Тырин Михаил Юрьевич. Тварь непобедимая

   — Невеста? — спросил он, ткнув пальцев в снимок Оксаны. — Или любимый пациент?
   Не дожидаясь ответа, он почему-то рассмеялся, переглянувшись с Гансом.
   — Ну что, доктор Айболит, — сказал Кича, сев в кресло и заложив ногу за ногу, — расплачиваться-то, думаешь за машину?
   — Думаю, — ответил Гриша.
   — Думать мало, платить надо, — снова рассмеялся Кича. Смех его был не обидным. Так добрые товарищи, сидя за общим столом, подшучивают друг над другом и вместе же веселятся. Но Гриша был этим людям не товарищ, и четко это понимал. Ни на секунду усмешка не должна появиться на лице.
   — Деньги есть? — спросил Кича.
   — Сколько нужно? — спокойно произнес Гриша.
   — Сколько тебе надо, Ганс? — Кича повернулся к своему приятелю. Тот почему-то не ответил, только вяло двинул бровями.
   — Видишь ли, Склифосовский, ты разбил ему хорошую машину, — продолжал Кича. — Он на ней больше ездить не сможет. Ты сам-то думаешь, сколько она стоит?
   — Думаю, немного, — ответил Григорий и облокотился на стену, сложив на груди руки.
   — Вот тут, доктор, ты заблудился. Можешь сходить на авторынок, посмотреть, поспрашивать...
   — Ты думаешь, я на дешевке стал бы дизелить? — угрожающе проговорил Ганс, но Кича остановил его отмашкой.
   — Это хорошая и дорогая машина, — вздохнул он.
   — И что?
   Гриша заметил, что с ним разговаривают как-то подчеркнуто терпеливо и вежливо. Как с маленьким ребенком. Слушай, малыш, больших дядей да мотай на ус. А то дяди рассердятся...
   — Ты должен полностью оплатить ему стоимость машины. Срочно. А потом забирай ее себе, если хочешь.
   — Полностью?! — не поверил ушам Григорий.
   — А ты как думал? — поднял брови Кича. — Машина с мятым боком — это уже не машина.
   — Я на битых не катаюсь, — хрипло прибавил Ганс.
   — И он прав. У нас это не принято — заимеют, уважать перестанут. Понимаешь, доктор?
   Гриша оцепенело молчал. Оказывается, это не просто мелкий дорожный конфликт, а самый натуральный бандитский наезд. Он никогда не думал, что может попасть в такую историю — что с него брать?
   Гриша чувствовал, что именно сейчас настает ключевой момент разговора. Либо он сломается, начнет улыбаться их шуткам, на все соглашаться, либо будет бороться. Только бы не дать слабину, не позволить им уцепиться и начать тянуть. Иначе потом не слезут...
   — Что молчишь? — сухо спросил Кича.
   — Я... я ничего вам не должен, — тихо ответил Григорий.
   — Да-а? — удивленно раскрыл пгаза Кича. — Это, интересно, как?
   — Я не виноват в аварии. Вы должны были дать мне дорогу. Я вез пациента, у меня горел маячок.
   «Только удержаться, — думал он в этот момент. — Не испугаться, что начнут орать, топать ногами, бить. А то потом хуже будет».
   — У-у-у... — огорченно покачал головой Кича. — Нет, ты не прав, доктор. Не надо быковать. Дохлый номер, так и знай.
   — Я прав, — упрямо сказал Гриша. — Если хотите, решайте через суд.
   Кича с Гансом насмешливо переглянулись.
   — Решим, не сомневайся, — вкрадчиво проговорил Кича. — Только тебе от этого лучше не будет. Хуже будет, ты сам постарайся понять. Во-первых, кто в кого воткнулся? — он изобразил руками, как случилось столкновение. — Ты в меня, верно? Верно, я спрашиваю?
   — Вы должны были...
   — Обожди. Во-вторых, кто скрылся с места происшествия? Разве я? Нет, ты ответь разве я первым уехал с перекрестка?
