Тырин Михаил Юрьевич. Тварь непобедимая

   — Ну... — произнес главный, и от этого короткого звука всем сразу стало не по себе. Шамановский ни на кого не смотрел, яростно комкая в пальцах сигарету. — Все уже знают, что у нас исчез пациент?
   Некоторые удивленно переглянулись — новость еще не успела разбежаться по клинике.
   — И ты не знаешь? — Главный в упор посмотрел на Григория. Тот сразу понял, о каком именно пациенте идет речь.
   — Я еще не заходил к нему, — тихо проговорил он.
   — Не заходил... — в сердцах повторил Шамановский и швырнул сломанную сигарету на пол. — Ночью в нашем здании были посторонние! Один из них — офицер ФСБ, которого провел сюда сотрудник нашей охраны, — главный бросил испепеляющий взгляд на Павлова. Тот смотрел в сторону, барабаня пальцами по столу. — И это не все. Здесь были и другие люди. Кто они — неизвестно, но после их прихода исчез пациент. Гэбэшника и его стукача мы допросили, но они ни черта сами не понимают, — Шамановский схватил еще одну сигарету, но тут же сломал и ее. — Черт побери, не больница, а проходной двор!
   Он замолчал, уставившись в стол. Потом сокрушенно покачал головой и продолжил:
   — Я ни минуты не сомневаюсь, что и те и другие шли конкретно на пациента. Отсюда вопрос. Кто из нас мог так натрепать языком, что желающим посмотреть на него стало тесно в нашем помещении?
   Вопрос, разумеется, остался без ответа. Главный накалялся все больше, обводя пылающим взглядом подчиненных.
   — И еще вопрос: как нам теперь отвечать перед заказчиком? Где искать пациента? Допустим, есть шанс, что он сам вернется — но это ничтожный шанс. Ничтожный и единственный. Он не сможет вернуться, он даже не знает, как выглядит наша клиника снаружи. Нам придется его искать. Нам придется нанимать людей, платить им и вводить в курс дела. Представляете, что начнется в городе? Из частной клиники сбежал генетический мутант! Этот пациент слишком дорого нам обходится, вы не находите?
   — Думаю, не нужно пока никого нанимать, — рискнул вмешаться Павлов, продолжая смотреть в сторону. — Мы пока сами. У нас есть кое-какие рычаги, так что, я надеюсь...
   — Я тоже надеюсь! — Главный стукнул кулаком по столу, обломки очередной сигареты полетели на пол. — Я надеюсь, что содержу весь свой штат не напрасно. Что охрана меня охраняет, а не приводит посторонних! Кому из своих волкодавов ты теперь решишься доверять?
   — Я стараюсь доверять всем. А что касается Божеродова, то я разберусь, как он к нам попал.
   — Ну-ну... — Шамановский наконец прикурил. — Больше заняться нечем?
   — Это принципиально. К вечеру будет отчет.
   — В задницу твой отчет! Пусть лучше к вечеру будет пациент! И не теряй времени, поднимайся и иди. И остальные тоже, проваливайте! Если через два дня пациента не будет на месте, вы все побежите проверять подворотни и расспрашивать прохожих.
   * * *
   Июльское утро только начало расплываться и тяжелеть, наливаясь зноем, когда у крыльца клиники остановился пожилой человек, обутый в походные ботинки на толстой подошве.
   У него была седая, аккуратно подстриженная борода, загорелое лицо и живые светлые глаза. В одной руке он держал большую дорожную сумку, в другой — горящую трубку.
   Человек постоял с минуту, докуривая табак, затем сверился с записью в блокноте и поднялся к двери.
   — Я хотел бы видеть господина Шамановского, — сказал он охраннику, сильным акцентом выдавая свое нездешнее происхождение. — Мое имя — Пол Ферган. Передайте, что у меня рекомендации от доктора Селини из Неаполя.
