Страница:
человек сказал себе: " Моя хата с краю". А что будет дальше знал уж Коэлет,
сын Давида, царя Иерусалимского: "Время разбрасывать камни..."
Многоликость Иерусалима, которому вверил душу, заняла все мысли Саши. И
вор Гидеон Виноград в кипе, и властительный начальник с улицы Гиллель,
который начертал подлую обманную резолюцию на его, Саши Казака, заявлении,
чтобы вышвырнуть его из страны...И эта власть в обвислых штанах, которая
читает самые сокровенные письма. Письма к Богу... Они тоже Иерусалим. Но
только, если смотреть на него из Москвы. Не ближе... Сколько законов
нарушили эти люди лишь в одном моем случае...
Храму иудейскому мало признания - верую! Он требует поведения по Торе.
Чем больше законов Саша находил попранными, тем больше успокаивался. От
своих больнее. А они?.. Что они, что вологодский крысенок - тех же щей, да
пожиже... "Тогда решайся. Не сиди на двух стульях..."
Долго хранит тепло Стена. "Если прижаться плечом..." Спокойно, Саша! Не
требуй от себя на ночной холодюке последовательности. Будешь дергаться, пока
не сядешь за стол. Не изложишь на бумаге все, что мучает..."
Когда через неделю Петро Шимук, укативший в Хайфу на заработки,
вернулся в сашину палатку, он обнаружил на тумбочке доисторическую пишущую
машинку фирмы "Ундервуд", доставленную, видно, доброхотами. Еще подходя к
палатке, Петро услышал ее захлебывающийся перестук. Саша не закончил работы,
но, конечно, тут же дал своему другу напечатанные листочки "на апробацию".
Лента у машинки изношенная, блеклая, но разобрать можно.
"ОСОБЕННОСТИ ИУДАИЗМА, ВЫЗЫВАЮЩИЕ НАСТОРОЖЕННОСТЬ У РУССКОГО ЕВРЕЯ,
ВЕРНУВШЕГОСЯ ИЗ ГУЛАГА." - прочел Петро и присвистнул от неожиданности.
Принялся листать странички.
"1. Тезис об избранности еврейского народа, не усиливает ли антагонизм
евреев с другими народами? Федор Достоевский - Александр Солженицын -
"Память".
2. Вопрос о коллективной ответственности народов. "Зе ла зе"- каждый
отвечает за каждого... После Сталина и Гитлера - то... Дичь. Высказываемая
иногда раввинами идея "Голокост - наказание за грехи" ... нет, этого не
понимаю. Основная масса уничтоженных евреев - не атеисты больших городов, а
жители польских и российских местечек, люди истово религиозные. И их дети.
3. Меня особенно настораживает приобщение к иудаизму маленьких детей,
хоровое заучивание текстов. Отдает детсадами сталинских лет - "Ленина не
видела, но я его люблю..." Не лишаем ли мы малышей божественной свободы
выбора пути? Не сужаем ли мы их мир?
Саша все еще стучал на "Ундервуде", а пункт уже шел двадцатый... Петр
кончил читать, произнес с веселым удивлением:
- Последним Фомой неверующим в иудаизме был Спиноза. Ты - следующий? -
Петр поглядел на Сашу, Саша на Петра, и оба расхохотались.
Перекусили, выпили украинской горилки и стали размышлять, кому показать
Сашины записки? И стоит ли это делать? - - Погонят тебя с такими вопросиками
из Ешивы, как пить дать, - заключил Петро. - Ешива в черной кипе,
ортодоксальная, американская, с гонором...
- Тогда мне там нечего делать. Надо определиться... Тем более, есть у
меня делу к раву Исраэлю-Ною.
- Грабеж?
Саша вздохнул тяжко, сказал, понимает власть раббая на банки не
распростарняется, но... хоть посоветует что-то. - ... Иначе "амуте" крышка.
- Пойди к футболисту, - посоветовал Петр. - Что он скажет? -
"Футболистом" Петро называл рава Бенциона, заместителя Ноя. Бенцион или, в
просторечии ешиботников-американцев, Бен, когда-то, и в самом деле, считался
звездой регби, американского футбола. Ныне "футболист" был тонким знатоком
Торы, организатором последнего конгресса теологов. Там его Петро,
пробравшийся на конгресс, услышал и зауважал.
- Нас с тобой в иудаизм затолкала Лубянка, - сказал Петро в раздумьи,
сметая со стола остатки еды. - Но что сподвигло, привело сюда свободного
американца, родившегося в нерелигиозной семье, баловня газет, знаменитость?
Ума не приложу... Завтра у нас, Саша, ответственный день. - Петро задернул
брезентовую дверь и начал раздеваться.
... Власть по-прежнему боролась с жителями палаток - снова кто-то
подрезал расчалки, державшие брезент, и он рухнул на спавших Сашу и Петра.
- Гонят, мерзавцы, со святой земли, - с нервной веселостью сказал
Петро, добираясь по мятой сложившейся палатке к рукомойнику. - Самый раз
идти в Ешиву, просить место на небе.
Приехали в Иерусалим пораньше, пока Святые камни еще хранили ночной
холодок. К Яффским воротам добрались почти свеженькими.
До девяти в ешиве вряд ли кого найдешь, и Саша повел Петра вдоль
раскопок Старого города. Подле улицы Кардо с белыми колоннами византийской
эры задержались. Петро рассказал, как встречали здесь американского
астронавта Армстронга, гулявшего по Луне. Он просил провести его по тем
камням, по которым ходил Иисус. Тех камней уже нет, но все же... Прилетел,
спустился в отрытую археологами улицу Кардо и, верующий человек,
расплакался. Сказал, улица Христа волнует его куда больше, чем прогулка по
Луне.
Под домами есть и римские развалины, Петро уселся там на обломок
колонны, и увести его оттуда было невозможно. Какой-то он стал невменяемый,
ничего не слышал, не откликался. - Я историк, - наконец, сказал он Саше. - Я
тоже волнуюсь.
По узким мрачноватым улочкам и проулкам из сплошного серого камня, где
современные дома выстроены так, что не нарушают угловатой средневековой
архитектури Старого города, добрались, наконец, до сшивы "Шма Исраэль!"
("Слушай, Израиль!") или "Ковчег Ноя-американца".
Поднялись по крутой лестнице и остановились в растерянности. Из
кабинета рава Бенциона доносилось такое звонкое разноголосье, словно там был
детский праздник. Оказалось, к раву заглянуло его семейство. Постучались
неуверенно. Двое мальчишек сидели у Бена на коленях, что-то рассказывали
отцу наперебой, третий, поменьше, устроился на его шее и поглядывал на
остальных свысока. Другие дети листали какие-то книги.
Рав Бенцион выпроводил горластое семейство, и оно, под
предводительством худенькой интеллигентной мамы, тихой, неброской красоты,
скатилось с лестницы.
- Это все ваши? - весело спросил Саша у мамы в нарядном цветном платке,
наброшенном на плечи.
- Моих лишь шестеро...
