Тырин Михаил Юрьевич. Тварь непобедимая

Михаил Тырин
 
Тварь непобедимая

ЧАСТЬ 1
КОРОЛЬ РЕАНИМАЦИИ

   Уже много дней над стылой землей плыли тучи. Они ползли медленно и уныло, как отступающая армия. Передний край этой темной молчаливой армады еще держался, еще сыпал по ночам мокрым снегом. Но днем в тыл начинало бить молодое весеннее солнце, и плотные свинцовые ряды размыкались, разваливались, таяли.
   Тучи шли, хотя могли бы прекратить свой бесполезный и бесславный марш, остановиться, сдаться солнцу, низвергнуться вниз потоками воды, раствориться, потому что все равно были обречены на это в конце своего пути.
   Но они продолжали упрямо ползти куда-то. Будто у них — безмолвных обитателей неба — имелся высший смысл в том, чтобы пройти свой путь до конца, до самой последней точки.
   С высоты их полета огромные города казались россыпями детских кубиков. Миллионам людей, наблюдающим с земли это молчаливое шествие, не было никакого дела до тех причин, что двигали небесную армию в неизвестность. У людей был свой путь и свой смысл.
   * * *
   — Алька, как тебя родители на ночь отпускают? — спросил Семеныч, разливая чай по пластмассовым кружкам.
   — Сама удивляюсь, — ответила Алина, выкладывая на газету бутерброды. — Наверно, потому, что я им ничего не рассказываю.
   Гриша смотрел в окно, за которым кипело снежное броуновское движение. Белые крупинки стукались о стекло и, ничего не добившись, отлетали назад, чтобы бессильно упасть к колесам машины.
   Чаепитие, еще не начавшись, было прервано хрипением старенького «Алтая». Все с досадой переглянулись — диспетчер перебирал бригады в поиске свободной.
   — Тридцать вторая, — позвал наконец динамик. — Тридцать вторая — база.
   — Поужинали, — вздохнул Григорий, поднимая перемотанную изолентой трубку. — Тридцать вторая на связи.
   — Дорожно-транспортное на Профсоюзном бульваре, — сообщил голос диспетчера со странным сочетанием усталости и возбуждения. — Выезжайте, больше никого пока нет. Там с пострадавшими...
   — Все с сердечными приступами? — поинтересовался Григорий.
   —Что?
   — Ничего. У меня кардиология, а не реанимация.
   — Повторите, не понял, — проговорил диспетчер. — Выезжаете или нет?
   — Да, едем, давайте адрес.
   Семеныч, не изменив выражения лица, переливал чай обратно в термос.
   — Может, все-таки перекусим быстренько? — предложила Алька.
   — Перекусим на подстанции. Там дорожное с пострадавшими, — ответил Григорий, кладя трубку а место. — Поехали. Профсоюзный бульвар, рядом с мостом.
   В стекло «рафика» все так же молотила снежная крупа. Гриша представил, как кто-то лежит сейчас в темноте на обледенелом асфальте, истекая кровью, и поежился.
   Весна в этом году выдалась злая. Ледяные ветры все несли и несли снег — тяжелый и колючий, как гранитная крошка. Днем снег таял, а к вечеру вновь начинал собираться в ямах и впадинах белыми зернистыми кучками.
   Кардиологической бригаде не так часто приходилось подбирать кого-то на улицах, обычно случались квартирные вызовы. Григорию долго не нравились эти тихие жилища с зашторенными окнами, навеки въевшимся запахом лекарств, печальными родственниками, привыкшими передвигаться на цыпочках и говорить шепотом, изучившими все разделы медицины преимущественно по настенным календарям. Потом привык.
   И вот теперь выдался редкий шанс поработать в иных условиях — на пронизывающем ветру, рядом с искореженными машинами, под стон их покалеченных хозяев. Как мудро замечено предками, хрен редьки не слаще. Тем не менее уличная работа угнетала меньше. Здесь, в отличие от эрудированных домочадцев, никто не лез под руку с советами, не пытался блеснуть познаниями. В уличной горячке врач, как правило, был единственным, кто знал, как нужно действовать, — и он действовал на свой страх и риск.