   Через пять минут гость сидел в холле, пробуя предложенный кофе. Шамановский находился в кресле напротив и хмуро смотрел на него, не ожидая ничего хорошего.
   — Чему обязан? — нетерпеливо спросил он.
   — О! — отозвался гость. — Прежде хотелось бы узнать, останется ли наш разговор конфиденциальным?
   — Как хотите.
   — Я представляю администрацию специального пансионата для людей с нарушениями общего развития, — представился гость. — Мы имеем целую сеть таких учреждений, объединенных специальной программой ООН. Один из пансионатов находится на территории вашего государства.
   — И при чем здесь мы?
   — Прошу, доверьтесь мне полностью. Мы сегодня должны найти общий язык.
   Шамановский взглянул на часы и тихонько вздохнул, ничего не ответив.
   — Наши пансионаты собирают пациентов с самыми тяжелыми физическими недостатками и уродствами. Мы не лечим, мы только помогаем им жить. Это исключительно благотворительная программа. Я объясняю вам это, чтобы вы мне доверились, понимаете?
   — Пока только пытаюсь. Простите, у меня мало времени. Может, вы решите свои вопросы с администратором?
   — О нет, нет! Я как раз приступаю к самому главному. Мне кажется, что один из ваших пациентов может представлять для нас интерес. Вы понимаете, о ком я говорю?
   — Нет, не понимаю, — ответил Шамановский, и его щека дернулась.
   — Ну, хорошо, — гость загадочно улыбнулся и сунул руку в сумку, — Что-нибудь в этом роде, да? — И он осторожно положил перед собеседником небольшую черно-белую фотографию.
   Шамановский скосил на нее глаза и резко поднялся. Потом сел, проведя ладонью по лицу.
   — Черт возьми... — пробормотал он.
   — Я так и знал, — умиротворенно улыбнулся Ферган. — Вы сразу все поняли. Вы искали нас, а мы искали вас. И теперь мы очень просто договоримся.
   Шамановский взял снимок в руку и внимательно рассмотрел его. Там был изображен скалистый берег залива, а на его фоне — два колючих уродца с длинными хвостами. Оба были точной копией восстановленного пациента Лукова. Они сидели на большом камне, опираясь о него руками, и чуть печально смотрели в объектив.
   — Итак... — торжественно проговорил гость, но Шамановский его перебил:
   — Подождите. Прошу, объясните, как все это понимать?
   — Ни слова! — Гость решительно покачал головой. — Вы не услышите ни слова, пока мы не решим формальные вопросы. И вот главный из них: согласны ли вы передать своего пациента в нашу организацию?
   —А захочет ли он?
   — Захочет! Поверьте, устраивать жизнь таким, как он, — наша обязанность. Ему там будет лучше, чем у вас. Я с удовольствием расскажу вам все об этом, и вы мне расскажете, как он здесь оказался, но это все потом. Главное — отдаете ли вы его?
   — Почему нет? — пожал плечами Шамановский. — Я действительно не знал, что с ним делать. Но дело в том, что его сейчас у меня нет.
   — Что это значит?
   — Он исчез. Может, убежал. Но, скорее, его похитили.
   — О, это очень плохо! Это недопустимо! — Гость искренне расстроился. — Однако вы намерены его вернуть?
   — Мы ищем, но... Поймите, мы же ничего о нем не знаем! Что у него в голове, где он может быть, как будет себя вести?
   — Он будет вести себя как обыкновенный человек.
   — Вы так считаете?
   — Не совсем. Нужно учитывать его необычные свойства. Но что касается психики, он просто человек. Исходите из этого.
   — Просто человек... — повторил Шамановский и нервно усмехнулся.
   — Очень, очень жаль, — вздохнул гость. — Честно говоря, я рассчитывал сегодня же его увидеть.
   — Как вас найти?
   — Несколько дней я поживу в гостинице.
   — Возможно, вы уже не застанете меня здесь, — тихо произнес Шамановский. — Но мои люди с вами обязательно свяжутся, если у нас что-то получится. Если бы вы помогли...
