Тырин Михаил Юрьевич. Тварь непобедимая

   — И это все? — спросил Шамановский, внимательно глядя ему в глаза.
   Гриша пожал плечами. Ему нечего было просить.
   — Хорошо, — сказал главный. Не отрывая от Григория внимательного взгляда, он достал из ящика стола и положил перед собой небольшой бумажный пакетик. — Возьми. Посмотри, что там.
   Внутри лежала цепочка и медальон. Точно такой, как висел на груди Шамановского в ту ночь. Простая металлическая пластина, похожая на армейский жетон.
   Гриша покрутил его в руках, вопросительно посмотрев на главного.
   — Это есть у каждого моего сотрудника, которому я вынужден что-то доверять. У каждого, в чьей верности я заинтересован, — сказал Шамановский. — Потяни за цепочку.
   Медальон с тихим щелчком раскрылся, словно маленькая книжечка. На полированном металле была выгравирована всего одна фраза:
   «ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕТСЯ КАЖДОМУ, КТО В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ НЕ ПОЗЖЕ ТРЕХ СУТОК ПОЗВОНИТ ПО ТЕЛЕФОНУ...»
   Дальше шел номер. На второй половинке было обозначено то же самое, но по-английски.
   — Ты понял, что это? — спросил Шамановский.
   — Кажется, догадываюсь...
   — Ну, смелее! — главный усмехнулся.
   — Если я погибну, — тихо проговорил Гриша, — и кто-то позвонит, чтобы сообщить об этом... То вскоре я очнусь, видимо, в одной из ваших ванн.
   — Совершенно верно, парень. Эта побрякушка — твой медицинский полис. Лучший полис из всех, что есть на планете. Надень его на шею и не снимай никогда. Что бы с тобой ни случилось — попадешь под машину, отравишься водкой или забудешь надеть парашют — мы тебя вытащим. Я дарю тебе вторую жизнь. Но тебе придется ее отработать. Хорошо отработать. Верой и правдой.
   — А если я... Если это случится не здесь, а в другом городе, другой стране?
   — Пусть это тебя не заботит. Мои люди сделают все — найдут, привезут, даже уладят формальности. А поскольку ты тоже принадлежишь к числу моих людей, то и к тебе могут обратиться за помощью, если кому-то из нас она понадобится. Будь готов к этому днем и ночью. Такой же медальон ношу и я, — Шамановский ткнул себя пальцем в грудь, — и еще половина наших работников. Каждый, кто рассчитывает на помощь, должен уметь оказать ее другому.
   — Конечно.
   — Запомни кодовое слово — «Феникс». Если тебе позвонит диспетчер и назовется этим словом, ты должен бросать все дела и выполнять то, что скажут. Это очень серьезно.
   — Хорошо.
   — Ну, и конечно, страховка аннулируется, если ты вдруг... Ты понимаешь, да?
   — Да.
   — Ну, надевай.
   Длина цепочки была специально подобрана так, чтоб медальон открывался, когда его пытаются снять. Полированный металл холодил кожу, чувствовалась его тяжесть.
   — А если я его потеряю?
   — Думаю, найдем выход из положения. Дело не в этой железке, а в тебе. Можешь на всякий случай носить в кармане и записку с номером телефона. Еще есть вопросы?
   Гриша не задумывался — вопрос всплыл сразу же.
   — Я могу передать страховку кому-то еще?
   — Сначала спроси у себя, захочешь ли ты этого. И не сейчас спроси, а позже, когда привыкнешь к этой безделушке. Ты — парень, конечно, добрый, но... Жизнь у всех одна, а у тебя — две. Рассуди по уму.
   — Не помню случая, когда кто-то передавал страховку, — добавил Донской. — Чем угодно можно делиться, но не этим.
   — Почему же? — проговорил Шамановский. — Если он очень захочет, никто ему не помешает. И я не стану.
   — Только не забывай, — сказал Донской, — страховка выдается один раз. Только один, безо всяких исключений.