   Григория раздражало, что Кича требует подтверждать все его слова. Это создавало впечатление, что он кругом прав.
   — Ну, а теперь подумай, нужно ли с таким раскладом тебе все это — милиция, суд? Нет, если хочешь, пожалуйста! Я могу хоть сейчас сюда гаишника вызвать, у меня там полно своих ребят. Ну, что? А?
   Григорий увидел, что Ганс пришел в движение. Он принялся не спеша бродить вдоль стены, сцепляя ладони и потягиваясь. Будто разминался. Он вроде бы ничего не хотел этим показать, но вместе с тем получалось, что он к чему-то готовится.
   — Пойми, Айболит, мы тебе зла не хотим, — сказал Кича, не отрывая от Гриши внимательного взгляда. — Ну, виноват, ну не уследил за дорогой, испортил чужую машину... Заплати — и расходимся друзьями. Может, еще придешь к нам за советом, а может, и мы к тебе. Прессовать тебя не станем. Ни в лес вывозить, ни кислотой в морду плескать, ни утюгом жечь. Зачем, если сам все поймешь? Мы же просто поговорить зашли, спокойно обсудить вопрос. Ты же нормальный парень, голова на плечах есть. Разбил Гансу «Опель» — что теперь, он за свои деньги его должен чинить?
   — Чинить одно, а полностью оплачивать... — начал было Гриша, но Кича с досадой махнул рукой и отвернулся, не желая ничего слушать.
   — Я на битых не езжу, ты понял? — снова подал голос Ганс. Он продолжал шататься перед глазами, поводя руками и плечами, демонстрируя силу. Чуть шевельнет локтями — и уже подмывает отшатнуться от него, закрыться. Григорий вдруг понял, что все эти разговоры и хождения не просто так. Все продумано.
   Вот сидит Кича — спокойный, улыбается, все понимает и входит в положение. А вот — Ганс. Ходит, поигрывает мышцами. Мощь бежит через край, а деть ее некуда.
   Союз грубой силы с дипломатичной мягкостью. Если согласишься с этими парнями, они так и останутся спокойными, рассудительными и дружелюбными. Приятелями твоими останутся. Если нет — наступит время Ганса с его мышцами и короткими жесткими фразами, слетающими с языка.
   Нет сомнений — они прессуют, но не грубо, а тонко, с умом. Выдавить из лоха деньги — суперзадача текущего момента. Ради этого можно и добрыми побыть, и в приятелей поиграть. Как кошка с мышкой.
   Григорий был прав. Этот метод Кича использовал всегда. Он любил наводить страх, но умом, а не силой. Этим он отличался от Ганса, готового по малейшему поводу бить вдребезги и рвать в клочья.
   — Пустой разговор, — произнес Гриша. — У меня все равно нет таких денег.
   — И снова ты не прав, доктор, — усмехнулся Кича. — У каждого человека есть столько денег сколько ему надо. Каждый человек может достать любые деньги, если прижмет. Тебя пока не прижало, но уже пора шевелиться, думать.
   — О чем думать? Сколько ни думай, денег не прибавится.
   — Верно, верно... А вот это — разве не деньги? — он обвел вокруг себя руками.
   — Что?! — изумился Гриша. — Моя квартира?
   — Только не пыли. И не вздумай говорить, что она не твоя, а тетушкина. Тетка давно уже отписала ее на тебя, и налог на дарение уплачен. Не удивляйся, мы все знаем, — Кича, достав из сумки-визитки свернутый листок, начал читать: — «Пшеницын Григорий Михайлович, двадцать семь лет, врач-кардиолог станции „Скорой помощи“, закончил Новосибирский мединститут, служил в войсках связи...». — Он прервался и исподлобья посмотрел на Григория. — Все правильно написано?
   — Ну, допустим, — согласился тот.
   — Не допустим! Отвечай — правильно?!
   — Правильно.