   — Вряд ли. Я здесь один, и я не волшебник, — он встал, чуть наклонил голову. — Вы не могли бы вызвать мне такси?
   — Ни к чему. Мы вас подвезем на своей машине.
   — Вот мой номер, — Ферган протянул карточку. — Это спутниковый телефон, можно говорить со мной в любой точке мира. Я очень надеюсь, что вскоре мы с вами сможем беседовать как коллеги и обменяемся сведениями.
   — Постойте! — Шамановский тоже встал. — Как вы узнали? Как нашли нас?
   — Это совсем просто. Вы же звонили и писали коллегам, задавали вопросы. Мы сотрудничаем с большим числом ученых. Нас проинформировали — догадаться было достаточно легко.
   Шамановский уже провожал гостя к дверям.
   — Вы, пожалуй, захотите навести обо мне справки, — проговорил Ферган. — Учтите, мы не тайное общество, мы работаем на официальной основе. На нашей стороне мировая общественность, — он поклонился и пожал хозяину руку. — Желаю успеха.
   * * *
   Более всего Лукова угнетало то, что его плохо кормили. Чувство голода было столь мучительным, что на его фоне меркло все остальное — затхлый воздух в крошечном подвальном помещении, темнота, боль на месте попадания двух пуль, полная неизвестность и страх.
   Ему нужна была пища. Ему нужна была энергия. Он перестал бы бояться и переживать, он смог бы думать, а может, и действовать, если б чувствовал себя сытым. Пока же он мог только лежать на каком-то гнилом тряпье в подвале гаража и слабо шевелиться, когда затекали конечности.
   Ему никак не удавалось собрать воедино силы и мысли. Впрочем, мыслей не было, а сил и подавно. Его теперешний мир — крошечный и темный — был замкнут, в него ничто не пробивалось.
   Иногда — раз в день, а может, раз в год — в потолке открывалась квадратная крышка. Какой-то человек с настороженными бегающими глазами бросал Лукову пакет. В нем обычно была сырая картошка, морковь, пара батонов, бутылка воды.
   Луков начинал есть. На некоторое время ему становилось лучше. Матовые завесы сползали сглаз, с ушей, в мозгу словно бы лопались тоненькие пленочки, мешавшие крови течь свободно. Его маленький мир становился выпуклее, ярче.
   После еды Луков мог немного подвигаться. Сначала он обнаружил, что может допрыгнуть до потолка своей тюрьмы. Пробовал в прыжке выбить люк, но на это уже сил не хватало.
   Он научился ловко управляться со своим хвостом. Это получилось так легко, словно он всю жизнь это умел и нужно было лишь вспомнить. Хвост помогал при прыжках, им можно было зацепиться за выступ на стене, подвинуть что-то к себе. Мало-помалу, хотя это не всегда получалось, Луков учился владеть своим телом, подчиняя внутренней воле мышцы, иглы, роговые наросты. Оказалось, все имело смысл, все можно было как-то использовать.
   Потом, когда желудок перемалывал скудную пищу, силы начинали иссякать. И Луков вновь опускался на свое тряпье и опять погружался с головой в тяжелое полуобморочное состояние. Глаза переставали видеть в темноте, уши словно бы закладывало ватой, мозг затягивался непроницаемыми пленочками.
   И все равно он настойчиво пытался осознать свое новое "я". Он искал в душе следы адского пламени, которое коснулось его на границе света и тьмы" но не находил их. Только тело было обезображено и приготовлено для какой-то немыслимой цели. Он считал это наказанием за ту жизнь, которую выбрал. Но не слишком ли строгое наказание? Тысячи людей совершают страшные злодеяния — неужели все они становятся слугами Сатаны?
