Тырин Михаил Юрьевич. Тварь непобедимая

   — Ну, знаете... У меня тоже есть и директивы, и начальники. Зря вы беспокоитесь, мы прекрасно обойдемся и без вас.
   — Не обойдетесь. Я ни на грош вам не верю.
   — А я почему должен вам верить? Где гарантия, что ваши тюремные врачи-коновалы не располосуют его на сувениры? Должен вам сказать, что это «существо» обладает интеллектом, разумом и самосознанием. Оно — личность. А тут являетесь вы и собираетесь распоряжаться им, как служебной собакой.
   Донской говорил тихим монотонным голосом, глядя в стол, подперев голову обеими руками. Майору жутко не нравилось, как он держится.
   — Да вы пьяны! — воскликнул он наконец.
   — Да. Причем каждый день, — с грустью согласился Донской. — Вот ведь проблема, а?
   — Перестаньте ломать комедию! Я не собирался вам угрожать, но знайте: у нас есть методы, которые заставят вас подчиниться.
   — Верю, — вздохнул Донской. — В ваши методы — верю. Но знаете, я ничего не боюсь. Совсем ничего.
   — Это пустой разговор, — нетерпеливо заметил майор.
   — Да. Давайте-ка для начала согласуем позиции. Во-первых, в какое заведение вы собираетесь определять нашего общего знакомого?
   Майор поостерегся отвечать прямо. Информация была служебной.
   — Это специальный пансионат для людей с пороками развития, — только и сказал он.
   — Вы меня обнадеживаете. Я боялся, что эта какой-нибудь подземный НИИ военной биологии. Осталось только уточнить, в какой именно пансионат?
   — Вот этого сказать не могу.
   — Уверяю вас, товарищ майор, предосторожности излишни. Мы ведь хотим быть союзниками?
   — Не уверен.
   — Я сейчас вам помогу. Итак, пансионат. Сначала на запад, потом вдоль границы на север, так? И вот там, в краю озер и берез...
   — Да, — процедил майор. — Все верно, черт вас побери.
   — Надо же, как быстро мы нашли общий язык. Оказывается, мы собираемся везти нашего пациента в одно и то же учреждение. И стоило ругаться?
   — Откуда вам известно это место? — сухо спросил майор.
   — На нас вышли представители фонда и все объяснили. Тоже, кстати, фотографии предъявляли. А вы как узнали?
   Майору не нравилось, что ему задают столько вопросов. Но он решил проявить гибкость — главное, чтоб переговоры удались.
   — Существует полуофициальная договоренность между фондом и нашей организацией. Мы обязаны сообщать о таких случаях и содействовать в доставке.
   — Ну, ясно... Хотя меня удивляет, какой интерес связывает вас с благотворительным фондом... Ну да, ведь все таинственное и непознанное должно проходить через вас?
   — Да хватит вам! — в сердцах проговорил Соляков. — Давайте теперь уж решать, как нам быть дальше.
   — Никак, — развел руками Донской. — Можете идти отдыхать. Мы сами отвезем его куда нужно.
   — А вот это у вас не выйдет, — усмехнулся майор. — Я говорил, что не верю вам, и сейчас готов это повторить. Хотите участвовать — я пока не возражаю. Вы — ученые, у вас может быть на это свой резон. Согласен. Но мои люди будут рядом с вами. Операция пройдет под нашим контролем.
   — Ого! Быстро вы нас возглавили, — покачал головой Донской. — Стало быть, от нас требуется взять официального наблюдателя?
   — Не просто наблюдателя. Неизвестно, что может произойти в дороге. Вокруг вашей больницы кишат бандиты и проходимцы. Вас всегда окружают какие-то странные события. Я не уверен, что в такой обстановке вы доставите объект благополучно.
   — Доставим, мы же в этом заинтересованы. И вооруженная охрана для этого найдется.
   — Охрана, — презрительно усмехнулся майор. — Что может частный охранник за пределами своей фирмы? Только пальчиком грозить да из газового пистолета собак отпугивать. Нет уж, охрану мы возьмем на себя.
