Тырин Михаил Юрьевич. Тварь непобедимая

   Еще интереснее получилось с японцем. Однажды, придя утром на осмотр, Гриша обнаружил, что весь его торс покрыт бинтами и пластырем. Позже выяснилось, что под бинтами образовалась огромная цветная татуировка. Японец после этого стал уже не таким угрюмым.
   Гриша, конечно, пытался искать объяснения этим и многим другим странностям, но всякий раз его бесцеремонно осаживали. На любой праздный вопрос ему давали однозначный ответ: занимайся своими делами и не лезь в чужие.
   Он занимался своими делами. Обходил пациентов, опрашивал, снимал показания приборов, вносил пометки в журнал. Никаких лечебных процедур без прямого указания Соломонова не предпринимал. Даже в мелочах ему не позволяли проявлять инициативу.
   Профессор лично просматривал записи и определял схему действий. Григорию после этого приходилось в основном делать уколы, брать анализы крови, ставить газоотводные трубки — в общем, делать самую черную работу, с которой обычно справляется младший персонал.
   Лекарствами людей пичкали прямо-таки немилосердно, причем не только безобидными, типа глюконата кальция, но и сильнодействующими. Можно было только удивляться, почему это не приводит к фармотоксикозу. А ведь бедным пациентам приходилось еще и поглощать активные пищевые добавки, которые смешивались и компоновались в пищеблоке, на нулевом этаже.
   — Зря вы отказались от обеда, Гриша, — изрек профессор, убирая баночку в пакет, а пакет — в итальянский кожаный портфель. — Суп был великолепным.
   — Идем на обход? — спросил Григорий, складывая бумаги.
   — Если только вы не, возражаете, — благодушно улыбнулся Соломонов.
   У профессора тоже было несколько своих пациентов, с которыми он занимался лично. Григорий лишь сопровождал его, чтобы делать записи и выполнять простые поручения. Даже чересчур простые с учетом того, что пациенты к категории «легких» никак не относились.
   Начать с того, что все они постоянно спали.
   Сами — без барбитуратов и наркотических ингаляций. Этих больных часто и подолгу обследовали с помощью аппаратуры, а поскольку Григорий делал записи в их картах, то многое знал о том, что творится у них внутри.
   У всех без исключения была недоразвитая мышечная система и мягкий скелет без минеральных солей, практически отсутствовало самостоятельное пищеварение, все имели слабо выраженную сердечную аритмию и дыхательную недостаточность. Можно было подумать, что эти люди родились уже взрослыми, и их тела не успели приспособиться к полноценной жизни.
   Соломонов начинал осмотр с тщательной проверки поверхности кожи. У всех она была гладкой, бархатистой, без шрамов, без оспин и пигментных пятен, которыми обычно успевает обзавестись взрослый человек. Волосы — мягкие и легкие, как пух, ресницы почти невидимые.
   Если на коже попадали гнойнички или опрелости, Грише приходилось обрабатывать их детскими присыпками или составами на основе экзотических растительных масел. Он безропотно выполнял эту обязанность, но одного не мог взять в толк — что нужно сделать с человеком, как нужно его лечить, чтобы довести до такого состояния?
   — Говорят, скоро будут готовы ваши лазеры, — проворчал профессор, когда они шли по коридору.
   — Да, жду с нетерпением.
   — Ну и что? Когда будут результаты?
   — Не сразу, конечно.
   — Вообще-то, у нас тут принято все получать сразу. Я почему беспокоюсь... Их ведь собираются использовать на моих ребятишках, — он кивнул на дверь ближайшей палаты. — На самых слабеньких.
   — Я знаю. Разработка и предназначена для самых слабых. Для тех, у кого нет своего иммунитета.
   — И вы думаете, он появится?
   — Не сразу, но появится.
   — Посмотрим, посмотрим...
   Профессор открыл собственным ключом тяжелую дверь палаты, и в ту же секунду оба услышали истошный крик. Гриша в замешательстве взглянул на коллегу, но тот лишь нахмурился, сделав успокаивающий жест.