   Ни искупить, ни покаяться — все поздно! Луков не крестился и ко всем церковным обрядам относился снисходительно. Вот и настало время пожалеть об этом. Он со страхом ждал минуты, когда наконец явится властелин темных сил и начнет отдавать свои кровавые приказы. Как это будет выглядеть? Как узнать этот момент? Предстанет ли перед ним Сатана в ужасном обличье, или прозвучит голос из-под земли, или проявятся на стене огненные символы?
   И какие это будут приказы — убивать, разносить болезни, лишать людей покоя и разума? И наконец, что произойдет, если их ослушаться?
   В душе и мыслях Луков оставался все тем же человеком, только испуганным и задавленным неизвестностью. Все, что ему оставалось, — это ждать.
 
   Донской всеми силами хотел бы отсрочить этот разговор, но время и обстоятельства были неумолимы. Настал момент, когда телефон на его столе тревожно засигналил, а затем знакомый рокочущий бас в трубке проговорил:
   — Здорово, Андреич! Узнал?
   — Конечно, Борис Васильевич! — с фальшивой приветливостью ответил Донской.
   — Ну, рассказывай, как там у вас дела?
   — Все, как должно быть, — в голосе Донского прозвучал оптимизм, и опять фальшивый. Он радовался, что Сударев его сейчас не видит. — Впрочем, вы рано звоните...
   — Ну, извини. Не хочу тебя торопить, Андреич, но и ты меня пойми — третий месяц на исходе. Пора бы тебе меня чем-то порадовать.
   — Все будет в порядке, уверяю вас. Сейчас, правда, радовать нечем. Видите ли, полипептидные цепочки в жировой клетчатке теряют стабильность, как только уровень каталитической активности...
   — Ну-ну-ну, завел свою шарманку, — рассмеялся Сударев. — Ты мне проще скажи: когда я заполучу своего ненаглядного?
   —Надеюсь, уложимся в оговоренный срок. А срок, если я не ошибаюсь, сто четырнадцать дней. Да, кстати... — Донской замялся, подбирая подходящие слова.
   — Что такое? — мигом насторожился Сударев.
   — Вам обязательно видеть пациента? Может, ваш вопрос можно решить по телефону?
   — По телефону? — Сударев хмыкнул. — Это вряд ли. Разговорчик будет такой, что я его проводам не доверю. А к чему ты клонишь?
   — Ну, некоторые технические сложности... — Донской уже начал сочинять на ходу.
   — Что? Говори — у тебя там что-то не клеится? Ну, давай, объясни, в чем затыка?
   — Затыка в том, что... э-э-э.... Мы поддерживаем жизнь пациента в компактной барокамере, и его не стоит оттуда извлекать. На открытом воздухе у него открываются локальные очаги клеточного распада.
   — Как же так? — озадаченно проговорил Судаг рев. — Я думал, у вас там все на мази...
   — Это так, но вы заказали быстрое и дешевое лечение. Я предупреждал, что могут быть проблемы. Барокамера — это еще не самое худшее, что могло быть.
   — Эх, ладно! Камера так камера. Найдем способ, придумаем. Не пропадай, Андреич, через недельку еще позвоню.
   Донской некоторое время сидел с закрытыми глазами, сжав ладонями виски. Затем набрал три цифры на селекторе.
   — Павлова ко мне.
   Начальник охраны бесшумно появился в комнате и плотно закрыл за собой дверь.
   — Что у тебя нового? — спросил Донской.
   — Увы, — Павлов покачал головой.
   — Хотя бы скажи, что вы делаете! Скажи, чтоб я знал, что вы не прохлаждаетесь.
   — Да что говорить... Одна группа круглосуточно сидит в его дворе, еще одна отрабатывает маршруты. Конечно, напрягаем информаторов. Да, кстати! Ребята договорились насчет экспертизы тех гильз, что нашли в его комнатенке. Так вот, патроны были обычные пистолетные. Но насечки на гильзах характерны для чеченского автомата «борз», что переводится как «волк». Есть над чем задуматься, верно?
   — Только что звонил заказчик, — сказал Донской. — Спрашивал, когда можно забрать клиента. Что я мог ответить? А что я отвечу, когда он снова позвонит?
