную могилу...
Приглядел бы я себе глыбу из норильского гранита. Но тут такое началось, что
пришлось, елки-моталки! уносить ноги.
- Позвольте, а зачем вам пришлось, извините, уносить свои елки-моталки?
- воскликнул Сэм. - У вас были столкновения с властью?
- Никогда! - воскликнул уборщик, и почему-то оглянулся.
- А где вы живете? - Линда нацелила фотоаппарат на курчавую ухоженную
бородку.
- Нигде! Я - бомж!.. Что такое бомж? БОМЖ - это советская аббревиатура.
Без Определенного Места Жительства. То есть босяк! Отбросы общества!
- Как это может быть в Израиле? - воскликнул Сэм, вынимая из кожаной
сумочки магнитофон.
- В Израиле все может быть.! Я в стране год и четыре месяца. Год власть
давала мне деньги на квартиру, а потом хозяин выставил меня вон. Сдал
квартиру новичкам, которым еще дают шекели. Это называется тут "прямая
абсорбция". Записывайте, пожалуйста, я разрешаю, что за вопрос! "Прямая
абсорбция"? Вы же видите! Через год - на улицу прямиком.
- Извините, но где же вы, скажем, сегодня ночевали? - недоверчиво
спросила Линда. - Где-то приводили себя в порядок? Босяку так бородку не
подбрить, - добавила он улыбчиво.
Сэм бросил недовольный взгляд на Линду, поинтересовался деловито: -
Пристроены у друзей? В общежитии?
- Пристроен, что за вопрос! Я абонирую садовую скамейку. Тут, рядом с
отелем... Свежо, морской воздух... Есть ли надежда? Кто знает? Вот, говорят,
амута. И я записался. Но, боюсь, будет как в России. Вступительный взнос
взяли, а потом ищи ветра в поле.
- Вы видите здесь свое будущее?
- Я подмету весь Израиль, поскольку страна маленькая. А потом сломаю
метлу о голову главного сионского мудреца Шамира. Или о того, кто его
заменит. Нет-нет, вы пишите!
- Позвольте, - Сэм усмехнулся. - С советской властью у вас, как вы
сказали, не было конфликтов. Вы, по всей видимости, тихий и верноподданный
человек? Политика не ваша сфера?
- Я верноподданный там, в зазеркалье, а тут, нет никакого вопроса! я -
таки сломаю нашему Премьеру голову. Он ответит за каждый выброшенный на
свалку рабочий день инженера-изобретателя. Да разве только за мой день?!
Хотите откровенный разговор? На всю железку? Или вам, господа, это ни к
чему?
- Вполне к чему, господин изобретатель. Я имею право включить свой
тейпрекордер?
- Почему нет! - Евсей Трубашник поершил в раздумье бородку, в которой
сверкнула первая седина, и начал излагать свою думу. Говорил он спокойно, не
прерываясь, видно, дума эта мучила его давно и толковал о том он не раз.
Веселые "елки-моталки", представлявшие инженера Евсея простоватым,
немудрящим парнем, что, видно, помогало ему в России выжить, из его речи
совершенно исчезли.