   Они вошли. На широкой кровати извивался совершенно голый худой человек с провалившимися глазами и рыжими волосами, похожими на паутину. Белоснежное одеяло валялось на полу.
   — Реланиум, шесть кубиков, быстро! — скомандовал профессор, осторожно прижимая пациента к кровати.
   Григорий поспешно, но без суеты, открыл переносной комплект, отломил головку ампулы, разорвал упаковку шприца.
   — Дайте шприц, я сам.
   Гриша поднял с пола одеяло — нежное и невесомое, словно сотканное из тополиного пуха.
   — Тихо, тихо... — бормотал профессор, вводя препарат. — Мы рядом, мы поможем. И совсем не надо кричать, вырываться, нет ничего страшного...
   Пациент стонал все тише и тише и вскоре умолк.
   — Сам слабенький, а глотка вон какая! — добродушно усмехнулся Соломонов.
   — Он и ночью кричал, — сказал Григорий, взглянув на записи дежурного. — И кстати, в соседней палате тоже вторую ночь неспокойно.
   — Плохо им, вот они и кричат. Разве больница — не место страданий? Днем еще ничего, а вот останешься на ночное дежурство — тогда наслушаешься.
   — Поэтому и стены обиты звукоизоляцией?
   — И поэтому тоже.
   Григорий не стал спрашивать, зачем здесь такие тяжелые двери с мощными замками, зачем прочные металлические жалюзи на окнах. «Золотой родник» был самой неприступной больницей из всех, что ему приходилось видеть.
   Помимо замков, жалюзи и телекамер, покой пациентов ежедневно и еженощно охраняли с десяток бойцов службы безопасности, которые проводили время у себя в караулке. Там они играли в карты, смотрели телевизор, чистили оружие или таскали гири. В любой момент клинику можно было превратить в защищенную крепость с собственным гарнизоном. Для какого врага это готовилось, можно было только гадать.
   — Ну, приступим, — проговорил Соломонов, надевая перчатки. — Напомните, что у нас там...
   — Тут заключение из лаборатории, — ответил Григорий, открывая документы. — Сегодняшний приступ утром — это, видимо, замедленная анафилактическая реакция на белковые сыворотки, которые ему кололи последние три дня. Поскольку упало давление, дежурный сразу поставил капельницу — ноль-один-процентный адреналин в хлористом натрии. Больше ничего не делали. Похоже, он получил легкую форму шока только из-за слабых гамма — глобулинов.
   — Что сказано по состоянию?
   — Судороги, учащенное мочеиспускание, уртикарные высыпания на коже, затрудненное дыхание... Стероидные гормоны рекомендуют не использовать.
   — Ну, это мы сами решим, что нам использовать. Пишите: дексаметазон — внутривенно, пять миллиграмм, двухпроцентный супрастин — внутримышечно, два кубика...
   Началась обычная ежедневная работа: негромкий голос профессора, шелест бумаг, звон инструментов. Задача у Григория была вроде и не сложная, но выматывался он здорово. Работая с Соломоновым, приходилось всегда быть в напряжении, он требовал предельной быстроты, аккуратности и точности.
   В коридоре, при переходе в следующий кабинет, их перехватила Татьяна — кассир, выполнявшая еще и функции секретаря канцелярии.
   — Игорь Эдуардович, позвольте забрать у вас Григория. Шамановский просил его зайти во флигель.
   — Шамановский? — удивленно переспросил профессор. — Что-то случилось?
   — Нет, ничего не случилось. Просто нужна какая-то помощь.
   — Ну, раз так... Идите, Гриша, я справлюсь сам.
   Григорий уже знал, что из главного корпуса во флигель можно пройти не только через дворик, но и через подземный коридор. Видимо, это было задумано как часть режима стерильности, хотя далеко не всегда правило соблюдалось.