   — Какие еще будут пожелания? — учтиво спросил Донской.
   — Никаких пожеланий, мы говорим серьезно. Хотя... Есть одно пожелание. Я хотел бы еще раз взглянуть на него.
   Донской рассмеялся:
   — Ну, хорошо, идите за мной, господин союзник.
   Луков спал. Соляков смотрел сквозь прозрачную стенку и не мог оторвать изумленного взгляда.
   — Где же вы это взяли? — с содроганием спросил он.
   — Вы же говорили, что уже видели его. Или это была ваша военная хитрость?
   — Видел, но... Черт возьми, неужели его родила женщина? Нормальная женщина?
   — Ну... Можно и так сказать.
   — Но как? Из-за чего?
   — Думаем, ищем... Пробуем версии. Знаете, ведь до двух месяцев зародыш имеет хвост и жабры. А потом они пропадают. Я вот все думаю: а может, не только хвост и жабры? Может, клыки, панцирь, когти? И по какой-то причине все это осталось при нем.
   — Это возможно?
   — Вряд ли. Я не имею никакого представления, что за странная причуда природы этот наш пациент.
   — Жаль. Я надеялся, вы знаете о нем все.
   — Пока нет, но надежд не теряем. Я рассчитываю, что в том пансионате нам хоть что-то объяснят.
   * * *
   Сударев был в бешенстве. Таким его давно уже не видели, и сегодня от него даже прятались.
   Но это было лишь на людях. Стоило Судареву остаться одному, он переставал материться, бросать испепеляющие взгляды и грохать кулаком по столу.
   Его лихорадило. Он с паникой чувствовал, что могучая пирамида, на вершине которой он восседал, вдруг покосилась и начала расползаться. Самое страшное, что трещину дал один из важнейших ее столпов — Лука. Тот самый Лука, которому Сударев зачастую верил больше, чем себе. Тот, на котором держались отношения с массой нужных и могущественных людей. Его трехмесячное отсутствие уже дало свои горькие плоды. С этим еще можно было примириться, но то, что он вдруг стал врагом...
   Сударев сидел один довольно долго, бессмысленно водя авторучкой по бумаге и размышляя. Наконец он схватил телефон.
   — Саламбекова ко мне!
   Вошел по-южному смуглый человек в тельняшке-безрукавке и пятнистых армейских штанах. На его плечах блестел пот — человек пришел из спортзала, оборудованного здесь же в подвале.
   Зная настроение хозяина, Саламбеков нерешительно замер у двери.
   — Сядь, — процедил Сударев. Тот присел на самый кончик стула, словно боялся его осквернить.
   — Лука скурвился, сука, — с ненавистью проговорил Сударев. — Мало того что много знал, так стал еще и много говорить.
   Саламбеков не отвечал, преданно глядя на хозяина и размеренно моргая.
   — Достань мне его, Мавлен. Как хочешь, но достань. Можно мертвым.
   — Где достать? — развел руками Саламбеков. — Весь город перевернули — нету!
   — Где достать, я тебе скажу, — успокоил Сударев. — Он либо еще там, либо... Либо там знают, где искать.
   — И что мне делать?
   — Это ты у меня спрашиваешь? — взорвался Сударев. — Кто должен знать, что делать, — ты или я? Кто из нас бывший мент с тремя медалями?
   — Да я не то хотел... — Саламбеков съежился. — Я спросил — внаглую накатить или аккуратно?
   — Как хочешь! — заорал Сударев. — Как твоя баранья башка придумает, так и делай! Задачу понял?
   Саламбеков от каждого выкрика отодвигался все дальше и дальше и чуть не свалился со стула.
   — Внаглую, наверно, не надо, — сказал Сударев неожиданно спокойно. — Там охрана очень бойкая, с пушками. Зря ребят не подставляй, да и шуметь нам сейчас нежелательно.
   — Ага, значит — аккуратно, — обрадовался Саламбеков.
   — Молодец, быстро догадался. Давай, иди думай. Времени, учти, в обрез. Он куда-то может уехать. Все, пошел...