Рав Бенцион невысок, коренаст. Ширина плеч у раввина такая, что,
понимаешь, обычная "куча мала" регбистов - дело не безопасное. Упадет такой
сверху - раздавит.
- Наконец, я понял, почему вы стали раввином! - воскликнул Петро,
которому явно понравилась молодая жена Бена, прошедшая мимо со спокойным
достоинством. - У вас жена в парике. Видно, потомственно религиозная...
Бен хохотнул как-то странно, застенчиво, рассказал, как он познакомился
со своей женой. Было это в Торонто, в Канаде, субботним днем. Искал в
синагоге тихое место, где можно почитать. В одном из классов увидел
девчонку. Разбитная девчонка. Ноги закинула на стол. В руках ее были ключи
от машины. Она распекала розовощекого, жениховского вида парня, который
сидел перед ней с виноватым видом. - Заметив незнакомого, повернула ко мне
голову и бросила небрежно: "Ну ты, религиозный! Как ты можешь каждый день
благославлять Бога за то, что ты не родился женщиной?!"
- Я аж обомлел! - Бен весь засветился от дорогих воспоминаний. - Ну,
хорошо поспорили с ней. Слово за слово - переубедил...
- И шестеро?! У женщины, которой от силы двадцать семь...
- С рождением каждого ребенка мы добавляем на шабат еще одну свечу.
Родился ребенок - в мире стало больше света... - Застенчивая улыбка красила
подвижного, деятельного Бена. Его отцовская программа в уточнениях более не
нуждалась.
Саша, который знал в ешиве все ходы и выходы, отправился за кофе. Петра
мучило свое, он не мог удержаться от вопроса.
- Рав Бенцион, судя по спортивной прессе, вы были центральным игроком,
"квотербеком". Когда тренер попридержал вас на скамье запасных игроков, весь
стадион кричал "Бена на поле!" И откричал. Как же вас, молодого свободного
американца, вдруг осенило стать равом? Вас припек антисемитизм?
- Упаси Бог! Кто в футбольной команде интересуется семит ты или
антисемит? Ну, о судье Джо с глазами-щелками догадывались, что он из
китайцев. Остальные? Американцы...
- Значит, запузырили свой знаменитый штрафной удар... прямо в
иерусалимскую сшиву?
Бен засмеялся.
- Нет, о ешиве я еще не думал. Но... вам интересно? Расскажу. Однажды
играли в Торонто. Я выкинул мяч, на него бросились две команды. Стадион
встал и взревел. Все, как всегда... И у меня мелькнуло: "И в этом смысл
жизни? Ради этого рева я родился на свет?"
... Футболисту нельзя задумываться. Это плохо кончается, -сказал Бен и
захохотал. - Дальше пошло, как под горку...
Бен путешествовал по Шотландии, когда началась война Судного дня.
Смотрел телевизор в холле гостиницы. Вдруг прервали новости, и объявили, что
в Израиле евреи напали на арабов. Бен воскликнул в изумлении: "Евреи начали
войну в Судный день?! Это невозможно!"
У телевизора сидели человек десять молодых туристов. Из Штатов, из
Франции. Они подняли глаза на своего соседа по отелю и воскликнули хором -
"А ты что, еврей?!" "Может быть, - ответил Бен в растерянности. - Кажется,
да!"
- Так началось, - завершил Бен свой рассказ. - Вы думаете, что я
отправился в ешиву? Ошибаетесь! Двинулся в кибуц! Я, как и все студенты
американских шестидесятых, бредил социализмом. В Иерусалим отправился на
экскурсию. К Стене не пошел. - Святое место? Расказывайте другим... Заглянул
к археологам, на раскопки. Подкатывается ко мне какой-то парень в черной
кипе, говорит, есть шанс бросить взгляд на основы иудаизма. Курс для
американских туристов. Всего две недели. Я послал его ко всем чертям! Он
поежился, спросил, где я ночую? Если негде, вот адрес. Приглашают на
шабат... Записал на папиросной коробке, чтоб парень отстал от меня. Вечером
обзвонил все отели и общежития. Ни одного места! Делать нечего, иду сам не
знаю куда. На шабат. Приветливая религиозная семья. Детей... больше, чем у
меня сейчас. Бородатый папаша, узнав, что я футболист, заговорил о последних
олимпийских играх, посетовал на безнравственность профессиональных
спортсменов, за которыми летают, из города в город, целые команды
молоденьких болельщиц. Коснулись наркотиков. Перешли на этику.
Так весь вечер и проговорили. Этика, самовоспитание, как понять самого
себя. Цель в жизни. Родился ли я затем, чтобы всю жизнь гонять мяч?
Вопросики, вопросики... Словно читает старик в моей душе. Спрашиваю, вы
наверное психолог? Преподаватель? "Верно, говорит, угадали. Преподаватель...
иудаизма". Иудаизма? - Я пожимаю плечами. - Это, извините, о чем? "О том
самом, отвечает, о чем мы с вами сейчас говорим..." От изумления я подавился
рыбной костью. Собрались спать, хозяин поинтересовался, кто в нашей семье
был последним религиозным человеком? Я задумался. Вспомнил, мой дедушка из
Польши, вроде бы рассказывал, что был из религиозной семьи... Хозяин
погладил свою бороду, говорит - "Цепь продолжалась в течение тысячелетий. До
твоего дедушки. У тебя есть выбор, продолжать эту цепь или отмежеваться от
нее?.. Но ты, увы, не в силах сделать выбора - ты ничего об этом не знаешь.
Что может выбрать невежда, в полной темноте?" Я согласился пожертвовать
двумя неделями чтобы понять, что такое иудаизм... До сих пор понять не могу!
- воскликнул Бен с нарочитой серьезностью и, жизнерадостный человек, не
выдержал взятого тона, засмеялся. -Утром узнаю, я ночевал у знаменитого рава
Ноя, основателя трех американских ешив, раввина раввинов... Такой цыпленок,
как я, ему на один прикус.
Бен отставил стакан с кофе, спросил, с какими делами пришли. Саша Казак
рассказал об "амуте" и воровском банке "Тарот", а, уходя, положил на стол
рава Бенциона свой "незрелый опус", как Саша выразился.
Он был так возбужден, что повел Петра к автобусной остановке... по
крышам домов. Оказалось, крыши Старого города - это мир чудес. Над тесниной
средневековых проулков и тупичков, над шумом и грязью арабского шука
американские евреи воздвигли сказочные виллы из белого иерусалимского камня,
разбили вокруг них закрытые от посторонних глаз сады с пальмами, диковинными
кактусами, апельсиновыми деревьями. Отсюда был виден весь Старый город -
минареты с полумесяцами, от которых доносились басовитые радиопризывы к
молитве, церковь на Голгофе и белые, устремленные к небесам звонницы,
отбивающие, как на кораблях, время. С другой стороны высокие каменные утесы
современных, "под средневековье", еврейских ешив у Стены Плача.
Петро огляделся и вдруг развеселился - повсюду, между звонницами,
минаретами, сшивами сушилось белье на длинных веревках. Полоскались на ветру
рубахи, простыни, джинсы, детское белье.