   Переход заканчивался дверью, которую сторожили магнитный замок и переговорное устройство. Еще ни разу Григорию не доводилось попадать за эту дверь.
   На этот раз главный лично открыл ее перед Гришей. В подвальном коридоре было тепло и сухо. Гриша мимоходом заглянул через незакрытую дверь в одно из помещений и увидел просторный зал, освещенный только бледными кварцевыми лампами и глазками аппаратуры. Он не успел разглядеть ничего, кроме десятка высоких прямоугольных ящиков или, скорее, ванн. Здесь стоял странный кисловатый запах, словно в этих ваннах что-то мариновалось.
   Шамановский провел Гришу в свой кабинет, устроенный здесь же, в подвале. Он кивнул, приглашая его садиться в кресло. Сам вымыл руки, вытер о фартук и тоже сел напротив.
   — Ну, как работается?
   — Пока справляюсь.
   — Ну-ну... Давай, помогай Соломонову. Ему уже тяжело одному. Сейчас притрешься у нас, получишь еще пациентов.
   Рабочий стол главного был завален бумагами: почтой, компьютерными распечатками, рулончиками факсов. Возле лампы стояла небольшая фигурка какого-то животного, сделанная из желтого металла. Она являлась единственным украшением кабинета.
   — Ты у нас зарплату получал уже?
   —Да.
   — Доволен? — главный усмехнулся.
   — Вполне.
   Зарплатой своей Гриша был более чем доволен. Он помнил, как первый раз пришел в кассу, как расписался в ведомости, а затем Татьяна начала выкладывать деньги. Она вслух едва слышно пересчитывала купюры, стопка все росла и росла, и Гриша не мог взять в толк, что все это ему.
   — Я что хотел спросить, — произнес Шамановский. — Ты ведь по-английски читаешь?
   — Да, могу.
   — Я получил материалы по поливакцинам. — Главный нашел на столе большой, криво надорванный конверт. — Ты посмотри, выбери, что тут интересного, пометь карандашиком. Потом расскажешь мне или Соломонову. До вечера управишься?
   Григорий пролистал подшитую распечатку, кивнул.
   — Как сделаешь — сразу заходи. Пойдем, провожу тебя к выходу.
   Почему-то главный решил выпустить его не по переходу, а через дворик. Они поднялись по лестнице, прошли по коридору вдоль глухой стены. В следующую секунду Гриша увидел подтверждение своих старых догадок.
   Они оказались в свинарнике. Наверно, это был самый чистый и комфортабельный свинарник, из всех, что существуют на свете. Длинное помещение, идеально вычищенное и хорошо провентилированное. В воздухе ощущался только запах мыла и дезинфицирующих растворов.
   Перегородки из белого пластика делили помещение на два десятка кабинок, где коротали дни обитатели — чистенькие, ухоженные хрюшки. Казалось, даже элитных домашних собак не содержат в таких условиях.
   Шамановский заметил, что Гриша с недоумением озирается, и усмехнулся.
   — Тут у нас как бы подсобное хозяйство, — сказал он. — Растим понемногу четвероногих друзей человека.
   — Подсобное хозяйство? — проговорил сбитый с толку Григорий. — Но ведь нам привозят готовые обеды.
   — Свое хозяйство тоже нужно иметь, — туманно ответил главный. — Нравятся воспитанницы?
   Он склонился над стенкой загона и почесал одну из хрюшек за ухом.
   — Знакомься — это Брижит. Рядом — Элизабет, дальше — Патрисия. А вон там Мэрилин, Лайза. С черным ухом — это Софи.
   В помещение вошел незнакомый человек в белом комбинезоне, с металлическим чемоданчиком в руке. Он увидел Григория и вопросительно посмотрел на Шамановского.
   — Работай, — махнул рукой главный. Человек разложил чемодан, зазвенел ампулами, приготовил шприц и сделал инъекцию свинье по имени Элизабет. Затем подошел к следующей, сверился с журналом и опять посмотрел на главного.