- За сорок пять послевоенных лет - рассмотрим только их? - еврейский
народ Восточной Европы обрел состояние. Богатство в виде высокообразованной
части своего народа. Это чудо еще будут изучать историки всех стран. Кроме,
конечно, израильских. Почему "кроме" вы поймете из дальнейшего... Разве не
чудо, что в нищих странах, при фашистских и полуфашистских системах
подавления мысли, где интеллигентные семьи никогда не имели достатка,
еврейские старики родители, кстати, и мои тоже, вынуждены были отдавать все,
даже кровь, чтобы их дети получили самое лучшее образование. Именно там, в
условиях долгой и постыдной приниженности евреев, родились не только тысячи
и десятки тысяч талантливых людей, но и гении... Три-пять таких звезд у
всего мира на слуху. А я знаю десятки блистательных ученых, совершивших
открытия всемирного значения, неизвестных по сей день: они вынужденно
работали на вторых-третьих ролях, чаще всего, исследователями-невидимками за
семью печатями секретных лабораторий, годами и десятилетиями их отбрасывали
от ключевых постов "по пятому пункту". Это, как вы понимаете, сливки. Но
сливки без молока не получишь. Молоко - извините за сравнение, я не поэт, а
заводской инженер -это сотни тысяч кандидатов и докторов наук, инженеров,
врачей, рабочих высокой квалификации. Это профессионалы во всех отраслях
промышленности, яркая комета на русском небе, что вызвало даже удивление
Горбача: евреев в СССР всего ноль шестьдесят один процент, а ученых - куда
ни глянь - иудей! Это и есть то, что я называю чудом. И вот это чудо,
значительная часть его, оказалось ныне в Израиле. Больше половины "олим ми
Руссия" с высшим образованием. Иные в пору самых высоких своих достижений и
зрелости, - в возрасте пятидесяти-шестидесяти лет. Часто в годы своего
максимального творческого расцвета - не чудо ли?! И вот это еврейское чудо,
стыдно говорить! в еврейском государстве невостребовано. Оказалось здесь ни
к чему - не нуждается в нем Израиль... Там мы стояли в очередях за батоном и
бутылкой молока, здесь оказались в более страшной очереди - за право быть
нужными, за право думать, работать по профессии. Кричишь на всех углах -
работу! Тебе метелку в руки - трудись!.. Чем выше интеллект, тем ниже порог
чувствительности. Значит, больнее всего людям высокого полета. Они могли бы
стать гордостью страны, а их - в грязь.
В этой гостинице живет профессор Аврамий Шор, известный социолог. Он
пишет: за год простоя исследователь, лишенный лаборатории, материалов,
теряет четверть своей потенции. Значит, четыре года, и ученого нет.
Но давайте, господа, рассмотрим проблему с другой стороны. Может быть,
у Израиля достаточно специалистов? А у нас амбиции не по разуму? Вам это
любопытно или сменить пластинку?.. Хорошо, продолжим. Я, по базовому
образованию, инженер-электрик. Восемь месяцев работал почти по
специальности. Меня даже повышали, сулили дать "квиют", постоянство, что в
Израиле вроде ордена "Победы". Готов свидетельствовать перед любым
трибуналом. Энергетика Израиля отстала на пятнадцать лет. Даже у себя в
не советую.
- Тогда оформим протокол, - вставил Эли.
- Никаких протоколов! У меня приказ! И я не должен никому объяснять.
- Чей приказ? - Саша выступил вперед, приблизился к командиру
автоматчиков почти вплотную: - Скажи, если ты еврейский офицер!
Сузившиеся глаза офицера ничего хорошего не предвещали. Саша вытащил из
кармана фотоаппарат, подаренный Довом, начал щелкать кадр за кадром. Двое
солдат бросились на него, - вывернули руки. Согнутый пополам Саша хотел
крикнуть офицеру, что это произвол, увидел - худощавое гордое лицо командира
автоматчиков светилось удовлетворением: его приказ был исполнен за секунды,
как положено. Командир поднял невысоко руку, - это был сигнал. Вперед
шагнули несколько солдат с автоматами, заброшенными за спину. Сам же офицер
застыл с приподнятой рукой окаменело. Не офицер, а монумент.
Саша понял - сейчас будут вязать. Он пошевелил кистями рук, почти
физически ощущая на своих запястьях наручники. Никаких лагерных ассоциаций,
в этот момент, не возникло. У тела своя память: оно ждало привычной и резкой
боли, когда винт наручников входит в кость.
Вспомнилось в тот момент совсем другое, - исхудалое морщинистое лицо
Курта Розенберга, когда Курт сказал печально: "Они такие же евреи, как я
падишах..." И, неожиданно для самого себя, вскричал диким голосом:
- Ребята, это переодетые арабы! Не поддавайся - бей их! И полицейские,
и офицер безопасности были готовы к чему угодно, все на своем веку
перевидали?! Но к этому?! Молоденький командир автоматчиков раскрыл от
неожиданности рот.
- Арабы?! Какие арабы?! - потрясенно повторял он.
- Документы, если ты еврейский офицер! - Саша заставил предъявить
документы, записал имя, звание и номер его воинского удостоверения. Эли,
единственый из олим, говоривший на иврите свободно, тут же оценил
возможности уникальной ситуции, принялся задавать офицеру и полицейским
вопрос за вопросом:
- Чей приказ об аресте? Устный или письменный?.. - Ответы он записывал
в блокнот.