   Машина катилась по маленьким улочкам, которые никто, кроме опытного Семеныча, толком не знал. Он один имел представление, как с помощью этих потайных троп в каменных джунглях сократить маршрут. Уже через несколько минут он показал на дорогу.
   — Вот за тем домом — наш бульвар.
   Машина выскочила на освещенную фонарями улицу. И в этот момент все увидели картину, заставившую Альку испуганно ахнуть, а Семеныча — обронить крепкое словечко.
   Впереди бушевало пламя. Дорогу перегораживал автопоезд, завалившийся набок. Горел фургон, и горели какие-то тюки, вылетевшие из него. Тягач тоже перевернулся и прижал к опоре моста легковую машину, марку которой уже невозможно было определить.
   Больше ничего увидеть не удавалось, поскольку бульвар был запружен другими машинами.
   — Я туда не проеду, — сразу сказал Семеныч. В самом деле, на дороге творилось настоящее столпотворение: машины сигналили, дергались взад-вперед, между ними бегали взмыленные дорожные инспекторы, размахивая жезлами и рациями.
   — Алька, за мной, — скомандовал Гриша и выбрался из машины, подхватив чемоданчик.
   На них сразу набросился ветер, закидал снежными колючками, заставил зажмуриться. Алька накинула поверх халата куртку, прикрыла голову капюшоном.
   — Надень халат на куртку, — сказал Гриша. — В крови же сейчас вся будешь.
   — «Скорая» приехала! — крикнул кто-то.
   Из лабиринта машин выбрался измученный сержант ДПС, потащил Григория в гущу, на ходу объясняя диспозицию. Его почти не было слышно из-за шума и рева автомобильных гудков.
   Григорий остановился, когда ветер донес до него жар пылающего фургона. Осмотрелся, отмечая профессионально цепким взглядом, куда идти в первую очередь. Возле милицейской «девятки» стоял мужчина в одной рваной рубашке и что-то втолковывал инспектору. Его лицо было перечерчено струйками крови, однако он не кричал, не звал на помощь — стало быть, может подождать.
   На обочине возле покореженного рекламного щита топорщилась исковерканными боками еще одна машина — судя по всему, иномарка. Возле нее толпились люди, слышался женский плач.
   — В «Москвиче» зажало двоих! — кричал на ухо сержант. — Женщина стонет, а мужчина, кажется, все. Не шевелится. Сейчас подъедут пожарные с инструментами, будут вырезать. Там опасно сейчас, огонь...
   — Раз опасно, значит, не пойдем, — ответил Григорий, свято блюдя требования инструкции.
   — Да, не надо, — согласился сержант. — Ребята вкололи женщине какой-то заморозки, ей чуть полегче.
   — Сейчас еще бригады будут, — сообщил Григорий, направляясь к иномарке.
   Он увидел, что на асфальте впереди машины лежит полуголый человек, скрученный, словно шнек мясорубки. Он был неподвижен, лишь нога под разорванной брючиной судорожно вздрагивала. Судя по всему, одежду с него сорвало во время удара и последующего вылета через лобовое стекло. Перед ним стояла на коленях молоденькая девушка в короткой кожаной курточке, отделанной мехом. Она причитала, звала на помощь. Вокруг топтался какой-то народ, но никто не имел представления, как можно помочь.
   Григорий тронул девушку за плечо. Та обернулась, и стало видно, что висок и щека вымазаны кровью. Похоже, осколками стекла ей рассадило лицо.
   — Помогите ему! — проговорила сквозь плач девчонка. — Помогите ему! Сереженька, потерпи, врачи приехали...
   — Алька, займись ею, только быстро, — кивнул Гриша, а сам склонился над лежащим. Черепно-мозговая, сразу определил он. Если вылетел через лобовое стекло, значит, наверняка и подвывих позвонков. И плюс к этому — повреждение подключичной артерии, из которой натекла уже лужа крови. Один глаз был закрыт, второй чуть блестел из-под приподнятого века. Григорий посветил фонариком — зрачок дернулся.