   — Оба свободны, — сказал главный и склонился над бумагами, моментально отключившись от посетителей.
   * * *
   И снова ему казалось, что это обман, который в самый неожиданный момент может раскрыться. Ловкий фокус, очень правдоподобный, но основанный лишь на маленьком секрете, скрытом в рукаве исполнителя. Думать так было проще и легче, чем считать клинику прибежищем сверхъестественных сил, храмом нечеловеческих возможностей и тайн.
   Григорий никак не мог принять мысль, что теперь ему можно ВООБЩЕ НЕ БОЯТЬСЯ СМЕРТИ. «Нет, не может быть, — говорил он себе, — что малоизвестный биолог по фамилии Шамановский взял и отменил основной инстинкт любого живого существа — инстинкт самосохранения. Не может быть, чтобы маленький кусочек металла, висящий на груди, мог защитить от любой опасности — болезни, убийства, катастрофы».
   Что-то переменилось в тот момент, когда холодный металл цепочки обнял шею. Не только внутри Григория, но и в мире, окружающем его. Город стал немного другим. Люди все так же струились по улицам, крутили баранки своих машин, готовили ужин в квартирах, включали телевизоры, но все они остались будто позади, словно в каком-то полузабытом черно-белом фильме. Это были обычные люди.
   По пути к Светлане Григорий поминутно через рубашку прикасался к медальону. Не было радости, не было торжества и чувства превосходства. Было лишь какое-то оцепенение. Ощущение победы, достигнутой запрещенным приемом. Тревога, которую может испытывать нищий, найдя на дороге несметные сокровища.
   Лишь когда машина подвезла Григория к дому Светланы, он встряхнулся и попытался выкинуть из головы все свои маловразумительные страхи. Он взбежал по лестнице, чувствуя, как радостное волнение, известное каждому человеку, неотвратимо вытесняет из души все мрачное и тревожное.
   — Здравствуйте, — сказал Григорий, когда дверь перед ним открылась. — Машина у подъезда.
   Светлана выглядела очень просто: длинное черное платье, распущенные волосы, из украшений — только тонкая цепочка и серебряное колечко. Однако эта простота давала девушке столько красоты и грации, сколько не способны дать самые роскошные и вычурные наряды, самые дорогие украшения. Это была ее собственная красота, которую не перебивала ни одежда, ни косметика.
   — Я почти готова, — сказала она, пропуская гостя в квартиру.
   Григорий, хотя и чувствовал себя несколько скованным, не отводил от Светланы глаза, пока она стояла у зеркала и что-то совершенствовала в своем макияже.
   — У нас есть еще минут десять? — спросила она с немного виноватой интонацией.
   — У нас есть столько, сколько вам нужно.
   — Просто сейчас придет Катя — моя подруга. Я попросила ее посидеть с ребенком. Дождемся?
   — Обязательно, — сказал Григорий, присаживаясь на табурет в прихожей.
   — Может, пока чаю?
   — Нет-нет, спасибо.
   В воздухе стоял тот запах, который всегда сопровождает подготовку к празднику. Пахло кожей «парадных» туфелек, извлеченных из шкафа, пахло разогретым утюгом, духами, а еще подгоревшим молоком, за которым, конечно, хозяйка в спешке не уследила.
   Из комнаты выглянул Пашка. Посмотрел одним глазом и спрятался. Потом его голова снова высунулась из-за двери.
   — Привет, — подмигнул ему Григорий.
   — Здрасьте, — сказал мальчик.
   Он произнес это как-то холодно и вяло, и взгляд, брошенный на гостя, показался пасмурным. Все «праздничные» запахи вдруг потеряли свое очарование от этого единственного взгляда.
   Можно было подумать, что мальчик просто боится чужих. Но Григорий вдруг отчетливо понял, что причина вовсе не в этом. Хмурое лицо ребенка отражало не такие уж детские чувства, как казалось на первый взгляд.
   — Я готова, — сказала Светлана, просияв улыбкой, которая озарила весь ее образ, как солнечный блик, пробежавший по воде.