- Ox, Саша, все чаще я ловлю себя на мысли, что все религиозные походы
и войны, все религиозные распри основаны, главным образом, не на вере, а на
властолюбии священнослужителей. А подлинная жизнь вот - И Петро показал на
развевавшиеся на ветру простыни и рубахи, - "стяги задавленного женского
протеста", как он заключил. - Все люди, все человеки!.. - Он взглянул на
Сашу, который стоял на ветру с опущенными плечами, лицо в испарине.
Встрепенулся - Ты что? Не робей, Казак, атаманом будешь!
- Как думаешь, Петро, - тихо спросил Саша, - нас еще позовут? Или
сегодня последнее прости...
Их позвали на другой день. Рав Ной еще не приехал. Сашу и Петра снова
встретил жизнерадостный Бен, провел в кабинет рава Ноя, оставил одних.
Вернувшись, увидел, что они разглядывают большую фотографию на стене, над
столом Ноя, рассказал, кто да кто на снимке. Перечислял увлеченно, кто из
учеников рава Ноя ныне руководители отделений сшивы в Нью-Йорке,
Лос-Анжелесе, Сент-Луисе. - Что за народ? Все, как один, бунтари из
американских шестидесятых. Борцы и протестанты. Против Вьетнамской войны,
против Никсона, против своих родителей. Все ли критики подались в раввины? -
Он широко улыбнулся. - Только футболисты и романтики. Вот этот... - Он
принялся водить пальцем около снимка, - запускает с мыса Канаверал челноки в
космос, этот профессор из Гарварда.
Рав Ной задерживался, и Бен достал из папки "опус" Саши. - Не будем
терять времени. Пощелкаем ваш "тюремный вопросник". Начнем с детей. Самый
серьезный вопрос. Что вызубривали в ваших детских садах, вам лучше знать.
Что постигают наши дети религиозных школ? Раньше, чем таблицу умножения... -
Он начал загибать пальцы. - Гиллель, первый век. "Не делай другому то, что
не желаешь самому себе". "Не суди никого, пока не окажешься в его ботинках".
Бен Зома, тот же век. "Тот мудр, кто учится у каждого". Притчи Соломона...
"не обижай слабого." Тора. Далее. Рамбам, двенадцатый век. "В этом мире нет
ничего, за что стоило бы мстить". Коцнер, девятнадцатый. "Выспаться и в
могиле успеешь". Далее. Хофец Хаим, начало двадцатого. "Не сплетничай, не
говори дурно о другом. Заповедь эта для тебя". - Загнув на обеих руках все
пальцы, взмахнул своими огромными волосатыми кулаками. - Вот что мы и
обрушиваем на голову несчастных детишек. Саша, ты считаешь, именно этому
учили в сталинских детских садах?
Саша зарделся. У него даже макушка вспотела. Спас его шорох за дверью.
- Ну, вот идет наш последний миснагдин! - воскликнул рав Бенцион.
Открылась дверь, появился рав Ной, высокий, плотный в черном, несмотря
на жару, глухом костюме и черной шляпе, извинился за опоздание - встречал
спонсоров сшивы, прилетевших из Штатов.
Петро впервые видел знаменитого Ноя - американца, как его называли
здесь, и нашел, что он очень похож на Господа Бога с рисунка веселого
французского художника Эйфеля. Все у приветливого Бога широкое: лицо -
круглое, без морщин, борода белая, распушенная, светлая улыбка.
Бог оглядел всех, спросил у Саши участливо, почему в его глазах тоска и
растерянность? Саша рассказал о "художествах" банка 'Тарот". Рав Ной будто
не услышал этого, задумался о чем-то своем, не ответил.
Повисло неловкое молчание. Саша, смешавшись, коря себя за бестактность,
выпалил:
- Вас называют последним миснагдином. Много раз слышал. Что это значит?
Рав Ной родился преподавателем. Спустя несколько минут Саша знал все
подробности появления в восемнадцатом веке веселых, танцующих хасидов, а
также об их противниках - миснагдинах во главе со знаменитым Виленским
Гаоном - мудрецом из мудрецов. Хасиды чтили святость, миснагдины
упорствовали в том, что мудрость выше святости. Она всему голова.
- ... Казалось бы, кому какое дело, забытая старина! Однако российские
евреи, к примеру, возвели на престол святость, - так завершил рав Ной свой
исторический экскурс. - Возводили в "святые" кого угодно, вплоть до
сподвижников Ленина - Троцкого, Зиновьева и прочих "единокровных". Так вот,
я за мудрость. Против святых костей... Правда, мой любимый брат со мной не
согласен, он хасид.
Тихо звякнул телефон. Звонили из Штатов, затем из Лондона. Петро
спешил, пока их не выпроводили, спросить о главном своем сомнении, давно
мучавшем его:
- Ребе Ной, я многие годы изучал проблемы Голокоста. На мой взгляд,
прародительница еврейской беды - национальное упрямство. Немецкий
проповедник Лютер предложил евреям отказаться от обособленности, быть, как
все. Евреи гордо отринули приглашение. Результат известен... Французские
евреи шли другой дорогой. Наполеон предложил на выбор - кто вы? французы или
евреи? "Французы!" ответили раввины, и у французских евреев другая судьба...
Рав Ной, люди всюду люди. Едят, рожают детей, стирают пеленки...
Рав взглянул на Петра приязненно, как всегда смотрел на людей, задающих
вопросы.
- Несчастья евреев кроются не в их упрямстве, а, напротив, в стремлении
приспособиться, быть, как все... Немецкие евреи считали себя немцами, видели
в этом спасение. И антисемитизм религиозный впервые в мире стал
национальным... Можно не продолжать? - В густом, чуть рокочущем басе рава
зачала грусть. - Офранцузились иудеи Парижа, общий восторг, полувека не
прошло и, откуда не возьмимь, как говорят в русских сказках - дело Дрейфуса.
А против чего негодует французский Президент сегодня? Возглавил демонстрацию
протеста - в стране осквернили еврейские кладбища... - Он помолчал, оглядел
собеседников с дубродушным и, вместе с тем, острым вниманием. - Вас заботит
"обособленность", Сашу "избранность". Вы - действительно дети тюрьмы?..
Попробуем вернуться к действительности! Не возражаете? В течение веков около
семидесяти народов заявляли о своей избранности. И немцы, и японцы, и
испанцы, и русские. Существует ли в мире хоть одно движение против русских,
как "избранного народа"? Нет и не было! Хотя Достоевского знают все. Многие
читали и его "Дневники". Клики об избранности евреев, Саша, никогда не были
причиной, а лишь поводом...
У Петра с английским было намного хуже, чем у Саши. Рав Ной, видно,
уловил это - взгляд Петра стал напряженным, растерянным, - взгляд человека,
не уловившего смысл фразы. Рав помолчал и сказал по-русски (иногда он так
переходил, правда ненадолго, на венгерский, чешский и другие языки):
- Помнишь свой родной - "Если украл русский, он ганеф, вор, если украл
еврей - украл жид..."