   — Ну, что там?! — продолжала всхлипывать девица, мешая Альке обрабатывать ее же ссадину. — Что, скажите. Он живой? Ну?!
   — Девушка, помолчите хоть минуту, — проговорил Григорий, безуспешно пытавшийся послушать пульс. — Поймите, вы мешаете. Алина, подай зажим...
   Он давно уже отвык церемониться в подобных случаях. Частенько самым трудным была не работа с пациентом, а борьба с его родными и близкими. Они думают, что врач — волшебник, а в его чемоданчике бутылочки с живой водой. Хотя на самом деле ни черта у него нет, и зачастую ничего он не может, кроме как побыстрее доставить человека в стационар...
   — Я закончила, — отрапортовала Алька, закрепив повязку и тампон на лице девушки. — Куда ее?
   — Она пусть ждет, а ты — бегом за каталкой, — проговорил Григорий, пытаясь остановить кровь зажимом. — Потом сделаешь девчонке инъекцию. Нет, постой! Помоги мне, приготовь обезболивание.
   — Что — морфий, промедол?
   — Ни в коем случае! Ищи новокаиновую глюкозу.
   Гриша сделал укол, еще один.
   — Что еще?
   — Приготовь мне дексаметазон и лазикс. И беги за каталкой. Только возьми кусок фанеры — будем укладывать на твердое.
   — Может, помочь? — предложил кто-то из публики. Алька так быстро унеслась, что не удостоила добровольца ответом.
   Гриша осторожно снимал с тела мокрые клоки одежды, глядя, нет ли серьезных повреждений. Разобрать было трудно — все залила кровь. Однако он смог определить, что ребра практически целы, — на иномарке оказался упругий руль. Значит, можно работать с грудной клеткой, не опасаясь порвать легкие осколками костей.
   — Почему вы ничего не делаете?! Помогите ему, скорее же! — не успокаивалась подруга пострадавшего.
   — Милая, твой звонкий голос ему уж точно не поможет! — разозлился Григорий. И тут он услышал за спиной крики.
   К ним со всех ног бежали двое дорожных инспекторов.
   — Всем отойти назад! Не задерживайтесь, быстро, быстро!
   Григорий привстал, встревоженно огляделся. Оранжевая машина-техничка оттаскивала покореженный «Москвич» от опоры моста. Какие-то люди метались рядом, орали, размахивали руками. Некоторые подбегали к лежащему тягачу и тут же отскакивали.
   — Водитель вспомнил — у него газовый баллон в кабине, — проговорил запыхавшийся милицейский прапорщик. — Огонь уже там, сейчас как бабахнет...
   — Главное, вовремя вспомнил, — заметил Гриша, покосившись на тягач.
   — Память девичья, мать его... — процедил прапорщик, оттирая пот рукавом. Он был толстым, полнокровным, его лицо светилось красным — то ли от отблесков огня, то ли от здоровья. — Отойдите подальше и человека уберите, если еще живой.
   — Живой, живой, — сказал Григорий — больше для плачущей девчонки, чем для инспектора.
   Появилась Алька, за ней поспешал водитель, отягощенный носилками.
   — Что, Семеныч, решил размяться? — удивился Григорий.
   Семеныч, как и большинство шоферов станции «Скорой помощи», был пенсионером и непременно напоминал об этом, если требовалось кого-то тащить.
   — Да подсоблю, чего там... — смущенно проговорил он. На него, старого водилу, эта авария произвела тяжкое впечатление. Видимо, из чувства шоферской солидарности он не усидел на месте.
   — Поторапливаемся. Осторожно... — произнес Григорий, приступая к перекладыванию пациента на носилки. — Алька, сверни свой халат в валик — и под шею... И старайся не смещать голову...
   Поставить каталку на колесики не удалось — не было места проехать, пришлось тащить ее между машинами на руках. Алька пошла вперед, она несла чемоданчик и вела под руку девицу. Та начала утихать, увидев, что врачи наконец-то зашевелились.