   — Ну вот! А тут еще много всякого про тебя есть. Слушай, а ты правда кандидат наук? Ганс, ты понял, с каким человеком общаемся? Наверно, умный, нашпигованный, сам все должен понимать. Ну, так что?
   Григорий напряженно думал, не глядя на Кичу. Сказать им «нет» — попасть в историю, конец которой может быть совсем печальным. Согласиться — остаться обманутым, обобранным и униженным. Что лучше? А если помолчать для начала?
   — Ты не делай лошадиные глаза, — от души посоветовал Кича. — Все не так плохо. Продашь квартиру — расплатишься с нами. На остаток купишь комнату. Будет где жить и куда водить любимых пациенток. И бричка наша у тебя останется. А что — нормальный вариант. Многие так и делают. Хочешь — подлатаешь «Опель», хорошо продашь и снова квартиру купишь...
   «Что за бред он несет? — мельком подумал Григорий. — И ведь не возразишь. Никто здесь твои слова слушать не будет. Потому как не спорить сюда пришли эти ребята, а брать».
   — Если не знаешь, как недвижимостью торговать, поможем. И покупателя найдем, и к нотариусу свозим, и БТИ без очереди устроим, и комнатку тебе подберем. Никаких проблем, доктор, — продолжал источать дружелюбие Кича. — Мы к тебе со всей душой, потому что знаем — не со зла ты нам подлянку сделал, торопился, работу свою выполнял...
   Григорий продолжал молчать, глядя в пол, пытаясь угадать, когда его молчание заставит их перейти к следующей фазе разговора. Но этого не случилось.
   — Ну, все, — Кича встал и вдруг сделался холодным и бесстрастным. Словно покрылся коркой. — Решай свои дела, оформляй бумаги. Срок тебе — неделя. На днях заедем, поглядим, как ты шевелишься.
   Он первым вышел из комнаты, миновал прихожую. Ганс задержался, чтобы многозначительно взглянуть на Григория.
   Тот уже закрыл дверь и собирался вернуться в комнату, но вдруг раздался пронзительный звонок. Это снова был Кича.
   — Слышь, доктор, дверка у тебя хлипкая, — произнес он, проведя рукой по косяку. — Ты бы сменил замок, что ли... А то знаешь, какие времена-то...
   Кича загадочно улыбнулся и пошел вниз по лестнице. Гриша несколько секунд смотрел ему вслед. И вдруг услышал, как скрипнула дверь напротив. На площадку высунулся Витька — сосед Гриши, тридцатилетний электронщик, который последнее время промышлял ремонтом телевизоров на дому. У Витьки были всклокоченные волосы и мокрая майка. По его лицу было ясно, что заключительный аккорд он видел через глазок.
   — Кто это? Чего они? -возбужденно спросил сосед. — Друзья твои, да?
   — Да... — мрачно процедил Григорий. — Друзья. По переписке.
   Он закрыл дверь, вернулся в комнату и долго стоял у окна, глядя в одну точку.
   * * *
   После обеда к Ивану Сергеевичу, как обычно, прибыли посетители. Они подъехали на серой «Волге», их было двое. Один — моложавый, стильно одетый, со смуглым, как у иностранца, лицом. Второй — попроще, не очень аккуратно постриженный, морщинистый, одетый в плащовую куртку. Щеки у него были дряблыми, голос — хриплым.
   Первого звали Николаем, второй был известен под кличкой Сальный. Оба приехали, чтобы утрясти в присутствии Луки очень важный вопрос: взаимодействие милиции и таможенных постов в период проведения операции «Снегопад». Существовала небольшая вероятность, что кого-то из курьеров остановят по дороге. В таком случае обе службы не должны были стесняться друг друга и отпустить посланника, получив положенный гонорар. Потеря одного курьера могла стоить целого состояния, и лучше продумать все заранее.
   Гости поднялись по лестнице и, к великому изумлению, наткнулись на участкового, который опечатывал дверь Луки.
   — К кому? — спросил участковый. — К Лукову?
   — А что такое? — насторожился Сальный.