   — Думаю, можно придумать кучу отговорок.
   — Не тебе объяснять, что это за заказчик. Он обеспечивает нашу безопасность в этом городишке. И он не любит неясностей и смущенного бормотания. Отговорки — не для него.
   — Возможно, придется идти с повинной.
   — Ты рехнулся? — Донской поднял усталые злые глаза. — Ты подумай, что нам придется городить, когда станем объясняться! Мол, извините, ребята, старичок ваш случайно оброс рогами и щетиной, а кроме того, у нас его угнали, как барана...
   — Зачем же так? Пациент бесследно исчез. Из-за специального лечения он имеет не вполне обычный вид...
   — Замолчи, — раздраженно махнул рукой Донской.
   — Почему же? Если они заинтересованы в пациенте, то сами подключатся к поискам. Я бы не возражал. У них хорошие возможности. А нет — просто вернем сумму. Не так уж много они заплатили.
   — Это верно, — заметил Донской. — Но доверия к нам уже не будет. А без доверия... Чувствую, скоро будем сниматься с этого места. Главный уже намекал. Одна неприятность, потом другая, а теперь еще этот гэбэшник... Все, засветились мы по самые гланды.
   — Я догадываюсь, что скоро мы съезжаем отсюда. Но дела надо закончить.
   — Надо, — согласился Донской. — Любой ценой. А поэтому ищи его. Хорошо ищи.
   * * *
   Простое, хотя и дерзкое решение пришло в голову Гансу, когда он узнал, что на похороны Мустафы заедет Сударь. Требовалось немного — нахальство, решимость и удача. И тогда, как считал Ганс, план сработает.
   Братва отдала немало сил, денег и фантазии, чтоб проводить Мустафу на кладбище «по-нормальному». Кое в чем, правда, перестарались. Многие решили, например, что незачем было пускать впереди гроба пятилетнюю девочку, которая шла в белом платьице и раскидывала алые розы из большой корзины. Из-за девочки колонна двигалась очень медленно, и мотоциклетный эскорт не мог нормально ехать.
   И милиция тоже нервничала — просили перекрыть улицу на двадцать минут, а получилось в два раза больше из-за разных мелких неурядиц.
   Зато с музыкой все вышло просто блестяще. От дома до катафалка гроб сопровождал оркестр из областной филармонии. Музыканты были одеты во все черное, все трезвые, и играли лучше, чем на сцене. А на кладбище, когда отзвучали речи и обещания отомстить, когда заколоченный ящик стали опускать в яму, над головами скорбящих пацанов вдруг разнеслись пронзительные аккорды мелодии из «Профессионала». Все получилось так складно, так трогательно, что даже наводнившие кладбище переодетые менты — и те чуть не прослезились.
   В общем, событие для города вышло очень даже значительное. Во всех дворах малолетки вполголоса говорили, что сегодня хоронят Мустафу, что гроб специально заказывали в Питере, что на похороны пришло две тысячи человек и так далее.
   Для поминок был арендован по дешевке недавно отремонтированный зал «Колизея». Темные деревянные столы и тяжелые портьеры хорошо подчеркивали трагизм и серьезность дня. По плану, первыми садились за скорбную трапезу почетные гости, авторитеты из других районов и городов вместе с осиротевшими бригадирами Мустафы.
   После этого двери открывались для простой бандитской пехоты, знакомых и незнакомых горожан, решивших разделить траур с бритоголовыми пацанами, парящимися в непривычных им черных пиджаках.
   Гансу любой ценой нужно было получить доступ к Сударю, пока тот не уехал с поминок. Даже здесь его достать было непросто, а в другой раз будет просто невозможно. Ганс многое поставил на этот день.
   Обстановка на церемонии была довольно натянутая. За столом то и дело сверкали косые взгляды. Все отлично понимали, что Мустафа был одним из тех больших столпов, на которых все держалось, все ждали обвала и гадали, с кого он начнется.