И снова по-английски, это был уже другой английский - замедленный,
простой - "бэйсик инглиш": - В чем вся беда? Хотим убежать от самих себя. В
Питтсбурге три четверти браков - смешанные. В среднем по Штатам больше
половины. Дождались уже и еврейских наркоманов, и еврейских мафиози. Все,
как у людей... А разводы? Половина браков в Штатах распадаются уже в первый
год супружеского счастья. В еврейских религиозных семьях разводы - три
процента. Так что, будем, как они, или "как мы"?... - Рав Ной поднял глаза
на Сашу. Взгляд у рава подобрел. - Не остался ли у вас, Саша, вопрос-бомба?
"Вопрос-бомба" прозвучало по-русски. Облизнул кончиком языка свои
массивные губы, словно пробуя это выражение на вкус. Не понравилось оно раву
Ною на русском. Перешел на родной: - Остался у вас, Саша, "бомб-квешен",
который вы не решились включить в ваш "тюремный синодик", посчитали это
бестактным или несвоевременным? Я люблю "бомб-квешенс"! Слушаю вас!
Саша вытер шею платком.
- Боюсь, и тут вы со мной, рав Ной, не согласитесь. Извините, но в
Израиле нужно отделить иудаизм от государства, прикрывшееся кипой. Сделать
это лучше бы срочно, пока иудаизм не скомпрометирован ворами.
- Срочно! - повторил рав Ной, пряча в широкой бороде улыбку. - Тут я
ваш единомышленник, Саша. Если бы наши раввины были в стороне от
правительства, совсем в стороне, и не позорили себя постыдной предвыборной
торговлей, религиозной стала бы половина Израиля
От Саши шел пар. Чего-чего, а этого он не ожидал...-Только на чем тогда
будут строить государство,- добавил Ной. - На заповедях Бен Гуриона: "У нас
должны быть свои воры и проститутки?" Американцы ищут духовности на Востоке,
- в Индии, в Непале. А мы глядим на Америку. Замкнутый круг... Знаете,
Саша,- - голос у рава Ноя подобрел, - вам надо учиться. Всерьез. Приходите.
Получите стипендию. А потом, если захотите, поедете в Россию. Мы там
открываем большую программу - "Дискавери". Открытие иудаизма.
Саша молчал, затем ответил тоскливо: - Это невозможно, рав Ной. Меня
возьмут в аэропорту Шереметьево. Садиться в третий раз?!.
Петро Шимук привстал.
- Могу ли я, рав Ной, задать вам и свой "бомба-квешен"? Для меня крайне
важный... Если вы не против, мне легче по-русски.
В эту минуту Сашу вызвали к телефону и он, выходя из кабинета раввина,
услышал вопрос, который задал Петро Шимук раббаю:
- Почему евреи не признают своего самого знаменитого сына?
Саша постоял ошеломленно, не сразу двинулся дальше. Почувствовал, у
него точно камень с души свалился. "Петро склоняется к христианству?" Только
теперь ему стало ясно, по какой причине Петро не считал для себя
обязательными многие запреты Торы. Отчего заметил ему некогда, у Дова, о
кошере: "Забудь! Здесь вологодского крысенка нет".
А почему бы Петру Шимуку, украинцу, вольному казаку, не склоняться к
христианству?! Он, Саша, не знал, что и думать, а все проще..."
Из кабинета Ноя вышли навстречу ему рав Бенцион и какой-то растерянный
Петро. Значит, аудиенция кончилась. Саша поблагодарил рава Бенциона за
добрые чувства - без его протекции к главе ешивы, у которого день расписан
по минутам, так сразу не попал бы.
Саша покинул ешиву "Шма Исраэль" со смешанным чувством. Зовут учиться.
А вот с деньгами все осталось, как было. Полный провал... Саша был в
убеждении, что рав Ной просто забыл о его бестактной просьбе обуздать
израильский банк, укравший деньги. "Не раввинское это дело"... И очень
удивился, узнав от Петра о предложении рава Ноя заглянуть в банк 'Тарот".
Завтра с утра. - "Может быть, они передумают". - Передумают, - с тоской
думал Саша. - Держи карман шире...
На другое утро, за четверть часа до открытия банка, Саша уже томился
возле его дверей. Директор проследовал к себе с опозданием на две минуты.
Прошел в конторку, отделенную от главного помещения высокой стеклянной
стеной. У входа обернулся, широким жестом предложил Саше войти. "Эйзе байя?"
- Что за проблема? -начал он почти удивленно. ("Начал как Шарон когда-то -
"Эйзе байя?" - мелькнуло у Саши), он почувствовал холодок: на смуглом лице
директора удивления не было, в выпученных глазах его светилась настороженная
приветливость:
- Деньги амуты?.. Где и были - на месте! У нас ничего не пропадает... -
И усмехнулся. - Надежно, как в банке... Эйзе байя?! Никто их не брал,
Сашенька, просто ошибка компьютера... Ну, где же ваша улыбка? Разойдемся по
хорошему, недоверчивый Саша. Мы вас авансируем, идет? Вот ваши активы...
И в самом деле, украденные пять с половиной миллионов шекелей снова
были на счету...
У Саши дрожали губы. Дов говорил вчера, мы в западне, ребята.
"Вырвались, Дов! Вырвались!.."
Директор придвинул к Саше белый телефон: мол, сообщи коллегам, что все
в порядке. Саше хотелось выскочить из банка пулей. Однако вышел степенно, и
тогда лишь бросился к будочке с надписью "телефон".
Саша терялся в догадках. Чем их проняло?! Чудеса! Чудес никаких не
было. Рав Ной позвонил в Техас знакомому миллиардеру, который имел дело с
банком "Тарот". Тот сразу же перезвонил в Израиль. "Что там у вас
происходит? - раздраженно спросил он.- Вы и мне предложите обратиться в ваш
суд?!"
- Боже упаси! Это ошибка компьютера! - воскликнул банкир Гидеон
Виноград с неподдельной искренностью в голосе.
Дов воспринял слова Саши "Пронесло!" как-то слишком спокойно,
отстраненно. Голос у него был холодный, чужой. Сказал, чтоб мчал к нему
пулей: через десять минут уедет. Едва Саша переступил порог офиса Дова,
выяснилось: звонила Динка, дочь Наума, сказала что у отца днем опять был
приступ, его увезли в Бершевскую больницу. Врачи считают, вряд ли доживет до
утра. Динка всполошила влиятельных друзей Наума, зная, что они поднимут на
ноги светил израильской медицины, которые, может, спасут отца. Известие, что
Наум Гур умирает, облетела Израиль, и в Беэр-шеву стали съезжаться люди,
которые работали или дружили с Наумом.
Август в пустыне Негев - геенна огненная. Даже черноголовые арабчата на
ишаках торопятся в тень, поколачивая голыми пятками по бокам животных. В
Беэр-шеве на две недели останавливались многие предприятия. Отпуск давали
всем всем... Лишь к вечеру люди открывали на окнах жалюзи, поднимали
пластиковые "триссы", радуясь мудрости арабской пословицы, которая воздает
хвалу раскаленному светилу: "Зашло, наконец, умница..."