   Саламбеков поднялся и неестественно прямо зашагал к двери, шурша своими пятнистыми штанами.
   — Постой, — сказал Сударев.
   —А?
   — Ага! Тот человечек, что у нас в гараже сидит, — он как, жив-здоров?
   — Да ну, дурной какой-то. Говорит, Лука в дикобраза превратился и в больнице теперь лежит.
   Сударев закрыл лицо руками, чувствуя, что его опять охватил озноб.
   — А пускай, — сказал он. — Пускай хоть дикобраз, хоть черт с рогами. Ты что, Мавлен, дикобразов боишься?
   — Да нет, — тот кисло усмехнулся.
   — Вот и хорошо. Вынь того парнишку, отмой, накорми — и озадачь. Чем надо, помоги. Оружие ему дай, машину, деньги.
   — Есть у него и машина, и оружие. Все у него есть. Только он мне что-то не особо нравится.
   — Знаю, Мавлен, знаю. Тебе молоденькие нравятся, с розовыми попками. Но тебе ж на нем не жениться?
   — Да он дурной вообще! Псих, дурак бешеный.
   — Нам и нужен бешеный. Чем своих ребят подставлять — отправь этого психа. Ему все равно деваться некуда. Он со всех сторон в дерьме, оттого и бесится.
   — А если не захочет?
   — Если не захочет, — с улыбочкой произнес Су-дарев, — тогда отпусти его с миром.
   — Просто отпустить?!
   — Просто отпусти. Но без машины, без денег, без оружия.
   * * *
   Григорий проснулся от назойливого звонка в дверь. На улице едва начало светать, в открытую форточку ползла сырость. Жутко не хотелось открывать глаза и вылезать из нагретой постели.
   На пороге стоял Павлов — свеженький, умытый, одетый в просторный спортивный костюм.
   — Собирайся, Гриша. Надо ехать.
   — Уже сегодня? — спросил Григорий, пытаясь окончательно проснуться.
   — Да, сегодня. Прямо сейчас, так надо. Григорий знал, что на днях его ожидает дальняя дорога в компании пациента Лукова. Но о точном сроке поездки, видимо, до последнего момента не знал никто.
   — Сколько тебе надо на сборы? — спросил Павлов, взглянув на часы.
   — Я быстро. Поставь пока кофе. Там на кухне все найдешь.
   К счастью, Гриша был готов к неожиданному отъезду. Все необходимые вещи он собрал заранее, осталось только бросить их в сумку.
   Он выглянул в окно. В полутемном дворе довольно ясно выделялся белый санитарный джип, в котором, видимо, уже ждал Луков. Еще одна машина виднелась на въезде во двор, там, судя по всему, дожидалась охрана.
   — Прямо сейчас отправляемся? Или заедем в клинику?
   — Нет, никуда заезжать уже не будем. Если хотел с кем-то попрощаться, позвонишь потом, когда будем подальше от города.
   — Вот как... Значит, опять догонялки. За руль джипа сел Павлов. Задняя, грузовая часть салона была, как обычно, завешена плотным брезентом.
   — Доброе утро, Иван Сергеевич, — наугад сказал Гриша. В ответ донеслась какая-то возня. — Спит, что ли?
   — Да, спит, — непонятно усмехнулся Павлов. — И ты можешь пока поспать. Нам, Гриша, предстоит гнать без сна и отдыха тысячи верст. Отдохни, потом меня сменишь.
   — Спасибо, уже не хочется.
   — Тогда можешь пока изучить карту. Я там специально для тебя маршрут фломастером обвел.
   Обе машины выбрались на еще пустую улицу, обрамленную редкими фонарями. Город пока спал. Через несколько минут из-за брезента снова послышалась возня, а затем совершенно ясно донесся собачий скулеж.
   — Это еще что? — У Гриши округлились глаза. — Кто там?
   — Пес Тарзан, — лениво ответил Павлов. — Благородная дворняжка с примесью английских кровей.
   — А пациент?