   — В самом деле, командир, — подключился Николай. — Что случилось-то?
   — К Лукову, спрашиваю? — раздраженно переспросил капитан.
   — Ну, допустим, — осторожно согласился Николай. — А что с ним?
   — Уже ничего, — глухо проговорил капитан, залезая в планшетку за блокнотом. — Умер ваш Луков.
   — Что?! — одновременно воскликнули посетители.
   — Плохо слышите? Вы ему кто? Фамилии ваши? У него родственники есть?
   — Постой, постой, капитан, — пробормотал Николай. — Как это — умер? От чего?
   — Я ему вскрытия не делал. Говорят, сердечко схватило. Прямо в пивной свалился.
   — Ну дела... — покачал головой Сальный.
   — Ну, так что? Кто у него родные? — устало переспросил капитан. — Кому сообщать?
   — Сообщать? — словно очнулся Сальный. — Не гони лошадей, капитан. Не озадачивайся, сами все сделаем. Где он есть-то?
   — Кто, Луков? В горбольнице, в морге. Ну что, сами родным позвоните?
   — Все сделаем, не ерошись, капитан.
   — Мне что — мне только лучше...
   Он удалился неровной походкой вечно спешащего человека. Сальный присел на корточки, достал «беломорину», задумчиво покрутил ее пальцами, покрытыми синими перстнями-наколками. Николай взглянул на него, потом покосился на грязную скамейку и остался стоять.
   — Надо людей собирать, Коля, — произнес Сальный. — Сейчас такой компот начнется, хоть за голову хватайся.
   Через час с небольшим начали собираться люди. Съезжались в неприметную пельменную на окраине города. Спереди это заведение имело крошечный торговый зал, куда изредка залетал пролетарий-одиночка пропустить полстакана и закусить рыбным бутербродом. Зато сзади располагалось обширное, добротно отделанное помещение со столом и двумя десятками стульев.
   На этот раз хозяин сервировал стол только нарзаном и печеньем.
   Сначала сходка напоминала простое собрание акционеров. Следовало выбрать нового кассира, а кроме того, каждый из вкладчиков должен был убедиться, что его деньги в порядке.
   Но все оказалось сложнее. Поговорив с полчаса, «акционеры» выяснили, что большая часть денег, инвестированных в операцию «Снегопад», находится неизвестно где. К Луке подозрений не было, он их не украл. У него имелось несколько помощников, знавших о движениях финансов, но огромная сумма выпала из поля их зрения. Больше двух с половиной миллиона долларов Лука пристроил где-то сам, не посвящая в эти планы своих людей.
   Большинство этих денег были чужими. Кто-то влез в долги, кто-то продал недвижимость — средства собирались в довольно спешном порядке. Теперь их не было.
   — Надо сообщать Сударю, — обреченно произнес один из участников сходки.
   Все несмело согласились. Хозяин пельменной принес телефон на длинном шнуре.
   На том конце провода ответил густой властный бас:
   — Слушаю, Сударев.
   — Лука вытянулся, — сообщил звонивший. — Денег нет, никто не знает, где они.
   Воцарилось напряженное молчание. Собравшиеся со страхом ждали, что он ответит. Сударь молчал почти минуту. Все сидели в абсолютной тишине, не отрывая глаз от звонившего.
   — Заберите тело, — раздался наконец густой бас. — Спрячьте где-нибудь до вечера. Как сделаете — сообщите. Все.
   Звонивший ничего не понял, но не посмел переспрашивать. Он положил трубку и оглядел собравшихся.
   — Срочно пару толковых ребят — в морг. Нужно забрать покойника и сунуть куда-нибудь. В гараж или на дачу — смотрите сами. Как сделаете, доложите. Все.
   Никто ничего не понял, но не посмели переспрашивать.
   * * *
   Прошло уже два дня, а Григорий так ничего и не придумал, что делать. Он стал хмур и неразговорчив. Новый водитель, поставленный взамен подраненного Семеныча, решил, что доктор в бригаде угрюмый и злой.