Саша, полуотвернувшись, фотографировал всю сцену через плечо.
Эли заметил, что неподалеку есть выход в коридор, там телефоны, - в
любом кабинете, где сейчас пусто... Шепнул Аврамию, чтобы тот оторвался от
группы. "Старик, не обратят внимания..." Сунул профессору свою записную
книжку, открытую на букву "К" -(корреспонденты).
- Пожалуйста, по всем номерам! Мы отвлечем их. Эли требовал документы и
у полицейских офицеров. Они неохотно показывали, вступали в объяснения. Как
говорится, пар был выпущен... Солдаты растерянно переступали с ноги на ногу:
никакого приказа не было.
Медвежатистый Евсей затеял особое развлечение. Никто не знал, что
инженер был давним энтузиастом йоги. Евсей поставил два стула, лег своим
стриженным под горшок затылком на край спинки, ноги положил на другую
спинку. Растянулся между стульев без провиса, будто он из металла. Предложил
солдатам сесть сверху, заявив, что может выдержать весь взвод, вместе с
приданной ему артиллерией. Солдаты смеялись, время шло. Наконец, появился из
бокового коридора профессор Аврамий Шор. Сообщил, что звонил в газету
"Хаарец" и в "Новости недели".
- Заметано! - воскликнул Эли. - Теперь ждем журналистов.
- Каких журналистов?! - всполошились полицейские офицеры.
- Мы не уйдем, пока не прибудут оповещенные нами журналисты. Впрочем,
можем уйти. Но тогда составим законный протокол.
Высшие чины иерусалимской полиции и корреспонденты прибыли почти
одновременно. Потолковали вполне дружелюбно. Затем отправились на нескольких
машинах в полицейское управление. Разобрались в происшедшем быстро. Высшие
чины извинились. "Не сердитесь на наших людей, - попросил пожилой глава
городской полиции. - Они привыкли иметь дело с ворами и проститутками. А тут
одни инженеры и профессор... - Он попросил Сашу сделать заключительный
снимок на память. Мол, все олим целы и невредимы. Улыбаются.
Но на один вопрос шеф полиции отвечать не хотел: кто дал команду
арестовать? Крутить руки невинным людям? Кто именно?
- Поймите нас, - в который раз вопрошал Эли. - Если тот человек вне
закона, смеется над законом, бесчинствует как хочет его левая нога, где
гарантия того, что завтра это не повторится, не прольется кровь?
Наконец, главный произнес неохотно: - Давайте скажку честно. Если
назову фамилию, мне уже завтра не работать. А я больше делать ничего не
умею. Я профессиональный полицейский.
Визит затянулся. По сигналу шефа полиции, принесли бутерброды, кофе.
Визитеров, а заодно и корреспондентов, подкормили, а к полуночи развезли на
полицейских джипах под синими мигалками по городам и весям.
Эли и Саша покинули джип у редакции газеты на русском языке, разбудили
редактора, и, благо вся контора размещалась в его двухкомнатной квартире,
помогли переверстать готовый завтрашний номер. И на следующее утро весь
русский Израиль говорил только о визите к "переодетым арабам". Статья Эли и
Саши называлась "КГБешная вонь в Израиле".
В тот же день в газете на иврите "Едиот ахронот..." ("Последние
новости") была помещена информация о том, что группа хулиганов прорвалась к
министру Шарону и потребовала, чтоб их... накормили. Полицейские поделились
с ними своими завтраками. Вечерняя газета "Маарив" высказалась несколько
ближе к правде...
Целую неделю олим торжествовали: наконец-то их услышали. Торжество
увяло в тот час, когда газеты сообщили, что свалка на берету моря, отданная
амуте, поставлена на торги. Земля не выкуплена, стройка не начата,
просрочено время. А как можно было выкупить землю, когда цена еще не была
назначена?! Адвокат Дова подал аппеляцию в Высший суд справедливости
Израиля. Заседание суда назначили на декабрь. А торги двумя неделями
раньше...
- Это конец, - сказал Саша, едва Дов перевез его в отель "Sunton",
поближе к Эли и старику Аврамию. - Я объявляю бессрочную голодовку...
- Бессрочную голодовку? - Эли испугался за Сашу, - Ты что?! Взгляни на
себя в зеркало, - кожа, да кости.