   Все четверо находились на полдороге к «рафику», когда ночь вдруг превратилась в день. Взметнувшееся за спинами пламя бросило тени вперед и вверх, на стены домов. Григорий почти не услышал грохота и пронзительного женского визга, потому что в ту же секунду заорал своим: «На землю!»
   Он и сам сразу присел, стараясь не уронить носилки, но почувствовал ладонями, что сзади, со стороны Семеныча, они стукнулись-таки об асфальт.
   — Семеныч, держать же надо! — в сердцах воскликнул он. Затем спросил: — Все целы?
   — Мы — целы, — послышался испуганный голос Альки.
   Слышался стук — сверху валились обломки, поднятые взрывом. Семеныч кряхтел где-то в темноте сзади, так и не поднявшись с асфальта.
   — Ну, давай поднимай! — поторопил его Гриша, снова впрягаясь в носилки.
   — Обожди, — голос у водителя стал немного странным.
   — Да что там у тебя?!
   — Он у вас раненый, — сказал кто-то. Какой-то человек высунулся из кабины хлебного фургона и показывал пальцем на Семеныча. Гриша подошел, опустился на корточки.
   —Что?
 
   — А-а... — с досадой вздохнул водитель. — Во, гляди...
   Он повернулся правым плечом. На кожаной куртке зиял геометрически ровный надрез, в глубине которого блестела свежая кровь.
   — Глубоко?
   — Да не пойму, — сокрушенно ответил Семеныч. — Оно как бритвой, я и не почуял. Погоди, сейчас подымусь...
   Он встал и тут же оперся о руку Григория — его качало.
   — Ох, чего-то голова идет кругом... Идем скорей. Алька, не дожидаясь указания, взяла носилки, привычно заняв место у ног пациента — где полегче.
   Через минуту они отгородились от шума, снега и ветра дверями санитарного «рафика». Семеныч оглядел всю компанию и слабо усмехнулся.
   — Не машина, а больница, — сказал он. — Одни больные.
   — Алина, займись, — велел Гриша, кивнув на Семеныча. — Потом не забудь сделать столбняк дамочке.
   Сам он склонился над носилками. Мужчина уже не подавал видимых признаков жизни. От него пахло коньяком и мочой. Григорий послушал пульс, посмотрел давление. Он все-таки был жив. Почти жив. При определенном везении оставался шанс вытащить его.
   — Гриша, — раздался заметно ослабевший голос шофера, — извини, но я сегодня уже не ездец.
   — Ничего страшного, — попробовала успокоить его Алька. Она сняла с Семеныча куртку, рубашку и теперь накладывала бинты. — Надрез неглубокий, кровопотеря легкая...
   Григорий покосился на рану и понял, что без штопки здесь не обойтись.
   — Может, потеря и легкая, но... Годы-то мои какие? Гриш, ты попроси милицию за руль...
   Григорий не ответил, занятый пациентом, лишь с сомнением покачал головой. Он видел — после взрыва на дороге поднялся такой переполох, что всем было не до них.
   Тут напомнила о себе девчонка, до сих пор молча наблюдавшая, как Гриша колдует над ее Сережей.
   — Можно я от вас позвоню? — спросила она, показав на «Алтай».
   — Сама не сможешь, а показывать некогда, — отмахнулся Григорий.
   — Мне очень нужно. Покажите, пожалуйста. Послушайте, а куда вы его повезете?
   — Ближе всего — «Красный крест». Наверно, туда.
   — Ну, пожалуйста, мне очень надо позвонить!
   — Да подожди же! Как поедем — тебе наберут номер.
   — Мне срочно нужно, — она снова начала заводиться. — Откройте дверь!
   — Эй, ждать не будем! — крикнул ей вдогонку Григорий, но девица уже выскочила на улицу и скрылась за машинами.
   — Вот неугомонная, — с осуждением сказал Семеныч.
   — Я сажусь за руль, — решил Григорий. — Алька, работай с человеком, ты знаешь, что делать.