   — А пациент едет совсем в другой машине по другому маршруту. Слушай меня внимательно, Гриша, чтоб потом не переспрашивать. Мы специально погрузили к себе собаку под видом пациента, чтобы обмануть возможных наблюдателей.
   —Каких?
   — Не знаю, некогда выяснять. Но какая-то нехорошая возня вокруг клиники была, ребята засекли. В городе опасно, поэтому пациента вывезли тайно на другой машине. Перед поворотом на федеральную трассу мы встречаемся в условленном месте и забираем его. Тарзана отпускаем на вольные хлеба. Дальше везем сами. Охрана наша остается здесь, вместо них к нам в джип запрыгнут двое ребят-фээсбэшников. Плюс к этому несколько их людей будут нас сопровождать на другой машине.
   — Ничего себе, комбинация, — присвистнул Григорий. — А я-то надеялся на приятную прогулку.
   — Порядок рекомендовали нам чины из госбезопасности, у них, наверно, есть основания все делать именно так. Донской велел их по возможности слушаться.
   — Ладно, будем слушаться, — пожал плечами Григорий. — А мне что делать?
   — Я же сказал — спи. Потом сменишь меня. Если что-то понадобится пациенту — обслужишь сам. Меня от него до сих пор воротит.
   — А кстати, где сейчас Донской? Павлов выдержал странную паузу.
   — В реанимации, — глухо ответил он.
   — Что?! — Григорию показалось, что он ослышался.
   — Да, так вот... А ты не знал?
   — Что не знал?
   — Прогрессирующая опухоль мозга, уже давно. Ну да, откуда тебе знать? Он же тянул до последнего, не хотел в койку ложиться. Свалился сегодня вечером у меня на глазах.
   Гриша сидел, ничего не видя перед собой. И вдруг понял: вот что означало странное поведение Донского все последнее время, эти блуждающие взгляды, неожиданные паузы в разговорах, загадочные намеки. Вот отчего ежедневное пьянство с утра до вечера. Можно представить, как он мучился, как терпел адскую боль и старался ничем не выдать это.
   Конечно, надо было догадаться раньше. Но Григорию и в голову не могло прийти, что энергичный и жизнерадостный Андрей жил с такой страшной бедой.
   — Как он? — спросил Гриша. — Что врачи говорят?
   — А ты, врач, что бы сказал? Кранты ему, Гриша. Опухоль неоперабельная, а то давно бы ее выдернули...
   — Как, совсем кранты? — растерянно проговорил Григорий.
   — Ну, не совсем... Бирочка-то на шее болтается. Значит, Шаман его поднимет.
   Он помолчал немного и добавил:
   — Из гроба.
   Напоминание о страховке Григория ни капли не обнадежило. Слова словно разбились о непреодолимый и окончательный факт — Андрей умирает. И в этот миг вдруг показалось, что вся клиника со своими филиалами, вся система Шамановского — жуткое извращение, надругательство над умершими, продуцирование ходячих кукол из человеческих останков.
   Григорий невольно сжимал кулаки, в глазах все еще было темно. «Все будет хорошо, — говорил он себе. — Его восстановят. Его очень хорошо восстановят. Шамановский к нему относится, как к сыну. Мы еще встретимся...»
   Но мысли текли, как вода сквозь пальцы, не принося облегчения. Небо медленно светлело, городские улицы сменяли друг друга, изредка блестели фары встречных машин. Мир был по-утреннему холодным и черно-белым. И лицо сидящего рядом Павлова казалось неживым, нарисованным.
   Григорий невольно пытался увидеть себя на месте Андрея. Что он чувствовал все эти месяцы или годы? Смотрел на полумертвецов, непрерывной чередой выходящих из вонючих ванн, ковыляющих на своих костылях, кричащих по ночам от немыслимых кошмаров, гниющих заживо от бесчисленных болячек, -и осознавал, что сам вскоре станет одним из них.
   Как он, должно быть, ненавидел Шамановского за этот порочный второй шанс жизни и как цеплялся за него, боясь потерять! Как мучился в рабстве у своей горькой надежды.