- Иначе хана! Вчера двенадцать семей потребовали обратно свой
вступительный взнос. Нам больше не верят. И правильно делают... Без скандала
строить не дадут. Вчера у Дова эта Софочка-милашка нас так накормила, что
первые дни я голодовки и не замечу. А там втянусь.
Прожект Саши Казака Эли не одобрил, но и не отговаривал парня. На
третий день сашиного протеста газеты на русском начали давать информацию о
голодной забастовке в отеле "Sunton"! На шестой подключилась тяжелая
артиллерия - "Едиот ахронот", "Маарив".
Дов газеты на русском читал через пятое на десятое, узнал о Саше,
развернув свежий "Едиот". Прыгнул в машину, и через полчаса вбежал в отель.
Закричал с порога:
- Сашенька! Этим их не возьмешь, бронтозавров! Я голодал у Стены Плача,
голодал в Нью-Йорке, грузины объявляли сухую голодовку, даже Ашдодский порт
захватывали. Им все это как слону дробина! Господи, один лоб у тебя остался!
- Заберите у нас Эмика на недельку-две, а? чтоб он тут не болтался, -
попросил Саша осевшим голосом.
- Какого Эмика?! - Только сейчас Дов узнал, что мудрецы из Сохнута
поселили вместе с Сашей уголовника, которого в Лоде выводили к встречающим,
как узника Сиона. Мол, оба каторжники... У Дова от гнева губы задрожали.
Мясистые обкуренные губы Дова чувств никаких не таили, были для Эли открытой
книгой. И тут вырвался у него вопрос, который не раз хотел задать Дову: не
выдвигали ли когда-нибудь Дова Гура в Кнессет или в министры?
Дов раскрыл рот, словно ему угодили кулаком в живот. - Эт-то ты к чему
несешь?
- Я подумал, что вас когда-то, подвохом или клеветой, провалили,
закидали дерьмом. Словом, ножку подставили: стоит упомянуть правительство
или Сохнут, вы начинаете вулканить. Трудно не почувствовать, Дов. Ненависть
к израильскому истеблишменту у вас личная. Кровная.
- Личная, - подтвердил Дов. - А то какая еще! Одолженная, что ль?!
Заглянул улыбающийся Эмик, и комнате сразу наполнилась сивушным
ароматом. Дон рявкнул Эмику, чтоб собирался с вещами, заберет с собой: "Не
кудахчи, красивец, не прогадаешь!" и пристроился у кровати Саши. -
Сашенька!- продолжал он свое. - "Железная леди" и не колыхнулась, когда
террористы из ирландской армии, объявившие в английской тюрьме голодовку,
подыхали один за другим. Не слыхал? Точно! Ухом не повела. А ведь наши
мудрецы - не "железная леди". Та хоть с какими-то чувствами, а эти -
каменные чушки. Видел такие на украинских курганах? Оттуда эти чушки и
свезли в Палестину. Помрешь с голодухи, назначат комиссию честнейших,
которая объявит тебя шизиком. Мол, туда ему и дорога. Я, старый хрен,
молодого джигита повезу на кладбище. Кому это надо?.. Эмик, да собирайся же,
воровская рожа!... Что, Сашенька? Статью написал? Давай! Тут же тиснем ее в
какой-нибудь независимой потаскушке. - Бросил взгляд на последнюю фразу
статьи: "Израиль - не загон для скота. Те, кто собираются принять миллион
олим и, вместе с тем, на любых постах, тормозят строительство жилья и
рабочих мест, осуществляют не что иное, как гигантскую финансовую аферу на
крови русских евреев".
- О-ох, беда с высоколобыми! - усмехнулся Дов и махнул на прощанье
рукой: - Желаю нашему теляти волка съисты...
На седьмой день голодовки явился министр абсорбции красавец-рав Зальц и
обещал содействие. Этот день был тяжким. И для Саши и для Израиля. С утра
принесли газеты, в которых рассказывалось об очередном несчастье: поезд сбил
кибуцный автобус, в котором везли сорок детей. И тут же привели слова рава
Зальца, сказанные публично: "Это им наказание за то, что ехали в субботу".