сын Давида, царя Иерусалимского: "Время разбрасывать камни..."
Многоликость Иерусалима, которому вверил душу, заняла все мысли Саши. И
вор Гидеон Виноград в кипе, и властительный начальник с улицы Гиллель,
который начертал подлую обманную резолюцию на его, Саши Казака, заявлении,
чтобы вышвырнуть его из страны...И эта власть в обвислых штанах, которая
читает самые сокровенные письма. Письма к Богу... Они тоже Иерусалим. Но
только, если смотреть на него из Москвы. Не ближе... Сколько законов
нарушили эти люди лишь в одном моем случае...
Храму иудейскому мало признания - верую! Он требует поведения по Торе.
Чем больше законов Саша находил попранными, тем больше успокаивался. От
своих больнее. А они?.. Что они, что вологодский крысенок - тех же щей, да
пожиже... "Тогда решайся. Не сиди на двух стульях..."
Долго хранит тепло Стена. "Если прижаться плечом..." Спокойно, Саша! Не
требуй от себя на ночной холодюке последовательности. Будешь дергаться, пока
не сядешь за стол. Не изложишь на бумаге все, что мучает..."
Когда через неделю Петро Шимук, укативший в Хайфу на заработки,
вернулся в сашину палатку, он обнаружил на тумбочке доисторическую пишущую
машинку фирмы "Ундервуд", доставленную, видно, доброхотами. Еще подходя к
палатке, Петро услышал ее захлебывающийся перестук. Саша не закончил работы,
но, конечно, тут же дал своему другу напечатанные листочки "на апробацию".
Лента у машинки изношенная, блеклая, но разобрать можно.
"ОСОБЕННОСТИ ИУДАИЗМА, ВЫЗЫВАЮЩИЕ НАСТОРОЖЕННОСТЬ У РУССКОГО ЕВРЕЯ,
ВЕРНУВШЕГОСЯ ИЗ ГУЛАГА." - прочел Петро и присвистнул от неожиданности.
Принялся листать странички.
"1. Тезис об избранности еврейского народа, не усиливает ли антагонизм
евреев с другими народами? Федор Достоевский - Александр Солженицын -
"Память".
2. Вопрос о коллективной ответственности народов. "Зе ла зе"- каждый
отвечает за каждого... После Сталина и Гитлера - то... Дичь. Высказываемая
иногда раввинами идея "Голокост - наказание за грехи" ... нет, этого не
понимаю. Основная масса уничтоженных евреев - не атеисты больших городов, а
жители польских и российских местечек, люди истово религиозные. И их дети.
3. Меня особенно настораживает приобщение к иудаизму маленьких детей,
хоровое заучивание текстов. Отдает детсадами сталинских лет - "Ленина не
видела, но я его люблю..." Не лишаем ли мы малышей божественной свободы
выбора пути? Не сужаем ли мы их мир?
Саша все еще стучал на "Ундервуде", а пункт уже шел двадцатый... Петр
кончил читать, произнес с веселым удивлением:
- Последним Фомой неверующим в иудаизме был Спиноза. Ты - следующий? -
Петр поглядел на Сашу, Саша на Петра, и оба расхохотались.
Перекусили, выпили украинской горилки и стали размышлять, кому показать
Сашины записки? И стоит ли это делать? - - Погонят тебя с такими вопросиками
из Ешивы, как пить дать, - заключил Петро. - Ешива в черной кипе,
ортодоксальная, американская, с гонором...
- Тогда мне там нечего делать. Надо определиться... Тем более, есть у
меня делу к раву Исраэлю-Ною.
- Грабеж?
Саша вздохнул тяжко, сказал, понимает власть раббая на банки не
распростарняется, но... хоть посоветует что-то. - ... Иначе "амуте" крышка.
- Пойди к футболисту, - посоветовал Петр. - Что он скажет? -
"Футболистом" Петро называл рава Бенциона, заместителя Ноя. Бенцион или, в
просторечии ешиботников-американцев, Бен, когда-то, и в самом деле, считался
звездой регби, американского футбола. Ныне "футболист" был тонким знатоком
Торы, организатором последнего конгресса теологов. Там его Петро,
пробравшийся на конгресс, услышал и зауважал.
- Нас с тобой в иудаизм затолкала Лубянка, - сказал Петро в раздумьи,
сметая со стола остатки еды. - Но что сподвигло, привело сюда свободного
американца, родившегося в нерелигиозной семье, баловня газет, знаменитость?
Ума не приложу... Завтра у нас, Саша, ответственный день. - Петро задернул
брезентовую дверь и начал раздеваться.
... Власть по-прежнему боролась с жителями палаток - снова кто-то
подрезал расчалки, державшие брезент, и он рухнул на спавших Сашу и Петра.
- Гонят, мерзавцы, со святой земли, - с нервной веселостью сказал
Петро, добираясь по мятой сложившейся палатке к рукомойнику. - Самый раз
идти в Ешиву, просить место на небе.
Приехали в Иерусалим пораньше, пока Святые камни еще хранили ночной
холодок. К Яффским воротам добрались почти свеженькими.
До девяти в ешиве вряд ли кого найдешь, и Саша повел Петра вдоль
раскопок Старого города. Подле улицы Кардо с белыми колоннами византийской
эры задержались. Петро рассказал, как встречали здесь американского
астронавта Армстронга, гулявшего по Луне. Он просил провести его по тем
камням, по которым ходил Иисус. Тех камней уже нет, но все же... Прилетел,
спустился в отрытую археологами улицу Кардо и, верующий человек,
расплакался. Сказал, улица Христа волнует его куда больше, чем прогулка по
Луне.
Под домами есть и римские развалины, Петро уселся там на обломок
колонны, и увести его оттуда было невозможно. Какой-то он стал невменяемый,
ничего не слышал, не откликался. - Я историк, - наконец, сказал он Саше. - Я
тоже волнуюсь.
По узким мрачноватым улочкам и проулкам из сплошного серого камня, где
современные дома выстроены так, что не нарушают угловатой средневековой
архитектури Старого города, добрались, наконец, до сшивы "Шма Исраэль!"
("Слушай, Израиль!") или "Ковчег Ноя-американца".
Поднялись по крутой лестнице и остановились в растерянности. Из
кабинета рава Бенциона доносилось такое звонкое разноголосье, словно там был
детский праздник. Оказалось, к раву заглянуло его семейство. Постучались
неуверенно. Двое мальчишек сидели у Бена на коленях, что-то рассказывали
отцу наперебой, третий, поменьше, устроился на его шее и поглядывал на
остальных свысока. Другие дети листали какие-то книги.
Рав Бенцион выпроводил горластое семейство, и оно, под
предводительством худенькой интеллигентной мамы, тихой, неброской красоты,
скатилось с лестницы.
- Это все ваши? - весело спросил Саша у мамы в нарядном цветном платке,
наброшенном на плечи.
- Моих лишь шестеро...
Рав Бенцион невысок, коренаст. Ширина плеч у раввина такая, что,
понимаешь, обычная "куча мала" регбистов - дело не безопасное. Упадет такой
сверху - раздавит.