   — Капельницу ставить? — уточнила она.
   — Да, поставь. Пятьсот кубиков желатиноля в бедренную артерию. Сама сможешь? Давай скорей, пока не тронулись.
   — Смогу, поехали.
   Гриша под ревнивым взглядом Семеныча пересел за руль, прошелся руками по рычагам. Он не водил уже почти год, но чувствовал себя вполне уверенно, поскольку с техникой всегда умел обращаться.
   Завыла сирена. «Рафик» с натугой тронулся и пополз вперед, выпутываясь из лабиринта машин.
   — Не гони, — сурово предупредил Семеныч. — На перекрестках притормаживай. Тише едешь — сам знаешь... Такие времена, что на твою мигалку никто не поглядит.
   Он хотел еще что-то сказать, но сил осталось немного. Семеныч откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
   Григорий взял трубку телефона, вызвал диспетчера «Красного креста».
   — Тридцать второй, везем клиента в нейротравму. Давление — сорок на двадцать, коматозник. Готовьте реанимацию.
   Машина разогналась и помчалась по пустеющей вечерней улице, полыхая синим маячком. С момента вызова прошло не больше десяти минут.
 
   —Ты эту катафалку сменишь наконец? — лениво спросил Кича, когда «Опель» опять с грохотом подбросило на яме.
   Ганс помолчал, не отрывая взгляда от дороги, потом ответил:
   — Ботвы надо чуть подсобрать.
   — У тебя разве денег нет?
   — Есть, мало. Я хочу сразу путевую брать.
   — И сколько тебе надо?
   — Да пока не знаю точно, не торговался. Половину примерно собрал. Да еще векселек должны скоро вернуть. И этого крокодила определю, — он хлопнул ладонью по панели еще не старого, но здорово замызганного «Опеля». — Ну и еще где-то придется догонять до суммы.
   — Значит, уже присмотрел что-то?
   — Ага, — охотно ответил Ганс и даже улыбнулся, что делал крайне редко. — «Паджеро» возьму. Уже закадрился с одним братком, он для меня его держит. Только бы денег поскорей собрать, пока он на обратно не пошел. Тогда моя машина будет.
   — Джипы новые брать надо, а не жеваные, — заметил Кича, кидая в рот сигарету. — Продадут тебе опять какую-нибудь гниль...
   — Нет, бугай что надо. Я уже пробовал, погонял за городом. Прет, как «Челенджер». Дорогу держит. Мотор ребята пощупали, говорят, нормально.
   — А коробка, стояки? Кстати, где денег-то собираешься нарыть? Занимать будешь?
   — Да нет, не люблю я кредиток. Подумаю, может, какое дельце обмозгую...
   Кича не выдержал и усмехнулся. Оказывается, Ганс уже умеет дела обмозговывать.
   — Знаю я твое «дельце»... — произнес он, глядя полуприкрытыми глазами, как плывут мимо уличные фонари. — Дрянь небось, да?
   Ганс нахмурился и ответил не сразу:
   — А что? Сейчас все мякину продают, а кто и ширево.
   — Не все. Я, например, не лезу. В таких делах соображать надо. С кем хоть собираешься работать?
   Ганс еще больше нахмурился, вцепился в руль. Ему вообще не хотелось делиться своими планами, но Кича вечно лезет в душу и вытаскивает все, как клещами. И не отмолчишься, не отмажешься, не переведешь разговор на другое.
   — Есть один шушарик, — неохотно ответил Ганс. — Коля Муравей, знаешь?
   — Знаю, знаю... — пробубнил Кича и как-то нехорошо улыбнулся: — Муравья все знают. Хочешь геморроя — вяжись с Муравьем. Загремишь под фанфары...
   — Не будет геморроя. Я умно все сделаю.
   Они замолчали. Ганс мечтал о джипе, на котором скоро будет катать по городу, распугивая всякую шелупонь. Он давно хотел машину с большим салоном, где ему будет нетесно.