Саша Казак вскричал с болью: - И это раввин?! Страна в горе, а он... Где
человечность, где сострадание - основа еврейства? Не об этом Гиллель: "Не
делай другому того, чего не хочешь самому себе"? Если человек не выполняет
основного нравственного завета иудаизма, какой же он еврей?! Рав Зальц для
меня не еврей!"
Именно в тот час и предстал перед Казаком рав Зальц, со своими
обещаниями... Эли тут же прибежал ни жив-ни мертв, опасаясь скандала.
Скандал делу не поможет, а Саше закроет путь в ешиву, где его берут
преподавать французский язык. Но - обошлось. Саша повернулся лицом к стене,
так и пролежал все рандеву. От любопытствующих и дающих советы не было
отбоя. Эли написал на сашиной двери "Без срочного дела не беспокоить",
поставил возле его комнатки стул и либо сам ограждал Сашу Казака от
сочувствующих, либо просил кого-либо подежурить, чтоб не доконали. Он
пропустил к Саше лишь одного человека, который назвался Петром Шимуком,
сокамерником Казака. Шимук примчался из Хайфы. "Может, я должен голодать
вместе с ним?" - спросил Шимук. Пришлось припустить.
На десятый день Саша, по настоянию Дова, позвонил Щаранскому в
Сионистский Форум.
- Когда ты в тюрьме объявил голодовку, я тебя поддержал, Натан. И не
только я. Все политические. Можешь поддержать меня сейчас? Нас душат
подушкой. Чтоб и писка не было. Украли землю.
Телефон молчал. Доносилось лишь затрудненное дыхание Натана. Наконец,
послышалось: - Я считаю, голодовка - не метод в демократическом государстве.
Но обещаю приложить все силы...
Саша положил трубку. Говорил же Эли, не надо звонить, сионисткий Форум
нечто вроде советских профсоюзов... Поставил вот Натана в неловкое
положение.
На пятнадцатый день Саше принесли записку на английском, "message",
испуганно сообщила дежурная по отелю. Месидж был от специального
корреспондента газеты "Нью-Йорк Таймs", который писал, что знаком со статьей
узника Сиона Александра Казака, и хотел бы взять интервью - и у него, и еще
у нескольких русских евреев, которые живут, вместе с ним, в гостинице
"Sunton", названной в его статье "Кладбищем еврейских надежд". Название
статье дал Эли, он вообще прошелся по ней профессиональным пером. И вот,
сработало...
Эли избегался, отыскал Дова в городе Хулоне, на стройке. - Это
последняя возможность не дать им нас похоронить, -Эли объяснял ему, не
переводя дыхания. - Сашина голодовка и будущий визит американцев у всех на
устах, амута сохнет, как медуза на берегу, люди бегут от нас; если б вы
завтра поддали жару ... уф! мы обрели бы второе дыхание.
Дов подъехал к гостинице раньше, чем американцы. Расхаживая у входа,
ожидал, пока Эли соберет в просторном фойе отеля страждущих постояльцев.
Наконец, зарулили на стоянку и газетчики. Специальным корреспондентом
"Нью-Йорк Таймс", как отметил Дов с сожалением, оказался незнакомый ему
высоченный парень в белом пиджаке. Этот никак не мог встретиться Дову в дни
"всемирного шухера", как называл Дов время своего рывка на Запад, когда его
осаждала пресса: парень тогда еще соску сосал. Знакомиться с ним Дов не
стал. Вошел в стеклянные двери, за которыми уже толпились отцы семейств,
явно взволнованные слухами о встрече с каким-то известным типом - не то
министром, не то кабланом.
Многоэтажная гостиница "Sunton" возвышается на улочке имени Бен
Гуриона. Улочка тупиковая, упирается в море. По утрам ее метут трое очкастых
стариков в синей безразмерной униформе. Свой сегодняшний урок они, видимо,
завершали. Старики шли шеренгой, как на параде ветеранов, шурша метлами и
разметая по сторонам пыль и грязные бумажки. Один из них оказался человеком
средних лет с короткой бороденкой, курчавишейся прямо от ушей. Остальные
явно постарше. На очкастых уборщиков глядела с усмешкой дородная дама в
мокром купальнике из ярких лоскутков.
- Вы тоже новая ола? - спросил американец, поравнявшись с ней.
- Я в Израиле пятьдесят лет, - ответила дама с достоинством.
- И с утра на море? Как сегодня море?
- Ш-шикарное море!