- Наконец, я понял, почему вы стали раввином! - воскликнул Петро,
которому явно понравилась молодая жена Бена, прошедшая мимо со спокойным
достоинством. - У вас жена в парике. Видно, потомственно религиозная...
Бен хохотнул как-то странно, застенчиво, рассказал, как он познакомился
со своей женой. Было это в Торонто, в Канаде, субботним днем. Искал в
синагоге тихое место, где можно почитать. В одном из классов увидел
девчонку. Разбитная девчонка. Ноги закинула на стол. В руках ее были ключи
от машины. Она распекала розовощекого, жениховского вида парня, который
сидел перед ней с виноватым видом. - Заметив незнакомого, повернула ко мне
голову и бросила небрежно: "Ну ты, религиозный! Как ты можешь каждый день
благославлять Бога за то, что ты не родился женщиной?!"
- Я аж обомлел! - Бен весь засветился от дорогих воспоминаний. - Ну,
хорошо поспорили с ней. Слово за слово - переубедил...
- И шестеро?! У женщины, которой от силы двадцать семь...
- С рождением каждого ребенка мы добавляем на шабат еще одну свечу.
Родился ребенок - в мире стало больше света... - Застенчивая улыбка красила
подвижного, деятельного Бена. Его отцовская программа в уточнениях более не
нуждалась.
Саша, который знал в ешиве все ходы и выходы, отправился за кофе. Петра
мучило свое, он не мог удержаться от вопроса.
- Рав Бенцион, судя по спортивной прессе, вы были центральным игроком,
"квотербеком". Когда тренер попридержал вас на скамье запасных игроков, весь
стадион кричал "Бена на поле!" И откричал. Как же вас, молодого свободного
американца, вдруг осенило стать равом? Вас припек антисемитизм?
- Упаси Бог! Кто в футбольной команде интересуется семит ты или
антисемит? Ну, о судье Джо с глазами-щелками догадывались, что он из
китайцев. Остальные? Американцы...
- Значит, запузырили свой знаменитый штрафной удар... прямо в
иерусалимскую сшиву?
Бен засмеялся.
- Нет, о ешиве я еще не думал. Но... вам интересно? Расскажу. Однажды
играли в Торонто. Я выкинул мяч, на него бросились две команды. Стадион
встал и взревел. Все, как всегда... И у меня мелькнуло: "И в этом смысл
жизни? Ради этого рева я родился на свет?"
... Футболисту нельзя задумываться. Это плохо кончается, -сказал Бен и
захохотал. - Дальше пошло, как под горку...
Бен путешествовал по Шотландии, когда началась война Судного дня.
Смотрел телевизор в холле гостиницы. Вдруг прервали новости, и объявили, что
в Израиле евреи напали на арабов. Бен воскликнул в изумлении: "Евреи начали
войну в Судный день?! Это невозможно!"
У телевизора сидели человек десять молодых туристов. Из Штатов, из
Франции. Они подняли глаза на своего соседа по отелю и воскликнули хором -
"А ты что, еврей?!" "Может быть, - ответил Бен в растерянности. - Кажется,
да!"
- Так началось, - завершил Бен свой рассказ. - Вы думаете, что я
отправился в ешиву? Ошибаетесь! Двинулся в кибуц! Я, как и все студенты
американских шестидесятых, бредил социализмом. В Иерусалим отправился на
экскурсию. К Стене не пошел. - Святое место? Расказывайте другим... Заглянул
к археологам, на раскопки. Подкатывается ко мне какой-то парень в черной
кипе, говорит, есть шанс бросить взгляд на основы иудаизма. Курс для
американских туристов. Всего две недели. Я послал его ко всем чертям! Он
поежился, спросил, где я ночую? Если негде, вот адрес. Приглашают на
шабат... Записал на папиросной коробке, чтоб парень отстал от меня. Вечером
обзвонил все отели и общежития. Ни одного места! Делать нечего, иду сам не
знаю куда. На шабат. Приветливая религиозная семья. Детей... больше, чем у
меня сейчас. Бородатый папаша, узнав, что я футболист, заговорил о последних
олимпийских играх, посетовал на безнравственность профессиональных
спортсменов, за которыми летают, из города в город, целые команды
молоденьких болельщиц. Коснулись наркотиков. Перешли на этику.
Так весь вечер и проговорили. Этика, самовоспитание, как понять самого
себя. Цель в жизни. Родился ли я затем, чтобы всю жизнь гонять мяч?
Вопросики, вопросики... Словно читает старик в моей душе. Спрашиваю, вы
наверное психолог? Преподаватель? "Верно, говорит, угадали. Преподаватель...
иудаизма". Иудаизма? - Я пожимаю плечами. - Это, извините, о чем? "О том
самом, отвечает, о чем мы с вами сейчас говорим..." От изумления я подавился
рыбной костью. Собрались спать, хозяин поинтересовался, кто в нашей семье
был последним религиозным человеком? Я задумался. Вспомнил, мой дедушка из
Польши, вроде бы рассказывал, что был из религиозной семьи... Хозяин
погладил свою бороду, говорит - "Цепь продолжалась в течение тысячелетий. До
твоего дедушки. У тебя есть выбор, продолжать эту цепь или отмежеваться от
нее?.. Но ты, увы, не в силах сделать выбора - ты ничего об этом не знаешь.
Что может выбрать невежда, в полной темноте?" Я согласился пожертвовать
двумя неделями чтобы понять, что такое иудаизм... До сих пор понять не могу!
- воскликнул Бен с нарочитой серьезностью и, жизнерадостный человек, не
выдержал взятого тона, засмеялся. -Утром узнаю, я ночевал у знаменитого рава
Ноя, основателя трех американских ешив, раввина раввинов... Такой цыпленок,
как я, ему на один прикус.
Бен отставил стакан с кофе, спросил, с какими делами пришли. Саша Казак
рассказал об "амуте" и воровском банке "Тарот", а, уходя, положил на стол
рава Бенциона свой "незрелый опус", как Саша выразился.
Он был так возбужден, что повел Петра к автобусной остановке... по
крышам домов. Оказалось, крыши Старого города - это мир чудес. Над тесниной
средневековых проулков и тупичков, над шумом и грязью арабского шука
американские евреи воздвигли сказочные виллы из белого иерусалимского камня,
разбили вокруг них закрытые от посторонних глаз сады с пальмами, диковинными
кактусами, апельсиновыми деревьями. Отсюда был виден весь Старый город -
минареты с полумесяцами, от которых доносились басовитые радиопризывы к
молитве, церковь на Голгофе и белые, устремленные к небесам звонницы,
отбивающие, как на кораблях, время. С другой стороны высокие каменные утесы
современных, "под средневековье", еврейских ешив у Стены Плача.
Петро огляделся и вдруг развеселился - повсюду, между звонницами,
минаретами, сшивами сушилось белье на длинных веревках. Полоскались на ветру
рубахи, простыни, джинсы, детское белье.