   Алька тоже заметила перемены, однако в душу не лезла.
   Григорий искал для себя нужный вариант действий. Вариантов оказалось совсем мало, и ни один из них не был достаточно хорош.
   Пойти в милицию? Но милиция приедет и уедет, а Гриша останется на том же месте. Даже если представить невозможное — что тех двоих посадят, — все равно покоя уже не будет. Вместо двоих придут еще двое. И отыграются...
   Можно было бросить клич и собрать ребят из парашютной секции. Половина из них служила в десантуре, разговаривать по душам умеют. Но не хотел Гриша кого-то втягивать в свои проблемы. Ведь друзьям это тоже может откликнуться не лучшим образом.
   Грише нужен был совет. Ему не хватало специфического жизненного опыта, которого в «Скорой помощи» не наберешься. Ничего не оставалось, как дождаться свободного дня и отправиться к человеку, которого он считал опытным.
   Человека звали Вальком Толстопятовым, и жил он в новой восьмиэтажке вместе с женой Ритой.
   Лет пять назад все трое были добрыми приятелями, вместе ездили на пикники, вместе ходили на концерты и вместе же иногда напивались до чертиков по разным поводам и в разных компаниях.
   Ритка металась между двумя хорошими парнями и не знала, кого выбрать: загадочного и ироничного студента Гришу или простого, как доска, развеселого Валька. Первый вел книжно-библиотечный образ жизни, много думал о будущем и мало — о настоящем. Второй же был до предела рационален. Закончив торговый техникум, сразу устроился завхозом в какую-то жилконтору, где начал благополучно наращивать жир. Двух лет ему хватило, чтобы взять от должности все, что можно, и уйти в свободное плавание.
   По мере того как Гриша отягощал себя абстрактными знаниями, а Валек копил начальный капитал и обрастал нужными знакомствами, совместные пирушки случались все реже. Рите пора было определяться, поскольку взрослая жизнь брала свое.
   Она выбрала Валька, который к тому времени научился зарабатывать не только на хлеб, но и на икру. Чем он зарабатывал, Гриша так и не смог постичь. Валек вечно возился с какими-то мешками, коробками, консервами, рулонами рубероида и промасленными пакетами. Непонятно было, как ему удается перерабатывать это в наличные.
   Процесс самоопределения Ритки прошел для Гриши безболезненно. Была хорошая свадьба, где все трое, как всегда, много смеялись, танцевали и пили. Никакой ревности, обиды, никаких драматических событий не произошло, да и не могло произойти.
   И все-таки дружба пошла на убыль. Каждый выбрал свою дорогу. Валек все больше стал превращаться в осторожного расчетливого купчишку, Рита в этом деле оказалась прекрасной ученицей. Очень быстро она научилась смотреть искоса, переспрашивать недоверчиво и умножать в уме.
   Более того, оба не воспринимали всерьез путь, избранный Григорием для себя. Всем приходилось бывать в больницах, дарить врачам коньяк и конфеты. Валек предрек, что и Гриша станет подбирателем скромных презентов, не заработав ни денег, ни положения. Другое дело, если бы он стал, например, дантистом...
   ...Дверь открыла Ритка. Несразу, сначала дважды переспросила, кто там. Увидев Гришу, удивленно улыбнулась:
   — О, привет! А Вальки нет, пошел в гараж за машиной. Мы сейчас уезжаем.
   Она грызла семечки, бросая на Григория любопытные взгляды исподлобья. Словно гадала, зачем он мог прийти. Вид у того был не радостный, стало быть, не счастьем делиться пришел.
   — Я его подожду, хорошо?
   — Давай проходи.
   Она первая вошла на кухню, поддела ногой и вытащила из-под стола табуретку. Сама села у окна с клочком газеты, на котором чернела шелуха от семечек.
   — Как дела? Семечек хочешь?
   — Спасибо, я сыт.
   — Ты все там же, в больнице? Деньги платят?