Корреспондент усмехнулся и, задержавшись возле нее, кивнул в сторону
уборщиков: - А, скажите, как вы, старожилка, относитесь к ним?
- Лично я?! Прекрасно! Возможно, не все старожилы со мной согласятся,
но, в моем представлении, русские евреи - образованные и интеллигентные
люди. Когда в семидесятых хлынула алия из России, мы ахнули: какие же это
русские евреи?! Грузины, бухара. А русских, знаете, днем с огнем... И то все
какие-то занозистые. Они, де, настоящие сионисты, а мы непонятно кто. Все им
не по нраву. С самой Голдой спорили, будто они министры, а не она... А вот
теперь мы увидели настоящих русских евреев. Сразу видно, глубоко
интеллигентные люди. Взгляните на их лица!
Американец поблагодарил ее за интервью и спросил о том же темнокожую
женщину с изможденным лицом, которая задержалась подле уборщиков. Та
положила на скамейку кошелку с зеленью, взглянула на очкастых стариков и
протянула недобро:
- А-а, алия генералим! - Выразив и ей свою благодарность, американец
шагнул к уборщикам.
- Господа российские интеллигенты, - громко произнес он. -Я
корреспондент "Нью-Йорк Таймс". И хотел бы взять у вас интервью.
- Мы заняты! - отрезал старик в роговых очках. - Мы должны убрать еще
автобусную станцию, вот ту, - и он показал метлой вдаль, где разворачивался
автобус с цифрой "15".
- А вам платят по-человечески? - сочувственно спросила дама в
купальнике.
- Три шекеля в час!
- Как?! - удивилась дама. - Минимум зарплаты в Израиле пять с
половиной. Хозяева не имеют права!
- Они не имели морального права этапировать русских евреев в Израиль! -
мрачновато ответствовал широколицый средних лет уборщик. - А приволокли, как
видите. Все другие страны для евреев закрыли на замок, прохвосты безмозглые!
- При полном молчании американской прессы, - не без ехидства добавил
старик в роговых очках.
- Всех бы вас на одну осину! - в сердцах воскликнул третий старик,
волочивший за собой пластиковый мешок для мусора. И только тут обнаружилось,
по высокому и нервному голосу, что это женщина.
- Господа! - воскликнул корреспондент. - Мы хотим помочь вам, не
отказывайтесь от интервью! Когда вы кончаете работу? Через сорок минут?
Прошу каждого назвать номер своей комнаты. Мы придем к вам!
Корреспондента и его юную спутницу в длинном белом плаще, похожем на
римскую тунику, встретил у стеклянных дверей гостиницы Эли. Он переминался с
ноги на ногу, похоже, волновался. Представился как коллега Саши Казака,
повел гостей к лифту. Счастье, что американцы не читали по-русски. Не то
сразу познакомились бы со всеми надписями углем и мелом на стенках лифта и
коридоров: "Чем в Амуту, лучше в омут", "Получил машканту - умер", "Евреи
всех стран - не будьте легковерными идиотами", "За мир ли Шамир?" А на
дверях комнаты Казака была приколота вырезка из газеты, - дружеский шарж на
министра строительства генерала Ариеля Шарона со стихами, начинавшимися со
слов: "К этому "бульдозеру", да пару б экскаваторов".
До синевы выбритый и улыбающийся Саша, сидевший на кровати, с самым
безмятежным видом сказал гостям, что нынешняя голодовка в его жизни
наилегчайшая. Просто детская забава. Идет всего-навсего первая "пятнашка".
Из четырех возможных.
Американец и его спутница переглянулись в тревоге. Им стало ясно:
молодой человек от голода и переживаний начал заговариваться, и, наверное,
лучше оставить его в покое. Задав несколько малозначащих вопросов, они
ретировались в коридор.
Эли, увидя, что корреспонденты ушли, расстроился. Значит, интервью не
удалось. Схватив портфель, он помчался по своим делам.
Журналисты принялись рассматривать номера на дверях. Одна из дверей
приоткрылась, показался уборщик с коротенькой и широкой, во все лицо,
курчавой бородкой.
- К вашим услугам! - миролюбиво сказал он, вытирая руки носовым
платком.
Американцы представились: - Сэм, "Нью-Йорк Таймс", Линда, агентство
"Ассошиейтид Пресс".