   Григорий встал, нарисовал в мыслях, как они будут смотреться вдвоем, и остался очень доволен. Если б послушать Донского и действительно взять напрокат смокинг... Впрочем, решено так решено.
   — Не будем Катю ждать, — сказала Света. — А то я вся изведусь — терпеть не могу ждать. Павлик, посиди один, скоро тетя Катя придет. Хорошо?
   Мальчик кивнул, глядя в сторону.
   — Может, все-таки подождем? — предложил Григорий.
   — Он часто один остается, — сказала Светлана. — Ничего страшного, уже привык.
   «Привык один, — подумал Гриша. — В том-то и дело».
   — Ну, все, — Света взяла сумочку и еще раз оценила себя в зеркале. — Пашенька, не скучай. Я скоро приду. Что тебе принести?
   Мальчик вышел в прихожую, прижимая к себе желтого плюшевого слоненка.
   — Уходите?
   Одно-единственное слово, тихо произнесенное ребенком, вдруг заставило взрослых остановиться и переглянуться. Светлана попыталась было успокоить гостя беспечной улыбкой — мол, ничего особенного, — но не успела. Гриша заметил тревогу в уголках ее глаз.
   Можно было улыбнуться мальчишке, подмигнуть, пообещать что-нибудь, а потом уйти, закрыв за собой дверь. Все дети не любят, когда их мамы уходят, — ну что тут поделаешь? Мамам приходится иногда уходить.
   Григорий и Светлана стояли рядом, глядя на мальчика.
   — Павлик, — проговорила Светлана, — нам пора идти. Ты ведь не маленький, ты уже почти мужчина и можешь иногда побыть один.
   Пашка кивнул, продолжая глядеть в сторону.
   — А к тебе сейчас тетя Катя придет, она с тобой поиграет.
   — Не поиграет, — сердито нахмурился Пашка. — Она только по телефону будет разговаривать.
   Светлана подняла взгляд на Григория и виновато улыбнулась.
   — Сейчас я с ним поговорю, — сказала она.
   — Не надо, — ответил Гриша. — Я сам. Он присел перед ребенком на корточки, заглянул в его обиженное лицо.
   — Ты был когда-нибудь на озере?
   — Нет, — помотал головой Пашка и еще больше нахмурился, ожидая услышать очередное пустое обещание.
   — Сейчас мы вместе с тобой поедем на озеро. Только одевайся побыстрей. Там можно купаться и ловить рыбу. И еще там есть обрыв, с которого можно прыгать, если не боишься. Не боишься?
   Пашка помотал головой, глядя на Григория настороженно, все еще ожидая обмана.
   — А еще я научу тебя стрелять из лука.
   — Какое озеро? — растерялась Света. — А концерт? А я?
   Она невольно оглядела свой наряд.
   — Вы сможете сейчас спокойно пойти на концерт? — печально улыбнулся Гриша. Света помотала головой.
   — Тогда сходим в другой раз, а сейчас поедем за город. Все наши уже там. Только вам хорошо бы сменить туалет...
   — Но ведь сейчас Катя придет! — воскликнула
   Светлана, однако сама была рада не меньше сына и полна благодарности Григорию за такой блестящий выход из положения.
   — Ну, и Катю с собой возьмем, — пожал плечами Гриша. — Там будет весело — танцы, шашлыки, гитара. И мальчику есть с кем поиграть — многие детей берут.
   Пашка уже натягивал джинсы, едва не визжа от восторга.
   Они дождались Катерину, которой пришлось переодеться в джинсы и свитер Светланы, и добрались к озеру как раз, когда были готовы шашлыки.
   А потом Пашка сам не свой от радости бегал с ребятней вдоль берега, пугая лягушек, а взрослые пили вино, подхватывали песни, танцевали и знакомились. Заводная Катька, которая отлично умела и петь, и танцевать, всех очаровала и всем понравилась. А у нее самой от такого обилия солидных и симпатичных мужчин голова шла кругом.