   — Тут пометка — повышенный билирубин в моче, — сообщил он.
   — Сейчас разберемся, — проговорил главный и взглянул на Григория. — Ну, давай, вон в ту дверочку. Иди, парень, работай. Вечером зайдешь.
   Григорий оказался во дворике. Зеленела молодая трава, светило солнце. Две женщины тщательно выметали дорожку, еще одна красила скамейку. Неподалеку водитель копался в потрохах белого угловатого джипа, который здесь использовали в качестве грузовика.
   На фоне ласкового весеннего спокойствия все, увиденное во флигеле, показалось ирреальным. Черт возьми, зачем им свинарник?! Свинья — это животное, более других подходящее для пересадки органов человеку. Ее ткани не так активно отторгаются, поскольку иммунный статус близок к человеческому. Но за все время работы Гриша ни разу даже не услышал слово «пересадка».
   И в то же время его начальник, профессор Соломонов — в прошлом специалист по трансплантации, разработчик иммунодепрессантов. Как тут разобраться?
   Единственное, что Гриша мог сказать точно — в «Золотом роднике» к свиньям относились куда лучше, чем в большинстве городских больниц — к людям.
   * * *
   В субботу Гриша снова навестил родителей. Он прошел на кухню, где мать и отец готовились обедать, и, не говоря ни слова, положил на стол две стопки купюр, перетянутые резинками.
   — Что это? — немного испуганно спросила мать, уставившись на деньги.
   — Зарплата, — ответил Гриша. — Это вам.
   — Это твоя зарплата? — не поверила мать.
   — Не вся, конечно. Я себе тоже оставил.
   — Интересно, за что платят такие деньги? — проворчал отец.
   — А за то, что утки выношу и клизмы ставлю. Гриша с огорчением понял, что родителей деньги не порадовали, а скорее испугали. За долгие годы работы на государство они разучились верить, что можно работать честно и при этом зарабатывать достойно.
   — Я их не украл, — тихо добавил он.
   — Гриша... — растерялась мать. — Ты лучше купил бы себе что-нибудь.
   — Я куплю, мама. Мне на все хватит. Я теперь хорошо зарабатываю.
   — Спрячь подальше, в буфет, — сказал отец, подвигая обе пачки к матери. Он коснулся их кончиками пальцев, словно боялся испачкаться. Гриша понял, что обижаться незачем. Чужие деньги, а особенно большие, не жгут руки только ворам и кассирам.
   — Садись обедать, — добавил отец. — По такому поводу не грех и четвертинку открыть. Слышь, мать?
   — Да-да, сейчас принесу.
   Родители вроде успокоились, но держались все еще настороженно.
   — Дожила, — вздохнула мать, расставляя тарелки. — Собственный ребенок меня кормить начал.
   — Ну, так радуйся! — усмехнулся отец.
   — Оксану идешь встречать?
   — Откуда? — удивился Гриша, отложив ложку.
   — Ты разве не знаешь? Она сегодня приезжает, мы с ее мамой разговаривали.
   — Я ничего не знаю.
   — Теперь знаешь. Сходил бы, встретил.
   — Конечно, схожу, — Григорий почувствовал себя жертвой заговора. Все знают то, что касается в первую очередь его, а он — нет. Впрочем, он сразу отмахнулся от этих мыслей. Мало ли что могло быть? Не дозвонилась или не застала...
   — Во сколько она будет?
   — На шестичасовой электричке. Смотри, не опоздай...
   Через час Григорий был на работе. Несмотря на выходной. Донской оказался на месте. Он смотрел телевизор, пил кофе и откровенно скучал.
   — Андрей, разреши ненадолго взять дежурную машину — мне нужно Оксану встретить с поезда.
   — Только при одном условии, — ответил Донской. — Если ты возьмешь меня в качестве шофера.
   — Пожалуйста, но... Зачем?
   — Хочу посмотреть на твою любовь. И не бойся, отбивать не стану.