Уборщик предложил направиться в кухоньку, потому что он не живет в
гостинице.
- Я - человек, вляпавшийся в Израиль по недомыслию, - начал уборщик,
когда американцы уселись у накрытого газеткой столика. Он снял со стола
пустые кастрюли, сунул их на полочку. - Рассказать о себе? Что за вопрос!..
- Ему стало жарко, и он скинул свой синий комбинезон до пояса. У него был
мощный торс, широкой кости мускулистые руки, видимо, не страшившиеся
никакого труда... - Меня зовут Евсей Трубашник. В той, потусторонней жизни я
тоже был мусорщиком. Такая была моя должность - точненько! Первое мое
изобретение - высокотемпературная печь. Она сжигала весь мусор подмосковного
города, поглощая и нейтрализуя вредные выбросы, неизбежные в таком адском
деле. Таким образом, я работаю, как видите, по профессии! - произнес он с
усмешкой. - ... Моя печь? Сионские мудрецы посчитали, что Израилю намного
дешевле наградить меня, как профессионала, персональной метлой. Сунули в
руки метлу, и никаких тебе забот, елки-моталки!.. Так вот, по подсчету той,
ныне потусторонней, дирекции, моя печурка принесла городу и комбинату четыре
миллиона экономии. Я получил за это премию - сорок ре. Ну да, рублей... За
остальные изобретения? Какому изобретателю платили когда по человечески?!
Мой максимальный гонорар - шестьдесят ре. Плюс почетная грамота. Всю
молодость провел в московской "коммуналке..." Что такое "коммуналка"? Это
прообраз коммунизма - туалет и ванна по заявкам трудящихся!.. Я жил с
матерью и грезил о собственной квартире. Потом, когда мать умерла и
появилась жена - балерина кордебалета и бутончик-доченька, я понял, что
квартира - воздушный замок. Денег на замок мне не собрать никогда.
Завербовался в Норильск, с трудом копил свои вожделенные ре... И тут, о,
ужас, начались наши советские фокусы! Почище, чем у Булгакова в его "Мастере
и Маргарите": бумажные ре на глазах публики стали деревянными. На них вполне
можно было купить, но не квартиру, а памятник на собственную могилу...
Приглядел бы я себе глыбу из норильского гранита. Но тут такое началось, что
пришлось, елки-моталки! уносить ноги.
- Позвольте, а зачем вам пришлось, извините, уносить свои елки-моталки?
- воскликнул Сэм. - У вас были столкновения с властью?
- Никогда! - воскликнул уборщик, и почему-то оглянулся.
- А где вы живете? - Линда нацелила фотоаппарат на курчавую ухоженную
бородку.
- Нигде! Я - бомж!.. Что такое бомж? БОМЖ - это советская аббревиатура.
Без Определенного Места Жительства. То есть босяк! Отбросы общества!
- Как это может быть в Израиле? - воскликнул Сэм, вынимая из кожаной
сумочки магнитофон.
- В Израиле все может быть.! Я в стране год и четыре месяца. Год власть
давала мне деньги на квартиру, а потом хозяин выставил меня вон. Сдал
квартиру новичкам, которым еще дают шекели. Это называется тут "прямая
абсорбция". Записывайте, пожалуйста, я разрешаю, что за вопрос! "Прямая
абсорбция"? Вы же видите! Через год - на улицу прямиком.
- Извините, но где же вы, скажем, сегодня ночевали? - недоверчиво
спросила Линда. - Где-то приводили себя в порядок? Босяку так бородку не
подбрить, - добавила он улыбчиво.
Сэм бросил недовольный взгляд на Линду, поинтересовался деловито: -
Пристроены у друзей? В общежитии?
- Пристроен, что за вопрос! Я абонирую садовую скамейку. Тут, рядом с
отелем... Свежо, морской воздух... Есть ли надежда? Кто знает? Вот, говорят,
амута. И я записался. Но, боюсь, будет как в России. Вступительный взнос
взяли, а потом ищи ветра в поле.
- Вы видите здесь свое будущее?
- Я подмету весь Израиль, поскольку страна маленькая. А потом сломаю
метлу о голову главного сионского мудреца Шамира. Или о того, кто его
заменит. Нет-нет, вы пишите!