   Нет сомнений, что его внутренний мир восставал против черной мистерии, творящейся в подвалах Шамановского. Теперь Григорий понял и это, вспомнив прежние загадочные речи товарища. Но когда смерть день за днем подкрадывается к тебе, смиришься с чем угодно. И других будешь обращать в эту веру.
   — У тебя есть страховка? — спросил Григорий у Павлова.
   — Есть. А что? — Он усмехнулся: — Боишься, что ли?
   — Да, — сказал Гриша. — Боюсь.
   * * *
   Все то время, которое Ганс провел в запертом сарае, у него было лишь одно занятие — выглядывать в узкое окно и обозревать рабочий дворик. Картины эти, правда, его не увлекали. То и дело приезжали машины, появлялись какие-то люди, иногда собирались в кучки и разговаривали, крутя на пальцах ключи. Потом уходили, снова приходили, уезжали. Мерная и однообразная жизнь делового муравейника...
   Первые часы Ганса ничуть не тяготило, что он сидит под замком. Здесь было безопасно. Ганс сейчас подсознательно боялся внешнего мира, где светило солнце и жили тысячи людей. Казалось, там поселилась невидимая и вездесущая опасность с тысячей рук и миллионом глаз. Прошло не так много времени с той поры, как в ночном лесу Ганс разнес голову бригадиру, но за это время его психика успела дать легкий крен.
   Гансу помогла бы сейчас теплая компания, где водка льется рекой, а веселые голоса и женский смех заглушают все то черное, удушливое и липкое, что ползет изнутри. Или, напротив, тихое место подальше от города, где живут совсем другие люди, и им нет дела до тех проблем, в которых Ганс увяз по самые уши.
   Но вместо этого был пустой жаркий сарай, узенькое окно, чужие люди, приезжавшие и уезжавшие, занимавшиеся только собственным благополучием.
   Ганс не подумал ничего худого, когда в его келью вдруг зашел Саламбеков, шурша пятнистыми штанами. Но уже через минуту его разобрало беспокойство — гость вел себя как-то странно, двусмысленно.
   — Паришься? — спросил Саламбеков, показывая большие желтоватые зубы в расщелине узкого рта.
   Ганс стоял в центре помещения, беспокойно перебирая руками. Саламбеков обошел его вокруг, рассматривая. Он двигался медленно, расслабленно, опустив плечи и не шевеля руками.
   — Ты, что ли, сопляк, решил Луку запродать за сто пятьдесят косых?
   Ганс хотел возразить, но Саламбеков снова заговорил:
   — Охренеть можно... Какой-то баклан продает авторитета, как черепаху. Ну, и где он, твой Лука?
   — Я говорил уже, — настороженно ответил Ганс, следя глазами за собеседником. Тот все ходил и ходил вокруг, словно охаживал боксерскую грушу, примеряясь для удара. Штаны шелестели в такт шагам и играли пятнами.
   — Говорил, — ухмыльнулся Саламбеков. — Ты хоть понял, что ты нам теперь должен?
   Ганс судорожно сглотнул. Он никак не ожидал таких заявлений.
   — Что должен?
   —А то! Нагнал тут волны, нагородил невес чего, а потом — драпать. Зачем командира-то своего уделал, а?
   — Это не я... — едва слышно проговорил Ганс.
   — Ну, попал ты, чувак, ну попал!.. Как будешь выплывать, а?
   Гансу оставалось только помалкивать.
   — Ладно уж, не плачь. Дадим тебе, дураку, выплыть, поможем. Только вот какое дело... Луку ты должен подогнать, как и обещал. Тогда будет разговор.
   — Как? — упавшим голосом выдавил Ганс.
   — Не знаю, как, — развел руками Саламбеков. — Ты обещал, значит, как-то мог. Ты, наверно, умный очень, если хотел сам все делать. А мы, дураки, тебе только денежки выкладываем, да?
   — Я не знаю, как, — униженно пробормотал Ганс. — Я не сделаю один...
   — Э-э, вот видишь? Ничего ты, щенок, без нас не можешь. А говорил, я знаю, я могу, я денег хочу... И снова Гансу нечего было ответить.