   Без пяти шесть они были на вокзале. Донской Сел за руль собственного «Мерседеса-320», одолжив для смеха шоферскую фуражку и пиджак с монограммой у дежурного водителя. Он посмеивался, представляя, как Гриша ошарашит свою подругу Помпезной встречей.
   — Я пошел на перрон, — сказал Гриша, посмотрев в очередной раз на часы.
   — Не спеши. Ты когда-нибудь слышал, чтобы поезд пришел раньше времени?
   Григорий все же не послушался и пошел встречать электричку. Однако та пришла на другой путь и, пока он бегал, по перрону уже повалил народ.
   Высмотреть Оксану в толпе не удалось. Гриша помчался к троллейбусной остановке, но и там ее не было. Он чуть было не решил, что его подруга не приехала, как вдруг увидел ее на стоянке такси. Гриша с облегчением перевел дыхание.
   — Привет, — выдохнул он. — Я тебя еле нашел. Оксана выглядела удивленной и даже немного растерянной, но Гриша не придал этому значения.
   — Ты меня встречать приехал? — почему-то спросила она.
   — Кого же еще? Чего не позвонила-то?
   — Я? Не успела...
   Она выглядела не так, как обычно, но Гриша к этому привык. Оксана всегда возвращалась домой разной — внутренне, а иногда и внешне. Каждый ее приезд проходил с разным настроением. С широко раскрытыми глазами она обрушивала на него свои впечатления, рассказывая о том, как в Москве одеваются и как едят, как отдыхают и как тратят деньги.
   Гриша однажды поинтересовался, как там работают, но этого Оксана пока не знала. В богемной среде, куда она удачно вписалась, понятие «труд» имело какой-то особый смысл.
   Гриша посмеивался, Оксана в ответ обвиняла его в занудстве и провинциальной заскорузлости. Ее можно было понять. Она просто слепла от многоликой и многоголосой Москвы, как плотва, которая из мутного пруда попала в мир тропического кораллового рифа.
   Она менялась и внешне. Григорий с сожалением обнаруживал, что ее замечательные натуральные черные волосы в один из приездов оказались красно-рыжими. Она стала красить ногти в черный цвет, носить куртки раздражающе ярких цветов, ботинки с несуразными гигантскими платформами. С этим Гриша мог только мириться, поскольку воспитывать Оксану не мог и не хотел. Наверно, она лучше знала, какой ей нужно быть.
   — Ты, по-моему, раньше на такси не очень-то каталась, — произнес Гриша, заметив, что таксист ждет, пока они поговорят. — Разбогатела, что ли?
   — Нет, просто сумки...
   — Ну что, Ксюха, поехали? — раздался вдруг незнакомый голос.
   Гриша обернулся. Долговязый парень в черной лаковой куртке стоял рядом, перемалывая челюстями жвачку. Белые крашеные волосы, узкие очки-светофильтры, за которыми не видно глаз, наушники на шее, легкая «творческая» небритость.
   — Привет, — он небрежно кивнул Грише. — Ксюх, сумки с собой или в багажник?
   — Не знаю... — тихо произнесла растерявшаяся Оксана. — В багажник. Познакомься, Гриша, это Артур. Мы вместе учимся.
   — Я так и подумал, — так же тихо ответил Гриша.
   — Да нет, ты не понял. Он на этюды приехал, я обещала ему наш монастырь показать...
   — Ну... — Гриша пожал плечами. — Желаю творческих успехов.
   Он поверил бы той Оксане, что была год или два назад. Но только не этой — растерянной, давно уже запутавшейся, потерявшей смысл их отношений, повисшей между небом и землей.
   — Гриша, подожди, ты ничего не понял.
   — Ну, поехали, — позвал ее парень, по-хозяйски усаживаясь на переднее сиденье.
   — Не надо оправдываться. Ты ни в чем не виновата, — Гриша сказал это совершенно искренне.
   — Я не оправдываюсь!