   Кроме того, до сих пор было не разгадано, за какие грехи поплатился Мустафа и кто исполнил приговор. Из-за полной неясности подумать можно было на кого угодно, в том числе и на любого из соседей по столу. Самое странное, что, по всем прикидкам, никакой быстрой выгоды от смерти авторитета никто получить не мог. Все давно устоялось, уход Мустафы мог означать только беспорядок и неприятности. И теперь все их ждали.
   Одна лишь полуслепая старушка-мать Мустафы сидела скрючившись во главе стола и едва заметно покачивалась в такт своим горестным мыслям. Она вяло принимала знаки внимания и соболезнования, благодарила, всех называла «мальчиками» и не догадывалась, что ее сейчас окружают самые отъявленные мерзавцы.
   Ганс занял пост у служебного входа в «Колизей», где дожидались своих шефов водители. Он прохаживался вдоль шеренги автомобилей, прислушиваясь, что творится внутри фургончика, который он одолжил в магазине у знакомых. Со стороны казалось, что Ганс привлечен для транспортного обеспечения похорон и ждет распоряжений. Фургончик в эту версию вписывался хорошо.
   Наверху уже прозвучали все положенные печальные и торжественные слова, троекратно наполнились и опустели стопки. Люди, которых собрало в одном месте неожиданное событие, разделились на кучки и воспользовались возможностью поговорить о делах.
   Сударь вышел на балкон с Гошей Тритоном — разухабистым парнем, который только два года назад освободился из ИТК и за это время успел отбить себе большой участок федеральной дороги вместе со всеми ее автозаправками, закусочными, дорожными постами и мотелями.
   Ганс сразу увидел обоих и понял, что лучшего момента не будет. Он, дружески кивнув охраннику на входе, прошел в здание и поднялся в зал. У дверей балкона его, естественно, тормознули. Вежливый, но решительный человек с военной выправкой молча заступил дорогу.
   — Мне нужно передать кое-что на словах, — нахально сказал Ганс, кивая в сторону Сударя. — Срочное дело.
   — Все передачи — на телефон, — равнодушно ответил телохранитель, даже не глядя на Ганса.
   — Ну что, я сейчас телефон искать побегу? — пожал плечами Ганс. — Срочное же дело.
   — Тогда говори мне, я передам.
   — Что там такое? — раздался рокочущий бас Сударева, который услышал препирательства. — В чем дело?
   — Мне надо вам кое-что показать! — не растерялся Ганс. — Всего на минутку. Дело важное.
   На лице Сударева мелькнуло удивление, он переглянулся с Тритоном.
   — Ну, показывай.
   — Это не здесь, — Ганс уже сам испугался собственного нахальства. — Это у меня в машине. Вон тот фургон, видите?
   — Вижу. И что там?
   — Нужно спуститься. На словах не расскажешь. У Сударева окаменело лицо. Он обратил на Ганса сузившиеся, полные злого недоумения глаза.
   — Ты хочешь, чтоб я пошел туда? — раздельно проговорил он. — Чтоб я лазил с тобой по твоему вонючему фургону?
   — Дело важное, — пробормотал Ганс, которому уже поздно было отступать.
   — Избавься от него, — сказал Сударев телохранителю и отвернулся.
   — Вы такого еще не видели! — в отчаянии воскликнул Ганс, отступая под железным натиском. — Это бешеные деньги!
   — Да? — Сударев вдруг усмехнулся. Этот настойчивый парень в какой-то момент заинтересовал его. — Ладно, сходи взгляни, что у него там, — велел он охраннику.
   — Нет, вы сами должны увидеть, — Ганс уже почти умолял. На него начали обращать внимание люди из-за столов.
   — Да пойдем поглядим, — с усмешкой сказал вдруг Тритон, которому стало интересно, что там такое в машине. — Все равно уже ехать пора.
   — Ну, ладно уж... — неохотно ответил Сударь. — Идем прогуляемся...