   — Ладно, сопляк, вытащу тебя. Те люди Луку скоро отсюда увозят. Может, через неделю, может — завтра, а может, и прямо сейчас. Это не твоя, в общем, забота. Я тебе все укажу: кто его везет, куда, когда, на какой машине. Твое дело будет простое — подъехать и забрать его. Если забрать не получится, тогда можно его немножечко застрелить...
   — Кого?! — Ганс не поверил ушам. — Луку — застрелить?
   — Ага. А ты чего расстроился? Он больше не нужен. У нас, парень, как в горах — каждый день погода меняется. Сегодня ты нужен — завтра...
   Саламбеков наконец присел, наблюдая за растерянным, до крайности озадаченным Гансом.
   — Я все равно один не смогу, — угрюмо проговорил тот. — Мне ребят придется брать. А ребятам платить надо, а вы деньги у меня забрали.
   — Каких таких ребят? — нахмурился Саламбеков. — Мало нам тебе, сопляку, нос утирать, ты еще с собой свой детский сад брать хочешь?
   — Я не смогу один, — обреченно повторил Ганс.
   — Э-э... Опять мальчик заплакал. Ну, как с тобой таким дела делать? Что же, если не хочешь... — Саламбеков быстро, упруго встал. — Иди куда хочешь, — и он демонстративно открыл перед Гансом дверь.
   — Куда? — Ганс даже попятился.
   — Мир большой, — пожал плечами собеседник. — Не найдешь, куда пойти?
   — Н-нет! — Ганс почти с ужасом смотрел на солнечный свет, упавший на пол сарая. — Я туда не пойду! Я без вас не могу!
   Он боялся открытого неба и людей, наводнявших улицы, боялся оторваться от этих сильных, могущественных хозяев, во власти которых многое.
   — Не пойдешь? — Саламбеков деловито прикрыл дверь. — Тогда, можно считать, договорились. Ганс не знал, радоваться ему или ужасаться.
   — Жди команды, пацан, — с начальственной интонацией объявил Саламбеков. — Если получится, может, и отправлю с тобой своих ребят. Чтоб сопли тебе вытирали. А нет — значит, нет.
   И он ушел под шуршание своих пятнистых штанов.
   * * *
   Команда на подъем прозвучала этой же ночью. Сонный, мало чего соображающий Ганс выбрался во дворик, залитый бледным светом прожектора.
   Было довольно прохладно и сыро, возле ворот лаяла и гремела цепью собака.
   Саламбеков с какой-то зловещей усмешкой отдал Гансу ключи от «Хонды» и пистолет. Деньги, украденные из квартиры Кичи, Ганс не получил, что очень ему не понравилось.
   — А вот эти ребятишки за тобой приглядят, — сказал он и указал на двоих незнакомых парней, куривших неподалеку возле серого «Форда-Скорпио». — Замешкаешься — подгонят, будет трудно — помогут.
   Он еще долго и обстоятельно объяснял Гансу, куда и за кем ехать, а тот все поглядывал на сопровождающих. Парни ему не нравились, они напоминали злых голодных псов, хищных бродяг. Они и выглядели почти одинаково — оба в просторных темных брюках, легких черных рубашках с белым незатейливым узором, какие любят носить кавказцы. Оба сухие, худощавые, коротко стриженные, с выбритыми угловатыми лицами и колючими глазами.
   Ганс выслушал последние наставления и сел в машину, сопровождаемый недобрым прищуром Саламбекова. В темноте ночи он чувствовал себя безопаснее, чем под ярким солнцем. Впрочем, еще лучше ему было бы сейчас в сотне-другой километров от этого места, в каком-нибудь глухом уголке. Ребята торопливо побросали окурки, и их «Форд» двинулся следом.
   Лишь на рассвете они догнали белый джип и около часа двигались за ним на пределе видимости. На трассе было полно машин, то тут, то там торчали из кустов мобильные милицейские посты, по обочинам стояло неисчислимое войско торговцев со своими извечными кастрюлями, плюшевыми куклами, чипсами, воблой и газировкой.