   — Когда как, — пожал плечами Гриша. Ему неинтересно было об этом разговаривать. Он смотрел на Риту и отмечал новые перемены. Веселая подвижная девочка в короткий срок превратилась в тяжеловатую торговку с подозрительными быстрыми глазами. Первый вопрос про дела, второй — про деньги. Григорий попробовал представить, о чем пошел бы разговор пять лет назад. Но быстро понял, что все старое необратимо ушло.
   — Ты не женился еще? — поинтересовалась Рита.
   — Если б женился, позвал бы, — усмехнулся Гриша.
   — А чего? У тебя ж была девчонка. Оля, кажется...
   — Оксана. Она учится в Москве, ей не до женитьбы. Успеем, короче.
   Щелкнул замок, в квартиру влетел наконец Валька.
   — О, наше светило явилось! — воскликнул он и тут же переключился на супругу: — Ты еще сидишь? Одевайся быстро, люди ведь ждут!
   Ритка поднялась, ушла в комнату.
   — Извини, Гриша, уезжаем, — проговорил Валек, перетаскивая в прихожую какие-то тюки из кладовки. — Поможешь донести до лифта? Ты чего пришел, хотел чего-то?
   — Да, хотел поговорить, — сказал Гриша, не понимая, чем Валек занят больше — гостем или тюками.
   — Чего у тебя?
   — Валек, я влетел на деньги. Поцарапал чужой «Опель», теперь требуют оплатить всю машину.
   — Так, и что? — Валек даже остановился и посмотрел с опасением — не попросит ли Гриша взаймы.
   — Да ничего... Хотел спросить, как поступать мне. Ты с разным народом знаешься и... Ну, в общем, что может быть теперь? Что делать?
   — Ну, наверно, надо платить. А дорогая машина?
   — Не очень, но просят за нее дорого. А платить мне нечем, ты знаешь.
   — Тут надо думать, Гриша. Выкручиваться как-то. Если долгов навешали, лучше не шутить. Ну что, поможешь донести?
   Григорий вздохнул с досадой, подхватил пару тюков и вынес в коридор. Валек начал закидывать их в лифт. Потом пришлось внизу переносить их из лифта в машину. Ритка, уже одетая, сидела на переднем сиденье и мусолила свои семечки, независимо поглядывая по сторонам.
   — Гриша, извини, надо ехать, — проговорил Валек, плюхаясь за руль. — Опаздываем. Заходи, пивка попьем.
   — Да какое, к черту, пивко... — простонал Григорий, но его уже никто не слышал.
   Он проводил взглядом машину и направился к остановке. «Нам отказали в помощи, нас не угостили даже чаем, с нами отказались разговаривать, — подвел он итог. — Что ж, пить здесь пивко мне уже не хочется».
   Он медленно пошел к остановке; Люди струились по тротуару, глядя исключительно в себя. Ветер бил и рвал их, снежные крупинки отскакивали от кожи, но они шли — неумолимо и однообразно, как заколдованные бронзовые статуи.
   Григорий подумал, что с каждым годом люди становятся все тверже. Случайное прикосновение в толпе — как удар камнем о камень. Он и сам превратился в ходячую статую, никому не интересную. И никто, кроме него, не знал, что под бронзовой оболочкой разъедает нутро ядовитая кислота.
   * * *
   В пятницу вечером Кича и Ганс, как водилось, заехали к Мустафе. Он жил в собственном двухэтажном особнячке, который поставил назло общественному мнению в многоэтажном квартале недалеко от центра. Умные люди не советовали этого делать. Дескать, случись что в стране, и народный гнев обрушится из серых пятиэтажек на этот симпатичный дом из красного кирпича. Но Мустафа никого не послушал. Одни говорили — дурак, другие — смелый мужик.
   Мустафа любил принимать гостей в своем роскошном жилище, однако дела предпочитал решать в гараже, пристроенном сзади. Кича и Ганс по своему рангу в число гостей никогда не попадали, поэтому ничего, кроме гаража, почти никогда не видели.