- Позвольте, - Сэм усмехнулся. - С советской властью у вас, как вы
сказали, не было конфликтов. Вы, по всей видимости, тихий и верноподданный
человек? Политика не ваша сфера?
- Я верноподданный там, в зазеркалье, а тут, нет никакого вопроса! я -
таки сломаю нашему Премьеру голову. Он ответит за каждый выброшенный на
свалку рабочий день инженера-изобретателя. Да разве только за мой день?!
Хотите откровенный разговор? На всю железку? Или вам, господа, это ни к
чему?
- Вполне к чему, господин изобретатель. Я имею право включить свой
тейпрекордер?
- Почему нет! - Евсей Трубашник поершил в раздумье бородку, в которой
сверкнула первая седина, и начал излагать свою думу. Говорил он спокойно, не
прерываясь, видно, дума эта мучила его давно и толковал о том он не раз.
Веселые "елки-моталки", представлявшие инженера Евсея простоватым,
немудрящим парнем, что, видно, помогало ему в России выжить, из его речи
совершенно исчезли.
- За сорок пять послевоенных лет - рассмотрим только их? - еврейский
народ Восточной Европы обрел состояние. Богатство в виде высокообразованной
части своего народа. Это чудо еще будут изучать историки всех стран. Кроме,
конечно, израильских. Почему "кроме" вы поймете из дальнейшего... Разве не
чудо, что в нищих странах, при фашистских и полуфашистских системах
подавления мысли, где интеллигентные семьи никогда не имели достатка,
еврейские старики родители, кстати, и мои тоже, вынуждены были отдавать все,
даже кровь, чтобы их дети получили самое лучшее образование. Именно там, в
условиях долгой и постыдной приниженности евреев, родились не только тысячи
и десятки тысяч талантливых людей, но и гении... Три-пять таких звезд у
всего мира на слуху. А я знаю десятки блистательных ученых, совершивших
открытия всемирного значения, неизвестных по сей день: они вынужденно
работали на вторых-третьих ролях, чаще всего, исследователями-невидимками за
семью печатями секретных лабораторий, годами и десятилетиями их отбрасывали
от ключевых постов "по пятому пункту". Это, как вы понимаете, сливки. Но
сливки без молока не получишь. Молоко - извините за сравнение, я не поэт, а
заводской инженер -это сотни тысяч кандидатов и докторов наук, инженеров,
врачей, рабочих высокой квалификации. Это профессионалы во всех отраслях
промышленности, яркая комета на русском небе, что вызвало даже удивление
Горбача: евреев в СССР всего ноль шестьдесят один процент, а ученых - куда
ни глянь - иудей! Это и есть то, что я называю чудом. И вот это чудо,
значительная часть его, оказалось ныне в Израиле. Больше половины "олим ми
Руссия" с высшим образованием. Иные в пору самых высоких своих достижений и
зрелости, - в возрасте пятидесяти-шестидесяти лет. Часто в годы своего
максимального творческого расцвета - не чудо ли?! И вот это еврейское чудо,
стыдно говорить! в еврейском государстве невостребовано. Оказалось здесь ни
к чему - не нуждается в нем Израиль... Там мы стояли в очередях за батоном и
бутылкой молока, здесь оказались в более страшной очереди - за право быть
нужными, за право думать, работать по профессии. Кричишь на всех углах -
работу! Тебе метелку в руки - трудись!.. Чем выше интеллект, тем ниже порог
чувствительности. Значит, больнее всего людям высокого полета. Они могли бы
стать гордостью страны, а их - в грязь.
В этой гостинице живет профессор Аврамий Шор, известный социолог. Он
пишет: за год простоя исследователь, лишенный лаборатории, материалов,
теряет четверть своей потенции. Значит, четыре года, и ученого нет.
Но давайте, господа, рассмотрим проблему с другой стороны. Может быть,
у Израиля достаточно специалистов? А у нас амбиции не по разуму? Вам это
любопытно или сменить пластинку?.. Хорошо, продолжим. Я, по базовому
образованию, инженер-электрик. Восемь месяцев работал почти по
специальности. Меня даже повышали, сулили дать "квиют", постоянство, что в
Израиле вроде ордена "Победы". Готов свидетельствовать перед любым
трибуналом. Энергетика Израиля отстала на пятнадцать лет. Даже у себя в