   Наконец Ганс не выдержал и, подмигнув стоп-сигналами, пристроился к обочине.
   — Че ты встал? — настороженно и с неприязнью спросили у него из «Форда», замершего рядом.
   — А что я могу делать? — огрызнулся Ганс. — Не дорога, а толкучка. На каждом километре по менту, а у меня ствол на кармане. Ночью их надо гасить, когда на постой причалят.
   — Ага, нам делать нечего, как с тобой тут до ночи кататься! Делай дело — и отваливаем! Они тоже не лохи — на ночь встанут, где народу побольше и свет горит.
   Ганс понял, что ребят его трудности ни на грош не интересуют. Им главное — результат и благополучное возвращение. Да и Саламбеков не продумал, что делать на дороге. Понадеялся, сволочь, что Ганс с отчаяния ринется, как торпеда, и все размолотит вдребезги, не думая.
   Он вдруг разозлился.
   — Ну, если так, — процедил он, — то надо их на ходу долбить. Просто, внаглую.
   — Ну, долби! — ответили ему сопровождающие. — Что ты нам-то все докладываешь? Сделаешь дело, тогда доложишь.
   — Как я буду долбить?! — завелся он. — Я машину веду, у меня руки заняты! Мне сказали, вы поможете. Вот и помогайте.
   — И чего ты хочешь? — последовал настороженный вопрос.
   — Чтоб кто-то машину вел. А я... — он разом обмяк, представляя, как ему придется расстреливать водителя джипа.
   Парни начали тихо совещаться. Им не нравилось, что придется участвовать в деле. Они надеялись, что это интересное кино они посмотрят со стороны — из мягкого и просторного салона «Форда». Но они знали, что дело должно быть сделано — с них тоже за это спросят.
   Они спорили довольно долго. Один предлагал преследовать джип на двух машинах — «Хонда» для дела, а «Форд» для подстраховки, вывезти всех, если начнутся неприятности. Второй — это был хозяин «Форда» — ни за что не хотел марать собственную машину в вооруженном налете. Он настаивал, что «Форду» лучше отстояться в стороне. Гансу надоело их слушать, и он поторопил:
   — А они все дальше уезжают, пока вы лялякаете.
   Хозяин «Форда» все же отстоял свою машину. На ближайшей заправке оба сопровождающих перебрались к Гансу. Один по-хозяйски сел за руль, заставив Ганса ревниво поморщиться. Салон наполнился чужим тяжелым запахом.
   — Смотри, — услышал Ганс, — если что — мы тебя не знаем. Скажу, на дороге подобрали.
   — Поехали, — хмуро ответил Ганс. — Газ сильно не выжимай, она у меня резкая.
   — Поучи... — презрительно усмехнулся парень. Через полчаса они увидели белый джип. Он стоял у обочины, к которой подступал невысокий, но густой ельник. Один из пассажиров находился рядом, расстилая что-то на капоте — видимо, карту. Дорога здесь оказалась на удивление пустая.
   — Отлить остановились, — прокомментировал один из парней.
   Оба положили на колени черные шапочки с прорезями, чтоб в нужный момент спрятать лица. Ганс только усмехнулся. Он не нуждался в маскировке. Он хотел, чтобы эти люди увидели, кто их замочит.
   — Ты тоже ствол достань, — сказал водитель своему напарнику. — Если этот кадр с перепугу промажет, доделаешь.
   Ганс пропустил оскорбление мимо ушей. Он неотрывно следил, как приближается корма вражеской машины с запаской на задней двери. В груди блуждал холодок, сердце замирало.
   До машины оставалось несколько секунд пути, Ганс уже начал опускать стекло. Водитель выжал газ для последнего броска.
   — Обожди, — сказал его приятель. — Там грузовик какой-то торчит.
   — Всю дорогу грузовики, — глухо ответил водитель, продолжая набирать скорость.
   И тут на Ганса словно накатила какая-то душная волна. Это был не страх, не слабость, а что-то другое. Возможно, предостережение, предчувствие. Мир вокруг словно замер, затаился.