   — Меня-то ты не обманешь. У тебя стрессовая ситуация. Зрачки расширены, дыхание учащенное, речь сбивчивая. Я все понимаю.
   Раздался сигнал — Донской подкатил на своем «Мерседесе» поближе.
   — Здравствуйте, — сказал он, с любопытством посмотрев на Оксану.
   Та мельком взглянула на него, не подозревая, что между Гришей и этой шикарной машиной есть какая-то связь. Она снова перевела взгляд на Григория.
   — Желаю удачно провести уик-энд, — сказал он и быстро сел в машину. — Поехали отсюда!
   — А дама? — удивился Донской.
   — Поехали, — настойчиво повторил Гриша.
   — Ах, вот оно что...
   Уезжая, Гриша мельком увидел в зеркало изумленные глаза Оксаны. Вместо помпезной встречи вышло помпезное расставание.
   Донской молча вел автомобиль, но надолго его терпения не хватило.
   — Кинула? — поинтересовался он.
   — Нет, что ты! Просто твой «мерс» не подходит под цвет ее помады.
   — Ну, понятно... А что за персонаж с ней был? Ты его знаешь?
   — Артуром зовут. Приехал город посмотреть, этюды порисовать.
   — Этюды в постельных тонах?
   — Наверно.
   — М-да, неприятно. Девочка-то красивая, только размалеванная очень.
   — Она не всегда такой была.
   — И давно у вас эта любовь на расстоянии?
   — Не знаю, как насчет любви... А вообще, давно.
   — И ты ждал ее, как Пенелопа? Жизнь-то должна брать свое...
   — Она и брала. Только не за то место.
   — Выглядишь ты очень скверно, Гриша. Надо лечить.
   — Водкой, что ли?
   — Да нет, это лекарство симптоматическое, а тебе сейчас нужна интенсивная терапия. Вообще, когда тебе плохо, лучше всего — сделать что-нибудь хорошее. Старушку, например, через дорогу перевести или скворечник сколотить.
   — Вот-вот, я как раз этого и хочу.
   — Или давай вон ту девушку подвезем. Видишь, с мальчиком стоит? Наверняка ведь опаздывает.
   Гриша увидел блондинку в темно-сером плаще, с сумкой в руке. Она стояла неподалеку от остановки, запруженной народом, и пыталась поймать такси.
   — Ну, подвези, — безразлично сказал он. — Может, сшибешь с нее червонец на пиво.
   — Червонец мало, — покачал головой Донской. — Минимум пятнадцать.
   Он остановил свой белый «Мерседес» точно рядом с незнакомкой.
   — Гражданочка! Вы лимузин заказывали?
   * * *
   Светлана опаздывала прямо-таки катастрофически. Только к вечеру она доделала наконец платье, которое срочно нужно было занести подружке на работу — та собиралась сегодня на какое-то торжество.
   После этого следовало срочно забросить Пашку к другой подруге, пообещавшей посидеть с ним вечер. А затем отправляться на вторую работу, и как можно скорей. Сторож в школе имел обыкновение запирать дверь и включать на полную громкость телевизор.
   Светлана понимала, что Люда в парикмахерской уже рвет и мечет, дожидаясь платья. Поэтому она и решила ехать на такси, хотя подобных расходов в ее скудном бюджете не предусматривалось. Она отошла от переполненной остановки и приподняла руку. И почти сразу рядом остановился роскошный белый автомобиль.
   Она даже не поняла, что остановились ради нее, поэтому отошла в сторону и снова подняла руку. Но ее окликнули.
   Светлану не однажды пытались таким образом подцепить на улице. Всякий раз она эти попытки игнорировала — отшивать липучих мужиков она умела очень хорошо. Но впервые на нее обратили внимание с ребенком. Это ее только возмутило.
   — Куда прикажете ехать? — спросил водитель.
   — Куда вам надо, туда и езжайте. Я такси дождусь.