- Ox, Саша, все чаще я ловлю себя на мысли, что все религиозные походы
и войны, все религиозные распри основаны, главным образом, не на вере, а на
властолюбии священнослужителей. А подлинная жизнь вот - И Петро показал на
развевавшиеся на ветру простыни и рубахи, - "стяги задавленного женского
протеста", как он заключил. - Все люди, все человеки!.. - Он взглянул на
Сашу, который стоял на ветру с опущенными плечами, лицо в испарине.
Встрепенулся - Ты что? Не робей, Казак, атаманом будешь!
- Как думаешь, Петро, - тихо спросил Саша, - нас еще позовут? Или
сегодня последнее прости...
Их позвали на другой день. Рав Ной еще не приехал. Сашу и Петра снова
встретил жизнерадостный Бен, провел в кабинет рава Ноя, оставил одних.
Вернувшись, увидел, что они разглядывают большую фотографию на стене, над
столом Ноя, рассказал, кто да кто на снимке. Перечислял увлеченно, кто из
учеников рава Ноя ныне руководители отделений сшивы в Нью-Йорке,
Лос-Анжелесе, Сент-Луисе. - Что за народ? Все, как один, бунтари из
американских шестидесятых. Борцы и протестанты. Против Вьетнамской войны,
против Никсона, против своих родителей. Все ли критики подались в раввины? -
Он широко улыбнулся. - Только футболисты и романтики. Вот этот... - Он
принялся водить пальцем около снимка, - запускает с мыса Канаверал челноки в
космос, этот профессор из Гарварда.
Рав Ной задерживался, и Бен достал из папки "опус" Саши. - Не будем
терять времени. Пощелкаем ваш "тюремный вопросник". Начнем с детей. Самый
серьезный вопрос. Что вызубривали в ваших детских садах, вам лучше знать.
Что постигают наши дети религиозных школ? Раньше, чем таблицу умножения... -
Он начал загибать пальцы. - Гиллель, первый век. "Не делай другому то, что
не желаешь самому себе". "Не суди никого, пока не окажешься в его ботинках".
Бен Зома, тот же век. "Тот мудр, кто учится у каждого". Притчи Соломона...
"не обижай слабого." Тора. Далее. Рамбам, двенадцатый век. "В этом мире нет
ничего, за что стоило бы мстить". Коцнер, девятнадцатый. "Выспаться и в
могиле успеешь". Далее. Хофец Хаим, начало двадцатого. "Не сплетничай, не
говори дурно о другом. Заповедь эта для тебя". - Загнув на обеих руках все
пальцы, взмахнул своими огромными волосатыми кулаками. - Вот что мы и
обрушиваем на голову несчастных детишек. Саша, ты считаешь, именно этому
учили в сталинских детских садах?
Саша зарделся. У него даже макушка вспотела. Спас его шорох за дверью.
- Ну, вот идет наш последний миснагдин! - воскликнул рав Бенцион.
Открылась дверь, появился рав Ной, высокий, плотный в черном, несмотря
на жару, глухом костюме и черной шляпе, извинился за опоздание - встречал
спонсоров сшивы, прилетевших из Штатов.
Петро впервые видел знаменитого Ноя - американца, как его называли
здесь, и нашел, что он очень похож на Господа Бога с рисунка веселого
французского художника Эйфеля. Все у приветливого Бога широкое: лицо -
круглое, без морщин, борода белая, распушенная, светлая улыбка.
Бог оглядел всех, спросил у Саши участливо, почему в его глазах тоска и
растерянность? Саша рассказал о "художествах" банка 'Тарот". Рав Ной будто
не услышал этого, задумался о чем-то своем, не ответил.
Повисло неловкое молчание. Саша, смешавшись, коря себя за бестактность,
выпалил:
- Вас называют последним миснагдином. Много раз слышал. Что это значит?
Рав Ной родился преподавателем. Спустя несколько минут Саша знал все
подробности появления в восемнадцатом веке веселых, танцующих хасидов, а
также об их противниках - миснагдинах во главе со знаменитым Виленским
Гаоном - мудрецом из мудрецов. Хасиды чтили святость, миснагдины
упорствовали в том, что мудрость выше святости. Она всему голова.
- ... Казалось бы, кому какое дело, забытая старина! Однако российские
евреи, к примеру, возвели на престол святость, - так завершил рав Ной свой
исторический экскурс. - Возводили в "святые" кого угодно, вплоть до
сподвижников Ленина - Троцкого, Зиновьева и прочих "единокровных". Так вот,
я за мудрость. Против святых костей... Правда, мой любимый брат со мной не
согласен, он хасид.
Тихо звякнул телефон. Звонили из Штатов, затем из Лондона. Петро
спешил, пока их не выпроводили, спросить о главном своем сомнении, давно
мучавшем его:
- Ребе Ной, я многие годы изучал проблемы Голокоста. На мой взгляд,
прародительница еврейской беды - национальное упрямство. Немецкий
проповедник Лютер предложил евреям отказаться от обособленности, быть, как
все. Евреи гордо отринули приглашение. Результат известен... Французские
евреи шли другой дорогой. Наполеон предложил на выбор - кто вы? французы или
евреи? "Французы!" ответили раввины, и у французских евреев другая судьба...
Рав Ной, люди всюду люди. Едят, рожают детей, стирают пеленки...
Рав взглянул на Петра приязненно, как всегда смотрел на людей, задающих
вопросы.
- Несчастья евреев кроются не в их упрямстве, а, напротив, в стремлении
приспособиться, быть, как все... Немецкие евреи считали себя немцами, видели
в этом спасение. И антисемитизм религиозный впервые в мире стал
национальным... Можно не продолжать? - В густом, чуть рокочущем басе рава
зачала грусть. - Офранцузились иудеи Парижа, общий восторг, полувека не
прошло и, откуда не возьмимь, как говорят в русских сказках - дело Дрейфуса.
А против чего негодует французский Президент сегодня? Возглавил демонстрацию
протеста - в стране осквернили еврейские кладбища... - Он помолчал, оглядел
собеседников с дубродушным и, вместе с тем, острым вниманием. - Вас заботит
"обособленность", Сашу "избранность". Вы - действительно дети тюрьмы?..
Попробуем вернуться к действительности! Не возражаете? В течение веков около
семидесяти народов заявляли о своей избранности. И немцы, и японцы, и
испанцы, и русские. Существует ли в мире хоть одно движение против русских,
как "избранного народа"? Нет и не было! Хотя Достоевского знают все. Многие
читали и его "Дневники". Клики об избранности евреев, Саша, никогда не были
причиной, а лишь поводом...
У Петра с английским было намного хуже, чем у Саши. Рав Ной, видно,
уловил это - взгляд Петра стал напряженным, растерянным, - взгляд человека,
не уловившего смысл фразы. Рав помолчал и сказал по-русски (иногда он так
переходил, правда ненадолго, на венгерский, чешский и другие языки):
- Помнишь свой родной - "Если украл русский, он ганеф, вор, если украл
еврей - украл жид..."