   Потом стемнело, и утомленный Пашка уснул в кабине большого джипа, а кто-то продолжал петь под гитару, кто-то еще поднимал бокалы и говорил тосты, другие беседовали, разбившись на компании...
   Гриша и Светлана, держась за руки, шли по берегу. У их ног качались на воде отраженные звезды.
   Шум пикника едва доносился, словно остался к каком-то совсем другом мире.
   — Спасибо, — сказала Света. — Спасибо за этот день и за этот вечер.
   — Спасибо, что ты согласилась приехать сюда, — искренне ответил Гриша. — С тобой рядом все иначе.
   — А не все ли равно, кто рядом?
   — Почему? — оторопел Григорий.
   — Извини. Это я сама с собой разговариваю. Просто мне очень давно не приходилось вот так идти по берегу и ни о чем не думать. Ты знаешь, как это здорово — совсем ни о чем не думать? Давай присядем, — она показала на перевернутую лодку.
   — О чем же ты не хочешь думать?
   — О чем?.. — Светлана могла бы перечислить с десяток проблем и забот, которые никуда не делись, которые все равно встанут перед ней завтра, но не стала. Ведь это будет только завтра.
   — О том, — сказала она, — что надо жить. Не только сейчас, но и на следующий день, и через год... Разве этого мало?
   — Немало, — согласился Григорий.
   — Я хочу чаще вот так же сидеть у воды, смотреть в темноту и жить только одной минутой. Отныне это мое любимое занятие, веришь? Жаль, раньше не замечала, как это здорово.
   — А если бы замечала?
   Света не ответила. Она прикрыла глаза и слушала, как шелестит вода у берегов.
   — А ты совсем не такой, как мне сначала казалось.
   — Как же тебе казалось?
   — Ты раньше был такой серьезный, собранный, такой солидный. Я думала, ты не смеешься никогда. А сегодня — ничего, оттаял. Наверно, от вина, да? А что ты там говорил про парашют? Ты умеешь прыгать с самолета?
   — Я несколько лет ходил в аэроклуб.
   — О-о! — Светлана вдруг рассмеялась.
   — И что смешного?
   — Я просто представила, как ты летишь вверх тормашками с самолета — такой же серьезный, с галстуком. И с докторской трубочкой в кармане.
   — Со стетоскопом.
   — Ага. Все равно как доктор Айболит, который летал в Африку лечить бегемотиков? Не помнишь, от чего он их лечил?
   — По симптомам — дизентерия или холера. А может, брюшной тиф.
   — Бедные бегемотики, — прошептала Светлана. Она вдруг покачнулась, и Гриша подхватил ее за плечи. А в следующее мгновение она поцеловала его в губы. Гриша замер, боясь спугнуть этот волшебный момент.
   — Сейчас ты скажешь, — прошептала Светлана, — что я наглая, распущенная девчонка.
   — Да, — так же шепотом ответил Гриша, зарываясь в ее волосы и замирая от удовольствия.
   — Но у меня есть оправдание.
   — Говори.
   — Я только с тобой такая. Веришь?
   — Нет.
   — Ну и не надо, — Светлана провела рукой по его волосам, по щеке, тронула губы кончиками пальцев. — Гриша, мне не все равно кто рядом. Что бы я ни болтала.
   Песок под ногами был сухой и теплый. Ветерок иногда приносил от костра обрывки разговоров, звон гитары. Можно было наслаждаться живым дыханием ночи, слушать плеск воды и ни о чем не думать. Совсем ни о чем не думать...
   Григорий стоял возле клиники и ловил такси, когда из дворика показался «Мерседес» Донского.
   — Куда-то спешишь? Могу подбросить.
   — Соломонов пригласил на ужин, — сказал Гриша, забираясь в машину. — А я вспомнил в последний момент.
   — По какому поводу банкет?
   — Повод приятный — профессор наконец признал мои лазеры. После приезда французов он малость растерялся, но куда денешься?
   — Вдвоем будете веселиться, без девочек?
   — Он — с девочкой. Лет пятидесяти. Сказал, будет какая-то образованная и интересная дама. А я один.