   Ганс ликовал. Еще минуту назад он почти не верил, что у него это получится, но упорство взяло свое.
   Вместе с Сударем и Тритоном к машине спустились целых четыре телохранителя, которые поглядывали на Ганса с ясно различимой неприязнью и подозрением. Ему же было на них наплевать.
   Он подошел к машине и распахнул заднюю дверь. Зрители вгляделись в полумрак фургона, затем дружно отпрянули.
   — Он на цепи, — сквозь усмешку сказал Ганс. — Не выскочит,
   — И что это? — выдавил ошарашенный Сударев, глядя из-за спин таких же ошарашенных охранников. Жуткое колючее существо, затаившееся в полумраке, неподвижными желтыми глазами глядело на зрителей. Иногда оно вздрагивало, и тогда костяные иглы бились друг о друга, производя какой-то зловещий звук.
   Ганс заметил, что двое охранников сунули руки под пиджаки, держась за пистолеты.
   — А вы стрельните по нему разок, — предложил он. — Он пулю держит.
   Существо вдруг задвигалось, вжалось в угол и часто-часто заморгало. А затем произошло вовсе невероятное. Из горла его донесся хрип, в котором можно было различить слова:
   — Не надо стрелять... Пожалуйста, не надо...
   Даже железобетонные охранники побледнели. Они затихли, судорожно сведя пальцы на пистолетах, готовые всадить сотню грамм свинца в говорящее чудище, если только оно посмеет слишком резко шевельнуться. Тритон стоял с открытым ртом, не издавая ни звука. Недоеденный шашлык вывалился из его руки.
   — Так, — проговорил Сударев, мало-мальски справившись с первым испугом. — И что дальше?
   — Дальше — я пас, — ответил Ганс. — Дальше вы сами придумывайте. Вы — голова, а я так... Я только думаю, что на этом можно чемоданы денег срубить. А вы сами решайте — в цирке его показывать или сажать на цепь дом охранять... А если на разбор десяток таких зверушек выставить?
   — И ты хочешь получить за него долю? — утвердительно спросил Сударев.
   — Хотелось бы, — хмыкнул Ганс. — Наверно, какой-нибудь заграничный институт за него целый грузовик «зелени» выставит.
   — Да-да-д а, понимаю, — пробормотал Сударев. — Ну, конечно, сам ты его толком пристроить не сможешь.
   Он немного посторонил охранника и выступил на шаг вперед. Затем громко сказал в глубь фургона:
   — Эй! Слышишь меня?
   — Слышу, — прохрипело чудище.
   Сударев вдруг тяжело задышал. Ему стало не по себе: он уловил что-то жуткое и вместе с тем знакомое. То ли взгляд неподвижных желтых глаз, то ли нотки в голосе... Ерунда, чушь, какие там могут быть нотки? Но все равно, ему захотелось немедленно уйти из-под этого зловещего взгляда.
   — Где ты его поймал?
   — Ну... — замялся Ганс. — Есть местечко.
   — Надо понимать, начинается деловой разговор? — через силу усмехнулся Сударев. — Хорошо, я подумаю. Оставь телефон.
   В это время Гоша Тритон, наконец оттаявший, с ухмылкой поднял упавший шашлык и швырнул его в фургон. Колючий уродец быстро-быстро задвигал конечностями, схватил мясо и принялся шумно жевать.
   — Ну, пацан, — покачал головой Тритон, — ты бы хоть кормил его.
   Он оглянулся и заметил двух поваров, которые с перекошенными физиономиями наблюдали из окна кухни.
   — Э, мужики! — зычно позвал Тритон. — Тащите сюда все объедки. Ну, чего смотрите? Быстро, быстро!
   Через минуту повара с побледневшими лицами и дрожащими коленями принесли большую алюминиевую кастрюлю с костями и мясными обрезками.
   — Во! — одобрительно сказал Тритон. — Ну, ставьте туда, к нему...