И снова по-английски, это был уже другой английский - замедленный,
простой - "бэйсик инглиш": - В чем вся беда? Хотим убежать от самих себя. В
Питтсбурге три четверти браков - смешанные. В среднем по Штатам больше
половины. Дождались уже и еврейских наркоманов, и еврейских мафиози. Все,
как у людей... А разводы? Половина браков в Штатах распадаются уже в первый
год супружеского счастья. В еврейских религиозных семьях разводы - три
процента. Так что, будем, как они, или "как мы"?... - Рав Ной поднял глаза
на Сашу. Взгляд у рава подобрел. - Не остался ли у вас, Саша, вопрос-бомба?
"Вопрос-бомба" прозвучало по-русски. Облизнул кончиком языка свои
массивные губы, словно пробуя это выражение на вкус. Не понравилось оно раву
Ною на русском. Перешел на родной: - Остался у вас, Саша, "бомб-квешен",
который вы не решились включить в ваш "тюремный синодик", посчитали это
бестактным или несвоевременным? Я люблю "бомб-квешенс"! Слушаю вас!
Саша вытер шею платком.
- Боюсь, и тут вы со мной, рав Ной, не согласитесь. Извините, но в
Израиле нужно отделить иудаизм от государства, прикрывшееся кипой. Сделать
это лучше бы срочно, пока иудаизм не скомпрометирован ворами.
- Срочно! - повторил рав Ной, пряча в широкой бороде улыбку. - Тут я
ваш единомышленник, Саша. Если бы наши раввины были в стороне от
правительства, совсем в стороне, и не позорили себя постыдной предвыборной
торговлей, религиозной стала бы половина Израиля
От Саши шел пар. Чего-чего, а этого он не ожидал...-Только на чем тогда
будут строить государство,- добавил Ной. - На заповедях Бен Гуриона: "У нас
должны быть свои воры и проститутки?" Американцы ищут духовности на Востоке,
- в Индии, в Непале. А мы глядим на Америку. Замкнутый круг... Знаете,
Саша,- - голос у рава Ноя подобрел, - вам надо учиться. Всерьез. Приходите.
Получите стипендию. А потом, если захотите, поедете в Россию. Мы там
открываем большую программу - "Дискавери". Открытие иудаизма.
Саша молчал, затем ответил тоскливо: - Это невозможно, рав Ной. Меня
возьмут в аэропорту Шереметьево. Садиться в третий раз?!.
Петро Шимук привстал.
- Могу ли я, рав Ной, задать вам и свой "бомба-квешен"? Для меня крайне
важный... Если вы не против, мне легче по-русски.
В эту минуту Сашу вызвали к телефону и он, выходя из кабинета раввина,
услышал вопрос, который задал Петро Шимук раббаю:
- Почему евреи не признают своего самого знаменитого сына?
Саша постоял ошеломленно, не сразу двинулся дальше. Почувствовал, у
него точно камень с души свалился. "Петро склоняется к христианству?" Только
теперь ему стало ясно, по какой причине Петро не считал для себя
обязательными многие запреты Торы. Отчего заметил ему некогда, у Дова, о
кошере: "Забудь! Здесь вологодского крысенка нет".
А почему бы Петру Шимуку, украинцу, вольному казаку, не склоняться к
христианству?! Он, Саша, не знал, что и думать, а все проще..."
Из кабинета Ноя вышли навстречу ему рав Бенцион и какой-то растерянный
Петро. Значит, аудиенция кончилась. Саша поблагодарил рава Бенциона за
добрые чувства - без его протекции к главе ешивы, у которого день расписан
по минутам, так сразу не попал бы.
Саша покинул ешиву "Шма Исраэль" со смешанным чувством. Зовут учиться.
А вот с деньгами все осталось, как было. Полный провал... Саша был в
убеждении, что рав Ной просто забыл о его бестактной просьбе обуздать
израильский банк, укравший деньги. "Не раввинское это дело"... И очень
удивился, узнав от Петра о предложении рава Ноя заглянуть в банк 'Тарот".
Завтра с утра. - "Может быть, они передумают". - Передумают, - с тоской
думал Саша. - Держи карман шире...
На другое утро, за четверть часа до открытия банка, Саша уже томился
возле его дверей. Директор проследовал к себе с опозданием на две минуты.
Прошел в конторку, отделенную от главного помещения высокой стеклянной
стеной. У входа обернулся, широким жестом предложил Саше войти. "Эйзе байя?"
- Что за проблема? -начал он почти удивленно. ("Начал как Шарон когда-то -
"Эйзе байя?" - мелькнуло у Саши), он почувствовал холодок: на смуглом лице
директора удивления не было, в выпученных глазах его светилась настороженная
приветливость:
- Деньги амуты?.. Где и были - на месте! У нас ничего не пропадает... -
И усмехнулся. - Надежно, как в банке... Эйзе байя?! Никто их не брал,
Сашенька, просто ошибка компьютера... Ну, где же ваша улыбка? Разойдемся по
хорошему, недоверчивый Саша. Мы вас авансируем, идет? Вот ваши активы...
И в самом деле, украденные пять с половиной миллионов шекелей снова
были на счету...
У Саши дрожали губы. Дов говорил вчера, мы в западне, ребята.
"Вырвались, Дов! Вырвались!.."
Директор придвинул к Саше белый телефон: мол, сообщи коллегам, что все
в порядке. Саше хотелось выскочить из банка пулей. Однако вышел степенно, и
тогда лишь бросился к будочке с надписью "телефон".
Саша терялся в догадках. Чем их проняло?! Чудеса! Чудес никаких не
было. Рав Ной позвонил в Техас знакомому миллиардеру, который имел дело с
банком "Тарот". Тот сразу же перезвонил в Израиль. "Что там у вас
происходит? - раздраженно спросил он.- Вы и мне предложите обратиться в ваш
суд?!"
- Боже упаси! Это ошибка компьютера! - воскликнул банкир Гидеон
Виноград с неподдельной искренностью в голосе.
Дов воспринял слова Саши "Пронесло!" как-то слишком спокойно,
отстраненно. Голос у него был холодный, чужой. Сказал, чтоб мчал к нему
пулей: через десять минут уедет. Едва Саша переступил порог офиса Дова,
выяснилось: звонила Динка, дочь Наума, сказала что у отца днем опять был
приступ, его увезли в Бершевскую больницу. Врачи считают, вряд ли доживет до
утра. Динка всполошила влиятельных друзей Наума, зная, что они поднимут на
ноги светил израильской медицины, которые, может, спасут отца. Известие, что
Наум Гур умирает, облетела Израиль, и в Беэр-шеву стали съезжаться люди,
которые работали или дружили с Наумом.
Август в пустыне Негев - геенна огненная. Даже черноголовые арабчата на
ишаках торопятся в тень, поколачивая голыми пятками по бокам животных. В
Беэр-шеве на две недели останавливались многие предприятия. Отпуск давали
всем всем... Лишь к вечеру люди открывали на окнах жалюзи, поднимали
пластиковые "триссы", радуясь мудрости арабской пословицы, которая воздает
хвалу раскаленному светилу: "Зашло, наконец, умница..."