   — А как же принцесса?
   — Работает сегодня допоздна. Да и не для нее компания.
   Донской тихо улыбнулся сам себе:
   — А все-таки, как я и говорил, судьба. Да?
   — Посмотрим, — благоразумно ответил Гриша. Улицы были запружены машинами. Горожане возвращались с работы. Мощный проворный «Мерседес» был вынужден еле тащиться, поминутно притормаживая и подолгу отдыхая перед светофорами.
   — Все хочу тебя спросить... — проговорил Донской. — Тут говорят, главный познакомил тебя с супругой?
   — В одностороннем порядке.
   — Наверно, у тебя уйма впечатлений.
   — Да, хватает. Будет что рассказывать студентам, когда состарюсь. Пожалуй, к тому времени все тайны раскроются.
   — А я думаю, нет. Это очень хорошо охраняемая тайна.
   — Знаю. И тем не менее есть вещи, которые нельзя утаить по их природе. Одно дело засекретить на долгие годы операцию какой-нибудь разведки, другое — колоссальное научное открытие. Изобретение пороха, например, или атомной бомбы.
   — Можно, Гриша. Все можно спрятать.
   — Я прекрасно понимаю, что и люди преданные, и зарплатой своей дорожат, и страховкой, конечно. Но все же... — Гриша с сомнением покачал головой. — Ведь есть еще и клиенты.
   — С этой стороны мы тоже прикрыты. Ведь не клиенты приходят к нам, а сначала мы к ним. Да и то не ко всяким.
   — Мало убеждает.
   — Знаешь, я недавно читал воспоминания какого-то отставного чекиста, — проговорил Донской, притормозив на очередном светофоре. — В сорок втором году один дезертир по фамилии Павленко собрал банду. Позвал туда таких же дезертиров, всякую шпану, своих дружков, родственников. Подделал документы, выписал для них военную форму и организовал фальшивую военно-строительную часть. И этот Павленко со своей братвой дошел чуть ли не до Берлина! В окопах, конечно, не стояли. Воровали в основном и грабили. А попутно звания друг другу присваивали, ордена вручали. Все как в настоящей части. Даже расстреливали. Десять лет банда жила — вдумайся, Гриша! Десять лет, и это в те еще времена! Так что, поверь, все можно спрятать. А уж тем более в нашей мутной водичке...
   — Допустим, десять лет — а потом?
   — Потом еще десять, и еще... Не волнуйся, Гриша, это не твоя забота. Знаешь, тут еще играет роль наша подвижность. Мы долго на одном месте не работаем. Побудем малость в одном городе, сорвем деньжат — и дальше, новые просторы осваиваем, новые клиники открываем.
   — А старые бросаете?
   — Ну, что ты! Уедем отсюда — останется отлично оборудованный медицинский центр. Платный, разумеется. Шамановский, как главный акционер, будет получать с него свой процент. Ты можешь остаться, а можешь и с нами перебазироваться. Разве плохо?
   — Неплохо. И много уже таких центров? Если не секрет.
   — Ну... вообще-то, секрет.
   — Хорошо, а когда намечен очередной переезд?
   — Думаю, годик-другой мы еще сможем спокойно здесь работать. Пока не начались неприятности. А дальше... Может, Сибирь, или Азия, или Украина. Поедешь с нами на Украину? Поехали, повеселимся. Купишь себе белый «Мерседес», сделаешь на нем розовые прожилки, чтоб за своего сходить... Что там такое?
   Впереди была пробка. На дороге оказалось слишком много машин даже для этого беспокойного времени суток. Непроницаемая масса — гудящая, исторгающая выхлопы, нетерпеливо рвущаяся дальше — загородила путь.
   — Что там? — спросил Донской, высунувшись из окна.
   — Пешехода сшибли, — ответили из стоящего рядом микроавтобуса. — Мужчина с мальчиком шел, и вот...