   Кича был занят совсем другими размышлениями. Он думал, что вот уже и Ганс подрос и начал закручивать какие-то свои дела. Прежде такого никогда не случалось. Ганс всегда ходил на коротком поводке и не помышлял о самостоятельности. Даже думать, работать головой у него не было нужды, поскольку Кича всегда брал это на себя. Не пора ли вежливо напомнить мальчику, где его место?
   Кича брал Ганса лично для себя. Больше месяца присматривался к молодняку в спортзалах, пока не выделил этого парня: рослого, массивного, порывистого в движениях. При этом его незамысловатое лицо почти всегда выглядело спокойным. К тому же Ганс был судим — отсидел на «малолетке» три года за грабежи, и на этом тоже можно было играть.
   Ганс был нужен Киче в качестве второго "я". Дело в том, что сам он не отличался ни ростом, ни мощью. К тридцати годам он получил довольно много — стабильный доход, бригаду ловких отчаянных пацанов, известность и авторитет в своих кругах. Не было только одного — внушительности. Сколько ни ворочал он железа в спортзалах, сколько ни разбивал костяшек на ринге, нужного результата не достигал. Кича оставался маленьким и несерьезным на вид. Эдакий воинственный наполеончик, не способный допрыгнуть до высоты роста противника. Это было не только обидно, но и затрудняло некоторые дела.
   Досадный недостаток должен был восполнить Ганс, которому Кича предложил поработать у себя шофером. Но тот сразу сообразил, что шоферить придется не так, как прежде его покойный отец на стройке.
   Дело происходило в сауне, разговор протекал под коньячок, в парилке повизгивали девчонки. Все замолкли, когда юный и неопытный Ганс в ответ на полушутливые намеки и предложения вдруг серьезно спросил:
   — В бригаду берете, да?
   Всех удивило, что он так спокоен и деловит, будто ему предложили просто подработать на разгрузке вагона. Молодые ребята обычно реагировали иначе — они либо цепенели от радости, либо немного пугались.
   Кича в тот раз ответил, что бригада как-нибудь обойдется без него, без Ганса, а ему придется следовать за бригадиром повсюду и следить за порядком вокруг.
   Ганс выполнял эту простую работу серьезно и обстоятельно, без всякой суеты. Когда Кича вел какие-то трудные переговоры, он маячил за его спиной как олицетворение той неумолимой силы, которая в нужный момент придет Киче на помощь. Это очень здорово действовало. Молодой телохранитель .экономил бригадиру массу сил и нервов.
   Заполучив Ганса, Кича начал менять облик. Если прежде он был похож на маленькую злую собачку, которая может больно покусать, то теперь стал «лакироваться», придавать себе лоск и интеллигентность. Он старался избавиться от блатных словечек, стал сдержанным в жестах. Одежду выбирал очень дорогую, но простую. Сделал стильную прическу.
   Кича по-прежнему стремился произвести впечатление сильного и опасного человека, но отныне это была другая сила, другая опасность. Спокойная, но безжалостная. Кича уже сравнивал себя с гангстером, а не с разухабистым русским «братком», какие окружали его каждый день.
   — Не вязался бы ты с наркотой, — снова заговорил Кича, отрывая Ганса от раздумий о новой машине. — Деньги и так кругом вертятся, найди что-нибудь поспокойней.
   — Все гладкие места заняты, — хмуро ответил тот. — У нас тут ребята тоже не пальцем деланы.
   — Мест полно, — жестко возразил Кича. — Хочешь — дам тебе на время вольную в районе, потрясешь барыг с ребятами. Риска меньше.
   — Ты ж за барыг свою пайку затребуешь? — усмехнулся Ганс, выруливая на центральную улицу, оживленную даже в это позднее время.
   — Затребую, — со вздохом кивнул Кича. — Без этого никак — времена такие.
   Машина, доехав до следующего перекрестка, остановилась на светофоре. По стенам домов и деревьям пробежало вдруг фиолетовое сияние. Ганс увидел в зеркале санитарный «рафик», который медленно, но настойчиво пробирался между машинами. Прямо перед стоп-линией он притормозил — водитель, похоже, хотел осмотреться, прежде чем выскакивать на пересечение под красный свет.