   — Барышня, откуда такое недоверие к людям? — укоризненно проговорил Донской. — Разве мы похожи на негодяев?
   Светлана посмотрела внимательнее. Водитель был прав — оба парня выглядели вполне благопристойно. Однако, по мнению Светланы, людям с такой машиной нет необходимости заниматься частным извозом.
   — Вы похожи на двух бездельников, которые не знают, чем заняться, — сказала она.
   — О-о! — тихо произнес Донской. — Девушка-то с характером.
   После подобных слов он уже не мог просто так уехать. Он вмиг стал серьезным и вышел из машины.
   — Ну, ладно, перестаньте. Мы на самом деле хотим помочь вам, потому что... Потому что погода хорошая. Давайте вашу сумку.
   Светлана еще раз с сомнением посмотрела на обоих незнакомцев. Ей захотелось поверить, что на «Мерседесах» катаются не только проходимцы, но и порядочные люди. Затем она взглянула на часы и даже ахнула. Людмила, наверно, уже проклинала ее.
   — У меня денег всего... — проговорила она, отдавая в протянутую руку сумку.
   — Гражданочка, только не надо этого пафоса! — попросил Донской. — Если вы еще не умерли с голода, значит, деньги у вас есть. И зачем вы о них заговорили? Разве я хоть раз обмолвился о деньгах?
   Он поставил сумку назад, помог Светлане забраться в машину.
   — Куда едем?
   — Сначала на Ломоносова, — сказала Светлана. — А потом, если можно, на Спортивную площадь, там все по пути. На Ломоносова — это где химчистка, знаете?
   — Химчистка, — разочарованно повторил Донской. — Какая проза! Мы-то думали, вам в аэропорт, потому что до самолета в Лас-Вегас всего четверть часа...
   — Какой еще Лас-Вегас? — девушка была сейчас не слишком восприимчива к юмору.
   — Ладно, едем в химчистку, — вздохнул Донской.
   Пашка тем временем обнаружил блестящую кнопку на дверце и нажал на нее, завороженно наблюдая, как стекло поползло вниз.
   — Павлик, не трогай! — Светлана схватила его за руку.
   —Что, Павлик, нравится машина? — спросил Донской.
   — Да, хорошая, — кивнул мальчик.
   — Скажи папке, пусть такую же купит.
   — А мне дядя Валера подарил вертолет! — похвастался Пашка.
   — Вертолета у нас нет, — признался Донской. — А дядя Валера — начальник аэродрома, что вертолеты дарит?
   Светлана молчала, оценивая парней женским чутьем. Тот, что в фуражке, действительно похож на веселого и говорливого шофера. Второй, хмурый и серьезный, вроде бы должен быть начальником, раз его шофер возит. Но для начальника он молод, да и просто не похож. И не стал бы шофер с начальником подвозить всех встречных, да еще так болтать...
   — А вы, девушка, значит, в химчистке работаете? — продолжал беседу Донской.
   — В парикмахерской.
   — Честно сказать, не люблю ходить в парикмахерские. Там всегда морочат голову глупыми вопросами. «Тут снимать или не снимать? Пробор здесь или здесь?» Откуда я знаю, где должен быть пробор — ты ж мастер, ты со стороны все видишь...
   — Честно сказать, — не осталась в долгу Светлана, — я тоже не люблю клиентов, которые даже не знают, где у них должен быть пробор.
   — Сдаюсь. Давайте, что ли, знакомиться. Я — Андрей, а это — Гриша. Он тоже работает в парикмахерской. Он — председатель совета директоров парикмахерской номер восемь, знаете такую? А я его шофер и телохранитель.
   — Врете, — сказала Светлана и чуть улыбнулась из вежливости.
   — Правильно, врем. На самом деле мы из бюро добрых услуг. Целыми днями катаемся по городу и подвозим опаздывающих граждан. Я машину веду, а Гриша пассажиров развлекает, истории рассказывает, куплеты поет. Видите, какой он у нас общительный?