   Григорий вышел из машины и приподнялся на цыпочки. Впереди мигали маяки милицейских машин, толпился народ. Григорий сразу заметил серый «УАЗ» сто пятой бригады. Сто пятую бригаду знал в городе каждый врач. Это была труповозка.
   — Садись. Надо в объезд, пока нас сзади не поджали, — сказал Донской.
   Гриша вернулся в машину и сел, плотно сцепив руки. Донской чертыхался, пытаясь развернуться и при этом не разодрать бока себе и соседям. Наконец ему удалось уйти с дороги в переулок.
   — Что с тобой? — спросил он, заметив, как напряжен Григорий. — Нервишки? А я думал, ты привычный.
   — Привычный, — тихо подтвердил Гриша. — Был привычный. И думал проще: одному судьба жить, другому — умирать. Одному везет, другому... А дело оказалось не в судьбе, а в этой штуке, — он ткнул пальцем в грудь, где висел медальон.
   — Извини, не очень понял, — Донской прищурился. — Ты расстроился, что у пешехода не оказалось страховки? Ну, отдай ему свою — ты же собирался.
   — Толку-то... Одному отдашь, к вечеру еще пять других наберется. Сто пятая бригада реже пяти раз в день не выезжает.
   — А, ну тогда не судьба. Ты плохого не подумай, мне, конечно, человека жаль, но ведь не я его сбил.
   — Андрей, ты видел, как его вперед ногами в машину заносили? А как мальчика подальше уводили? А как прохожие плакали, видел? И только мы одни там знали, что его можно вернуть. Можно!
   — Разве? А по-моему, нельзя. Кто оплатит?
   — Вот в том и дело. Я такое увидел только с вами: у человека нет денег, поэтому он умрет.
   — Эх, Гриша, Гриша... — с досадой вздохнул Донской. — Миллионы людей умерли именно от того, что у них нет денег. Ты ведь уже не в «Скорой помощи». Я согласен, это печально, что человек погиб. Я бы с большой радостью ему помог. Но кто оплатит? «Золотой родник» за свой счет может сделать четыре-пять репродукций — сам говоришь, это только на один день. А дальше? Прости, не понимаю, чем ты недоволен.
   — Я всем доволен. И тоже умею считать. Мне трудно принять сам факт, что мы оказываем услуги лишь бандитам и разным воротилам. Испокон веков богатые и бедные были равны перед смертью, но теперь и в этом можно получить привилегии.
   — Так это хорошо, что хоть кто-то может получить привилегии перед смертью! А вообще-то, Гриша, твое негодование запоздало. Его бы употребить, когда еще первобытные колдуны получали за свои лечебные ритуалы бананы и отбивные из мамонта. Тебя послушать — так врач вообще не должен получать деньги за работу.
   — Я этого не говорил...
   — Нет, именно это ты и говорил. Жизнь давно уже продается чуть ли не на развес, разве ты не заметил? Если у тебя есть деньги — тебе сделают дорогую операцию, а нет — ты умрешь. Что, не так?
   — Далеко не всегда так. Хочу напомнить, в мире еще существует бесплатная медицина.
   — Да что ты! А почему же тогда пишут объявления в газеты: «Умирает ребенок, помогите деньгами»?
   — Это совсем не то!
   — Это именно то! Наша работа — просто медицинская услуга, не более. Пускай это самая сложная и дорогая услуга, тем не менее в ней тоже все решают не наши желание, а препараты и технологии. Дорогие технологии, заметь. У человека отказало тело — мы продаем ему новое. И все! Если мы отдадим технологию государству или страховым фондам, репродукция не станет бесплатной. Кишка тонка у любого государства дарить своим гражданам новое тело. А что деньги есть только у бандитов и воротил — так это не наша вина.
   — И все-таки, Андрей, — с горечью проговорил Гриша, — сбитого пешехода любящие и плачущие родственники заколотят в ящик. А отморозок, которому за дело вышибли мозги, вернется к жене и детям. Потому что заплатили, а не потому, что больше его любят.