   Однако уже загорелся желтый, а «Скорая» все медлила. Возможно, заглох мотор. Ганс поспешно включил передачу, чтобы выскочить и занять место впереди «рафика», и не заметил, что тот наконец тронулся.
   Раздался скрежет, «Опель» сильно качнулся. Бампер санитарки пропахал глубокую борозду на левом крыле и дверце.
   — Твою мать! — прорычал Ганс, выскакивая из кабины. Кича неторопливо выбрался вслед за ним.
   — Ну что за дела, а?! — заорал Ганс водителю — высокому русоволосому парню в белом халате, открывшему дверь ему навстречу.
   — Уберите, пожалуйста, машину, — вежливо, но твердо попросил Григорий. — Мы везем умирающего в реанимацию.
   — Сейчас будет тебе реанимация! — взвился Ганс. — Сам будешь как умирающий! Сначала ответишь за машину, а потом вали куда хочешь!
   — Ребята, пропустите! — бесстрашно вступила в разговор Алька. — У нас больной, ему очень плохо.
   — А кому сейчас хорошо? — сверкнул глазами Ганс. — Мне, думаешь, хорошо? — Он красноречиво кивнул на помятый «Опель». Затем швырнул в сторону Григория ключи. — На, забирай! Я на битых не катаюсь. А завтра заплатишь.
   Ключи ударились о дверцу «рафика» и упали на асфальт, посыпанный снежной крупой.
   Кича до последнего момента просто наблюдал.
   Ему нравилось, как Ганс, такой спокойный и медлительный, вдруг совершенно преображался, когда начинал решать проблемы с чужими. Это было идеальное качество — человек в нужное время мог переходить в нужное агрегатное состояние.
   — Погоди, Ганс, — он взял его за рукав, удерживая на месте. Затем нагнулся и поднял упавшие ключи. — Ребята работают, торопятся, умирающего везут. Может, когда-нибудь и нас так повезут. Пускай они проезжают, а потом будем разбираться. Вы согласны, люди в белых халатах?
   — Уберите машину, — снова потребовал Григорий. Он не хотел никаких переговоров и соглашений, сейчас это было неуместно.
   У Ганса, как всегда, хватило выдержки не спорить с бригадиром. Он быстро присмирел, вернулся в машину и отогнал ее в сторону. «Рафик» укатил.
   Ганс снова вылез, ощупал вмятины.
   — Ур-род, блин! — с негодованием сказал он.
   — Хорошо, на моей не поехали, — чуть усмехнулся Кича.
   — За свою ты ему башку бы снес, — с досадой проговорил Ганс. — А мою сморщили — тебе смешно.
   Он обошел вокруг, зачем-то пнул ботинком покрышку.
   — Куда я ее теперь такую дену? Ее и не продашь толком.
   — Дурак ты, Ганс, — с сожалением произнес Кича. — А еще какие-то дела крутить хочешь.
   — Не понял, — удивился Ганс.
   — Да вот же перед тобой дело — и денежное, и безопасное. А ты плачешь. Неужели еще не понял, где умные люди деньги на джипы берут?
   Ганс еще некоторое время пристально смотрел на Кичу, затем расплылся в ухмылке.
   — А ведь точно! — воскликнул он.
   Они еще раз переглянулись и весело рассмеялись. Через минуту «Опель» уже как ни в чем не бывало мчался по вечерней улице.
   * * *
   Некоторое время Григорий вел машину молча, плотно сжав губы. Семеныч изредка поглядывал на него и тоже помалкивал.
   Что касается Альки, то она словно забыла о происшествии на перекрестке. Ей было не до того — она в одиночку делала все, чтобы довезти пациента до больницы. Уже в первые пять минут она взмокла, проводя попеременно то массаж сердца, то искусственное дыхание. Обычно эти процедуры делались вдвоем, но сейчас помочь было некому. Семеныч немного «плыл» и не способен был даже покачать подушку.