   Гансу не нравились эти поездки к Мустафе. Обычно они с Кичей подолгу обговаривали вполголоса какие-то свои дела, шелестели деньгами, пахнущими бензином, шашлыками, кожей, духами и еще чем-то, а он стоял, водя взглядом по голым кирпичным стенам.
   Не совсем голым. Давным-давно кто-то прицепил на них два ярких плаката. На одном какой-то забытый рок-певец истязал микрофон с таким перекошенным лицом, будто ему в зад сунули горячий паяльник. Второй был попроще. Хорошенькая девочка посреди огромного поля подбрасывала в небо букет. Цветы разлетались широким веером, внизу было написано: «Спасибо тебе, мир!»
   Гансу ничего не оставалось, как смотреть на эти плакаты. Хотя он уже знал их наизусть — каждый цветочек у ног девочки, каждую родинку на лице певца. Больше смотреть было не на что.
   Иногда он, правда, поглядывал на пыльный «Мустанг», стоящий здесь без движения уже, наверно, несколько лет. Мустафа почему-то совсем не использовал его, предпочитая черную «девяностодевятку» с треснувшим лобовым стеклом.
   С «Мустанга» мысли Ганса перекинулись на его будущую машину. Если удастся окучить доктора по-быстрому, то уже скоро он сядет за руль джипа. Сколько, интересно, денег получится выжать, какой процент возьмет себе Кича? Ганса смущало, что он никогда не доставал деньги сам — ему все время давали их как зарплату.
   Формально это и была зарплата. Два раза в месяц Ганс приезжал на небольшую автостоянку, где вечно хмурый хозяин выносил ему деньги, завернутые в газету. Все было как бы по закону. Ганс числился здесь начальником охраны. Кича пожертвовал ему эту скромную долю, поскольку серьезного дохода стоянка не давала ни хозяевам, ни «крыше».
   — С грачей деньги пока не собрали, они неделю уже не работают, — слышалось бормотание Кичи. — Мини-рынок новый сегодня смотрели. Там пока никто не объявился, но половина палаток — филиалы. Завтра пустим молодняк по лоткам, поглядим, что получится. «Эльдорадо» ничего не заплатило и, наверно, не будет. Они вроде закрываются...
   — Пусть платят — потом закрываются, — отвечал Мустафа. — Иначе мы их так закроем... Что с академиком?
   — Ребята договорились полякам его продать.
   — А немцы?
   — Немцы боятся делать по-черному. Они хотят провести это через кадровое агентство, больше на налогах потеряем.
   — Хорошо, действуйте сами. Но, если прогадаете, пожалеешь. А что там с авторынком?
   — Просят подождать еще недельку. Предлагали машинами расплатиться, но на кой хрен мне ихние гнилухи?
   — Все правильно, выжимай наличку. Седого держи пока в гараже, а то они год не раскачаются.
   — Короче, одни должники кругом, — подвел итог Кича. — Вон даже у Ганса должник образовался. Ганс, услышав свое имя, посмотрел на обоих.
   — Что такое? — заинтересовался Мустафа.
   — Так, хреновня, в общем. «Опель» ему чуть покопали.
   —Кто?
   — Да никто. Доктор с чумовоза.
   — И что с него можно снять?
   — Не волнуйся, спросим по полной программе. Мужик живет один в квартире, она ему великовата. Мы уже все за ним проверили, никто за него не подпишется. Будем брать, короче.
   — От меня надо чего?
   — Ничего не надо, Мустафа, сообразим сами — дело не хитрое.
   — Ну, работайте. Так, а что с пивзаводом?..
   Ганс снова выключился из разговора. Впрочем, он в нем и не участвовал.
   Он смотрел на Мустафу и пытался найти ответ: что в этом мужике особенного, почему он может решать и указывать? Он не умнее Кичи, не намного сильнее его, Ганса. Взять пару таких же ребят — и Мустафа ляжет в три удара. Но до сих пор никто этого не сделал и не сделает — почему?