   — Да никто никого не любит, — процедил Донской. — Неужели ты еще не понял? Нет там никакой любви, одни цифры. Видел у нас мальчика, к которому женщина приходит? Тоже, кстати, попал под машину. Но это единственный случай, когда заплатили из-за любви. За остальных платят потому, что на них висят большие деньги. Основная часть наших клиентов выйдет из клиники, чтобы подписать чек, или закончить какие-то дела, или показаться на собрании акционеров.
   — Цифры, — повторил Григорий. — Знаешь, довольно трудно в это поверить. Ты хочешь сказать, что родственники умершего или погибшего первым делом считают, сколько на нем висит?
   — Нет, — усмехнулся Донской. — Первым делом они слезы льют в три ручья, пачками денег трясут — помогите ради бога. А пройдет денек-другой, и тут иная музыка начинается. Мол, погорячились, нет у нас таких денег, очень жаль... Я лично убедился, хоть ты и не веришь: если человек действительно по макушку обложен деньгами, то его смерть — это прежде всего финансовое событие. И безутешные родственники очень быстро вытирают слезы и берутся за калькулятор. Не сомневайся, им есть чем подсластить горечь утраты.
   — Гадость какая... — проговорил Григорий.
   — А еще помню, джигит один девчонку привозил. Которую, по-моему, сам ножом пырнул по ревности. «Спасы дэвущка, дарагой, дэнгами засыплу!». Привез он свой «дэвущка», и больше мы его не видели. Наверно, с «другой дэвущка» уехал.
   — Ну, спасли?
   — Да она живая была. Коровин за полчаса управился, потом ее передали в БСМП, когда убедились, что ее там уже не угробят. Слушай, надоело мне тебя утешать!
   — Не надо, — спокойно проговорил Григорий. — Я за собой вины не чувствую. Мои лазеры — это не так дорого. Они будут доступны всем. И может, тоже спасут кому-то жизнь.
   — Вот и прекрасно. А теперь расслабься — вон твой ресторан. Сядь за столик, выпей водочки в хорошей компании и залечи свои душевные раны, несчастный ты наш. Мне б твои проблемы...
   Остановив машину. Донской вышел протереть лобовое стекло. На улице он принюхался. Из кухни неслись какие-то заманчивые запахи.
   — Можешь к нам присоединиться, — предложил Гриша.
   — Спасибо, — сказал Донской. — Присоединюсь. Только твердо обещай: до конца вечера — ни одного слова о межклассовых противоречиях в медицине.
   * * *
   — Очень хорошо, что вас двое! — воскликнул Соломонов, увидев Гришу и Донского. — Сейчас нам подадут огромную разварную стерлядь, втроем мы бы с ней не справились.
   Рядом с профессором сидела пожилая дама в глухом синем платье с объемным жабо и брошью. Ее волосы были собраны в большой приплюснутый узел на макушке. «Учительница», — подумал Гриша.
   — Познакомьтесь с Раисой Вадимовной, — продолжал Соломонов. — Она — учитель гимназии. Раиса, это Гриша и Андрей — наши молодые перспективные силы. Приятные и симпатичные молодые люди, рекомендую.
   — Очень приятно, — сказала женщина, блеснув златозубой улыбкой.
   Официанты на удивление скоро дополнили столик недостающими приборами и тарелками. Пока имелись только фрукты и холодные закуски. Донской взял из вазы большое яблоко и с сочным хрустом его надкусил.
   — Что вы преподаете, Раиса Вадимовна? — спросил он.
   — Я биолог, — ответила она со сдержанным достоинством.
   — Раиса Вадимовна раньше вела курс в университете, — дополнил Соломонов, — пока не открылась гимназия.
   — Отличная карьера! — заметил Донской.
   — А кроме того, — продолжал Соломонов, — она руководитель детского клуба по изучению аномальных явлений. Знает столько интересных вещей, что можно слушать бесконечно. Я и не подозревал, насколько это захватывающая тема.
   — Ну, сегодня я надеялась больше послушать, чем рассказать, — проговорила смущенная учительница. — Практикующие врачи, да еще и с учеными степенями — достойный круг общения.